— Это мне предстоит в следующем месяце. У меня назначена кинопроба в компании MGM.
Она улыбнулась, а потом протянула руку и ладонью погладила меня по груди, и ее улыбка угасла.
— Я должна все узнать, Нейл. Любым способом, но узнать! Вы можете это понять?
— Конечно, могу.
Я положил свою руку на ее ладонь, и меня затрясло, как подростка при первом свидании.
— Хотите потанцевать?
Она согласно кивнула и прижалась ко мне, и тут позади нас раскрылась раздвижная дверь.
— Так вот чем ты занимаешься за моей спиной!
Эти слова произнес, входя, Хэннах.
Он ввалился в летной одежде, и ему давно следовало побриться. Но все же он выглядел довольно романтично: в кожаной куртке, бриджах, с белым шарфом, аккуратно обернутым вокруг шеи.
Сэм улыбнулся с обезоруживающим очарованием и с распростертыми объятиями по-мальчишечьи двинулся на нее:
— Да это же мисс Джоанна Мартин, собственной персоной!
Он схватил ее за руки, на что, как мне казалось, не имел никаких оснований. И я спросил:
— Что здесь, черт побери, происходит?
— Ты еще спрашиваешь, парень! — Он закричал, вызывая официанта, и стащил с себя пальто. — Столько всего случилось, когда ты улетел сегодня утром! После обеда Альберто связался со мной по радио. Просил забрать его из Санта-Елены и привезти прямо в Манаус. Мы прилетели полтора часа назад. И в отеле встретили спутницу мисс Мартин. Когда я уходил, они с полковником яростно спорили.
— О чем же они спорили?
— О том самом полукровке у Альберто, который жил с индейцами хуна. Альберто послал его за реку прошлым вечером, и, видит Бог, он вернулся сегодня после обеда.
— Вы хотите сказать, что он установил контакт?
— Наверняка.
В этот момент появился официант с парой бутылок "Поули Фюссе" в ведерке с водой.
— Как он сказал, — продолжал Хэннах, — все племя по реке знает, что произошло в той деревне, куда мы с тобой летали, и они страшно напуганы. Делегация вождей согласилась встретиться с Альберто послезавтра в паре миль вверх по реке от миссии.
— Звучит слишком хорошо, чтобы я мог поверить, — покачал я головой.
Но Джоанна Мартин отнеслась к новости иначе. Она села рядом с ним и оживленно спросила:
— Как вы думаете, они могут что-нибудь сообщить о моей сестре?
— Определенно могут. — И он снова взял ее за руку. — Все будет хорошо. Я вам обещаю.
И после этого сказать, что их отношения развивались так быстро, как пожар охватывает дом, значит ничего не сказать. Я сидел как на иголках и наблюдал за их оживленной болтовней. Они часто смеялись и наконец спустились вниз и присоединились к толпе танцующих на площадке.
Но я не единственный страдал от ревности. В полутьме я заметил ярко-красное платье, это Лола наблюдала за ними, прячась за стойкой. Представляю, как должна чувствовать себя женщина, которой пренебрегли. Она выглядела так, будто готова всадить Хэннаху нож в спину, если ей только представится хотя бы малейшая возможность.
Я не знаю, о чем они говорили там, на площадке для танцев, но когда оркестр умолк, они подошли к пианино, и Хэннах сел за него. Он оказался неплохим пианистом и тут же уверенно начал вступление к "Сан-Луи блюз", а Джоанна Мартин запела.
Она пела хорошо, гораздо лучше, чем я думал. Казалось, она целиком отдавалась песне, и публика чувствовала это. Потом они исполнили "День и ночь" и "В ритме бегин", самый потрясающий хит той осени, который повсюду передавали по радио, даже на Амазонке.
Но с меня было достаточно. Я оставил их, прошел по мосткам на причал и поплелся под дождем в отель.
Он неуклюже пытался поцеловать ее, как это обычно делают пьяные мужчины. Судя по всему, она не нуждалась в помощи и весело смеялась над ним.
Закрыв дверь, я подлез под противомоскитную сетку и закурил. Я никак не мог понять, отчего меня всего трясло, от злости, или от неудовлетворенного желания, или от того и другого сразу. Лежа в постели, я жадно курил и проклинал все на свете. Вдруг дверь тихо открылась и снова закрылась. Послышался звук закрываемой задвижки, и снова наступила тишина.
Я почувствовал ее присутствие в темноте даже прежде, чем ощутил запах духов. Она сказала:
— Хватит дуться на меня. Я же знаю, что вы здесь. Вижу вашу сигарету.
— Сука, — бросил я.
Она отвела противомоскитную сетку, послышался шорох сбрасываемой на пол одежды и еще чего-то, и она скользнула в кровать ко мне под бок.
— Вот как славно, — продолжала она тем же самым тоном. — Полковник Альберто хочет вылететь на самой заре. Сестра Мария Тереза и я получили строгое указание от Хэннаха быть на аэродроме не позже семи тридцати. Кажется, он думает, что с ним нам будет более безопасно.
— Решайте сами.
— Вы отличный пилот, Нейл Мэллори. Как утверждает Хэннах, он такого еще не видел. — (Ее губы щекотали мою щеку.) — Но вы совсем не знаете женщин.
Я не стал с ней спорить, у меня внутри все горело, и это не могло долго продолжаться. Прижав ее к себе, я ощутил кожей холодок от напрягшихся сосков ее груди.
Я испытывал необычайное возбуждение. Но было еще что-то другое, большее. Я лежал, обнимая ее, и ждал от нее хоть какого-то знака, который мог быть, а мог и не быть. Мне казалось, что целый мир затаился в ожидании. И в этот нескончаемый момент я вдруг ощутил странное предчувствие, что в течение всей моей последующей жизни никогда не переживу ничего лучше того, что мне предстоит сейчас. Что бы ни случилось потом, это будет означать еще и торжество над Хэннахом.
Она крепко меня поцеловала раскрытыми губами, и ожил весь мир, расцветившись огнями по небу, а потом снова пошел дождь.
Глава 8
Она улыбнулась, а потом протянула руку и ладонью погладила меня по груди, и ее улыбка угасла.
— Я должна все узнать, Нейл. Любым способом, но узнать! Вы можете это понять?
— Конечно, могу.
Я положил свою руку на ее ладонь, и меня затрясло, как подростка при первом свидании.
— Хотите потанцевать?
