Хемингуэй Эрнест Миллер. Иметь и не иметь

   – В неделю?
   – А ты думал?
   – На какие же шиши ты тут выпиваешь?
   – Я не пил, пока ты не угостил меня, – ответил я. Он немного подвинулся ко мне.
   – Пойдешь со мной в рейс?
   – Смотря в какой.
   – Об этом поговорим.
   – Ладно.
   – Идем, прокатимся на машине, – сказал он. – Будь здоров, Фредди. – Он часто дышал, как всегда, когда выпьет, и мы вместе с ним пошли мимо того места, где я работал весь день и где мостовая была разрыта, и дошли до угла, где стояла его машина. – Садись, – сказал он.
   – Куда мы едем? – спросил я его.
   – Сам не знаю, – сказал он. – Дорогой надумаю.
   Мы поехали по Уайтхед-стрит, и он не говорил ни слова, а на перекрестке свернул налево, и мы поехали через центр города к Уайт-стрит и по ней к берегу. Все время Гарри не говорил ни слова, и мы свернули на набережную и по ней ехали до бульвара. Выехав на бульвар, он затормозил и остановился у самого тротуара.
   – Тут какие-то иностранцы хотят зафрахтовать мою лодку на один рейс, – сказал он.
   – Твоя лодка арестована таможней.
   – Они этого не знают.
   – Что за рейс?
   – Им нужно переправить одного человека, у которого есть дело на Кубе, но ни пароходом, ни самолетом ему ехать нельзя. Так мне сказал Краснобай.
   – А это можно?
   – Понятно. После переворота это сплошь да рядом делается. Тут нет ничего особенного. Тьма народу переправляется так.
   – Как же быть с лодкой?
   – Лодку придется выкрасть. Они держат моторы незаправленными, так что я не могу сразу запустить их.
   – Как ты выведешь ее из гавани?
   – Выведу.
   – А как мы вернемся?
   – Это еще придется обдумать. Если не хочешь ехать, скажи прямо.
   – Я с охотой поеду, если на этом можно заработать.
   – Слушай, – сказал он. – Ты получаешь семь с половиной долларов в неделю. У тебя трое малышей, которых нечем кормить, когда они приходят из школы. У тебя семья, и у всех у вас животы подводит от голода, а я даю тебе случай немного заработать.
   – Ты не сказал, сколько заработать. Если уж рисковать, так хоть было б из-за чего.
   – Теперь, сколько ни рискуй, много не заработаешь, Эл, – сказал он. – Взять хоть бы меня. Я, бывало, весь сезон возил любителей на рыбную ловлю и получал по тридцать пять долларов в день. И вот в меня стреляют, и я остаюсь без руки и без лодки из-за паршивого груза спиртного, который весь не стоит моей лодки. Но одно могу тебе сказать; я не допущу, чтоб у моих детей подводило животы от голода, и я не стану рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватит, чтобы их прокормить. Да я и не могу теперь рыть землю. Я не знаю, кто выдумывает законы, но я знаю, что нет такого закона, чтоб человек голодал...
   – Я бастовал против такой оплаты, – ответил я ему.
   – И вернулся на работу, – сказал он. – Они заявили, что вы бастуете против благотворительности. Ты, кажется, всю жизнь работал, не так ли? Ты никогда ни у кого не просил милостыни.
   – Теперь нет работы, – сказал я. – Нигде теперь нет такой работы, чтоб можно было жить не впроголодь.
   – А почему?
   – Не знаю.
   – Вот и я не знаю. Но только моя семья будет сыта до тех пор, пока другие сыты. Они хотят выморить вас, кончей, отсюда, чтобы можно было сжечь ваши лачуги и настроить отелей и сделать из Ки-Уэст туристский город. Так я слышал. Я слышал, что они скупают земельные участки, а потом, когда голод погонит бедняков голодать в другое место, тогда они явятся и устроят здесь красивый уголок для туристов.
   – Ты говоришь, как красный, – сказал я.
   – И никакой я не красный, – сказал он. – Просто меня зло берет. Меня уже давно зло берет.
   – Оттого, что ты остался без руки, тебе не легче.
