Страница:
Он склонил голову, стараясь сохранять спокойствие.
Тишину базилики нарушал лишь шорох шагов и едва слышный шепот, но ответа Лазарис так и не услышал. Наконец, после часа ожидания, он поднял голову и посмотрел на своих спутников.
Доминикус продолжал молиться, сложив руки на груди. Лестер застывшим взглядом смотрел на алтарь, и на лице его отразилось отчаяние.
Лазарис бросил на своих помощников взгляд, полный надежды, но оба священника лишь покачали головами. Главный священник Терреанфора вздохнул и с трудом поднялся на ноги — сказывался его преклонный возраст.
— Ладно, дети мои, — тихо сказал он. — Давайте покинем базилику и пройдемся по городу. Быть может, мы найдем кого-нибудь из высшего священства, кто нам поможет. Только не называйте своих имен, иначе вскорости о нас узнает Талквист.
Его помощники кивнули и последовали за Лазарисом к выходу.
Как только они покинули базилику, перед глазами у них ярко вспыхнул металл. Наконечник копья остановился на волосок от лица Лазариса.
— Ты главный священник Терреанфора? — резко спросил страж. — Это ты вошел в город под чужим именем?
Лазарис всегда был скромным и стеснительным человеком. Посмотрев солдату в глаза, он молча кивнул.
— Тогда следуйте за мной, — хрипло приказал стражник.
Четверо его помощников окружили священников, а те хоть и сверкнули глазами, но промолчали и, склонив головы под капюшонами плащей, последовали за солдатами.
С каждым днем он все дальше углублялся в промерзшие поля, шагая по нетронутому снегу в глубь континента. Своим примитивным разумом он понимал, что в населенных районах ему следует прятаться, чтобы его не заметили. Но сейчас, когда он рыскал по землям к юго-востоку от Наварна, его окружали либо широкие открытые пространства, либо густой лес, страх стал отступать, и он быстро шагал все дальше и дальше.
Поднимавшийся от земли холод вызывал у него раздражение, он чувствовал себя как ребенок, которого заставили спуститься с материнских колен. Он по-прежнему ощущал биение сердца земли и тепло, таившееся под снежным покровом, но тот покой, который он испытывал, когда шагал по теплому песку, исчез, а на смену ему пришли гнев и жажда насилия.
Ненависть.
Он не нуждался ни в сне, ни в пище, ибо сама земля питала его посредством Живого Камня, из которого было высечено его тело. А кроме того, в нем горел темный огонь, наследие демонического отца, и этот огонь выжигал камень, создавая на его поверхности прочную, как сама земля, корку.
Как его воля.
А под земной корой драконица ощутила, как меняется эхо ее имени.
«Эээээээээннннннннннннвииииииииииииииннннннн!»
Ее глаза широко раскрылись в темноте. Эхо, за которым она следовала так долго, продвигаясь сквозь пласты Земли, прозвенело чисто и ясно прямо у нее над головой — значит, она достигла того места, где было произнесено ее имя и куда она так долго и мучительно стремилась.
Звук, ради которого она преодолела такие огромные расстояния, был немного странным — он вибрировал, словно проходил сквозь воду. Драконица прислушалась внимательнее и пришла к выводу, что до нее доходит эхо озера, образованного ключами, прохладными и темными. И это озеро находилось над ней. Сердце драконицы забилось быстрее, нетерпение росло, подпитываясь мечтами о скорой и жестокой мести.
Призвав на помощь всю мощь своих гигантских мускулов, драконица пробила слои камня и, набирая скорость и разъяряясь, устремилась к поверхности.
К сладкой мести.
28
29
Тишину базилики нарушал лишь шорох шагов и едва слышный шепот, но ответа Лазарис так и не услышал. Наконец, после часа ожидания, он поднял голову и посмотрел на своих спутников.
Доминикус продолжал молиться, сложив руки на груди. Лестер застывшим взглядом смотрел на алтарь, и на лице его отразилось отчаяние.
Лазарис бросил на своих помощников взгляд, полный надежды, но оба священника лишь покачали головами. Главный священник Терреанфора вздохнул и с трудом поднялся на ноги — сказывался его преклонный возраст.
— Ладно, дети мои, — тихо сказал он. — Давайте покинем базилику и пройдемся по городу. Быть может, мы найдем кого-нибудь из высшего священства, кто нам поможет. Только не называйте своих имен, иначе вскорости о нас узнает Талквист.
Его помощники кивнули и последовали за Лазарисом к выходу.
Как только они покинули базилику, перед глазами у них ярко вспыхнул металл. Наконечник копья остановился на волосок от лица Лазариса.
— Ты главный священник Терреанфора? — резко спросил страж. — Это ты вошел в город под чужим именем?
Лазарис всегда был скромным и стеснительным человеком. Посмотрев солдату в глаза, он молча кивнул.
— Тогда следуйте за мной, — хрипло приказал стражник.
Четверо его помощников окружили священников, а те хоть и сверкнули глазами, но промолчали и, склонив головы под капюшонами плащей, последовали за солдатами.
* * *
Чем суровее становилась зима, тем тверже закалялась воля Фарона.С каждым днем он все дальше углублялся в промерзшие поля, шагая по нетронутому снегу в глубь континента. Своим примитивным разумом он понимал, что в населенных районах ему следует прятаться, чтобы его не заметили. Но сейчас, когда он рыскал по землям к юго-востоку от Наварна, его окружали либо широкие открытые пространства, либо густой лес, страх стал отступать, и он быстро шагал все дальше и дальше.
Поднимавшийся от земли холод вызывал у него раздражение, он чувствовал себя как ребенок, которого заставили спуститься с материнских колен. Он по-прежнему ощущал биение сердца земли и тепло, таившееся под снежным покровом, но тот покой, который он испытывал, когда шагал по теплому песку, исчез, а на смену ему пришли гнев и жажда насилия.
Ненависть.
Он не нуждался ни в сне, ни в пище, ибо сама земля питала его посредством Живого Камня, из которого было высечено его тело. А кроме того, в нем горел темный огонь, наследие демонического отца, и этот огонь выжигал камень, создавая на его поверхности прочную, как сама земля, корку.
Как его воля.
А под земной корой драконица ощутила, как меняется эхо ее имени.
«Эээээээээннннннннннннвииииииииииииииннннннн!»
