Страница:
Старуха с жидкими седыми волосами поднялась со стула, на котором сидела, и вопросительно повернула к вошедшим каменно-застывшее лицо.
— Все в порядке, Кирсти, — успокоила старуху Виктория. — Это друзья.
Единственным звуком, сопровождавшим их путь до постели, был стук высоких каблуков Гвиннет по голому деревянному полу.
Они встали плечом к плечу у постели и безмолвно уставились на лежавшего на ней человека.
— Но это не… — начала было Гвин.
С первого взгляда это, конечно же, был не Танкреди.
На кровати лежал совершенно изможденный человек: сложенные на груди руки походили на клешни, обтянутые дряблой кожей; волосы — седые, впалые щеки густо покрыты мертвенно-бледными пятнами.
Но это был Танкреди, и он был мертв.
— Сегодня где-то около полудня, — сказала Виктория.
Гвиннет издала слабый невольный страдальческий вздох.
Катриона зажала рот руками и отвернулась.
— Мне так жаль. Я бы никогда не приехала. Мы не знали.
— Разумеется, не знали. Откуда?
Джесс неотрывно смотрела на спокойное, исчахнувшее лицо.
— Как долго он болел?
Виктория пожала плечами.
— Кто знает? Но еще два последних месяца он был не так уж и плох.
В комнате повисло молчание. Как бы извиняясь, Гвин спросила:
— Что это было?
— А что бы вы думали, зная тот образ жизни, который он вел? — раздраженно ответила Виктория. — СПИД, конечно. Надеюсь только, он думал, что это стоит того.
Глава 2
Глава 3
— Все в порядке, Кирсти, — успокоила старуху Виктория. — Это друзья.
Единственным звуком, сопровождавшим их путь до постели, был стук высоких каблуков Гвиннет по голому деревянному полу.
Они встали плечом к плечу у постели и безмолвно уставились на лежавшего на ней человека.
— Но это не… — начала было Гвин.
С первого взгляда это, конечно же, был не Танкреди.
На кровати лежал совершенно изможденный человек: сложенные на груди руки походили на клешни, обтянутые дряблой кожей; волосы — седые, впалые щеки густо покрыты мертвенно-бледными пятнами.
Но это был Танкреди, и он был мертв.
— Сегодня где-то около полудня, — сказала Виктория.
Гвиннет издала слабый невольный страдальческий вздох.
Катриона зажала рот руками и отвернулась.
— Мне так жаль. Я бы никогда не приехала. Мы не знали.
— Разумеется, не знали. Откуда?
Джесс неотрывно смотрела на спокойное, исчахнувшее лицо.
— Как долго он болел?
Виктория пожала плечами.
— Кто знает? Но еще два последних месяца он был не так уж и плох.
В комнате повисло молчание. Как бы извиняясь, Гвин спросила:
— Что это было?
— А что бы вы думали, зная тот образ жизни, который он вел? — раздраженно ответила Виктория. — СПИД, конечно. Надеюсь только, он думал, что это стоит того.
Глава 2
Они сидели в гостиной у оконного выступа, за тем же самым столом, за которым Гвиннет когда-то пила чай с тетушкой Камерон, с той только разницей, что вместо подноса с чайным сервизом на столе стояли стаканы и графин с виски. Путешествие теперь представлялось подругам далеким и таким же нереальным, словно оно было проделано в другое время и кем-то другим.
Кирсти сидела, окаменев, на старинном стуле с гнутой спинкой, слишком маленьком для ее крупной фигуры. Глухим голосом кухарка рассказывала гостям:
— За ленчем все было как обычно. Он даже попросил омлет с грибами и петрушкой, и я поставила на поднос стакан молока… Он так сильно похудел, совсем как мальчишка — кожа да кости… ;
Лицо Кирсти сморщилось в попытке удержаться от рыданий.
Виктория налила стакан виски и вставила его в руку Кирсти:
— Выпей. Тебе полегчает.
Кирсти всхлипнула, выпила, поперхнулась и задумчиво вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Не могу поверить, что его уже нет… Ему было шесть лет, — обратилась Кирсти к Джесс, Гвиннет и Катрионе, — когда он приехал сюда в первый раз. Огромные глазищи, черные волосы и осунувшееся лицо, ни слова не говорившие о том, как они жили в той жаркой стране. Мальчика надо было откормить. Я сказала себе: «Хорошая домашняя пища вернет здоровый цвет его впалым щекам». — Кирсти жалобно вздохнула. — Мистеру Танкреди всегда нравилось, как я готовлю.
— Кирсти нашла его сегодня после обеда, — сообщила Виктория.
Глубоко засунув руки в карманы широких штанов, она подошла к окну. Стоя спиной к присутствующим, Виктория смотрела сквозь двойные стекла на сырую темень за окном.
Окрепшим голосом Кирсти продолжила:
— Я поднялась наверх забрать поднос после ленча. Мистер Танкреди выглядел лучше, чем обычно. Он стоял у комода и сам делал какие-то расчеты, видно, молоко и омлет придали ему сил. Улыбаясь, он взял двух кисок и сказал, что у них шерсть, как ворс на ковре. И еще он сказал, что хочет остаться один и поспать до чая. — Глаза Кирсти наполнились слезами. — Я не видела пузырек. Я не думала. Я не могла поверить, что он может это сделать…
— Доктор дал Танкреди могадон, — перебила Кирсти Виктория, — как успокоительное.
