У реки возле дерева стояла на коленях, подняв руки над головой, индейская женщина в изодранном и задранном наверх ситцевом платье. Мужчина рядом с ней был тоже индейцем, несмотря на то что носил хлопчатобумажные штаны и рубаху. Связав ее запястья лианами, он подтягивал несчастную наверх к ветке дерева.
Женщина снова закричала. Сестра Мария Тереза сделала несколько быстрых шагов к женщине, но я вернул ее назад:
— Не вмешивайтесь, что бы ни случилось!
Она обернулась ко мне и возразила:
— Их обычай мне хорошо известен, мистер Мэллори. Я останусь пока здесь, если вы не против, и помогу ей потом, если она позволит мне это сделать. — Она улыбнулась. — Помимо всего прочего, я квалифицированный врач, видите ли. Если бы вы принесли из домика мой саквояж, я была бы вам очень благодарна.
Она подошла к женщине и ее мужу и села на землю в ярде или двух от них. Они не обращали на нее ровно никакого внимания.
Джоанна Мартин в ужасе схватила меня за руку:
— Что это такое?
— Она собирается родить, — ответил я. — Он привязал ее лианами за руки для того, чтобы ребенок появился на свет, когда она находится в вертикальном положении. Считается, что в этом случае ребенок будет сильнее и смелее, чем если бы мать родила его лежа.
Женщина снова издала низкий стон от боли, а ее муж развалился рядом с ней.
— Ну, просто смешно! — воскликнула Джоанна Мартин. — Роды могут продлиться всю ночь.
— Совершенно верно, — согласился я. — Но если сестра Мария Тереза хочет быть похожей на Флоренс Найтингейл, то нам ничего не остается, как сходить в домик и принести ей тот самый саквояж.
Когда мы проходили мимо ветхого дома на углу узенькой улицы, на террасу выскочила индейская босая девушка, лет шестнадцати или семнадцати, в старом ситцевом платье. Напуганная до смерти, она затравленно оглядывалась по сторонам, как бы соображая, в какую сторону ей бежать. Потом кинулась вниз по лестнице, споткнулась и упала. Мгновение спустя из дома выскочил Авила с хлыстом в руке. Он сбежал по ступеням и начал хлестать ее.
Мне не было дела до Авилы, хотя не нравилось, как он расправляется с девушкой. Но я знал, что в таких случаях надо быть очень осторожным, поскольку здесь большинство женщин считает побои обычным делом.
Но Джоанна Мартин оказалось не такой рассудительной. Она кинулась вперед, как военный корабль под полными парусами, и огрела Авилу своей сумкой. Он подался назад, и на его лице отразилось замешательство. Я кинулся вперед так быстро, как мог, и схватил ее за руку прежде, чем она успела ударить его снова.
— Что она сделала? — спросил я Авилу, поднимая девушку с земли.
— Она продавала себя всем в городе, пока меня не было, — объяснил он. — Бог знает, что она могла подхватить.
— А она ваша?
Он кивнул:
— Девчонка из племени хуна. Я купил ее год назад.
Мы говорили по-португальски, и я обернулся к Джоанне, чтобы перевести наш разговор, и добавил:
— Тут ничего нельзя поделать. Она принадлежит ему.
— Как вас понимать? Что значит — принадлежит ему?
— Он купил ее, возможно, когда умерли ее родители. Обычное дело в верховьях реки и совершенно легальное.
— Купил ее? — В ее глазах сначала читалось недоверие, а потом в них вспыхнул гнев, будто ее довели до белого каления. — Отечно, тогда я перекупаю ее. Сколько хочет за нее эта большая обезьяна?
— Он прекрасно говорит по-английски, — заметил я. — Почему бы вам не спросить его самого?
Она была действительно разгневана. Покопавшись в сумке, достала банкнот в сто крузейро и сунула ему:
— Хватит?
Он с жадностью схватил ее и вежливо поклонился.
— Как приятно иметь с вами дело, сеньорита. — И быстро направился по улице по направлению к отелю.
Девушка покорно ожидала того, что уготовила ей судьба, и на ее безразличном индейском лице ничего не отразилось. Я расспросил ее на португальском языке, который, как мне показалось, она довольно хорошо понимала.