Она согласно кивнула и прижалась ко мне, и тут позади нас раскрылась раздвижная дверь.
— Так вот чем ты занимаешься за моей спиной!
Эти слова произнес, входя, Хэннах.
Он ввалился в летной одежде, и ему давно следовало побриться. Но все же он выглядел довольно романтично: в кожаной куртке, бриджах, с белым шарфом, аккуратно обернутым вокруг шеи.
Сэм улыбнулся с обезоруживающим очарованием и с распростертыми объятиями по-мальчишечьи двинулся на нее:
— Да это же мисс Джоанна Мартин, собственной персоной!
Он схватил ее за руки, на что, как мне казалось, не имел никаких оснований. И я спросил:
— Что здесь, черт побери, происходит?
— Ты еще спрашиваешь, парень! — Он закричал, вызывая официанта, и стащил с себя пальто. — Столько всего случилось, когда ты улетел сегодня утром! После обеда Альберто связался со мной по радио. Просил забрать его из Санта-Елены и привезти прямо в Манаус. Мы прилетели полтора часа назад. И в отеле встретили спутницу мисс Мартин. Когда я уходил, они с полковником яростно спорили.
— О чем же они спорили?
— О том самом полукровке у Альберто, который жил с индейцами хуна. Альберто послал его за реку прошлым вечером, и, видит Бог, он вернулся сегодня после обеда.
— Вы хотите сказать, что он установил контакт?
— Наверняка.
В этот момент появился официант с парой бутылок "Поули Фюссе" в ведерке с водой.
— Как он сказал, — продолжал Хэннах, — все племя по реке знает, что произошло в той деревне, куда мы с тобой летали, и они страшно напуганы. Делегация вождей согласилась встретиться с Альберто послезавтра в паре миль вверх по реке от миссии.
— Звучит слишком хорошо, чтобы я мог поверить, — покачал я головой.
Но Джоанна Мартин отнеслась к новости иначе. Она села рядом с ним и оживленно спросила:
— Как вы думаете, они могут что-нибудь сообщить о моей сестре?
— Определенно могут. — И он снова взял ее за руку. — Все будет хорошо. Я вам обещаю.
И после этого сказать, что их отношения развивались так быстро, как пожар охватывает дом, значит ничего не сказать. Я сидел как на иголках и наблюдал за их оживленной болтовней. Они часто смеялись и наконец спустились вниз и присоединились к толпе танцующих на площадке.
Но я не единственный страдал от ревности. В полутьме я заметил ярко-красное платье, это Лола наблюдала за ними, прячась за стойкой. Представляю, как должна чувствовать себя женщина, которой пренебрегли. Она выглядела так, будто готова всадить Хэннаху нож в спину, если ей только представится хотя бы малейшая возможность.
Я не знаю, о чем они говорили там, на площадке для танцев, но когда оркестр умолк, они подошли к пианино, и Хэннах сел за него. Он оказался неплохим пианистом и тут же уверенно начал вступление к "Сан-Луи блюз", а Джоанна Мартин запела.
Она пела хорошо, гораздо лучше, чем я думал. Казалось, она целиком отдавалась песне, и публика чувствовала это. Потом они исполнили "День и ночь" и "В ритме бегин", самый потрясающий хит той осени, который повсюду передавали по радио, даже на Амазонке.
Но с меня было достаточно. Я оставил их, прошел по мосткам на причал и поплелся под дождем в отель.
* * *
Я лежал уже в постели почти час и начал даже засыпать, когда голос Хэннаха вернул меня к действительности. Я встал с кровати, прошлепал к двери, открыл ее и выглянул в коридор. Хэннах, явно очень пьяный, стоял с Джоанной Мартин у двери номера в конце коридора, который, как я догадался, она занимала.Он неуклюже пытался поцеловать ее, как это обычно делают пьяные мужчины. Судя по всему, она не нуждалась в помощи и весело смеялась над ним.
Закрыв дверь, я подлез под противомоскитную сетку и закурил. Я никак не мог понять, отчего меня всего трясло, от злости, или от неудовлетворенного желания, или от того и другого сразу. Лежа в постели, я жадно курил и проклинал все на свете. Вдруг дверь тихо открылась и снова закрылась. Послышался звук закрываемой задвижки, и снова наступила тишина.
Я почувствовал ее присутствие в темноте даже прежде, чем ощутил запах духов. Она сказала:
— Хватит дуться на меня. Я же знаю, что вы здесь. Вижу вашу сигарету.
— Сука, — бросил я.
Она отвела противомоскитную сетку, послышался шорох сбрасываемой на пол одежды и еще чего-то, и она скользнула в кровать ко мне под бок.
— Вот как славно, — продолжала она тем же самым тоном. — Полковник Альберто хочет вылететь на самой заре. Сестра Мария Тереза и я получили строгое указание от Хэннаха быть на аэродроме не позже семи тридцати. Кажется, он думает, что с ним нам будет более безопасно.
— Решайте сами.
— Вы отличный пилот, Нейл Мэллори. Как утверждает Хэннах, он такого еще не видел. — (Ее губы щекотали мою щеку.) — Но вы совсем не знаете женщин.
Я не стал с ней спорить, у меня внутри все горело, и это не могло долго продолжаться. Прижав ее к себе, я ощутил кожей холодок от напрягшихся сосков ее груди.
Я испытывал необычайное возбуждение. Но было еще что-то другое, большее. Я лежал, обнимая ее, и ждал от нее хоть какого-то знака, который мог быть, а мог и не быть. Мне казалось, что целый мир затаился в ожидании. И в этот нескончаемый момент я вдруг ощутил странное предчувствие, что в течение всей моей последующей жизни никогда не переживу ничего лучше того, что мне предстоит сейчас. Что бы ни случилось потом, это будет означать еще и торжество над Хэннахом.
Она крепко меня поцеловала раскрытыми губами, и ожил весь мир, расцветившись огнями по небу, а потом снова пошел дождь.
Глава 8
Дерево жизни
Меня разбудили лучи солнца, проникавшие через окно. Противомоскитная сетка развевалась от легкого ветерка. Я лежал один, в пустой постели, а когда приподнялся на локте, то увидел сквозь сетку сеньора Хука, который ставил поднос на стол.
— Завтрак, сеньор Мэллори.
— Который час?
Он мрачно посмотрел на большие серебряные карманные часы:
— Ровно восемь, сеньор. Сеньорита сказала мне, что вы просили разбудить вас именно в это время.
