— Он подонок, ваш друг, но знает, о чем говорит. Я же всего лишь потаскушка, так или иначе.
— Хорошо, — не унимался я. — Но почему?
— О, все началось еще в Гренвилле. Так вообще принято в шоу-бизнесе. А как, по-вашему, я получила все, что у меня есть?
Она вытащила сигарету из моих губ и глубоко затянулась.
— И еще. — Джоанна спокойно взглянула на меня. — Должна признаться, что мне это нравится. Всегда нравилось.
Ее слова звучали очень искренне, Бог знает почему, но слишком искренне для меня.
— Можете оставить себе сигарету, — сказал я и вышел в темноту.
Немного отойдя, я остановился и оглянулся. Она стояла в дверях, и сквозь легкую ткань домашнего халата против света просвечивали очертания ее тела. Меня переполняла какая-то необъяснимая боль. Может, потому, что ничто никогда не случается как в первый раз?
Хэннах тихо окликнул ее, Джоанна повернулась и закрыла за собой дверь. Стоя здесь под дождем, я испытывал какое-то освобождение. Одно стало ясно — пришел конец всему.
Когда я вернулся в ангар, там меня ждали новости. По радио пришел приказ для Альберто немедленно эвакуировать пост в Санта-Елене и назавтра двинуться отсюда. На меня он не произвел никакого впечатления, мне было абсолютно все равно. Я не обратил внимания на встревоженные взгляды Менни, залез в свою подвесную койку и весь остаток ночи пялился на железную крышу ангара.
Однако в глубине души я все-таки понимал, что все мы стояли на краю каких-то чрезвычайных событий, что все шло не так, как надо, и меня переполняли дурные предчувствия.
На следующее утро в девять я отправился в почтовый рейс. Хэннах так и не появился на аэродроме. Я устал, очень устал, глаза щипало от недосыпа, впереди меня ждал тяжелый день. Не только рейс в Манаус, но и еще два полета по контракту вниз по реке.
Конечно, мне следовало бы лететь на "Хейли", но в связи с эвакуацией военных из Санта-Елены он мог потребоваться. Если только им удастся вытащить Хэннаха из ее постели.
Я отвез почту, дозаправился и снова вылетел с запасными частями, которые срочно понадобились одной горной компании в ста пятидесяти милях вниз по реке. Туда со мной отправился португальский инженер. Он явно не верил в надежность моего "Бристоля", но я доставил его в целости и сохранности и взял на борт образцы руд для лабораторных исследований в Манаусе.
Мой второй полет не требовал особого напряжения. Я отвез медицинские препараты в миссию иезуитов, расположенную в семидесяти пяти милях от города, и тут же вернулся обратно, к большому разочарованию священника, руководителя миссии, датчанина по имени Херцог, который надеялся сыграть со мной в шахматы и немного поболтать.
В итоге получился тяжелый день. Только в шесть вечера я снова приземлился в Манаусе. Меня ждали два механика, и мы все вместе закатили "Бристоль" под крышу ангара.
"Хевиланд Рапид", хороший и очень надежный, как мне говорили, самолет, я заметил еще днем. Теперь он стоял в дальнем конце ангара. Под окном кабины красовалась аккуратно выведенная надпись "Johnson Air Transport" — "Воздушные перевозки Джонсона".
Один из механиков, как и в тот раз, подбросил меня до города на своем стареньком автомобиле. Я задремал в кабине, что само по себе вовсе неудивительно, если вспомнить, что мне так и не пришлось поспать прошлой ночью, и меня пришлось будить, когда мы подъехали к отелю "Палас".
Чтобы восстановиться, мне нужно было часов двенадцать поваляться в постели. И очень хотелось выпить. Я потоптался в нерешительности около пустого стула регистратора, соображая, что делать. Потребность в большом бокале бренди пересилила, и я направился в бар. Если бы поступил иначе, все могло бы пойти совсем по-другому, но в нашей жизни так многое зависит от таких вот случайных поворотов.
В баре на крайнем стуле у стойки сидел усталый мужчина небольшого роста и на дне перевернутого стакана строил башенку из зубочисток. Бармена, как обычно, на месте не оказалось. Я бросил сумку на пол, зашел за стойку бара и отыскал бутылку "Курвуазье".
Посетитель следил за мной левым глазом, не отрываясь от своего занятия. Его лицо, покрытое паутиной шрамов, оставалось бесстрастным, и, когда он заговорил со мной, казалось, его губы совершенно не двигались.
— Джек Джонсон, — отрекомендовался он с гнусавым австралийским выговором. — Что-то у меня не очень хорошо получается, выходит, я не такой мастер в этом деле, как те черные ребята.
Я приподнял бутылку, и он одобрительно кивнул. Я прихватил второй стакан.
— Так это ваш "Рапид" там, на летном поле?
— Мой, приятель, "Воздушные перевозки Джонсона". Хорошо звучит, а?
— Звучит просто великолепно, — согласился я и протянул ему руку. — Нейл Мэллори.
— Ну, а я уже представился. Тот "Рапид" и есть воздушные перевозки Джонсона. — Он вдруг нахмурился. — Мэллори? Скажите, так вы и есть тот тип, который летает на том старом "Бристоле" у Черного Барона?
— Какого барона? — переспросил я.
— Сэм Хэннах и есть Черный Барон. Так его все называли на фронте во время войны. Я тоже служил там в Королевских Канадских военно-воздушных силах.
— И вы хорошо его знали?
— Да черт побери, кто не знал Черного Барона? Он первоклассный пилот. Лучший из всех, что там летали.
Значит, все, что он рассказывал, правда, а я-то, грешным делом, кое-что принимал за бахвальство.
— Но все это случилось, как говорится, в другое время и в другой стране, — продолжал Джонсон. — С тех пор бедный старина Сэм скользил по наклонной плоскости. Слава Богу, ему улыбнулась удача. Вы просто спасли его дело. Надеюсь, он хотя бы прилично вам платит?
— Все обстоит как раз наоборот, — ответил я. — Если бы он не взял меня к себе, я кончил бы в рабочей бригаде. Он уже нанял пилота, когда я появился.
Было очень трудно судить о чем-либо по его лицу. Я не мог догадаться, что происходит за этой маской. Да еще его грубый австралийский выговор. Другими словами, он никак не выдал своих чувств, и по сей день я так и не знаю, произошло ли все случайно или по заранее задуманному плану.
— Какой еще другой пилот? О чем это вы говорите? — воскликнул он.
