Вейссман заморгал, покачнулся и медленно пошел к лестнице — отнести пальто наверх в спальню. Под затравленными взглядами аспирантов Нельсон повел жену мимо стола в кухню, приметив по пути, что Пропащих Мальчишек среди них нет.
   Музыка зазвучала громче. Фрэнк Синатра пел «Леди-бродяга». Нельсон увидел Миранду — она прошла через внутреннюю часть дома и теперь стояла в дальней двери кухни, изящно выставив бедро. Миранда поднесла бокал ко рту, держа его длинными пальцами с красными накрашенными ногтями, и взглянула на Нельсона поверх ободка. Кровь прихлынула к его щекам. Миранда улыбнулась, как будто сдерживая смех, и Нельсон быстро отвел глаза, делая вид, что поправляет воротник.
   Бриджит повернулась и сунула ладони ему под лацканы.
   — Кто это? — спросила она, сузив глаза.
   — Э… коллега, — ответил Нельсон. — Не помню, как зовут.
   За спиной у них послышался смех. Нельсон поднял глаза и увидел, как Миранда, повернувшись, входит в кабинет.
   Тем временем смеющаяся Пенелопа О в алом кружевном бюстье и короткой мини-юбке с разрезом на боку стояла, прислонясь к кухонной тумбе в кольце восторженных студентов — по большей части юношей, хотя среди них были и две девицы. Она согнула колено, чтобы эффектнее выставить бедро, высокий каблук царапал эмаль вейссмановой посудомоечной машины. Свет над мойкой озарял голые плечи и взбитые волосы; в разговоре Пенелопа взмахивала бокалом с мартини, так что восхищенные слушатели, оберегая туфли, пятились назад и тут же в едином порыве подавались вперед, ловя каждое слово.
   — Когда я была в отборочном комитете Вашингтонского университета, — говорила Пенелопа, — мы даже не читали заявления от белых мужчин. То есть буквально…
   Она снова взмахнула бокалом и тряхнула головой. Студенты облизнули губы и качнулись вперед-назад.
   — Меньше всего факультету нужны белые мужчины! — Пенелопа рассмеялась и пригубила мартини. Слушатели с жаром закивали и согласно загудели, пожирая глазами ее обтянутый бюст, точеную талию, упругие икры.
   Нельсон крепко сжал жене плечи и начал протискиваться через полукруг студентов, не обращая внимания на их ропот.
   — Вы сегодня прекрасно выглядите, Пенелопа. — Нельсон положил руку на ее голое плечо.
   — И вы, Нортон, вполне ничего, — ответила она в нарочито-панибратском тоне.
   — Нельсон, — поправил он, прижимая горячий палец к ее лопатке, потом, подавшись вперед, шепнул: — Вы никогда не обращали внимания, какой Морт Вейссман — клевый чувак? Жизни в нем побольше, чем в молодых. — Нельсон наклонился еще ниже и коснулся губами ее уха. — Я слышал, он трахается, как зверь.
   Нельсон выпрямился. Пенелопа заморгала и покачнулась на одном каблуке — второй прочертил на посудомоечной машине короткую дугу.
   Нельсон, раздвинув студентов, вернулся к жене.
   — Еще коллега? — спросила Бриджит, но Нельсон только положил ее руку себе на локоть и двинулся в дальний конец дома.
   За коротким коридором оказался кабинет Вейссмана — самая большая комната в доме, обставленная на манер старинной библиотеки, с высокими потолками, деревянными балками, высокими окнами и высокими книжными шкафами. Из небольших, но явно очень дорогих колонок по углам лился голос Эллы Фицджеральд. Нельсон задержался в арке. В одном конце комнаты, на жесткой шестиногой кушетке перед пылающим камином, Виктория Викторинис подняла глаза от кучки аспиранток у своих ног и взмахом руки остановила говорившую. Из тени за кушеткой выступила Джилиан. При виде Нельсона она закусила губу, как ребенок при виде большой и страшной собаки. В дальнем конце кабинета, за массивным дубовым столом Вейссмана, Антони Акулло перестал крутиться на вращающемся стуле и поднял глаза от ножика для разрезания бумаги, который сжимал кончиками указательных пальцев. Миранда опиралась на стол, спиной к Нельсону, и лишь чуть-чуть подняла голову, проверяя, куда смотрит декан. Волосы ее падали на лицо. Лайонел Гроссмауль, ссутулившийся за спиной у декана в тени между двумя книжными шкафами, при виде Нельсона чуть не подавился пивом.