— Мистер Танкреди не спал ночами. Бедный мальчик, он так мучился. У него не было сильных болей, но он не мог сомкнуть глаз.
— Он терял память, знаете. Так бывает при болезни Альцгеймера. — Виктория говорила, обращаясь к морю, небу и скалам. — С каждым днем он все больше и больше забывал, терял нить разговора, прерывался на середине предложения…
Но самое худшее заключалось в том, что Танкреди знал, что с ним происходит. Мы играли в триктрак, в шахматы, и я старалась проигрывать… — Виктория сердито покачала головой. — Смерть его не очень волновала. С интеллектуальной точки зрения Танкреди даже нравилось наблюдать, как умирает его тело. Но только не мозг. Для него это было агонией.
Он кричал от злобы и бешенства, пока сам вдруг не забывал, с чего так разошелся. Потом снова вспоминал, что забыл, и начинал плакать…
Кирсти уставилась на свои толстые грубые пальцы.
— Я зашла около шести узнать, не хочет ли он хересу, и сыграть с мисс Викторией в карты. А он, должно быть, уже несколько часов как помер — успел уже остыть. — Кирсти мимоходом рассказала неприятные подробности, сопутствующие смерти: о том, как она, надев толстые резиновые перчатки, драила порошком комнату и убирала невыносимо пахнувшее постельное белье Танкреди, которое тут же сожгла в большой кухонной печи. — Мы обмыли бедного мальчика и сменили на нем пижаму. Это было нетрудно — он стал совсем легким.
В гостиной повисло тягостное молчание.
— Он принял сверхдозу? — спросила наконец Гвиннет. — Вы уверены?
Кирсти кивнула:
— То был новый рецепт. Сто таблеток. Мы нашли пустой пузырек под кроватью.
— Какая разница? — устало спросила Виктория. — Он все равно бы умер через месяц.
— Мы и предположить не могли, что это случится с Танкреди, — призналась Джесс. — Мы думали, что это будет одна из нас.
— Танкреди всегда был одним из нас, — пробормотала Катриона.
Гвиннет не смогла, удержаться от вопроса:
— Но почему он выбрал именно этот день? Почему именно сегодня?
— А что тут такого? — безучастно спросила Виктория.
— Да то, что сегодня — тридцатое июня, день, когда…
— Ах да, — вспомнила Виктория. — Сеанс. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Танкреди, видимо, нашел такой ход искусной шуткой. Он всегда славился чувством иронии.
Гвиннет вся подалась вперед на своем стуле.
— Ты хочешь сказать, что Танкреди знал о сеансе?
— Разумеется. Я рассказала о нем много лет назад. Танкреди нашел это забавным. — Видя, как у Гвин перехватило дыхание и на лице у нее застыло чувство крайнего изумления, Виктория удивилась:
— Только не говори мне, что действительно веришь в эту чепуху.
Прошло несколько часов.
Разговор шел бесцельный, несвязными урывками. Подруги не знали, что делать. Лечь спать казалось немыслимым;
Они слишком переутомились.
В третий раз после приезда дедушкины часы в углу комнаты принялись названивать и отбивать время.
Полночь.
День 30 июня наконец официально закончился.
— Ну, — поднялась Виктория, — не можем же мы сидеть тут всю ночь.
Зажав под мышками комплекты постельного белья и одеяла, Джесс, Гвиннет и Катриона отправились в бывшую комнату тетушки Камерон, где должны были провести остаток ночи.
Они оставили Викторию на пороге комнаты Танкреди: темная фигура на фоне бледного освещения.
— Иди спать, Кирсти, — услышали подруги голос Виктории. — Ты совсем измоталась. И не забудь, что доктор Макнаб будет здесь рано утром.
Оскорбленная до глубины души Кирсти закричала:
— Мне уйти? И оставить мистера Танкреди одного?
— Он не будет один.
— Я ему нужна. Он всегда говорил мне…
— Ему больше никто не нужен, Кирсти. Больше не нужен. Но я побуду с ним. Я его сестра. Прошу тебя, иди спать.
— Они собираются просидеть с ним всю ночь, — в ужасе прошептала Джесс. — И ругаются из-за этого.
Внизу, в холле, Виктория кричала:
— Оставь меня в покое! — Потом слабым, молящим голосом попросила:
— Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу… никогда.
Гвиннет плотно закрыла дверь.
— Не могу слушать.
Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.
И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо — наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.
В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.
Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.
Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.
— Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.
В восемь часов прибыл доктор Макнаб — крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.
Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.
— Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.
— Да, — согласилась Виктория и предложила доктору кофе.
— Спасибо, — поблагодарил Макнаб. — Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?
— Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.
Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. — Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. — Тетушке Камерон это не понравилось бы.
Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину — старинный «бентли» Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом «рейндж-ровер», а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.
Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.
Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.
За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.
— Нам лучше поискать ее, — предложила Катриона. — Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.
Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.
— Может быть, она уехала? — предположила Катриона.
Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.
Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.
Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, — флорентийское издание семнадцатого века «Энеиды» Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.
Виктория была занята составлением некролога: «В Шотландии после болезни… семейные похороны. Без цветов».
— Для «Тайме» и «Телеграф», — холодно сообщила Виктория, после чего спросила:
— Его уже увезли? Я не слышала — двери были закрыты.
— Да.
Виктория кивнула.
— Я лучше продиктую это по телефону, — сказала она, вставая и собирая бювар.
Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.
