Хайасен Карл. Купание голышом

   – Так это правда насчет твоей жены, – выдавила она.
   – Да, боюсь, что правда.
   – Чаз, как ты можешь так со мной поступить?
   – Так же, как и с ней.
   Он сидел на капоте «хаммера» между фар и целился. Тул поможет ему избавиться от машины Рикки и навести порядок в ее квартире. Сделать вид, что она рванула из города.
   – Ты не можешь меня убить, Чаз. Ты не можешь, – заявила она. – Джои не смотрела тебе в глаза, как смотрю я. Она не знала, что ее ждет.
   «Это, – про себя посетовал Чаз, – как раз такая неприятная сцена, какой я хотел избежать».
   – Я вот чего не понимаю, – сказал он, – какого черта ты спала со мной, если тебя так волнует моя жена.
   Рикка будто съежилась.
   – Ну? – не отступал Чаз.
   – Потому что я была дурой.
   – Дальше.
   – И эгоисткой, – хрипло добавила она.
   – Это уже что-то. Расскажи мне о себе и о шантажисте, – велел он. – У вас чисто деловые отношения, или с ним ты тоже трахаешься?
   – О боже. Ты совсем чокнулся, – ощетинилась Рикка. Она приложила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше его видеть:
   – У тебя рука дрожит.
   – Черта с два.
   – Сам посмотри, Чаз.
   – Заткнись.
   – К тому же у тебя до сих пор стоит. Что, блин, вообще происходит?
   А Чаз-то всеми фибрами души надеялся, что она не заметит. Черт, невероятные пилюли.
   – Плохо уже то, что ты наставил на меня пушку, – продолжала Рикка, – но еще и это?
   Он прикинул, что до нее футов тридцать – попасть нетрудно.
   – Развернись, – приказал он.
   – И не подумаю.
   Болото за ее спиной битком набито здоровенными аллигаторами. Вне света фар Чаз различал не меньше полудюжины больших глаз, мерцающих, как угольки. К рассвету Риккино тело исчезнет. Что не съедят аллигаторы, то сожрут черепахи и еноты.
   – Я не отвернусь! – повторила она.
   – Тогда стой, как стоишь. – Чаз навел на нее короткий ствол, держа кольт обеими руками, – он тысячу раз видел такое по телевизору.
   «Господи, она права. Я, блин, трясусь, как алкаш».
   – Чаз, ты сам не понимаешь, что делаешь.
   – Стой смирно, я сказал.
   – Это большая ошибка. Худший кретинизм из всех кретинизмов…
   Он задержал дыхание и нажал на курок. Рикка вскрикнула, но не упала.
   – Ты, гандон вонючий, – заорала она, подпрыгивая. – Это даже не смешно!
   «Офигеть, – подумал Чаз, – она считает, что я специально промахнулся. Или, может, что я стреляю холостыми».
   Он напрягся и еще раз прицелился, недоумевая: «Как, ради всего святого, я умудрился ее не зацепить? Она же в сто раз больше, чем тот проклятый кролик».
   Второй выстрел зацепил ее по левой ноге, и Рикка крутанулась вокруг своей оси. К удивлению Чаза, она так и не упала.
   – Посмотри, что ты сделал! – Она схватилась за пораненную ногу. – Ты что, совсем рехнулся?
   «Невероятно, – подумал Чаз. – Надо было взять ружье для охоты на буйволов».
   Еще один москит ужалил его в щеку, и Чаз прихлопнул его так яростно, что соскользнул с капота «хаммера». Рикка воспользовалась передышкой и неожиданно резво похромала в темноту. Чаз собрался с силами и погнался за ней, убыстрив шаги, когда впереди замелькала серая кофта. Он ее уже почти догнал, когда Рикка неожиданно свернула с колдобистой дороги и, к его огромному изумлению, очертя голову бросилась в болото.
   Чаз немедленно прекратил погоню, ибо ничто так не пугало его, как перспектива войти в теплую, как моча, воду Эверглейдс в полной темноте – влажная ряска набьется в рот, зазубренная меч-трава порежет на ломтики, и, наконец, пиявки присосутся к ногам, которые одну за другой неизбежно засосет чернильная мерзость.
   «Это не для меня, – подумал доктор Чарльз Перроне. – Нет уж, увольте».
   Рикка пыталась выплыть, а он стоял на берегу и стрелял в нее, пока она не опрокинулась и, ахнув, не ушла под воду. Вскоре у него перестало звенеть в ушах, вода успокоилась, и ночь снова загудела, очухиваясь. Чаз всмотрелся туда, где утонула Рикка, но ничего не увидел, кроме флотилии жуков-плавунцов, шныряющих туда-сюда в отраженном свете звезд. Что-то крупное плеснуло неподалеку в зарослях кувшинок. «Может, просто лысуха или сарган, – подумал Чаз, – но к чему испытывать судьбу? Тут кишмя кишат аллигаторы, а у меня кончились патроны».
   Он рысью вернулся к «хаммеру», ловко развернулся на сто восемьдесят градусов и направился обратно в город. Сердце колотилось, как у воробышка, но Чазу полегчало: он был свободен и доволен, что превратил ненавистное, намозолившее глаза болото в сообщника.

