Херберт Фрэнк. Бог - император Дюны

   - Я признал, что это было моей молитвой, - сказал Монео. - И Бог Император спросил меня, отступлюсь ли я, если моей жизни не будет достаточно. Он закричал на меня: "Что твоя жизнь, если дар более великий ты придерживаешь?"
   Хви понимающе кивнула, но Айдахо ощущал только смятение.
   - Я расслышал правду в его голосе, - сказал Монео.
   - Ты, что, Видящий Правду? - спросила Хви.
   - Понукаемый отчаянием, - сказал Монео. - Но только тогда. Я клянусь вам, он говорил мне правду.
   - Некоторые Атридесы владели Голосом, - пробормотал Айдахо.
   Монео покачал головой.
   - Нет, это была правда. Он сказал мне: "Я сейчас гляжу на тебя, и, если бы я мог заплакать, я бы это сделал. Подумай, каково же мое желание воистину заплакать".
   Хви, качнувшись вперед, почти коснулась стола.
   - Он не способен плакать?
   - Песчаный червь, - прошептал Айдахо.
   - Что? - Хви повернулась к Айдахо.
   - Песчаных червей Свободные убивали водой, - пояснил Айдахо. Утонув, черви производили эссенцию спайса для религиозных оргий Свободных.
   - Но Владыка Лито еще не полностью Червь, - сказал Монео.
   Хви, глядя на Монео отпрянула назад.
   Айдахо задумчиво поджал губы. Может быть Лито соблюдает запрет Свободных на слезы? Как трепетно Свободные всегда относились к подобной потере влаги! Отдавание воды мертвым.
   Монео обратился к Айдахо:
   - Я надеялся, тебя можно будет привести к пониманию. Владыка Лито сказал свое слово: ты и Хви должны расстаться и никогда больше не видеть друг друга.
   Хви вынула свою руку из руки Айдахо.
   - Мы знаем.
   Айдахо заговорил с покорной горечью:
   - Мы знаем его силу.
   - Но вы его не понимаете, - сказал Монео.
   - Самое большое, чего я хочу - понять его, - сказала Хви.
   Она положила свою руку на руку Айдахо, чтобы не дать ему вступить в разговор. - Нет, Данкан, нашим личным страстям здесь нет места.
   - Может быть, тебе стоило бы МОЛИТЬСЯ ему, - сказал Айдахо.
   Она повернулась всем телом и пристально вгляделась него, пока Айдахо не отвел глаза.
   Когда она заговорила, ее голос звучал живостью и вдохновением, которых Айдахо никогда прежде не слышал.
   - Мой дядя Молки всегда говорил, что Владыка Лито никогда не отзывается на молитву. Он говорил, Владыка Лито смотрит на молитву, как на попытку насильно навязать свою волю выбранному богу, указать Бессмертному, что ему следует делать: ДАЙ МНЕ ЧУДО, БОЖЕ, ИЛИ я не поверю в тебя!
   - Молитва - это форма спеси, - сказал Монео. - Навязывание себя в собеседники.
   - Как он может быть Богом? - осведомился Айдахо. - По его собственному признанию - он не бессмертен.
   - Я процитирую самого Владыку Лито, - сказал Монео. - "Я - вся та часть Бога, которая должна быть видна. Я есть Слово, ставшее чудом. Я все мои предки, разве это недостаточное чудо? Чего еще вы могли бы только желать? Спросите сами себя - где существует более великое Чудо?"
   - Пустые слова, - глумливо заметил Айдахо.
   - Я тоже над ним глумился, - сказал Монео. - Я бросил ему в ответ его собственные слова, сохраненные в Устной Истории: "Возвеличь славу Божию!"
   У Хви перехватило дыхание.
   - Он рассмеялся надо мной, - сказал Монео. - Он рассмеялся и спросил, как я могу возвеличить то, что уже принадлежит Богу?
   - Ты рассердился? - спросила Хви.
   - О, да. Он увидел это и сказал, что наставит меня, как жертвовать Божьей славе. Он сказал: "Ты можешь заметить, что ты до последней крохи, являешься таким же чудом, как и я".
