Страница:
– Нет, просто он… – Медея запнулась, – я что-то не припомню, чтобы он был таким…
– Счастливым.
– В точку.
«Чаз умер и попал в рай для свиней, – подумала Джои. – Он может трепаться о своем члене всю ночь напролет».
Джои съежилась, когда Медея забралась на кровать, но никаких сейсмических последствий это не возымело. На минуту или две разговор затих, но потом Чаз внезапно застонал:
– Боже, ты меня прикончишь!
– Почему ты так напряжен? – спросила Медея ровным голосом инструктора по йоге. – Расскажи мне, что не так, сердце мое.
– Мне кажется, ты пытаешься открутить мне ногу. Может, пропустим эту часть?
– Пропустим нашу разминку? Ни за что, милый.
Джои пожалела, что лежачее положение не позволяет ей взглянуть в зеркало на стене.
– Разминка нужна только одному органу, – говорил тем временем Чаз, – а не то он взорвется.
– Хорошо, хорошо. Расслабься.
Общение между Чазом и Медеей становилось все менее вербальным, и вскоре возня наверху приняла знакомый воинственный ритм. Но ревность Джои или отвращение скоро были вытеснены ее опасениями за свою жизнь. Чаз налегал все сильнее, и Джои ладонями и коленями подперла крестовины кроватной рамы. Опыт говорил ей, что эта стадия займет от десяти до двадцати минут, в зависимости от того, сколько вина выпил муж. Джои закрыла глаза и постаралась отрешиться от того, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Ее план требовал трезвого расчета. Она дождется, пока Чаз окажется на грани кульминации, и выскочит, как чертик из табакерки; сигналом будет низкий волчий вой, который всегда предшествовал его эякуляции.
Летучая нестройная мелодия неслась с кровати и струилась по комнате – Медея мурлыкала, Чаз решительно хрюкал, изображая перкуссию.
«Интересно, это какая-то чудная тантрическая мантра, – думала Джои, – или просто фальшивое исполнение по-настоящему кошмарной песни?»
Внезапно ее муж прохрипел:
– Черт, почему я ничего не чувствую?
– А? – Мурлыканье оборвалось.
– Я сказал, что ни черта не чувствую! – яростно выпалил Чаз.
– Не смей останавливаться. Давай, давай, мой сладкий. Кроватные пружины печально скрипнули, когда он слез.
Джои представления не имела, что пошло не так – уж если ее муж начал, только взрыв атомной бомбы не даст ему закончить.
– Я одеревенел, – пожаловался он.
– Ой, да все нормально. Давай, продолжай, – взмолилась Медея.
– Тебе, может, и нормально.
– Давай я тебе помогу, милый…
– Нет! Не надо!
– Да господи боже. – Безмятежная Медея начала злиться.
Что-то приглушенно хлопнуло, и Джои увидела босые ноги Чаза – он решительно освободил кровать.
– Что это за духи? – спросил он.
– Я ничем не душилась. Это масло или, может, черничные свечи.
– Эти чертовы свечи тут ни при чем. Я слышу запах духов, – заявил Чаз. – Тех самых, которыми пользовалась моя жена.
Ледяная тишина, затем:
– Твоя жена?
– Покойная жена, – быстро поправился Чаз.
– А почему ты никогда не говорил мне, что был женат?
Джои начала болеть за Медею. «Скажи ей правду, ты, трус».
– Это очень болезненные воспоминания, – объяснил он.
– Когда она умерла, Чаз?
Повисла тишина иного рода, но такая же неуютная. Джои все бы отдала, чтобы увидеть, какое у Чаза лицо.
– Я бы не хотел об этом говорить, – сказал он. – Это очень меня расстраивает.
– Очень, но явно не слишком, – съязвила Медея. – Вижу, ты все еще готов к бою.
– Нуда, у него отдельное мнение на этот счет.
Ему не удалось развеселить Медею.
– Я же говорю, я не пользуюсь духами. Если ты что-то слышишь, это твое воображение.
«Это "Шанель"», – едва не прошептала Джои.
Перед отъездом с острова она невинно чуть-чуть подушилась за ушами. Очень важно, что Чаз разобрал ее аромат среди всех этих вонючих сладких испарений передвижной нарколавки Медеи.
– Все, я ухожу, – объявила Медея.
– Нет, давай еще раз попробуем.
– Мне не нравятся вибрации в воздухе, Чаз.
– Погоди секундочку. Останься. Пожалуйста.
В голосе Чаза звенело подлинное отчаяние. Увидеть, как его отшили, ничуть не хуже, чем выпрыгнуть из засады с обручальным кольцом, каковое действо. Джои решила отложить на потом из симпатии к Медее.
Которая уже выбралась из постели и бодро собирала свечи и масла.
– Ты не можешь уйти. Ты не можешь, – умолял Чаз. – Только посмотри на меня!
– Очень впечатляет. Отлей его в бронзе.
– Хочешь принять ванну? Можно попробовать в ванне. – Он зажал ее в угол, их ноги почти соприкасались.
– Чаз, я сказала «нет».
– Ну давай. Не ломайся.
Джои услышала гортанный вскрик, который перешел в медленный мучительный стон.
– Хватит! – наконец выпалил Чаз.
– Ты определенно не умеешь слушать, – заметила Медея.
– Ты – делаешь – мне – больно!
– На курсах рефлексологии нам показывают специальные упражнения, чтобы руки были сильнее. Чувствуешь?
– О боже, – сказал Чаз.
– Спорим, я могу его сломать, как кусок хлеба?
– Прости, что не рассказал о жене. За все прости.
– Не надо давить мне на жалость, – произнесла Медея.
– Прекрати. Ногти…
– Длинные, правда?
– Я тебя умоляю. Я тебя умоляю, – хныкал Чаз.
Джои была в восторге. У девушки отличный стиль.
– Я ухожу, – продолжала Медея, – но если ты хотя бы качнешь этой штукой в мою сторону до того, как я выйду за дверь, я тебя так изуродую, что ты в жизни больше ни с кем не сможешь заняться сексом. Даже с самим собой. Усек?
– Да. Ой! Да!
Они оделись в полном молчании. Джои легко могла себе представить глаза мужа: ошеломленные, как у побитого щенка. Она уже видела такое, когда врезала ему за то, что он обозвал ее нехорошим словом.
– Ну, пока. – Медея остановилась в дверях. Джои заметила, что на Медее пеньковые сандалии.
– Прости за сегодня. Правда, – сказал Чаз. – Можно я тебе как-нибудь позвоню?
– Ты что, блин, серьезно?
И тут пол задрожал под Джои, будто с потолка свалился холодильник. Откуда-то из дома понеслись нечеловеческие вопли.
