Страница:
— Вообще-то да, — сказал он.
Дверь тяжело повернулась на скрипучих петлях. Нельсон потянул Миранду за собой. Дверь с лязгом захлопнулась. Нельсон прижал Миранду к проволочной сетке и крепко поцеловал. Она извивалась и силилась выдавить смешок, но он чувствовал ее дрожь.
— Чего ты боишься? — шепнул Нельсон ей в ухо. — Викторию?
Миранда ощупывала глазами его лицо. Нельсон оскалился, зашипел и потянулся к ее горлу. Миранда оттолкнула его. Он рассмеялся.
— Вовсе не смешно! — крикнула Миранда, протискиваясь мимо него в коридор. — Хватит играть в игры. — Она двумя руками сжала воротник. — Я на твоей стороне. Где Виктория?
Нельсон шагнул к ней.
— Не знаю.
Миранда попятилась, зацепилась каблуком за книгу на дощатом полу.
— Нельсон, ты ведь знаешь, где она, правда?
— Вот что, поднимись на пролет, и ты все услышишь.
— Хватит. — Она через плечо обернулась на высокие деревянные стеллажи. В темноте неприятно пахло сырыми книгами.
— Еще пролет, и я тебе все скажу.
Она прошла между стеллажами, мимо балюстрады и поднялась на следующую площадку, цокая каблуками по металлическим ступенькам. Нельсон поднимался не спеша, оглядывая ее ноги. Когда Миранда достигла основания следующего пролета, он остановился.
— Теперь сними пальто.
— Нельсон. — В ее голосе мольба мешалась с угрозой. Нельсон молчал. Оглянувшись на темноту за спиной, Миранда принялась расстегивать пальто. Нельсон медленно двинулся вверх по лестнице. Он тоже взялся за пуговицы. Миранда распахнула пальто, и в полумраке Нельсон различил белье и голое тело.
— Она где-то здесь? — Миранда озиралась. — Это какая-то хитрость?
На последней ступеньке Нельсон снял пальто, повесил его на перила и принялся расстегивать пиджак.
— Брось пальто, — сказал он.
— Холодно. — Миранда поежилась. Нельсон погрозил ей пальцем.
— Брось.
Миранда сбросила пальто с плеч — оно скользнуло к ее ногам — и отступила в темноту между стеллажами. Нельсон увидел белую кожу, черную полоску, блеск всколыхнувшихся волос.
— Ты меня пугаешь.
— Я призрак Торнфильдской библиотеки! — загробным голосом провозгласил Нельсон и потряс пальцем. — Смотрите на меня, маловеры, и трепещите!
Миранда отступила в блеклый свет одного из стрельчатых окон. На ней были только лифчик, трусики и пояс с чулками и подвязками. Она плотно свела колени, носки «лодочек» смотрели прямо на Нельсона. Миранда обхватила себя за плечи, закрывая грудь. Нельсон замолчал и вздохнул.
— Ну что, — прошептал он. — Уже страшно?
Внезапно Глаза у Миранды округлились, она ойкнула и вскинула руку, указывая куда-то у Нельсона за спиной.
— Да ладно тебе, — сказал Нельсон.
Рот Миранды раскрылся в беззвучном крике. Рука дрожала.
— Все, хватит. — Нельсон закатил глаза и обернулся.
Бледная фигура бросилась на него из темноты. Нельсон взвыл и выставил вперед руку. Миранда завизжала. Нельсон упал на холодный дощатый пол, попытался вскочить, но Миранда, кинувшись к лестнице, снова сбила его с ног. Две руки схватили Нельсона за плечи; он вывернулся из пиджака и на четвереньках, головой вниз, ринулся по лестнице. Последние несколько ступенек он пролетел кубарем и, вскочив, обернулся: бледная фигура, раскинув руки, бежала по лестнице.
Нельсон помчался мимо балюстрады к следующему пролету. Внизу Миранда, вцепившись в решетку, тянула на себя скрипучую дверь.
— Подержи! — крикнул Нельсон, однако Миранда, не оглядываясь, проскочила дальше. Дверь лязгнула, закрываясь. Миранда с визгом бросилась по лестнице, сверкая голыми бедрами.
Нельсон, пошатываясь, двинулся между стеллажами, скользя на рассыпанных книгах, мимо полок, до отказа забитых ветхими томами. В самом конце прохода он споткнулся о книгу, та отлетела, вертясь, а Нельсон упал вперед, в последний миг едва успев схватиться за сетку. Мертвый палец пронзила невероятная резкая боль.
Две холодные руки схватили его за щиколотки и оторвали от пола, так что он повис на сетке, цепляясь из всех сил и безуспешно пытаясь вырвать ноги.
— Помогите! — крикнул Нельсон в темноту за сеткой. Ледяная хватка сжималась, руки тащили еще сильнее. Пальцы Нельсона разгибались один за другим.
Он снова попытался позвать на помощь, но только вскрикнул от боли. Теперь он висел на одном указательном пальце правой руки. Руки дернули; мертвый палец оторвался от кисти. Нельсон закричал, падая, и смолк, ударившись головой об пол. Закружилась тьма, заплясали красные искры. Холод объял все тело; он приподнял голову и увидел на сетке свой оторванный палец. Боль прокатилась от руки до ступней, словно удар током.
Сверху возникло бледное лицо, и на Нельсона уставились два ярких немигающих глаза.
— Время платить, профессор, — сказала Вита Деонне, и все почернело.
18. LA VITA NUOVA[173]
Дверь тяжело повернулась на скрипучих петлях. Нельсон потянул Миранду за собой. Дверь с лязгом захлопнулась. Нельсон прижал Миранду к проволочной сетке и крепко поцеловал. Она извивалась и силилась выдавить смешок, но он чувствовал ее дрожь.
— Чего ты боишься? — шепнул Нельсон ей в ухо. — Викторию?
Миранда ощупывала глазами его лицо. Нельсон оскалился, зашипел и потянулся к ее горлу. Миранда оттолкнула его. Он рассмеялся.
— Вовсе не смешно! — крикнула Миранда, протискиваясь мимо него в коридор. — Хватит играть в игры. — Она двумя руками сжала воротник. — Я на твоей стороне. Где Виктория?
Нельсон шагнул к ней.
— Не знаю.
Миранда попятилась, зацепилась каблуком за книгу на дощатом полу.
— Нельсон, ты ведь знаешь, где она, правда?
— Вот что, поднимись на пролет, и ты все услышишь.