Двадцать два

   – Вы прелестно сегодня выглядите, Нелли, – сказал Карл Ролвааг.
   – От комплиментов такого кретина, как ты, мне повеситься охота. Слыхал о бедняжке Пинчоте?
   – Слыхал, – ответил детектив. – Его еще не нашли? Миссис Шульман качалась из стороны в сторону, пытаясь заглянуть ему за спину в комнату.
   – Бедняжки Пинчота здесь нет, Нелли.
   – Тогда, надеюсь, ты не против, если я осмотрюсь?
   – Если честно, я против. – Ролвааг не хотел, чтобы она заметила, что террариум пуст.
   – Тебе это так просто с рук не сойдет, – рявкнула она. – Ты похитил бедного маленького щеночка для своих развратных удовольствий. Ты, наверное, снял все на видео. Может, даже выложил ролик в Интернет!
   «Безмозглая старая крыса», – подумал Ролвааг.
   – Я не скармливал своим змеям пса Берта Миллера, – сказал он, чуть не добавив: «Но бывают несчастные случаи…»
   – Ну, тебе же явно нравится, как беспомощные маленькие мышата визжат в агонии, – заявила миссис Шульман. – Представляю, сколько радости доставили мучения шпица!
   – Это совершенно безосновательное обвинение. – Детектив с трудом подавил желание чихнуть. Миссис Шульман облилась духами, которые воняли как гнилые гардении.
   – Тогда почему нельзя войти? В конце концов, на дворе воскресное утро.
   – Потому что вы назвали меня кретином, – объяснил Ролвааг.
   – Ты и есть кретин. Любой, кто любит змей, – на всю голову больной ублюдок. – Она попыталась проскочить, но он двинул плечом, преградив ей путь. – Миллеры совершенно вне себя от горя!
   Ролваагу и так было хуже некуда. Он три часа обыскивал территорию «Сограсс-Гроув», но нашел только одну змею – злющего черного полоза, который цапнул его за большой палец левой руки.
   – Я вчера видела, как ты тут рыскал, – продолжала миссис Шульман, – искал маленьких вкусных собачек!
   – Нелли, вы опять лекарства смешали?
   Она пихнула его в пряжку ремня.
   – Думаешь, раз ты коп, значит, можешь безнаказанно творить что угодно? Ну нет, мистер. Мы тебя выселим, варвар, как Невиля, а он у себя в церкви был дьяконом!
   Гордон Невиль, удалившийся от дел дорожный инженер, был вынужден покинуть «Сограсс-Гроув» после непристойной внеурочной игры в шаффлборд с двумя женщинами, которых он встретил на амбулаторной физиотерапии в больнице Империал-Пойнт.
   – Мы прижали его к ногтю, и тебя тоже прижмем, – пообещала миссис Шульман.
   Ролвааг с силой захлопнул дверь. На полпути в спальню он услышал за спиной шуршание. Он понадеялся, что это один из пропавших питонов, но оказалось, что Нелли сует ему под дверь очередной листок. Детектив подобрал его и мрачно посмотрел на фотографию.

