– Ну, как завтра?
– Едва ли, – сказал Джонсон. – С меня, пожалуй, такой ловли хватит.
– Хотите сейчас расплатиться с негром?
– Сколько я ему должен?
– Доллар. Можете прибавить на чай, если хотите.
И Джонсон дал негру доллар и две кубинских монетки по двадцать центов.
– Это за что? – спросил меня негр, показывая монеты.
– На чай, – сказал я ему. – Ты больше не нужен. Это он тебе подарил.
– Завтра не приходить?
– Нет.
Негр берет клубок бечевки, которой он привязывал наживку, берет свои темные очки, надевает свою соломенную шляпу и уходит, не прощаясь. Этот негр всегда был невысокого мнения обо всех нас.
– Когда вы думаете рассчитаться, мистер Джонсон? – спросил я его.
– Завтра утром я пойду в банк, – сказал Джонсон. – Мы можем рассчитаться после обеда.
– Вы знаете, сколько всего дней?
– Пятнадцать.
– Нет. С сегодняшним шестнадцать, и по одному дню на переезд, туда и обратно, значит, восемнадцать. Потом еще сегодня удочка, и катушка, и леса.
– Снасть – это уже ваш риск.
– Нет, сэр. Ведь вы ее упустили.
– Я каждый день плачу за прокат. Это ваш риск.
– Нет, сэр, – сказал я. – Если б это рыба сломала удочку и не по вашей вине, тогда другое дело. Но вы сами по своей неловкости упустили всю снасть.
– Рыба вырвала у меня удочку.
– Потому что вы не держали ее в гнезде и завинтили тормоз.
– Вы не имеете права взыскивать за это деньги.
– Если вы наняли автомобиль и разбили его о скалу, по-вашему, вы не должны платить за него?
– Если я сам в нем ехал – нет, – сказал Джонсон.
– Вот это ловко, мистер Джонсон, – сказал Эдди. – Понимаешь, капитан, а? Если б он в нем ехал, он бы убился насмерть. Вот ему и не пришлось бы платить. Ловко придумано.
Я не обратил на пьянчугу никакого внимания.
– Вы мне должны двести девяносто пять долларов за удочку, катушку и лесу, – сказал я Джонсону.
– Нет, это неправильно, – сказал он. – Но если уж вы так считаете, давайте поделим убыток пополам.
– Мне не купить новой снасти меньше чем за триста шестьдесят. Лесу я вам в счет не ставлю. Такая рыба, как эта, могла смотать всю лесу, и вашей вины бы тут не было. Случись здесь кто-нибудь, кроме этого пьянчуги, вам бы подтвердили, что я с вас лишнего не спрашиваю. Конечно, может показаться, будто это деньги немалые, но ведь когда я покупал снасть, это тоже были немалые деньги. На такую рыбу нечего и выходить, если не с самой лучшей снастью, какая только есть в продаже.
– Мистер Джонсон, он говорит, что я пьянчуга. Может, оно и так. Но я должен сказать – он прав. Он прав и рассуждает справедливо, – сказал ему Эдди.
– Не будем спорить, – сказал наконец Джонсон. – Я заплачу, хоть я и не согласен с вами. Значит, восемнадцать дней по тридцать пять долларов и еще двести девяносто пять.
– Сотню вы мне дали, – сказал я ему. – Я дам вам список всех своих покупок и вычту, что там еще осталось из еды. Из того, что вы покупали на дорогу туда и обратно.
– Это справедливо, – сказал Джонсон.
– Слушайте, мистер Джонсон, – сказал Эдди. – Если б вы знали, как тут всегда дерут с иностранцев, вы бы сами сказали, что это больше чем справедливо. Знаете, что я вам скажу? Это просто удивительно. Капитан поступает с вами так, как будто вы его родная мамаша.
– Завтра я схожу в банк и после обеда приду сюда. А с послезавтрашним пароходом я уеду.
– Вы можете вернуться с нами на лодке и сэкономить плату за проезд.
– Нет, – сказал он. – Пароходом я сэкономлю время.
– Ладно, – сказал я. – Может, выпьем?
– Отлично, – сказал Джонсон. – Значит, никто не в обиде?
– Никто, сэр, – ответил я. И вот мы уселись втроем на корме и вместе выпили по хайболлу.
На следующий день я все утро провозился с лодкой, менял масло, приводил в порядок то, другое. В полдень я отправился в город и закусил в китайском ресторанчике, где за сорок центов можно прилично позавтракать, а потом купил кое-какие подарки жене и нашим трем девочкам. Духи там, веера, три высоких испанских гребня. Покончив с этим, я завернул к Доновану, и выпил пива, и поболтал с хозяином, и потом пошел обратно на пристань Сан-Франциско, и по дороге еще два-три раза завернул выпить пива. В баре «Кунард» я угостил пивом Фрэнки и вернулся на лодку в самом лучшем расположении духа. Когда я вернулся на лодку, у меня оставалось ровно сорок центов. Фрэнки тоже пришел со мной, и пока мы сидели и дожидались Джонсона, мы с Фрэнки распили еще по бутылке холодного из ящика со льдом.
Эдди не показывался всю ночь и весь день, но я знал, что рано или поздно он явится, – как только ему перестанут давать в долг. Донован сказал мне, что накануне вечером они с Джонсоном заходили к нему ненадолго, и Эдди угощал в долг. Мы ждали, и я начал удивляться, почему это Джонсон не показывается. Я просил на пристани передать ему, если он придет раньше меня, чтобы он шел к лодке и там дожидался, но оказалось, что он не приходил. Я решил, что он вчера загулял и, должно быть, встал сегодня не раньше двенадцати. Банки открыты до половины четвертого. Мы видели, как ушел рейсовый самолет, и к половине шестого все мое хорошее настроение испарилось, и мне стало здорово не по себе.
В шесть часов я послал Фрэнки в отель узнать, там ли Джонсон. Я все еще думал, может, он загулял или, может, так раскис после вчерашнего, что не в силах встать и выйти из отеля. Я все ждал и ждал, пока уже совсем не стемнело. Но мне было здорово не по себе, потому что он мне остался должен восемьсот двадцать пять долларов.
Фрэнки не было около получаса. Наконец я его увидел, он шел очень быстро и тряс головой.