Потом все рассказал Джоанне:
— Она действительно из племени хуна. Ее зовут Кристина, и ей шестнадцать лет. Ее отец, сборщик каучука, и мать умерли от оспы три года назад. Какая-то женщина взяла ее к себе, а потом продала Авиле в прошлом году. Что вы собираетесь с ней делать?
— Один Бог знает, — вздохнула она. — Для начала надо бы отмыть ее под душем, но это скорее по департаменту сестры Марии Терезы, чем по моему. Кстати, сколько я за нее заплатила?
— Примерно пятьдесят долларов — сотню крузейро. Авила может взять себе другую за десять долларов, а остальные девяносто — пропить.
— Боже мой, что за страна! — воскликнула она, взяла Кристину за руку и направилась в сторону аэродрома.
Хэннах радостно напевал и выглядел так, будто стал на несколько лет моложе. Когда Менни спросил его, будет ли он есть, он покачал головой и достал чистую рубашку.
— Вы напрасно теряете время, Менни, — съязвил я. — Сегодня вечером его аппетит возбуждают совсем иные блюда.
Хэннах ухмыльнулся:
— Почему бы тебе не сдаться, паренек? Она настоящая женщина, много повидала, и ей просто нужен мужчина.
Он повернулся ко мне спиной и ушел, насвистывая, а я спустил ноги на пол. Менни схватил меня за руку:
— Не вмешивайся, Нейл.
Я встал, подошел к краю ангара и, опершись на стойку, глядел на реку, стараясь успокоиться. Удивительно, как все эти дни я мирился с поведением Хэннаха.
Подошел Менни и предложил мне сигарету.
— Ты знаешь, Нейл, женщины — забавные создания. Совсем не такие, какими мы их считаем. Самая большая ошибка мужчины — видеть женщину такой, как он ее себе представляет. Часто реальность совсем другая...
— Хорошо, Менни, все ясно.
Тут на сухую землю темными пятнами упали первые тяжелые капли дождя. Я взял плащ и натянул его.
— Схожу посмотрю, как там сестра Мария Тереза. Увидимся позже.
Я захватил с собой ее сумку, плащ и фонарь на случай, если ее ночное дежурство затянется надолго, но когда вышел на окраину Ландро, то встретил ее. Рядом с ней шла молодая мать и несла завернутого в одеяло ребенка. Отец плелся за ними.
— Девочка, — объявила сестра Мария Тереза. — Но они совсем не знают, как обращаться с ребенком. Я проведу с ними ночь. Вы не могли бы сказать Джоанне?
Проводив их в сгущающейся темноте к хижине, которую они называли своим домом, я направился по улице к отелю.
Дождь усилился, я посидел в баре, поиграл с Фигуередо в шашки и выпил немного того самого джина, который привез ему. Дождь и не собирался утихать.
Через час я не выдержал, зажег фонарь и выбрался на улицу. Лило как из ведра. Мне казалось, что я попал в какой-то замкнутый мир, совершенно один, и по какой-то непонятной причине на меня накатило безудержное веселье.
Когда я поднялся по ступеням на веранду, то увидел свет сквозь щели закрытых ставень и услышал звуки патефона. Я постоял немного, слушая приглушенные голоса и смех, а потом постучал в дверь.
Ее открыл Хэннах. Он был в тенниске и держал в руке стакан виски. Я не дал ему возможности что-то сказать и опередил его:
— Сестра Тереза пробудет ночь в Ландро с женщиной, которая только что родила ребенка. Она хочет, чтобы Джоанна знала об этом.
Он кивнул:
— О'кей, я передам ей.
Когда я повернулся, чтобы уйти, за его спиной показалась Джоанна. Ее, видно, заинтересовало, что происходит. Мне ничего больше и не требовалось.
— Да, кстати, я лечу с вами утром в Санта-Елену, — сообщил я. — Почтовый рейс придется немного отложить.
Ее лицо изменилось, сразу стало недоверчивым.
— Кто так распорядился?
— Полковник Альберто. Он хочет, чтобы я завтра сделал с ним маленькую прогулку и встретился с хуна. Буду ждать вас.
И я спустился по ступеням террасы снова под дождь. Наверное, мне казалось, что она позовет меня, но когда я оглянулся, то увидел только Хэннаха, который вышел на веранду и смотрел мне вслед.
Это был мой маленький триумф, но, как я понимал, мне придется за него дорого заплатить.