— Я понимаю, но когда вы говорили с ней?
— Примерно час назад, когда она уезжала на аэродром с доброй монахиней. Это все, сеньор?
Я кивнул, и он удалился. Налив себе кофе, я подошел к окну. Теперь они уже летят в Ландро. Меня охватило странное чувство личной потери, но мне показалось, что я уже подготовлен к этому. Завтракать мне расхотелось. Быстро одевшись, я выпил еще одну чашку кофе и отправился по своим делам.
Прежде чем отправиться на аэродром, мне предстояло выяснить кое-какие поручения, я взял кеб, стоявший у отеля. Прежде всего — почта, потом запасные части к динамо для агента одной горной компании в Ландро, да еще Фигуередо просил меня захватить ящик импортного лондонского джина.
На аэродром я попал только в половине десятого. Около башни стоял "Хевиланд Рапид", и, казалось, вся наземная команда суетилась вокруг него. А мой "Бристоль" еще даже не выкатили из ангара. Я открыл дверь, и кебмен внес туда за мной ящик джина.
А в кабине пилота сидела Джоанна Мартин и читала книгу. Увидев меня, она широко улыбнулась:
— Что вас так задержало?
В первый момент я потерял дар речи, настолько велико было мое удивление. Я ни секунды не сомневался в одном — что никогда и никому так не радовался, как ей. И она, судя по смягчившемуся выражению лица, поняла это.
— Что случилось? — спросил я.
— Я решила лететь с вами, только и всего. Мне показалось, что это гораздо приятней.
— А как к такому решению отнесся Хэннах?
— О, он не был слишком доволен. — Она вылезла из кабины, свесила ноги наружу и спрыгнула ко мне на руки. — Кроме того, он в сильном похмелье.
Кебмен принес мешок с почтой и бросил его на пол рядом с ящиком джина. Он замер, раскрыв рот от восхищения, я расплатился и отослал его.
Как только мы остались одни, я поцеловал ее и тут же разочаровался. Ничего похожего на то, что я испытал прошлой ночью. Ее губы остались холодными и неподвижными, и она отстранила меня от себя на расстояние вытянутой руки, небрежно потрепав меня по щеке:
— Может быть, нам пора отправляться?
Я не мог понять, чем объяснить столь резкую перемену. Увы, моя вина заключалась лишь в том, что ожидал слишком многого, но осознал я это только потом. В молодости все думают, что если ты кого-то любишь, то он тоже должен любить тебя.
Как бы то ни было, я погрузил груз позади сиденья в кабине наблюдателя и отыскал для нее старое летное кожаное пальто и шлем, которые мы держали для пассажиров. Пришли трое из аэродромной команды, которые видели, как я приехал, и мы выкатили "Бристоль" из ангара.
Я помог Джоанне залезть в кабину наблюдателя и пристегнул ее ремнями.
— Вам необходимо надеть очки, — предупредил ее я. — Тут чертова уйма насекомых, особенно на взлете и при посадке.
Когда она надела защитные очки, то показалась мне еще более далекой — совсем другой человек. Но, может, это только мне показалось? Я забрался в кабину, сделал все проверки и запустил стартовое магнето, а трое механиков встали в цепочку, взявшись за руки, и провернули пропеллер.
Мотор взревел. Я посмотрел назад через плечо, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она не улыбнулась, а просто кивнула, и я дал газ, вырулил к концу взлетной полосы, развернулся на ветер и по какой-то непонятной причине почувствовал себя полностью подавленным.
Меня удивило только одно — "Хейли", стоявший у ангара. Я рассчитывал, что он давно уже на пути в Санта-Елену.
Когда самолет остановился, нас встретил Менни с двумя рабочими. Он улыбнулся мне:
— Что вас задержало? Сэм метался, как кошка на горячей печке.
— Не знал, что он так заботится обо мне, — ответил я, спрыгивая на землю.
— А он и не заботится вовсе, — ответил механик, отталкивая меня локтем, когда я собрался помочь Джоанне спуститься вниз. — Привилегия возраста, мисс Мартин, — сказал он и протянул к ней руки.
Она улыбнулась ему одной из тех улыбок, которые женщины такого типа приберегают для мужчин, в которых немедленно распознают добрых друзей или отцов-исповедников. Никакого напряжения, никакого неудобства, это был для нее совершенно безопасный мужчина, которого не придется держать на расстоянии вытянутой руки.
Я как-то не совсем удачно провел формальное представление. Менни сказал:
— Вот теперь я понимаю, почему Сэм вел себя так, будто хуна стукнули его по голове боевой дубинкой.
Когда я снял летный шлем, он взъерошил мне волосы.
— А как наш паренек заботился о вас? Хорошо ли довез?
Думаю, что это был один-единственный случай, когда я рассердился на него, и он это понял, потому что его улыбка угасла и в глазах появилось беспокойство.
Я обернулся и увидел одетого для полета Хэннаха, быстро бегущего через летное поле, несмотря на жару. Приблизившись на расстояние десяти ярдов, он перешел на шаг, поняв, что выглядит смешно.
Он не обратил на меня внимания и спросил Джоанну Мартин:
— Ну что, теперь вы довольны?
— О, думаю, что могу так сказать, — холодно ответила она. — А где сестра Мария Тереза?
— В последний раз я видел ее на причале, она осматривала катер, принадлежащий миссии. У нее бредовая идея, что вы с ней могли бы спать на борту катера.
— А чем плох местный отель?
— Да всем плох, поэтому я хочу устроить вас обеих у себя. Я провожу вас и все покажу, а уж потом повезу Альберто в миссию Санта-Елена.
Он взял ее сумку, а я спросил:
— А куда, по-вашему, деваться остальным?
Он едва взглянул на меня:
— Мы несколько ночей поспим на подвесных койках в ангаре. Менни все устроил.
Он взял ее за руку, и они отправились. Пройдя несколько ярдов, он задержался и бросил мне через плечо:
— На твоем месте, парень, я бы немедленно передал почту Фигуередо. У него там уже целый час ждут местные курьеры.
— А вы сможете занять свое место, — сказал ему Менни и рассмеялся.
На мгновение во мне снова вскипел гнев, но вдруг, по какой-то необъяснимой причине, я обнаружил, что смеюсь вместе с Менни.
— Женщины — это его место, — сказал я.