– Улетел на самолете, – сказал он.
Так. Нечего сказать. Консульство было уже закрыто. У меня оставалось сорок центов, и все равно самолет теперь уже был в Майами. Я не мог даже дать телеграмму. Ай да мистер Джонсон, нечего сказать. Что ж, я сам виноват. Нужно быть умнее.
– Ладно, – сказал я Фрэнки. – Во всяком случае, можно выпить бутылку холодного. Это мистер Джонсон покупал. – В ящике оставалось еще три бутылки «Тропического».
Фрэнки был огорчен не меньше меня. Уж не знаю почему, но так казалось. Он все хлопал меня по спине и тряс головой.
Значит, так. Я нищий. Я потерял пятьсот тридцать долларов фрахта, а снасти мне такой не купить и за триста пятьдесят. Вот порадуются бездельники, которые вечно слоняются вокруг пристани, подумал я.
Кое-кто из кончей [кончами (от слова concha – ракушка) называют на Багамских и Флоридских островах беднейшую часть белого населения, занимающуюся главным образом сбором ракушек] будет просто в восторге. А еще позавчера я не захотел взять три тысячи долларов только за то, чтобы переправить трех иностранцев на острова. Куда угодно, лишь бы подальше от Кубы.
Так, но что же все-таки теперь делать? Взять груз я не могу, потому что спиртного тоже без денег не купишь, и потом, сейчас на этом не заработаешь. Город наводнен спиртным, и покупать его некому. Что ж, значит, возвращаться домой нищим и голодать целое лето? Ведь у меня семья. Разрешение на выход из порта я оплатил, когда мы приехали. Обычно заранее вносишь деньги агенту, и он тебя регистрирует и выдает разрешение. Черт подери, у меня не хватит денег даже на бензин. Положение, нечего сказать. Ай да мистер Джонсон.
– Я что-нибудь должен повезти отсюда, Фрэнки, – сказал я. – Я должен заработать.
– Подумаем, – сказал Фрэнки. Он вечно слоняется на берегу и промышляет чем придется, и он почти глухой и напивается каждый вечер. Но лучше и добрей его трудно найти человека. Я его знаю с тех пор, как стал ездить в эти края. Он не раз помогал мне грузить товар. Потом, когда я бросил заниматься спиртным и стал сдавать лодку любителям и затеял эту ловлю меч-рыбы в заливе, я часто встречал его около пристани или в кафе. Он кажется дурачком и мало разговаривает, все больше улыбается, но это потому, что он глухой.
– Повезешь все равно что?
– Понятно, – сказал я. – Мне теперь разбирать не приходится.
– Все равно что?
– Понятно.
– Подумаем, – сказал Фрэнки. – Где будешь?
– Я буду в «Жемчужине», – сказал я. – Надо поесть.
В «Жемчужине» за двадцать пять центов можно прилично пообедать. Любое блюдо, кроме супа, стоит десять центов, а суп стоит пять. Фрэнки проводил меня до кафе, и я вошел, а он пошел дальше. Прежде чем уйти, он потряс мою руку и еще раз хлопнул меня по плечу.
– Не унывай, – сказал он. – Вот я – Фрэнки: много политика. Много дела. Много выпивка. Мало деньги. Зато большой друг. Не унывай.
– Будь здоров, Фрэнки, – сказал я. – Ты тоже не унывай, приятель.
Глава вторая
Глава третья
– Едва ли, – сказал Джонсон. – С меня, пожалуй, такой ловли хватит.
– Хотите сейчас расплатиться с негром?
– Сколько я ему должен?
– Доллар. Можете прибавить на чай, если хотите.
И Джонсон дал негру доллар и две кубинских монетки по двадцать центов.
– Это за что? – спросил меня негр, показывая монеты.
– На чай, – сказал я ему. – Ты больше не нужен. Это он тебе подарил.
– Завтра не приходить?
– Нет.
Негр берет клубок бечевки, которой он привязывал наживку, берет свои темные очки, надевает свою соломенную шляпу и уходит, не прощаясь. Этот негр всегда был невысокого мнения обо всех нас.
– Когда вы думаете рассчитаться, мистер Джонсон? – спросил я его.
– Завтра утром я пойду в банк, – сказал Джонсон. – Мы можем рассчитаться после обеда.
– Вы знаете, сколько всего дней?
– Пятнадцать.
– Нет. С сегодняшним шестнадцать, и по одному дню на переезд, туда и обратно, значит, восемнадцать. Потом еще сегодня удочка, и катушка, и леса.
– Снасть – это уже ваш риск.
– Нет, сэр. Ведь вы ее упустили.
– Я каждый день плачу за прокат. Это ваш риск.
– Нет, сэр, – сказал я. – Если б это рыба сломала удочку и не по вашей вине, тогда другое дело. Но вы сами по своей неловкости упустили всю снасть.
– Рыба вырвала у меня удочку.
– Потому что вы не держали ее в гнезде и завинтили тормоз.
– Вы не имеете права взыскивать за это деньги.
– Если вы наняли автомобиль и разбили его о скалу, по-вашему, вы не должны платить за него?
– Если я сам в нем ехал – нет, – сказал Джонсон.
– Вот это ловко, мистер Джонсон, – сказал Эдди. – Понимаешь, капитан, а? Если б он в нем ехал, он бы убился насмерть. Вот ему и не пришлось бы платить. Ловко придумано.
Я не обратил на пьянчугу никакого внимания.
– Вы мне должны двести девяносто пять долларов за удочку, катушку и лесу, – сказал я Джонсону.
– Нет, это неправильно, – сказал он. – Но если уж вы так считаете, давайте поделим убыток пополам.
– Мне не купить новой снасти меньше чем за триста шестьдесят. Лесу я вам в счет не ставлю. Такая рыба, как эта, могла смотать всю лесу, и вашей вины бы тут не было. Случись здесь кто-нибудь, кроме этого пьянчуги, вам бы подтвердили, что я с вас лишнего не спрашиваю. Конечно, может показаться, будто это деньги немалые, но ведь когда я покупал снасть, это тоже были немалые деньги. На такую рыбу нечего и выходить, если не с самой лучшей снастью, какая только есть в продаже.
– Мистер Джонсон, он говорит, что я пьянчуга. Может, оно и так. Но я должен сказать – он прав. Он прав и рассуждает справедливо, – сказал ему Эдди.