— Какой-то португалец, кажется. Не знаю его имени. Он будто бы работал в горной компании в Венесуэле, которая прогорела.
— Впервые слышу, а ведь пилоты на Амазонке ценятся на вес золота, особенно сейчас, когда идет испанская война и столько неприятностей в Европе. Вы свалились на несчастного старину Сэма как манна небесная после всех его неудач. Но, конечно, он все скрывал. Оставалась неделя до получения второго самолета, и Чарли Уилсон уже готовился лететь сюда из Белема, чтобы заключить правительственный контракт.
— Чарли Уилсон? — переспросил я.
— А вы никогда не виделись с Чарли? — Он налил себе еще бренди. — Хороший парень, канадец, работает по нижнему течению реки с тремя "Рапидами". Готов продать свою сестру, если понадобится. Верите, я всегда думал, что Сэм что-нибудь выкинет. Разве мог он позволить, чтобы двадцать тысяч долларов ускользнули сквозь пальцы с такой легкостью.
Во мне просто все перевернулось, я начал находить объяснение некоторым странностям, которые никогда не всплыли бы на поверхность, если бы не эта случайная встреча.
— Двадцать тысяч долларов? — осторожно спросил я.
— Да, его премия.
— Я не представлял, что так много.
— Я знал и даже пытался получить этот контракт, а потом мой партнер уехал на запад с нашим вторым самолетом. С тех пор я остался один и на свой страх и риск работаю в среднем течении реки, базируясь в Колоне и делая рейсы до четырехсот миль. В Манаусе бываю совсем редко.
Он продолжал что-то говорить, но я уже не слушал его, думая совсем о другом, потом встал, подобрал свою парусиновую сумку и двинулся к двери.
— Еще увидимся, приятель, — крикнул мне вслед Джонсон.
Мне хотелось ответить ему, но я не смог, потому что пытался вспомнить события той первой ночи по минутам: мою встречу с Хэннахом, происшествие в "Лодочке", Марию Анджелос и разыгравшуюся потом трагикомедию.
Я понял, что со мной случилось то, что Хэннах обозначил бы своей любимой фразой — меня провели.
Прежде всего я принял холодную ванну, чтобы взбодриться и привести в порядок свои мыслительные способности. Потом надел помявшийся в сумке легкий костюм, сунул в один карман пистолет 45-го калибра, а в другой — пригоршню патронов и вышел.
До "Лодочки", я добрался в восемь вечера, по здешним понятиям рано, и поэтому ничего не произошло. Мне не терпелось найти одну персону, ту самую девушку, подругу Хэннаха, Лолу, которая танцевала тогда в красном атласном платье. Но она еще не появлялась. Как сказал мне бармен, она придет никак не раньше половины десятого.
Я уже смирился с тем, что мне предстоит терпеливо ждать. За весь день я съел только один сандвич, поэтому прошел в кабинет, заказал обед и бутылку "Поули" за счет Хэннаха, что доставило мне особое удовлетворение.
Я уже заканчивал обед и пил кофе, когда раздвижная дверь позади меня открылась и снова закрылась, чьи-то пальцы слегка взъерошили мне волосы, и я увидел Лолу.
Она выглядела неожиданно респектабельно в хорошо сшитой черной юбке и наглухо застегнутой белой хлопчатобумажной блузке.
— Томас сказал, что вы спрашивали меня. — Она подвинула ко мне бокал. — Какая-нибудь особенная причина?
Я налил ей вина.
— Мне хочется немного развлечься, только и всего. Я здесь на всю ночь.
— А Сэм?
— А что Сэм?
— Он что, все с той женщиной, которая была здесь тогда ночью? С американкой?
— О, она, похоже, постоянно обосновалась в Ландро, — ответил я.
Ножка бокала хрустнула в ее руке.
— Ну и черт с ним, — с горечью сказала она.
— Я понимаю твои чувства. Я тоже его люблю.
Она внезапно нахмурилась:
— Что вы имеете в виду?
Я постучал по столу, подзывая официанта.
— Ну ладно, перейдем к делу. Мария Анджелос. Ты помнишь ее? Ту самую, которая скрылась. Я хочу знать, вы с Хэннахом когда-нибудь видели ее раньше?
Появился официант со второй бутылкой. Лола настороженно спросила:
— А если и так, то почему я должна вам что-то говорить?
— Чтобы отомстить ему. Гораздо проще для тебя, чем воткнуть ему нож в спину. Грязное дело. Да и пахнет по меньшей мере десятью годами.
Она громко рассмеялась, расплескивая вино по столу:
— А знаете, вы мне нравитесь, англичанин. Даже очень.
Лола перегнулась через стол и поцеловала меня затяжным поцелуем, приоткрыв губы и немного высунув язык, а потом снова откинулась назад. Ее улыбка постепенно угасала, и на лице появилось задумчивое выражение. Похоже, она приняла какое-то решение и потрепала меня по щеке.
— Предлагаю сделку. Вы даете мне то, что я хочу, а я говорю вам то, что вам нужно. Идет?
— Отлично, — автоматически ответил я.
— Хорошо. Я живу здесь недалеко, на набережной.
Она вышла, а я последовал за ней, удивляясь самому себе и не понимая, какого черта мне нужно.
Я поставил стакан. Она немного подождала, глядя на меня, а потом скинула халат и бросила его на кровать. Редкие женщины выглядят лучше обнаженными. А Лола имела такое тело, за которое можно только благодарить Бога.
Она так и стояла, положив руки на бедра, потом спокойно спросила:
— Ну что, я красива, сеньор Мэллори?
— Едва ли найдутся мужчины, которые не согласились бы с этим.
— Но я же потаскушка. Может быть, красивая, но все же потаскушка. Доступная каждому, кто даст хорошую цену.
Я подумал о Джоанне Мартин. Она никогда не требовала наличные на бочку — единственное различие между ними.
— И как я устала от всего этого, — призналась она. — Хоть раз побыть с мужчиной, который откровенен со мной и с которым я тоже откровенна. Который не просто использует меня. Вы понимаете?
— Думаю, что да, — ответил я.
Она задула свечу.
Я начал одеваться. Она тихо спросила:
— Вы уходите?
— Должен идти. У меня же есть дела, или ты забыла?
Последовало короткое молчание, а потом, когда я натянул сапоги, она сказала:
— Там напротив последнего пирса, на другом конце набережной, есть улица. Дом на углу, с фигурой льва, вырезанной над дверью. Вам нужна квартира во втором пролете лестницы.
Я надел пиджак.
— И что же я найду там?
— Не хочу портить вам сюрприз.