— Ну разумеется. В нашем распоряжении все деревья мира с изобилием фруктов, но нам нужна только Ева. — Он покачал головой и поднял мешок с почтой. — Я отнесу это к Фигуередо вместо вас. А вы пойдите выпейте чашку кофе и отдохните. Насколько я вижу, вам выпало не самое приятное утро.
И он направился к городу, а я взял сумку из "Бристоля" и пошел в ангар. Там по другую сторону от радиоустановки висели три койки, а штабеля ящиков высотой в пять или шесть футов создавали некоторую иллюзию приватности. Здесь же стоял стол и три стула, а на конфорке бензиновой печки кипел кофейник.
Я налил себе кофе в оловянную кружку, закурил и залез в одну из подвесных коек. Я никак не мог выбросить из головы Джоанну Мартин и ее превращение. В ее поведении я не видел никакого резона, особенно имея в виду тот факт, что она сама решила лететь со мной в "Бристоле", а не в "Хейли".
Ход моих рассуждений прервал Альберто, который появился в проходе между штабелей ящиков:
— Я вижу, у вас тут кемпинг, мистер Мэллори.
— Хэннаха здесь нет. Он провожает Мартин к себе домой.
— Я знаю, но хотел видеть как раз вас. — Он отыскал вторую кружку и налил себе кофе. — Я провел все утро в спорах с сестрой Марией Терезой, которая настаивает на своем праве побывать в миссии Санта-Елена. — Он печально покачал головой. — Защити меня Господь от добра и невинности.
— Прекрасное сочетание, — сказал я. — И вы позволите ей поехать?
— Не представляю, как могу предотвратить это. Вы видели, какие разрешения есть у нее и у леди Мартин? Подписанные самим президентом. — Он пожал плечами. — Если она решила отправиться вверх по реке на катере миссии нынешним же утром, как я могу остановить ее, разве только силой, и мне придется расплачиваться за это.
— Так что же вы собираетесь делать?
— Вы, наверное, слышали, что мой человек сумел установить связь с хуна? Так вот, он договорился о встрече с ними завтра в полдень в условном месте у реки примерно в миле от миссии вверх по течению.
— А сколько их там будет?
— Вождь и пятеро старейшин. Пробный камень, не более того. Предварительная разведка. Я думаю взять с собой Педро, того самого полукровку, который и установил для меня эти контакты. Как вы считаете?
— Совсем неплохо.
— Да, может, это облегчит общение. Но я подумал, а не согласились бы вы тоже пойти со мной?
Его предложение показалось мне столь бестактным, что у меня перехватило дыхание. Я сел и опустил ноги на пол.
— А почему именно я?
— Вы знаете об индейцах больше, чем любой другой здесь, и смогли бы оказать значительную помощь в переговорах.
— А как далеко по реке и каким образом мы туда попадем?
Он улыбнулся:
— Как вы сами захотите. Хэннах первым делом утром отвезет женщин. Вы тоже можете лететь с ними. Я согласился, чтобы они посмотрели на миссию.
— Похоже, у вас нет выбора.
— Совершенно верно.
Он вышел на солнце как раз в тот момент, когда Хэннах обходил хвост "Хейли", застегивая летный шлем. Менни шагал рядом с ним.
— О'кей, полковник, пора лететь! Чем скорее я вас доставлю туда, тем скорее вернусь.
— Что, не терпится? — съязвил я.
Он поколебался немного, стоя у полуоткрытой дверцы кабины "Хейли", а потом медленно повернулся ко мне. На его лице застыло то же выражение, какое я видел в ту первую ночь в "Лодочке", когда он так грубо обошелся с Лолой.
Он двинулся вперед и остановился всего в одном футе от меня.
— Смотри, парень! — с угрозой процедил он.
В ответ я послал его куда подальше на чистом и доходчивом англосаксонском языке. Вне себя от ярости, Сэм был готов броситься на меня, но тут между нами возник Менни. Его лицо стало белым как бумага. Но предосторожность оказалась излишней. Хэннах резко повернулся, залез в кабину, где Альберто уже сидел в ожидании, и захлопнул дверцу. Тут же заработал мотор, и он начал выруливать.
Сэм взлетел очень резко и лихо заложил вираж над рекой, чуть не задевая верхушки деревьев. Похоже, он это сделал для меня, чтобы лишний раз показать, кто здесь хозяин.
Менни задумчиво произнес:
— Все это нехорошо. Совсем нехорошо. Вы же знаете, каким может быть Сэм. Как он непредсказуем.
— Оправдывайте его сколько угодно. Но будь я проклят, если последую вашему примеру. Хватит с меня.
Оставив его, я пошел по краю взлетно-посадочной полосы к домику. Подойдя к нему, не обнаружил никаких признаков жизни, но, поскольку входная дверь оказалась открыта, поднялся по ступеням и вошел в гостиную.
Из душа доносились звуки текущей воды, закурив сигарету, я присел на подоконник и стал ждать. Немного погодя душ закрыли, и я услышал, как она что-то напевает. Через несколько минут Джоан появилась в комнате, в старом халате и с тюрбаном из полотенца на голове.
Она резко оборвала пение и от неожиданности подняла брови:
— Чем могу быть полезна? Или вы забыли что-то?
— Объясните мне, что я такого сделал?
Она стояла и спокойно смотрела на меня долгим взглядом, потом подошла к бамбуковому столику, где лежала ее дорожная сумка, открыла ее, достала сигарету и маленькую, отделанную жемчугом зажигалку.
Выпустив длинную струю дыма, она спокойно сказала:
— Послушайте, Мэллори, я ничего вам не должна. Так?
После того что я услышал, у меня возникло единственное желание — ударить ее. Я подошел к двери и спросил:
— Да, вот еще что. А сколько я вам должен?
Она рассмеялась мне в лицо, а я повернулся, полностью уничтоженный, спустился по лестнице с веранды и поспешил к реке.
Здесь стояло несколько лодок, преимущественно каноэ, но, кроме них, два катера — Фигуередо и агента одной крупной землевладельческой компании. За ними, в конце причала, виднелся катер миссии, на котором устроилась сестра Мария Тереза. Я хотел было повернуть обратно, но она окликнула меня по имени, и мне ничего не оставалось, как подойти к катеру.
— Прекрасное утро, мистер Мэллори! — встретила она меня улыбкой.
— Пока да.
— У вас не найдется лишней сигареты?
Я не смог скрыть удивления, потом достал сигареты и предложил ей:
— Только местные. Из черного табака.