ПРОПАЛА!!!

Наша любимая и обожаемая Пандора.

Сиамский котенок окраса блю-пойнт, ошейник со стразами.

Легко узнать: на правой передней лапке – семь пальчиков!

Пожалуйста, верните ее Манкевичам из «Сограсс-Гроув», 17-Г.

Награда: наша вечная благодарность!

   «Что еще я могу поделать? – подумал Ролвааг. – Змей не заманишь в ловушку, они же не медведи».
   Тщательный осмотр кустов не дал результата, и оставалось только ждать. Детектив уже решил не брать питомцев с собой в Миннесоту: тамошний климат пагубен для экзотических рептилий. Но оставлять их на свободе в «Сограсс-Гроув» опасно – не только для местной фауны, но и для самих змей. Многие соседи постарше разделяют суровый настрой миссис Шульман и вовсе не заинтересованы в том, чтобы взять питонов живыми. Садовые грабли или набалдашник ортопедической трости отлично справятся с работой.
   Ролвааг съел легкий завтрак, принял душ и собрал сумку для ночевки вне дома, включая карту сельскохозяйственной области Эверглейдс. Карту ему дала Марта, начальница Чаза Перроне в отделе контроля за использованием водных ресурсов. Она любезно отметила красными чернилами грунтовые дороги и дамбы, по которым доктор Перроне обычно передвигался, чтобы собрать свои образцы воды. Хотя на карте не было имен людей, чьи владения граничили с болотами, Ролвааг твердо-мягким карандашом заштриховал примерные границы «Ферм Хаммерната».
   Детектива не удивило то, что говорили красные линии, но он должен был проверить сам.
   Перед тем как покинуть квартиру, он открыл окно на внутренний двор – на тот дикий, невозможный случай, если его змеи найдут дорогу домой.
 
   – Ты сегодня ужасно тихий, – заметила Джои, – не то чтобы ты обычно болтаешь, как попугай.
   Через эркер они видели, как Роза молотит веслом по воде. Она уже два раза опрокинула каяк, но по-прежнему храбро отказывалась от помощи.
   – Я ночью врезал твоему мужу веслом, – признался Странахэн. – Надо было рассказать тебе, а я не рассказал.
   – Ничего страшного. Он всем на нервы действует.
   – Я даже подумывал его убить, – сказал Странахэн.
   – Ну и что? Я постоянно об этом думаю.
   – Есть одна маленькая разница.
   – Я знаю, – согласилась Джои. – Я всего лишь фантазирую. А ты это по правде раньше делал.
   – Именно.
   – И это тебя доконало.
   – А теперь я наконец могу спать спокойно.
   – Мы не будем убивать Чаза, ничего такого. Ты же сам говорил. – Джои поцеловала Мика в губы, отчего у него восхитительно закружилась голова, и добавила: – Спасибо, что ты все это терпишь. Ты заслужил медаль.
   – Еще не поздно соскочить. Сходи к копам, расскажи им, что он сделал.
   – Еще не пора.
   Роза опять перевернулась, и Сель бросился ей на помощь. Чайки и крачки возмущались, но Роза буйно хохотала, помогая неуклюжему псу выбраться на берег.
   – Все это может обернуться против нас, – пробормотал Странахэн себе под нос.
   Джои сжала его руку:
   – Все под контролем.
   Хотел бы он быть так же в этом уверен. Действующие лица, в том числе и он сам, недисциплинированны и – в разной степени – неуравновешенны. Прекрасный пример: влюбляться в Джои не входило в его планы, но Странахэн влюблялся. И чем сильнее он влюблялся, тем сильнее ему хотелось выбить дерьмо (в идеале вместе с признанием) из доктора Чарльза Перроне. Возьми себя в руки, приказал себе Странахэн.
   – Ты тоже думаешь о нас, – произнесла Джои. – Я же вижу. О перспективах наших отношений.
   – К сожалению, моя биография говорит сама за себя.
   – Ну, я действительно никогда не встречалась с такими парнями, как ты, – сказала она, – но спорим, что и ты никогда не встречался с такими девушками, как я?
   – Это уж точно.
   Вчера вечером он попросил ее и Розу написать имена всех битлов – через этот фильтр он просеивал молодых женщин, и в прошлом это уберегало Странахэна от совсем уж клинических случаев. Роза назвала правильно только трех из четырех, а вот Джои Перроне прошла тест влет, благодаря специальной передаче «Би-би-си», которую посмотрела как-то ночью по Историческому каналу, пока Чаз развлекался с дружками в топлес-баре.
   Странахэн невольно улыбнулся: нет смысла притворяться, будто он может теперь уйти. Когда Джои рядом, он становится беспомощным, легко управляемым и, возможно, счастливым. Однажды она покинет его, как покинули другие, и он вернется к своему замедленному существованию, что вращается вокруг собаки, лодки и груды ржавых рыболовных снастей. Таков цикл его жизни, предсказуемый, как прилив.
   Джои легонько толкнула его локтем:
   – Мик, завязывай. А то я слышу, как у тебя скрипят шестеренки.
   – Извини.
   – Расслабься, хорошо? – Она стащила с себя купальник и повела Странахэна в спальню. – Это приказ.
 
