Херберт Фрэнк. Бог - император Дюны

   Айдахо не отрывал взгляда от Монео.
   - Каковы твои действительные намерения, Монео? Неужели ты не удовлетворишь моего любопытства?
   - Любопытство сохраняло жизнь многим людям, когда все прочее уже не годилось, - сказал Монео. - Я стараюсь помочь тебе, Данкан. Я никогда прежде не делал такого.
   44
   Потребовалось почти тысяча лет, чтобы пыль всепланетной
   пустыни Дюны покинула атмосферу, чтобы ее связали вода и
   почва. На Арракисе уже двадцать пять сотен лет не ведали
   ветра, именуемого ПЕСКОДЕРОМ. Всего лишь одна такая буря
   могла нести двадцать миллиардов тонн пыли, поднятой ветром.
   Небо от этого часто казалось серебряным. Свободные говорили:
   "Пустыня - это хирург, срезающий прочь твою кожу, чтобы
   обнажить то, что под ней". Планета и люди были
   многочисленны. Были видны слои. Мой Сарьер - лишь отдаленное
   эхо того, что было. Сегодня пескодером должен быть я.
   Украденные дневники
   - Ты услал их в Туоно, не посоветовавшись со мной? До чего же ты меня удивляешь, Монео! Впервые за очень долгое время ты повел себя настолько независимо.
   Монео стоял в сумрачном центре подземелья приблизительно в десяти шагах от Лито, склонив голову, применяя все известные ему способы унять дрожь, понимая при этом, что все его внутренние усилия Бог Император способен разглядеть как ладони, прочесть Монео, как открытую книгу. Уже почти полночь. Лито заставлял своего мажордома ждать и ждать.
   - Я очень надеюсь, что не оскорбил моего Владыку, - сказал Монео.
   - Ты повеселил меня, но я не поощряю тебя за это. В последнее время я не могу отделить забавное от печального.
   - Прости меня, Владыка, - прошептал Монео.
   - Что есть то прощение, о котором ты просишь? Всегда ли есть необходимость подвергать себя суду? Разве не может твой мир просто СУЩЕСТВОВАТЬ?
   Монео поднял взгляд на это устрашающее лицо внутри рясы чужеродной плоти. "Он одновременно и корабль, и буря. Закат существует в самом себе." Монео ощутил себя на самой грани ужасающих откровений. Глаза Бога Императора проникали в него, вонзаясь и обжигая.
   - Владыка, чего Ты от меня добиваешься?
   - Твоей веры в самого себя.
   С ощущением, будто у него вот-вот что-то разорвется внутри, Монео произнес:
   - Значит, тот факт, что я не посоветовался с тобой до...
   - Наконец-то до тебя дошло, Монео. Когда к власти стремятся ничтожные души, они сперва разрушают ту веру в самих себя, которая имеется у других.
   Для Монео эти слова прозвучали уничтожающе. Он уловил в них и обвинение и признание вины. Он ощутил, как ускользает из его рук то устрашающее, но бесконечно желанное, что он прочувствовал. Он попытался найти слова, чтобы вернуть это, но ничего не приходило на ум. Может, если он спросит Бога Императора...
   - Владыка, если бы Ты только мог поделиться со мной своими мыслями по поводу...
   - Мои мысли, произнесенные, исчезают!
   Лито грозным взором поглядел на Монео. Как же странно посажены глаза мажордома над ястребиным Атридесовским носом - лицо строгого ритма, а глаза вольного стиха. Слышит ли Монео это ритмическое биение пульса: "Молки идет! Молки идет! Молки идет!?"
   Монео хотелось закричать от муки. То, что он ощущал прежде, все ушло! Он поднес обе руки ко рту.
   - Твое мироздание - это песочные часы, - обвинил его Лито. - Почему ты стараешься направить песок вспять?
   Монео опустил грудь и вздохнул.
   - Желаешь ли ты услышать о приготовлениях к свадьбе, Владыка?
   - Не надоедай мне! Где Хви?
   - Рыбословши готовят ее для...