– Не будем спорить, – сказал наконец Джонсон. – Я заплачу, хоть я и не согласен с вами. Значит, восемнадцать дней по тридцать пять долларов и еще двести девяносто пять.
– Сотню вы мне дали, – сказал я ему. – Я дам вам список всех своих покупок и вычту, что там еще осталось из еды. Из того, что вы покупали на дорогу туда и обратно.
– Это справедливо, – сказал Джонсон.
– Слушайте, мистер Джонсон, – сказал Эдди. – Если б вы знали, как тут всегда дерут с иностранцев, вы бы сами сказали, что это больше чем справедливо. Знаете, что я вам скажу? Это просто удивительно. Капитан поступает с вами так, как будто вы его родная мамаша.
– Завтра я схожу в банк и после обеда приду сюда. А с послезавтрашним пароходом я уеду.
– Вы можете вернуться с нами на лодке и сэкономить плату за проезд.
– Нет, – сказал он. – Пароходом я сэкономлю время.
– Ладно, – сказал я. – Может, выпьем?
– Отлично, – сказал Джонсон. – Значит, никто не в обиде?
– Никто, сэр, – ответил я. И вот мы уселись втроем на корме и вместе выпили по хайболлу.
На следующий день я все утро провозился с лодкой, менял масло, приводил в порядок то, другое. В полдень я отправился в город и закусил в китайском ресторанчике, где за сорок центов можно прилично позавтракать, а потом купил кое-какие подарки жене и нашим трем девочкам. Духи там, веера, три высоких испанских гребня. Покончив с этим, я завернул к Доновану, и выпил пива, и поболтал с хозяином, и потом пошел обратно на пристань Сан-Франциско, и по дороге еще два-три раза завернул выпить пива. В баре «Кунард» я угостил пивом Фрэнки и вернулся на лодку в самом лучшем расположении духа. Когда я вернулся на лодку, у меня оставалось ровно сорок центов. Фрэнки тоже пришел со мной, и пока мы сидели и дожидались Джонсона, мы с Фрэнки распили еще по бутылке холодного из ящика со льдом.
Эдди не показывался всю ночь и весь день, но я знал, что рано или поздно он явится, – как только ему перестанут давать в долг. Донован сказал мне, что накануне вечером они с Джонсоном заходили к нему ненадолго, и Эдди угощал в долг. Мы ждали, и я начал удивляться, почему это Джонсон не показывается. Я просил на пристани передать ему, если он придет раньше меня, чтобы он шел к лодке и там дожидался, но оказалось, что он не приходил. Я решил, что он вчера загулял и, должно быть, встал сегодня не раньше двенадцати. Банки открыты до половины четвертого. Мы видели, как ушел рейсовый самолет, и к половине шестого все мое хорошее настроение испарилось, и мне стало здорово не по себе.
В шесть часов я послал Фрэнки в отель узнать, там ли Джонсон. Я все еще думал, может, он загулял или, может, так раскис после вчерашнего, что не в силах встать и выйти из отеля. Я все ждал и ждал, пока уже совсем не стемнело. Но мне было здорово не по себе, потому что он мне остался должен восемьсот двадцать пять долларов.
Фрэнки не было около получаса. Наконец я его увидел, он шел очень быстро и тряс головой.
– Улетел на самолете, – сказал он.
Так. Нечего сказать. Консульство было уже закрыто. У меня оставалось сорок центов, и все равно самолет теперь уже был в Майами. Я не мог даже дать телеграмму. Ай да мистер Джонсон, нечего сказать. Что ж, я сам виноват. Нужно быть умнее.
– Ладно, – сказал я Фрэнки. – Во всяком случае, можно выпить бутылку холодного. Это мистер Джонсон покупал. – В ящике оставалось еще три бутылки «Тропического».
Фрэнки был огорчен не меньше меня. Уж не знаю почему, но так казалось. Он все хлопал меня по спине и тряс головой.
Значит, так. Я нищий. Я потерял пятьсот тридцать долларов фрахта, а снасти мне такой не купить и за триста пятьдесят. Вот порадуются бездельники, которые вечно слоняются вокруг пристани, подумал я.
Кое-кто из кончей [кончами (от слова concha – ракушка) называют на Багамских и Флоридских островах беднейшую часть белого населения, занимающуюся главным образом сбором ракушек] будет просто в восторге. А еще позавчера я не захотел взять три тысячи долларов только за то, чтобы переправить трех иностранцев на острова. Куда угодно, лишь бы подальше от Кубы.
Так, но что же все-таки теперь делать? Взять груз я не могу, потому что спиртного тоже без денег не купишь, и потом, сейчас на этом не заработаешь. Город наводнен спиртным, и покупать его некому. Что ж, значит, возвращаться домой нищим и голодать целое лето? Ведь у меня семья. Разрешение на выход из порта я оплатил, когда мы приехали. Обычно заранее вносишь деньги агенту, и он тебя регистрирует и выдает разрешение. Черт подери, у меня не хватит денег даже на бензин. Положение, нечего сказать. Ай да мистер Джонсон.
– Я что-нибудь должен повезти отсюда, Фрэнки, – сказал я. – Я должен заработать.
– Подумаем, – сказал Фрэнки. Он вечно слоняется на берегу и промышляет чем придется, и он почти глухой и напивается каждый вечер. Но лучше и добрей его трудно найти человека. Я его знаю с тех пор, как стал ездить в эти края. Он не раз помогал мне грузить товар. Потом, когда я бросил заниматься спиртным и стал сдавать лодку любителям и затеял эту ловлю меч-рыбы в заливе, я часто встречал его около пристани или в кафе. Он кажется дурачком и мало разговаривает, все больше улыбается, но это потому, что он глухой.
– Повезешь все равно что?
– Понятно, – сказал я. – Мне теперь разбирать не приходится.
– Все равно что?
– Понятно.
– Подумаем, – сказал Фрэнки. – Где будешь?
– Я буду в «Жемчужине», – сказал я. – Надо поесть.
В «Жемчужине» за двадцать пять центов можно прилично пообедать. Любое блюдо, кроме супа, стоит десять центов, а суп стоит пять. Фрэнки проводил меня до кафе, и я вошел, а он пошел дальше. Прежде чем уйти, он потряс мою руку и еще раз хлопнул меня по плечу.