   Чазу Перроне приснилось, что его расчленяет пятнадцатифутовый аллигатор с двумя голодными головами: одна жует левую ногу, вторая правую – сумасшедшее состязание между двумя жрущими глотками, кто первый доберется до его промежности. Он с воплем проснулся и увидел, что Тул с пустым лицом стоит у изножья его постели.
   – Просто ночной кошмар, – объяснил Чаз, пытаясь собраться с мыслями. Он весь взмок и очень надеялся, что это – результат кошмара, а не горячечного приступа западно-нильского вируса. Накануне он насчитал тридцать четыре укуса на лице, и сейчас каждый зудел, словно от ядовитого сумаха.
   – Твоя мать на проводе, – сказал Тул.
   – Господи, сколько времени? Скажи ей, что я перезвоню.
   – Сам и скажи, дерьмец. Это же твоя ма, а не моя.
   С тех пор как они покинули Лабелль, от Тула веяло зловещим холодом. Оглядываясь назад, Чаз размышлял, не дал ли маху, облив парня грязью перед Редом Хаммернатом.
   Едва Тул вышел из комнаты, Чаз поднял трубку и услышал знакомый вопрос из Панама-Сити:
   – Что новенького, сынок?
   – Ничего, мам.
   – Как ты, держишься?
   – Иногда получше, иногда похуже, – горестно ответил Чаз. По-прежнему очень важно казаться человеком, который нуждается в сочувствии.
   – Надежда умирает последней.
   – Мам, прошло уже, типа, девять дней. Никто не проживет так долго в океане без пищи и воды.
   – Думай о хорошем, – посоветовала она.
   – Мам, прошу тебя.
   – Ты не смотрел «Изгой»^[50]?
   Чаз Перроне цыкнул зубом. Его отношения с матерью испортились, когда ему было лет двадцать, хотя и не из-за того, что она вышла замуж за Роджера, чудаковатого военного летчика. Скорее из-за того, что мать начала замечать (и к тому же часто по этому поводу высказываться), что сын не смог перерасти самые несносные черты своей юности. В ее списке фигурировала лень, привычка мастурбировать, глубоко укоренившийся недостаток честолюбия и рефлекторное отвращение к правдивости. Чаз отказался признать правоту ее обвинений и вместо этого ехидничал, что недальновидно выслушивать карьерные консультации от старшего кассира из «Таргет». Когда он получил докторскую степень в Дьюке, мать со слезами извинилась, что сомневалась в нем. Он пафосно ее простил, но на самом деле ее мнение не могло ни ранить его, ни согреть. Время от времени он радовал ее телефонным звонком, но то был акт милосердия в чистом виде. Мать сбивчиво и долго вещала, как она им гордится, как прекрасно, что ее единственный сын использует свои блестящие научные познания ради спасения Эверглейдс от уничтожения. Жалкие речи либеральной зануды. Мать обожала Джои – еще одна причина, по которой Чаз вовсе не жаждал с ней разговаривать.
   – Чудеса случаются, – продолжала его мать. – Мы с Роджером молимся о ней каждый вечер.
   Чаз вздохнул:
   – Джои больше нет, мам. Ее никогда не найдут.
   – Как думаешь, может, тебе сходить к медиуму?
   – Нет. Как думаешь, может, тебе сходить к психиатру? – Чаз швырнул трубку. – Идиотка, – пробормотал он.
   – Так с ма не разговаривают. – Тул возвышался в дверях, словно штабель кирпичей.
   Чаз сдуру посоветовал ему не лезть не в свое дело, после чего Тул без особых усилий схватил Чаза и швырнул об стену. Чаз был склонен остаток утра провести рыдающей грудой на полу, но Тул схватил его за волосы и поставил на ноги.