— Хватит. — Она через плечо обернулась на высокие деревянные стеллажи. В темноте неприятно пахло сырыми книгами.
— Еще пролет, и я тебе все скажу.
Она прошла между стеллажами, мимо балюстрады и поднялась на следующую площадку, цокая каблуками по металлическим ступенькам. Нельсон поднимался не спеша, оглядывая ее ноги. Когда Миранда достигла основания следующего пролета, он остановился.
— Теперь сними пальто.
— Нельсон. — В ее голосе мольба мешалась с угрозой. Нельсон молчал. Оглянувшись на темноту за спиной, Миранда принялась расстегивать пальто. Нельсон медленно двинулся вверх по лестнице. Он тоже взялся за пуговицы. Миранда распахнула пальто, и в полумраке Нельсон различил белье и голое тело.
— Она где-то здесь? — Миранда озиралась. — Это какая-то хитрость?
На последней ступеньке Нельсон снял пальто, повесил его на перила и принялся расстегивать пиджак.
— Брось пальто, — сказал он.
— Холодно. — Миранда поежилась. Нельсон погрозил ей пальцем.
— Брось.
Миранда сбросила пальто с плеч — оно скользнуло к ее ногам — и отступила в темноту между стеллажами. Нельсон увидел белую кожу, черную полоску, блеск всколыхнувшихся волос.
— Ты меня пугаешь.
— Я призрак Торнфильдской библиотеки! — загробным голосом провозгласил Нельсон и потряс пальцем. — Смотрите на меня, маловеры, и трепещите!
Миранда отступила в блеклый свет одного из стрельчатых окон. На ней были только лифчик, трусики и пояс с чулками и подвязками. Она плотно свела колени, носки «лодочек» смотрели прямо на Нельсона. Миранда обхватила себя за плечи, закрывая грудь. Нельсон замолчал и вздохнул.
— Ну что, — прошептал он. — Уже страшно?
Внезапно Глаза у Миранды округлились, она ойкнула и вскинула руку, указывая куда-то у Нельсона за спиной.
— Да ладно тебе, — сказал Нельсон.
Рот Миранды раскрылся в беззвучном крике. Рука дрожала.
— Все, хватит. — Нельсон закатил глаза и обернулся.
Бледная фигура бросилась на него из темноты. Нельсон взвыл и выставил вперед руку. Миранда завизжала. Нельсон упал на холодный дощатый пол, попытался вскочить, но Миранда, кинувшись к лестнице, снова сбила его с ног. Две руки схватили Нельсона за плечи; он вывернулся из пиджака и на четвереньках, головой вниз, ринулся по лестнице. Последние несколько ступенек он пролетел кубарем и, вскочив, обернулся: бледная фигура, раскинув руки, бежала по лестнице.
Нельсон помчался мимо балюстрады к следующему пролету. Внизу Миранда, вцепившись в решетку, тянула на себя скрипучую дверь.
— Подержи! — крикнул Нельсон, однако Миранда, не оглядываясь, проскочила дальше. Дверь лязгнула, закрываясь. Миранда с визгом бросилась по лестнице, сверкая голыми бедрами.
Нельсон, пошатываясь, двинулся между стеллажами, скользя на рассыпанных книгах, мимо полок, до отказа забитых ветхими томами. В самом конце прохода он споткнулся о книгу, та отлетела, вертясь, а Нельсон упал вперед, в последний миг едва успев схватиться за сетку. Мертвый палец пронзила невероятная резкая боль.
Две холодные руки схватили его за щиколотки и оторвали от пола, так что он повис на сетке, цепляясь из всех сил и безуспешно пытаясь вырвать ноги.
— Помогите! — крикнул Нельсон в темноту за сеткой. Ледяная хватка сжималась, руки тащили еще сильнее. Пальцы Нельсона разгибались один за другим.
Он снова попытался позвать на помощь, но только вскрикнул от боли. Теперь он висел на одном указательном пальце правой руки. Руки дернули; мертвый палец оторвался от кисти. Нельсон закричал, падая, и смолк, ударившись головой об пол. Закружилась тьма, заплясали красные искры. Холод объял все тело; он приподнял голову и увидел на сетке свой оторванный палец. Боль прокатилась от руки до ступней, словно удар током.
Сверху возникло бледное лицо, и на Нельсона уставились два ярких немигающих глаза.
— Время платить, профессор, — сказала Вита Деонне, и все почернело.
18. LA VITA NUOVA[173]
Нельсон очнулся в аду, в комнате без окон. Кирпичные стены покрывала копоть. Деревянные доски пола вздымались и коробились. Из щелей между ними бил алый свет и сочился едкий дым, от которого щипало глаза и першило в горле. Одну стену занимал огромный циферблат с цифрами в обратном порядке, со стрелками-мечами. Их приводили в движение черные шестерни и гири огромного механизма, свисавшего с потолочных балок. В центре, как черное сердце, пульсировала блестящая пружина, а внизу рассекала воздух острая бритва маятника. На могучих почерневших стропилах сидели злые красноглазые демоны, огромные, голые, красные, как вареные раки, с бугристой мускулатурой, огромными срамными частями и глазами навыкате, как у Питера Лорре[174].
Нельсон тоже был наг, горящие доски обжигали, он все не мог найти положение, в котором боль бы хоть немного ослабла, и катался по полу, как капля воды в скворчащем жире на сковородке. Однако хуже всего была боль в правой руке — нестерпимый, недостижимый жар от верхней фаланги, такой, что хотелось схватить самое близкое живое существо — жену, любовницу, одну из своих невинных дочерей — и остудить пылающий палец в их беззащитной плоти. Только пальца не было — остались лишь кровавый обрубок и неутолимая, безысходная боль.
Он пытался плакать, но слезы обжигали щеки. Он хотел кричать, но в иссохшем горле не осталось крика.
— Простите! — прохрипел он, глотая едкий дым. — Если бы я мог, я бы все вернул, как было! О, дайте мне вздохнуть! Я книги свои сожгу![175]
Тут демоны с визгом устремились вниз, скача с шестеренки на шестеренку и раскачиваясь на гирях. Они запрыгали на тлеющих досках, терзая Нельсона когтями, впиваясь острыми зубами в икры; они с хохотом плясали на груди, пронзительно выкрикивая его имя. Один впился зубами в член и замотал головой, как голодный пес. Изувеченная рука полыхнула болью, словно факел. Нельсон взмолился о милосердии, захлебываясь едким дымом.