   Монео отвернулся и посмотрел в левое окно.
   - Боюсь, мой гнев сделал меня полностью глухим, и я был совершенно не подготовлен.
   - О, он умен, - процедил Айдахо.
   - Умен? - Монео поглядел на него. - Я так не думаю, даже в том смысле, который подразумеваешь ты. В этом смысле, по-моему, Владыка Лито, возможно не умнее меня.
   - К чему те не был подготовлен? - спросила Хви.
   - К риску, - ответил Монео.
   - Но ты многим рисковал в своем гневе, - сказала она.
   - Не так много, как он. Я вижу по глазам, Хви, что ты это понимаешь. Отталкивает ли тебя его тело?
   - Больше нет, - сказала она.
   Айдахо расстроенно заскрипел зубами.
   - Он вызывает у меня отвращение!
   - Любимый, ты не должен так говорить, - сказала Хви.
   - Ты не должна называть его любимым, - высказал Монео.
   - Ты бы, конечно, предпочел, если бы она научилась любить более объемистого и злобного, чем грезилось когда-либо любому из Харконненов, сказал Айдахо.
   Монео пожевал губами, затем сказал:
   - Владыка Лито рассказывал мне об этом злодейском старике твоих времен, Данкан. По-моему, ты не понял своего врага.
   - Он был толст, чудовищен...
   - Он был искателем ощущений, - сказал Монео. - Толщина оказалась побочным эффектом, - а затем, может быть, стала очень его устраивать, своим безобразием оскорбляя людей, - а он ведь находил радость в нанесении оскорблений.
   - Барон заглотил всего лишь несколько планет, - сказал Айдахо. - Лито заглатывает все мироздание.
   - Любимый, пожалуйста, - запротестовала Хви.
   - Пусть его разглагольствует, - сказал Монео. - Когда я был молод и невежествен, совсем как моя Сиона и этот бедный дурачок, я говорил схожие вещи.
   - Вот почему ты позволил своей дочери пойти на смерть? - осведомился Айдахо.
   - Любимый, это жестоко, - сказала Хви.
   - Данкан, склонность к истерии всегда была одним из твоих изъянов, сказал Монео. - Я предостерегаю тебя - невежество жаждет истерии. Твои гены поставляют жизненную силу, и ты можешь вдохновить некоторых Рыбословш, но ты - плохой вождь.
   - Не старайся рассердить меня, - сказал Айдахо. - Я понимаю, что мне не стоит на тебя нападать, но не заходи слишком далеко.
   Хви попыталась взять Айдахо за руку, но он руку убрал.
   - Я знаю свое место, - сказал Айдахо. - Я - полезный исполнитель. Я могу нести знамя Атридесов. Зеленое с черным на моей спине!
   - Недостойный черпает силы, подогревая свою истерию, - заметил Монео. - Искусство Атридесов - искусство править без истерии, со всей ответственностью пользоваться властью.
   Айдахо откинулся назад и встал на ноги.
   - Когда твой чертов Бог Император за что-нибудь отвечал?
   Монео уставился на захламленный стол и заговорил, не поднимая глаз.
   - Он отвечает за то, что сделал с самим собой, - тут
   Монео поглядел вверх, глаза его были ледяными. - У тебя, Данкан, нет мужества взглянуть правде в глаза, выясняя, почему он так поступил с собой!
   - А у тебя такое мужество есть? - спросил Айдахо.
   - Когда я был разгневан больше всего, - проговорил Монео, - и он увидел себя моими глазами, то спросил: "Как смеешь ты чувствовать себя оскорбленным мной?" И тогда... - у Монео дернулось горло. - Это и заставило меня в ужасе заглянуть в себя... увидеть то, что он видел, слезы заструились из глаз Монео и потекли по щекам. Во мне осталась лишь радость, что мне не предстоит сделать такой выбор... что мне можно ограничиться тем, чтобы быть его последователем.
   - Я прикасалась к нему, - прошептала Хви.