Катриона вглядывалась в неестественно спокойное лицо и измученные глаза Виктории; ее дрожащие пальцы, постукивающие по карандашу на бюваре, казалось, жили сами по себе.
— Почему бы тебе немного не прилечь, когда ты закончишь с этим делом? — предложила Катриона.
Она подумала о чашке горячего чая с толикой бренди. И разумеется, Виктории следует принять что-нибудь успокоительное, благо Макнаб позаботился об этом. Вначале доктор предполагал, что в доме должно было остаться полно таблеток могадона: минуту или две он подозрительно смотрел то на Викторию, то на Кирсти, но в конце концов, кажется, поверил кухарке, которая сказала, что Танкреди в очередном припадке ярости разбил пузырек и спустил все таблетки в унитаз. Тяжело вздохнув, Макнаб выписал новый рецепт для Виктории.
— К вечеру, как закончу свои дела, непременно заеду, проверю, как вы тут, — уезжая, заверил он…
— Полежать? — Виктория изумленно посмотрела на Катриону.
Джесс поддержала подругу:
— Кэт права. Ты устала больше, чем сама полагаешь.
Почему бы не прилечь, хотя бы ненадолго? Мы ответим на телефонные звонки, если они будут. И съездим за покупками, если тебе что-нибудь нужно.
— Мы посидим с тобой, — предложила Гвиннет, — если тебе нужна компания.
— Нет. Спасибо.
Викторию всегда нелегко было в чем-либо убедить. Она постоянно подчеркивала, что не нуждается в чужих советах.
Но Катриона вспомнила смерть своего отца и Джонатана.
Виктория все же была человеческим существом, и ею владело горе. Катриона обняла подругу за худенькие плечи.
— Ну давай же. Иди наверх и ложись. Я приготовлю тебе чай и бутылку горячей воды в ноги. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
Но Виктория моментально напряглась и вырвалась из объятий подруги.
— Ты так думаешь? В самом деле? — С глазами, похолодевшими и тусклыми, словно олово, Виктория заявила:
— В таком случае тебе хорошо.
— Ну конечно. — Катриона напомнила себе, что бы она чувствовала сейчас на месте Виктории, когда ее единственный брат не только умер, но еще и умер такой ужасной смертью. — Я тоже теряла любимых людей. Точно так же.
— Так же? — Виктория очень аккуратно положила карандаш на стол, будто он был стеклянный. Она осторожно закрыла лежавшую перед ней старинную книгу и пустым голосом произнесла:
— Сейчас его сжигают. Может быть, в полдень.
— Полагаю, что так. Да. Но не думай об этом. Попытайся думать о чем-то хорошем. Вспоминай счастливые моменты, проведенные вместе с ним.
Виктория подняла голову. Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз.
— Счастливые моменты?
— Вспомни, как Танкреди присылал тебе корзины от «Фортнама», запрещенные в Твайнхеме. И аметистовое кольцо, которое он тебе подарил. Ax, — Катриона всплеснула руками, — таких воспоминаний наберется немало.
— О да, — кивнула Виктория.
— Ну вот и ладно. Пойди ложись.
Виктория сухо рассмеялась.
— Такие счастливые моменты… — Тут Виктория подняла голову и посмотрела на подруг, взгляд ее застыл на Гвиннет. Виктория улыбнулась, губы ее при этом вытянулись в узкую, словно лезвие ножа, полоску. — Я расскажу вам о таких моментах, если хотите. А знаете, какой был счастливейшим из всех?
Гвиннет медленно покачала головой, ей вдруг захотелось ничего не знать об этом.
— Это был мой день рождения, — насмешливо начала Виктория. — Мой одиннадцатый день рождения. Танкреди было четырнадцать. Тогда мы в первый раз легли спать вместе и занялись любовью. Мы оба делали все так, как прочли в «Декамероне» и в «Тысяче и одной ночи»… Я просила об этом Танкреди два года, — изображая из себя маленькую девочку, добавила Виктория, — но он не соглашался. Говорил, что не станет этого делать, пока мне не исполнится одиннадцать. Он подарит мне это на день рождения. Ах да… тогда же Танкреди подарил мне и аметист.
Кирсти сидела, окаменев, на старинном стуле с гнутой спинкой, слишком маленьком для ее крупной фигуры. Глухим голосом кухарка рассказывала гостям:
— За ленчем все было как обычно. Он даже попросил омлет с грибами и петрушкой, и я поставила на поднос стакан молока… Он так сильно похудел, совсем как мальчишка — кожа да кости… ;
Лицо Кирсти сморщилось в попытке удержаться от рыданий.
Виктория налила стакан виски и вставила его в руку Кирсти:
— Выпей. Тебе полегчает.
Кирсти всхлипнула, выпила, поперхнулась и задумчиво вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Не могу поверить, что его уже нет… Ему было шесть лет, — обратилась Кирсти к Джесс, Гвиннет и Катрионе, — когда он приехал сюда в первый раз. Огромные глазищи, черные волосы и осунувшееся лицо, ни слова не говорившие о том, как они жили в той жаркой стране. Мальчика надо было откормить. Я сказала себе: «Хорошая домашняя пища вернет здоровый цвет его впалым щекам». — Кирсти жалобно вздохнула. — Мистеру Танкреди всегда нравилось, как я готовлю.
— Кирсти нашла его сегодня после обеда, — сообщила Виктория.