   - Советовался ты с ней насчет приготовлений?
   - Да, Владыка.
   - Она их одобрила?
   - Да, Владыка, но она обвинила меня в том, что меня больше интересует количество деятельности, чем ее качество.
   - Разве это не прекрасно, Монео? Она заметила смуту среди Рыбословш?
   - По-моему, да, Владыка.
   - Их смущает мысль о моем браке.
   - Вот почему я отослал этого Данкана прочь, Владыка.
   - Ну разумеется поэтому, а Сиону - с ним, для того, чтобы...
   - Владыка, я знаю, ты ее испытал, и она...
   - Она ощущает Золотую Тропу также глубоко, как и ты, Монео.
   - Тогда почему же я страшусь ее, Владыка?
   - Потому что ты ставишь рассудок превыше всего.
   - Мой рассудок не говорит мне о причинах моего страха!
   Лито улыбнулся. Словно в дутые кости играешь внутри бесконечного шара. Эмоции Монео - чудесный спектакль, театр только для нынешней сцены. Насколько же близко он подошел к краю, даже не заметив этого!
   - Монео, почему ты настойчиво стремишься рвать кусочки от бесконечности! - спросил Лито. - Когда ты видишь полный спектр, разве тебе хочется, чтобы одного цвета была в нем больше всех остальных?
   - Владыка, я Тебя не понимаю!
   Лито закрыл глаза. Он слышал этот крик уже бессчетное количество раз. Лица сливались до того, что становились неразличимы. Он открыл глаза, стирая возникавшие перед его мысленным взором образы.
   - Пока будет жив хоть один человек, чтобы их видеть, цвета не превратятся в одномерные трупы, даже если, Монео, умрешь сам.
   - Как это понимать, Владыка?
   - Непрерывность, отсутствие конца, Золотая Тропа.
   - Но Ты видишь то, чего не видим мы, Владыка!
   - Потому что ты отказываешься!
   Монео поник подбородком на грудь.
   - Владыка, я знаю, в своем развитии Ты выше всех нас. Вот почему мы Тебе поклоняемся и...
   - Черт тебя побери, Монео!
   Монео рывком вскинул голову и в ужасе воззрился на Лито.
   - Цивилизации рушатся, когда их силы превосходят их религии! - сказал Лито. - Почему ты этого не видишь? Хви это видит.
   - Она икшианка, Владыка. Может быть, она...
   - Она Рыбословша! Она была ей от рождения. Она рождена, чтобы служить мне. Нет! - Монео попробовал заговорить и Лито поднял одну из своих крохотных ручонок. - Рыбословши встревожены, потому что я называл их моими невестами, а теперь они видят чужую, непрошедшую Сиайнок, но все же лучше их самих.
   - Как это может быть, когда твои Рыбо...
   - Что это ты говоришь? Каждый из нас является в этот мир, уже зная, кто он таков и что ему предназначено делать.
   Монео открыл рот - и закрыл его, ничего не произнеся.
   - Малые дети знают, - сказал Лито. - Лишь после того, как взрослые запутают их, дети начинают прятать свое знание даже от самих себя. Монео! Раскрой самого себя!
   - Владыка, я не могу! - эти слова с усилием вырвались из Монео. Он трепетал от муки. - У меня нет Твоих сил, Твоего всеведения...
   - Достаточно!
   Монео умолк. Его всего трясло.
   Лито заговорил с ним успокаивающе.
   - Все в порядке, Монео. Я попросил от тебя слишком много, и теперь мне понятно твое утомление.
   Дрожь Монео понемногу унялась. Он задышал глубокими жадными вдохами.
   Лито сказал:
   - В нашем свадебном обряде Свободных нужно кое-что изменить.
   Мы воспользуемся не водяными кольцами моей сестры Ганимы, а водяными кольцами моей матери.
   - Кольца госпожи Чани, Владыка? Но где ее кольца?
   Лито перекрутился своей тушей на тележке и указал на пересечение двух пещерообразных ответвлений слева от себя, где тусклым светом были освещены самые первые погребальные ниши Атридесов на Арракисе.