   – Черт с ней, с рукой. Без руки так без руки. Бывают вещи похуже, чем остаться без руки. У человека ведь две руки, да кроме рук есть еще что-то. И если он потерял одну руку, а все остальное у него цело, он еще все-таки человек. Ладно, к черту это, – говорит он. – Я не желаю об этом разговаривать. – Потом минуту спустя он говорит: – Остальное у меня все цело. – Потом он включил мотор и сказал: – Поехали, надо повидать этих людей.
   Мы поехали вдоль бульвара, где с моря дул ветер и навстречу изредка шли другие машины, и от мостовой пахло тиной в тех местах, где волны в сильный шторм перехлестывали через волнорез. Гарри правил левой рукой. Он мне всегда нравился, и я не раз ходил с ним на его лодке в прежние времена, но он стал совсем другой с тех пор, как лишился руки, да еще таможенные власти захватили его лодку, потому что этот тип из Вашингтона, который тогда отдыхал здесь, показал, что видел, как с нее выгружали спиртное. На лодке Гарри никогда не унывал, а без лодки сразу приуныл. Должно быть, он обрадовался поводу выкрасть ее. Он знал, что это будет ненадолго, но за это время, может быть, удастся выколотить немного денег. Мне деньги нужны были до зарезу, но я не хотел попадаться. Я сказал ему:
   – Только как бы нам не попасться, Гарри.
   – Хуже не попадешься, чем ты попался, – сказал он. – Что может быть хуже, чем умирать с голоду?
   – Вовсе я не умираю с голоду, – сказал я. – Какого черта ты заладил одно и то же.
   – Ты, может, и нет, а вот дети твои наверно.
   – Ну, будет, – сказал я. – Работать с тобой я согласен, но разговоры эти ты брось.
   – Ладно, – сказал он. – Но смотри, подходит ли тебе это дело. А то в городе охотники найдутся.
   – Подходит, – сказал я. – Я же тебе сказал, что подходит.
   – Тогда встряхнись.
   – Сам ты встряхнись, – сказал я. – Это ты тут рассуждал, совсем как красный.
   – Ну, ну, встряхнись, – сказал он. – Все вы, кончи, – кисляи.
   – С каких это пор ты перестал быть кончем?
   – С тех пор как первый раз наелся досыта.
   Свинство это было так говорить, но он и мальчишкой ни к кому не знал жалости. Правда, и к себе он тоже никогда жалости не знал.
   – Ладно, – сказал я ему.
   – Ты, главное, поспокойнее, – сказал он. Впереди уже показались огни бара Ричарда.
   – Здесь мы их увидим, – сказал Гарри. – Только застегни свой рот на все пуговицы.
   – Иди ты к черту.
   – Ну, ну, поспокойнее, – сказал Гарри, сворачивая в переулок и подъезжая к бару с черного хода. Он был задира, и язык у него был скверный, но он мне всегда нравился, честное слово.
   Мы остановили машину у черного хода и вошли в кухню, где жена хозяина стряпала у плиты.
   – Привет, Фреда, – сказал ей Гарри. – Краснобай здесь?
   – Только сейчас пришел. Привет, Элберт.
   – Привет, миссис Ричард, – сказал я. Я знал ее, еще когда она жила в «джунглях» [«Джунглями», или «городками Гувера», называются поселки безработных, выстроенные из досок, ящиков и т.п. Женщины в этих поселках, гонимые нуждой, часто вынуждены заниматься проституцией], но у нас в городе немало работящих замужних женщин вышло из таких, а уж эта – одна из самых работящих, можете мне поверить.
   – Дома все здоровы? – спросила она меня.
   – Все в порядке.
   Мы прошли через кухню в комнату за баром. Там за столом сидел Краснобай, адвокат и с ним четверо кубинцев.
   – Садитесь, – сказал один по-английски. Это был здоровенный детина, грузный, широколицый, с хриплым голосом, и он уже здорово накачался, это сразу видно было. – Как вас зовут?
   – А вас как? – спросил Гарри.
   – Ладно, – сказал этот кубинец. – Пусть будет по-вашему. Где лодка?
   – Стоит в гавани для морских яхт, – сказал Гарри.