— Нет! — огромным колоколом загремел другой голос, мощный и чистый; бледная рука с длинными пальцами прошла над Нельсоном, сгоняя хохочущих демонов с его груди.
— Нет! — гулко повторил колокольный глас. — Нет! — еще десять раз кряду, и рука стряхнула остальных демонов с чресел и ног Нельсона — прочь в клубящийся мрак.
Нельсон почувствовал, что его голову приподняли и положили на колени. Две руки перевязывали его изувеченную кисть длинной полоской прохладной ткани. Вопреки всему, вопреки чудовищному, жгучему раскаянию, боль в руке потихоньку убывала. Он поднял взгляд и увидел склоненное над собой лицо — длинное, узкое, без глаз, носа, рта; только сияющий серебристый овал.
— Я сплю? — простонал Нельсон, и его глаза наконец наполнились прохладными слезами. — Пожалуйста, скажите, что я сплю.
— Мы созданы из вещества того же, что наши сны, — произнес голос, — и сном окружена вся наша маленькая жизнь.
— Что? — переспросил Нельсон.
Фигура длинными пальцами погладила ему веки, закрывая глаза.
— Ничто человеческое мне не чуждо[176], — сказал голос.
Алое зарево поблекло; трескучие доски встали на место, воздух посвежел. Дышать стало легче. Вверху мерно щелкал огромный часовой механизм: толстые зубья исполинских шестерен сходились, огромные цилиндрические гири рывками поднимались и опускались на цепях, тяжелый маятник медленно раскачивался — тик-так, тик-так над неспокойной головой Нельсона Гумбольдта.
Когда он открыл глаза, то первым делом увидел над собой бледное узкое лицо Виктории Викторинис.
— Нет! — заорал Нельсон и попытался закрыть лицо руками. Что-то холодное и жесткое удержало его запястье.
— Перестаньте, Нельсон. Откройте глаза. Нельсон приоткрыл одно веко. Над ним склонилась
Виктория, бледная, с ввалившимися щеками. Она была без темных очков, обычно ледяные глаза покраснели, в них сквозила усталость. Виктория подняла левую руку — правая рука Нельсона потянулась за ней.
— Видите?
Он открыл второй глаз. Они с Викторией были скованы серебристыми наручниками. Его правую руку плотно перетягивал шарф или большой носовой платок. Там, где когда-то был указательный палец, ткань пропиталась кровью.
— О Господи! — выдохнул Нельсон.
— Можете сесть? — спросила Викторинис, заглядывая ему в глаза.
Нельсон приподнял голову. Он лежал на холодном дощатом полу. К своему облегчению, он увидел, что одет и обут. Виктория сидела рядом по-турецки, положив свою левую руку рядом с его правой. Она выглядела против обыкновения растрепанной, стриженые волосы топорщились, под глазами чернели мешки. На ней была шелковая, застегнутая до горла пижама.
— Попробую.
Викторинис неловко поддержала его левой рукой, и Нельсон сел, прислонившись спиной к грубой кирпичной кладке. Все тело, особенно ноги, словно налились свинцом. Изувеченная рука пульсировала. Горло пересохла и саднило, как от наждака, очень хотелось есть. Еще немного выпрямившись, он огляделся.
Они с Викторинис были в большом квадратном высоком помещении с дощатым полом и темными кирпичными стенами, одну из которых занимал огромный светящийся циферблат. Цифры на нем шли в обратном порядке; казалось, стрелки только что миновали двенадцать. По окружности циферблат освещали неоновые лампы, расположенные, впрочем, снаружи, так что в комнате царил голубоватый полумрак. Механизм — на удивление компактное собрание бронзовых маховиков и шестеренок — ритмично пощелкивал. По одну сторону от часов висели на толстых брусьях пять колоколов — один большой и четыре поменьше, в порядке убывания размеров.
— Так это все еще ад? — прошептал Нельсон, чувствуя резь в горле. — Я по-прежнему в аду…
— Мы в часовой башне. — Голос Виктории тоже звучал хрипло. — Я здесь уже несколько дней. — Она пробей жала пальцем по взъерошенным волосам. — Вы — примерно двадцать четыре часа.
— Целые сутки? — ужаснулся Нельсон. Бриджит, наверное, сама не своя. И тут же нахлынули событий последних месяцев. Пожалеет ли она обо мне? Пожалеет ли обо мне хоть кто-нибудь? И стоит ли обо мне жалеть?
— Вы потеряли много крови, — сказала Викторинис. — Я перевязала вам руку, как могла.
— Так сегодня?…
— Вечер субботы, Нельсон. Почти полночь. Меньше чем через пять минут начнется пасхальное воскресенье.
Теперь он понял, что видит часы с обратной стороны. В полуобморочном состоянии ему потребовалось некоторое усилие, чтобы это сообразить, но стрелки показывали 11.58. Низкий, с присвистом, стон заполнял комнату. Это апрельский ветер ревет в башне, подумал Нельсон.
— Где Вита? — спросил он, понижая голос.
— Последний раз я видела Виту у себя в спальне. Она шлa ко мне с бутылкой хлороформа.
— И с тех пор не видели? — Нельсон оглядел тускло освещенную комнату.
— Пока я спала, кто-то приносил мне еду и воду, но я никого не видела. — Виктория подняла левое запястье, потянув руку Нельсона, словно неживую. — Как вы? Встать сможете?
— Не уверен.
— Попробуйте.
Викторинис подобрала под себя босые ноги и оттолкнулась от пола, потянув за собой Нельсона. Его шатало. Оглушительное чувство вины тянуло вниз; он чувствовал себя утопающим, которого захлестывает черная вода.
— Мне лучше снова сесть, — прошептал он.
— Не сейчас. — Викторинис за цепь потянула его вперед.
Нельсон, спотыкаясь, прошел за ней под механизмом и угол комнаты, к чугунной винтовой лестнице, идущей через пол к потолку. Отверстие в полу закрывала стальная решетка; через нее и кольцо в полу был продет висячий замок. Комната завертелась вокруг Нельсона, колени его ослабели. Он начал терять сознание, но тут Виктория опустилась на пол рядом с решеткой, и Нельсон благодарно осел на колени. Сквозь сетку он видел переполненные шкафы Собрания Пул. Единственная лампочка создавала драматическую светотень. Ветер со стоном бился в окна старинного стекла.