   — Вся компания в сборе, — шепнул Нельсон, вводя Бриджит в кабинет. Элла Фицджеральд запела «Что-то должно поддаться».
   Нельсон провел жену на середину комнаты, где — о диво! — Канадская Писательница беседовала с Марко Кралевичем и Лотарингией Эльзас. Сегодня теоретик нарядился младшим бойскаутом — синие шорты, золотистый галстук, синее кепи на подстриженных бобриком волосах. Он стоял спиной, но при приближении Нельсона Лотарингия вцепилась ему в плечо и что-то зашипела на ухо. Кралевич развернулся, как ужаленный, и выставил Эльзас перед собой, словно живой щит. Канадская Писательница одарила Нельсона и Бриджит олимпийской улыбкой.
   — С Валентиновым днем, профессор! — кивнула она.
   — И вас. — Нельсон через плечо Бриджит ухмыльнулся подпрыгивающему за спиной у Эльзас синему кепи. — Моя жена, Бриджит, — добавил он.
   Бриджит протянула руку, сперва Писательнице, которая подала ей три пальца, как королева-мать, потом Эльзас, которая вяло ответила на рукопожатие.
   — Очень приятно. — Бриджит извернулась, чтобы через плечо Эльзас подать руку Кралевичу, но тот только испуганно съежился.
   Нельсон, на голову выше остальных, через толпу устремил взгляд на Викторинис. Виктория подняла глаза — даже в отблесках камина ее лицо осталось таким же бледным — и, отведя руку назад, потянула к себе Джилиан. Та нагнулась, и Виктория что-то требовательно зашептала ей в ухо. Джилиан поискала глазами, куда поставить бокал, и вышла из-за кушетки.
   Нельсон обернулся через плечо: Акулло, показывая на него рукой, что-то говорил Гроссмаулю. Очки, склеенные посередине лейкопластырем, подпрыгивали у Лайонела на носу.
   — Нельсон! — Бриджит тронула его за плечо. — К тебе обращаются!
   Он обернулся назад и увидел улыбающуюся Писательницу.
   — Я говорила, что ваше имя у всех на устах. — Писательница покрутила бокал. — Мои агенты рассказывают о вас всякие любопытные вещи.
   За спиной у нее Кралевич медленно отступал, по-прежнему загораживаясь Эльзас.
   — Дорогой, ну разве не замечательно? — Бриджит счастливо захлопала глазами. — Ты просто нарасхват!
   Нельсон не успел ответить, потому что его тронули за локоть сразу с двух сторон.
   — С вами хочет побеседовать Виктория, — сказала справа Джилиан.
   Слева Лайонел просипел:
   — Вас зовет Антони.
   Нельсон поднял ладони. Палец горел.
   — Не подеритесь из-за меня, девочки, — рассмеялся он.
   За склеенными стеклами очков — одно треснуло пополам — глаза у Лайонела раскрылись, как от пощечины. Джилиан отступила на шаг.
   — Извините. — Нельсон улыбнулся жене и Писательнице и повернулся к Джилиан. Викторинис пробиралась через толпу к двери. — Идемте.
   Джилиан отступила еще дальше. Лайонел потянул Нельсона за рукав.
   — Вас зовет Антони, — повторил он.
   Нельсон, развернувшись, поймал его запястье. Лайонел попробовал вырваться, но Нельсон только усилил хватку. Писательница нервно захлопала глазами. Бриджит напряженно улыбалась.
   — Скажите Антони… — Нельсон задумался. — Скажите ему, что хотите.