   – А это кто? – спросил кубинец, глядя на меня.
   – Мой помощник, – сказал Гарри. Кубинец оглядел меня, a двое других кубинцев оглядели нас обоих. – У него голодный вид, – сказал он и засмеялся. Другие не смеялись. – Выпить хотите?
   – Можно, – сказал Гарри.
   – Чего? Бакарди?
   – Что вы сами пьете, – ответил ему Гарри.
   – Ваш помощник пьет?
   – От рюмки не откажусь, – сказал я.
   – Тебе никто еще не предлагал, – сказал рослый кубинец. – Я только спросил, пьешь ли ты.
   – Да будет тебе, Роберто, – сказал другой кубинец, молодой, почти совсем еще мальчик. – Неужели ты не можешь обойтись без придирок?
   – Какие тут придирки. Я только спросил, пьет ли он.
   – Налей ему, и все, – сказал второй кубинец. – Давайте говорить о деле.
   – Сколько вы хотите за лодку, приятель? – спросил кубинец с хриплым голосом, тот, которого звали Роберто.
   – Смотря по тому, что вам нужно, – сказал Гарри.
   – Нам нужно, чтобы вы перевезли нас четверых на Кубу.
   – А куда на Кубу?
   – В Кабаньяс. За Кабаньяс. На побережье, немного дальше Мариэля. Вы знаете, где это?
   – Еще бы, – сказал Гарри. – Только перевезти вас туда?
   – Больше ничего. Перевезти нас туда и высадить на берег.
   – Триста долларов.
   – Это много. А если мы зафрахтуем вашу лодку поденно и гарантируем вам двухнедельную оплату?
   – Сорок долларов в день и полторы тысячи залогу на случай, если что-нибудь приключится с лодкой. Разрешение брать нужно?
   – Нет.
   – Бензин и масло ваши, – сказал им Гарри.
   – Мы вам дадим двести долларов за то, чтобы перевезти нас и высадить на берег.
   – Не пойдет.
   – Сколько вы хотите?
   – Я вам сказал.
   – Это слишком много.
   – Совсем немного, – ответил ему Гарри. – Я не знаю, кто вы такие. Не знаю, что вы затеяли, и не знаю, может быть, в вас будут стрелять по дороге. Я должен два раза пересечь пролив в зимнее время. И как бы то ни было, я рискую своей лодкой. Я перевезу вас за двести долларов, но тысячу вы должны внести в залог, на случай, если с лодкой что-нибудь стрясется.
   – Это справедливо, – сказал им Краснобай. – Это более чем справедливо.
   Кубинцы заговорили между собой по-испански. Я не понимал их, но я знал, что Гарри понимает.
   – Ладно, – сказал рослый, которого звали Роберто. – Когда вы можете выехать?
   – Завтра вечером в любой час.
   – Возможно, нам придется задержаться до послезавтра, – сказал один из них.
   – Ваше дело, – сказал Гарри. – Только предупредите меня вовремя.
   – Лодка ваша в исправности?
   – Можете не сомневаться, – сказал Гарри.
   – Славное суденышко, – сказал младший кубинец.
   – Где вы ее видели?
   – Вот мистер Симмонс, ваш адвокат, мне ее показывал.
   – Ага, – сказал Гарри.
   – Выпейте, – сказал другой кубинец. – Вы бывали на Кубе?
   – Был несколько раз.
   – По-испански говорите?
   – Так и не научился, – сказал Гарри. Я видел, как Краснобай, адвокат, взглянул на него, но он сам такой продувной плут, что ему всегда приятно, если другие говорят неправду. Ведь вот, когда он пришел поговорить с Гарри об этом деле, он тоже не заговорил прямо. Нет, он должен был выдумать, будто ему нужен Хуан Родригес, несчастный оборванец gallego, вор из воров, которого он сам подвел под суд, чтобы потом защищать его.
   – Мистер Симмонс отлично говорит по-испански, – сказал кубинец.
   – Он человек образованный.
   – Править лодкой вы хорошо умеете?
   – Туда и обратно доберусь.
   – Вы рыбак?
   – Да, сэр, – сказал Гарри.
   – Как же вы ловите рыбу одной рукой? – спросил широколицый.