Глубоко засунув руки в карманы широких штанов, она подошла к окну. Стоя спиной к присутствующим, Виктория смотрела сквозь двойные стекла на сырую темень за окном.
Окрепшим голосом Кирсти продолжила:
— Я поднялась наверх забрать поднос после ленча. Мистер Танкреди выглядел лучше, чем обычно. Он стоял у комода и сам делал какие-то расчеты, видно, молоко и омлет придали ему сил. Улыбаясь, он взял двух кисок и сказал, что у них шерсть, как ворс на ковре. И еще он сказал, что хочет остаться один и поспать до чая. — Глаза Кирсти наполнились слезами. — Я не видела пузырек. Я не думала. Я не могла поверить, что он может это сделать…
— Доктор дал Танкреди могадон, — перебила Кирсти Виктория, — как успокоительное.
— Мистер Танкреди не спал ночами. Бедный мальчик, он так мучился. У него не было сильных болей, но он не мог сомкнуть глаз.
— Он терял память, знаете. Так бывает при болезни Альцгеймера. — Виктория говорила, обращаясь к морю, небу и скалам. — С каждым днем он все больше и больше забывал, терял нить разговора, прерывался на середине предложения…
Но самое худшее заключалось в том, что Танкреди знал, что с ним происходит. Мы играли в триктрак, в шахматы, и я старалась проигрывать… — Виктория сердито покачала головой. — Смерть его не очень волновала. С интеллектуальной точки зрения Танкреди даже нравилось наблюдать, как умирает его тело. Но только не мозг. Для него это было агонией.
Он кричал от злобы и бешенства, пока сам вдруг не забывал, с чего так разошелся. Потом снова вспоминал, что забыл, и начинал плакать…
Кирсти уставилась на свои толстые грубые пальцы.
— Я зашла около шести узнать, не хочет ли он хересу, и сыграть с мисс Викторией в карты. А он, должно быть, уже несколько часов как помер — успел уже остыть. — Кирсти мимоходом рассказала неприятные подробности, сопутствующие смерти: о том, как она, надев толстые резиновые перчатки, драила порошком комнату и убирала невыносимо пахнувшее постельное белье Танкреди, которое тут же сожгла в большой кухонной печи. — Мы обмыли бедного мальчика и сменили на нем пижаму. Это было нетрудно — он стал совсем легким.
В гостиной повисло тягостное молчание.
— Он принял сверхдозу? — спросила наконец Гвиннет. — Вы уверены?
Кирсти кивнула:
— То был новый рецепт. Сто таблеток. Мы нашли пустой пузырек под кроватью.
— Какая разница? — устало спросила Виктория. — Он все равно бы умер через месяц.
— Мы и предположить не могли, что это случится с Танкреди, — призналась Джесс. — Мы думали, что это будет одна из нас.
— Танкреди всегда был одним из нас, — пробормотала Катриона.
Гвиннет не смогла, удержаться от вопроса:
— Но почему он выбрал именно этот день? Почему именно сегодня?
— А что тут такого? — безучастно спросила Виктория.
— Да то, что сегодня — тридцатое июня, день, когда…
— Ах да, — вспомнила Виктория. — Сеанс. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Танкреди, видимо, нашел такой ход искусной шуткой. Он всегда славился чувством иронии.
Гвиннет вся подалась вперед на своем стуле.
— Ты хочешь сказать, что Танкреди знал о сеансе?
— Разумеется. Я рассказала о нем много лет назад. Танкреди нашел это забавным. — Видя, как у Гвин перехватило дыхание и на лице у нее застыло чувство крайнего изумления, Виктория удивилась:
— Только не говори мне, что действительно веришь в эту чепуху.
Прошло несколько часов.
Разговор шел бесцельный, несвязными урывками. Подруги не знали, что делать. Лечь спать казалось немыслимым;
Они слишком переутомились.
В третий раз после приезда дедушкины часы в углу комнаты принялись названивать и отбивать время.
Полночь.
День 30 июня наконец официально закончился.
— Ну, — поднялась Виктория, — не можем же мы сидеть тут всю ночь.
Зажав под мышками комплекты постельного белья и одеяла, Джесс, Гвиннет и Катриона отправились в бывшую комнату тетушки Камерон, где должны были провести остаток ночи.
Они оставили Викторию на пороге комнаты Танкреди: темная фигура на фоне бледного освещения.
— Иди спать, Кирсти, — услышали подруги голос Виктории. — Ты совсем измоталась. И не забудь, что доктор Макнаб будет здесь рано утром.
Оскорбленная до глубины души Кирсти закричала:
— Мне уйти? И оставить мистера Танкреди одного?
— Он не будет один.
— Я ему нужна. Он всегда говорил мне…
— Ему больше никто не нужен, Кирсти. Больше не нужен. Но я побуду с ним. Я его сестра. Прошу тебя, иди спать.
— Они собираются просидеть с ним всю ночь, — в ужасе прошептала Джесс. — И ругаются из-за этого.
Внизу, в холле, Виктория кричала:
— Оставь меня в покое! — Потом слабым, молящим голосом попросила:
— Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу… никогда.
Гвиннет плотно закрыла дверь.
— Не могу слушать.
Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.
И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо — наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.
В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.
Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.
Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.
— Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.
В восемь часов прибыл доктор Макнаб — крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.
Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.
— Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.
— Да, — согласилась Виктория и предложила доктору кофе.
— Спасибо, — поблагодарил Макнаб. — Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?
— Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.
Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. — Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. — Тетушке Камерон это не понравилось бы.
Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину — старинный «бентли» Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом «рейндж-ровер», а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.
Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.
Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.
За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.
— Нам лучше поискать ее, — предложила Катриона. — Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.
Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.
— Может быть, она уехала? — предположила Катриона.
Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.
Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.
Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, — флорентийское издание семнадцатого века «Энеиды» Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.
Виктория была занята составлением некролога: «В Шотландии после болезни… семейные похороны. Без цветов».
— Для «Тайме» и «Телеграф», — холодно сообщила Виктория, после чего спросила:
— Его уже увезли? Я не слышала — двери были закрыты.
— Да.
Виктория кивнула.
— Я лучше продиктую это по телефону, — сказала она, вставая и собирая бювар.
Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.
Катриона вглядывалась в неестественно спокойное лицо и измученные глаза Виктории; ее дрожащие пальцы, постукивающие по карандашу на бюваре, казалось, жили сами по себе.
— Почему бы тебе немного не прилечь, когда ты закончишь с этим делом? — предложила Катриона.
Она подумала о чашке горячего чая с толикой бренди. И разумеется, Виктории следует принять что-нибудь успокоительное, благо Макнаб позаботился об этом. Вначале доктор предполагал, что в доме должно было остаться полно таблеток могадона: минуту или две он подозрительно смотрел то на Викторию, то на Кирсти, но в конце концов, кажется, поверил кухарке, которая сказала, что Танкреди в очередном припадке ярости разбил пузырек и спустил все таблетки в унитаз. Тяжело вздохнув, Макнаб выписал новый рецепт для Виктории.
— К вечеру, как закончу свои дела, непременно заеду, проверю, как вы тут, — уезжая, заверил он…
— Полежать? — Виктория изумленно посмотрела на Катриону.
Джесс поддержала подругу:
— Кэт права. Ты устала больше, чем сама полагаешь.
Почему бы не прилечь, хотя бы ненадолго? Мы ответим на телефонные звонки, если они будут. И съездим за покупками, если тебе что-нибудь нужно.
— Мы посидим с тобой, — предложила Гвиннет, — если тебе нужна компания.
— Нет. Спасибо.
Викторию всегда нелегко было в чем-либо убедить. Она постоянно подчеркивала, что не нуждается в чужих советах.
Но Катриона вспомнила смерть своего отца и Джонатана.
Виктория все же была человеческим существом, и ею владело горе. Катриона обняла подругу за худенькие плечи.
— Ну давай же. Иди наверх и ложись. Я приготовлю тебе чай и бутылку горячей воды в ноги. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
Но Виктория моментально напряглась и вырвалась из объятий подруги.
— Ты так думаешь? В самом деле? — С глазами, похолодевшими и тусклыми, словно олово, Виктория заявила:
— В таком случае тебе хорошо.
— Ну конечно. — Катриона напомнила себе, что бы она чувствовала сейчас на месте Виктории, когда ее единственный брат не только умер, но еще и умер такой ужасной смертью. — Я тоже теряла любимых людей. Точно так же.
— Так же? — Виктория очень аккуратно положила карандаш на стол, будто он был стеклянный. Она осторожно закрыла лежавшую перед ней старинную книгу и пустым голосом произнесла:
— Сейчас его сжигают. Может быть, в полдень.
— Полагаю, что так. Да. Но не думай об этом. Попытайся думать о чем-то хорошем. Вспоминай счастливые моменты, проведенные вместе с ним.
Виктория подняла голову. Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз.
— Счастливые моменты?
— Вспомни, как Танкреди присылал тебе корзины от «Фортнама», запрещенные в Твайнхеме. И аметистовое кольцо, которое он тебе подарил. Ax, — Катриона всплеснула руками, — таких воспоминаний наберется немало.
— О да, — кивнула Виктория.
— Ну вот и ладно. Пойди ложись.
Виктория сухо рассмеялась.
— Такие счастливые моменты… — Тут Виктория подняла голову и посмотрела на подруг, взгляд ее застыл на Гвиннет. Виктория улыбнулась, губы ее при этом вытянулись в узкую, словно лезвие ножа, полоску. — Я расскажу вам о таких моментах, если хотите. А знаете, какой был счастливейшим из всех?
Гвиннет медленно покачала головой, ей вдруг захотелось ничего не знать об этом.
— Это был мой день рождения, — насмешливо начала Виктория. — Мой одиннадцатый день рождения. Танкреди было четырнадцать. Тогда мы в первый раз легли спать вместе и занялись любовью. Мы оба делали все так, как прочли в «Декамероне» и в «Тысяче и одной ночи»… Я просила об этом Танкреди два года, — изображая из себя маленькую девочку, добавила Виктория, — но он не соглашался. Говорил, что не станет этого делать, пока мне не исполнится одиннадцать. Он подарит мне это на день рождения. Ах да… тогда же Танкреди подарил мне и аметист.
Глава 3
— Я расскажу вам о Танкреди, если хотите: теперь вам можно узнать все. — По тону Виктории было непонятно, преподносит она свой рассказ в качестве награды или же наказания. — Вы проделали такой большой путь, вы того заслужили.
Говоря это, она широким быстрым шагом шла по заросшей вереском дорожке: устремленный прямо перед собой взгляд не замечал прекрасной ясной погоды, ноги не чувствовали упругости дерна под ногами, уши не слышали ласкового шума сверкающих морских волн. Гвиннет, Джесс и Катриона, запыхавшись, семенили рядом.