Ее глаза широко раскрылись в темноте. Эхо, за которым она следовала так долго, продвигаясь сквозь пласты Земли, прозвенело чисто и ясно прямо у нее над головой — значит, она достигла того места, где было произнесено ее имя и куда она так долго и мучительно стремилась.
Звук, ради которого она преодолела такие огромные расстояния, был немного странным — он вибрировал, словно проходил сквозь воду. Драконица прислушалась внимательнее и пришла к выводу, что до нее доходит эхо озера, образованного ключами, прохладными и темными. И это озеро находилось над ней. Сердце драконицы забилось быстрее, нетерпение росло, подпитываясь мечтами о скорой и жестокой мести.
Призвав на помощь всю мощь своих гигантских мускулов, драконица пробила слои камня и, набирая скорость и разъяряясь, устремилась к поверхности.
К сладкой мести.
28
Эвермер, Неприсоединившиеся государства
Роскошная карета, в которой ехали Гвидион Наварн и его опекун, начала замедлять ход.
Молодой герцог подождал, пока экипаж остановится, осторожно отвел в сторону тяжелую шторку и выглянул наружу. Соленые брызги залетели внутрь кареты вместе с кристалликами льда, обжигая кожу. Он опустил шторку и вопросительно посмотрел на лорда-маршала, сидевшего напротив.
Визит в Тириан, царство лиринского леса, королевой которого номинально считалась Рапсодия, прошел успешно. Анборн старался держаться в стороне, поскольку лирины все еще не могли забыть о Намерьенской войне и помирились с Анборном только по просьбе королевы. В результате Гвидиону во время своего первого официального визита пришлось полагаться исключительно на себя. Впрочем, ему очень помог Риал, наместник Рапсодии.
Гвидион с удовольствием бродил по удивительным улицам города Тириана, столицы, спрятанной в сердце зеленого леса и окруженной поразительными защитными сооружениями и поднятыми на деревья дорогами, скрывающимися в густой листве. Он ощутил давно позабытое чувство удивления, разглядывая тропы, по которым путешествовали люди и лесные животные, не мешая друг другу. Отец Гвидиона всегда любил лиринов и поддерживал с ними дружеские отношения, и юноша с радостью принимал ответную любовь жителей Тириана, стройных темноглазых людей, открывших для него свои дома, укрепления, дворцы и зимние сады.
Ему ужасно не хотелось покидать Тириан, но, после того как со всеми формальностями было покончено, Гвидион попрощался с Риалом и другими лиринскими сановниками, сообщив им, что теперь он намерен посетить Минсит и Эвермер, находившиеся на нейтральных землях, которые носили название Неприсоединившихся государств. Именно такие инструкции он получил от Анборна. Гвидион с радостью принял подарки, а в ответ по совету Рапсодии преподнес Риалу превосходное кандеррское бренди и хрусталь. Затем Гвидион встретился с лордом-маршалом, который с нетерпением дожидался отъезда, — ведь они еще не добрались до главной цели своего путешествия.
Они находились в пути двенадцать дней, и все это время Анборн и Гвидион почти не разговаривали. Лорд-маршал о чем-то размышлял, глядя в окошко кареты блестящими ярко-голубыми глазами, возможно, вспоминал о кровавых сражениях, в которых ему довелось участвовать. Гвидион почтительно молчал.
— Мы уже на территории Эвермера? — неуверенно спросил Гвидион.
Анборн коротко кивнул.
Гвидион еще раз отодвинул шторку.
Он вновь увидел море, с шумом набегающее на берег, волны разбивались о старый деревянный причал. В гавани стояло около дюжины кораблей различных размеров, многие из них были сильно потрепаны в жестоких схватках с безжалостными штормами. Из гавани в ближайший портовый городок, лучшие дни которого остались в прошлом, вела неровная дорога.
После долгого неловкого молчания Гвидион вежливо кашлянул.
— Э-э… лорд-маршал, почему мы здесь остановились? Мне казалось, вас интересует Сорболд?
Анборн перевел пристальный взгляд голубых глаз на Гвидиона.
— Мы здесь потому, что Эвермер известен своими борделями, — хмыкнул он. — А это важная часть образования любого молодого человека.
На лбу Гвидиона выступил пот.
— Я… я не знал, что у вас такие планы, — запинаясь, пробормотал он. — Кроме того, разве подобных заведений нет в Роланде?
— Что верно, то верно, — лениво ответил Анборн, вновь выглядывая в окно. — К тому времени, когда я сочту, что ты получил вполне приемлемое образование, ты будешь знаком со всеми, отсюда и до центральной части континента. — Он заметил, как побледнел юный герцог, и удивленно заморгал. — И вовсе не в качестве клиента, юный глупец, хотя, будь ты постарше, в этом не было бы ничего дурного. Бордели являются превосходным источником информации. К тому же в случае нужды лучшего убежища просто не найти. Я множество раз прятался от врагов в борделях.
— Так вот для чего мы сюда приехали? Вы рассчитываете получить информацию о Сорболде в борделях Эвермера?
Анборн нахмурился, выглянул в окно и крикнул капитану эскорта, сопровождавшего карету:
— Остановитесь! Приведите двух лошадей. Мы с молодым герцогом намерены дальше двигаться самостоятельно. Пока нас не будет, вы можете по очереди посетить порт.
На лице капитана появилась широкая улыбка.
— Слушаюсь, милорд.
Анборн скупо улыбнулся в ответ.
— Только не макайте свои фитильки в прогорклое масло, — сердито добавил Анборн. — Все, что вам доводилось слышать о борделях Эвермера, справедливо, так что не забудьте потом помыться, если не хотите разжиться вшами, которых полно у местных матросов. Ты меня понял?
— Да, сэр.
— Хорошо. Мы вернемся через неделю.
Анборн закрыл окошко кареты. Наклонившись, он вытащил из-под сиденья узел с одеждой и бросил Гвидиону.
— Нам не стоит привлекать к себе внимание достойных жителей Эвермера, — пояснил он, показывая на крест, который красовался на груди Гвидиона. — Нам не нужен скандал.
Он вытащил второй узел и принялся переодеваться.
Вскоре им привели пару оседланных коней. Гвидион с сомнением посмотрел, как стражники помогли Анборну устроиться на лошади, а потом и сам вскочил в седло. Лорд-маршал твердой рукой направил лошадь в сторону города, и Гвидион последовал за ним, не представляя, что их ждет в ближайшем будущем.