   - В ее гробнице, в первой нише. Ты извлечешь эти кольца, Монео, и принесешь их на церемонию.
   Монео поглядел через сумрачное расстояние подземелья.
   - Владыка... не будет ли святотатством...
   - Ты забываешь Монео, кто во мне живет, - и дальше, голосом Чани. - С моими водяными кольцами я могу делать что хочу!
   Монео оробел.
   - Да, Владыка, я доставлю их в деревню Табор, когда...
   - В деревню Табор? - своим обычным голосом вопросил Лито. - Но я передумал. Моя свадьба состоится в деревне Туоно!
   45
   Большинство цивилизаций основываются на трусости. Так
   легко развиваться, обучая трусости. Понижаешь те стандарты,
   которые порождают мужество. Ограничиваешь волю. Регулируешь
   аппетиты. Загораживаешь горизонты. Каждый шаг определяешь
   законом. Отрицаешь существование хаоса. Учишь детей медленно
   дышать. Укрощаешь.
   Украденные дневники
   При первом же близком взгляде на деревню Туоно Айдахо остановился в омерзении. И ЭТО - обиталище Свободных?
   Отряд Рыбословш увез их из Твердыни на рассвете. Айдахо и Сиона забрались в большой орнитоптер, сопровождали его два сторожевых корабля поменьше. Летели они медленно, и полет занял почти три часа. Они приземлились почти в километре от деревни возле плоского круглого ангара из пластикового камня, отделенного от деревни старыми дюнами, чью форму удерживали посадки бедной травы и несколько жестких кустарников. Пока они шли на посадку, стена позади деревни, казалось, становилась все выше и выше, а деревня словно съеживалась перед такой безмерностью.
   - Музейным Свободным вообще не позволено мараться внепланетными технологиями, - объяснила им Найла, когда эскорт запер топтеры в низком ангаре. Одна из Рыбословш уже рысцой припустила к Туоно, сообщить об их прибытии. На протяжении почти всего полета Сиона безмолвствовала, но ее устремленный на Найлу изучающий взгляд был полон скрытой напряженности.
   Пока они шли по залитым солнцем дюнам, Айдахо пытался вообразить, будто вернулся в прежние дни. Сквозь растения виднелся песок, а в ложбинках между дюн - выжженная земля, желтая трава, похожая на колючие кустарники. Три стервятника кружили в поднебесье, широко распахнув свои крылья с косыми вырезами на кончиках - "парящий поиск", как раньше называли это Свободные. Айдахо пытался рассказать это Сионе, шедшей рядом с ним. Надо тревожиться только тогда, когда пожиратели падали идут на снижение.
   - Мне рассказывали о стервятниках, - холодным голосом ответила она.
   Айдахо заметил испарину над ее верхней губой. Над отрядом, плотно сомкнутым вокруг них витал отдающий спайсом запах пота.
   Его воображение не справлялось с задачей спрятать все различия между нынешним и прошлым. Сомнительные стилсьюты современного производства, выданные им, были больше показными, чем для эффективного сохранения воды в теле. Ни один истинный Свободный никогда не доверил бы жизнь такому стилсьюту - даже здесь, где в воздухе пахло находящейся совсем близко водой. И Рыбословши отряда Найлы не соблюдали молчания, свойственного передвижениям Свободных - они, словно дети, без умолку болтали между собой.
   Сиона тяжело вышагивала рядом с ним, угрюмо отстраненная, ее взгляд часто устремлялся на широкую мускулистую спину Найлы, размашисто шагавшую впереди всех.
   "Что же связывает этих двоих?" - подивился Айдахо. Найла, казалось, предана Сионе до глубины души, ловит каждое слово Сионы, повинуется любому капризу, только Сиона молви...
   Кроме того, что Найла не отступит от приказов, которые привели их сюда, в деревню Туоно. И все же, Найла склонялась перед Сионой, называла ее командующей. Что-то очень глубокое связывало этих двоих, что-то будившее в Найле благоговение и страх.