– Не унывай, – сказал он. – Вот я – Фрэнки: много политика. Много дела. Много выпивка. Мало деньги. Зато большой друг. Не унывай.
– Будь здоров, Фрэнки, – сказал я. – Ты тоже не унывай, приятель.
Глава вторая
Я вошел в «Жемчужину» и сел за столик. На место стекла, разбитого выстрелом, уже вставили новое, и витрину привели в порядок. Несколько gallegos [gallegos – первоначальное значение – уроженец испанской провинции Галисия; применяется как насмешливое прозвище] пили у стойки, другие закусывали. За одним столом шла игра в домино. Я взял бобовый суп и тушеную говядину с картофелем за пятнадцать центов. Вместе с бутылкой пива это составило четверть доллара. Я заговорил было с официантом про стрельбу, но он ничего не хотел отвечать. Они все здорово были напуганы.
Я кончил свой обед, и сидел откинувшись, и курил сигарету, и ломал голову над тем, как быть. Тут я увидел, что в дверь входит Фрэнки и за ним кто-то еще. Желтый товар, подумал я про себя. Так, значит, желтый товар.
– Это мистер Синг, – сказал Фрэнки и улыбнулся. Он быстро сумел найти мне клиента и гордился этим.
– Очень приятно, – сказал мистер Синг. В жизни не видал такого вылощенного джентльмена, как этот мистер Синг. Он, правда, был китаец, но говорил точно англичанин, и на нем был белый костюм, шелковая рубашка с черным галстуком и панама из того сорта, что по сто двадцать пять долларов за штуку.
– Не выпьете ли чашку кофе? – спросил он меня.
– За компанию можно.
– Благодарю вас, – сказал мистер Синг. – Мы здесь совсем одни?
– Если не считать всю публику в кафе, – ответил я ему.
– Очень хорошо, – сказал мистер Синг. – У вас есть лодка?
– Тридцать восемь футов, – сказал я. – Керматовский мотор сто лошадиных сил.
– Вот как? – сказал мистер Синг. – Я себе представлял судно несколько больше.
– Она свободно берет двести шестьдесят пять ящиков груза.
– Я бы мог зафрахтовать ее?
– На каких условиях?
– Вам ехать не нужно. У меня есть и капитан и команда.
– Нет, – сказал я. – Куда лодка, туда и я с ней.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – Может быть, вы нас оставите вдвоем? – сказал он Фрэнки. Фрэнки изобразил на своем лице внимание и улыбнулся ему.
– Он глухой, – сказал я. – Он плохо понимает по-английски.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – Вы говорите по-испански. Скажите ему, чтоб он присоединился к нам попозже.
Я сделал Фрэнки знак большим пальцем. Он встал и отошел к стойке.
– А вы не говорите по-испански? – спросил я.
– Ну что вы, – сказал мистер Синг. – Скажите, каковы обстоятельства, которые привели... которые побудили вас заинтересоваться?
– Мне нужны деньги.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – За лодкой числятся какие-нибудь долги? На нее могут наложить арест?
– Нет.
– Превосходно, – сказал мистер Синг. – Сколько моих несчастных соотечественников можно разместить на вашей лодке?
– Вы хотите сказать – переправить?
– Совершенно верно.
– Как далеко?
– День пути.
– Не знаю, – сказал я. – Человек двенадцать, если без багажа.
– Без всякого багажа.
– Куда их требуется доставить?
– Это на ваше усмотрение, – сказал мистер Синг.
– Что именно, – где их высадить?
– Вы возьмете их с тем, чтобы везти на Тортугас, куда за ними должна прийти шхуна.
– Слушайте, – сказал я, – на Тортугас, на Лог-герхед-Ки есть маяк и при нем радиостанция.
– Правильно, – сказал мистер Синг, – было бы, разумеется, глупо высаживать их там.
– Так как же?
– Я сказал: вы возьмете их с тем, чтобы везти туда. Так с ними условлено.
– Да, – сказал я.
– Высадите вы их там, где вы найдете нужным.
– Но шхуна придет за ними на Тортугас?
– Конечно, нет, – сказал мистер Синг. – Что за глупости.
– Сколько вы даете с головы?
– Пятьдесят долларов.
– Не пойдет.
– Ну, а если семьдесят пять?
– Сколько вы сами получаете с головы?
– О, это совершенно не относится к делу. Видите ли, мою роль в этом деле можно рассматривать с разных сторон, или, как говорится, под разными углами. Она этим не ограничивается.
– Да, – сказал я. – А то, что я должен сделать, по-вашему, не стоит денег? Так, что ли?
– Я вполне вас понимаю, – сказал мистер Синг. – Что ж, скажем по сто долларов.
– Слушайте, – сказал я. – Вы знаете, сколько лет тюрьмы я получу, если меня поймают?
– Десять, – сказал мистер Синг. – Не меньше десяти. Но почему непременно тюрьма, дорогой капитан? Для вас здесь есть только один рискованный момент – погрузка пассажиров. Все остальное зависит от вашей осмотрительности.
– А если они вернутся и потребуют вас к ответу?
– Нет ничего проще. Я обвиню вас в том, что вы меня обманули. Затем я частично возмещу им расходы и отправлю их снова. Им, конечно, известно, что это путешествие связано с трудностями.
– А со мной как?
– Думаю, что мне придется кое-что сообщить в консульство.
– Ясно.
– Тысяча двести долларов, капитан, в наше время не такая сумма, чтоб ею пренебрегать.
– Когда я получу деньги?
– Двести, как только вы дадите согласие, и тысячу при погрузке.
– А что, если я возьму эти двести и сбегу?
– Я, конечно, ничего не смогу поделать, – улыбнулся он. – Но я знаю, капитан, что вы так не поступите.
– Эти двести у вас при себе?
– Конечно.
– Положите их под тарелку.
Он положил.
– Ладно, – сказал я. – Утром я выправлю разрешение и, как только стемнеет, выйду в море. Теперь, где мы погрузимся?
– Что вы скажете о Бакуранао?
– Можно. У вас все налажено?
– Конечно.