   - Значит ты знаешь? - спросил ее Монео.
   - Знаю, не видя этого, - сказала она.
   Монео проговорил тихим голосом:
   - Я чуть не умер от этого. Я... - он содрогнулся, затем поглядел на Айдахо. - Ты не должен...
   - К черту вас всех! - рассвирепел Айдахо. Он повернулся и кинулся вон из комнаты.
   Хви проводила его взглядом, на лице его было глубокое страдание.
   - О, Данкан, - прошептала она.
   - Видишь? - спросил Монео. - Ты была не права - ни ты, ни Рыбословши не приручили его. Но ты, Хви, ты способствуешь его уничтожению.
   Хви обратила к Монео свое страдальческое лицо.
   - Я больше его не увижу, - сказала она.
   Для Айдахо путь до его покоев был одним из самых тяжелых мгновений на его памяти. Он старался вообразить, что его лицо пластальная маска, полностью неподвижная и скрывающая все его внутреннее смятение. Никому из стражниц, мимо которых он проходит, нельзя разглядеть его боль. Он и не знал, что большинство из них правильно догадались о его переживаниях и испытывали к нему сострадание.
   Повидав немало с Данканами, все они научились хорошо их понимать.
   В коридоре возле своих апартаментов Айдахо наткнулся на Найлу, медленно шедшую в его сторону. Что-то в ее лице, неуверенный и потерянный вид, резко его остановило и почти вывело из внутренней сосредоточенности.
   - Друг, - спросил он, когда она оказалась лишь в нескольких шагах от него.
   Она поглядела на него, на ее квадратном лице легко было прочесть, что она явно его узнала.
   "До чего ж у нее странная внешность", подумал он.
   - Я больше не Друг, - сказала она и прошла мимо него по коридору.
   Айдахо повернулся на одном каблуке, разглядывая ее удаляющуюся спину - эти тяжелые плечи, этот тяжелый шаг, от всего веяло ощущением жуткого напряжения мускулов.
   "Для чего она выведена?", подумал он.
   Но эта мысль была мимолетна: его собственные заботы одолевали еще сильнее, чем прежде. Он широкими шагами дошел до своей двери и вошел.
   Едва оказавшись внутри, Айдахо на миг застыл, стиснув кулаки опущенных рук.
   "Я больше не привязан НИ К КАКОМУ времени", подумал он. И как же странно, что эта мысль ни капли не освобождала. Хотя, он сделал то, что освободит Хви от любви к нему. Он был изничтожен. Она скоро будет думать о нем, как о маленьком капризном дурачке, подвластном только своим собственным желаниям. Он чувствовал, как исчезает из ее непосредственных забот.
   "Этот бедный Монео!", Айдахо ощутил очертания того, что создало гибкого мажордома. "Долг и ответственность". До чего же безопасная пристань во времена трудных выборов.
   "Я когда-то был таким же, - подумал Айдахо, - но это было в другом времени".
   42
   Порой Данканы спрашивают меня, понимаю ли я
   экзотические идеи нашего прошлого? А если понимаю, то почему
   не могу объяснить? Знание, полагают Данканы, обитают только
   в особенном. Я пытаюсь втолковать им, что все слова являются
   пластичными. Идеи, запечатленные в языке, требуют именно
   этого особенного языка для их выражения. В этом самая суть
   значения, скрытого в слове ЭКЗОТИЧНОЕ. Видите, как оно
   начинает искажаться? В присутствии экзотичного по переводу
   идут судороги. Галакс, на котором я сейчас говорю,
   накладывает свой отпечаток. Это внешний каркас всех
   соотнесенностей, особенная система. Во всех системах таятся
   опасности. Системы включают в себя непроверенные верования
   их творцов. Примите систему, примите ее верования и вы
   поможете усилить сопротивление переменам. Служит ли
   какой-нибудь цели для меня втолковывать Данканам, что для
   некоторых вещей не существует языков? А-а-а-х! Но Данканы
   верят, что я владею всеми языками.