   Наконец, они добрались до склона, спускающегося к деревне и к Стене за ней. При взгляде с воздуха Туоно предстала группкой прямоугольничков, отсвечивающих там, куда не доходила тень Стены. Вблизи, однако, она теперь предстала сборищем ветхих лачуг, не просто разрушающихся, но обдуманной декорацией, намеренно и целенаправленно бьющей на жалость. В глинобитные стены были вкраплены сплетенные в узоры кусочки сверкающих минералов и металла. Потрепанное зеленое знамя трепетало на металлическом шесте над самым большим строением. Порывистый ветерок доносил до ноздрей Айдахо запах мусора и невычищенных выгребных ям. Главная улица деревеньки тянулась прямо перед отрядом через песок и скудную растительность, встречая входящих рваной кромкой разбитого покрытия.
   Делегация, обряженная в плащи, вместе с отправленной вперед Найлой Рыбословшей поджидала их возле здания под зеленым флагом. Айдахо насчитал в делегации восемь человек, все мужчины и все в одинаковых плащеобразных одеяниях Свободных из темно-коричневого материала. Под капюшоном одного из встречающих можно было разглядеть зеленую головную повязку это, без сомнения, наиб. В стороне ждали дети с букетами цветов. Женщины под черными капюшонами стояли позади, в переулочках. На Айдахо вся эта сцена произвела донельзя унылое впечатление.
   - Ну что ж, давай пройдем через это, - сказала Сиона.
   Найла кивнула и повела отряд по склону вниз на улицу. Сиона и Айдахо так и шли в нескольких шагах позади нее. Остальные чуть поотстали и двигались следом, теперь умолкнув, и оглядываясь вокруг с нескрываемым любопытством.
   Когда Найла приблизилась к делегации, человек с зеленой головной повязкой шагнул вперед и поклонился. Движения его были старческими, но Айдахо видел, что он совсем не стар, едва достиг среднего возраста, щеки гладкие и без морщин. На сплющенном носу не было шрамов от дыхательных трубок - А его глаза! Их явно различимые зрачки не затоплены всепоглощающей синевой спайсомана. И глаза его - карие! Карие глаза у Свободного!
   - Меня зовут Гарун, - сказал мужчина, когда Найла остановилась перед ним. - Я наиб этого места. От имени Свободных, добро пожаловать в Туоно.
   Найла указала через плечо на Сиону и Айдахо, остановившихся прямо за ней.
   - Приготовлены ли квартиры для ваших гостей?
   - Мы, Свободные, известны своим гостеприимством, - сказал Гарун. Все готово.
   Айдахо фыркнул на кислые запахи и звуки этого местечка. Он заглянул в открытые окна облицованного плитками здания справа. И над этим парит знамя Атридесов? В окне он увидел аудиторию с низким потолком, невысокий помост с небольшой раковиной для оркестра, темно-бордовые ряды сидений, ковры на полу. От всего этого так и несло театральной декорацией, развлекаловкой для туристов.
   Шаркающий звук шагов заставил Айдахо вновь поглядеть на дорогу. К делегации со всех сторон устремились дети, протягивая грязными ручками букеты ярких красных цветов. Цветы были подвядшими.
   Гарун обратился к Сионе, правильно распознав золотые разводы офицерши Рыбословш на ее мундире.
   - Желаете ли вы увидеть представление наших ритуалов Свободных? спросил он. - Музыку, может быть? Танец?
   Найла приняла цветы от ребенка, понюхав букет, чихнула.
   Другой сорванец протянул цветы Сионе, подняв на нее широко раскрытые глаза. Она приняла цветы, не взглянув на ребенка. Айдахо просто отмахнулся от детей, когда они приблизились к нему. Они замешкались, затем поглядели на него и врассыпную заспешили к остальным.
   Гарун обратился к Айдахо.
   - Если ты дашь им несколько монеток, они не будут тебе докучать.
   Айдахо содрогнулся. Неужели таково нынче воспитание детей Свободных?
   Гарун опять перенес внимание на Сиону и стал объяснять ей планировку деревни. Найла прислушивалась к нему.