   Палец разрядился. Лайонел со свистом втянул воздух и заморгал. Нельсон выпустил его руку. Лицо у Гроссмауля побагровело, глаза вылезли из орбит. Он повернулся на каблуке.
   — Антони! — заорал Лайонел так, что все смолкли. — Нам надо поговорить!
   Джилиан пятилась через толпу, не сводя с Нельсона глаз. Кралевич забился в угол под стереоусилителем, по-прежнему загораживаясь Эльзас. Бриджит извинялась за мужа перед Канадской Писательницей, которая с материнской тревогой смотрела ему вслед.
   — Теперь вы понимаете, как мне живется, — с шутливым отчаянием говорила Бриджит. — Я практически его не вижу.
   Джилиан провела Нельсона через кухню, где бесцельно толклись брошенные Пенелопой студенты. Через арку Нельсон видел Вейссмана, который тщетно пытался привлечь внимание жующей толпы к пирогу в форме сердца — каждый год, разрезая такой пирог, он произносил маловразумительную речь в похвалу любви, составленную из полузабытых цитат и собственных шуток. Однако сегодня Пенелопа О вздымающейся грудью притиснула Мортона к стене, где он стоял на цыпочках, сжимая пирог и потрясая ножом в слабой попытке обороняться. Не сводя с него сияющих глаз, Пенелопа провела пальцем по сахарной глазури и принялась медленно слизывать ее длинным красным языком.
   — Сюда. — Джилиан стояла в нише под лестницей, за открытой дверью, которую держала между собой и Нельсоном. Лестница, застеленная ковром, спускалась между дубовыми стенами в тускло освещенный подвал. — Она ждет.
   — После вас, — ответил Нельсон.
   Джилиан мотнула головой и, выпустив дверь, шагнула вбок. Нельсон пожал плечами и двинулся вниз по лестнице. За спиной он слышал тяжелую поступь Джилиан. Сверху приглушенно долетали звуки вечеринки: кто-то смеялся, Лайонел Гроссмауль кричал: «Выслушай меня, черт побери!», Фрэнк Синатра пел «Мне пришлось туго, и это нехорошо».
   Нельсон спустился еще на две ступеньки, прислушиваясь к шагам за спиной. Как только хлопнула дверь, он резко повернулся и схватил Джилиан за горло. Та с раскрытыми от ужаса глазами отпрянула к двери. Нельсон усилил хватку. Палец искрил.
   — Она тебя не любит. И никогда не полюбит.
   Он выпустил девушку, которая медленно осела на ступеньки. Челюсть ее отвисла, глаза, медленно наполняясь слезами, тупо смотрели перед собой. В следующее мгновение Джилиан закрыла лицо руками и разрыдалась. Слезы стекали между пальцами и капали на ковер. Нельсон повернулся и пошел вниз.
   За лестницей начинался коридорчик, обшитый фанерой и освещенный голой лампочкой. Заскорузлый от уличной грязи ковер пах плесенью. Из коридора в две стороны открывались двери. Из-за одной доносился звук работающего телевизора, голубоватые отблески вспыхивали на косяке. Нельсон заглянул внутрь. На фоне экрана он различил силуэты Пропащих Мальчишек — те, подавшись вперед, сидели на старой кожаной софе. На большом экране вопящие зулусы бежали в атаку по желтой траве под ослепительно синим небом. За укрытием из мешков их ждали британские солдаты в алых мундирах[163]. Грянул залп. Экран затянуло дымом. С десяток зулусов рухнули, прижимая руки к голой груди. Пропащие Мальчишки молотили кулаками, кусали губы и топали ногами.
   — Так их! — кричал Вик.
   — Задай им! — кричал Дан.
   — Мочи их! — кричал Боб.
   — Это про нас, — сказал Вик, откидываясь на подушку.
   — Нет, — сказал Боб. — У них все иначе.
   — Что? — спросил Вик.
   — Как? — спросил Дан.
   — Белые побеждают. — Боб пожал плечами. Все трое вздохнули.