Наконец Виктория остановилась у источенной ветрами и дождями скалы — места, явно ей знакомого. Она села. Подруги тоже выбрали себе по камню и расселись. Они ждали в нервном нетерпении, но Виктория, казалось, не спешила начать свой рассказ. Виктория задумчиво глядела на отару овец, спускавшихся с дальнего холма. Две овечки были совсем еще маленькими — ягнята весеннего окота. Помолчав еще немного, Виктория заговорила голосом ровным и задумчивым. Ее бесстрастный тон придавал рассказу еще большую зловещесть.
— Мне не было и четырех лет, когда я сюда приехала, Танкреди было почти семь. Два маленьких сицилианца. Я даже не говорила по-английски. — Виктория невесело усмехнулась. — Скарсдейл наказывал меня за незнание английского. Запирал на целый день без воды и пищи в туалете.
В такие моменты день казался мне годом. После наказания я вообще не осмеливалась заговорить и молчала месяцами. Если не считать Танкреди, то я была безмолвна, точно привидение. — Повеселевшим голосом Виктория продолжала:
— Я помню то место — Палаццо де Корви — либо как черный провал с кричащим откуда-то издалека голосом матери, либо как белую ослепительную жару и тень Скарсдейла на камне.
Я представляла, как его тень ложится на меня и начинает пожирать заживо. Я видела, как эта тень покрывает весь внутренний дворик и гонится за моей жизнью. Изо всех сил стараясь стать невидимкой и боясь всего на свете, жила я в этом замке.
Отара остановилась на ярко-зеленой лужайке. Овцы принялись щипать траву. Один из ягнят настойчиво бился головой в грязный, со свалявшейся шерстью бок матери в поисках соска.
— Но Танкреди, конечно же, досталось больше — он ведь был старше. Он прожил в страхе на три года дольше меня. Ему тоже по ночам снились кошмары, в которых он возвращался на Сицилию. Танкреди просыпался один в темноте и кричал в панике до тех пор, пока не выбивался из сил.
Он очень боялся темноты, но зажигать свет ему не позволяли.
Скарсдейл не разрешал навещать Танкреди ни его матери, ни кому бы то ни было еще. «Танкреди должен мужать», — говаривал Скарсдейл.
— Я знаю, — не желая того, покачала головой Гвиннет. — Тетушка Камерон мне рассказывала.
— Она не знала и половины всей правды. — Виктория еще плотнее сжала и без того побелевшие губы. — Скарсдейл заставлял нашу мать одевать Танкреди в самую теплую шерстяную одежду и заставлял его стоять посреди двора на самом солнцепеке в тридцатиградусную жару до тех пор, пока мальчик не падал в обморок. Кроме того, были еще и вечеринки. Скарсдейл будил Танкреди и тащил смотреть на оргии.
Мальчик наблюдал, как незнакомые мужчины трахают нашу мать на глазах у смеющегося Скарсдейла. К шести годам Танкреди уже научил себя никого не любить, никому не верить, ничего не хотеть.
— Но почему? — ужаснулась Катриона. — Как только можно проделывать подобные вещи с маленьким ребенком?
Виктория криво усмехнулась.
— Скарсдейл ненавидел Танкреди, считая, что тот бросает ему вызов, а ведь он был всего лишь маленьким мальчиком! — срываясь на шепот, воскликнула она, но тут же, взяв себя в руки, продолжила:
— Танкреди совершенно не правильно себя вел, понимаете, за исключением разве темноты.
Если бы он хотя бы раз заплакал, Скарсдейл, вероятно, просто презрел его и оставил в покое. Мне кажется, Танкреди был просто глупым. Но потом умерла мать. Мы не знаем как, да оно, собственно, и не важно. В любом случае, мы уже слишком надоели Скарсдейлу и потому больше никогда его не видели.
— И он отослал вас сюда.
— Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно… До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.
Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.
Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.
— Мы занялись сексом, потому что это было приятно, — рассказывала Виктория. — Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.
Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.
А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.
После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. — Голос Виктории стал злым. — Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.
— В Твайнхем.
— Да, в Твайнхем. — Виктория мрачно усмехнулась. — Впервые в моей жизни мы разлучились с Танкреди.
Наступило молчание. Издали слышался хруст травы, которую щипали овцы. Жужжали насекомые. Солнце припекало спины.
Виктория, подперев подбородок руками, смотрела вдаль, на собирающиеся в тучи облака.
— Для тебя это, должно быть, было ужасно, — робко вставила Катриона.
— Да. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой.
Тогда я узнала, что то, чем мы занимались с Танкреди большую часть своей жизни, было дурно, понимаете? Я почувствовала себя уродкой. А там оказались все вы — такие нормальные, такие самоуверенные, до боли самодовольные, — и я отдала бы все за то, чтобы быть такой, как вы, быть нормальной. Потом я возненавидела себя за подобные мысли. Мне они казались предательством по отношению к Танкреди. Проще было возненавидеть вас. Я захотела поднять каждую из вас за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни.
«Так она завидовала нам, — размышляла Катриона. — Как странно. Оказывается, я все это время была права». Ей стало страшно, до боли, жаль Викторию. Захотелось взять подругу за руку, успокоить, пообещать, что в конечном счете все будет хорошо.
Джесс сидела, плотно сжав колени. Пожевывая травинку, она никак не могла сообразить, что должна сказать. Да и что тут скажешь?