– О боже, – вяло произнес Чаз. – Ну что еще?
Медея уже бежала, когда Чаз нашел то, что искал, в прикроватной тумбочке. Джои Перроне подождала, пока он пробежит по коридору, выскочила из-под кровати и выглянула из-за угла. Столовый нож в руке казался хрупким и нелепым, но она не смела его бросить.
Шторы были опущены на всех окнах спальни, кроме одного.
Мик Странахэн заглянул в дом и был обескуражен тем, что увидел: здоровенного мужика, совершенного голого и с большущей бутылкой «Маунтин Дью» в зубах. Сначала Странахэну показалось, что на мужике грязный свитер, но, присмотревшись, он понял, что это поразительно развитый волосяной покров. Мужик сидел в одиночестве и смотрел по телевизору кантри-видеоклипы; ни следа Чарльза Перроне, кудрявой женщины или Джои. Странахэн присел под окном и обдумал свои печальные перспективы. Видимо, драка с громадным незнакомцем неизбежна, если Странахэн собирается обыскать дом.
Джои оставила запасной ключ торчать в задней двери, поэтому Странахэн просто повернул ручку и шагнул в дом. Он осторожно прокрался через пустую кухню в темный коридор. Остановился у гостевой комнаты, прислушался, затем вошел.
Гориллообразный мужик в недоумении сощурился, ручейки ядовито-зеленого лимонада потекли у него изо рта.
Странахэн выключил телевизор.
– Мне надо осмотреть дом, – прошептал он. – Вы мне будете мешать?
– Тупой вопрос. Еще как буду.
Из спальни Чаза раздавались приглушенные удары и устрашающее неблагозвучное мяуканье.
– Вы друг мистера Перроне? – спросил Странахэн.
– Его охранник. Я тя уже который день жду, – ответил волосатый незнакомец.
Он встал и вытолкал Странахэна из комнаты.
– Как думаешь, ты куда приперся? – спросил он. – Ты чё тут потерял?
Странахэн повернулся:
– Своего друга. Точнее, подругу.
Мужик задумчиво поскреб промежность.
– Давай, надери мне зад, – предложил Странахэн. – Я, наверное, заору как резаный, но хотя бы все перепугаются и выскочат, и я узнаю, кто тут кто.
– Ты чё, рехнулся? – спросил мужчина.
– План дурацкий, – согласился Странахэн, – но ничего лучше я придумать не успел.
Громила схватил его за шкирку и поволок к задней двери. Странахэн направил мужика в угол и врезал ему локтем в кадык. Мужик сразу не упал, и Странахэну пришлось добавить правый хук в основание шеи, вложив в удар весь свой вес. Громила повалился, вслепую размахивая кулаками. Дом содрогнулся до самого фундамента.
Странахэн вынырнул наружу, перебежал к парадному входу и затаился за «хаммером». Телохранитель издал душераздирающий вопль – это к нему возвращалась способность дышать. Первой из дома вылетела кудрявая женщина, ее сандалии простучали по дорожке, пока она галопом мчалась к машине. После ее отъезда Странахэн прождал целых две минуты. Поскольку больше никто из дома не вышел, он вернулся к кухонному окну. Там он увидел Чаза Перроне – тот, совершенно голый, беспомощно возвышался над бесчувственной гориллой на полу. В профиль хорошо был виден пистолет в правой руке Чаза, а ниже – выдающееся свидетельство его сексуальной готовности.
Странахэн услышал, как рядом хлопнула тяжелая дверь и через пару секунд завелся мотор. Задыхаясь, Странахэн перепрыгнул живую изгородь и побежал по дороге. «Субурбан» медленно ехал прочь, не включая огней. Странахэн махал руками, бежал за ним и думал: «Она должна посмотреть в зеркало заднего вида – после такого тарарама. Любой нормальный человек опасался бы погони».
Наконец в конце квартала зажглись тормозные огни и распахнулась пассажирская дверь. Мик Странахэн запрыгнул внутрь и жестом приказал Джои жать на газ.
Через десять миль, когда он закончил отчитывать ее за бездумный риск, она сказала:
– Прикольная стрижка, спортивная такая.
– Слушай, я хоть не воняю, как мусорный бак на Вудстокском фестивале.
Джои озорно улыбнулась:
– А вот Чаз другое подумал.
Шестнадцать
– Счастливым.
– В точку.
«Чаз умер и попал в рай для свиней, – подумала Джои. – Он может трепаться о своем члене всю ночь напролет».
Джои съежилась, когда Медея забралась на кровать, но никаких сейсмических последствий это не возымело. На минуту или две разговор затих, но потом Чаз внезапно застонал:
– Боже, ты меня прикончишь!
– Почему ты так напряжен? – спросила Медея ровным голосом инструктора по йоге. – Расскажи мне, что не так, сердце мое.
– Мне кажется, ты пытаешься открутить мне ногу. Может, пропустим эту часть?
– Пропустим нашу разминку? Ни за что, милый.
Джои пожалела, что лежачее положение не позволяет ей взглянуть в зеркало на стене.
– Разминка нужна только одному органу, – говорил тем временем Чаз, – а не то он взорвется.
– Хорошо, хорошо. Расслабься.
Общение между Чазом и Медеей становилось все менее вербальным, и вскоре возня наверху приняла знакомый воинственный ритм. Но ревность Джои или отвращение скоро были вытеснены ее опасениями за свою жизнь. Чаз налегал все сильнее, и Джои ладонями и коленями подперла крестовины кроватной рамы. Опыт говорил ей, что эта стадия займет от десяти до двадцати минут, в зависимости от того, сколько вина выпил муж. Джои закрыла глаза и постаралась отрешиться от того, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Ее план требовал трезвого расчета. Она дождется, пока Чаз окажется на грани кульминации, и выскочит, как чертик из табакерки; сигналом будет низкий волчий вой, который всегда предшествовал его эякуляции.
Летучая нестройная мелодия неслась с кровати и струилась по комнате – Медея мурлыкала, Чаз решительно хрюкал, изображая перкуссию.
«Интересно, это какая-то чудная тантрическая мантра, – думала Джои, – или просто фальшивое исполнение по-настоящему кошмарной песни?»
Внезапно ее муж прохрипел:
– Черт, почему я ничего не чувствую?
– А? – Мурлыканье оборвалось.
– Я сказал, что ни черта не чувствую! – яростно выпалил Чаз.
– Не смей останавливаться. Давай, давай, мой сладкий. Кроватные пружины печально скрипнули, когда он слез.
Джои представления не имела, что пошло не так – уж если ее муж начал, только взрыв атомной бомбы не даст ему закончить.
– Я одеревенел, – пожаловался он.
– Ой, да все нормально. Давай, продолжай, – взмолилась Медея.