Как только они скрылись за холмом, Анборн оглянулся через плечо и, убедившись, что стражники их не видят, свернул на восток. Гвидион старался не отставать.
— Значит, мы не поедем в Эвермер? — воскликнул он, пришпоривая своего скакуна.
— Сожалею, что разочаровал тебя, но сейчас мы направляемся в Гант, — крикнул Анборн, оглянувшись назад. — Если наши гвардейцы будут думать, что мы развлекаемся со шлюхами, они не станут болтать о нашем отъезде.
— Ах вот оно что, — ответил Гвидион.
Он хотел показать, что разочарован, но не сумел скрыть облегчения. Мысль о том, что ему придется брать уроки у шлюх портового города, вызывала у него ужас, тем более что Анборн славился своими амурными похождениями.
Они молча ехали по покрытой инеем траве вдоль берега моря на восток, этими дорогами теперь редко пользовались, и они успели основательно зарасти. Суда гораздо чаще причаливали в порту Минсита, находившегося западнее, поскольку Тириан был более приятным соседом, чем Сорболд.
Увечье Анборна не позволяло им долго находиться в седле, однако Гвидион всякий раз радовался, когда герой намерьенов предлагал сделать привал. Гвидион не привык к таким дальним переходам, а потому искренне приветствовал каждую остановку и охотно помогал Анборну сойти с лошади. Пара часов возле наскоро разведенного костра, еще час — занятия с Тайстериском, и они вновь садились на коней и отправлялись в путь к своей истинной цели.
Всякий раз, когда Гвидион вытаскивал из ножен свой почти невидимый клинок, он ощущал, как стихает ветер, словно воздух ожидал его команды. Анборн, безусловно, видел смущение Гвидиона, но сознательно его игнорировал. Он с самого начала заставлял молодого герцога надевать повязку на глаза, чтобы тот учился чувствовать оружие, не тратя попусту время на бессмысленные попытки разглядеть невидимый клинок. И с каждым днем юноша чувствовал себя все увереннее. В его сознании вновь и вновь звучали слова Акмеда:
«Помни, что ты владеешь оружием, не позволяй ему овладеть твоей волей».
Сорболд был большим государством с протяженными границами, которые охранялись не слишком тщательно, хотя Анборн не раз повторял, что после смерти вдовствующей императрицы число солдат, стоящих на страже рубежей своей страны, заметно увеличилось. Добравшись до границы, они потратили почти целый день, чтобы найти место, где двое всадников могли бы незаметно проникнуть в Сорболд.
Ночью, когда Анборн убедился, что никакой случайный патруль их не потревожит, они устроились на ночлег среди развалин заброшенной таверны, когда-то находившейся на одном из самых оживленных торговых трактов Сорболда. Анборн решил, что им не следует разжигать костер, поэтому они набросили попоны на лошадей, а сами улеглись рядом друг с другом, чтобы было потеплее, и накрылись одеялами.
Гвидион лежал на жесткой земле и в бледном лунном свете наблюдал за человеком, которым восхищался больше всех других людей, за исключением, быть может, своего отца. Обычно Анборн был более оживленным, но сейчас, когда он меланхолично поглаживал рукой грубое одеяло, Гвидиону показалось, что он загрустил.
— Оно принадлежало Шрайку, — пробормотал лорд-маршал и провел мозолистой ладонью по изрядно вытертой поверхности.
Гвидион ничего не ответил. Шрайк был одним из самых надежных воинов Анборна, его адъютантом и, возможно, самым близким другом. Он принадлежал к первому поколению намерьенов, суровый, сварливый старик, которого Гвидион так и не сумел понять. Юноша ждал, чувствуя, что Анборн хотел сказать нечто большее, но сделает это только в том случае, если Гвидион не будет его торопить. Через несколько мгновений его терпение было вознаграждено.
Анборн смотрел на холодное небо сквозь дыры в прохудившемся потолке, пытаясь найти на нем знакомые звезды.
— Вечная жизнь ничто без вечной молодости, — наконец проговорил он. — Когда Шрайк покинул Серендаир, он был уже немолодым человеком. То божество, которое наградило намерьенов продолжительной жизнью, должно быть, обладало извращенным чувством юмора, приговорив множество людей к долгой старости.
Гвидион молча кивнул. Анборн не упоминал о Шрайке с момента его смерти — старый воин погиб, когда Рапсодия попала в засаду.
Глаза Анборна сверкали в темноте.
— Я всегда разрешал ему разжечь костер, потому что он ужасно мерз. Матросы… — Он насмешливо фыркнул. — Тощие, жилистые морские крысы способны стоять под штормовым ветром, срывающим с костей кожу, — по сравнению с этим пронизывающим ветром наш нынешний ночлег подобен тропическому раю, — но стоит им оказаться на суше, как они начинают дрожать, словно больные котята.
Гвидион тихонько рассмеялся.
— Ваш брат Ллаурон был моряком, не так ли? Тем не менее он прекрасно чувствовал себя на суше даже в холодные дни.
Он попытался выбросить из головы жуткие воспоминания, которые он по неосторожности вызвал: лицо верховного жреца во время кровавой резни, устроенной по наущению демона во время предыдущего зимнего карнавала, — он стоит посреди открытой всем ветрам равнины и призывает чудовищных волков восстать из снега и атаковать отряд врага.
Глаза Анборна сузились.
— Ллаурон всегда был драконом в большей степени, чем Эдвин и я. Близость к разным стихиям была ему, по-видимому, необходима, хотя и наносила вред его близким — главным образом моему бесполезному племяннику, твоему крестному отцу. И только к лучшему, что он решил отказаться от человеческого тела и слиться со стихиями в обличье дракона. Это самый лучший исход для всех. И пусть эфир принесет ему умиротворение.
Гвидион молчал, рассчитывая, что Анборн продолжит, но лорд-маршал больше ничего не сказал. Наконец молодой герцог согрелся под одеялом и крепко заснул.
А как только серый утренний свет проник в их убежище, они вновь продолжили путешествие.
Роскошная карета, в которой ехали Гвидион Наварн и его опекун, начала замедлять ход.