   Украденные дневники
   Два полных дня и две ночи Сиона так и не додумалась закрыть свое лицо маской, теряя с каждым выдохом драгоценную воду. Понадобилось назидание Свободных своим детям, прежде чем Сиона вспомнила слова своего отца. Лито, наконец, заговорил с ней холодным утром третьего дня их пути, когда они остановились в тени скалы на обдуваемой ветрами равнине эрга.
   - Береги каждый выдох, потому что он несет тепло и влагу твоей жизни, - сказал он.
   Он знал, что впереди будут еще три дня и три ночи эрга, пока они достигнут воды. Сейчас - их пятое утро по выходе из башни Малой Твердыни. Ночью они вошли в область невысоких песчаных наносов - не дюн, но дюны проглядывали впереди и даже остатки Хлабаньянского хребта виднелись тонкой изломанной линией на самом краю горизонта, - если знаешь, куда смотреть. Теперь Сиона убирала защитный отворот стилсьюта только для того, чтобы говорить отчетливо. И она говорила черными и кровоточащими губами.
   "У нее жажда отчаяния", - подумал он, своим чутким восприятием проверяя местность вокруг них. "Скоро она достигнет момента кризиса". Его чувства сообщали, что они до сих пор одни на краю этой равнины. Заря наступила лишь несколько минут назад, взойдя позади них. Низкий свет отражался от пыльных завес, закругляющихся, поднимающихся и ниспадающих в непрекращающемся ветре, делая их непроницаемыми для глаза. Его слух, не обращавший внимания на звук ветра, ловил сквозь него другие звуки тяжелое дыхание Сионы, шуршание небольшого песчаного оползня позади них, звук, производимый его собственным телом, передвигающимся со скрежетом по тонкому слою песка.
   Сиона убрала с лица маску, но придерживала ее рукой, чтобы быстро вернуть на место.
   - Сколько еще пройдет времени прежде, чем мы найдем воду? спросила она.
   - Три ночи.
   - Можно ли выбрать направление получше?
   - Нет.
   Она научилась ценить эту экономность, с которой Свободные передавали важную информацию. Она жадно отпила несколько капель из своего водосборного кармашка.
   Лито узнавал то, что скрывалось за ее движениями - знакомые жесты Свободных, оказавшихся в крайних условиях. Сиона теперь полностью прониклась их жизненным опытом.
   Несколько капель, бывшие в водосборном кармашке, иссякли. Он услышал, как она всасывает воздух. Застегнув отворот маски, она проговорила приглушенным голосом:
   - Я ведь не сделаю этого, верно?
   Лито заглянул в ее глаза, увидев там ту ясность мысли, которую приносит близость смерти, редко достигаемое иначе.
   Она усиливала только то, что необходимо для выживания. Да, она была уже очень глубоко в теда ри-агрими - агонии, открывающей ум. Вскоре ей придется принять то окончательное решение, которое, по ее мнению, она уже приняла. Лито понял по этим признакам, что теперь от него требуется обращаться с Сионой необыкновенно чутко. Он должен будет отвечать со всей искренностью на каждый ее вопрос, потому что в каждом вопросе таится приговор.
   - Ведь верно? - настаивала она.
   В ее отчаянности все еще был след надежды.
   - Ничего не известно наверняка, - ответил он.
   Это повергло ее в отчаяние. Это не входило в намерения Лито, но он знал, что такое часто происходит - точный, хотя и двусмысленный ответ воспринимается как подтверждение собственных глубочайших страхов.
   Она вздохнула.
   Ее приглушенный маской голос опять пытливо обратился.
   - У Тебя ведь было для меня специальное предназначение в Твоей программе выведения.
   Это не было вопросом.
   - У всех людей есть свое предназначение, - уведомил он ее.
   - Но Ты хотел моего полного согласия.
   - Верно.
   - Как Ты мог рассчитывать на согласие, зная, что я ненавижу все, связанное с Тобой? Будь со мной честен!
   - Три основания, на которых держится согласие, это - страсть, факты и сомнение. Точность и честность мало что имеют с этим общего.