– Тебе, может, и нормально.
– Давай я тебе помогу, милый…
– Нет! Не надо!
– Да господи боже. – Безмятежная Медея начала злиться.
Что-то приглушенно хлопнуло, и Джои увидела босые ноги Чаза – он решительно освободил кровать.
– Что это за духи? – спросил он.
– Я ничем не душилась. Это масло или, может, черничные свечи.
– Эти чертовы свечи тут ни при чем. Я слышу запах духов, – заявил Чаз. – Тех самых, которыми пользовалась моя жена.
Ледяная тишина, затем:
– Твоя жена?
– Покойная жена, – быстро поправился Чаз.
– А почему ты никогда не говорил мне, что был женат?
Джои начала болеть за Медею. «Скажи ей правду, ты, трус».
– Это очень болезненные воспоминания, – объяснил он.
– Когда она умерла, Чаз?
Повисла тишина иного рода, но такая же неуютная. Джои все бы отдала, чтобы увидеть, какое у Чаза лицо.
– Я бы не хотел об этом говорить, – сказал он. – Это очень меня расстраивает.
– Очень, но явно не слишком, – съязвила Медея. – Вижу, ты все еще готов к бою.
– Нуда, у него отдельное мнение на этот счет.
Ему не удалось развеселить Медею.
– Я же говорю, я не пользуюсь духами. Если ты что-то слышишь, это твое воображение.
«Это "Шанель"», – едва не прошептала Джои.
Перед отъездом с острова она невинно чуть-чуть подушилась за ушами. Очень важно, что Чаз разобрал ее аромат среди всех этих вонючих сладких испарений передвижной нарколавки Медеи.
– Все, я ухожу, – объявила Медея.
– Нет, давай еще раз попробуем.
– Мне не нравятся вибрации в воздухе, Чаз.
– Погоди секундочку. Останься. Пожалуйста.
В голосе Чаза звенело подлинное отчаяние. Увидеть, как его отшили, ничуть не хуже, чем выпрыгнуть из засады с обручальным кольцом, каковое действо. Джои решила отложить на потом из симпатии к Медее.
Которая уже выбралась из постели и бодро собирала свечи и масла.
– Ты не можешь уйти. Ты не можешь, – умолял Чаз. – Только посмотри на меня!
– Очень впечатляет. Отлей его в бронзе.
– Хочешь принять ванну? Можно попробовать в ванне. – Он зажал ее в угол, их ноги почти соприкасались.
– Чаз, я сказала «нет».
– Ну давай. Не ломайся.
Джои услышала гортанный вскрик, который перешел в медленный мучительный стон.
– Хватит! – наконец выпалил Чаз.
– Ты определенно не умеешь слушать, – заметила Медея.
– Ты – делаешь – мне – больно!
– На курсах рефлексологии нам показывают специальные упражнения, чтобы руки были сильнее. Чувствуешь?
– О боже, – сказал Чаз.
– Спорим, я могу его сломать, как кусок хлеба?
– Прости, что не рассказал о жене. За все прости.
– Не надо давить мне на жалость, – произнесла Медея.
– Прекрати. Ногти…
– Длинные, правда?
– Я тебя умоляю. Я тебя умоляю, – хныкал Чаз.
Джои была в восторге. У девушки отличный стиль.
– Я ухожу, – продолжала Медея, – но если ты хотя бы качнешь этой штукой в мою сторону до того, как я выйду за дверь, я тебя так изуродую, что ты в жизни больше ни с кем не сможешь заняться сексом. Даже с самим собой. Усек?
– Да. Ой! Да!
Они оделись в полном молчании. Джои легко могла себе представить глаза мужа: ошеломленные, как у побитого щенка. Она уже видела такое, когда врезала ему за то, что он обозвал ее нехорошим словом.
– Ну, пока. – Медея остановилась в дверях. Джои заметила, что на Медее пеньковые сандалии.
– Прости за сегодня. Правда, – сказал Чаз. – Можно я тебе как-нибудь позвоню?
– Ты что, блин, серьезно?
И тут пол задрожал под Джои, будто с потолка свалился холодильник. Откуда-то из дома понеслись нечеловеческие вопли.
– О боже, – вяло произнес Чаз. – Ну что еще?
Медея уже бежала, когда Чаз нашел то, что искал, в прикроватной тумбочке. Джои Перроне подождала, пока он пробежит по коридору, выскочила из-под кровати и выглянула из-за угла. Столовый нож в руке казался хрупким и нелепым, но она не смела его бросить.
Шторы были опущены на всех окнах спальни, кроме одного.
Мик Странахэн заглянул в дом и был обескуражен тем, что увидел: здоровенного мужика, совершенного голого и с большущей бутылкой «Маунтин Дью» в зубах. Сначала Странахэну показалось, что на мужике грязный свитер, но, присмотревшись, он понял, что это поразительно развитый волосяной покров. Мужик сидел в одиночестве и смотрел по телевизору кантри-видеоклипы; ни следа Чарльза Перроне, кудрявой женщины или Джои. Странахэн присел под окном и обдумал свои печальные перспективы. Видимо, драка с громадным незнакомцем неизбежна, если Странахэн собирается обыскать дом.
Джои оставила запасной ключ торчать в задней двери, поэтому Странахэн просто повернул ручку и шагнул в дом. Он осторожно прокрался через пустую кухню в темный коридор. Остановился у гостевой комнаты, прислушался, затем вошел.
Гориллообразный мужик в недоумении сощурился, ручейки ядовито-зеленого лимонада потекли у него изо рта.
Странахэн выключил телевизор.
– Мне надо осмотреть дом, – прошептал он. – Вы мне будете мешать?
– Тупой вопрос. Еще как буду.
Из спальни Чаза раздавались приглушенные удары и устрашающее неблагозвучное мяуканье.
– Вы друг мистера Перроне? – спросил Странахэн.
– Его охранник. Я тя уже который день жду, – ответил волосатый незнакомец.
Он встал и вытолкал Странахэна из комнаты.
– Как думаешь, ты куда приперся? – спросил он. – Ты чё тут потерял?
Странахэн повернулся:
– Своего друга. Точнее, подругу.
Мужик задумчиво поскреб промежность.
– Давай, надери мне зад, – предложил Странахэн. – Я, наверное, заору как резаный, но хотя бы все перепугаются и выскочат, и я узнаю, кто тут кто.
– Ты чё, рехнулся? – спросил мужчина.
– План дурацкий, – согласился Странахэн, – но ничего лучше я придумать не успел.
Громила схватил его за шкирку и поволок к задней двери. Странахэн направил мужика в угол и врезал ему локтем в кадык. Мужик сразу не упал, и Странахэну пришлось добавить правый хук в основание шеи, вложив в удар весь свой вес. Громила повалился, вслепую размахивая кулаками. Дом содрогнулся до самого фундамента.