Глава 9
Женщина снова закричала. Сестра Мария Тереза сделала несколько быстрых шагов к женщине, но я вернул ее назад:
— Не вмешивайтесь, что бы ни случилось!
Она обернулась ко мне и возразила:
— Их обычай мне хорошо известен, мистер Мэллори. Я останусь пока здесь, если вы не против, и помогу ей потом, если она позволит мне это сделать. — Она улыбнулась. — Помимо всего прочего, я квалифицированный врач, видите ли. Если бы вы принесли из домика мой саквояж, я была бы вам очень благодарна.
Она подошла к женщине и ее мужу и села на землю в ярде или двух от них. Они не обращали на нее ровно никакого внимания.
Джоанна Мартин в ужасе схватила меня за руку:
— Что это такое?
— Она собирается родить, — ответил я. — Он привязал ее лианами за руки для того, чтобы ребенок появился на свет, когда она находится в вертикальном положении. Считается, что в этом случае ребенок будет сильнее и смелее, чем если бы мать родила его лежа.
Женщина снова издала низкий стон от боли, а ее муж развалился рядом с ней.
— Ну, просто смешно! — воскликнула Джоанна Мартин. — Роды могут продлиться всю ночь.
— Совершенно верно, — согласился я. — Но если сестра Мария Тереза хочет быть похожей на Флоренс Найтингейл, то нам ничего не остается, как сходить в домик и принести ей тот самый саквояж.
* * *
На обратном пути произошел один необычный случай, который позволил мне узнать еще одну сторону ее характера.Когда мы проходили мимо ветхого дома на углу узенькой улицы, на террасу выскочила индейская босая девушка, лет шестнадцати или семнадцати, в старом ситцевом платье. Напуганная до смерти, она затравленно оглядывалась по сторонам, как бы соображая, в какую сторону ей бежать. Потом кинулась вниз по лестнице, споткнулась и упала. Мгновение спустя из дома выскочил Авила с хлыстом в руке. Он сбежал по ступеням и начал хлестать ее.
Мне не было дела до Авилы, хотя не нравилось, как он расправляется с девушкой. Но я знал, что в таких случаях надо быть очень осторожным, поскольку здесь большинство женщин считает побои обычным делом.
Но Джоанна Мартин оказалось не такой рассудительной. Она кинулась вперед, как военный корабль под полными парусами, и огрела Авилу своей сумкой. Он подался назад, и на его лице отразилось замешательство. Я кинулся вперед так быстро, как мог, и схватил ее за руку прежде, чем она успела ударить его снова.
— Что она сделала? — спросил я Авилу, поднимая девушку с земли.
— Она продавала себя всем в городе, пока меня не было, — объяснил он. — Бог знает, что она могла подхватить.
— А она ваша?
Он кивнул:
— Девчонка из племени хуна. Я купил ее год назад.
Мы говорили по-португальски, и я обернулся к Джоанне, чтобы перевести наш разговор, и добавил:
— Тут ничего нельзя поделать. Она принадлежит ему.
— Как вас понимать? Что значит — принадлежит ему?
— Он купил ее, возможно, когда умерли ее родители. Обычное дело в верховьях реки и совершенно легальное.
— Купил ее? — В ее глазах сначала читалось недоверие, а потом в них вспыхнул гнев, будто ее довели до белого каления. — Отечно, тогда я перекупаю ее. Сколько хочет за нее эта большая обезьяна?
— Он прекрасно говорит по-английски, — заметил я. — Почему бы вам не спросить его самого?
Она была действительно разгневана. Покопавшись в сумке, достала банкнот в сто крузейро и сунула ему:
— Хватит?
Он с жадностью схватил ее и вежливо поклонился.
— Как приятно иметь с вами дело, сеньорита. — И быстро направился по улице по направлению к отелю.
Девушка покорно ожидала того, что уготовила ей судьба, и на ее безразличном индейском лице ничего не отразилось. Я расспросил ее на португальском языке, который, как мне показалось, она довольно хорошо понимала.
Потом все рассказал Джоанне:
— Она действительно из племени хуна. Ее зовут Кристина, и ей шестнадцать лет. Ее отец, сборщик каучука, и мать умерли от оспы три года назад. Какая-то женщина взяла ее к себе, а потом продала Авиле в прошлом году. Что вы собираетесь с ней делать?