Она привычно выпустила струйку дыма.
— Вы не одобряете? Монахини всего-навсего люди, из крови и плоти, как и все остальные.
— Уверен, что вы такая и есть, сестра. — Я собрался уходить.
Она остановила меня:
— Мне определенно кажется, что вы неважно ко мне относитесь. Если бы я вас не окликнула, вы бы не остановились, чтобы заговорить со мной. Разве не так?
— Верно. Я считаю, что вы поступаете неумно и непрактично и плохо представляете, в какое дрянное дело ввязываетесь.
— Я целых семь лет провела в Южной Америке как медицинский миссионер, мистер Мэллори. И три года из них — в северных районах Бразилии. Я достаточно хорошо знакома с такими частями страны.
— Но это только ухудшает дело. Ваш личный опыт мог бы вам подсказать, что, приехав сюда, вы только усложняете и без того трудную обстановку, и не только для себя, но и для любого, кто входит в контакт с вами.
— Ну вот, это уже точка зрения, — добродушно ответила она. — Мне говорили, что у вас большой опыт общения с индейцами. Что вы работали с Карлом Бубером на реке Шингу.
— Я знал его.
— Он был великим и добрым человеком.
— Который бросил миссионерскую деятельность, когда увидел, что приносит индейцам больше вреда, чем кто-нибудь другой.
Она вздохнула:
— Да, я должна признать, что работа далека от совершенства, независимо от того, какие религиозные организации ее проводят.
— Далека от совершенства? — Я уже пришел в себя от всех утренних событий, мои злость и возбуждение улеглись. — Мы им совсем не нужны, сестра, никто из нас. Лучшее, что мы можем сделать для них, — это уйти совсем, оставить их одних, они совершенно не нуждаются в вашей религии. У них нет никаких ценностей, они ничего не имеют, молятся два раза в день и помогают друг другу. Может ли ваша христианская религия предложить им что-нибудь большее?
— И убивают друг друга, — возразила она. — Вы забыли упомянуть об этом.
— Да, конечно, но они рассматривают всех пришельцев как своих естественных врагов. Бог знает почему, но они обычно оказываются правы.
— Но они также убивают стариков, — возразила она. — Уродливые, страшные обычаи. Убийство ради самого убийства.
Я покачал головой:
— Да нет, вы просто не понимаете. Вот это действительно ужасно. Они считают, что смерть и жизнь — две части существования. Все равно что просыпаться или засыпать. Умереть в бою, особенно для воина, — счастье. Ведь он и живет только ради войны.
— А я несу им любовь, мистер Мэллори. Разве это плохо?
— Как сказал один из ваших великих иезуитов? Меч и железная палка — лучшие средства для проповеди.
— Это было так давно. Времена меняются, и человек меняется вместе с ними. — Она поднялась и поправила пояс. — Вы обвиняете меня в том, что я не все правильно понимаю. У вас своя собственная точка зрения. Может быть, вы поможете мне исправиться, показав Ландро?
И во второй раз за утро я потерпел поражение и решил подчиниться своей судьбе. Протянув руку, я помог ей перебраться через поручень.
Когда мы шли по причалу, она взяла меня за руку.
— Мне кажется, что полковник Альберто очень знающий офицер, — заметила она.
— О, он такой и есть.
— А что вы думаете о встрече с одним из вождей племени хуна? В самом деле она так много значит?
— Все зависит от того, зачем они хотят его видеть, — ответил я. — Индейцы словно малые дети, они совершенно иррациональны. Могут улыбаться вам, а в следующую минуту — вышибить мозги по малейшему поводу.
— Так встреча опасное предприятие?
— Возможно. Он просил меня пойти с ним.
— И вы обещали?
— Я не могу представить себе даже малейшую причину, по которой я мог бы не согласиться, а вы могли бы?
Она не ответила мне, потому что именно в этот момент ее окликнули по имени. Мы посмотрели вверх и увидели подходившую к нам Джоанну Мартин. В том самом белом шифоновом платье и соломенной шляпе и с зонтиком на плече. Будто только что выпорхнувшую со страницы журнала мод. Едва ли когда-нибудь мне приходилось видеть что-либо более несообразное обстоятельствам.
Сестра Мария Тереза объяснила:
— Мистер Мэллори рассказывает мне о предстоящей поездке.
— Хорошо, вы мне нужны минут на десять.
Джоанна Мартин взяла ее за руку, совершенно игнорируя мое присутствие.
Мы шли по узким улочкам, и унылые лица смотрели на нас из окон, а под домами играли оборванные, полуголодные дети. В одном из переулков валялась туша быка, издохшего от какой-то болезни или еще отчего-то, поэтому его мясо не годилось в пищу. Его оставили там, где он свалился, и туша уже раздулась вдвое по сравнению с обычным размером. Зловоние от него исходило настолько ужасное, что перебивало вонь от переполненной сточной канавы, которая проходила по самой середине улицы.
Им не понравилось это, но Джоанна Мартин имела в виду что-то другое. Я указал на некое подобие бани, хижину, в которой индейцы в деревнях, расположенных в верхнем течении реки, регулярно проводили религиозную процедуру очищения, используя раскаленные докрасна камни и много холодной воды. Но и это не отвлекло ее.
Мы прошли еще пару улиц, застроенных жалкими хибарками из старого железа и упаковочных ящиков. Здесь ютились лесные индейцы, которые имели глупость попытаться жить по законам белых людей.
— Странно, — сказал я. — Там, в лесу, обнаженные, в чем мать родила, их женщины выглядят красивыми. Но одень их в платье, как происходит необъяснимая метаморфоза. Куда деваются и красота, и гордость...
Вдруг тишину разорвал вопль, испуганная Джоанна Мартин остановилась и сделала знак рукой, чтобы привлечь мое внимание.
— Что там такое, ради Бога? — прошептала она.
Мы находились уже за последним рядом хижин, у реки, на самой опушке джунглей. Пронзительный крик боли повторился. Я прошел немного вперед и застыл перед открывшейся картиной.
— Завтрак, сеньор Мэллори.
— Который час?
Он мрачно посмотрел на большие серебряные карманные часы:
— Ровно восемь, сеньор. Сеньорита сказала мне, что вы просили разбудить вас именно в это время.
— Я понимаю, но когда вы говорили с ней?
— Примерно час назад, когда она уезжала на аэродром с доброй монахиней. Это все, сеньор?