Странахэн вынырнул наружу, перебежал к парадному входу и затаился за «хаммером». Телохранитель издал душераздирающий вопль – это к нему возвращалась способность дышать. Первой из дома вылетела кудрявая женщина, ее сандалии простучали по дорожке, пока она галопом мчалась к машине. После ее отъезда Странахэн прождал целых две минуты. Поскольку больше никто из дома не вышел, он вернулся к кухонному окну. Там он увидел Чаза Перроне – тот, совершенно голый, беспомощно возвышался над бесчувственной гориллой на полу. В профиль хорошо был виден пистолет в правой руке Чаза, а ниже – выдающееся свидетельство его сексуальной готовности.
Странахэн услышал, как рядом хлопнула тяжелая дверь и через пару секунд завелся мотор. Задыхаясь, Странахэн перепрыгнул живую изгородь и побежал по дороге. «Субурбан» медленно ехал прочь, не включая огней. Странахэн махал руками, бежал за ним и думал: «Она должна посмотреть в зеркало заднего вида – после такого тарарама. Любой нормальный человек опасался бы погони».
Наконец в конце квартала зажглись тормозные огни и распахнулась пассажирская дверь. Мик Странахэн запрыгнул внутрь и жестом приказал Джои жать на газ.
Через десять миль, когда он закончил отчитывать ее за бездумный риск, она сказала:
– Прикольная стрижка, спортивная такая.
– Слушай, я хоть не воняю, как мусорный бак на Вудстокском фестивале.
Джои озорно улыбнулась:
– А вот Чаз другое подумал.
Шестнадцать
Тул стал разговорчивее после того, как они смотались в лечебный центр и он заскочил к какой-то Морин. По всей видимости, вороватая медсестра, его наиновейший драгдилер, догадался Чаз Перроне, обозревая, как Тул выстраивает уйму новых фентаниловых пластырей на выбритых плечах.
– Расскажи про жену, – предложил Тул, пока они ехали на запад.
Чаз был пойман врасплох:
– Чего рассказать?
– Ну, какая она была, пока не умерла? – спросил Тул.
– Красивая. Блондинка. Умная. Забавная.
Эта часть сценария поведения безутешного вдовца не требовала репетиций, поскольку была чистой правдой. Тем не менее Чаза охватило смятение, когда он произнес эти слова вслух: некой слабой и сентиментальной его частице они напомнили о том, что он потерял. Он с негодованием воззрился на стойкую и бесполезную выпуклость у себя в штанах.
– Так чё ж ты не весь такой грустный и унылый? – спросил Тул.
– Кто тебе сказал, что нет?
Тул сально засмеялся:
– Прошло всего ничего – типа, неделя, – а ты за девками ухлестываешь.
– Если ты насчет той женщины, что приходила вчера вечером, – возразил Чаз, – так это была профессиональная массажистка.
– Если она массажистка, я космонавт. Давай, док, колись, что у тебя с твоей старушкой стряслось?
– Это не твое дело.
– Расслабься, – произнес Тул.
Чаза раздражали приставания Тула, хотя он понимал, что чувствительность к межличностным отношениям отнюдь не характерна для бригадиров на овощных фермах. На самом деле задать вопрос мог любой Чазов приятель по гольфу, и ответ (пусть его и не произнесешь вслух) был прост: Джои слишком много знала. А если и не знала, то определенно подозревала.
Что оставалось Чазу, кроме как ее убить? Если бы афера с Эверглейдс вышла на свет, журналисты бы его распяли, биолог-взяточник попал бы в передовицы даже в таком гнезде коррупции, как Южная Флорида. Чаза непременно посадили бы в тюрьму, или Ред Хаммернат бы его пришил, а может, и то и другое вместе.
Какая ирония: если правда когда-нибудь выплывет, Тул как никто оценит мужество, с каким Чаз сбросил Джои с круизного лайнера.
Когда они добрались до насосной станции, Чаз остановился на обочине дамбы, но выключать мотор не стал. Болото мерцало под лазурными небесами, что тянулись до самого горизонта, но Чазу было бы куда уютнее на парковке торгового центра.
Он страшился необходимости покинуть стальные объятия своего внедорожника ради омерзительной, кишащей хищниками дикой природы.
– Тут хорошо и мирно, – сказал Тул.
– О да. Просто рай на земле.
– А тебе чё, лучше в пробках на шоссе торчать? Совсем больной на голову?
Чаз нажал на клаксон, чтобы распугать притаившихся пум. Игнорируя озадаченную гримасу Тула, он сказал:
– Ладно, давай с этим покончим.
Он вылез из «хаммера» и начал переодеваться в болотную одежду. Тул изучил новую красную заплатку на левом переднем колесе и объявил ее герметичной – вот с чего началось сегодня утро Чаза, со спущенной шины. В протекторе торчал столовый нож из набора, который стоял у Чаза на кухне, и Чаз решил, что злоумышленник – тот же парень, что вломился к нему в дом и подрался с Тулом.
– Глянь, аллигатор. – Тул показал на четырехфутовый нос, с любопытством высунувшийся из меч-травы.
– Восхитительно, – проворчал Чаз.
– Хорошенький толстенький сукисын, а?
– Ато, – согласился Чаз, подумав: «Наверное, я умер и очнулся на канале "Дискавери"».
Он как раз расчехлял клюшку для гольфа, когда услышал выстрел и нырнул под машину. Выглянув, он увидел, как Тул вылезает из зарослей меч-травы на дамбу и тащит за собой за хвост вялую тушку аллигатора. Из переднего кармана комбинезона у этого кретина торчала рукоятка пистолета, купленного Чазом в ломбарде.
«Прекрасно», – уныло подумал Чаз. Он уже видел заголовки: «БИОЛОГ АРЕСТОВАН ЗА БРАКОНЬЕРСТВО».
– Жрал таких? – Тул, усмехаясь, предъявил ему дохлое животное. – Чтоб было вкусно, надо отбить мясо и поджарить в арахисовом масле.
Не так давно вопиющая глупость стрельбы по аллигаторам побудила бы Чаза к диатрибе. Но сейчас он лишь устало принял это как очередное доказательство потери контроля над своей жизнью. Он предпринял смехотворную и тщетную попытку объяснить Тулу, что стрельба по охраняемым федеральными законами видам – преступление, которое влечет за собой огромные штрафы и тюрьму. Тул хихикнул и посоветовал ему не волноваться – мол, вещественное доказательство исчезнет сразу после ужина.
Тул грузил вымазанный илом труп на заднее сиденье внедорожника, и Чаз молча смирился. Он уже окончательно вышел за рамки обычного шока, отвращения и даже злости. Он подобрал клюшку для гольфа, прицепил контейнер для забора проб к сапогу и побрел в коричневую воду.