– Ну, значит так, – сказал я. – Вы зажигаете на мысу два огня, один над другим. Как только я их увижу, я иду к берегу. Вы подъезжаете на лодке и с лодки грузитесь. Но чтобы вы сами тоже были и чтобы привезли деньги. Пока я не получу денег, я ни одного человека не возьму на борт.
– Нет, – сказал он, – половину при начале погрузки и половину, когда закончите.
– Ладно, – сказал я. – Это справедливо,
– Значит, обо всем сговорились?
– Как будто так, – сказал я. – Никакого багажа и никакого оружия. Ни револьверов, ни ножей, ни бритв; ничего. В этом я должен быть уверен.
– Капитан, – сказал мистер Синг, – вы мне не доверяете? Разве вы не видите, что наши интересы совпадают?
– Обещаете проверить?
– Прошу вас, не ставьте меня в неловкое положение. Разве вы не понимаете, что у нас общие интересы?
– Ладно, – сказал я ему. – В котором часу вы там будете?
– В двенадцатом.
– Ладно, – сказал я. – Ну, как будто все.
– Какие купюры вам удобнее?
– Давайте сотнями.
Он встал, и я смотрел, как он шел к выходу. Фрэнки улыбнулся ему, когда он выходил. Мистер Синг не взглянул на него. Вылощенный был китаец, что и говорить. Ай да мистер Синг.
Фрэнки подошел к столику.
– Ну как? – спросил он.
– Откуда ты знаешь мистера Синга?
– Он переправляет китайцы, – сказал Фрэнки. – Большой дело.
– Давно ты его знаешь?
– Он тут два лет, – сказал Фрэнки. – Раньше другой переправлял китайцы. Кто-нибудь его убил.
– Кто-нибудь и мистера Синга тоже убьет.
– Понятно, – сказал Фрэнки. – Так надо. Очень большой дело.
– Да уж, дело, – сказал я.
– Большой дело, – сказал Фрэнки. – Переправлена китайцы никогда назад. Другой китайцы пишет письма, пишет все хорошо.
– Замечательно, – сказал я.
– Такой китайцы не умеет писать. Умеет писать китайцы богатый. Такой ничего не кушает. Живет на один рис. Сто тысяч китайцы здесь. Только три китайски женщин.
– Почему?
– Правительство не пускал.
– Весело, – сказал я.
– Ты с ним делал дело?
– Может быть.
– Хороший дело, – сказал Фрэнки. – Лучше политика. Много деньги. Очень большой дело.
– Бутылку пива хочешь? – сказал я ему.
– Ты больше не унывай?
– Нет, нет, – сказал я. – Очень большой дело. Спасибо тебе.
– Ладно, – сказал Фрэнки и потрепал меня по плечу. – Вот и хорошо. Я только хочу, чтобы ты был довольный. Китайцы – хороший дело, а?
– Замечательное.
– Бот и хорошо, – сказал Фрэнки. Я видел, что он готов заплакать от радости, что все так хорошо устроилось, и я потрепал его по плечу. Ай да Фрэнки.
Утром я первым долгом изловил агента и попросил его выправить мне разрешение. Он потребовал список команды, и я сказал ему, что команды нет.
– Вы хотите возвращаться один, капитан?
– Именно так.
– А что с вашим помощником?
– Он запил.
– Одному очень опасно.
– Всего ведь девяносто миль, – сказал я. – От такого пьянчуги пользы тоже немного.
* * *
Я перегнал лодку на другую сторону порта, на пристань «Стандард-ойл», и набрал бензину в оба бака. Туда входит около двухсот галлонов. Очень мне не хотелось покупать столько по двадцать восемь центов галлон, но кто его знает, где придется очутиться.
С того часа, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не давала мне покоя. Ночью я почти не спал. Когда я вернулся на пристань Сан-Франциско, там меня ждал Эдди.
– Здорово, Гарри, – крикнул он мне и помахал рукой. Я бросил ему кормовую чалку, и он закрепил ее, потом взошел на борт. Он был все тот же, длинный, мутноглазый, еще больше пьяный, чем обычно. Я не сказал ему ни слова.
– Выходит, этот тип, Джонсон, уехал и оставил нас ни с чем? – спросил он меня. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Убирайся вон, – сказал я ему. – Смотреть на тебя противно.
– Братишка, да разве я не огорчен так же, как и ты?
– Убирайся с лодки, – ответил я ему. Он только удобнее устроился на сиденье и вытянул ноги.
– Говорят, мы едем сегодня, – сказал он. – Что же, тут в самом деле больше нечего делать.
– Ты не едешь.
– В чем дело, Гарри? Не стоит тебе ссориться со мной.
– Вот как? Убирайся с лодки.
– Ну-ну, полегче.
Я ударил его по лицу, он встал и полез обратно, на пристань.
– Я бы с тобой так не поступил, Гарри, – сказал он.
– Еще бы ты посмел, – ответил я ему. – Я тебя с собой не беру. Вот и все.
– Хорошо, но зачем же было бить меня?
– Чтоб ты это уразумел.
– А что же мне теперь делать? Оставаться и голодать?
– Какого черта голодать, – сказал я. – Можешь наняться на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
– Ты со мной не по-честному поступаешь, – сказал он.
– Хотел бы я знать, с кем ты поступаешь по-честному, пьянчуга, – ответил я ему. – Ты родную мать готов обжулить.
Это, кстати сказать, было верно. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Всегда неприятно, когда побьешь пьяного. Но на такое дело я все равно не мог взять его с собой; даже если бы и хотел.
Он побрел к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом он повернулся и пошел обратно.
– Нельзя ли перехватить у тебя доллар-другой, Гарри?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
– Я всегда знал, что ты мне друг, Гарри. Почему ты не хочешь взять меня?
– Ты приносишь несчастье.
– Ты просто взбесился, – сказал он. – Ну, ничего, приятель. Ты еще рад будешь со мной повстречаться.
Теперь, с деньгами в кармане, он пошел гораздо быстрее, но, право, мне противно было даже смотреть, как он ступает. Он ступал так, точно все суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я пошел в «Жемчужину» и встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился Фрэнки.
– Это мне дали для тебя, – сказал он и передал мне что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на груди лежал плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с „lenguas largas“.
– Кто тебе дал это? – спросил я Фрэнки. Он указал на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с закусками.
– Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал, что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это доллар. Они были хорошо одеты, сказал он.