Я пошел к двери, не зная, что сказать ей в ответ. Она спросила:
— Вы вернетесь?
— Не думаю, скорее нет.
— По крайней мере откровенно. — В ее словах сквозила горечь, а потом она рассмеялась, совсем как та прежняя Лола, впервые с того момента, как мы ушли из "Лодочки": — И все-таки, сеньор Мэллори, я не совсем уверена, что получила именно то, чего хотела. Вам не кажется это забавным?
Я не нашел ничего забавного в сложившихся обстоятельствах и посчитал лучшим как можно скорее уйти.
В наступившей тишине я стал подниматься по ступеням. Первая лестничная площадка также освещалась керосиновой лампой, но следующий пролет тонул во тьме.
Держась за стены, стараясь не производить шума, я осторожно поднимался, а крысы и ящерицы врассыпную бросались от меня. На площадке зажег спичку и поднял ее над головой. На двери не значилось ни номера, ни фамилии, и висевшую тут же лампу никто не зажег.
Спичка догорела, огонек лизнул мне пальцы, и я отбросил ее. Потрогал дверную ручку. Дверь оказалась запертой, и я осторожно постучал.
Некоторое время спустя под дверью появилась полоска света, потом послышалось движение и голоса, сначала мужской, а потом женский. Кто-то прошаркал к двери, и я снова постучал.
— Кто там? — тревожно спросил женский голос.
— Меня прислала Лола, — ответил я по-португальски.
Дверь начала открываться, а я отступил назад в тень.
Она сказала:
— Видите ли, у меня сейчас есть кое-кто. Не могли бы вы зайти немного позже?
Я не ответил. Дверь приоткрылась пошире, и оттуда выглянула Мария Анджелос:
— Эй, где вы там, мужчина?
Я схватил ее за горло и сдавил его так, что она замолчала, втолкнул ее в комнату и быстро закрыл за собой дверь. Мужчина в кровати закричал в тревоге. Это была просто гора мяса, я такого никогда не видел. Громадное трясущееся брюхо, он, видно, умирал от страха, и только.
Я вытащил пистолет и помахал им перед его носом:
— Держи рот закрытым и останешься цел!
Потом я повернулся к Марии:
— А я-то думал, что ты могла бы достать себе кого-нибудь получше.
Теперь она чуть успокоилась, поплотнее запахнула старенький пеньюар и, сложив на груди руки, стала даже немного заносчивой.
— Что вам надо?
— Правду — и все. Честно ответишь на мой вопрос, и я не обращусь в полицию.
— Полицию? — Она рассмеялась мне в лицо, а потом пожала плечами. — Пожалуйста, сеньор Мэллори, зовите полицию!
— Нашу с тобой встречу той ночью подстроил Хэннах, верно?
— Я жила в верховьях реки и только недавно перебралась в город. Никто не знал меня, кроме Лолы. Мы с ней двоюродные сестры.
— Что он тебе сказал?
— Он велел мне взять из бумажника деньги, сколько есть, а все остальное выбросить.
По той поспешности, с какой она сообщила мне это, я понял, что Мария не сделала так, как ей велели. Она была не так уж проста. И я спросил:
— Мои вещи у тебя? Мой бумажник и паспорт.
Она вздохнула, с нетерпеливым видом повернулась к шкафчику, выдвинула ящик и достала мой бумажник. Там лежал паспорт, еще несколько бумажек и фотография моих родителей. Я убрал бумажник в нагрудный карман.
Она вдруг спросила:
— Ваши родители, сеньор?
Я кивнул.
— Они выглядят как добрые люди. Ведь вы не обратитесь в полицию?
Я отрицательно покачал головой и сунул пистолет обратно в карман:
— Ты только испытаешь там черт знает какое унижение.
— Да, мир жесток, сеньор.
— Зачем же тебе еще раз в этом убеждаться?
Я вышел и спустился по лестнице. На набережной было все тихо, я прошел по пирсу до конца, сел на перила и закурил, на меня снизошло какое-то удивительное спокойствие, и возникло ощущение, будто я все знал заранее и даже опасался этого. Но теперь все ясно. Наступил час расплаты.
Я поднялся и пошел по пирсу, глухие звуки моих шагов по деревянному настилу эхом отдавались в ночи.
Глава 11
— Хорошо, — не унимался я. — Но почему?
— О, все началось еще в Гренвилле. Так вообще принято в шоу-бизнесе. А как, по-вашему, я получила все, что у меня есть?
Она вытащила сигарету из моих губ и глубоко затянулась.
— И еще. — Джоанна спокойно взглянула на меня. — Должна признаться, что мне это нравится. Всегда нравилось.
Ее слова звучали очень искренне, Бог знает почему, но слишком искренне для меня.
— Можете оставить себе сигарету, — сказал я и вышел в темноту.
Немного отойдя, я остановился и оглянулся. Она стояла в дверях, и сквозь легкую ткань домашнего халата против света просвечивали очертания ее тела. Меня переполняла какая-то необъяснимая боль. Может, потому, что ничто никогда не случается как в первый раз?
Хэннах тихо окликнул ее, Джоанна повернулась и закрыла за собой дверь. Стоя здесь под дождем, я испытывал какое-то освобождение. Одно стало ясно — пришел конец всему.
Когда я вернулся в ангар, там меня ждали новости. По радио пришел приказ для Альберто немедленно эвакуировать пост в Санта-Елене и назавтра двинуться отсюда. На меня он не произвел никакого впечатления, мне было абсолютно все равно. Я не обратил внимания на встревоженные взгляды Менни, залез в свою подвесную койку и весь остаток ночи пялился на железную крышу ангара.
Однако в глубине души я все-таки понимал, что все мы стояли на краю каких-то чрезвычайных событий, что все шло не так, как надо, и меня переполняли дурные предчувствия.
На следующее утро в девять я отправился в почтовый рейс. Хэннах так и не появился на аэродроме. Я устал, очень устал, глаза щипало от недосыпа, впереди меня ждал тяжелый день. Не только рейс в Манаус, но и еще два полета по контракту вниз по реке.
Конечно, мне следовало бы лететь на "Хейли", но в связи с эвакуацией военных из Санта-Елены он мог потребоваться. Если только им удастся вытащить Хэннаха из ее постели.
Я отвез почту, дозаправился и снова вылетел с запасными частями, которые срочно понадобились одной горной компании в ста пятидесяти милях вниз по реке. Туда со мной отправился португальский инженер. Он явно не верил в надежность моего "Бристоля", но я доставил его в целости и сохранности и взял на борт образцы руд для лабораторных исследований в Манаусе.