Я кивнул, и он удалился. Налив себе кофе, я подошел к окну. Теперь они уже летят в Ландро. Меня охватило странное чувство личной потери, но мне показалось, что я уже подготовлен к этому. Завтракать мне расхотелось. Быстро одевшись, я выпил еще одну чашку кофе и отправился по своим делам.
Прежде чем отправиться на аэродром, мне предстояло выяснить кое-какие поручения, я взял кеб, стоявший у отеля. Прежде всего — почта, потом запасные части к динамо для агента одной горной компании в Ландро, да еще Фигуередо просил меня захватить ящик импортного лондонского джина.
На аэродром я попал только в половине десятого. Около башни стоял "Хевиланд Рапид", и, казалось, вся наземная команда суетилась вокруг него. А мой "Бристоль" еще даже не выкатили из ангара. Я открыл дверь, и кебмен внес туда за мной ящик джина.
А в кабине пилота сидела Джоанна Мартин и читала книгу. Увидев меня, она широко улыбнулась:
— Что вас так задержало?
В первый момент я потерял дар речи, настолько велико было мое удивление. Я ни секунды не сомневался в одном — что никогда и никому так не радовался, как ей. И она, судя по смягчившемуся выражению лица, поняла это.
— Что случилось? — спросил я.
— Я решила лететь с вами, только и всего. Мне показалось, что это гораздо приятней.
— А как к такому решению отнесся Хэннах?
— О, он не был слишком доволен. — Она вылезла из кабины, свесила ноги наружу и спрыгнула ко мне на руки. — Кроме того, он в сильном похмелье.
Кебмен принес мешок с почтой и бросил его на пол рядом с ящиком джина. Он замер, раскрыв рот от восхищения, я расплатился и отослал его.
Как только мы остались одни, я поцеловал ее и тут же разочаровался. Ничего похожего на то, что я испытал прошлой ночью. Ее губы остались холодными и неподвижными, и она отстранила меня от себя на расстояние вытянутой руки, небрежно потрепав меня по щеке:
— Может быть, нам пора отправляться?
Я не мог понять, чем объяснить столь резкую перемену. Увы, моя вина заключалась лишь в том, что ожидал слишком многого, но осознал я это только потом. В молодости все думают, что если ты кого-то любишь, то он тоже должен любить тебя.
Как бы то ни было, я погрузил груз позади сиденья в кабине наблюдателя и отыскал для нее старое летное кожаное пальто и шлем, которые мы держали для пассажиров. Пришли трое из аэродромной команды, которые видели, как я приехал, и мы выкатили "Бристоль" из ангара.
Я помог Джоанне залезть в кабину наблюдателя и пристегнул ее ремнями.
— Вам необходимо надеть очки, — предупредил ее я. — Тут чертова уйма насекомых, особенно на взлете и при посадке.
Когда она надела защитные очки, то показалась мне еще более далекой — совсем другой человек. Но, может, это только мне показалось? Я забрался в кабину, сделал все проверки и запустил стартовое магнето, а трое механиков встали в цепочку, взявшись за руки, и провернули пропеллер.
Мотор взревел. Я посмотрел назад через плечо, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она не улыбнулась, а просто кивнула, и я дал газ, вырулил к концу взлетной полосы, развернулся на ветер и по какой-то непонятной причине почувствовал себя полностью подавленным.
* * *
Я летел легко и спокойно, будто вез молоко. Условия полета оказались на редкость удачными. Я полагал, что ей интересно лететь, хотя она не выказала никаких признаков особого возбуждения. И в самом деле, за все время полета мы только дважды побеседовали по переговорной трубке. Один раз — когда я сворачивал на Мортес с Негро, а второй раз — когда мы подлетали к Ландро и я готовился к посадке.Меня удивило только одно — "Хейли", стоявший у ангара. Я рассчитывал, что он давно уже на пути в Санта-Елену.
Когда самолет остановился, нас встретил Менни с двумя рабочими. Он улыбнулся мне:
— Что вас задержало? Сэм метался, как кошка на горячей печке.
— Не знал, что он так заботится обо мне, — ответил я, спрыгивая на землю.
— А он и не заботится вовсе, — ответил механик, отталкивая меня локтем, когда я собрался помочь Джоанне спуститься вниз. — Привилегия возраста, мисс Мартин, — сказал он и протянул к ней руки.
Она улыбнулась ему одной из тех улыбок, которые женщины такого типа приберегают для мужчин, в которых немедленно распознают добрых друзей или отцов-исповедников. Никакого напряжения, никакого неудобства, это был для нее совершенно безопасный мужчина, которого не придется держать на расстоянии вытянутой руки.
Я как-то не совсем удачно провел формальное представление. Менни сказал:
— Вот теперь я понимаю, почему Сэм вел себя так, будто хуна стукнули его по голове боевой дубинкой.
Когда я снял летный шлем, он взъерошил мне волосы.
— А как наш паренек заботился о вас? Хорошо ли довез?
Думаю, что это был один-единственный случай, когда я рассердился на него, и он это понял, потому что его улыбка угасла и в глазах появилось беспокойство.
Я обернулся и увидел одетого для полета Хэннаха, быстро бегущего через летное поле, несмотря на жару. Приблизившись на расстояние десяти ярдов, он перешел на шаг, поняв, что выглядит смешно.
Он не обратил на меня внимания и спросил Джоанну Мартин:
— Ну что, теперь вы довольны?
— О, думаю, что могу так сказать, — холодно ответила она. — А где сестра Мария Тереза?
— В последний раз я видел ее на причале, она осматривала катер, принадлежащий миссии. У нее бредовая идея, что вы с ней могли бы спать на борту катера.
— А чем плох местный отель?
— Да всем плох, поэтому я хочу устроить вас обеих у себя. Я провожу вас и все покажу, а уж потом повезу Альберто в миссию Санта-Елена.
Он взял ее сумку, а я спросил:
— А куда, по-вашему, деваться остальным?
Он едва взглянул на меня:
— Мы несколько ночей поспим на подвесных койках в ангаре. Менни все устроил.
Он взял ее за руку, и они отправились. Пройдя несколько ярдов, он задержался и бросил мне через плечо:
— На твоем месте, парень, я бы немедленно передал почту Фигуередо. У него там уже целый час ждут местные курьеры.
— А вы сможете занять свое место, — сказал ему Менни и рассмеялся.