   – Очень просто: вдвое быстрее, – ответил ему Гарри. – Я вам еще зачем-нибудь нужен?
   – Нет.
   Они заговорили между собой по-испански.
   – Тогда я пойду, – сказал Гарри.
   – Я вам дам знать насчет лодки, – сказал Краснобай Гарри.
   – Сначала пусть внесут залог, – сказал Гарри.
   – Это мы завтра сделаем.
   – Ну, спокойной ночи, – сказал им Гарри.
   – Спокойной ночи, – сказал младший, самый вежливый. Широколицый ничего не сказал. Остальные двое, с медной, как у индейцев, кожей, за все время ничего не сказали, кроме нескольких слов по-испански широколицему.
   – Мы еще увидимся сегодня, – сказал Краснобай.
   – Где?
   – У Фредди.
   Мы снова вышли через кухню, и Фреда сказала:
   – Как Мария, Гарри?
   – Теперь хорошо, – сказал ей Гарри. – Теперь она уже совсем успокоилась. – И он вышел на улицу. Мы сели в машину, и он снова выехал на бульвар и все время не говорил ни слова. Он, видно, думал о чем-то.
   – Завезти тебя домой?
   – Завези.
   – Ты теперь живешь на шоссе?
   – Да. Ну, как насчет рейса?
   – Не знаю, – сказал он. – Не знаю еще, пойдем ли мы в этот рейс. Завтра увидимся.
   Он высаживает меня у дверей дома, в котором я живу, и я вхожу и не успеваю еще открыть дверь, как моя старуха накидывается на меня за то, что я шлялся и пьянствовал и опоздал к ужину. Я спрашиваю ее, как же я мог пьянствовать без денег, а она говорит, наверно, я беру в долг. Я спрашиваю, как она думает, кто мне поверит в долг, если я на общественных работах, а она говорит, чтобы я не дышал на нее водкой и садился за стол. Я и сажусь. Детей нет дома, они ушли смотреть бейсбол, и я сижу за столом, и она подает мне ужин, и не хочет разговаривать со мной.

Глава десятая

   Не хотел бы я ввязываться в такое дело, но у меня нет выбора. В наше время выбирать не приходится. Отказаться можно. Только неизвестно, что еще подвернется завтра. Я сам не набивался на это, но раз надо, значит, надо. Пожалуй, мне не нужно брать с собой Элберта. Он глупый, но честный, и он хороший матрос. Он не из трусливых, но я не знаю, стоит ли мне брать его. Да ведь не возьмешь на такое дело пьянчугу или негра. Мне нужен человек, на которого я бы мог положиться. Если дело выгорит, он у меня не останется в накладе. Но я не могу рассказать ему, иначе он на это не пойдет, а мне нужно, чтобы со мной был кто-нибудь. Лучше было бы одному, одному всегда лучше, но тут мне, пожалуй, не справиться одному. Было бы гораздо лучше одному. Для Элберта и самого лучше, если он ничего не будет знать об этом. Вся беда в Краснобае. Этот Краснобай будет знать обо всем. Но ведь они должны были подумать об этом. Они должны были принять это в расчет. Неужели Краснобай так глуп, что не догадывается, что именно они хотят сделать. Вряд ли. Конечно, может быть, они вовсе не это собираются делать. Может быть, они не станут делать ничего такого. Но ничего удивительного, если они хотят сделать именно это, и я ведь слышал это слово. Если они хотят сделать это, они должны сделать это перед самым закрытием, иначе самолет береговой охраны успеет прилететь из Майами. Теперь в шесть уже темнеет. Самолету нужно не меньше часа. Когда стемнеет, им нечего бояться. Так, но если мне взяться перевезти их, нужно обдумать насчет лодки. Вывести ее не так трудно, но если я ее выведу сегодня и там хватятся, ее могут найти. Шум-то наверняка подымется. И все-таки вывести ее нужно сегодня. Можно вывести ее, когда начнется отлив, и потом спрятать. Я успею посмотреть, чего там не хватает, если там чего-нибудь не хватает, если они сняли что-нибудь. Но мне еще придется набрать бензину и воды. Мне