– Политика, – сказал Фрэнки.
– Да, да, – сказал я.
– Они думают, ты говорил полиция про свой встреча с этот молодой люди здесь утром.
– Да, да.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо. Ты уезжаешь.
– Они тебе что-нибудь еще поручили? – спросил я маленького испанца.
– Нет, только передать вот это.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Очень плохой политика.
Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент, уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и был очень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости вообразить, что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. От страха они распаляются, а когда распалятся, им хочется убить кого-нибудь.
Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел к нему поближе.
– Слушай, – сказал я. – Как бы тебе из-за этого не попасть в беду.
Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.
– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. Он отвязал причальный трос.
Я кончил свой обед, и сидел откинувшись, и курил сигарету, и ломал голову над тем, как быть. Тут я увидел, что в дверь входит Фрэнки и за ним кто-то еще. Желтый товар, подумал я про себя. Так, значит, желтый товар.
– Это мистер Синг, – сказал Фрэнки и улыбнулся. Он быстро сумел найти мне клиента и гордился этим.
– Очень приятно, – сказал мистер Синг. В жизни не видал такого вылощенного джентльмена, как этот мистер Синг. Он, правда, был китаец, но говорил точно англичанин, и на нем был белый костюм, шелковая рубашка с черным галстуком и панама из того сорта, что по сто двадцать пять долларов за штуку.
– Не выпьете ли чашку кофе? – спросил он меня.
– За компанию можно.
– Благодарю вас, – сказал мистер Синг. – Мы здесь совсем одни?
– Если не считать всю публику в кафе, – ответил я ему.
– Очень хорошо, – сказал мистер Синг. – У вас есть лодка?
– Тридцать восемь футов, – сказал я. – Керматовский мотор сто лошадиных сил.
– Вот как? – сказал мистер Синг. – Я себе представлял судно несколько больше.
– Она свободно берет двести шестьдесят пять ящиков груза.
– Я бы мог зафрахтовать ее?
– На каких условиях?
– Вам ехать не нужно. У меня есть и капитан и команда.
– Нет, – сказал я. – Куда лодка, туда и я с ней.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – Может быть, вы нас оставите вдвоем? – сказал он Фрэнки. Фрэнки изобразил на своем лице внимание и улыбнулся ему.
– Он глухой, – сказал я. – Он плохо понимает по-английски.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – Вы говорите по-испански. Скажите ему, чтоб он присоединился к нам попозже.
Я сделал Фрэнки знак большим пальцем. Он встал и отошел к стойке.
– А вы не говорите по-испански? – спросил я.
– Ну что вы, – сказал мистер Синг. – Скажите, каковы обстоятельства, которые привели... которые побудили вас заинтересоваться?
– Мне нужны деньги.
– Ясно, – сказал мистер Синг. – За лодкой числятся какие-нибудь долги? На нее могут наложить арест?
– Нет.
– Превосходно, – сказал мистер Синг. – Сколько моих несчастных соотечественников можно разместить на вашей лодке?
– Вы хотите сказать – переправить?
– Совершенно верно.
– Как далеко?
– День пути.
– Не знаю, – сказал я. – Человек двенадцать, если без багажа.
– Без всякого багажа.
– Куда их требуется доставить?
– Это на ваше усмотрение, – сказал мистер Синг.
– Что именно, – где их высадить?
– Вы возьмете их с тем, чтобы везти на Тортугас, куда за ними должна прийти шхуна.
– Слушайте, – сказал я, – на Тортугас, на Лог-герхед-Ки есть маяк и при нем радиостанция.
– Правильно, – сказал мистер Синг, – было бы, разумеется, глупо высаживать их там.
– Так как же?
– Я сказал: вы возьмете их с тем, чтобы везти туда. Так с ними условлено.
– Да, – сказал я.
– Высадите вы их там, где вы найдете нужным.
– Но шхуна придет за ними на Тортугас?
– Конечно, нет, – сказал мистер Синг. – Что за глупости.
– Сколько вы даете с головы?
– Пятьдесят долларов.
– Не пойдет.
– Ну, а если семьдесят пять?
– Сколько вы сами получаете с головы?
– О, это совершенно не относится к делу. Видите ли, мою роль в этом деле можно рассматривать с разных сторон, или, как говорится, под разными углами. Она этим не ограничивается.
– Да, – сказал я. – А то, что я должен сделать, по-вашему, не стоит денег? Так, что ли?
– Я вполне вас понимаю, – сказал мистер Синг. – Что ж, скажем по сто долларов.
– Слушайте, – сказал я. – Вы знаете, сколько лет тюрьмы я получу, если меня поймают?
– Десять, – сказал мистер Синг. – Не меньше десяти. Но почему непременно тюрьма, дорогой капитан? Для вас здесь есть только один рискованный момент – погрузка пассажиров. Все остальное зависит от вашей осмотрительности.
– А если они вернутся и потребуют вас к ответу?
– Нет ничего проще. Я обвиню вас в том, что вы меня обманули. Затем я частично возмещу им расходы и отправлю их снова. Им, конечно, известно, что это путешествие связано с трудностями.
– А со мной как?
– Думаю, что мне придется кое-что сообщить в консульство.
– Ясно.
– Тысяча двести долларов, капитан, в наше время не такая сумма, чтоб ею пренебрегать.
– Когда я получу деньги?
– Двести, как только вы дадите согласие, и тысячу при погрузке.
– А что, если я возьму эти двести и сбегу?
– Я, конечно, ничего не смогу поделать, – улыбнулся он. – Но я знаю, капитан, что вы так не поступите.
– Эти двести у вас при себе?
– Конечно.
– Положите их под тарелку.
Он положил.
– Ладно, – сказал я. – Утром я выправлю разрешение и, как только стемнеет, выйду в море. Теперь, где мы погрузимся?
– Что вы скажете о Бакуранао?
– Можно. У вас все налажено?
– Конечно.
– Ну, значит так, – сказал я. – Вы зажигаете на мысу два огня, один над другим. Как только я их увижу, я иду к берегу. Вы подъезжаете на лодке и с лодки грузитесь. Но чтобы вы сами тоже были и чтобы привезли деньги. Пока я не получу денег, я ни одного человека не возьму на борт.
– Нет, – сказал он, – половину при начале погрузки и половину, когда закончите.