   – Ты немедленно ей перезвонишь, – сказал он и сунул телефонную трубку в вялую руку Чаза. – Позвони ей и извинись. А не то я наступлю тебе на яйца.
   Оклемавшись, Чаз тут же позвонил матери и извинился за грубость. Тяжко, зато далеко не так болезненно, как альтернативный вариант.
   – Все в порядке, Чарльз, мы понимаем, – уверила его мать. – У тебя сейчас такой сильный стресс.
   – Ты даже не представляешь, – сказал он.
   – Не хочешь попробовать настойку зверобоя? По-моему, Роджера она успокаивает.
   – До свидания, мам. – Чаз осторожно дал отбой. Тул оттащил его на кухню и усадил на стул.
   – Ты где вчера шлялся, док? – спросил он.
   – Встречался с другом.
   Чаз собирался с духом, чтобы сказать Тулу правду: мол, он пошел и хладнокровно, расчетливо совершил убийство. Может, после этого тупая горилла дважды подумает, прежде чем пинать его, как тряпичную куклу. С другой стороны, Чаз подозревал, что Ред Хаммернат не одобрит это одностороннее решение устранить Рикку Спиллман. У Чаза было такое чувство, будто Ред доверяет ему разве что ставить подписи под фальшивыми анализами воды.
   – Ты съезжал с дороги, – сказал Тул. – Колеса грязные.
   – Мы с другом немного прогулялись, – ответил Чаз.
   – Тебе нельзя никуда без меня ездить.
   – Но ты спал. Храпел, как паровоз.
   – Где пистолет? – спросил Тул.
   – Я… эээ… Я не знаю. Тул схватил его за горло:
   – Где, етить его, пистолет?
   – В рюкзаке, – пискнул Чаз.
   – А где, етить его, рюкзак?
   – В «хаммере». – Чаз дернул пальцем куда-то в сторону подъездной дорожки.
   Тул выпустил его и направился к дверям. Чаз робко массировал шею и поздравлял себя с тем, что у него хватило предусмотрительности выбросить использованные гильзы и вытереть кольт. Когда Тул вернулся, на его лице не читалось подозрение, что из пистолета недавно стреляли. Он положил кольт на стойку и сухо осведомился:
   – Ну и в кого ты стрелял?
   Чаз начал заикаться.
   Тул его ударил:
   – Выкладывай, парень.
   Рабочие отношения между ними определенно изменились.
   – Ты не должен меня колотить, – пожаловался Чаз. – Ради Христа, ты же мой телохранитель!
   Тул покачал головой:
   – Уже нет. Давай колись – в кого? Я ствол понюхал, док. Я знаю, что ты сделал.
   «Что ж, приступим», – подумал Чаз.
   – Помнишь леди на маленьком синем «форде»? Ту, что приезжала на прошлой неделе.
   – Помню. Ты грил, она твоя горечесательница.
   – Ну да, так вот, она решила поднять бучу. Все могло плохо кончиться.
   – Чё это? – спросил Тул.
   – Ее звали Рикка. Я практически уверен, что она снюхалась с тем уродом, который нас шантажирует. Спорим, это ее ты видел во Фламинго?
   – Ту я раньше не видал, – нахмурился Тул.
   – Но ведь было темно. К тому же ты сказал, она была в кепке.
   – Да, ну и чё? – Он помнил, что леди в синем «форде» была невысокой и пышной. Девушка в кепке казалась выше и тоньше.
   – Послушай, – сказал Чаз. – Ты должен мне помочь пустить под откос ее машину. И обшарить квартиру. Сделаем вид, будто она сбежала, чтобы не платить за аренду.
   Тул рассматривал его, как клеща.
   – Ты двух девок уже пришил. Это чё с тобой?
   – Ну так что? Ты мне поможешь или нет?
   Тул выкопал бутылку «Маунтин Дью» из холодильника и хорошенько к ней присосался.
   – Я уже не телохранитель, – повторил он. – Ред грит, я теперь – твоя «нянька». Значит, я тя могу отшлепать по твоей паршивой жопке, если не будешь делать, чё говорят.