   - Пожалуйста, не спорь со мной. Ты знаешь, что я умираю.
   - Я слишком тебя уважаю, чтобы спорить с тобой.
   Затем он чуть приподнял передние сегменты своего тела, пробуя ветер, который уже начинал приносить дневную жару, но для Лито все еще был слишком неуютно влажным, чтобы хорошо себя чувствовать. Он подумал о том, что чем больше приказываешь контролировать погоду, тем менее управляемой она становится. Все абсолютное приходит к своей противоположности.
   - Ты говоришь, что не споришь, но...
   - Споры закрывают двери ощущений, - сказал он, опять опускаясь всем телом на землю. - За ними всегда замаскировано насилие. Если спор продолжается слишком долго, то всегда приводит к насилию. У меня нет по отношению к тебе жестоких намерений.
   - Что Ты имеешь в виду - страсть, факты и сомнение?
   - Страсть сводит участников друг с другом. Факты определяют пределы их диалога. Сомнение становится каркасом для вопросов.
   Она подошла поближе и поглядела ему прямо в лицо с расстояния меньше, чем в метр.
   "Как же странно, - подумал он, - что ненависть может быть так неразрывно смешана с надеждой, страхом и благоговением".
   - Ты мог бы спасти меня?
   - Есть такой способ.
   Она кивнула, и он понял, что она пришла к неправильному выводу.
   - Ты хочешь заключить сделку, получив взамен мое согласие! обвинила она его.
   - Нет.
   - Если я выдержу Твое испытание...
   - Это не мое испытание.
   - А чье же?
   - Наших общих предков.
   Сиона опустилась и присела на холодную скалу, погрузившись в молчание, еще не готовая попросить об остановке для отдыха под краем его теплого переднего сегмента. Лито показалось, будто ему слышится тихий всхлип, зреющий в ее горле. Сомнения в ней теперь заработали, она начинает задумываться, действительно ли он соответствует ее образу Завершенного Тирана. Она поглядела на него с той жестокой ясностью, которая теперь стала в ней проявляться. - Что заставляет Тебя делать то, что Ты делаешь?
   Вопрос был хорошо поставлен. И он ответил:
   - Моя обязанность - спасти людей.
   - Каких людей?
   - Мое определение намного шире определений всех других - даже определения Бене Джессерит, воображающих будто они определили, что это такое - быть человеком. Я обращаюсь к вечной нити всего человечества, как его ни определяй.
   - Ты пытаешься мне сказать... - рот у нее слишком пересох, чтобы говорить. Она постаралась накопить слюну. Он увидел движение под ее лицевой маской. Хотя вопрос ее очевиден, и он не стал ждать.
   - Без меня теперь не было бы людей - нигде и никаких. И тропа к этому исчезновению много кошмарней, чем ты можешь вообразить даже в самых диких фантазиях.
   - Твое, якобы, ясновидение, - насмешливо откликнулась она.
   - Золотая тропа пребывает открытой, - сказал он.
   - Я Тебе не доверяю!
   - Потому что мы не подобны друг другу?
   - Да!
   - Но мы взаимозависимы.
   - Какая у Тебя есть надобность во мне?
   "Ага, крик юности, неуверенной в надежности своего положения". Он почувствовал силу тайных уз зависимости, и заставил себя быть жестким. "Зависимость порождает слабость"!
   - Ты и есть Золотая Тропа, - сказал он.
   - Я?
   Это был едва слышный шепот.
   - Ты прочла дневники, что украла у меня, - сказал он. - В них есть я, но в чем есть ты? Посмотри на то, что я создал, Сиона. А ты, ты не создала ничего, кроме самой себя.
   - Опять и опять плутни со словами!
   - Я страдаю не от того, что мне поклоняются, Сиона. Я страдаю от того, что меня никогда не оценивают правильно. Может быть... нет, я не осмеливаюсь возлагать на тебя надежду.
   - Какова цель этих дневников?
   - Их записывает икшианское устройство, и они будут найдены в один очень далекий от нас день. Тогда они заставят людей думать.