Викторинис продела пальцы в сетку и двумя руками затрясла решетку. Тяжелый замок загремел о стальное кольцо, но не поддался. Сетка, освещенная снизу, расчерчивала тенями лицо Виктории.
— Держится слабо. — Она устремила на Нельсона заплаканные глаза. — По-моему, вдвоем мы сможем ее оторвать. Попробуете?
Перед глазами у Нельсона плыли черные точки. Изувеченную руку дергало. Он взглянул на часы: 11.59. Почему-то казалось очень важным открыть решетку до полуночи. Он кивнул.
— Хорошо, — сказала Виктория. — На счет три.
Нельсон продел в решетку пальцы здоровой руки, а также мизинец и безымянный правой, набрал в грудь воздуха и напрягся.
— Раз, — сказала Виктория. — Два…
Сверху громко лязгнуло, решетка задрожала. Не выпуская сетку, Нельсон поднял глаза к вершине лестницы. Стальной люк в потолке, ведущий к верхнему ярусу башни, открывался, в него проглянул черный квадрат неба. Ветер завыл громче. Над квадратом стояла бледноликая фигура, глядя вниз.
Нельсон ахнул и выпустил решетку. Виктория на мгновение застыла с поднятым лицом, потом тоже выпустила люк и быстро поползла на коленях прочь от лестницы, таща Нельсона за цепь. Темная фигура начала спускаться. Виктория встала, с неожиданной силой втащила Нельсона на ноги и поволокла его, шатающегося, за часы в дальний угол комнаты.
— Мою жизнь, — промолвила фигура будничным тоном, — определило то, что люди называют моей странностью[177].
Вита круг за кругом спускалась по винтовой лестнице — вернее, не Вита, а Робин Брейвтайп, невысокий поджарый молодой человек с короткой стрижкой, бородкой клинышком и усиками. На нем были черные тапочки, черная футболка и черные джинсы, облегающие плотно, так что даже в тусклом свете было видно, что он без белья. Пол, если не тендер, Робина был явственно обозначен выпуклостью в паху. Молодой человек улыбался, спускаясь по лестнице, и на каждом повороте отыскивал взглядом двух жмущихся в углу профессоров.
— Я не страшусь мужчин как таковых, — продолжал Робин, — не страшусь и их книг. Я жил с ними — с одним или двумя в особенности — почти как существо того же самого пола.
Комната завертелась вокруг Нельсона. Его знобило — это что, ветер со стоном кружит по лестнице?… Минутная стрелка скакнула в последний промежуток перед часовой, уже стоящей на двенадцати.
— И сотворил Бог человека по образу своему, — сказал Робин, — по образу Божию сотворил его.
Он с кошачьей грацией бесшумно вступил на пол, ставя одну ногу перед другой, как канатоходец.
— Мужчину и женщину, — продолжил он, указывая одной рукой на Нельсона, другой — на Викторию, — сотворил их.
— Что он делает? — прошептала Виктория.
— Мне дурно. — Нельсон начал сползать по стене. Виктория сильно дернула наручники.
— Держитесь!
Робин вышел на середину комнаты и стал в точности под часовым механизмом. Шестерни над его головой защелкали чаще. Он вытащил край футболки из джинсов, обнажив кусок белого тела, и сунул руку под майку.
— Взял одно из ребер Адама и закрыл то место плотию.
Футболка выпятилась и пошла складками. Локоть Робина заходил вверх-вниз. Он сосредоточенно наморщил лоб и закусил губу, словно на ощупь искал что-то в мешке. Маленькие колокола начали вызванивать мелодию Биг-Бена: четыре ноты по восходящей, четыре по нисходящей. Звон наполнил комнату. Пол под ногами завибрировал, Нельсон задрожал. Виктория обхватила его руками, помогая устоять.
Часы начали играть вторую половину мелодии, молоток большого колокола пошел вверх, сейчас пробьет первый удар. Сквозь звон колоколов Нельсон с Викторией услышали громкое «хрясь!». Робин скривился и вытащил руку из-под футболки. В ней была изогнутая белая кость.
— Вот, кость от костей моих и плоть от плоти моей, — громко возвестил он под последние четыре ноты и повертел кость в руках. — Она будет называться женою, потому что взята от мужа.
— Он что, правда?… — ошалело пробормотал Нельсон.
— Невозможно, — резко ответила Виктория.
Часы доиграли последние четыре ноты. Молоток большого колокола застыл в зените. Шестерни вращались все быстрее и быстрее. Виктория зажала руками уши, потянув руку Нельсона вверх. Нельсон вжал голову в плечи.
Молоток упал. Робин подбросил кость в воздух, прямо в часовой механизм. Она сразу исчезла в сверкающей бронзовой массе, лязг! — содрогнулся механизм; шестерни упирались одна в другую, не проворачиваясь, маховик вибрировал. Из механизма с шипением посыпались искры; от зубчатых колес потянулись струйки дыма. Тут лязгнуло еще громче, шестерни встали, молоток застыл в дюйме от большого колокола.
Так же резко смолкли последние отзвуки маленьких колоколов. В комнате наступила тишина. Через мгновение Виктория отняла руки от ушей. Нельсон опустил плечи.
— Что происходит? — прошептал он.
— Ш-ш, — зашипела Виктория.
Стрелки показывали полночь. Черный на фоне светлого циферблата, Робин стоял совершенно неподвижно, сцепив руки за спиной. Воцарилась полная тишина. Застывшие часы не издавали ни звука, ветер снаружи утих.
— Эта глупышка, — нарушил молчание Робин, — очень любила притворяться двумя разными людьми сразу[178].
Он вытащил руку из-за спины — пустая; а второй рукой, словно из воздуха, взял фигуру другого человека и выставил на всеобщее обозрение, будто исполняя гавот. Это была Вита, в простых коричневых туфлях и бесформенном коричневом платье. Бесцветная челка свисала почти до глаз.
— Но сейчас это при всем желании невозможно, подумала Алиса, — сказала Вита голосом Робина.
— Погодите, — пробормотала Виктория.
— Ой, — шепнул Нельсон.
— Меня и на одну-то едва-едва хватает! — хором воскликнули Вита с Робином.