– Ладно, – сказал я. – Это справедливо,
– Значит, обо всем сговорились?
– Как будто так, – сказал я. – Никакого багажа и никакого оружия. Ни револьверов, ни ножей, ни бритв; ничего. В этом я должен быть уверен.
– Капитан, – сказал мистер Синг, – вы мне не доверяете? Разве вы не видите, что наши интересы совпадают?
– Обещаете проверить?
– Прошу вас, не ставьте меня в неловкое положение. Разве вы не понимаете, что у нас общие интересы?
– Ладно, – сказал я ему. – В котором часу вы там будете?
– В двенадцатом.
– Ладно, – сказал я. – Ну, как будто все.
– Какие купюры вам удобнее?
– Давайте сотнями.
Он встал, и я смотрел, как он шел к выходу. Фрэнки улыбнулся ему, когда он выходил. Мистер Синг не взглянул на него. Вылощенный был китаец, что и говорить. Ай да мистер Синг.
Фрэнки подошел к столику.
– Ну как? – спросил он.
– Откуда ты знаешь мистера Синга?
– Он переправляет китайцы, – сказал Фрэнки. – Большой дело.
– Давно ты его знаешь?
– Он тут два лет, – сказал Фрэнки. – Раньше другой переправлял китайцы. Кто-нибудь его убил.
– Кто-нибудь и мистера Синга тоже убьет.
– Понятно, – сказал Фрэнки. – Так надо. Очень большой дело.
– Да уж, дело, – сказал я.
– Большой дело, – сказал Фрэнки. – Переправлена китайцы никогда назад. Другой китайцы пишет письма, пишет все хорошо.
– Замечательно, – сказал я.
– Такой китайцы не умеет писать. Умеет писать китайцы богатый. Такой ничего не кушает. Живет на один рис. Сто тысяч китайцы здесь. Только три китайски женщин.
– Почему?
– Правительство не пускал.
– Весело, – сказал я.
– Ты с ним делал дело?
– Может быть.
– Хороший дело, – сказал Фрэнки. – Лучше политика. Много деньги. Очень большой дело.
– Бутылку пива хочешь? – сказал я ему.
– Ты больше не унывай?
– Нет, нет, – сказал я. – Очень большой дело. Спасибо тебе.
– Ладно, – сказал Фрэнки и потрепал меня по плечу. – Вот и хорошо. Я только хочу, чтобы ты был довольный. Китайцы – хороший дело, а?
– Замечательное.
– Бот и хорошо, – сказал Фрэнки. Я видел, что он готов заплакать от радости, что все так хорошо устроилось, и я потрепал его по плечу. Ай да Фрэнки.
Утром я первым долгом изловил агента и попросил его выправить мне разрешение. Он потребовал список команды, и я сказал ему, что команды нет.
– Вы хотите возвращаться один, капитан?
– Именно так.
– А что с вашим помощником?
– Он запил.
– Одному очень опасно.
– Всего ведь девяносто миль, – сказал я. – От такого пьянчуги пользы тоже немного.
* * *
Я перегнал лодку на другую сторону порта, на пристань «Стандард-ойл», и набрал бензину в оба бака. Туда входит около двухсот галлонов. Очень мне не хотелось покупать столько по двадцать восемь центов галлон, но кто его знает, где придется очутиться.
С того часа, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не давала мне покоя. Ночью я почти не спал. Когда я вернулся на пристань Сан-Франциско, там меня ждал Эдди.
– Здорово, Гарри, – крикнул он мне и помахал рукой. Я бросил ему кормовую чалку, и он закрепил ее, потом взошел на борт. Он был все тот же, длинный, мутноглазый, еще больше пьяный, чем обычно. Я не сказал ему ни слова.
– Выходит, этот тип, Джонсон, уехал и оставил нас ни с чем? – спросил он меня. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Убирайся вон, – сказал я ему. – Смотреть на тебя противно.
– Братишка, да разве я не огорчен так же, как и ты?
– Убирайся с лодки, – ответил я ему. Он только удобнее устроился на сиденье и вытянул ноги.
– Говорят, мы едем сегодня, – сказал он. – Что же, тут в самом деле больше нечего делать.
– Ты не едешь.
– В чем дело, Гарри? Не стоит тебе ссориться со мной.
– Вот как? Убирайся с лодки.
– Ну-ну, полегче.
Я ударил его по лицу, он встал и полез обратно, на пристань.
– Я бы с тобой так не поступил, Гарри, – сказал он.
– Еще бы ты посмел, – ответил я ему. – Я тебя с собой не беру. Вот и все.
– Хорошо, но зачем же было бить меня?
– Чтоб ты это уразумел.
– А что же мне теперь делать? Оставаться и голодать?
– Какого черта голодать, – сказал я. – Можешь наняться на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
– Ты со мной не по-честному поступаешь, – сказал он.
– Хотел бы я знать, с кем ты поступаешь по-честному, пьянчуга, – ответил я ему. – Ты родную мать готов обжулить.
Это, кстати сказать, было верно. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Всегда неприятно, когда побьешь пьяного. Но на такое дело я все равно не мог взять его с собой; даже если бы и хотел.
Он побрел к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом он повернулся и пошел обратно.
– Нельзя ли перехватить у тебя доллар-другой, Гарри?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
– Я всегда знал, что ты мне друг, Гарри. Почему ты не хочешь взять меня?
– Ты приносишь несчастье.
– Ты просто взбесился, – сказал он. – Ну, ничего, приятель. Ты еще рад будешь со мной повстречаться.
Теперь, с деньгами в кармане, он пошел гораздо быстрее, но, право, мне противно было даже смотреть, как он ступает. Он ступал так, точно все суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я пошел в «Жемчужину» и встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился Фрэнки.
– Это мне дали для тебя, – сказал он и передал мне что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на груди лежал плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с „lenguas largas“.
– Кто тебе дал это? – спросил я Фрэнки. Он указал на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с закусками.
– Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал, что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это доллар. Они были хорошо одеты, сказал он.
– Политика, – сказал Фрэнки.
– Да, да, – сказал я.
– Они думают, ты говорил полиция про свой встреча с этот молодой люди здесь утром.
– Да, да.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо. Ты уезжаешь.
– Они тебе что-нибудь еще поручили? – спросил я маленького испанца.