   - Икшианское устройство? Ты открыто отрицаешь Джихад?
   - В этом тоже есть урок.
   - Что эти машины делают на самом деле?
   - Они увеличивают число того, что мы можем производить не думая. Сделанное не думая - это и есть настоящая опасность. Погляди, как долго ты шла через эту пустыню, не думая о своей лицевой защитной маске.
   - Ты мог бы меня предостеречь!
   - Увеличив твою зависимость от меня.
   Она мгновение пристально на него глядела, затем спросила:
   - Почему Тебе хочется, чтобы я командовала Твоими Рыбословшами?
   - Ты - женщина из рода Атридесов, изобретательная и способная на независимое мышление. Ты можешь быть правдивой просто ради правды, как ты ее понимаешь. Ты была выведена и воспитана для того, чтобы командовать что означает свободу от зависимости.
   Ветер крутил вокруг них песок и пыль, пока она взвешивала его слова.
   - А если я соглашусь, Ты спасешь меня?
   - Нет.
   Она была настолько уверена в противоположном ответе, что ей понадобилось довольно много времени, прежде чем она осознала это единственное слово. В это время ветер слегка утих, открыв через дюны перспективу на остатки Хабаньянского хребта. Воздух внезапно наполнился тем холодом, который так же похищает влагу из плоти, как это делает самое жаркое солнце. Частью сознания
   Лито отметил, что это неполадки в контроле погоды.
   - Нет?
   Она была и озадачена, и возмущена.
   - Я не заключаю сделок на жизнь и смерть с людьми, которым должен доверять.
   Она медленно покачала головой, так и не отрывая взгляда от его лица.
   - Что Тебя заставит меня спасти?
   - Меня ничто не заставит это сделать. Почему ты думаешь, что я могу сделать для тебя то, что ты не можешь сделать для меня? Это не путь о взаимозависимости.
   Ее плечи поникли.
   - Если я не могу заключить с тобой сделку или заставить тебя...
   - Значит, ты должна выбрать что-то другое.
   "До чего чудесно наблюдать взрывообразный рост сознания", подумал он: настолько ясно отражался этот процесс на выразительном лице Сионы. Впившись в его лицо полыхающим взором, она словно пыталась до конца постичь его мысли. В ее приглушенном голосе зазвучала новая сила.
   - Ты бы мне все о себе поведал - даже о каждой слабости?
   - Как бы ты поступил с тем, что я дал тебе в открытую, не заставляя выкрадывать?
   Жесткий утренний свет лежал на ее лице.
   - Я ничего тебе не обещаю!
   - А я и не требую.
   - Но Ты дашь мне... воду, если я попрошу?
   - Не просто воду.
   Она кивнула.
   - Я - из рода Атридесов.
   Перед Рыбословшами не скрывали, опасность спайса грозившую Атридесам, особую генетическую уязвимость этого рода. Сиона знает и откуда берется спайс, и что он может с ней сделать.
   Преподаватели Школ Рыбословш никогда не подводили Лито и небольшие добавки меланжа в сухой паек Сионы уже сделали свое дело.
   - Эти маленькие завивающиеся отворотики по сторонам моего лица, сказал он. - Легонько пощекочи пальцем один из них, и он выделит капли влаги, насыщенной эссенцией спайса.
   Он увидел понимание в ее глазах. В ней заговорила та память, что на сознательном уровне стала бы жизнями-памятями производной многих поколений, через которые чуткая восприимчивость Атридесов все увеличивалась и увеличивалась.
   Даже требовательность жажды Сионы не могла ее перебороть.
   Чтобы облегчить ей миновать кризис, он рассказал ей о детях Свободных, охотившихся за песчаной форелью на краю оазиса и высасывавших ее влагу, мгновенно восстанавливающую силы. - Но я - из рода Атридесов, повторила она.
   - Устная История повествует об этом правдиво, - сказал он. - Значит, я могу от этого умереть.
   - Таково испытание.
   - Ты сделаешь из меня настоящую Свободную!