Мой второй полет не требовал особого напряжения. Я отвез медицинские препараты в миссию иезуитов, расположенную в семидесяти пяти милях от города, и тут же вернулся обратно, к большому разочарованию священника, руководителя миссии, датчанина по имени Херцог, который надеялся сыграть со мной в шахматы и немного поболтать.
В итоге получился тяжелый день. Только в шесть вечера я снова приземлился в Манаусе. Меня ждали два механика, и мы все вместе закатили "Бристоль" под крышу ангара.
"Хевиланд Рапид", хороший и очень надежный, как мне говорили, самолет, я заметил еще днем. Теперь он стоял в дальнем конце ангара. Под окном кабины красовалась аккуратно выведенная надпись "Johnson Air Transport" — "Воздушные перевозки Джонсона".
Один из механиков, как и в тот раз, подбросил меня до города на своем стареньком автомобиле. Я задремал в кабине, что само по себе вовсе неудивительно, если вспомнить, что мне так и не пришлось поспать прошлой ночью, и меня пришлось будить, когда мы подъехали к отелю "Палас".
Чтобы восстановиться, мне нужно было часов двенадцать поваляться в постели. И очень хотелось выпить. Я потоптался в нерешительности около пустого стула регистратора, соображая, что делать. Потребность в большом бокале бренди пересилила, и я направился в бар. Если бы поступил иначе, все могло бы пойти совсем по-другому, но в нашей жизни так многое зависит от таких вот случайных поворотов.
В баре на крайнем стуле у стойки сидел усталый мужчина небольшого роста и на дне перевернутого стакана строил башенку из зубочисток. Бармена, как обычно, на месте не оказалось. Я бросил сумку на пол, зашел за стойку бара и отыскал бутылку "Курвуазье".
Посетитель следил за мной левым глазом, не отрываясь от своего занятия. Его лицо, покрытое паутиной шрамов, оставалось бесстрастным, и, когда он заговорил со мной, казалось, его губы совершенно не двигались.
— Джек Джонсон, — отрекомендовался он с гнусавым австралийским выговором. — Что-то у меня не очень хорошо получается, выходит, я не такой мастер в этом деле, как те черные ребята.
Я приподнял бутылку, и он одобрительно кивнул. Я прихватил второй стакан.
— Так это ваш "Рапид" там, на летном поле?
— Мой, приятель, "Воздушные перевозки Джонсона". Хорошо звучит, а?
— Звучит просто великолепно, — согласился я и протянул ему руку. — Нейл Мэллори.
— Ну, а я уже представился. Тот "Рапид" и есть воздушные перевозки Джонсона. — Он вдруг нахмурился. — Мэллори? Скажите, так вы и есть тот тип, который летает на том старом "Бристоле" у Черного Барона?
— Какого барона? — переспросил я.
— Сэм Хэннах и есть Черный Барон. Так его все называли на фронте во время войны. Я тоже служил там в Королевских Канадских военно-воздушных силах.
— И вы хорошо его знали?
— Да черт побери, кто не знал Черного Барона? Он первоклассный пилот. Лучший из всех, что там летали.
Значит, все, что он рассказывал, правда, а я-то, грешным делом, кое-что принимал за бахвальство.
— Но все это случилось, как говорится, в другое время и в другой стране, — продолжал Джонсон. — С тех пор бедный старина Сэм скользил по наклонной плоскости. Слава Богу, ему улыбнулась удача. Вы просто спасли его дело. Надеюсь, он хотя бы прилично вам платит?
— Все обстоит как раз наоборот, — ответил я. — Если бы он не взял меня к себе, я кончил бы в рабочей бригаде. Он уже нанял пилота, когда я появился.
Было очень трудно судить о чем-либо по его лицу. Я не мог догадаться, что происходит за этой маской. Да еще его грубый австралийский выговор. Другими словами, он никак не выдал своих чувств, и по сей день я так и не знаю, произошло ли все случайно или по заранее задуманному плану.
— Какой еще другой пилот? О чем это вы говорите? — воскликнул он.
— Какой-то португалец, кажется. Не знаю его имени. Он будто бы работал в горной компании в Венесуэле, которая прогорела.
— Впервые слышу, а ведь пилоты на Амазонке ценятся на вес золота, особенно сейчас, когда идет испанская война и столько неприятностей в Европе. Вы свалились на несчастного старину Сэма как манна небесная после всех его неудач. Но, конечно, он все скрывал. Оставалась неделя до получения второго самолета, и Чарли Уилсон уже готовился лететь сюда из Белема, чтобы заключить правительственный контракт.
— Чарли Уилсон? — переспросил я.
— А вы никогда не виделись с Чарли? — Он налил себе еще бренди. — Хороший парень, канадец, работает по нижнему течению реки с тремя "Рапидами". Готов продать свою сестру, если понадобится. Верите, я всегда думал, что Сэм что-нибудь выкинет. Разве мог он позволить, чтобы двадцать тысяч долларов ускользнули сквозь пальцы с такой легкостью.
Во мне просто все перевернулось, я начал находить объяснение некоторым странностям, которые никогда не всплыли бы на поверхность, если бы не эта случайная встреча.
— Двадцать тысяч долларов? — осторожно спросил я.
— Да, его премия.
— Я не представлял, что так много.
— Я знал и даже пытался получить этот контракт, а потом мой партнер уехал на запад с нашим вторым самолетом. С тех пор я остался один и на свой страх и риск работаю в среднем течении реки, базируясь в Колоне и делая рейсы до четырехсот миль. В Манаусе бываю совсем редко.
Он продолжал что-то говорить, но я уже не слушал его, думая совсем о другом, потом встал, подобрал свою парусиновую сумку и двинулся к двери.
— Еще увидимся, приятель, — крикнул мне вслед Джонсон.
Мне хотелось ответить ему, но я не смог, потому что пытался вспомнить события той первой ночи по минутам: мою встречу с Хэннахом, происшествие в "Лодочке", Марию Анджелос и разыгравшуюся потом трагикомедию.
Я понял, что со мной случилось то, что Хэннах обозначил бы своей любимой фразой — меня провели.
* * *
Очень странно организм человека реагирует на обстоятельства. Я совсем забыл о сне. Больше всего мне хотелось получить ответы на возникшие вопросы, а задать их я мог только там, где все началось.Прежде всего я принял холодную ванну, чтобы взбодриться и привести в порядок свои мыслительные способности. Потом надел помявшийся в сумке легкий костюм, сунул в один карман пистолет 45-го калибра, а в другой — пригоршню патронов и вышел.