— Что ни говори, — прервала молчание Виктория, — а так оно и было. Может быть, это хоть что-то вам объяснит.
«Все как в греческой трагедии», — подумала Гвиннет, но решила отложить мысли о Виктории и Танкреди на потом.
Испытанный ею эмоциональный шок оказался очень сильным, почти невыносимым.
Молчание длилось долго, очень долго.
Наконец Джесс заговорила:
— Да, это и впрямь кое-что объясняет: «Мне захотелось… выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни».
Конечно, ты и должна была тогда так чувствовать, и ты на самом деле выбила нас из обычной жизненной колеи. Ты заставила нас узнать, что значит быть несчастной и недовольной собой.
— Знаю. — Виктория сплела пальцы и слегка оперлась на них подбородком. — Вот почему я наговорила вам всякой всячины на сеансе, хотя сама и не предполагала, что кто-нибудь из вас воспримет гадание всерьез. Даже Гвин…
«Только не говори мне, что на самом деле веришь во все это…» Гвиннет решительно замотала головой:
— Но ты нисколько не прикидывалась. Все твои предсказания сбылись. Я сделала миллион долларов еще до тридцати лет, и как ни странно, благодаря «безупречному телосложению».
— Ты слишком долго терзалась мыслью о своем уродстве. Я не могла больше терпеть этого, потому что ты ею вовсе не была. Уродкой, я имею в виду. Ты была красива, просто не видела себя со стороны.
— А Джесс уехала в другую страну и стала яснее видеть.
— У Джесс талант, а провинциальная жизнь в Клочестершире его просто бы убила. И я ведь никогда не говорила, куда Джесс уедет, разве не так? Что касается Кэт: любой дурак тогда мог сказать ей, что она попросту теряет время со своим Джонатаном. Он даже почти не писал ей… И уж конечно, нисколько ее не любил. Я хотела, — Виктория обратилась к Катрионе, — чтобы ты сама прочно встала на ноги, а не молилась на своего Джонатана.
Подруги задумались.
— И, таким образом, мы все разъехались и совершили предначертанное, — прервала возникшую паузу Джесс. — А ты нас запрограммировала.
— Как тебе будет угодно. — Виктория пожала плечами и добавила:
— Извините.
— Не за что. — Джесс откинулась на куст вереска и прикрыла ладонями глаза от яркого солнца. — Ты заставила нас не быть самодовольными овцами. Ты вынудила нас по-настоящему заглянуть в себя и посмотреть, кто мы на самом деле и кем бы могли стать. Мы все тебе очень обязаны, даже если тобой руководили злые намерения.
Говоря это, она широким быстрым шагом шла по заросшей вереском дорожке: устремленный прямо перед собой взгляд не замечал прекрасной ясной погоды, ноги не чувствовали упругости дерна под ногами, уши не слышали ласкового шума сверкающих морских волн. Гвиннет, Джесс и Катриона, запыхавшись, семенили рядом.
Наконец Виктория остановилась у источенной ветрами и дождями скалы — места, явно ей знакомого. Она села. Подруги тоже выбрали себе по камню и расселись. Они ждали в нервном нетерпении, но Виктория, казалось, не спешила начать свой рассказ. Виктория задумчиво глядела на отару овец, спускавшихся с дальнего холма. Две овечки были совсем еще маленькими — ягнята весеннего окота. Помолчав еще немного, Виктория заговорила голосом ровным и задумчивым. Ее бесстрастный тон придавал рассказу еще большую зловещесть.
— Мне не было и четырех лет, когда я сюда приехала, Танкреди было почти семь. Два маленьких сицилианца. Я даже не говорила по-английски. — Виктория невесело усмехнулась. — Скарсдейл наказывал меня за незнание английского. Запирал на целый день без воды и пищи в туалете.
В такие моменты день казался мне годом. После наказания я вообще не осмеливалась заговорить и молчала месяцами. Если не считать Танкреди, то я была безмолвна, точно привидение. — Повеселевшим голосом Виктория продолжала:
— Я помню то место — Палаццо де Корви — либо как черный провал с кричащим откуда-то издалека голосом матери, либо как белую ослепительную жару и тень Скарсдейла на камне.
Я представляла, как его тень ложится на меня и начинает пожирать заживо. Я видела, как эта тень покрывает весь внутренний дворик и гонится за моей жизнью. Изо всех сил стараясь стать невидимкой и боясь всего на свете, жила я в этом замке.
Отара остановилась на ярко-зеленой лужайке. Овцы принялись щипать траву. Один из ягнят настойчиво бился головой в грязный, со свалявшейся шерстью бок матери в поисках соска.
— Но Танкреди, конечно же, досталось больше — он ведь был старше. Он прожил в страхе на три года дольше меня. Ему тоже по ночам снились кошмары, в которых он возвращался на Сицилию. Танкреди просыпался один в темноте и кричал в панике до тех пор, пока не выбивался из сил.
Он очень боялся темноты, но зажигать свет ему не позволяли.
Скарсдейл не разрешал навещать Танкреди ни его матери, ни кому бы то ни было еще. «Танкреди должен мужать», — говаривал Скарсдейл.
— Я знаю, — не желая того, покачала головой Гвиннет. — Тетушка Камерон мне рассказывала.