придется здорово повозиться эту ночь. Потом, когда уже она будет спрятана, Элберт должен будет привезти их на моторке. Хотя бы на моторке Уолтона. Я могу нанять ее. Или Краснобай наймет ее. Это лучше. Краснобай поможет мне сегодня вывести лодку. Именно Краснобай и никто другой. Потому что слепому ясно, что насчет Краснобая они решили. Они наверно решили насчет Краснобая. А что, если они решили и насчет нас с Элбертом? Похож кто-нибудь из них на моряка? Похож кто-нибудь из них хоть немного на моряка? Ну-ка, подумаем. Пожалуй. Вот тот, что помоложе, пожалуй. Самый симпатичный из всех. Это мне нужно выяснить, потому что если они рассчитывают обойтись без меня или Элберта с самого начала, это не годится. Рано или поздно они решат насчет нас. Но в пути времени будет достаточно. Я тоже все время думаю. Я должен все хорошенько обдумать. Чтоб не вышло ошибки. Никаких ошибок. Ни одной. Что ж, теперь, по крайней мере, у меня есть о чем подумать. Есть что делать и есть о чем думать, а не только сидеть и гадать, чем это кончится. Сидеть и гадать, чем только вся эта чертова музыка может кончиться. Раз уж дело начато. Раз уж ты ввязался в игру. Раз уж тебе представился случай. Вместо того чтоб смотреть, как все катится к черту в зубы. Без водки и, значит, без куска хлеба. Ох, этот Краснобай. Он и не знает, в какое дело он впутался. Ему и в голову не приходит, как все это обернется. Только бы не пришлось его дожидаться у Фредди. У меня сегодня еще дел куча. Надо пойти поесть чего-нибудь.

Глава одиннадцатая

   Было около половины десятого, когда Краснобай пришел к Фредди. Сразу можно было сказать, что он здорово хватил у Ричарда, потому что, когда он выпьет, он становится нахальным, а тут вид у него был здорово нахальный.
   – Ну, дружище, – говорит он Гарри.
   – Я вам не дружище, – ответил ему Гарри.
   – Я желаю поговорить с вами, дружище.
   – Где? В вашей приемной за баром? – спросил его Гарри.
   – Да, за баром. Кто-нибудь там есть, Фредди?
   – Кто там будет при таких законах. Скажите-ка, это запрещение после шести часов – надолго?
   – А вы бы меня наняли, чтобы похлопотать на этот счет, – говорит Краснобай.
   – Пусть вас черт нанимает, – отвечает ему Фредди. И Гарри с адвокатом уходят за бар, туда, где кабинеты и где стоят ящики с пустыми бутылками.
   На потолке горела одна электрическая лампочка, и Гарри заглянул во все кабинеты, где было темно, и убедился, что там никого нет.
   – Ну? – сказал он.
   – Они хотят послезавтра вечером, – сказал ему Краснобай.
   – Что они задумали?
   – Вы понимаете по-испански, – сказал Краснобай.
   – Но вы им этого не сказали?
   – Нет. Вы же знаете, что я вам друг.
   – Вы и отца родного не задумались бы продать.
   – Бросьте это. Посмотрите, какое дело я вам даю в руки.
   – С каких это пор вы такими делами занимаетесь?
   – Мне нужны деньги. Я должен выбраться отсюда. Я тут совсем запутался. Вы же это знаете, Гарри.
   – Кто этого не знает.
   – Вы слыхали, как они там добывают деньги на революционные надобности – киднапинг и тому подобное?
   – Слыхал.
   – Ну так и тут в том же роде. Они считают, что это ради идеи.
   – Так-то так. Но ведь это здесь. В родном городе. Ведь знаешь всех служащих.
   – Никто не пострадает.
   – С этими молодцами ни за что не поручишься.
   – Я думал, вы настоящий мужчина.
   – Я-то настоящий мужчина. Насчет этого можете не беспокоиться. Но я рассчитываю еще пожить здесь.
   – А я нет, – сказал Краснобай.
   Господи, подумал Гарри. Он сам сказал это.
   – Я хочу выбраться отсюда, – сказал Краснобай. – Когда вы думаете вывести лодку?