На мгновение во мне снова вскипел гнев, но вдруг, по какой-то необъяснимой причине, я обнаружил, что смеюсь вместе с Менни.
— Женщины — это его место, — сказал я.
— Ну разумеется. В нашем распоряжении все деревья мира с изобилием фруктов, но нам нужна только Ева. — Он покачал головой и поднял мешок с почтой. — Я отнесу это к Фигуередо вместо вас. А вы пойдите выпейте чашку кофе и отдохните. Насколько я вижу, вам выпало не самое приятное утро.
И он направился к городу, а я взял сумку из "Бристоля" и пошел в ангар. Там по другую сторону от радиоустановки висели три койки, а штабеля ящиков высотой в пять или шесть футов создавали некоторую иллюзию приватности. Здесь же стоял стол и три стула, а на конфорке бензиновой печки кипел кофейник.
Я налил себе кофе в оловянную кружку, закурил и залез в одну из подвесных коек. Я никак не мог выбросить из головы Джоанну Мартин и ее превращение. В ее поведении я не видел никакого резона, особенно имея в виду тот факт, что она сама решила лететь со мной в "Бристоле", а не в "Хейли".
Ход моих рассуждений прервал Альберто, который появился в проходе между штабелей ящиков:
— Я вижу, у вас тут кемпинг, мистер Мэллори.
— Хэннаха здесь нет. Он провожает Мартин к себе домой.
— Я знаю, но хотел видеть как раз вас. — Он отыскал вторую кружку и налил себе кофе. — Я провел все утро в спорах с сестрой Марией Терезой, которая настаивает на своем праве побывать в миссии Санта-Елена. — Он печально покачал головой. — Защити меня Господь от добра и невинности.
— Прекрасное сочетание, — сказал я. — И вы позволите ей поехать?
— Не представляю, как могу предотвратить это. Вы видели, какие разрешения есть у нее и у леди Мартин? Подписанные самим президентом. — Он пожал плечами. — Если она решила отправиться вверх по реке на катере миссии нынешним же утром, как я могу остановить ее, разве только силой, и мне придется расплачиваться за это.
— Так что же вы собираетесь делать?
— Вы, наверное, слышали, что мой человек сумел установить связь с хуна? Так вот, он договорился о встрече с ними завтра в полдень в условном месте у реки примерно в миле от миссии вверх по течению.
— А сколько их там будет?
— Вождь и пятеро старейшин. Пробный камень, не более того. Предварительная разведка. Я думаю взять с собой Педро, того самого полукровку, который и установил для меня эти контакты. Как вы считаете?
— Совсем неплохо.
— Да, может, это облегчит общение. Но я подумал, а не согласились бы вы тоже пойти со мной?
Его предложение показалось мне столь бестактным, что у меня перехватило дыхание. Я сел и опустил ноги на пол.
— А почему именно я?
— Вы знаете об индейцах больше, чем любой другой здесь, и смогли бы оказать значительную помощь в переговорах.
— А как далеко по реке и каким образом мы туда попадем?
Он улыбнулся:
— Как вы сами захотите. Хэннах первым делом утром отвезет женщин. Вы тоже можете лететь с ними. Я согласился, чтобы они посмотрели на миссию.
— Похоже, у вас нет выбора.
— Совершенно верно.
Он вышел на солнце как раз в тот момент, когда Хэннах обходил хвост "Хейли", застегивая летный шлем. Менни шагал рядом с ним.
— О'кей, полковник, пора лететь! Чем скорее я вас доставлю туда, тем скорее вернусь.
— Что, не терпится? — съязвил я.
Он поколебался немного, стоя у полуоткрытой дверцы кабины "Хейли", а потом медленно повернулся ко мне. На его лице застыло то же выражение, какое я видел в ту первую ночь в "Лодочке", когда он так грубо обошелся с Лолой.
Он двинулся вперед и остановился всего в одном футе от меня.
— Смотри, парень! — с угрозой процедил он.
В ответ я послал его куда подальше на чистом и доходчивом англосаксонском языке. Вне себя от ярости, Сэм был готов броситься на меня, но тут между нами возник Менни. Его лицо стало белым как бумага. Но предосторожность оказалась излишней. Хэннах резко повернулся, залез в кабину, где Альберто уже сидел в ожидании, и захлопнул дверцу. Тут же заработал мотор, и он начал выруливать.
Сэм взлетел очень резко и лихо заложил вираж над рекой, чуть не задевая верхушки деревьев. Похоже, он это сделал для меня, чтобы лишний раз показать, кто здесь хозяин.
Менни задумчиво произнес:
— Все это нехорошо. Совсем нехорошо. Вы же знаете, каким может быть Сэм. Как он непредсказуем.
— Оправдывайте его сколько угодно. Но будь я проклят, если последую вашему примеру. Хватит с меня.
Оставив его, я пошел по краю взлетно-посадочной полосы к домику. Подойдя к нему, не обнаружил никаких признаков жизни, но, поскольку входная дверь оказалась открыта, поднялся по ступеням и вошел в гостиную.
Из душа доносились звуки текущей воды, закурив сигарету, я присел на подоконник и стал ждать. Немного погодя душ закрыли, и я услышал, как она что-то напевает. Через несколько минут Джоан появилась в комнате, в старом халате и с тюрбаном из полотенца на голове.
Она резко оборвала пение и от неожиданности подняла брови:
— Чем могу быть полезна? Или вы забыли что-то?
— Объясните мне, что я такого сделал?
Она стояла и спокойно смотрела на меня долгим взглядом, потом подошла к бамбуковому столику, где лежала ее дорожная сумка, открыла ее, достала сигарету и маленькую, отделанную жемчугом зажигалку.
Выпустив длинную струю дыма, она спокойно сказала:
— Послушайте, Мэллори, я ничего вам не должна. Так?
После того что я услышал, у меня возникло единственное желание — ударить ее. Я подошел к двери и спросил:
— Да, вот еще что. А сколько я вам должен?
Она рассмеялась мне в лицо, а я повернулся, полностью уничтоженный, спустился по лестнице с веранды и поспешил к реке.
* * *
Ладно, пусть я мало знаю о женщинах, но не заслужил такого обращения. Промчавшись по берегу с сигаретой в зубах, я наконец увидел, что пришел к причалу.Здесь стояло несколько лодок, преимущественно каноэ, но, кроме них, два катера — Фигуередо и агента одной крупной землевладельческой компании. За ними, в конце причала, виднелся катер миссии, на котором устроилась сестра Мария Тереза. Я хотел было повернуть обратно, но она окликнула меня по имени, и мне ничего не оставалось, как подойти к катеру.