   — Нельсон, — послышалось сзади.
   Он пересек коридор, встал у противоположной двери и сощурился. Ни слабый свет лампочки над головой, ни отблески телевизора не проникали в темное помещение. Пахло стиральным порошком и затхлой водой.
   — Заходи, дружок, ко мне[164], — сказала Виктория Викторинис из темноты.
   Нельсон мотнул головой.
   — Ну уж нет. — Он провел рукой по стене, нашел выключатель и щелкнул. Ничего не произошло.
   — Преимущество игры на своем поле. — Голос Виктории отдавался в бетонных стенах, так что невозможно было понять, откуда она говорит.
   За спиной у Нельсона офицер в телевизоре выкрикивал приказы.
   — Что вы предприняли по поводу Виты? — спросила Викторинис из темноты.
   — Что вы предприняли по поводу Кралевича? — Нельсон по-прежнему стоял за дверью.
   — Вы неверно оцениваете положение. Я нужна вам больше, чем вы — мне.
   — Ш-ш. — Нельсон поднял палец. — Послушайте.
   Шум сражения в телевизоре стал тише, и можно было различить, как рыдает на лестнице Джилиан. Викторинис долго молчала, потом спросила:
   — Что вы с ней сделали?
   К удовольствию Нельсона, из голоса ее пропала былая самоуверенность.
   — Сказал ей правду. Теперь мне достаточно пойти наверх и потребовать у Антони постоянную должность. Вы мне не нужны.
   Он повернулся.
   — Нельсон! — прошипело сзади. Он помедлил.
   — Письма писала Лотарингия Эльзас, — сказала Викторинис. — Не Куган.
   Боль в пальце прошибла Нельсона до локтя. Он силился отогнать воспоминание о пустом кабинете Кугана.
   — Антони с самого начала знал?
   — Антони хотел использовать письма в качестве рычага, — сказала из темноты Викторинис, — чтобы освободить постоянную ставку для Эльзас, если иначе не сможет Удержать Кралевича.
   — Они свою роль сыграли, — проговорил Нельсон. — Ваши слова.
   Он увидел поэта на коленях в снегу. «Убийца», — прохрипел Куган.
   — Антони надо было на кого-нибудь повесить письма, чтобы замять скандал, — продолжала Викторинис. — Ему было плевать, кто уйдет, лишь бы не Эльзас. Куган представлялся самым уязвимым.
   Слава Богу, — сказала Пенелопа О. — Меньше всего литературному факультету нужен поэт.
   — Тогда зачем эта свистопляска с другими кандидатами? — севшим голосом спросил Нельсон. — Зачем было тратить наше время?
   — Он не хотел делать Кралевичу такой подарок, — ответила из темноты Викторинис. — Антони вообще не был уверен, что хочет держать его на факультете. Кралевич не писал писем, но у него свои проблемы.
   Нельсон посмотрел в другую дверь. Зулусы отступали. Молодой Майкл Кейн, весь в поту, выкрикивал приказы. В памяти всплыла фраза: «Системы современного вооружения».
   — Он не жертва Милошевича?
   — Он даже не Марко Кралевич. Он был членом националистической интеллектуальный элиты, младшим участником группы «Праксис», и возглавлял вооруженное формирование во время недавних беспорядков.
   — Его репутация теоретика… — начал Нельсон.
   — Вполне заслужена. Никто не сказал, что нельзя быть постмодернистом и военным преступником. — Викторинис рассмеялась. — В определенных кругах слухи о зверствах только добавляют вам веса.
   — В таком случае, зачем он бежал из Сербии? Не безопаснее ли было оставаться в Белграде?
   — Многие лидеры вооруженных формирований, особенно те, кто мог знать об участии Милошевича в этнических чистках, были убиты. Легче скрыться от Интерпола, чем от бывших соратников.
   — Но как мог Антони взять его на факультет?
   Смех Викторинис гулко отразился от невидимых бетонных стен.