Вместе они начали раздеваться. Робин стянул футболку, извиваясь, как стриптизер. Вита скинула туфли, нагнулась, взялась за подол и стащила платье через голову. В полуобмороке, охваченный страхом и раскаянием, Нельсон все же заметил, что на Робине плотный спортивный лифчик, а у Виты грудь совершенно плоская. Более того, под трусами у Виты отчетливо выпирало. Робин вывинтился из лифчика, явив взглядам две маленькие груди, скинул тапочки и вылез из джинсов, обнажив аккуратный треугольничек курчавых волос и бледные половые губы. Что-то длинное и розовое выпало на пол из его джинсов. Вита, которая только что сбросила трусы, оголив болтающийся член, нагнулась и подняла розовый предмет с пола.
— Очень странно, — сказала Вита, поворачивая его и так, и этак. — Впрочем, сегодня все странно.
— Это отрезанный палец, — прошептала Виктория.
— Это мой отрезанный палец! — ахнул Нельсон.
Вита бросила палец через плечо. Они с Робином стояли голые под остановившимся часовым механизмом, одежда кучками лежала у их ног. Робин казался шире в бедрах и уже в плечах, чем при своем появлении, Вита — шире в плечах и уже в бедрах. Даже обнажившись, они не прекратили взаимную реконструкцию. Вита подняла обе руки в жесте, который Нельсон видел, наверное, сотни раз, — но, вместо того чтобы поправить прическу, сняла шапку волос и протянула Робину, а Робин отлепил усы с бородкой и протянул Вите.
Нельсон застонал и оперся Виктории на плечо. Ему хотелось лечь.
— Очень умно! — выкрикнула Виктория. — Намек понят! — Она переступила с ноги на ногу под тяжестью Нельсона, пытаясь перераспределить его вес.
Однако Вита и Робин, не обращая на них внимания, продолжали свою живую картину.
— А тот, кто не сумеет прожить жизнь должным образом, — сказал Робин, прилаживая себе на голову Витины волосы, — во втором рождении сменит свою природу на женскую[179].
Пока он говорил, Вита прилепила себе усы и бородку. Теперь, по крайней мере внешне, Вита стала Робином, Робин — Витой. Нельсон подумал, не бредит ли он. Может быть, все это ему померещилось. Может быть, они просто поменялись местами.
Новый Робин подергал себя за член, как за ручку двери.
— До пояса они — богов наследье, а ниже — дьяволу принадлежат. — Он дернул сильнее. — Там ад! Там мрак! Там серный дух! Там бездна! — кричал он, дергая все яростнее. — Жар, пламя, зловонье, разрушенье! Фу, фу, фу, брр![180]
— Господи! — ахнул Нельсон, думая о боли.
С треском, словно оторвали липучку, Робин вырвал из паха яички и пенис.
У Нельсона подломились колени, он осел на пол, таща за собой Викторию. Вместе они сползли по стене и остались сидеть, выставив ноги.
Виктория сжала Нельсону руку.
— Он отстегивается? — взволнованно спросила она.
— Обычно нет, — выдавил Нельсон.
— Что за мастерское создание — человек![181] — возгласил Робин, поднимая трепещущие причиндалы в холодном свете застывших часов. Нельсон видел только гладкую кожу в его промежности.
Тем временем Вита сунула обе руки в причинное место и с резиновым всхлипом вытащила из себя влагалище, матку и яичники, как большой перетянутый воздушный шар. После этого Вита и Робин поменялись оснасткой; она взяла у него член с прилагающимися деталями, он у нее — трепещущую матку и все остальное.
— Как благороден разумом! — выкрикнула Вита, прилепляя член в промежность.
— Как беспределен в своих способностях! — Робин пальцами раздвинул гладкую кожу в паху и принялся двумя руками запихивать в себя трепещущие органы.
— В обличьях и движениях как точен и чудесен! — Вита отодрала груди и протянула Робину на ладонях, словно два пудинга, украшенных красными вишенками сосков.
— В действии как похож на ангела! — Робин прилепил их к себе и подвигал, выравнивая соски.
— Постижением, — закричали они вместе, вновь обмениваясь волосами — челка от Виты к Робину, бородка от Робина к Вите, — как подобен… богу!
Внезапно заскрежетала сталь, из механизма водопадом брызнули искры — крошечные атомы, которые заплясали по полу, наполняя комнату едким запахом раскаленного металла. Молоток большого колокола сдвинулся еще на полдюйма.
Горячие искры прыгали по полу к Нельсону и Виктории, кололи их иголками. Виктория забралась Нельсону на колени, он прижал ее к себе.
Механизм взвыл, как от боли, все колеса мелко задрожали. Маленькие колокола зазвенели в диссонанс, но большой молчал. Нельсон и Виктория вцепились друг в друга.
Шестерни судорожно дернулись, колеса завертелись, из механизма выдавилась сияющая фигура — и тут же упала на пол. Колокол ударил в тот миг, когда ее ноги коснулись досок. Фигура приземлилась, спружинив коленями, и тут же выпрямилась, одна нога перед другой, пятка к носку, словно акробат — оп-ля! Комната гудела вместе с колоколом. Жаркое свечение искр померкло, но даже в бледном свете часов фигура как будто переливалась от золотистого к серебряному и черному — плавное, непрекращающееся мерцание. Руки и ноги у фигуры были тонкие и гладкие, плечи и бедра — узкие. У нее вообще не было пола. И не было лица.
— Не пугайтесь, — сказал дух голосом глухим и гулким, как колокол, — остров полон звуков — и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда[182].
Виктория беззвучно шевелила губами. Нельсон свободной рукой закрыл глаза.
— О Господи, — прошептал он. — Я и впрямь в аду!
Вита-Робин и Робин-Вита заплясали вокруг фигуры в голубоватом свете, выкидывая коленца и поводя плечами. Витины груди подпрыгивали, Робинов член раскачивался в ритме танца. Молоток большого колокола медленно возносился для нового удара.
— Духи, — пропела Вита, — всякий пол принять способны или оба вместе — так вещество их чисто и легко.
— Ни оболочкой не отягчено, — пропел Робин, — ни плотью, ни громоздким костяком.
Нельсон тоже был наг, горящие доски обжигали, он все не мог найти положение, в котором боль бы хоть немного ослабла, и катался по полу, как капля воды в скворчащем жире на сковородке. Однако хуже всего была боль в правой руке — нестерпимый, недостижимый жар от верхней фаланги, такой, что хотелось схватить самое близкое живое существо — жену, любовницу, одну из своих невинных дочерей — и остудить пылающий палец в их беззащитной плоти. Только пальца не было — остались лишь кровавый обрубок и неутолимая, безысходная боль.
Он пытался плакать, но слезы обжигали щеки. Он хотел кричать, но в иссохшем горле не осталось крика.