   Айдахо прошелся по улице, заметив, как все стреляют в него глазами, отводя их, едва он взглянет. Он чувствовал себя глубоко оскорбленным внешними украшениями зданий, ни одно из них не скрывало свидетельств упадка. Он заглянул в открытый вход в аудиторию. За увядающими цветами и заискивающим голосом Гаруна угадывается, что Туоно отчаянно борется за ежедневное существование. В другое время и на другой планете это была бы ослиная деревушка - подпоясанные веревками крестьяне, напирающие со своими прошениями. Он расслышал хнычущие и просящие интонации в голосе Гаруна. Это не Свободные! Эти несчастные создания живут на обочине, стараясь сохранить осколки древней целостности. И все равно, потерянная реальность все больше и больше ускользает из их рук. Что же Лито здесь сотворил? Эти МУЗЕЙНЫЕ Свободные потеряны для всего, кроме скудного существования и бессмысленного заучивания старых слов, которых не только не понимают, но даже не могут правильно произнести!
   Вернувшись к Сионе, Айдахо пригляделся к покрою коричневой одежды Гаруна, заметил, как она узка, явно из-за необходимости экономить материю. Под робой проглядывал серый лоснящийся стилсьют - ни один настоящий Свободный никогда бы не стал так сильно выставлять свой стилсьют под солнечный свет. Айдахо поглядел на остальных членов делегации, заметил, что и они не менее скаредны с материей для своих одежд. Это говорило об их душевном складе. Такие одежды не дозволяли размашистых жестов, свободы движений. Узкие и сковывающие одеяния говорят о характере целого народа! В нем вспыхнуло отвращение, он резко ступил вперед и распахнул плащ Гаруна, чтобы увидеть стилсьют. В точности как он и подозревал! Стилсьют был еще одной подделкой - ни рукавов, ни ножных насосов!
   Когда Айдахо отдернул плащ, Гарун отпрянул, схватив рукоять ножа, висевшего у него на поясе.
   - Эй! Что ты делаешь? - раздраженно воскликнул Гарун. - Не смей так прикасаться к Свободному!
   - Это ты-то Свободный? - осведомился Айдахо. - Я жил со Свободными. Я сражался на их стороне против Харконненов! Я умер вместе со Свободными! А ты? Ты - мошенник!
   Костяшки пальцев Гаруна побелели на рукоятке ножа. Он обратился к Сионе.
   - Кто этот человек?
   Ответила ему Найла:
   - Это Данкан Айдахо.
   - Гхола? - Гарун поглядел на лицо Айдахо. - Мы никогда здесь не видели ни одного из твоих подобий.
   Айдахо почувствовал, как его обуревает почти непреодолимое желание очистить это место, даже если это будет стоить ему жизни, покончить с бесконечной повторяемостью жалкого существования тех, кто ему, вроде бы, должен быть глубоко безразличен.
   "Да, устаревшая модель!" Но это - не Свободные.
   - Выхвати свой нож или убери с него руку, - сказал Айдахо. Гарун отдернул руку от ножа.
   - Это не настоящий нож, - проговорил он. - Этот просто для вида, голос его стал жалким. - Но у нас есть настоящие ножи, даже крисножи. Они заперты в музейных витринах для лучшей сохранности.
   Айдахо не смог с собой совладать. Он запрокинул голову и расхохотался. Сиона улыбнулась, но Найла стала задумчивой, и весь отряд Рыбословш пододвинулся к ним поближе, образовав вокруг них настороженный круг.
   Смех произвел на Гаруна странный эффект: он склонил голову и крепко сплел пальцы рук; но Айдахо успел заметить, как они дрожат. Когда Гарун опять посмотрел вперед, то взгляд его, устремленный на Айдахо, был суров. Айдахо резко протрезвел. Словно жестоким сапогом втоптали "я" Гаруна в пугливое раболепие, а в глазах - настороженное выжидание. Почему-то, Айдахо, сам не умея объяснить, вспомнил цитату из Оранжевой Католической библии, и спросил себя:
   "Те ли это смиренные, что переживут нас всех и унаследуют мироздание?"