– Мож, чё помочь? – крикнул Тул с берега.
– Нет, сэр, – отказался Чаз.
Его уверенность в охранных навыках Тула развеялась после далеко не блестящего выступления последнего против незваного гостя, который, по горьким прикидкам самого Тула, был на восемьдесят фунтов легче и на двадцать лет старше, чем Тул. Не так обескураживало то, что грабитель невредимым сбежал из дома Чаза, как то, что нанятый Ре-дом громила рыдал и блевал на полу. Остаток ночи Тул активно выздоравливал, намотав на горло полотенце, набитое кубиками льда. Судя по его описанию, нападавший не походил ни на кого из знакомых Чаза Перроне, и тот решил, что это бывалый грабитель, нанятый детективом Ролваагом в рамках кампании шантажа. Когда Тул заявил, что разорвет негодяя на куски в следующий раз, когда их пути пересекутся, Чаз еле удержался от насмешек.
– Пистолет дать? – заорал Тул с насыпи.
– У меня все порядке, – раздраженно крикнул Чаз.
Он клюшкой проложил себе путь через рогоз, который стал гуще с тех пор, как Чаз в последний раз был на этом участке. Такой буйный расцвет – дурной знак, указующий на обильный и тлетворный приток сельскохозяйственного фосфора. Результат оного – то, что настоящие биологи назвали бы «потерей характерной известковой структуры перифитона». На простом человеческом языке это означало, что фермы Реда Хаммерната сбрасывают в воду так много Удобрений, что данный участок Эверглейдс почти задушен до смерти.
Если бы кто-нибудь из коллег доктора Чарльза Перроне неожиданно приехал сюда и увидел пышные заросли рогоза, он бы немедленно понял, что Чаз подделывает таблицы по фосфору. Вот почему он обычно вырывал с корнем обличительные пушистые метелки, но сегодня их было так много… а у него и без того хватало забот, не хватало еще часами прореживать траву в болотной грязи.
Чаз ощупал промежность через толстые резиновые краги и подумал: «Если я сейчас помру, вряд ли найдут подходящую крышку для гроба».
Через шестнадцать часов после приема синих пилюль у него в штанах по-прежнему была дубинка. Он совершенно ничего не ощущал, кроме ее массы, онемелого и упорного окоченения, которое не съежилось даже от ползучего холода болотного озерца. Для Чаза не было горше горя, чем этот долгий, но бесполезный стояк.
Он торопливо наполнил контейнер и зашлепал к дамбе. Тул, с погрустневшими от лекарства глазами, высказался в том духе, что это, нафиг, самая тупая из всех работ, о каких он только слышал, – наполнять бутылки болотной водой.
– И чё, хорошо платят? – спросил он. – Я тож такую халтуру хочу.
– Помоги мне снять сапоги, – попросил Чаз. Гнус, который так мучил его, не проявлял ни малейшего интереса к Тулу, чей влажный волосяной покров служил естественной защитой от насекомых. – И побыстрее! – приказал Чаз. Тул вяло потянул тяжелые краги.
Учитывая черную полосу в своей жизни, Чаз решил не выливать воду прямо на месте, как иногда делал, чтобы исключить риск изгадить ароматную обивку «хаммера». Решение оказалось пророческим – закрытый контейнер случайно стоял на переднем сиденье, когда они внезапно наткнулись на Марту, Чазову начальницу. Она ехала навстречу им по дамбе на своем казенном пикапе, прямо к водосливу, который Чаз и Тул только что покинули. Чаза одолела мания преследования: он решительно не верил, что появление Марты – всего лишь обычное патрулирование.
– Ты там уже закончил? – спросила она.
Чаз кивнул и показал ей контейнер.
– Хочешь, захвачу с собой? Мне все равно надо вернуться в офис, – предложила Марта.
– Нет, нет, спасибо. – Чаз вцепился в контейнер обеими руками, на случай если Марта попытается выхватить его силой. Если она или любой другой ученый из отдела контроля за использованием водных ресурсов проверит пробу на фосфор, с Чазом будет покончено. И с Редом Хаммернатом тоже.
Как и ожидалось, Марту потряс вид Тула на пассажирском сиденье.
– Это выпускник, – выпалил Чаз. – Попросил меня взять его с собой на весь день. Я решил, что вреда не будет.
С тем же успехом Тул мог натянуть вечернее платье с декольте – так Марта на него пялилась.
– Ты из какого университета? – спросила она.
Тул вопросительно повернулся к Чазу, и тот ответил:
– Флоридский Атлантический.
– Ага, – хрюкнул Тул, – Кролицкий и тантрический. Марта храбро улыбнулась:
– Хорошая программа. Но ты должен был подписать отказ от ответственности, раз собрался в поле с сотрудником отдела. На случай аварии или вроде того.
– Это моя вина. Я забыл, – признался Чаз, подумав: «Слава богу, что я прикрыл мертвого аллигатора сапогами».
Марта развернулась и помахала. По дороге к хайвею Тул сказал Чазу:
– Слушь, у тя руки трясутся.
– Слушай, ты хоть представляешь, что было бы, если б она увидела, – Чаз дернул подбородком в сторону заднего сиденья, – это?
– Да ладно, я историю сочинил.
– Ничуть не сомневаюсь, – ответил Чаз.
– Дескать, нашли бедную зверушку, всю пораненную, на дамбе и везли к ветеринару.
«Блестяще, – подумал Чаз. – Скорая помощь для аллигаторов».
– У меня желудок болит – хоть вешайся, – пробормотал он.
– А еще у тя пиявка на роже.
– Не смешно.
– Совсем махонькая. – Тул отодрал ее и выбросил в окно. – Блин, мужик, да ты весь белый. Мож, тебе другую работу поискать? Серьезно.
«Если б это было так просто», – мысленно ответил Чаз. Он коснулся болезненной точки на щеке и печально подумал, не ядовита ли мерзкая тварь. Зазвонил сотовый телефон, но Чаз и не шевельнулся. Тул проверил номер звонящего и сообщил, что он заблокирован.
Когда Чаз поднял трубку, шантажист сказал:
– Ты прав. Надо встретиться.
Опять голосом Чака Хестона; хотя он меньше действует на нервы, чем Джерри Льюис.
– Когда угодно, – согласился Чаз. – Назовите место и время.
– В полночь. На лодочной пристани во Фламинго.
– Я забыл, где это.
– Посмотри на карте, – лаконично ответил шантажист, – и не трудись брать с собой троглодита.
– Так это ты вчера был у меня дома, – сказал Чаз.
– Точно. Как прошло свидание?
– Очень смешно.