Молодой герцог подождал, пока экипаж остановится, осторожно отвел в сторону тяжелую шторку и выглянул наружу. Соленые брызги залетели внутрь кареты вместе с кристалликами льда, обжигая кожу. Он опустил шторку и вопросительно посмотрел на лорда-маршала, сидевшего напротив.
Визит в Тириан, царство лиринского леса, королевой которого номинально считалась Рапсодия, прошел успешно. Анборн старался держаться в стороне, поскольку лирины все еще не могли забыть о Намерьенской войне и помирились с Анборном только по просьбе королевы. В результате Гвидиону во время своего первого официального визита пришлось полагаться исключительно на себя. Впрочем, ему очень помог Риал, наместник Рапсодии.
Гвидион с удовольствием бродил по удивительным улицам города Тириана, столицы, спрятанной в сердце зеленого леса и окруженной поразительными защитными сооружениями и поднятыми на деревья дорогами, скрывающимися в густой листве. Он ощутил давно позабытое чувство удивления, разглядывая тропы, по которым путешествовали люди и лесные животные, не мешая друг другу. Отец Гвидиона всегда любил лиринов и поддерживал с ними дружеские отношения, и юноша с радостью принимал ответную любовь жителей Тириана, стройных темноглазых людей, открывших для него свои дома, укрепления, дворцы и зимние сады.
Ему ужасно не хотелось покидать Тириан, но, после того как со всеми формальностями было покончено, Гвидион попрощался с Риалом и другими лиринскими сановниками, сообщив им, что теперь он намерен посетить Минсит и Эвермер, находившиеся на нейтральных землях, которые носили название Неприсоединившихся государств. Именно такие инструкции он получил от Анборна. Гвидион с радостью принял подарки, а в ответ по совету Рапсодии преподнес Риалу превосходное кандеррское бренди и хрусталь. Затем Гвидион встретился с лордом-маршалом, который с нетерпением дожидался отъезда, — ведь они еще не добрались до главной цели своего путешествия.
Они находились в пути двенадцать дней, и все это время Анборн и Гвидион почти не разговаривали. Лорд-маршал о чем-то размышлял, глядя в окошко кареты блестящими ярко-голубыми глазами, возможно, вспоминал о кровавых сражениях, в которых ему довелось участвовать. Гвидион почтительно молчал.
— Мы уже на территории Эвермера? — неуверенно спросил Гвидион.
Анборн коротко кивнул.
Гвидион еще раз отодвинул шторку.
Он вновь увидел море, с шумом набегающее на берег, волны разбивались о старый деревянный причал. В гавани стояло около дюжины кораблей различных размеров, многие из них были сильно потрепаны в жестоких схватках с безжалостными штормами. Из гавани в ближайший портовый городок, лучшие дни которого остались в прошлом, вела неровная дорога.
После долгого неловкого молчания Гвидион вежливо кашлянул.
— Э-э… лорд-маршал, почему мы здесь остановились? Мне казалось, вас интересует Сорболд?
Анборн перевел пристальный взгляд голубых глаз на Гвидиона.
— Мы здесь потому, что Эвермер известен своими борделями, — хмыкнул он. — А это важная часть образования любого молодого человека.
На лбу Гвидиона выступил пот.
— Я… я не знал, что у вас такие планы, — запинаясь, пробормотал он. — Кроме того, разве подобных заведений нет в Роланде?
— Что верно, то верно, — лениво ответил Анборн, вновь выглядывая в окно. — К тому времени, когда я сочту, что ты получил вполне приемлемое образование, ты будешь знаком со всеми, отсюда и до центральной части континента. — Он заметил, как побледнел юный герцог, и удивленно заморгал. — И вовсе не в качестве клиента, юный глупец, хотя, будь ты постарше, в этом не было бы ничего дурного. Бордели являются превосходным источником информации. К тому же в случае нужды лучшего убежища просто не найти. Я множество раз прятался от врагов в борделях.
— Так вот для чего мы сюда приехали? Вы рассчитываете получить информацию о Сорболде в борделях Эвермера?
Анборн нахмурился, выглянул в окно и крикнул капитану эскорта, сопровождавшего карету:
— Остановитесь! Приведите двух лошадей. Мы с молодым герцогом намерены дальше двигаться самостоятельно. Пока нас не будет, вы можете по очереди посетить порт.
На лице капитана появилась широкая улыбка.
— Слушаюсь, милорд.
Анборн скупо улыбнулся в ответ.
— Только не макайте свои фитильки в прогорклое масло, — сердито добавил Анборн. — Все, что вам доводилось слышать о борделях Эвермера, справедливо, так что не забудьте потом помыться, если не хотите разжиться вшами, которых полно у местных матросов. Ты меня понял?
— Да, сэр.
— Хорошо. Мы вернемся через неделю.
Анборн закрыл окошко кареты. Наклонившись, он вытащил из-под сиденья узел с одеждой и бросил Гвидиону.
— Нам не стоит привлекать к себе внимание достойных жителей Эвермера, — пояснил он, показывая на крест, который красовался на груди Гвидиона. — Нам не нужен скандал.
Он вытащил второй узел и принялся переодеваться.
Вскоре им привели пару оседланных коней. Гвидион с сомнением посмотрел, как стражники помогли Анборну устроиться на лошади, а потом и сам вскочил в седло. Лорд-маршал твердой рукой направил лошадь в сторону города, и Гвидион последовал за ним, не представляя, что их ждет в ближайшем будущем.
Как только они скрылись за холмом, Анборн оглянулся через плечо и, убедившись, что стражники их не видят, свернул на восток. Гвидион старался не отставать.
— Значит, мы не поедем в Эвермер? — воскликнул он, пришпоривая своего скакуна.
— Сожалею, что разочаровал тебя, но сейчас мы направляемся в Гант, — крикнул Анборн, оглянувшись назад. — Если наши гвардейцы будут думать, что мы развлекаемся со шлюхами, они не станут болтать о нашем отъезде.
— Ах вот оно что, — ответил Гвидион.
Он хотел показать, что разочарован, но не сумел скрыть облегчения. Мысль о том, что ему придется брать уроки у шлюх портового города, вызывала у него ужас, тем более что Анборн славился своими амурными похождениями.
Они молча ехали по покрытой инеем траве вдоль берега моря на восток, этими дорогами теперь редко пользовались, и они успели основательно зарасти. Суда гораздо чаще причаливали в порту Минсита, находившегося западнее, поскольку Тириан был более приятным соседом, чем Сорболд.