– Нет, только передать вот это.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Очень плохой политика.
Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент, уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и был очень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости вообразить, что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. От страха они распаляются, а когда распалятся, им хочется убить кого-нибудь.
Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел к нему поближе.
– Слушай, – сказал я. – Как бы тебе из-за этого не попасть в беду.
Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.
– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. Он отвязал причальный трос.
Глава третья
Я помахал Фрэнки, бросившему мне концы, отвел лодку от пристани и направил ее в пролив. Английский грузовой пароход выходил в море, я поравнялся с ним и обогнал его. Он вез большой груз сахару, и вся обшивка у него была ржавая. Какой-то лимонник в старом синем свитере смотрел на меня с кормы, когда я проезжал мимо. Я вышел из гавани и миновал Морро и взял курс на Ки-Уэст, по прямой на север. Я бросил штурвал, пошел на бак и свернул трос, а потом вернулся и выровнял лодку по курсу, так что Гавана сперва вытянулась за кормой, а потом понемногу скрылась из виду, когда между нами встали горы.
Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель «Националь» и наконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению с тем днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабый бриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с запада, так что я понял, что течение слабое.
Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин. Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маяку Морро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьму нужное направление и пойду на Бакуранао. Я рассчитал, что при таком течении ее к наступлению темноты отнесет как раз на двенадцать миль, к самому Бакуранао, и я увижу огни Баракоа.
Значит, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и было видно, что два смака на западе, идущие в порт, и позади белый купол Капитолия, высоко поднимающийся над краем океана. На поверхности воды кое-где виднелись желтые водоросли, и в воздухе кружили птицы, но их было немного. Я посидел немного на крыше рубки, наблюдая, но не увидел никакой рыбы, кроме тех мелких коричневых рыбешек, что всегда снуют вокруг водорослей. Не верь тому, братишка, кто станет уверять тебя, что от Гаваны до Ки-Уэст рукой подать. А у меня весь путь был впереди.
Немного погодя я спустился вниз, и там был Эдди.
– Что случилось? Что случилось с мотором?
– Сломался.
– Что ж ты люк не закрываешь?
– А, черт, – сказал я.
Знаете, что он устроил? Он вернулся на пристань, через носовой люк забрался в каюту и лег спать. С собой он захватил две бутылки. Он зашел в первый попавшийся bodega [bodega – винный погреб (исп.)], купил эти две бутылки и вернулся на лодку. Когда я запустил мотор, он проснулся и сейчас же опять заснул. Когда я остановил лодку в заливе, ее стало слегка покачивать на волнах, и от этого он проснулся.
– Я знал, что ты меня возьмешь, Гарри, – сказал он.
– К черту в зубы я бы тебя охотно взял, – сказал я. – Ты даже не внесен в судовой журнал. Кажется, ты у меня сейчас прыгнешь за борт.
– Ты старый шутник, Гарри, – сказал он. – Мы, кончи, в беде должны держаться друг за дружку.
– Это с твоим-то языком? – сказал я. – Да кто же доверит твоему языку, когда ты хватишь лишнее.
– Я надежный человек, Гарри. Можешь испытать меня, тогда увидишь, какой я надежный человек.
– Давай сюда обе бутылки, – ответил я ему. Я думал о другом.
Он вытащил их, и я отпил из той, которая была откупорена, и поставил обе на пол возле штурвала. Он стоял тут же, и я смотрел на него. Мне было жаль его и жаль, что придется сделать то, без чего, я знал, не обойтись. Черт, я ведь помнил его, когда он был еще человеком.
– Что случилось с мотором, Гарри?
– Мотор в порядке.
– А что все-таки случилось? Что ты на меня так смотришь?
Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель «Националь» и наконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению с тем днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабый бриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с запада, так что я понял, что течение слабое.
Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин. Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маяку Морро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьму нужное направление и пойду на Бакуранао. Я рассчитал, что при таком течении ее к наступлению темноты отнесет как раз на двенадцать миль, к самому Бакуранао, и я увижу огни Баракоа.
Значит, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и было видно, что два смака на западе, идущие в порт, и позади белый купол Капитолия, высоко поднимающийся над краем океана. На поверхности воды кое-где виднелись желтые водоросли, и в воздухе кружили птицы, но их было немного. Я посидел немного на крыше рубки, наблюдая, но не увидел никакой рыбы, кроме тех мелких коричневых рыбешек, что всегда снуют вокруг водорослей. Не верь тому, братишка, кто станет уверять тебя, что от Гаваны до Ки-Уэст рукой подать. А у меня весь путь был впереди.
Немного погодя я спустился вниз, и там был Эдди.
– Что случилось? Что случилось с мотором?
– Сломался.
– Что ж ты люк не закрываешь?
– А, черт, – сказал я.
Знаете, что он устроил? Он вернулся на пристань, через носовой люк забрался в каюту и лег спать. С собой он захватил две бутылки. Он зашел в первый попавшийся bodega [bodega – винный погреб (исп.)], купил эти две бутылки и вернулся на лодку. Когда я запустил мотор, он проснулся и сейчас же опять заснул. Когда я остановил лодку в заливе, ее стало слегка покачивать на волнах, и от этого он проснулся.
– Я знал, что ты меня возьмешь, Гарри, – сказал он.
– К черту в зубы я бы тебя охотно взял, – сказал я. – Ты даже не внесен в судовой журнал. Кажется, ты у меня сейчас прыгнешь за борт.
– Ты старый шутник, Гарри, – сказал он. – Мы, кончи, в беде должны держаться друг за дружку.
– Это с твоим-то языком? – сказал я. – Да кто же доверит твоему языку, когда ты хватишь лишнее.
– Я надежный человек, Гарри. Можешь испытать меня, тогда увидишь, какой я надежный человек.
– Давай сюда обе бутылки, – ответил я ему. Я думал о другом.
Он вытащил их, и я отпил из той, которая была откупорена, и поставил обе на пол возле штурвала. Он стоял тут же, и я смотрел на него. Мне было жаль его и жаль, что придется сделать то, без чего, я знал, не обойтись. Черт, я ведь помнил его, когда он был еще человеком.
– Что случилось с мотором, Гарри?
– Мотор в порядке.
– А что все-таки случилось? Что ты на меня так смотришь?