— Простите! — прохрипел он, глотая едкий дым. — Если бы я мог, я бы все вернул, как было! О, дайте мне вздохнуть! Я книги свои сожгу![175]
Тут демоны с визгом устремились вниз, скача с шестеренки на шестеренку и раскачиваясь на гирях. Они запрыгали на тлеющих досках, терзая Нельсона когтями, впиваясь острыми зубами в икры; они с хохотом плясали на груди, пронзительно выкрикивая его имя. Один впился зубами в член и замотал головой, как голодный пес. Изувеченная рука полыхнула болью, словно факел. Нельсон взмолился о милосердии, захлебываясь едким дымом.
— Нет! — огромным колоколом загремел другой голос, мощный и чистый; бледная рука с длинными пальцами прошла над Нельсоном, сгоняя хохочущих демонов с его груди.
— Нет! — гулко повторил колокольный глас. — Нет! — еще десять раз кряду, и рука стряхнула остальных демонов с чресел и ног Нельсона — прочь в клубящийся мрак.
Нельсон почувствовал, что его голову приподняли и положили на колени. Две руки перевязывали его изувеченную кисть длинной полоской прохладной ткани. Вопреки всему, вопреки чудовищному, жгучему раскаянию, боль в руке потихоньку убывала. Он поднял взгляд и увидел склоненное над собой лицо — длинное, узкое, без глаз, носа, рта; только сияющий серебристый овал.
— Я сплю? — простонал Нельсон, и его глаза наконец наполнились прохладными слезами. — Пожалуйста, скажите, что я сплю.
— Мы созданы из вещества того же, что наши сны, — произнес голос, — и сном окружена вся наша маленькая жизнь.
— Что? — переспросил Нельсон.
Фигура длинными пальцами погладила ему веки, закрывая глаза.
— Ничто человеческое мне не чуждо[176], — сказал голос.
Алое зарево поблекло; трескучие доски встали на место, воздух посвежел. Дышать стало легче. Вверху мерно щелкал огромный часовой механизм: толстые зубья исполинских шестерен сходились, огромные цилиндрические гири рывками поднимались и опускались на цепях, тяжелый маятник медленно раскачивался — тик-так, тик-так над неспокойной головой Нельсона Гумбольдта.
Когда он открыл глаза, то первым делом увидел над собой бледное узкое лицо Виктории Викторинис.
— Нет! — заорал Нельсон и попытался закрыть лицо руками. Что-то холодное и жесткое удержало его запястье.
— Перестаньте, Нельсон. Откройте глаза. Нельсон приоткрыл одно веко. Над ним склонилась
Виктория, бледная, с ввалившимися щеками. Она была без темных очков, обычно ледяные глаза покраснели, в них сквозила усталость. Виктория подняла левую руку — правая рука Нельсона потянулась за ней.
— Видите?
Он открыл второй глаз. Они с Викторией были скованы серебристыми наручниками. Его правую руку плотно перетягивал шарф или большой носовой платок. Там, где когда-то был указательный палец, ткань пропиталась кровью.
— О Господи! — выдохнул Нельсон.
— Можете сесть? — спросила Викторинис, заглядывая ему в глаза.
Нельсон приподнял голову. Он лежал на холодном дощатом полу. К своему облегчению, он увидел, что одет и обут. Виктория сидела рядом по-турецки, положив свою левую руку рядом с его правой. Она выглядела против обыкновения растрепанной, стриженые волосы топорщились, под глазами чернели мешки. На ней была шелковая, застегнутая до горла пижама.
— Попробую.
Викторинис неловко поддержала его левой рукой, и Нельсон сел, прислонившись спиной к грубой кирпичной кладке. Все тело, особенно ноги, словно налились свинцом. Изувеченная рука пульсировала. Горло пересохла и саднило, как от наждака, очень хотелось есть. Еще немного выпрямившись, он огляделся.
Они с Викторинис были в большом квадратном высоком помещении с дощатым полом и темными кирпичными стенами, одну из которых занимал огромный светящийся циферблат. Цифры на нем шли в обратном порядке; казалось, стрелки только что миновали двенадцать. По окружности циферблат освещали неоновые лампы, расположенные, впрочем, снаружи, так что в комнате царил голубоватый полумрак. Механизм — на удивление компактное собрание бронзовых маховиков и шестеренок — ритмично пощелкивал. По одну сторону от часов висели на толстых брусьях пять колоколов — один большой и четыре поменьше, в порядке убывания размеров.
— Так это все еще ад? — прошептал Нельсон, чувствуя резь в горле. — Я по-прежнему в аду…
— Мы в часовой башне. — Голос Виктории тоже звучал хрипло. — Я здесь уже несколько дней. — Она пробей жала пальцем по взъерошенным волосам. — Вы — примерно двадцать четыре часа.
— Целые сутки? — ужаснулся Нельсон. Бриджит, наверное, сама не своя. И тут же нахлынули событий последних месяцев. Пожалеет ли она обо мне? Пожалеет ли обо мне хоть кто-нибудь? И стоит ли обо мне жалеть?
— Вы потеряли много крови, — сказала Викторинис. — Я перевязала вам руку, как могла.
— Так сегодня?…
— Вечер субботы, Нельсон. Почти полночь. Меньше чем через пять минут начнется пасхальное воскресенье.
Теперь он понял, что видит часы с обратной стороны. В полуобморочном состоянии ему потребовалось некоторое усилие, чтобы это сообразить, но стрелки показывали 11.58. Низкий, с присвистом, стон заполнял комнату. Это апрельский ветер ревет в башне, подумал Нельсон.
— Где Вита? — спросил он, понижая голос.
— Последний раз я видела Виту у себя в спальне. Она шлa ко мне с бутылкой хлороформа.
— И с тех пор не видели? — Нельсон оглядел тускло освещенную комнату.
— Пока я спала, кто-то приносил мне еду и воду, но я никого не видела. — Виктория подняла левое запястье, потянув руку Нельсона, словно неживую. — Как вы? Встать сможете?
— Не уверен.
— Попробуйте.
Викторинис подобрала под себя босые ноги и оттолкнулась от пола, потянув за собой Нельсона. Его шатало. Оглушительное чувство вины тянуло вниз; он чувствовал себя утопающим, которого захлестывает черная вода.
— Мне лучше снова сесть, — прошептал он.
— Не сейчас. — Викторинис за цепь потянула его вперед.