— Прекрасное утро, мистер Мэллори! — встретила она меня улыбкой.
— Пока да.
— У вас не найдется лишней сигареты?
Я не смог скрыть удивления, потом достал сигареты и предложил ей:
— Только местные. Из черного табака.
Она привычно выпустила струйку дыма.
— Вы не одобряете? Монахини всего-навсего люди, из крови и плоти, как и все остальные.
— Уверен, что вы такая и есть, сестра. — Я собрался уходить.
Она остановила меня:
— Мне определенно кажется, что вы неважно ко мне относитесь. Если бы я вас не окликнула, вы бы не остановились, чтобы заговорить со мной. Разве не так?
— Верно. Я считаю, что вы поступаете неумно и непрактично и плохо представляете, в какое дрянное дело ввязываетесь.
— Я целых семь лет провела в Южной Америке как медицинский миссионер, мистер Мэллори. И три года из них — в северных районах Бразилии. Я достаточно хорошо знакома с такими частями страны.
— Но это только ухудшает дело. Ваш личный опыт мог бы вам подсказать, что, приехав сюда, вы только усложняете и без того трудную обстановку, и не только для себя, но и для любого, кто входит в контакт с вами.
— Ну вот, это уже точка зрения, — добродушно ответила она. — Мне говорили, что у вас большой опыт общения с индейцами. Что вы работали с Карлом Бубером на реке Шингу.
— Я знал его.
— Он был великим и добрым человеком.
— Который бросил миссионерскую деятельность, когда увидел, что приносит индейцам больше вреда, чем кто-нибудь другой.
Она вздохнула:
— Да, я должна признать, что работа далека от совершенства, независимо от того, какие религиозные организации ее проводят.
— Далека от совершенства? — Я уже пришел в себя от всех утренних событий, мои злость и возбуждение улеглись. — Мы им совсем не нужны, сестра, никто из нас. Лучшее, что мы можем сделать для них, — это уйти совсем, оставить их одних, они совершенно не нуждаются в вашей религии. У них нет никаких ценностей, они ничего не имеют, молятся два раза в день и помогают друг другу. Может ли ваша христианская религия предложить им что-нибудь большее?
— И убивают друг друга, — возразила она. — Вы забыли упомянуть об этом.
— Да, конечно, но они рассматривают всех пришельцев как своих естественных врагов. Бог знает почему, но они обычно оказываются правы.
— Но они также убивают стариков, — возразила она. — Уродливые, страшные обычаи. Убийство ради самого убийства.
Я покачал головой:
— Да нет, вы просто не понимаете. Вот это действительно ужасно. Они считают, что смерть и жизнь — две части существования. Все равно что просыпаться или засыпать. Умереть в бою, особенно для воина, — счастье. Ведь он и живет только ради войны.
— А я несу им любовь, мистер Мэллори. Разве это плохо?
— Как сказал один из ваших великих иезуитов? Меч и железная палка — лучшие средства для проповеди.
— Это было так давно. Времена меняются, и человек меняется вместе с ними. — Она поднялась и поправила пояс. — Вы обвиняете меня в том, что я не все правильно понимаю. У вас своя собственная точка зрения. Может быть, вы поможете мне исправиться, показав Ландро?
И во второй раз за утро я потерпел поражение и решил подчиниться своей судьбе. Протянув руку, я помог ей перебраться через поручень.
Когда мы шли по причалу, она взяла меня за руку.
— Мне кажется, что полковник Альберто очень знающий офицер, — заметила она.
— О, он такой и есть.
— А что вы думаете о встрече с одним из вождей племени хуна? В самом деле она так много значит?
— Все зависит от того, зачем они хотят его видеть, — ответил я. — Индейцы словно малые дети, они совершенно иррациональны. Могут улыбаться вам, а в следующую минуту — вышибить мозги по малейшему поводу.
— Так встреча опасное предприятие?
— Возможно. Он просил меня пойти с ним.
— И вы обещали?
— Я не могу представить себе даже малейшую причину, по которой я мог бы не согласиться, а вы могли бы?
Она не ответила мне, потому что именно в этот момент ее окликнули по имени. Мы посмотрели вверх и увидели подходившую к нам Джоанну Мартин. В том самом белом шифоновом платье и соломенной шляпе и с зонтиком на плече. Будто только что выпорхнувшую со страницы журнала мод. Едва ли когда-нибудь мне приходилось видеть что-либо более несообразное обстоятельствам.
Сестра Мария Тереза объяснила:
— Мистер Мэллори рассказывает мне о предстоящей поездке.
— Хорошо, вы мне нужны минут на десять.
Джоанна Мартин взяла ее за руку, совершенно игнорируя мое присутствие.
Мы шли по узким улочкам, и унылые лица смотрели на нас из окон, а под домами играли оборванные, полуголодные дети. В одном из переулков валялась туша быка, издохшего от какой-то болезни или еще отчего-то, поэтому его мясо не годилось в пищу. Его оставили там, где он свалился, и туша уже раздулась вдвое по сравнению с обычным размером. Зловоние от него исходило настолько ужасное, что перебивало вонь от переполненной сточной канавы, которая проходила по самой середине улицы.
Им не понравилось это, но Джоанна Мартин имела в виду что-то другое. Я указал на некое подобие бани, хижину, в которой индейцы в деревнях, расположенных в верхнем течении реки, регулярно проводили религиозную процедуру очищения, используя раскаленные докрасна камни и много холодной воды. Но и это не отвлекло ее.
Мы прошли еще пару улиц, застроенных жалкими хибарками из старого железа и упаковочных ящиков. Здесь ютились лесные индейцы, которые имели глупость попытаться жить по законам белых людей.
— Странно, — сказал я. — Там, в лесу, обнаженные, в чем мать родила, их женщины выглядят красивыми. Но одень их в платье, как происходит необъяснимая метаморфоза. Куда деваются и красота, и гордость...
Вдруг тишину разорвал вопль, испуганная Джоанна Мартин остановилась и сделала знак рукой, чтобы привлечь мое внимание.
— Что там такое, ради Бога? — прошептала она.
Мы находились уже за последним рядом хижин, у реки, на самой опушке джунглей. Пронзительный крик боли повторился. Я прошел немного вперед и застыл перед открывшейся картиной.