До "Лодочки", я добрался в восемь вечера, по здешним понятиям рано, и поэтому ничего не произошло. Мне не терпелось найти одну персону, ту самую девушку, подругу Хэннаха, Лолу, которая танцевала тогда в красном атласном платье. Но она еще не появлялась. Как сказал мне бармен, она придет никак не раньше половины десятого.
Я уже смирился с тем, что мне предстоит терпеливо ждать. За весь день я съел только один сандвич, поэтому прошел в кабинет, заказал обед и бутылку "Поули" за счет Хэннаха, что доставило мне особое удовлетворение.
Я уже заканчивал обед и пил кофе, когда раздвижная дверь позади меня открылась и снова закрылась, чьи-то пальцы слегка взъерошили мне волосы, и я увидел Лолу.
Она выглядела неожиданно респектабельно в хорошо сшитой черной юбке и наглухо застегнутой белой хлопчатобумажной блузке.
— Томас сказал, что вы спрашивали меня. — Она подвинула ко мне бокал. — Какая-нибудь особенная причина?
Я налил ей вина.
— Мне хочется немного развлечься, только и всего. Я здесь на всю ночь.
— А Сэм?
— А что Сэм?
— Он что, все с той женщиной, которая была здесь тогда ночью? С американкой?
— О, она, похоже, постоянно обосновалась в Ландро, — ответил я.
Ножка бокала хрустнула в ее руке.
— Ну и черт с ним, — с горечью сказала она.
— Я понимаю твои чувства. Я тоже его люблю.
Она внезапно нахмурилась:
— Что вы имеете в виду?
Я постучал по столу, подзывая официанта.
— Ну ладно, перейдем к делу. Мария Анджелос. Ты помнишь ее? Ту самую, которая скрылась. Я хочу знать, вы с Хэннахом когда-нибудь видели ее раньше?
Появился официант со второй бутылкой. Лола настороженно спросила:
— А если и так, то почему я должна вам что-то говорить?
— Чтобы отомстить ему. Гораздо проще для тебя, чем воткнуть ему нож в спину. Грязное дело. Да и пахнет по меньшей мере десятью годами.
Она громко рассмеялась, расплескивая вино по столу:
— А знаете, вы мне нравитесь, англичанин. Даже очень.
Лола перегнулась через стол и поцеловала меня затяжным поцелуем, приоткрыв губы и немного высунув язык, а потом снова откинулась назад. Ее улыбка постепенно угасала, и на лице появилось задумчивое выражение. Похоже, она приняла какое-то решение и потрепала меня по щеке.
— Предлагаю сделку. Вы даете мне то, что я хочу, а я говорю вам то, что вам нужно. Идет?
— Отлично, — автоматически ответил я.
— Хорошо. Я живу здесь недалеко, на набережной.
Она вышла, а я последовал за ней, удивляясь самому себе и не понимая, какого черта мне нужно.
* * *
Ее комната неожиданно оказалась чистенькой, с балконом, выходившим на реку. На стене над мерцающим пламенем свечки висел образ Святой Девы с младенцем. Лола повела себя немного неожиданно. Она оставила меня на балконе с выпивкой и исчезла на добрых пятнадцать минут. Вернулась она в простом халатике голубого шелка, без макияжа, с волосами, связанными сзади.Я поставил стакан. Она немного подождала, глядя на меня, а потом скинула халат и бросила его на кровать. Редкие женщины выглядят лучше обнаженными. А Лола имела такое тело, за которое можно только благодарить Бога.
Она так и стояла, положив руки на бедра, потом спокойно спросила:
— Ну что, я красива, сеньор Мэллори?
— Едва ли найдутся мужчины, которые не согласились бы с этим.
— Но я же потаскушка. Может быть, красивая, но все же потаскушка. Доступная каждому, кто даст хорошую цену.
Я подумал о Джоанне Мартин. Она никогда не требовала наличные на бочку — единственное различие между ними.
— И как я устала от всего этого, — призналась она. — Хоть раз побыть с мужчиной, который откровенен со мной и с которым я тоже откровенна. Который не просто использует меня. Вы понимаете?
— Думаю, что да, — ответил я.
Она задула свечу.
* * *
Было уже поздно, когда я проснулся; судя по светящемуся циферблату моих часов — где-то в третьем часу. Я лежал один, но когда повернул голову, увидел огонек сигареты на балконе.Я начал одеваться. Она тихо спросила:
— Вы уходите?
— Должен идти. У меня же есть дела, или ты забыла?
Последовало короткое молчание, а потом, когда я натянул сапоги, она сказала:
— Там напротив последнего пирса, на другом конце набережной, есть улица. Дом на углу, с фигурой льва, вырезанной над дверью. Вам нужна квартира во втором пролете лестницы.
Я надел пиджак.
— И что же я найду там?
— Не хочу портить вам сюрприз.
Я пошел к двери, не зная, что сказать ей в ответ. Она спросила:
— Вы вернетесь?
— Не думаю, скорее нет.
— По крайней мере откровенно. — В ее словах сквозила горечь, а потом она рассмеялась, совсем как та прежняя Лола, впервые с того момента, как мы ушли из "Лодочки": — И все-таки, сеньор Мэллори, я не совсем уверена, что получила именно то, чего хотела. Вам не кажется это забавным?
Я не нашел ничего забавного в сложившихся обстоятельствах и посчитал лучшим как можно скорее уйти.
* * *
Дом со львом над дверью, громоздкий, в стиле барокко, оставшийся от прошлого века, построенный, наверное, для какого-то богатого торговца, а теперь заселенный многочисленными жильцами, я отыскал довольно легко. Парадная дверь сразу подалась, и я вошел в большой мрачный холл, освещенный керосиновой лампой. Где-то в верхних комнатах шла вечеринка, и я услышал обрывки голосов и музыку, когда кто-то открыл и снова закрыл дверь.В наступившей тишине я стал подниматься по ступеням. Первая лестничная площадка также освещалась керосиновой лампой, но следующий пролет тонул во тьме.
Держась за стены, стараясь не производить шума, я осторожно поднимался, а крысы и ящерицы врассыпную бросались от меня. На площадке зажег спичку и поднял ее над головой. На двери не значилось ни номера, ни фамилии, и висевшую тут же лампу никто не зажег.
Спичка догорела, огонек лизнул мне пальцы, и я отбросил ее. Потрогал дверную ручку. Дверь оказалась запертой, и я осторожно постучал.