Увечье Анборна не позволяло им долго находиться в седле, однако Гвидион всякий раз радовался, когда герой намерьенов предлагал сделать привал. Гвидион не привык к таким дальним переходам, а потому искренне приветствовал каждую остановку и охотно помогал Анборну сойти с лошади. Пара часов возле наскоро разведенного костра, еще час — занятия с Тайстериском, и они вновь садились на коней и отправлялись в путь к своей истинной цели.
Всякий раз, когда Гвидион вытаскивал из ножен свой почти невидимый клинок, он ощущал, как стихает ветер, словно воздух ожидал его команды. Анборн, безусловно, видел смущение Гвидиона, но сознательно его игнорировал. Он с самого начала заставлял молодого герцога надевать повязку на глаза, чтобы тот учился чувствовать оружие, не тратя попусту время на бессмысленные попытки разглядеть невидимый клинок. И с каждым днем юноша чувствовал себя все увереннее. В его сознании вновь и вновь звучали слова Акмеда:
«Помни, что ты владеешь оружием, не позволяй ему овладеть твоей волей».
Сорболд был большим государством с протяженными границами, которые охранялись не слишком тщательно, хотя Анборн не раз повторял, что после смерти вдовствующей императрицы число солдат, стоящих на страже рубежей своей страны, заметно увеличилось. Добравшись до границы, они потратили почти целый день, чтобы найти место, где двое всадников могли бы незаметно проникнуть в Сорболд.
Ночью, когда Анборн убедился, что никакой случайный патруль их не потревожит, они устроились на ночлег среди развалин заброшенной таверны, когда-то находившейся на одном из самых оживленных торговых трактов Сорболда. Анборн решил, что им не следует разжигать костер, поэтому они набросили попоны на лошадей, а сами улеглись рядом друг с другом, чтобы было потеплее, и накрылись одеялами.
Гвидион лежал на жесткой земле и в бледном лунном свете наблюдал за человеком, которым восхищался больше всех других людей, за исключением, быть может, своего отца. Обычно Анборн был более оживленным, но сейчас, когда он меланхолично поглаживал рукой грубое одеяло, Гвидиону показалось, что он загрустил.
— Оно принадлежало Шрайку, — пробормотал лорд-маршал и провел мозолистой ладонью по изрядно вытертой поверхности.
Гвидион ничего не ответил. Шрайк был одним из самых надежных воинов Анборна, его адъютантом и, возможно, самым близким другом. Он принадлежал к первому поколению намерьенов, суровый, сварливый старик, которого Гвидион так и не сумел понять. Юноша ждал, чувствуя, что Анборн хотел сказать нечто большее, но сделает это только в том случае, если Гвидион не будет его торопить. Через несколько мгновений его терпение было вознаграждено.
Анборн смотрел на холодное небо сквозь дыры в прохудившемся потолке, пытаясь найти на нем знакомые звезды.
— Вечная жизнь ничто без вечной молодости, — наконец проговорил он. — Когда Шрайк покинул Серендаир, он был уже немолодым человеком. То божество, которое наградило намерьенов продолжительной жизнью, должно быть, обладало извращенным чувством юмора, приговорив множество людей к долгой старости.
Гвидион молча кивнул. Анборн не упоминал о Шрайке с момента его смерти — старый воин погиб, когда Рапсодия попала в засаду.
Глаза Анборна сверкали в темноте.
— Я всегда разрешал ему разжечь костер, потому что он ужасно мерз. Матросы… — Он насмешливо фыркнул. — Тощие, жилистые морские крысы способны стоять под штормовым ветром, срывающим с костей кожу, — по сравнению с этим пронизывающим ветром наш нынешний ночлег подобен тропическому раю, — но стоит им оказаться на суше, как они начинают дрожать, словно больные котята.
Гвидион тихонько рассмеялся.
— Ваш брат Ллаурон был моряком, не так ли? Тем не менее он прекрасно чувствовал себя на суше даже в холодные дни.
Он попытался выбросить из головы жуткие воспоминания, которые он по неосторожности вызвал: лицо верховного жреца во время кровавой резни, устроенной по наущению демона во время предыдущего зимнего карнавала, — он стоит посреди открытой всем ветрам равнины и призывает чудовищных волков восстать из снега и атаковать отряд врага.
Глаза Анборна сузились.
— Ллаурон всегда был драконом в большей степени, чем Эдвин и я. Близость к разным стихиям была ему, по-видимому, необходима, хотя и наносила вред его близким — главным образом моему бесполезному племяннику, твоему крестному отцу. И только к лучшему, что он решил отказаться от человеческого тела и слиться со стихиями в обличье дракона. Это самый лучший исход для всех. И пусть эфир принесет ему умиротворение.
Гвидион молчал, рассчитывая, что Анборн продолжит, но лорд-маршал больше ничего не сказал. Наконец молодой герцог согрелся под одеялом и крепко заснул.
А как только серый утренний свет проник в их убежище, они вновь продолжили путешествие.
29
Высокий худощавый мужчина с поредевшими седыми волосами, в рясе священника поджидал трех своих собратьев из Сорболда у двери особняка Патриарха, куда их привели стражники. Не скрывая неудовольствия, он предложил им войти, жестом отпустил стражников и закрыл тяжелые двери. Лазарис узнал Грегори, главного священника Лиантаара, базилики эфира. Этот невзрачный на первый взгляд мужчина являлся одним из самых высокопоставленных священников в иерархии служителей патриархальной веры, выше его были только Благословенные и сам Патриарх. Лазарис проходил у него обучение в тихих кельях Терреанфора, перед тем как получил свой сан. Грегори охотно делился тайнами веры с пятью новыми священниками, решившими посвятить свою жизнь служению земле и Создателю, но сейчас он был недоволен своим бывшим подопечным.
Лазарис прекрасно понимал, что чувствует Грегори.
Маленькие глазки главного священника Лиантаара горели от ярости.
— Ты презренный идиот, — прошипел он Лазарису с такой злостью, что с его губ сорвались брызги слюны. — Как ты посмел нарушить Цепь Молитвы? И если у тебя хватает дерзости, чтобы обращаться прямо к Создателю, откуда в тебе столько безрассудства, чтобы делать это в базилике Патриарха? Неужели тебе не приходило в голову, что он это почувствует и что ты помешаешь его ежедневному обращению к Создателю?