– Однако я поражен, как быстро ты преодолел свое горе.
– Увидимся в полночь, – сказал Чаз Перроне.
Джои в гордом одиночестве стояла перед зеркалом в ванной и думала: «Ну вот, подруга, ты все-таки это сделала».
Она старалась вести себя хорошо, боролась с собой. Она даже начала составлять список:
Вот и все, что ей удалось написать подзаголовком «Десять разумных причин не спать с Миком Странахэном». Конечно, их было больше семи, но вместо того, чтобы упереться и вспомнить их все, Джои решительно взяла да и переспала с ним.
– Ты совсем рехнулась, – сказала она своему отражению в зеркале.
Что хуже всего, она сама ему предложила. В три часа ночи она лежала в своей одинокой постели с распахнутыми окнами и ощущала вкус океанского бриза. Всякий раз, закрывая глаза, она слышала странное монотонное чириканье – чирик, чирик, чирик, – но едва открывала глаза, чириканье прекращалось. Стало быть, чирикало у нее в голове, это сводило ее с ума, и вдруг она поняла, что это такое: скрип кроватных пружин. У нее в черепушке чирикали пружины матраса, пока Чаз пытался отыметь свою хипповую подружку, а Джои лежала у них под кроватью.
Вспоминая эту сюрреалистическую сцену – как она пряталась, словно правонарушитель, в комнате, некогда бывшей ее собственной спальней, как подслушивала похотливые вскрики мужчины, который всего неделю назад был ее собственным мужем и любовником, – Джои ощутила себя униженной, несчастной и одинокой. Она встала и тихо пробралась в гостиную, где Мик Странахэн спал на диване. Она осторожно пристроилась рядом с ним, говоря себе, что ей нужно только, чтобы кто-нибудь сильный и теплый подержал ее в объятиях.
Но как только она прижалась к нему и подладилась к неторопливому ритму его дыхания, она осознала, что приятных платонических объятий ей не хватит. Ей нужно больше.
– Какая же я дура, – подытожила она и ополоснула лицо ледяной водой.
Когда она вышла на улицу, он сидел на причале и говорил по сотовому. Потом дал отбой и попросил ее сесть рядом.
– Сегодня ты тянешь лет на восемнадцать, – сказал он.
– Неплохая попытка, Мик.
– Это правда. – Он свистнул Селю, который чуть не бодался со сварливым пеликаном.
– Нам надо поговорить о сегодняшней ночи, – сказала Джои.
– Я вчера устал как собака. Но я очень старался.
– Я не об этом. Ты был великолепен, – признала она, – но мы должны прояснить пару моментов.
Он погладил ее по руке:
– Поверь мне, это последняя вещь на земле, которую мы должны сделать.
Джои отдернула руку.
– Не устраивай балаган. Я серьезно.
– Я тоже, – сказал он. – У меня было куда больше этих разговоров наутро после того как, и ни один не принес ни ясности, ни умиротворения, ни взаимопонимания. Так что давай лучше позавтракаем.
– Но я боюсь, что это был секс назло, – пожаловалась Джои. – Роза его так называет.
– Еще одна житейская мудрость из книжного клуба.
– Ну так что? Вдруг я на тебя набросилась только потому, что злилась на Чаза?
– Тогда я у него в долгу, – ответил Странахэн. – Благослови господь лживые, жестокие, неверные головешки его пропащей души. Ты не голодна?
– Нет!
Он притянул ее поближе и прижал к себе. Сель ткнулся носом ей в затылок.
– Прошлой ночью ты торжествовала, помнишь? – сказал Странахэн. – Рассказывала, как Чаз забуксовал на ровном месте, как его пушку заело, и все потому, что он услышал запах твоих духов. Ты сказала, что это было бесценно, да, именно бесценно – знать, что он вышел из строя при одной мысли о тебе.
Джои не сдержала улыбки:
– О да, это и впрямь было круто. Он ей сказал, что ни черта не чувствует. У него отнялось все ниже пояса.
– Ну вот видишь, – сказал Странахэн. – Это в сто раз лучше, чем банальный секс назло, и даже бесстыжая Роза со мной согласится. А сейчас, если в мои вены не попадет хоть немного черного кофе…
– Расскажи про жену, – предложил Тул, пока они ехали на запад.
Чаз был пойман врасплох:
– Чего рассказать?
– Ну, какая она была, пока не умерла? – спросил Тул.
– Красивая. Блондинка. Умная. Забавная.
Эта часть сценария поведения безутешного вдовца не требовала репетиций, поскольку была чистой правдой. Тем не менее Чаза охватило смятение, когда он произнес эти слова вслух: некой слабой и сентиментальной его частице они напомнили о том, что он потерял. Он с негодованием воззрился на стойкую и бесполезную выпуклость у себя в штанах.
– Так чё ж ты не весь такой грустный и унылый? – спросил Тул.
– Кто тебе сказал, что нет?
Тул сально засмеялся:
– Прошло всего ничего – типа, неделя, – а ты за девками ухлестываешь.
– Если ты насчет той женщины, что приходила вчера вечером, – возразил Чаз, – так это была профессиональная массажистка.
– Если она массажистка, я космонавт. Давай, док, колись, что у тебя с твоей старушкой стряслось?
– Это не твое дело.
– Расслабься, – произнес Тул.
Чаза раздражали приставания Тула, хотя он понимал, что чувствительность к межличностным отношениям отнюдь не характерна для бригадиров на овощных фермах. На самом деле задать вопрос мог любой Чазов приятель по гольфу, и ответ (пусть его и не произнесешь вслух) был прост: Джои слишком много знала. А если и не знала, то определенно подозревала.
Что оставалось Чазу, кроме как ее убить? Если бы афера с Эверглейдс вышла на свет, журналисты бы его распяли, биолог-взяточник попал бы в передовицы даже в таком гнезде коррупции, как Южная Флорида. Чаза непременно посадили бы в тюрьму, или Ред Хаммернат бы его пришил, а может, и то и другое вместе.
Какая ирония: если правда когда-нибудь выплывет, Тул как никто оценит мужество, с каким Чаз сбросил Джои с круизного лайнера.
Когда они добрались до насосной станции, Чаз остановился на обочине дамбы, но выключать мотор не стал. Болото мерцало под лазурными небесами, что тянулись до самого горизонта, но Чазу было бы куда уютнее на парковке торгового центра.
Он страшился необходимости покинуть стальные объятия своего внедорожника ради омерзительной, кишащей хищниками дикой природы.
– Тут хорошо и мирно, – сказал Тул.
– О да. Просто рай на земле.
– А тебе чё, лучше в пробках на шоссе торчать? Совсем больной на голову?