Некоторое время спустя под дверью появилась полоска света, потом послышалось движение и голоса, сначала мужской, а потом женский. Кто-то прошаркал к двери, и я снова постучал.
— Кто там? — тревожно спросил женский голос.
— Меня прислала Лола, — ответил я по-португальски.
Дверь начала открываться, а я отступил назад в тень.
Она сказала:
— Видите ли, у меня сейчас есть кое-кто. Не могли бы вы зайти немного позже?
Я не ответил. Дверь приоткрылась пошире, и оттуда выглянула Мария Анджелос:
— Эй, где вы там, мужчина?
Я схватил ее за горло и сдавил его так, что она замолчала, втолкнул ее в комнату и быстро закрыл за собой дверь. Мужчина в кровати закричал в тревоге. Это была просто гора мяса, я такого никогда не видел. Громадное трясущееся брюхо, он, видно, умирал от страха, и только.
Я вытащил пистолет и помахал им перед его носом:
— Держи рот закрытым и останешься цел!
Потом я повернулся к Марии:
— А я-то думал, что ты могла бы достать себе кого-нибудь получше.
Теперь она чуть успокоилась, поплотнее запахнула старенький пеньюар и, сложив на груди руки, стала даже немного заносчивой.
— Что вам надо?
— Правду — и все. Честно ответишь на мой вопрос, и я не обращусь в полицию.
— Полицию? — Она рассмеялась мне в лицо, а потом пожала плечами. — Пожалуйста, сеньор Мэллори, зовите полицию!
— Нашу с тобой встречу той ночью подстроил Хэннах, верно?
— Я жила в верховьях реки и только недавно перебралась в город. Никто не знал меня, кроме Лолы. Мы с ней двоюродные сестры.
— Что он тебе сказал?
— Он велел мне взять из бумажника деньги, сколько есть, а все остальное выбросить.
По той поспешности, с какой она сообщила мне это, я понял, что Мария не сделала так, как ей велели. Она была не так уж проста. И я спросил:
— Мои вещи у тебя? Мой бумажник и паспорт.
Она вздохнула, с нетерпеливым видом повернулась к шкафчику, выдвинула ящик и достала мой бумажник. Там лежал паспорт, еще несколько бумажек и фотография моих родителей. Я убрал бумажник в нагрудный карман.
Она вдруг спросила:
— Ваши родители, сеньор?
Я кивнул.
— Они выглядят как добрые люди. Ведь вы не обратитесь в полицию?
Я отрицательно покачал головой и сунул пистолет обратно в карман:
— Ты только испытаешь там черт знает какое унижение.
— Да, мир жесток, сеньор.
— Зачем же тебе еще раз в этом убеждаться?
Я вышел и спустился по лестнице. На набережной было все тихо, я прошел по пирсу до конца, сел на перила и закурил, на меня снизошло какое-то удивительное спокойствие, и возникло ощущение, будто я все знал заранее и даже опасался этого. Но теперь все ясно. Наступил час расплаты.
Я поднялся и пошел по пирсу, глухие звуки моих шагов по деревянному настилу эхом отдавались в ночи.
Глава 11
Карты — на стол
По контракту мне предстояло в девять утра обязательно отвезти почту. Рейс не из приятных. Шестьдесят миль вниз по реке и потом еще пятьдесят вдоль маленького притока на запад, к торговому посту.
Я решил сократить расстояние до шестидесяти пяти миль и полететь кратчайшим путем над дикими джунглями. Затея, конечно, сумасшедшая, я сам напрашивался на неприятности, но зато я обернусь за пару часов. Потом короткая остановка в Манаусе, и к полудню я вылечу в Ландро. Однако, когда я вернулся в Манаус, вдалеке, за горизонтом уже эхом отдавались раскаты грома, словно бой далеких барабанов. Природа встала на моем пути.
Как только я приземлился, хлынул ливень, настоящий водопад, который сразу же сузил мой мир до маленького замкнутого пространства. Я подрулил к ангару, оттуда выбежали механики в своих резиновых пончо и помогли мне закатить машину.
Почта уже ждала меня, они довольно быстро дозаправили самолет, но мне ничего не оставалось делать, как стоять у края навеса, курить одну сигарету за другой и смотреть на ливень, самый сильный после окончания сезона дождей.
Как ни странно, моя встреча с Марией Анджелос помогла мне обрести покой и уверенность в себе. Все утро я контролировал свои действия, но теперь мне так не терпелось попасть в Ландро, что я, кажется, ощущал это желание на вкус. Мне так хотелось увидеть лицо Хэннаха, когда я достану свой бумажник и паспорт и предъявлю ему доказательства его предательства. Он и с самого начала мне не очень-то нравился, а теперь я просто ненавидел его больше всего на свете, и это чувство даже вытеснило мысли о Джоанне Мартин.
Оглядываясь назад, я понял, что он все время обдуманно использовал меня, и от гнева у меня даже перехватило дыхание. Чувство презрения не давало мне покоя.
Судя по сообщениям радио, погодные условия в Ландро были ничуть не лучше, и мне ничего не оставалось делать, как попросить у механика его старый автомобиль и поехать в город перекусить в рыбном ресторанчике на набережной.
А потом, сидя в баре за вторым большим бокалом бренди, я печально взглянул на себя в зеркало и поразился видом странного человека, глядевшего на меня оттуда.
Небольшой в размерах, как говаривала моя бабушка, с длинными руками и крупными кулаками, твердый, жесткий, уверенный в себе молодой человек. Или мне только хотелось казаться таким? Кожаная летная куртка, расстегнутая так, чтобы был виден пистолет 45-го калибра в наплечной кобуре. Настоящий искатель приключений, если бы только не усталое лицо.
И вот таким я хотел себе казаться? Это все, ради чего я покинул дом? Я смотрел сквозь завесу дождя на пароход с гребным колесом на корме, который готовился отплыть к побережью. Теперь я могу уехать и бросить все. Для проезда на пароходе до Белема использовать знаменитую кредитную систему Хэннаха. Паспорт у меня снова есть. Рейс до Европы отработаю — что-нибудь подвернется.
Но я тут же отбросил подобные идеи. Я должен все довести до конца. И я был участником этого дела. Уехать сейчас означало бы оставить неоконченной всю историю, это напоминало бы роман без последних страниц и преследовало бы меня потом всю мою жизнь. Я должен сам разоблачить Хэннаха, другого пути нет.