   Гарун прокашлялся и сказал:
   - Может быть, гхола Данкан Айдахо посмотрит наши обычаи, и ритуалы и вынесет о них суждение?
   Айдахо устыдился этой молящей просьбы. Он проговорил, не задумываясь:
   - Я научу вас любым обычаям Свободных, которые только знаю, - он поднял взгляд и увидел, что Найла сурово хмурится. - Это поможет мне скоротать время, - сказал он. - И кто знает? Может быть, это вернет что-то от истинных Свободных на эту землю.
   Сиона проговорила:
   - Нам нет надобности играть в старые культовые игры! Отведите нас в наши квартиры.
   Найла смущенно склонила голову и проговорила, не глядя на Сиону:
   - Командующая, есть то, что я не осмелилась тебе сообщить..
   - Что ты должна удостовериться, что мы остаемся в этом вонючем местечке? - взорвалась Сиона.
   - Ох, нет! - Найла поглядела в лицо Сионы. - Куда вы сможете отсюда деться? Через Стену перебраться нельзя и, в любом случае, за ней только река. С другой стороне - Сарьер. Ох, нет... это кое-что другое, - Найла покачала головой.
   - Не тяни! - резко обрубила Сиона.
   - Мне отдан строжайший приказ, командующая, который я не осмелюсь нарушить, - Найла взглянула на остальных членов отряда, затем опять на Сиону. - Ты и... Данкан Айдахо должны быть поселены вместе.
   - Это приказ моего отца?
   - Госпожа командующая, мне сообщили, что это повеление самого Бога Императора, а мы не осмеливаемся пойти против него.
   Сиона во все глаза поглядела на Айдахо.
   - Ты помнишь мое предостережение, Айдахо, когда мы в последний раз разговаривали в Твердыне?
   - Мои руки - мои, что захочу, то ими и сделаю, - огрызнулся Айдахо. И, по-моему, хватит тебе сомневаться, захочу я чего-нибудь или нет!
   Она отвернулась от него, коротко ему кивнув, и поглядела на Гаруна.
   - Какое имеет значение, где мы будем спать в этом отвратительном местечке? Отведите нас на наши квартиры.
   Айдахо нашел реакцию Гаруна восхитительной - повернув к гхоле лицо, закрытое капюшоном Свободного, он заговорщицки подмигнул Айдахо. И только после этого Гарун повел их за собой по грязной улочке.
   46
   Какова непосредственнейшая опасность моему правлению? Я
   вам поведаю. Это - истинный провидец, человек, представший
   перед Богом с полным осознанием того, перед кем он
   предстоит. Экстаз провидчества высвобождает энергию, которая
   сродни энергии секса - ей нет дела ни до чего, кроме
   творения. Один акт творения может быть очень похож на
   другой. Все зависит от видения.
   Украденные дневники
   Лито лежал без тележки на верхнем крытом балконе башни Малой Твердыни, охваченный раздражением, происходившим из-за вызванных необходимостью задержек, отсрочивавших день его свадьбы с Хви Нори. Он пристально поглядел на юго-запад. Где-то там, за темнеющим горизонтом, Данкан, Сиона и их попутчики уже шесть дней провели в деревне Туоно.
   "Все эти задержки - из-за меня", - подумал Лито. - "Я сам сменил место проведения свадьбы, заставив бедного Монео переделывать уже все готовое."
   А теперь еще, конечно, и это дело с Молки.
   Необходимость этого невозможно объяснить Монео, шаги которого слышались сейчас в центральной палате верхних покоев башни. Он переживает, что ему пришлось покинуть свой командный пост, откуда он руководил приготовлениями к празднеству. Монео всегда так беспокоится!
   Лито глядел на заходящее солнце - оно плыло низко над горизонтом, подернутое тусклыми оранжевыми тонами недавно прошедшей бури. К югу за Сарьером сгущались дождевые тучи. Перед тем Лито молча смотрел на дождь, и длилось это, казалось, без начала и конца.