— Один Бог знает, — вздохнула она. — Для начала надо бы отмыть ее под душем, но это скорее по департаменту сестры Марии Терезы, чем по моему. Кстати, сколько я за нее заплатила?
— Примерно пятьдесят долларов — сотню крузейро. Авила может взять себе другую за десять долларов, а остальные девяносто — пропить.
— Боже мой, что за страна! — воскликнула она, взяла Кристину за руку и направилась в сторону аэродрома.
* * *
Я провел остаток дня, помогая Менни проверять мотор "Бристоля". После шести в прекрасном настроении вернулся Хэннах. Я лежал в подвесной койке и наблюдал, как он бреется, а Менни готовил ужин.Хэннах радостно напевал и выглядел так, будто стал на несколько лет моложе. Когда Менни спросил его, будет ли он есть, он покачал головой и достал чистую рубашку.
— Вы напрасно теряете время, Менни, — съязвил я. — Сегодня вечером его аппетит возбуждают совсем иные блюда.
Хэннах ухмыльнулся:
— Почему бы тебе не сдаться, паренек? Она настоящая женщина, много повидала, и ей просто нужен мужчина.
Он повернулся ко мне спиной и ушел, насвистывая, а я спустил ноги на пол. Менни схватил меня за руку:
— Не вмешивайся, Нейл.
Я встал, подошел к краю ангара и, опершись на стойку, глядел на реку, стараясь успокоиться. Удивительно, как все эти дни я мирился с поведением Хэннаха.
Подошел Менни и предложил мне сигарету.
— Ты знаешь, Нейл, женщины — забавные создания. Совсем не такие, какими мы их считаем. Самая большая ошибка мужчины — видеть женщину такой, как он ее себе представляет. Часто реальность совсем другая...
— Хорошо, Менни, все ясно.
Тут на сухую землю темными пятнами упали первые тяжелые капли дождя. Я взял плащ и натянул его.
— Схожу посмотрю, как там сестра Мария Тереза. Увидимся позже.
Я захватил с собой ее сумку, плащ и фонарь на случай, если ее ночное дежурство затянется надолго, но когда вышел на окраину Ландро, то встретил ее. Рядом с ней шла молодая мать и несла завернутого в одеяло ребенка. Отец плелся за ними.
— Девочка, — объявила сестра Мария Тереза. — Но они совсем не знают, как обращаться с ребенком. Я проведу с ними ночь. Вы не могли бы сказать Джоанне?
Проводив их в сгущающейся темноте к хижине, которую они называли своим домом, я направился по улице к отелю.
Дождь усилился, я посидел в баре, поиграл с Фигуередо в шашки и выпил немного того самого джина, который привез ему. Дождь и не собирался утихать.
Через час я не выдержал, зажег фонарь и выбрался на улицу. Лило как из ведра. Мне казалось, что я попал в какой-то замкнутый мир, совершенно один, и по какой-то непонятной причине на меня накатило безудержное веселье.
Когда я поднялся по ступеням на веранду, то увидел свет сквозь щели закрытых ставень и услышал звуки патефона. Я постоял немного, слушая приглушенные голоса и смех, а потом постучал в дверь.
Ее открыл Хэннах. Он был в тенниске и держал в руке стакан виски. Я не дал ему возможности что-то сказать и опередил его:
— Сестра Тереза пробудет ночь в Ландро с женщиной, которая только что родила ребенка. Она хочет, чтобы Джоанна знала об этом.
Он кивнул:
— О'кей, я передам ей.
Когда я повернулся, чтобы уйти, за его спиной показалась Джоанна. Ее, видно, заинтересовало, что происходит. Мне ничего больше и не требовалось.
— Да, кстати, я лечу с вами утром в Санта-Елену, — сообщил я. — Почтовый рейс придется немного отложить.
Ее лицо изменилось, сразу стало недоверчивым.
— Кто так распорядился?
— Полковник Альберто. Он хочет, чтобы я завтра сделал с ним маленькую прогулку и встретился с хуна. Буду ждать вас.
И я спустился по ступеням террасы снова под дождь. Наверное, мне казалось, что она позовет меня, но когда я оглянулся, то увидел только Хэннаха, который вышел на веранду и смотрел мне вслед.
Это был мой маленький триумф, но, как я понимал, мне придется за него дорого заплатить.