Когда я вернулся на аэродром, дождь лил стеной. Он не прекратился и после полудня. Поверхность летного поля покрылась толстым слоем вязкой грязи, и с каждой минутой картина все ухудшалась без всякой надежды на улучшение. Еще немного, и мне пришлось бы взлетать словно со вспаханного поля.
Через полчаса стало ясно, что если я не полечу сейчас, то не полечу совсем, а может, и сейчас уже слишком поздно. Я заявил механикам, что надо лететь немедленно или никогда, и попросил их готовить машину к полету.
Запустив мотор еще под навесом и дав ему хорошенько прогреться, что было очень важно в таких обстоятельствах, я вырулил на открытое место. Дождь лил с прежней силой. Судя по всему, мне предстоял очень трудный, полет.
Длина взлетной полосы пять сотен ярдов. Обычно "Бристолю" хватало и двухсот, чтобы подняться, но только не сегодня. Хвост машины швыряло из стороны в сторону, на колеса налипала вязкая грязь и фонтанами разлеталась из-под них.
На первых двух сотнях ярдов мне даже не удалось приподнять хвост, на двухстах пятидесяти показалось, что я понапрасну теряю время и лучше заглушить мотор, пока еще есть место впереди, и вернуться в ангар. И вдруг, на третьей сотне ярдов, по какой-то необъяснимой причине хвост поднялся. Я осторожно взял рукоятку управления на себя и поднялся в серую пелену дождя.
Чтобы не сбиться с курса и хоть иногда видеть реку, мне приходилось лететь большую часть пути на высоте всего пятидесяти футов, что требовало большого искусства пилотирования и не оставляло места даже для малейшей ошибки. К тому же отсыревшая от дождя рация не работала, что создавало осложнения на последней стадии полета, потому что в Ландро творилось то же, что и в Манаусе.
Но делать было нечего. Я промок до нитки, страшно замерз и очень страдал от судорог обеих ног. Когда вышел на посадочную полосу, то увидел Менни, выбегавшего из ангара. Все выглядело здесь как прежде. Развернувшись над верхушками деревьев, я начал спуск, вовсю работая руками и ногами. Мой "Бристоль" один раз подскочил, ударившись о землю, а потом начал скользить вперед, как бы на гребне коричневой грязевой волны.
Я выключил мотор, и меня охватила изумительная тишина. Я сидел заляпанный грязью с головы до ног, и шум мотора все еще гудел в моей голове.
Через несколько секунд подбежал Менни. Он забрался на нижнее левое крыло и заглянул в кабину с выражением благоговейного страха на лице.
— Да вы с ума сошли! — заорал он. — Зачем вы прилетели?
— Что-то вроде жестокой справедливости, Менни, разве не так Барон называл это?
Ничего не понимая, он смотрел на меня, а я занес ногу через борт кабины.
— Месть, Менни, месть.
Но сейчас я уже не владел собой, что вполне объяснимо. Я тихонько рассмеялся, соскользнул по крылу и растянулся в грязи.
— А где Хэннах?
— В отеле, насколько я знаю. По радио Фигуередо сообщил, что не вернется раньше утра из-за погоды.
— Где он?
— Недалеко, всего в пятнадцати милях вверх по реке. Там неприятности в одной деревне.
Я допил виски, и он передал мне кружку кофе.
— Что такое, Нейл? — тревожно спросил он. — Что случилось?
Я ответил ему вопросом:
— А скажите мне, какую премию получит Хэннах по контракту? Сколько?
— Пять тысяч долларов.
Когда он говорил это, у него в глазах читалась какая-то настороженность, и я догадывался почему.
Я отрицательно покачал головой:
— Двадцать, Менни.
Наступило короткое молчание, а потом он в недоумении произнес:
— Нет, невозможно.
— Все возможно в этом лучшем из миров, разве не так говорят? Даже чудеса.
Я вытащил бумажник с паспортом и бросил его на стол.
— Мне удалось разыскать ее, Менни, ту самую девку, которая обобрала меня в "Лодочке", и сделала это по поручению Хэннаха, который хотел сломать меня и поставить в крайне затруднительное положение. Португальский пилот — миф. Если бы я не подвернулся ему под руку, ему бы несдобровать.
Он вздохнул так, словно ветер прошел по ветвям деревьев тихим вечером, и тяжело опустился на стул напротив меня, глядя на бумажник и паспорт.
Немного погодя спросил:
— Ну, и что вы теперь собираетесь делать?
— Сам не знаю. Вот допью кофе и пойду с ним повидаться. Интересно посмотреть на его реакцию.
— Отлично, — кивнул Менни. — Пусть он не прав. Он не имел права обращаться с вами таким образом. Но, Нейл, это его последний шанс. Он — отчаявшийся человек, который стоит у последней грани. Ему нет прощения, но все же его поведение можно понять.
Я решил сократить расстояние до шестидесяти пяти миль и полететь кратчайшим путем над дикими джунглями. Затея, конечно, сумасшедшая, я сам напрашивался на неприятности, но зато я обернусь за пару часов. Потом короткая остановка в Манаусе, и к полудню я вылечу в Ландро. Однако, когда я вернулся в Манаус, вдалеке, за горизонтом уже эхом отдавались раскаты грома, словно бой далеких барабанов. Природа встала на моем пути.
Как только я приземлился, хлынул ливень, настоящий водопад, который сразу же сузил мой мир до маленького замкнутого пространства. Я подрулил к ангару, оттуда выбежали механики в своих резиновых пончо и помогли мне закатить машину.
Почта уже ждала меня, они довольно быстро дозаправили самолет, но мне ничего не оставалось делать, как стоять у края навеса, курить одну сигарету за другой и смотреть на ливень, самый сильный после окончания сезона дождей.
Как ни странно, моя встреча с Марией Анджелос помогла мне обрести покой и уверенность в себе. Все утро я контролировал свои действия, но теперь мне так не терпелось попасть в Ландро, что я, кажется, ощущал это желание на вкус. Мне так хотелось увидеть лицо Хэннаха, когда я достану свой бумажник и паспорт и предъявлю ему доказательства его предательства. Он и с самого начала мне не очень-то нравился, а теперь я просто ненавидел его больше всего на свете, и это чувство даже вытеснило мысли о Джоанне Мартин.
Оглядываясь назад, я понял, что он все время обдуманно использовал меня, и от гнева у меня даже перехватило дыхание. Чувство презрения не давало мне покоя.
Судя по сообщениям радио, погодные условия в Ландро были ничуть не лучше, и мне ничего не оставалось делать, как попросить у механика его старый автомобиль и поехать в город перекусить в рыбном ресторанчике на набережной.