   - Как еще ты сумеешь научить своих потомков выживанию в пустыне, когда меня не станет?
   Она отстегнула маску, ее лицо оказалось на расстоянии ладони от его лица. Потом она протянула палец и коснулась одного из завиточков, окаймлявшей его лицо рясы.
   - Легонько пощекочи, - проговорил он.
   Не его голосу повиновалась ее рука - чему-то, говорившему внутри нее самой. Движения ее пальцев были точными, находящими отклик в памятях Лито - теми, что передаются из поколения к поколению... сохраняя все навыки, всю правду и ложь жизни. Он немного развернулся и искоса поглядел на ее лицо, такое близкое. На краю завиточка начали появляться бледно-голубые капли. Потянуло густым запахом корицы, Сиона наклонилась к каплям. Он увидел поры ее носа, движения ее впитывающего влагу языка.
   Вскоре она отошла - не вполне насытясь, но руководствуясь осторожностью и подозрительностью - совсем как это бывало с Монео. "Каков отец - такова и дочь".
   - Через сколько времени он начнет действовать? - спросила она. - Он уже действует.
   - Я имею ввиду...
   - Через минуту или около того.
   - Я ничего Тебе за это не должна!
   - Я и не потребую никакой платы.
   Она застегнула защитную маску на своем лице.
   Он увидел, как в ее глазах появилась молочная поволока отрешенности. Не спрашивая разрешения, она похлопала по его переднему сегменту, требуя, чтобы он изогнул свою плоть теплым ГАМАКОМ. Он повиновался. Она устроилась на плавном изгибе. Если он до предела скашивал глаза вниз, ему было ее видно. Глаза Сионы оставались открытыми, но больше она не видела этой местности. Она резко дернулась и затрепетала, как маленькое умирающее животное, он знал этот опыт, но не мог ни на йоту его изменить. Жизни-памяти предков не войдут в ее сознание, но навечно останутся с ней ясность зрения, слуха, обоняния, запахи механизмов-охотников, запахи крови и внутренностей, люди, хоронящиеся в песке, зарывающиеся в песок с единственной мыслью, что нет им спасения... и непрестанно надвигается эта механическая охота... все ближе, и ближе и ближе... все громче и громче!
   Всюду ищет Сиона, везде натыкается на одно и то же. Нигде ни единой лазейки. Он ощутил, как жизнь отливает от нее.
   "Сражайся с тьмой, Сиона!" - именно так всегда поступают Атридесы. Они сражаются за жизнь. И она сейчас сражается за жизнь - не только свою, но и других. Он ощущал, однако, как тускнеет ее сознание... ужасный отток жизненной силы. Она погружается все глубже и глубже во тьму, намного глубже, чем кто-либо когда-либо. Он стал мягко ее покачивать убаюкивающим движением переднего сегмента. Это или тонкая жаркая нить решимости, или все вместе, взяло верх. Вскоре после полудня ее тело затрепетало, как будто переходя из транса в естественный сон. Лишь порой затрудненный выдох вырывался эхом ее видений. Лито, убаюкивающе мягко, ее покачивал.
   Сможет ли она вообще вернуться из таких глубин? Он ощущал в ней живые реакции, успокаивавшие ее. В ней есть сила!
   Она пробудилась к концу дня, сразу угодив в охватившую все вокруг мертвую тишь. Ритм ее дыхания сменился, ее глаза резко открылись. Она поглядела на него, затем выскользнула из своего ГАМАКА, и, встав спиной к Лито, простояла почти час в безмолвных размышлениях.
   В свое время Монео поступил точно так же. Новая модель поведения в этих новых Атридесах. Некоторые из предыдущих напускались на него с высокопарными речами. Другие пятились от него, спотыкались и смотрели в глаза, заставляя его следовать за ними, корчились, с трудом ползли через КАМЕШКИ. Некоторые из них опускались на корточки и смотрели в землю. Никто из них не поворачивался к нему спиной. Лито находил возникновение этой новой реакции обнадеживающей приметой.