Глава 9
Бой барабанов
Всю ночь я провел в полудреме, и тот факт, что Хэннах вернулся в три часа утра, тоже не слишком успокаивал меня. Зато после этого я все-таки заснул. Однако уже в шесть вышел из-под навеса.
Утро мне не нравилось, как и все те планы, которые намечались на этот день; душная, гнетущая атмосфера, необычная для такого раннего часа, и тяжелые серые облака предвещали дождь до вечера.
Я прошелся вдоль открытого ангара и задержался у своего "Бристоля". Как всегда, он будто ждал, что сейчас что-то произойдет. И я сразу представил себе, как какой-то другой пилот когда-то вот так же стоял около него, кашлял от своей первой утренней сигареты и, готовясь отправиться в первый патрульный полет, думал, что принесет ему наступающий день.
Это вызвало во мне странное чувство духовной близости с ним, которое едва ли имело какой-нибудь смысл.
Обернувшись, я заметил Хэннаха, который наблюдал за мной. С того раза, когда впервые увидел его, сделав вынужденную посадку на своей "Веге", я удивлялся свежести его лица, которое, казалось, было неподвластно возрасту. Но только не теперь. Возможно, потому, что он встал слишком рано, а скорее из-за того, что пил со вчерашнего вечера, Сэм выглядел лет на сто. Будто он пережил в жизни все, что только можно, и перестал верить в то, что в будущем может произойти что-то хорошее.
Напряженность между нами стала почти осязаемой.
— Ты что, в самом деле собираешься принять участие в этой сумасшедшей затее?
— Был такой разговор, ну и что?
Он взорвался:
— О Боже, никто не знает, как хуна поведут себя. Если они озлобятся, у вас не будет никаких шансов.
— У меня нет уверенности в благополучном исходе, — ответил я и попробовал пройти мимо.
Он схватил меня за руку и повернул к себе:
— Что же, черт побери, ты хочешь доказать, Мэллори?
Теперь я окончательно убедился, что он рассматривает мой поступок только как персональный вызов. Если я пойду, то он покажется менее значительным, чем я, и не только в глазах Джоанны Мартин. А как я уже говорил, для него не было ничего важнее того, как он выглядит перед всеми.
Он злился из-за того, что я поставил его в неприемлемое для него положение, но и потому, что, по его мнению, я упивался своим триумфом. Однако я чувствовал себя скверно, под стать серому утру.
— Скажем так, я устал от жизни и хочу таким образом покончить со всем сразу.
На мгновение он поверил мне, ослабил хватку, и мне удалось вырваться. Пока я шел вдоль ангара, первые крупные капли дождя застучали по крыше.
В воздухе он передал мне управление, что меня вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости разговаривать с Джоанной Мартин и, кроме того, давало возможность обдумать, что я отвечу сестре Марии Терезе. Развлекать пассажиров я предоставил Хэннаху, и он вел с дамами оживленную беседу. Занятый своими мыслями, я не следил за ней.
Погодные условия в Санта-Елене были не лучше. Шел такой же сильный дождь, стояла удушливая жара, над лесом поднимался серый туман, но посадке это не мешало, и я мягко приземлил "Хейли".
Еще на взлете я связался с военными по радио и передал расчетное время прибытия. Однако меня удивило, что сам Альберто вышел встретить нас и стоял в ожидании на краю взлетно-посадочной полосы.
Как только "Хейли" остановился, он подошел к нам и помог обеим дамам выйти из кабины, церемонно их приветствуя. Его лицо под козырьком офицерской фуражки было очень серьезным, и вообще он выглядел странной, чужеродной фигурой в столь экзотическом месте. Кавалерийское пальто, наброшенное на плечи, очевидно, знавало лучшие дни.
Полковник провел нас на причал, где ожидал моторный катер устрашающего вида. На крыше главного салона ощетинился пулемет "льюис", другой — на носу. И тот и другой защищали мешки с песком. С двух сторон катер закрывали парусиновые полотнища, что позволяло незаметно передвигаться внутри и создавало некоторое прикрытие от стрел.
На корме под тентом стоял тростниковый стол и парусиновые стулья. Как только мы вошли, из салона появился рассыльный в белых перчатках и с подносом. Дамы расположились, он принес кофе в серебряном кофейнике и подал тонкие фарфоровые чашечки. Дождь все стучал по тенту. Рядом тихо проплыла пара аллигаторов. Я стоял у перил, и все происходящее казалось мне странным безумным сном. Только запах гниющих растений, поднимавшийся от реки, возвращал меня к действительности.