А потом, сидя в баре за вторым большим бокалом бренди, я печально взглянул на себя в зеркало и поразился видом странного человека, глядевшего на меня оттуда.
Небольшой в размерах, как говаривала моя бабушка, с длинными руками и крупными кулаками, твердый, жесткий, уверенный в себе молодой человек. Или мне только хотелось казаться таким? Кожаная летная куртка, расстегнутая так, чтобы был виден пистолет 45-го калибра в наплечной кобуре. Настоящий искатель приключений, если бы только не усталое лицо.
И вот таким я хотел себе казаться? Это все, ради чего я покинул дом? Я смотрел сквозь завесу дождя на пароход с гребным колесом на корме, который готовился отплыть к побережью. Теперь я могу уехать и бросить все. Для проезда на пароходе до Белема использовать знаменитую кредитную систему Хэннаха. Паспорт у меня снова есть. Рейс до Европы отработаю — что-нибудь подвернется.
Но я тут же отбросил подобные идеи. Я должен все довести до конца. И я был участником этого дела. Уехать сейчас означало бы оставить неоконченной всю историю, это напоминало бы роман без последних страниц и преследовало бы меня потом всю мою жизнь. Я должен сам разоблачить Хэннаха, другого пути нет.
Когда я вернулся на аэродром, дождь лил стеной. Он не прекратился и после полудня. Поверхность летного поля покрылась толстым слоем вязкой грязи, и с каждой минутой картина все ухудшалась без всякой надежды на улучшение. Еще немного, и мне пришлось бы взлетать словно со вспаханного поля.
Через полчаса стало ясно, что если я не полечу сейчас, то не полечу совсем, а может, и сейчас уже слишком поздно. Я заявил механикам, что надо лететь немедленно или никогда, и попросил их готовить машину к полету.
Запустив мотор еще под навесом и дав ему хорошенько прогреться, что было очень важно в таких обстоятельствах, я вырулил на открытое место. Дождь лил с прежней силой. Судя по всему, мне предстоял очень трудный, полет.
Длина взлетной полосы пять сотен ярдов. Обычно "Бристолю" хватало и двухсот, чтобы подняться, но только не сегодня. Хвост машины швыряло из стороны в сторону, на колеса налипала вязкая грязь и фонтанами разлеталась из-под них.
На первых двух сотнях ярдов мне даже не удалось приподнять хвост, на двухстах пятидесяти показалось, что я понапрасну теряю время и лучше заглушить мотор, пока еще есть место впереди, и вернуться в ангар. И вдруг, на третьей сотне ярдов, по какой-то необъяснимой причине хвост поднялся. Я осторожно взял рукоятку управления на себя и поднялся в серую пелену дождя.
* * *
Полет занял у меня два часа, но все же я прилетел. Два часа сущего ада, потому что дождь и туман, поднимавшийся от нагретой земли, полностью затянули джунгли и реку серым одеялом, создав для меня такие ужасные условия полета, с какими я еще никогда не сталкивался.Чтобы не сбиться с курса и хоть иногда видеть реку, мне приходилось лететь большую часть пути на высоте всего пятидесяти футов, что требовало большого искусства пилотирования и не оставляло места даже для малейшей ошибки. К тому же отсыревшая от дождя рация не работала, что создавало осложнения на последней стадии полета, потому что в Ландро творилось то же, что и в Манаусе.
Но делать было нечего. Я промок до нитки, страшно замерз и очень страдал от судорог обеих ног. Когда вышел на посадочную полосу, то увидел Менни, выбегавшего из ангара. Все выглядело здесь как прежде. Развернувшись над верхушками деревьев, я начал спуск, вовсю работая руками и ногами. Мой "Бристоль" один раз подскочил, ударившись о землю, а потом начал скользить вперед, как бы на гребне коричневой грязевой волны.
Я выключил мотор, и меня охватила изумительная тишина. Я сидел заляпанный грязью с головы до ног, и шум мотора все еще гудел в моей голове.
Через несколько секунд подбежал Менни. Он забрался на нижнее левое крыло и заглянул в кабину с выражением благоговейного страха на лице.
— Да вы с ума сошли! — заорал он. — Зачем вы прилетели?
— Что-то вроде жестокой справедливости, Менни, разве не так Барон называл это?
Ничего не понимая, он смотрел на меня, а я занес ногу через борт кабины.
— Месть, Менни, месть.
Но сейчас я уже не владел собой, что вполне объяснимо. Я тихонько рассмеялся, соскользнул по крылу и растянулся в грязи.
* * *
Я сидел в ангаре, завернутый в пару одеял, со стаканом виски в руке, и смотрел, как он готовит кофе на спиртовке.— А где Хэннах?
— В отеле, насколько я знаю. По радио Фигуередо сообщил, что не вернется раньше утра из-за погоды.
— Где он?
— Недалеко, всего в пятнадцати милях вверх по реке. Там неприятности в одной деревне.
Я допил виски, и он передал мне кружку кофе.
— Что такое, Нейл? — тревожно спросил он. — Что случилось?
Я ответил ему вопросом:
— А скажите мне, какую премию получит Хэннах по контракту? Сколько?
— Пять тысяч долларов.
Когда он говорил это, у него в глазах читалась какая-то настороженность, и я догадывался почему.
Я отрицательно покачал головой:
— Двадцать, Менни.
Наступило короткое молчание, а потом он в недоумении произнес:
— Нет, невозможно.
— Все возможно в этом лучшем из миров, разве не так говорят? Даже чудеса.
Я вытащил бумажник с паспортом и бросил его на стол.
— Мне удалось разыскать ее, Менни, ту самую девку, которая обобрала меня в "Лодочке", и сделала это по поручению Хэннаха, который хотел сломать меня и поставить в крайне затруднительное положение. Португальский пилот — миф. Если бы я не подвернулся ему под руку, ему бы несдобровать.
Он вздохнул так, словно ветер прошел по ветвям деревьев тихим вечером, и тяжело опустился на стул напротив меня, глядя на бумажник и паспорт.
Немного погодя спросил:
— Ну, и что вы теперь собираетесь делать?
— Сам не знаю. Вот допью кофе и пойду с ним повидаться. Интересно посмотреть на его реакцию.
— Отлично, — кивнул Менни. — Пусть он не прав. Он не имел права обращаться с вами таким образом. Но, Нейл, это его последний шанс. Он — отчаявшийся человек, который стоит у последней грани. Ему нет прощения, но все же его поведение можно понять.