   – Моя нянька, – тонким голосом повторил Чаз. Еще унизительнее, чем он боялся. – Я немедленно звоню Реду. Мы разъясним это недоразумение.
   Тул сунул Чазу в руки свой сотовый телефон:
   – Быстрым набором. Нажми «один».
   Ред Хаммернат сопереживал, но был непоколебим. Сказал, что, хоть и понимает чувства Чаза, ситуация с шантажом тяжела и требует, чтобы мистер О'Тул выступал активнее. От разговора у Чаза осталось неприятное впечатление, что головорез Реда отныне будет не столько защищать его, сколько за ним надзирать. Чаз очутился более или менее под домашним арестом.
   – Расслабься, сынок, – весело добавил Ред Хаммернат. – Скоро, как только покончим с этим жадным придурком, который пытается стрясти с нас денег, твоя жизнь придет в норму.
   Чаз очень в этом сомневался.
   – Ты ведь ему заплатишь?
   – О да, не беспокойся, я ему за все заплачу.
   Когда Ред попрощался, Чаз вернул мобильник Тулу, который спросил:
   – Чё ж ты ему не сказал, что застрелил девку?
   Чаз отвернулся:
   – Забыл, наверное.
   – Чтоб ни шагу из дома без меня. Понял?
   – Ну да, ну да, – сказал Чаз, самонадеянно предположив, что Тул не уловит сарказма. Но Тул моментально врезал ему по голове и приказал делать, что велено.
   Чаз сжался, закрываясь руками. У него все болело, он так устал от беспрерывных избиений – сначала поганый шантажист, а теперь этот волосатый троглодит. Так много синяков у него не бывало с той ночи, когда он нажрался рогипнола^[51] и свалился с лестницы университетского женского клуба в Дареме.
   – Вот и хорошо, – сказал Тул и пошел сажать новый крест, который он выкопал на обратном пути из Лабелль.
   Чаз приготовил себе чашку черного кофе. По характеру он не был вдумчивым, не был склонен к самоанализу, однако перебрал в памяти события последних дней с некоторым вниманием к деталям. Ясно, что его акции резко упали в глазах Реда Хаммерната, и Чаз задумался, не пересматривает ли Ред свои прошлые обязательства. В обмен на аферу с Эверглейдс Чазу было обещано теплое местечко на «Фермах Хаммерната» – штатный биолог с большой зарплатой, большим кабинетом, развратной блондинкой-секретаршей и всем, чего он только пожелает. Такова была сделка. За это они выпили и пожали друг другу руки.
   Но теперь… теперь Чазу казалось, что Ред винит его за всю эту чертову кутерьму, начиная с придурка-детектива, который повсюду шастает, и кончая придурком-шантажистом, который требует полмиллиона баксов. Это правда, ничего бы не случилось, не реши Чаз столкнуть свою абсолютно невинную жену с круизного лайнера, – но откуда ему было знать, что какое-то хитрое ничтожество затаилось в тени и все видит?
   Нечестно со стороны Реда Хаммерната так легко потерять доверие, посадить Чаза на короткий поводок и отдать в руки такого олуха, как Тул. Не без горечи доктор Перроне заключил, что Ред его недооценивает, совсем как давным-давно недооценивала мать. Чаз верил, что прохладца Реда испарилась бы, если б он видел Чаза в действии вчера в Локсахатчи, если б он видел, как хладнокровно и энергично Чаз решил проблему Рикки. «Ред бы точно удивился, – подумал он. – Может, даже поразился».
   Доктор Чарльз Перроне смотрел, как Тул вкапывает во дворе очередной белый крест, и его потихоньку терзала мысль о том, что Ред Хаммернат теперь обращается с ним как с обузой, а не с активом.
   А Чаз был в курсе, как люди вроде Реда Хаммерната поступают с обузами.