   – Сегодня.
   – Кто вам будет помогать?
   – Вы.
   – Где вы ее думаете поставить?
   – Там, где всегда ставлю.
   Вывести лодку оказалось совсем не трудно. Все было очень просто, как и рассчитывал Гарри. Ночной сторож делал обход каждый час, а остальное время он сидел у внешних ворот старого Военного порта. Они на ялике пробрались к причалу, перерезали канат, и когда начался отлив, лодка, буксируемая яликом, легко вышла в море. Дорогой, когда она скользила по каналу, Гарри проверил моторы, и оказалось, что они в порядке, только головки разъединены. Он проверил запас бензина, и оказалось, что еще есть около полутораста галлонов. Бензин не выкачивали из баков, и все, что осталось от последнего переезда, было цело. Перед выходом он тогда наполнил оба бака, а выгорело совсем немного, потому что море было бурное и ехать пришлось очень медленно.
   – Дома у меня в баке есть бензин, – сказал он Краснобаю. – Я могу перелить его в бутыли и привезти на машине, а Элберт может привезти еще, если понадобится. Лодка будет стоять на реке как раз там, где проходит шоссе. Они могут подъехать на машине.
   – Они хотят, чтоб вы ждали их у самого Портер-Дока.
   – Как же я могу поставить там лодку, прямо на виду?
   – Не можете. Но я думаю, что они не согласятся на машине.
   – Ну, хорошо, тогда я ее пока поставлю на реке, заправлю и сделаю все, что требуется, а потом перегоню. Вы можете привезти их на моторке. А пока мне нужно ее туда поставить. У меня еще дел куча. Вы идите на ялике к берегу, берите машину и приезжайте за мной к мосту. Я буду на шоссе часа через два. Оставлю ее и приду на шоссе.
   – Я приеду за вами, – ответил ему Краснобай, и Гарри, приглушив мотор так, что лодка бесшумно двигалась по воде, развернулся на буксире и повел ялик туда, где виднелись огни сторожевой шхуны. Он выключил мотор и придержал ялик, пока Краснобай пересаживался.
   – Значит, часа через два, – сказал он.
   – Хорошо, – сказал Краснобай. Сидя у штурвала, медленно подвигаясь в темноте вперед, стараясь не попасть в полосу света от причальных огней, Гарри думал о том, что Краснобаю приходится все-таки потрудиться за свои деньги. Интересно, сколько он думает получить. Интересно, как он вообще спутался с этими молодцами. Плут он большой, но в свое время из него мог выйти толк. И он неплохой адвокат. Но меня прямо в дрожь бросило, когда он сам это сказал. Он просто сам накликал это на себя. Чудно, как это человек может накликать что-нибудь. Когда я услышал, как он сам накликает на себя, мне даже страшно стало.

Глава двенадцатая

   Придя домой, он не стал зажигать свет, он снял внизу башмаки и в носках поднялся по каменной лестнице. Он разделся и, оставшись в одной рубашке, лег в постель, прежде чем проснулась его жена. Она окликнула в темноте: «Гарри», – и он сказал: «Спи, спи, старуха».
   – Гарри, в чем дело?
   – Собираюсь в рейс.
   – С кем?
   – Ни с кем. Может быть, с Элбертом.
   – На какой лодке?
   – Я взял свою лодку.
   – Когда?
   – Только что.
   – Ты попадешь в тюрьму, Гарри.
   – Никто не знает, что я взял ее.
   – Где она?
   – Спрятана.
   Лежа неподвижно в постели, он почувствовал на своем лице ее ищущие губы и потом прикосновение ее руки, и он повернулся и крепко прижался к ней.
   – Ты хочешь?
   – Да. Сейчас.
   – Я спала. Помнишь, как мы делали это во сне?
   – Слушай, тебе не мешает культяпка? Тебе не противно?
   – Ты глупый. Мне даже нравится. Все, что твое, мне нравится. Положи ее сюда. Нет, сюда. Вот так. Правда, мне нравится.
   – Точно ласт у морской черепахи.
   – Ты вовсе не черепаха. А верно, что они это делают целых три дня?
   – Верно. Слушай, ты потише. Мы разбудим девочек.