Чаз нажал на клаксон, чтобы распугать притаившихся пум. Игнорируя озадаченную гримасу Тула, он сказал:
– Ладно, давай с этим покончим.
Он вылез из «хаммера» и начал переодеваться в болотную одежду. Тул изучил новую красную заплатку на левом переднем колесе и объявил ее герметичной – вот с чего началось сегодня утро Чаза, со спущенной шины. В протекторе торчал столовый нож из набора, который стоял у Чаза на кухне, и Чаз решил, что злоумышленник – тот же парень, что вломился к нему в дом и подрался с Тулом.
– Глянь, аллигатор. – Тул показал на четырехфутовый нос, с любопытством высунувшийся из меч-травы.
– Восхитительно, – проворчал Чаз.
– Хорошенький толстенький сукисын, а?
– Ато, – согласился Чаз, подумав: «Наверное, я умер и очнулся на канале "Дискавери"».
Он как раз расчехлял клюшку для гольфа, когда услышал выстрел и нырнул под машину. Выглянув, он увидел, как Тул вылезает из зарослей меч-травы на дамбу и тащит за собой за хвост вялую тушку аллигатора. Из переднего кармана комбинезона у этого кретина торчала рукоятка пистолета, купленного Чазом в ломбарде.
«Прекрасно», – уныло подумал Чаз. Он уже видел заголовки: «БИОЛОГ АРЕСТОВАН ЗА БРАКОНЬЕРСТВО».
– Жрал таких? – Тул, усмехаясь, предъявил ему дохлое животное. – Чтоб было вкусно, надо отбить мясо и поджарить в арахисовом масле.
Не так давно вопиющая глупость стрельбы по аллигаторам побудила бы Чаза к диатрибе. Но сейчас он лишь устало принял это как очередное доказательство потери контроля над своей жизнью. Он предпринял смехотворную и тщетную попытку объяснить Тулу, что стрельба по охраняемым федеральными законами видам – преступление, которое влечет за собой огромные штрафы и тюрьму. Тул хихикнул и посоветовал ему не волноваться – мол, вещественное доказательство исчезнет сразу после ужина.
Тул грузил вымазанный илом труп на заднее сиденье внедорожника, и Чаз молча смирился. Он уже окончательно вышел за рамки обычного шока, отвращения и даже злости. Он подобрал клюшку для гольфа, прицепил контейнер для забора проб к сапогу и побрел в коричневую воду.
– Мож, чё помочь? – крикнул Тул с берега.
– Нет, сэр, – отказался Чаз.
Его уверенность в охранных навыках Тула развеялась после далеко не блестящего выступления последнего против незваного гостя, который, по горьким прикидкам самого Тула, был на восемьдесят фунтов легче и на двадцать лет старше, чем Тул. Не так обескураживало то, что грабитель невредимым сбежал из дома Чаза, как то, что нанятый Ре-дом громила рыдал и блевал на полу. Остаток ночи Тул активно выздоравливал, намотав на горло полотенце, набитое кубиками льда. Судя по его описанию, нападавший не походил ни на кого из знакомых Чаза Перроне, и тот решил, что это бывалый грабитель, нанятый детективом Ролваагом в рамках кампании шантажа. Когда Тул заявил, что разорвет негодяя на куски в следующий раз, когда их пути пересекутся, Чаз еле удержался от насмешек.
– Пистолет дать? – заорал Тул с насыпи.
– У меня все порядке, – раздраженно крикнул Чаз.
Он клюшкой проложил себе путь через рогоз, который стал гуще с тех пор, как Чаз в последний раз был на этом участке. Такой буйный расцвет – дурной знак, указующий на обильный и тлетворный приток сельскохозяйственного фосфора. Результат оного – то, что настоящие биологи назвали бы «потерей характерной известковой структуры перифитона». На простом человеческом языке это означало, что фермы Реда Хаммерната сбрасывают в воду так много Удобрений, что данный участок Эверглейдс почти задушен до смерти.
Если бы кто-нибудь из коллег доктора Чарльза Перроне неожиданно приехал сюда и увидел пышные заросли рогоза, он бы немедленно понял, что Чаз подделывает таблицы по фосфору. Вот почему он обычно вырывал с корнем обличительные пушистые метелки, но сегодня их было так много… а у него и без того хватало забот, не хватало еще часами прореживать траву в болотной грязи.
Чаз ощупал промежность через толстые резиновые краги и подумал: «Если я сейчас помру, вряд ли найдут подходящую крышку для гроба».
Через шестнадцать часов после приема синих пилюль у него в штанах по-прежнему была дубинка. Он совершенно ничего не ощущал, кроме ее массы, онемелого и упорного окоченения, которое не съежилось даже от ползучего холода болотного озерца. Для Чаза не было горше горя, чем этот долгий, но бесполезный стояк.
Он торопливо наполнил контейнер и зашлепал к дамбе. Тул, с погрустневшими от лекарства глазами, высказался в том духе, что это, нафиг, самая тупая из всех работ, о каких он только слышал, – наполнять бутылки болотной водой.
– И чё, хорошо платят? – спросил он. – Я тож такую халтуру хочу.
– Помоги мне снять сапоги, – попросил Чаз. Гнус, который так мучил его, не проявлял ни малейшего интереса к Тулу, чей влажный волосяной покров служил естественной защитой от насекомых. – И побыстрее! – приказал Чаз. Тул вяло потянул тяжелые краги.
Учитывая черную полосу в своей жизни, Чаз решил не выливать воду прямо на месте, как иногда делал, чтобы исключить риск изгадить ароматную обивку «хаммера». Решение оказалось пророческим – закрытый контейнер случайно стоял на переднем сиденье, когда они внезапно наткнулись на Марту, Чазову начальницу. Она ехала навстречу им по дамбе на своем казенном пикапе, прямо к водосливу, который Чаз и Тул только что покинули. Чаза одолела мания преследования: он решительно не верил, что появление Марты – всего лишь обычное патрулирование.
– Ты там уже закончил? – спросила она.
Чаз кивнул и показал ей контейнер.
– Хочешь, захвачу с собой? Мне все равно надо вернуться в офис, – предложила Марта.
– Нет, нет, спасибо. – Чаз вцепился в контейнер обеими руками, на случай если Марта попытается выхватить его силой. Если она или любой другой ученый из отдела контроля за использованием водных ресурсов проверит пробу на фосфор, с Чазом будет покончено. И с Редом Хаммернатом тоже.
Как и ожидалось, Марту потряс вид Тула на пассажирском сиденье.
– Это выпускник, – выпалил Чаз. – Попросил меня взять его с собой на весь день. Я решил, что вреда не будет.
С тем же успехом Тул мог натянуть вечернее платье с декольте – так Марта на него пялилась.
– Ты из какого университета? – спросила она.