Двадцать три

   Джои и Мик Странахэн ждали, пока арендованный Корбет-том Уилером «Фалькон» приземлится в аэропорту Тамайа-ми. Корбетт вышел из самолета в длинном черном плаще гуртовщика и кожаной шляпе с широкими полями над облаком светло-рыжеватых волос. Он щеголял пышной неухоженной бородой и опирался на узловатую палку, вроде тех, какие предпочитают рыболовы-форелисты. Двумя дюймами выше Странахэна, Корбетт Уилер пожал ему руку так, будто они заключили тайное деловое соглашение с высокими ставками. Затем мускулистой рукой обхватил сестру и кружил, пока она не захихикала. По дороге на Диннер-Ки он настоял на том, чтобы показать им поляроидные снимки призовой овечки по кличке Сэйлин, новозеландско-восточно-фризской помеси, которая выстояла в мучительной борьбе с копытной гнилью и стала самой плодовитой производительницей Корбетта.
   – Ну разве не великолепна? – восхитился он. Мик и Джои решили счесть его вопрос риторическим.
   – Это самые миролюбивые создания на всем белом свете, – доверительно сообщил Корбетт Уилер Странахэну. – Может, тебе это покажется странным, но мне их общество намного приятнее человеческого.
   Странахэн ответил, что прекрасно его понимает.
   – Никакого противоестественного влечения, если ты об этом думаешь, – твердо прибавил Корбетт. – Спроси у Джои, если не веришь.
   – Это правда, – сказала она. – Корбетт предпочитает женщин. Был помолвлен… сколько, три раза или четыре?
   Он покаянно кивнул:
   – Со мной совершенно невозможно жить. Тоскую по одиночеству.
   – Тогда тебе понравится остров, – сказал Странахэн.
   – Да, но сначала корабль!
   – Рвешься в бой, – отметила Джои. Корбетт Уилер прикоснулся к шляпе:
   – Для тебя – все, что угодно, сестренка.
   Через три часа, после энергичного набега на торговый центр «Галерея», они стояли на корме «Герцогини солнца» в Порт-Эверглейдс и ждали заката солнца. Брат Джои смотрел в воду, тыкал палкой через перила и говорил:
   – Христос всемогущий, поверить не могу, что ты не разбилась при падении.
   – Я его превратила в нырок, – объяснила Джои. – Спасли четыре года в сборной колледжа.
   Странахэн заметил, как она отшатнулась от перил. Когда он спросил, все ли с ней в порядке, она ответила:
   – Просто жутковато, вот и все.
   – Мы не обязаны это делать, – сказал он.
   – Черта с два мы не обязаны.
   Корбетт Уилер, все еще глядя на воду, присвистнул:
   – Я бы на твоем месте не выжил.
   – Ты бы на моем месте, – парировала Джои, – не вышел замуж за урода, который скинул бы тебя за борт.
   Ее брат пожал плечами:
   – Отношения между людьми – сложная штука. Потому я и предпочитаю скот.