— Я… я сожалею, отец, — прошептал Лазарис, который только теперь начал понимать всю серьезность своего преступления. — Я… был в отчаянии и не мог ясно мыслить.
— Глава базилики стихий не имеет права на такие ошибки! — сердито воскликнул Грегори. — Невозможно даже представить себе, к каким печальным последствиям это может привести. Да и что ты вообще здесь делаешь? Глава храма стихий не имеет права его покидать. — Он придвинулся совсем близко к трепещущему Лазарису и нанес последний, сокрушительный удар. — Думаю, ты понимаешь, что глупое потворство своим безрассудным желаниям будет стоить тебе поста. Уверен, регент будет недоволен, когда узнает, что нам придется готовить нового главу Терреанфора перед самой церемонией его коронации. Надеюсь, ты привел свои дела в порядок.
Лазарис сглотнул, а оба его спутника побледнели.
— Вы лишаете меня моего поста? — дрожащим, едва различимым голосом спросил Лазарис.
— Пожалуйста, отец, мы не можем вернуться обратно, — выпалил Лестер.
Однако Грегори остановил его протесты, подняв руку.
— Его святейшество приказал, чтобы вас задержали до той поры, пока не будет исправлен вред, нанесенный вашим вопиющим пренебрежением к главным догматам нашей веры, — надменно изрек главный священник Лиантаара. — Следуйте за мной, вы будете находиться в монастырской часовне, где не сможете творить свои неправедные молитвы.
Три священника подавленно последовали за Грегори по длинным темным коридорам мраморного особняка, они не замечали ни старинных гобеленов, висящих на стенах, ни тяжелых бронзовых жаровен, в которых курились благовония. Они шли по бесконечным переходам, мимо бесчисленных одинаковых арочных проемов, пока Грегори не остановился перед массивной дверью из красного дерева. Распахнув ее, он презрительно указал внутрь.
За дверью находилась маленькая часовня с простым алтарем и скамьями без спинок. Над алтарем висел небольшой барельеф с изображением серебряной звезды Патриархии, больше никаких украшений в часовне не было.
— Ждите здесь, — приказал Грегори.
Как только священники вошли внутрь, он решительно захлопнул за ними дверь.
Казалось, прошла вечность, а священники все еще ждали, сидя на твердых деревянных скамьях, молча размышляя о своем будущем. Лишенное окон помещение не позволяло определить, когда закончилось утро и начался день, тем не менее они могли следить за ходом времени по изменяющемуся сиянию серебряной звезды над алтарем. Наконец дверь открылась, и вошел мрачный Грегори.
Следом за ним появился еще один человек. Он был почти на голову выше главы Лиантаара и одет в серебряную мантию с вытканной на ней такой же звездой, что сияла над алтарем. Возраст посеребрил его волосы, но не вызывало сомнений, что в молодости они были светлыми. Длинная борода слегка завивалась на концах, а глаза были чистыми и голубыми, как безоблачное летнее небо. Он слегка взмахнул рукой в приветственном жесте, и на пальце сверкнуло простое платиновое кольцо с большим овальным камнем необычайной чистоты. Три священника сразу же опустились перед ним на колени.
Патриарх знаком попросил Грегори закрыть дверь, а потом обратил свой внимательный взгляд на коленопреклоненных священников.
— Встаньте, — приказал он. — Мне не нравится, когда люди вашего сана опускаются на колени не для молитвы.
Лестер и Доминикус помогли Лазарису встать. Пожилой священник дрожал, его лицо побледнело от волнения. Много лет назад он имел честь видеть Патриарха, который крайне редко появлялся на людях, во время церемонии рукоположения Найлэша Моусы, ставшего Благословенным Сорболда. Тогда Патриархом был хрупкий человек с венцом редких седых волос на почти лысой голове, и его согбенное возрастом тело с трудом выдерживало вес тяжелых одеяний.
Новый Патриарх, Константин, который возглавил церковь всего несколько лет назад, ничем не походил на своего предшественника. И хотя он прожил немало лет, он держался так, словно в прошлом был солдатом или атлетом. Широкие плечи не согнулись под бременем лет, а гордо поднятая голова придавала ему величие, хотя на лице не было ни малейших признаков высокомерия.
Будучи главным священником Терреанфора, Лазарис всегда помогал Благословенному Найлэшу Моусе, когда Патриарх наносил официальные визиты в Сорболд. В первый раз решался вопрос, кто возглавит церковь после смерти старого Патриарха. Константин выступил вперед уже после того, как все остальные кандидаты были отвергнуты Весами. И Весы выбрали его — чаша, на которой стоял Константин, поднялась высоко вверх. Лазарис знал, что эту сцену он не забудет никогда. Во второй раз Патриарх прибыл в Джерна'Сид на похороны вдовствующей императрицы и ее сына, наследного принца Вишлу, которые умерли почти одновременно. А после траурной церемонии с помощью Весов выбрали нового императора, и выбор древнего инструмента пал на Талквиста.
Патриарх поднял руку в благословении, и священники почтительно склонили головы. Затем глава патриархальной религии жестом предложил им сесть. Священники смущенно повиновались.
— Должен признать, я удивлен, что вы живы, — из Сорболда нам сообщили, что несколько дней назад все священники, и глава базилики Терреанфора погибли в ужасном пожаре, охватившем монастырь и особняк на Ночной горе. Благословенный Сорболда немедленно покинул наш совет и отправился домой, и я не совсем понимаю, почему вы трое не занимаетесь в Джерна'Сиде подготовкой погребальной церемонии. Скажи мне, Лазарис, почему ты решил прийти сюда и сотворить свою молитву.
Священник поднялся на ноги и подошел к Патриарху.
— Пусть Создатель превратит меня в пепел, если мой язык произнесет хоть одно слово лжи, — запинаясь, заговорил он. — Ваше святейшество, двое этих людей подтвердят то, что я сейчас расскажу. Талквист, регент и будущий император Сорболда, сознательно грабит и оскверняет святые места нашей родины, и прежде всего базилику Терреанфора.
Глаза Патриарха сузились, лицо помрачнело.
— Как грабит? — резко спросил он.
— По его приказу, — продолжал Лазарис, щеки которого покрылись румянцем стыда. — И при моей вынужденной помощи.