   — Какое вы дитя, Нельсон! Разве вы не знаете, что Антони разрабатывает бренд? И что Кралевич — главная отличительная черта нашего бренда? Антони хочет, чтобы каждая статья, книга, аспирант, которых мы выпускаем, были такими же беспощадными, как Кралевич. Ему плевать, что Кралевич делает. Или сделал.
   — Что именно сделал Кралевич? — с трудом выговорил Нельсон.
   Щелкнул выключатель. Над мойкой зажглась маленькая лампа дневного света. Нельсон сощурился. Он увидел ярко-зеленую стиральную машину, сушку, раковину, металлические стеллажи с коробками. На палке сиротливо висела пара клетчатых шерстяных носков.
   На глазах у Нельсона Викторинис сняла руку с выключателя и взяла со стиральной машины что-то маленькое и черное. Нельсон отскочил, однако это был всего лишь мобильный телефон. Викторинис набрала номер.
   — Кому вы звоните? — спросил он, но она не обратила внимания.
   — ФБР? — спросила Виктория в трубку. — Я хочу сообщить, что видела международного военного преступника.
   — Что за?… — начал Нельсон. Какое имя стояло под фотографией Кралевича на белградском веб-сайте? Что-то на «Я»…
   — Ямисович, — сказала Викторинис по слогам, потом повторила по буквам. — Слободан Ямисович. Известный также как командир Драган. — Пауза. — Можете проверить в Гаагском трибунале и в Интерполе. Его разыскивают в связи с военными преступлениями десятилетней давности в Хорватии и Боснии. Если не ошибаюсь, Ямисовича прозвали палачом Сребеницы.
   Лампочка горела у Викторинис за спиной, так что Нельсон почти не видел ее лица.
   — Не важно, кто я, — говорила она в трубку. — Он скрывается под видом профессора в университете Мидвест в Гамильтон-гровз, Миннесота. Марко Кралевич. — Она снова произнесла по буквам. — Сегодня вы можете найти его на праздновании Валентинова дня в…
   Она прикрыла трубку ладонью.
   — Какой у Вейссмана адрес?
   Нельсон отступил за дверь и посмотрел в пустой коридор. Джилиан тихо всхлипывала. Телевизор практически молчал.
   — Ладно, я не знаю адреса, — сказала Викторинис в трубку, — но это дом Мортона Вейссмана, другого преподавателя того же факультета Литературного. — Пауза. — Если хотите, проверяйте. Это не мой телефон.
   Викторинис нажала отбой и положила трубку на стиральную машину. У Нельсона заболели колени; он качнулся на пятки.
   — Ну вот. — Глаза у Викторинис блеснули. — Я свое дело сделала. А что вы сделали для меня?
   Нельсон метнулся прочь. Свет в комнате погас, в коридоре тоже. Из двери потянуло сырым воздухом.
   — Советую поторопиться, — шепнула Викторинис. — Я не совсем уверена, что вы мне нужны.
   Нельсон вжал голову в плечи и юркнул в противоположную дверь. На лестнице раздался леденящий смех. В коридоре снова стало светло. Сверху донеслись голоса и музыка. Всхлипы Джилиан смолкли.
   Нельсон прижался к стене. Сердце колотилось, палец горел. На экране зулусы ритмично били копьями в обтянутые бычьей кожей щиты. Пропащие Мальчишки подались вперед, словно хотели нырнуть в телевизор. За британскими укреплениями солдат-валлиец затянул приятным баритоном, его товарищи один за другим подхватили:
   «Люди Харлеха, к оружью! Город криками разбужен…» Камера скользила вдоль укрепления. Солдаты пели. Зулусы топали и били копьями в шиты. Имперский рок-фестиваль.
   Но пел и кто-то еще — не совсем в лад, кто-то в комнате. Нельсон оторвался от стены и заглянул в темноту. Это были не Пропащие Мальчишки. Они тоже услышали пение, выпрямились и озирались в испуге, как суслики.
   — Это ты…
   — Не я…
   — Тогда кто?