Нельсон, спотыкаясь, прошел за ней под механизмом и угол комнаты, к чугунной винтовой лестнице, идущей через пол к потолку. Отверстие в полу закрывала стальная решетка; через нее и кольцо в полу был продет висячий замок. Комната завертелась вокруг Нельсона, колени его ослабели. Он начал терять сознание, но тут Виктория опустилась на пол рядом с решеткой, и Нельсон благодарно осел на колени. Сквозь сетку он видел переполненные шкафы Собрания Пул. Единственная лампочка создавала драматическую светотень. Ветер со стоном бился в окна старинного стекла.
Викторинис продела пальцы в сетку и двумя руками затрясла решетку. Тяжелый замок загремел о стальное кольцо, но не поддался. Сетка, освещенная снизу, расчерчивала тенями лицо Виктории.
— Держится слабо. — Она устремила на Нельсона заплаканные глаза. — По-моему, вдвоем мы сможем ее оторвать. Попробуете?
Перед глазами у Нельсона плыли черные точки. Изувеченную руку дергало. Он взглянул на часы: 11.59. Почему-то казалось очень важным открыть решетку до полуночи. Он кивнул.
— Хорошо, — сказала Виктория. — На счет три.
Нельсон продел в решетку пальцы здоровой руки, а также мизинец и безымянный правой, набрал в грудь воздуха и напрягся.
— Раз, — сказала Виктория. — Два…
Сверху громко лязгнуло, решетка задрожала. Не выпуская сетку, Нельсон поднял глаза к вершине лестницы. Стальной люк в потолке, ведущий к верхнему ярусу башни, открывался, в него проглянул черный квадрат неба. Ветер завыл громче. Над квадратом стояла бледноликая фигура, глядя вниз.
Нельсон ахнул и выпустил решетку. Виктория на мгновение застыла с поднятым лицом, потом тоже выпустила люк и быстро поползла на коленях прочь от лестницы, таща Нельсона за цепь. Темная фигура начала спускаться. Виктория встала, с неожиданной силой втащила Нельсона на ноги и поволокла его, шатающегося, за часы в дальний угол комнаты.
— Мою жизнь, — промолвила фигура будничным тоном, — определило то, что люди называют моей странностью[177].
Вита круг за кругом спускалась по винтовой лестнице — вернее, не Вита, а Робин Брейвтайп, невысокий поджарый молодой человек с короткой стрижкой, бородкой клинышком и усиками. На нем были черные тапочки, черная футболка и черные джинсы, облегающие плотно, так что даже в тусклом свете было видно, что он без белья. Пол, если не тендер, Робина был явственно обозначен выпуклостью в паху. Молодой человек улыбался, спускаясь по лестнице, и на каждом повороте отыскивал взглядом двух жмущихся в углу профессоров.
— Я не страшусь мужчин как таковых, — продолжал Робин, — не страшусь и их книг. Я жил с ними — с одним или двумя в особенности — почти как существо того же самого пола.
Комната завертелась вокруг Нельсона. Его знобило — это что, ветер со стоном кружит по лестнице?… Минутная стрелка скакнула в последний промежуток перед часовой, уже стоящей на двенадцати.
— И сотворил Бог человека по образу своему, — сказал Робин, — по образу Божию сотворил его.
Он с кошачьей грацией бесшумно вступил на пол, ставя одну ногу перед другой, как канатоходец.
— Мужчину и женщину, — продолжил он, указывая одной рукой на Нельсона, другой — на Викторию, — сотворил их.
— Что он делает? — прошептала Виктория.
— Мне дурно. — Нельсон начал сползать по стене. Виктория сильно дернула наручники.
— Держитесь!
Робин вышел на середину комнаты и стал в точности под часовым механизмом. Шестерни над его головой защелкали чаще. Он вытащил край футболки из джинсов, обнажив кусок белого тела, и сунул руку под майку.
— Взял одно из ребер Адама и закрыл то место плотию.
Футболка выпятилась и пошла складками. Локоть Робина заходил вверх-вниз. Он сосредоточенно наморщил лоб и закусил губу, словно на ощупь искал что-то в мешке. Маленькие колокола начали вызванивать мелодию Биг-Бена: четыре ноты по восходящей, четыре по нисходящей. Звон наполнил комнату. Пол под ногами завибрировал, Нельсон задрожал. Виктория обхватила его руками, помогая устоять.
Часы начали играть вторую половину мелодии, молоток большого колокола пошел вверх, сейчас пробьет первый удар. Сквозь звон колоколов Нельсон с Викторией услышали громкое «хрясь!». Робин скривился и вытащил руку из-под футболки. В ней была изогнутая белая кость.
— Вот, кость от костей моих и плоть от плоти моей, — громко возвестил он под последние четыре ноты и повертел кость в руках. — Она будет называться женою, потому что взята от мужа.
— Он что, правда?… — ошалело пробормотал Нельсон.
— Невозможно, — резко ответила Виктория.
Часы доиграли последние четыре ноты. Молоток большого колокола застыл в зените. Шестерни вращались все быстрее и быстрее. Виктория зажала руками уши, потянув руку Нельсона вверх. Нельсон вжал голову в плечи.
Молоток упал. Робин подбросил кость в воздух, прямо в часовой механизм. Она сразу исчезла в сверкающей бронзовой массе, лязг! — содрогнулся механизм; шестерни упирались одна в другую, не проворачиваясь, маховик вибрировал. Из механизма с шипением посыпались искры; от зубчатых колес потянулись струйки дыма. Тут лязгнуло еще громче, шестерни встали, молоток застыл в дюйме от большого колокола.
Так же резко смолкли последние отзвуки маленьких колоколов. В комнате наступила тишина. Через мгновение Виктория отняла руки от ушей. Нельсон опустил плечи.
— Что происходит? — прошептал он.
— Ш-ш, — зашипела Виктория.
Стрелки показывали полночь. Черный на фоне светлого циферблата, Робин стоял совершенно неподвижно, сцепив руки за спиной. Воцарилась полная тишина. Застывшие часы не издавали ни звука, ветер снаружи утих.
— Эта глупышка, — нарушил молчание Робин, — очень любила притворяться двумя разными людьми сразу[178].
Он вытащил руку из-за спины — пустая; а второй рукой, словно из воздуха, взял фигуру другого человека и выставил на всеобщее обозрение, будто исполняя гавот. Это была Вита, в простых коричневых туфлях и бесформенном коричневом платье. Бесцветная челка свисала почти до глаз.