Патриарх сделал глубокий вдох, его голубые глаза загорелись холодным огнем, но он ничего не сказал, дожидаясь, пока Лазарис закончит свой рассказ.
— Много лет назад Талквист был послушником в Терреанфоре, а я — его наставником. — Лазарис выпрямил спину, однако голос его дрожал. — Как я узнал много позже, он готовился стать священником вовсе не потому, что услышал зов Единого Бога, а из-за того, что нуждался в сведениях, чтобы решить загадку, которая давно его мучила. В песках Побережья Скелетов он нашел некий предмет, раковину или чешуйку, фиолетового цвета с неровными краями. На его поверхности выгравировано изображение трона в окружении рун, которых я никогда ранее не видел. Он занимался под моим началом в надежде найти в наших священных книгах какие-то упоминания об этом предмете. Когда Талквист понял, что у нас нет интересующей его информации, он покинул храм и вернулся лишь через десятилетия, чтобы стать императором.
Патриарх, ставший еще более внимательным, заметил:
— У меня создалось впечатление, что Талквист не хотел становиться императором и сами Весы высказались в пользу купцов, проигнорировав притязания армии и аристократии. К тому же Талквист был выбран при множестве свидетелей, в том числе и правителей соседних государств.
Лазарис с трудом сглотнул.
— Да, такое впечатление создалось у многих, ваше святейшество, — нервно согласился он, — поскольку Талквист именно к этому и стремился. Он вернулся в Терреанфор всего за несколько дней до смерти вдовствующей императрицы и наследного принца и попросил у меня маленький кусочек Живого Камня из базилики. — Он содрогнулся, увидев ужас на лице Патриарха. — Он сказал мне, что, если я не принесу ему кусочек Живого Камня, он захватит базилику и сделает с ней то, что сочтет нужным. Талквист успел прекрасно изучить храм, пока учился у меня, поэтому знал о существовании тайного входа в Терреанфор. Если бы он захотел занять базилику, несколько его верных людей могли бы удерживать целую армию до тех пор, пока базилика не была бы уничтожена. — Во рту у Лазариса пересохло, на него давил груз собственной вины, ведь за его молчанием стояли и другие причины. — И я согласился, хотя мое сердце отчаянно протестовало. Я нашел место, где Живой Камень не был бы частью растения или животного, и, взмолившись о прощении, отбил кусочек и отдал его Талквисту.
— И что он с ним сделал? — осведомился Патриарх, голос которого вдруг стал неожиданно мягким.
— Полагаю, он воспользовался камнем, чтобы повлиять на результаты Взвешивания. Меня в тот момент там не было, — печально ответил Лазарис. — Но и это еще не главная ересь, ваше святейшество.
Глаза Патриарха широко открылись, но он промолчал.
Лазарис обернулся через плечо, чтобы посмотреть в лица своих молодых спутников, оба были смертельно бледны.
— После того как Талквист стал регентом, он приказал мне вынести из базилики одну из статуй — гигантского воина.
Лазарис прекрасно понимал, что чувствует Грегори.
Маленькие глазки главного священника Лиантаара горели от ярости.
— Ты презренный идиот, — прошипел он Лазарису с такой злостью, что с его губ сорвались брызги слюны. — Как ты посмел нарушить Цепь Молитвы? И если у тебя хватает дерзости, чтобы обращаться прямо к Создателю, откуда в тебе столько безрассудства, чтобы делать это в базилике Патриарха? Неужели тебе не приходило в голову, что он это почувствует и что ты помешаешь его ежедневному обращению к Создателю?
— Я… я сожалею, отец, — прошептал Лазарис, который только теперь начал понимать всю серьезность своего преступления. — Я… был в отчаянии и не мог ясно мыслить.
— Глава базилики стихий не имеет права на такие ошибки! — сердито воскликнул Грегори. — Невозможно даже представить себе, к каким печальным последствиям это может привести. Да и что ты вообще здесь делаешь? Глава храма стихий не имеет права его покидать. — Он придвинулся совсем близко к трепещущему Лазарису и нанес последний, сокрушительный удар. — Думаю, ты понимаешь, что глупое потворство своим безрассудным желаниям будет стоить тебе поста. Уверен, регент будет недоволен, когда узнает, что нам придется готовить нового главу Терреанфора перед самой церемонией его коронации. Надеюсь, ты привел свои дела в порядок.
Лазарис сглотнул, а оба его спутника побледнели.
— Вы лишаете меня моего поста? — дрожащим, едва различимым голосом спросил Лазарис.
— Пожалуйста, отец, мы не можем вернуться обратно, — выпалил Лестер.
Однако Грегори остановил его протесты, подняв руку.
— Его святейшество приказал, чтобы вас задержали до той поры, пока не будет исправлен вред, нанесенный вашим вопиющим пренебрежением к главным догматам нашей веры, — надменно изрек главный священник Лиантаара. — Следуйте за мной, вы будете находиться в монастырской часовне, где не сможете творить свои неправедные молитвы.
Три священника подавленно последовали за Грегори по длинным темным коридорам мраморного особняка, они не замечали ни старинных гобеленов, висящих на стенах, ни тяжелых бронзовых жаровен, в которых курились благовония. Они шли по бесконечным переходам, мимо бесчисленных одинаковых арочных проемов, пока Грегори не остановился перед массивной дверью из красного дерева. Распахнув ее, он презрительно указал внутрь.
За дверью находилась маленькая часовня с простым алтарем и скамьями без спинок. Над алтарем висел небольшой барельеф с изображением серебряной звезды Патриархии, больше никаких украшений в часовне не было.
— Ждите здесь, — приказал Грегори.
Как только священники вошли внутрь, он решительно захлопнул за ними дверь.
Казалось, прошла вечность, а священники все еще ждали, сидя на твердых деревянных скамьях, молча размышляя о своем будущем. Лишенное окон помещение не позволяло определить, когда закончилось утро и начался день, тем не менее они могли следить за ходом времени по изменяющемуся сиянию серебряной звезды над алтарем. Наконец дверь открылась, и вошел мрачный Грегори.
Следом за ним появился еще один человек. Он был почти на голову выше главы Лиантаара и одет в серебряную мантию с вытканной на ней такой же звездой, что сияла над алтарем. Возраст посеребрил его волосы, но не вызывало сомнений, что в молодости они были светлыми. Длинная борода слегка завивалась на концах, а глаза были чистыми и голубыми, как безоблачное летнее небо. Он слегка взмахнул рукой в приветственном жесте, и на пальце сверкнуло простое платиновое кольцо с большим овальным камнем необычайной чистоты. Три священника сразу же опустились перед ним на колени.