   Белые солдаты на экране дружно разевали глотки, однако тот, кто пел в комнате, тоже не жалел связок. Один из Мальчишек приглушил телевизор, но из темноты по-прежнему раздавался срывающийся тенор: «Люди Харлеха, мужайтесь, и на подвиг снаряжайтесь…»
   В углу, едва различимый в отсветах телевизора, спал в мягком кресле Стивен Майкл Стивене. Голова его покачивалась, губы шевелились.
   — В каждом сердце пусть зажжется, — медленно, с чувством выводил он, — брат-валлиец не сдается!
   Подбородок Стивенса упал на грудь. Пропащие Мальчишки круглыми глазами смотрели на спящего в темноте чернокожего. На экране у них за спиной три ряда британских солдат беззвучно палили в неразличимую черную массу.
   — Как давно он здесь? — спросил Боб.
   — Думаете, слышал? — спросил Дан.
   — Ой-ой, — сказал Вик.
   Нельсон в темноте прошел через комнату, вспугнув Пропащих Мальчишек. Те разом охнули и вскочили. Нельсон нагнулся над Стивенсом, не касаясь его рукой.
   — ПРОСНИСЬ! — крикнул Нельсон.
   Стивен Майкл Стивене с усилием выпрямился в кресле и заморгал от яркого света на экране. Звук был по-прежнему выключен, и камера безмолвно скользила по груде извивающихся черных тел. Простреленные зулусы тщетно пытались подняться с земли. Камера остановилась на трех рядах потных грязных белых солдат. Их ружья еще дымились.
   — Мама родная, — выговорил Стивене Майкл Стивене. — Мама родная.
   — Это просто кино, — сказал Дан.
   — Это не значит, что я расист, — сказал Боб.
   — Я за зулусов, — сказал Вик.
   — И я! — сказал Боб.
   — Я тоже! — сказал Дан.
   — Какая муха вас укусила? — заорал Стивен Майкл Стивене и, отодвинув Нельсона, выбежал из комнаты. Через мгновение сверху донесся голос Пегги Ли, исполняющей «Я прозреваю», потом хлопнула дверь.
   Пропащие Мальчишки попытались мимо Нельсона проскочить в коридор. Он успел поймать двоих и с размаху столкнул их лбами. Третий был уже в двери и заслонял свет из коридора.
   — Вы нас поймете, — сказал первый.
   — Вы знаете, каково это, — сказал другой.
   — Сами видели, — сказал первый.
   Воспитанный в прериях либерализм Нельсона вскипел в его душе, и он так сдвинул Мальчишек головами, что те завопили.
   — Вы с юридического факультета, — проговорил он сквозь стиснутые зубы. Палец разрядился так сильно, что отдалось в левой руке, через две головы, — не с литературного.
   Нельсон выпустил их, и они, пошатываясь, вывалились в коридор.
   — Дану тоже скажите! — крикнул вдогонку Нельсон.
   — Это был Вик! — ответил один с лестницы.
   — Нет, это я — Вик, — сказал другой. — Это был Боб.
   — Нет, это я — Боб…
   Нельсон слышал, как открылась и закрылась дверь. На экране британский солдат поднял зулусский щит и стоймя воткнул его в землю. «За кого я? — подумал Нельсон. И тут же: — За себя».
 
   Нельсон поднялся по лестнице и закрыл за собой дверь. Веселые голоса смолкли, слышалось перешептывание и гул. Даже музыка не играла. Он был один в кухне, поэтому заглянул через коридорчик в столовую. Заведующая кафедрой литературной композиции, неимоверно толстая Линда Прозерпина, придвинула стул к столу, на котором исходило паром огромное блюдо фрикаделек в томатном соусе; она по одной насаживала тефтельки на зубочистку и отправляла их в рот.
   Нельсон заглянул в кабинет. Бриджит, стоявшая возле арки, поймала его взгляд и, подняв повыше бокал, боком протиснулась через толпу на кухню.
   — Нельсон, здесь Вита, — тихо сказала она. — Тебе стоит туда пойти.
   Палец ожгло огнем.