— Но сейчас это при всем желании невозможно, подумала Алиса, — сказала Вита голосом Робина.
— Погодите, — пробормотала Виктория.
— Ой, — шепнул Нельсон.
— Меня и на одну-то едва-едва хватает! — хором воскликнули Вита с Робином.
Вместе они начали раздеваться. Робин стянул футболку, извиваясь, как стриптизер. Вита скинула туфли, нагнулась, взялась за подол и стащила платье через голову. В полуобмороке, охваченный страхом и раскаянием, Нельсон все же заметил, что на Робине плотный спортивный лифчик, а у Виты грудь совершенно плоская. Более того, под трусами у Виты отчетливо выпирало. Робин вывинтился из лифчика, явив взглядам две маленькие груди, скинул тапочки и вылез из джинсов, обнажив аккуратный треугольничек курчавых волос и бледные половые губы. Что-то длинное и розовое выпало на пол из его джинсов. Вита, которая только что сбросила трусы, оголив болтающийся член, нагнулась и подняла розовый предмет с пола.
— Очень странно, — сказала Вита, поворачивая его и так, и этак. — Впрочем, сегодня все странно.
— Это отрезанный палец, — прошептала Виктория.
— Это мой отрезанный палец! — ахнул Нельсон.
Вита бросила палец через плечо. Они с Робином стояли голые под остановившимся часовым механизмом, одежда кучками лежала у их ног. Робин казался шире в бедрах и уже в плечах, чем при своем появлении, Вита — шире в плечах и уже в бедрах. Даже обнажившись, они не прекратили взаимную реконструкцию. Вита подняла обе руки в жесте, который Нельсон видел, наверное, сотни раз, — но, вместо того чтобы поправить прическу, сняла шапку волос и протянула Робину, а Робин отлепил усы с бородкой и протянул Вите.
Нельсон застонал и оперся Виктории на плечо. Ему хотелось лечь.
— Очень умно! — выкрикнула Виктория. — Намек понят! — Она переступила с ноги на ногу под тяжестью Нельсона, пытаясь перераспределить его вес.
Однако Вита и Робин, не обращая на них внимания, продолжали свою живую картину.
— А тот, кто не сумеет прожить жизнь должным образом, — сказал Робин, прилаживая себе на голову Витины волосы, — во втором рождении сменит свою природу на женскую[179].
Пока он говорил, Вита прилепила себе усы и бородку. Теперь, по крайней мере внешне, Вита стала Робином, Робин — Витой. Нельсон подумал, не бредит ли он. Может быть, все это ему померещилось. Может быть, они просто поменялись местами.
Новый Робин подергал себя за член, как за ручку двери.
— До пояса они — богов наследье, а ниже — дьяволу принадлежат. — Он дернул сильнее. — Там ад! Там мрак! Там серный дух! Там бездна! — кричал он, дергая все яростнее. — Жар, пламя, зловонье, разрушенье! Фу, фу, фу, брр![180]
— Господи! — ахнул Нельсон, думая о боли.
С треском, словно оторвали липучку, Робин вырвал из паха яички и пенис.
У Нельсона подломились колени, он осел на пол, таща за собой Викторию. Вместе они сползли по стене и остались сидеть, выставив ноги.
Виктория сжала Нельсону руку.
— Он отстегивается? — взволнованно спросила она.
— Обычно нет, — выдавил Нельсон.
— Что за мастерское создание — человек![181] — возгласил Робин, поднимая трепещущие причиндалы в холодном свете застывших часов. Нельсон видел только гладкую кожу в его промежности.
Тем временем Вита сунула обе руки в причинное место и с резиновым всхлипом вытащила из себя влагалище, матку и яичники, как большой перетянутый воздушный шар. После этого Вита и Робин поменялись оснасткой; она взяла у него член с прилагающимися деталями, он у нее — трепещущую матку и все остальное.
— Как благороден разумом! — выкрикнула Вита, прилепляя член в промежность.
— Как беспределен в своих способностях! — Робин пальцами раздвинул гладкую кожу в паху и принялся двумя руками запихивать в себя трепещущие органы.
— В обличьях и движениях как точен и чудесен! — Вита отодрала груди и протянула Робину на ладонях, словно два пудинга, украшенных красными вишенками сосков.
— В действии как похож на ангела! — Робин прилепил их к себе и подвигал, выравнивая соски.
— Постижением, — закричали они вместе, вновь обмениваясь волосами — челка от Виты к Робину, бородка от Робина к Вите, — как подобен… богу!
Внезапно заскрежетала сталь, из механизма водопадом брызнули искры — крошечные атомы, которые заплясали по полу, наполняя комнату едким запахом раскаленного металла. Молоток большого колокола сдвинулся еще на полдюйма.
Горячие искры прыгали по полу к Нельсону и Виктории, кололи их иголками. Виктория забралась Нельсону на колени, он прижал ее к себе.
Механизм взвыл, как от боли, все колеса мелко задрожали. Маленькие колокола зазвенели в диссонанс, но большой молчал. Нельсон и Виктория вцепились друг в друга.
Шестерни судорожно дернулись, колеса завертелись, из механизма выдавилась сияющая фигура — и тут же упала на пол. Колокол ударил в тот миг, когда ее ноги коснулись досок. Фигура приземлилась, спружинив коленями, и тут же выпрямилась, одна нога перед другой, пятка к носку, словно акробат — оп-ля! Комната гудела вместе с колоколом. Жаркое свечение искр померкло, но даже в бледном свете часов фигура как будто переливалась от золотистого к серебряному и черному — плавное, непрекращающееся мерцание. Руки и ноги у фигуры были тонкие и гладкие, плечи и бедра — узкие. У нее вообще не было пола. И не было лица.
— Не пугайтесь, — сказал дух голосом глухим и гулким, как колокол, — остров полон звуков — и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда[182].
Виктория беззвучно шевелила губами. Нельсон свободной рукой закрыл глаза.
— О Господи, — прошептал он. — Я и впрямь в аду!
Вита-Робин и Робин-Вита заплясали вокруг фигуры в голубоватом свете, выкидывая коленца и поводя плечами. Витины груди подпрыгивали, Робинов член раскачивался в ритме танца. Молоток большого колокола медленно возносился для нового удара.
— Духи, — пропела Вита, — всякий пол принять способны или оба вместе — так вещество их чисто и легко.
— Ни оболочкой не отягчено, — пропел Робин, — ни плотью, ни громоздким костяком.