— Она не знала и половины всей правды. — Виктория еще плотнее сжала и без того побелевшие губы. — Скарсдейл заставлял нашу мать одевать Танкреди в самую теплую шерстяную одежду и заставлял его стоять посреди двора на самом солнцепеке в тридцатиградусную жару до тех пор, пока мальчик не падал в обморок. Кроме того, были еще и вечеринки. Скарсдейл будил Танкреди и тащил смотреть на оргии.
Мальчик наблюдал, как незнакомые мужчины трахают нашу мать на глазах у смеющегося Скарсдейла. К шести годам Танкреди уже научил себя никого не любить, никому не верить, ничего не хотеть.
— Но почему? — ужаснулась Катриона. — Как только можно проделывать подобные вещи с маленьким ребенком?
Виктория криво усмехнулась.
— Скарсдейл ненавидел Танкреди, считая, что тот бросает ему вызов, а ведь он был всего лишь маленьким мальчиком! — срываясь на шепот, воскликнула она, но тут же, взяв себя в руки, продолжила:
— Танкреди совершенно не правильно себя вел, понимаете, за исключением разве темноты.
Если бы он хотя бы раз заплакал, Скарсдейл, вероятно, просто презрел его и оставил в покое. Мне кажется, Танкреди был просто глупым. Но потом умерла мать. Мы не знаем как, да оно, собственно, и не важно. В любом случае, мы уже слишком надоели Скарсдейлу и потому больше никогда его не видели.
— И он отослал вас сюда.
— Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно… До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.
Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.
Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.
— Мы занялись сексом, потому что это было приятно, — рассказывала Виктория. — Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.
Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.
А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.
После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. — Голос Виктории стал злым. — Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.
— В Твайнхем.
— Да, в Твайнхем. — Виктория мрачно усмехнулась. — Впервые в моей жизни мы разлучились с Танкреди.
Наступило молчание. Издали слышался хруст травы, которую щипали овцы. Жужжали насекомые. Солнце припекало спины.
Виктория, подперев подбородок руками, смотрела вдаль, на собирающиеся в тучи облака.
— Для тебя это, должно быть, было ужасно, — робко вставила Катриона.
— Да. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой.
Тогда я узнала, что то, чем мы занимались с Танкреди большую часть своей жизни, было дурно, понимаете? Я почувствовала себя уродкой. А там оказались все вы — такие нормальные, такие самоуверенные, до боли самодовольные, — и я отдала бы все за то, чтобы быть такой, как вы, быть нормальной. Потом я возненавидела себя за подобные мысли. Мне они казались предательством по отношению к Танкреди. Проще было возненавидеть вас. Я захотела поднять каждую из вас за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни.
«Так она завидовала нам, — размышляла Катриона. — Как странно. Оказывается, я все это время была права». Ей стало страшно, до боли, жаль Викторию. Захотелось взять подругу за руку, успокоить, пообещать, что в конечном счете все будет хорошо.
Джесс сидела, плотно сжав колени. Пожевывая травинку, она никак не могла сообразить, что должна сказать. Да и что тут скажешь?
— Что ни говори, — прервала молчание Виктория, — а так оно и было. Может быть, это хоть что-то вам объяснит.
«Все как в греческой трагедии», — подумала Гвиннет, но решила отложить мысли о Виктории и Танкреди на потом.
Испытанный ею эмоциональный шок оказался очень сильным, почти невыносимым.
Молчание длилось долго, очень долго.
Наконец Джесс заговорила:
— Да, это и впрямь кое-что объясняет: «Мне захотелось… выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни».
Конечно, ты и должна была тогда так чувствовать, и ты на самом деле выбила нас из обычной жизненной колеи. Ты заставила нас узнать, что значит быть несчастной и недовольной собой.
— Знаю. — Виктория сплела пальцы и слегка оперлась на них подбородком. — Вот почему я наговорила вам всякой всячины на сеансе, хотя сама и не предполагала, что кто-нибудь из вас воспримет гадание всерьез. Даже Гвин…
«Только не говори мне, что на самом деле веришь во все это…» Гвиннет решительно замотала головой:
— Но ты нисколько не прикидывалась. Все твои предсказания сбылись. Я сделала миллион долларов еще до тридцати лет, и как ни странно, благодаря «безупречному телосложению».
— Ты слишком долго терзалась мыслью о своем уродстве. Я не могла больше терпеть этого, потому что ты ею вовсе не была. Уродкой, я имею в виду. Ты была красива, просто не видела себя со стороны.
— А Джесс уехала в другую страну и стала яснее видеть.
— У Джесс талант, а провинциальная жизнь в Клочестершире его просто бы убила. И я ведь никогда не говорила, куда Джесс уедет, разве не так? Что касается Кэт: любой дурак тогда мог сказать ей, что она попросту теряет время со своим Джонатаном. Он даже почти не писал ей… И уж конечно, нисколько ее не любил. Я хотела, — Виктория обратилась к Катрионе, — чтобы ты сама прочно встала на ноги, а не молилась на своего Джонатана.
Подруги задумались.
— И, таким образом, мы все разъехались и совершили предначертанное, — прервала возникшую паузу Джесс. — А ты нас запрограммировала.
— Как тебе будет угодно. — Виктория пожала плечами и добавила:
— Извините.
— Не за что. — Джесс откинулась на куст вереска и прикрыла ладонями глаза от яркого солнца. — Ты заставила нас не быть самодовольными овцами. Ты вынудила нас по-настоящему заглянуть в себя и посмотреть, кто мы на самом деле и кем бы могли стать. Мы все тебе очень обязаны, даже если тобой руководили злые намерения.