   — Ты говоришь, Вита здесь?
   — Быстрей. — Бриджит обернулась к кабинету и еще понизила голос: — Нельсон, она в моем платье.
   Бриджит выбежала в коридор. Через арку Нельсон видел, что вся толпа смотрит в одну сторону, словно железные опилки, к которым поднесли магнит.
   — Ну и ну, — выдохнул Нельсон, и тут кто-то взял его за плечо.
   — Можно вас на минуточку, профессор? — Канадская Писательница стиснула его плечо, глядя как строгая, но любящая бабушка.
   — Не сейчас. — Он вырвался и собрался идти.
   — Я наблюдаю за вами в последние недели. — Она говорила тверже, как с трудным ребенком. — Я просто хочу дать вам дружеский совет.
   — По поводу чего?
   — По поводу злости, Нельсон.
   — Злости? — Скривившись от внезапной боли в пальце, он повернулся и посмотрел на Писательницу.
   — Большинство людей думают, что злость — вроде пара, и ее можно выпустить. — Канадская Писательница снова положила крупную руку ему на плечо и заглянула в глаза. — Однако злость — как мускул. Чем больше ее упражняешь, тем сильнее она становится. Вы понимаете, к чему я?
   Нельсона разобрал смех. Писательница с легким недоумением улыбнулась в ответ.
   — Еще бы не понять. — Нельсон, не переставая смеяться, схватил Писательницу за длинный нос и повернул. Она ахнула. — Черт побери, когда вы хоть что-нибудь для меня сделали? — прошипел он. — Хоть что-нибудь?
   Он за нос потянул ее в нишу под лестницей, к подвальной двери, и отпустил. Писательница ухватилась за Дверную ручку, чтобы не сползти на пол. Нельсон повернулся к кабинету: через коридор было видно, что собравшиеся привстали на цыпочки и тянут шеи, стремясь заглянуть в дальний конец комнаты. Все молчали. Усилители басовито рыгнули, зашипели, потом медленно заиграло фортепьяно, как на старинной записи.
   Тут, как оса из гнезда, из толпы вывинтился Марко Кралевич и стремительно прошел через коридор в кухню. Лотарингия Эльзас семенила следом, ломая костлявые руки и всхлипывая. Кралевич — или Ямисович, с какой стороны посмотреть — был красен и в поту; он, бормоча себе под нос, тискал в толстых пальцах синее кепи, как будто хотел его разорвать, и, увидев у себя на пути Нельсона, остановился как вкопанный.
   — Усташа[165]! — выкрикнул он, брызгая слюной. — Хорват! Турок!
   — Жид! — выкрикнула Лотарингия Эльзас. — Педераст! — Она попыталась спрятаться за Кралевича, но тот ее удержал.
   Нельсон рукой подозвал обоих.
   — Сегодня я разговариваю со всеми гостями, — сказал он. — Вы тоже хотите?
   Кралевич отпрянул, его рот кривился. Он схватил Лотарингию Эльзас за волосы и выволок ее вперед, загораживаясь. Та ахнула и зажмурилась, но не закричала и не сделала попытки сопротивляться. Толпа в кабинете была поглощена музыкой.
   — Я еще вернусь и убью вас всех! — прорычал Кралевич, отступая через кухню в столовую. Эльзас он по-прежнему тащил за волосы перед собой. — ФБР или не ФБР!
   С противоположной стороны стола на него смотрела Линда Прозерпина, тефтелька застыла на полпути к ее рту. Кралевич отшвырнул Лотарингию в угол и рванулся к входной двери. Эльзас поднялась, цепляясь за дубовую обшивку, и кинулась следом, жалобно крича:
   — Schatz! Mon amour!
   Нельсон поправил лацканы и одернул манжеты. Палец горел ровным жаром. Уголком глаза он заметил, что Канадская Писательница пытается прошмыгнуть сзади, и щелкнул пальцами у нее под носом. Литераторша взвизгнула, отскочила, рывком распахнула подвальную дверь и скрылась на лестнице.