Патриарх знаком попросил Грегори закрыть дверь, а потом обратил свой внимательный взгляд на коленопреклоненных священников.
— Встаньте, — приказал он. — Мне не нравится, когда люди вашего сана опускаются на колени не для молитвы.
Лестер и Доминикус помогли Лазарису встать. Пожилой священник дрожал, его лицо побледнело от волнения. Много лет назад он имел честь видеть Патриарха, который крайне редко появлялся на людях, во время церемонии рукоположения Найлэша Моусы, ставшего Благословенным Сорболда. Тогда Патриархом был хрупкий человек с венцом редких седых волос на почти лысой голове, и его согбенное возрастом тело с трудом выдерживало вес тяжелых одеяний.
Новый Патриарх, Константин, который возглавил церковь всего несколько лет назад, ничем не походил на своего предшественника. И хотя он прожил немало лет, он держался так, словно в прошлом был солдатом или атлетом. Широкие плечи не согнулись под бременем лет, а гордо поднятая голова придавала ему величие, хотя на лице не было ни малейших признаков высокомерия.
Будучи главным священником Терреанфора, Лазарис всегда помогал Благословенному Найлэшу Моусе, когда Патриарх наносил официальные визиты в Сорболд. В первый раз решался вопрос, кто возглавит церковь после смерти старого Патриарха. Константин выступил вперед уже после того, как все остальные кандидаты были отвергнуты Весами. И Весы выбрали его — чаша, на которой стоял Константин, поднялась высоко вверх. Лазарис знал, что эту сцену он не забудет никогда. Во второй раз Патриарх прибыл в Джерна'Сид на похороны вдовствующей императрицы и ее сына, наследного принца Вишлу, которые умерли почти одновременно. А после траурной церемонии с помощью Весов выбрали нового императора, и выбор древнего инструмента пал на Талквиста.
Патриарх поднял руку в благословении, и священники почтительно склонили головы. Затем глава патриархальной религии жестом предложил им сесть. Священники смущенно повиновались.
— Должен признать, я удивлен, что вы живы, — из Сорболда нам сообщили, что несколько дней назад все священники, и глава базилики Терреанфора погибли в ужасном пожаре, охватившем монастырь и особняк на Ночной горе. Благословенный Сорболда немедленно покинул наш совет и отправился домой, и я не совсем понимаю, почему вы трое не занимаетесь в Джерна'Сиде подготовкой погребальной церемонии. Скажи мне, Лазарис, почему ты решил прийти сюда и сотворить свою молитву.
Священник поднялся на ноги и подошел к Патриарху.
— Пусть Создатель превратит меня в пепел, если мой язык произнесет хоть одно слово лжи, — запинаясь, заговорил он. — Ваше святейшество, двое этих людей подтвердят то, что я сейчас расскажу. Талквист, регент и будущий император Сорболда, сознательно грабит и оскверняет святые места нашей родины, и прежде всего базилику Терреанфора.
Глаза Патриарха сузились, лицо помрачнело.
— Как грабит? — резко спросил он.
— По его приказу, — продолжал Лазарис, щеки которого покрылись румянцем стыда. — И при моей вынужденной помощи.
Патриарх сделал глубокий вдох, его голубые глаза загорелись холодным огнем, но он ничего не сказал, дожидаясь, пока Лазарис закончит свой рассказ.
— Много лет назад Талквист был послушником в Терреанфоре, а я — его наставником. — Лазарис выпрямил спину, однако голос его дрожал. — Как я узнал много позже, он готовился стать священником вовсе не потому, что услышал зов Единого Бога, а из-за того, что нуждался в сведениях, чтобы решить загадку, которая давно его мучила. В песках Побережья Скелетов он нашел некий предмет, раковину или чешуйку, фиолетового цвета с неровными краями. На его поверхности выгравировано изображение трона в окружении рун, которых я никогда ранее не видел. Он занимался под моим началом в надежде найти в наших священных книгах какие-то упоминания об этом предмете. Когда Талквист понял, что у нас нет интересующей его информации, он покинул храм и вернулся лишь через десятилетия, чтобы стать императором.
Патриарх, ставший еще более внимательным, заметил:
— У меня создалось впечатление, что Талквист не хотел становиться императором и сами Весы высказались в пользу купцов, проигнорировав притязания армии и аристократии. К тому же Талквист был выбран при множестве свидетелей, в том числе и правителей соседних государств.
Лазарис с трудом сглотнул.
— Да, такое впечатление создалось у многих, ваше святейшество, — нервно согласился он, — поскольку Талквист именно к этому и стремился. Он вернулся в Терреанфор всего за несколько дней до смерти вдовствующей императрицы и наследного принца и попросил у меня маленький кусочек Живого Камня из базилики. — Он содрогнулся, увидев ужас на лице Патриарха. — Он сказал мне, что, если я не принесу ему кусочек Живого Камня, он захватит базилику и сделает с ней то, что сочтет нужным. Талквист успел прекрасно изучить храм, пока учился у меня, поэтому знал о существовании тайного входа в Терреанфор. Если бы он захотел занять базилику, несколько его верных людей могли бы удерживать целую армию до тех пор, пока базилика не была бы уничтожена. — Во рту у Лазариса пересохло, на него давил груз собственной вины, ведь за его молчанием стояли и другие причины. — И я согласился, хотя мое сердце отчаянно протестовало. Я нашел место, где Живой Камень не был бы частью растения или животного, и, взмолившись о прощении, отбил кусочек и отдал его Талквисту.
— И что он с ним сделал? — осведомился Патриарх, голос которого вдруг стал неожиданно мягким.
— Полагаю, он воспользовался камнем, чтобы повлиять на результаты Взвешивания. Меня в тот момент там не было, — печально ответил Лазарис. — Но и это еще не главная ересь, ваше святейшество.
Глаза Патриарха широко открылись, но он промолчал.
Лазарис обернулся через плечо, чтобы посмотреть в лица своих молодых спутников, оба были смертельно бледны.
— После того как Талквист стал регентом, он приказал мне вынести из базилики одну из статуй — гигантского воина.