   На угрюмом сером небе распухали тучи, отчетливо виднелась каждая струя дождя. Лито почувствовал, как окутывают его незваные воспоминания. Это настроение было слишком тяжело стряхнуть с себя и, даже не думая, он пробормотал памятные ему строки древнего стихотворения.
   - Ты заговорил, Владыка? - голос Монео раздался совсем близко от Лито. Всего лишь поведя глазами, Лито увидел преданного мажордома, стоящего во внимательном ожидании.
   Лито перевел на галакс процитированные им строки:
   "Соловей гнездится в сливовом дереве, но что ему делать, когда подует ветер?"
   - Это вопрос, Владыка?
   - Старый вопрос. Ответ прост. Пусть соловей держится своих цветков.
   - Я не понимаю, Владыка.
   - Перестань нести банальности, Монео. Меня раздражает, когда ты этим занимаешься.
   - Прости, Владыка.
   - Что еще я могу поделать? - Лито пристально вгляделся в удрученное лицо Монео. - Что бы еще ни значило сделанное нами, Монео, мы закладываем основы хорошего театра.
   Монео воззрился на лицо Лито.
   - Владыка?
   - Обряды религиозных празднеств в честь Вакха стали зародышем греческого театра, Монео. Религия часто ведет к театрализации. Благодаря нам, у людей будет чудесный театр, - Лито опять оглянулся и поглядел на юго-западную часть горизонта.
   Теперь там ветер собирал тучи. Лито представил, что слышит, гонимый со свистом по дюнам песок, но это было лишь резонирующее безмолвие верхней палаты башни, тишь, и лишь слабый до нельзя посвист ветра проступает за ней.
   - Облака, - прошептал он. - Мне бы вновь - чашу лунного света, да древнее море, приливающее к моим ногам, цепляющиеся к меркнущему небу перья облаков, сине-серый плащ, окутывающий плечи и ржущих по близости лошадей.
   - Государь встревожен, - проговорил Монео.
   Сострадание в его голосе болью откликнулось в Лито.
   - Яркие тени всех моих прошлых, - сказал Лито. - Они никогда не оставят меня в покое. Я прислушиваюсь к утешительному звуку, к закатному перезвону колоколов над городком и он говорит мне только, что я - звук и душа этого места.
   Башню окутала тьма, пока он произносил эти слова. Вокруг них сразу автоматически зажегся свет. Лито устремил взгляд туда, где тонкий дынный ломоть первой луны плыл поверх облаков, освещенный оранжевым отсветом планеты, на фоне которого тенью дорисовывалась полная окружность спутника.
   - Владыка, почему мы сюда пришли? - спросил Монео. - Почему Ты мне не скажешь?
   - Я хотел насладиться твоим изумлением, - сказал Лито. Скоро вон там приземлится лайнер Космического Союза. Мои Рыбословши доставят мне Молки.
   Монео сделал быстрый вдох и на секунду задержал дыхание, перед тем, как выдохнуть.
   - Дядя... Хви? Тот самый Молки?
   - Ты удивлен, что никак об этом не был предупрежден, - сказал Лито.
   Монео почувствовал, как его пробрало ознобом.
   - Владыка, когда Ты желаешь сохранить что-то в тайне от...
   - Монео? - Лито говорил мягким убеждающим тоном. - Я знаю, что Молки предлагал тебе большие искушения, чем кто-либо...
   - Владыка, я никогда...
   - Знаю, Монео, - сказано все тем же мягким тоном. - Но неожиданность изумления пробудила твои воспоминания. Теперь ты готов на все, чего бы я от тебя ни потребовать.
   - Что... что, Государь...
   - Возможно, нам надо будет избавиться от Молки. Он представляет проблему.
   - Как, я? Ты хочешь, чтобы я...
   - Возможно.
   Монео сглотнул, затем сказал:
   - Преподобная Мать...
   - Антеак мертва. Она хорошо мне служила, но она мертва. Произошла яростнейшая битва, когда мои Рыбословши напали на... на то МЕСТО, где скрывался Молки.