   – Они не знают, какой ты у меня. Они никогда не узнают, какой ты у меня. Ох, Гарри, если б тебе не надо было уезжать. Если б тебе никогда не надо было уезжать. Скажи, ты со многими женщинами спал – кто лучше всех?
   – Ты.
   – Неправда. Ты всегда говоришь мне неправду.
   – Правда. Ты лучше всех.
   – Я уже старая.
   – Ты никогда не будешь старая.
   – И я болела.
   – Если женщина хорошая, это не имеет значения.
   – Положи культяпку сюда. Вот так. Так. Так.
   – Мы слишком шумим.
   – Мы говорим шепотом.
   – Я должен уйти до рассвета.
   – Ты спи. Я разбужу тебя. Когда ты вернешься, мы повеселимся. Поедем в Майами и остановимся в гостинице, как когда-то. Совсем как когда-то. В таком месте, где нас никто никогда не видел. Знаешь что? Давай поедем в Новый Орлеан?
   – Может быть, – сказал Гарри. – Ладно, Мария, мне теперь надо спать.
   – Поедем в Новый Орлеан?
   – Отчего не поехать. Только сейчас мне надо слать.
   – Ну, спи. Ты мой сладкий. Спи, спи. Я разбужу тебя. Не беспокойся.
   Он уснул, вытянув на подушке обрубок ампутированной руки, а она еще долго лежала и смотрела на него. Свет уличного фонаря падал в окно, и его лицо было освещено. Я счастливая, думала она. Глупые девочки. Они не знают, что у них будет. Я знаю, что у меня есть и что у меня было. Я счастливая женщина. Он говорит, как у морской черепахи. Я рада, что это случилось с рукой, а не с ногой. Я бы не хотела, чтоб он потерял ногу. Почему это нужно было, чтоб он потерял руку? Чудно все-таки, но мне это не мешает. С ним мне ничего не мешает. Я счастливая женщина. Таких мужчин больше нет. Кто не пробовал, тот не знает. У меня их было много. Я счастливая, что мне достался такой. Может ли быть, что черепахи чувствуют то же, что и мы? Может ли быть, что они все время это чувствуют? Или, может быть, самке это больно? Черт знает, о чем только я думаю. Как он спит, совсем как маленький. Лучше мне не спать, чтобы вовремя разбудить его. Господи, я бы это могла всю ночь, если б мужчины были иначе устроены. Я бы хотела так: всю ночь, и совсем не спать. Совсем, совсем, совсем не спать. Совсем-совсем. Только подумать, а? В моем возрасте. Я еще не стара. Он сказал, что я все еще хорошая. Сорок пять, это еще не старость. Я на два года старше его. Как он спит, точно маленький мальчик.
   За два часа до рассвета они уже возились в гараже у бака с бензином, наливали и закупоривали бутыли и устанавливали их в багажнике машины. Гарри прицепил к правой руке крючок и очень ловко двигал и поднимал оплетенные ивовыми прутьями бутыли.
   – Ты позавтракать не хочешь?
   – Когда вернусь.
   – Даже кофе не хочешь?
   – А есть?
   – Есть. Я поставила на плиту, когда мы выходили.
   – Ну, принеси сюда.
   Она принесла кофе, и он выпил его в темноте, присев на колесо машины. Она взяла чашку и поставила ее на стеллаж.
   – Я поеду с тобой, помогу тебе перетаскивать бутыли, – сказала она.
   – Ладно, – ответил он, и она села с ним рядом, крупная женщина с длинными ногами, крупными руками, крупными бедрами, все еще красивая, в шляпе, низко надвинутой на крашеные золотистые волосы. В предрассветной темноте и прохладе они ехали по шоссе сквозь туман, тяжело нависший над равниной.
   – Чем ты встревожен, Гарри?
   – Не знаю. Так просто тревожно. Ты что, решила отпускать волосы?
   – Да, думаю, может, отпустить. Девочки все ко мне пристают.
   – Ну их к черту. Оставь так, как сейчас.
   – Ты правда так хочешь?
   – Да, – сказал он. – Мне так нравится.
   – Тебе не кажется, что я уже старая и некрасивая?