Тул вопросительно повернулся к Чазу, и тот ответил:
– Флоридский Атлантический.
– Ага, – хрюкнул Тул, – Кролицкий и тантрический. Марта храбро улыбнулась:
– Хорошая программа. Но ты должен был подписать отказ от ответственности, раз собрался в поле с сотрудником отдела. На случай аварии или вроде того.
– Это моя вина. Я забыл, – признался Чаз, подумав: «Слава богу, что я прикрыл мертвого аллигатора сапогами».
Марта развернулась и помахала. По дороге к хайвею Тул сказал Чазу:
– Слушь, у тя руки трясутся.
– Слушай, ты хоть представляешь, что было бы, если б она увидела, – Чаз дернул подбородком в сторону заднего сиденья, – это?
– Да ладно, я историю сочинил.
– Ничуть не сомневаюсь, – ответил Чаз.
– Дескать, нашли бедную зверушку, всю пораненную, на дамбе и везли к ветеринару.
«Блестяще, – подумал Чаз. – Скорая помощь для аллигаторов».
– У меня желудок болит – хоть вешайся, – пробормотал он.
– А еще у тя пиявка на роже.
– Не смешно.
– Совсем махонькая. – Тул отодрал ее и выбросил в окно. – Блин, мужик, да ты весь белый. Мож, тебе другую работу поискать? Серьезно.
«Если б это было так просто», – мысленно ответил Чаз. Он коснулся болезненной точки на щеке и печально подумал, не ядовита ли мерзкая тварь. Зазвонил сотовый телефон, но Чаз и не шевельнулся. Тул проверил номер звонящего и сообщил, что он заблокирован.
Когда Чаз поднял трубку, шантажист сказал:
– Ты прав. Надо встретиться.
Опять голосом Чака Хестона; хотя он меньше действует на нервы, чем Джерри Льюис.
– Когда угодно, – согласился Чаз. – Назовите место и время.
– В полночь. На лодочной пристани во Фламинго.
– Я забыл, где это.
– Посмотри на карте, – лаконично ответил шантажист, – и не трудись брать с собой троглодита.
– Так это ты вчера был у меня дома, – сказал Чаз.
– Точно. Как прошло свидание?
– Очень смешно.
– Однако я поражен, как быстро ты преодолел свое горе.
– Увидимся в полночь, – сказал Чаз Перроне.
Джои в гордом одиночестве стояла перед зеркалом в ванной и думала: «Ну вот, подруга, ты все-таки это сделала».
Она старалась вести себя хорошо, боролась с собой. Она даже начала составлять список:
1. Он слишком стар для меня.
2. Я слишком молода для него.
3. У него отвратительный послужной список.
4. У меня отвратительный послужной список.
5. Он никогда не слышал об Алисии Кейс[39].
6. Я никогда не слышала о Карле Бонофф[40].
7. Он живет на острове и стреляет в прохожих, которые дразнят его собаку.
8. Я живу…
Вот и все, что ей удалось написать подзаголовком «Десять разумных причин не спать с Миком Странахэном». Конечно, их было больше семи, но вместо того, чтобы упереться и вспомнить их все, Джои решительно взяла да и переспала с ним.
– Ты совсем рехнулась, – сказала она своему отражению в зеркале.
Что хуже всего, она сама ему предложила. В три часа ночи она лежала в своей одинокой постели с распахнутыми окнами и ощущала вкус океанского бриза. Всякий раз, закрывая глаза, она слышала странное монотонное чириканье – чирик, чирик, чирик, – но едва открывала глаза, чириканье прекращалось. Стало быть, чирикало у нее в голове, это сводило ее с ума, и вдруг она поняла, что это такое: скрип кроватных пружин. У нее в черепушке чирикали пружины матраса, пока Чаз пытался отыметь свою хипповую подружку, а Джои лежала у них под кроватью.
Вспоминая эту сюрреалистическую сцену – как она пряталась, словно правонарушитель, в комнате, некогда бывшей ее собственной спальней, как подслушивала похотливые вскрики мужчины, который всего неделю назад был ее собственным мужем и любовником, – Джои ощутила себя униженной, несчастной и одинокой. Она встала и тихо пробралась в гостиную, где Мик Странахэн спал на диване. Она осторожно пристроилась рядом с ним, говоря себе, что ей нужно только, чтобы кто-нибудь сильный и теплый подержал ее в объятиях.
Но как только она прижалась к нему и подладилась к неторопливому ритму его дыхания, она осознала, что приятных платонических объятий ей не хватит. Ей нужно больше.
– Какая же я дура, – подытожила она и ополоснула лицо ледяной водой.
Когда она вышла на улицу, он сидел на причале и говорил по сотовому. Потом дал отбой и попросил ее сесть рядом.
– Сегодня ты тянешь лет на восемнадцать, – сказал он.
– Неплохая попытка, Мик.
– Это правда. – Он свистнул Селю, который чуть не бодался со сварливым пеликаном.
– Нам надо поговорить о сегодняшней ночи, – сказала Джои.
– Я вчера устал как собака. Но я очень старался.
– Я не об этом. Ты был великолепен, – признала она, – но мы должны прояснить пару моментов.
Он погладил ее по руке:
– Поверь мне, это последняя вещь на земле, которую мы должны сделать.
Джои отдернула руку.
– Не устраивай балаган. Я серьезно.
– Я тоже, – сказал он. – У меня было куда больше этих разговоров наутро после того как, и ни один не принес ни ясности, ни умиротворения, ни взаимопонимания. Так что давай лучше позавтракаем.
– Но я боюсь, что это был секс назло, – пожаловалась Джои. – Роза его так называет.
– Еще одна житейская мудрость из книжного клуба.
– Ну так что? Вдруг я на тебя набросилась только потому, что злилась на Чаза?
– Тогда я у него в долгу, – ответил Странахэн. – Благослови господь лживые, жестокие, неверные головешки его пропащей души. Ты не голодна?
– Нет!
Он притянул ее поближе и прижал к себе. Сель ткнулся носом ей в затылок.
– Прошлой ночью ты торжествовала, помнишь? – сказал Странахэн. – Рассказывала, как Чаз забуксовал на ровном месте, как его пушку заело, и все потому, что он услышал запах твоих духов. Ты сказала, что это было бесценно, да, именно бесценно – знать, что он вышел из строя при одной мысли о тебе.
Джои не сдержала улыбки:
– О да, это и впрямь было круто. Он ей сказал, что ни черта не чувствует. У него отнялось все ниже пояса.
– Ну вот видишь, – сказал Странахэн. – Это в сто раз лучше, чем банальный секс назло, и даже бесстыжая Роза со мной согласится. А сейчас, если в мои вены не попадет хоть немного черного кофе…