Появился Альберто и предложил мне сигарету.
— По поводу нашего вчерашнего разговора, сеньор Мэллори. Вы пришли к какому-то решению?
— Утренняя прогулка по джунглям — опасное дело, — ответил я, глядя вдаль из-под тента. — А с другой стороны, она может оказаться интересной.
Он чуть улыбнулся, поколебался, будто собираясь что-то сказать, но промолчал и ушел, оставив меня одного у поручней. Сказать, что я тут же пожалел о своей сговорчивости, нельзя, но я понимал, что добровольно подвергаю себя смертельному риску, причем совершенно бессмысленному. Но что теперь делать?
Солдаты отдали швартовы, и катер отошел от причала. Альберто принял от рассыльного чашечку кофе и обратился к дамам:
— Уже нет времени, чтобы прямо сейчас забросить вас в Санта-Елену. Хуна изменили место встречи. Теперь она состоится на старой каучуковой плантации, в разрушенной фазенде в пяти милях отсюда вверх по реке и еще в миле от берега. А время то же самое. Полдень, мы должны спешить, чтобы успеть. Боюсь, что при таких обстоятельствах всем вам придется ехать с нами.
— А каковы ваши планы, полковник? — спросила сестра Мария Тереза.
— Они сама простота, — устало улыбнулся он. — Я иду договариваться о мире с хуна. На этом настаивает мое начальство, которое сейчас сидит в своих креслах за столами в доброй тысяче миль отсюда.
— Вы не одобряете такое решение?
— Скажем так, я не строю никаких иллюзий насчет результата. Их делегация — один вождь и пятеро старейшин — согласилась встретиться со мной при условии, что я приду один, не считая переводчика, и абсолютно безоружен. Будет только одно изменение в нашей договоренности: сеньор Мэллори, который знает индейцев больше, чем любой из знакомых мне людей, согласился сопровождать меня.
Сестра Мария Тереза затихла и замерла, не донеся чашечку кофе до рта. Потом она обернулась и, слегка нахмурившись, внимательно посмотрела на меня.
— Вас ждет длинная прогулка, сеньор Мэллори, — произнесла она.
Хэннах в гневе, диким взором посмотрел сначала на меня, а потом на Джоанну Мартин. Ему не хотелось говорить того, что у него вертелось на языке, но если он этого не сделает сам, то я скажу за него.
— Вы можете включить меня тоже, полковник.
— Не будьте дураком, — вмешался я. — Кто же, черт побери, отвезет дам на "Хейли", если с нами что-нибудь случится?
Спорить было не о чем, и он знал это. Сэм сердито повернулся и ушел, а сестра Мария Тереза продолжила:
— Судя по моему опыту в прошлом, индейцы не рассматривают группу, в которой есть женщина, как угрозу для себя. Разве не так, мистер Мэллори?
Альберто, встревоженный, посмотрел на меня, да и мне что-то показалось странным в ее словах.
— Да, в общем, верно. Они в самом деле не берут на войну своих женщин, но я не стал бы полагаться на столь сомнительное обстоятельство.
— А я готова взять на себя риск, — просто сказала она.
Последовало короткое молчание.
Альберто покачал головой:
— Невозможно, сестра. Вы сами должны понимать. Как часто такая святая наивность приводит человека в бешенство! С обезоруживающей улыбкой она настаивала:
— Я так же за мир, как и вы, полковник. Но помните, что у меня там есть и особый интерес. Судьба сестры Анны Жозефы и ее подруги.
— Мне казалось, что у церкви и без того достаточное число мучеников, сестра, — ответил он.
Джоанна Мартин поднялась:
— Для меня ваши слова звучат как признание того, что вы и на самом деле не рассчитываете вернуться обратно. Я права?
— Все в руках Божьих, сеньорита.
— Да вы просто сошли с ума! Что вы собираетесь доказать?
— А вы хотели бы знать, жива ли ваша сестра? — спросил я.
Она ушла в салон, хлопнув дверью. Сестра Мария Тереза терпеливо произнесла:
— Я так должна понимать, что вы отказываетесь взять меня с собой, полковник?
— Без всяких сомнений, сестра. — Он сделал решительный жест. — Тысяча сожалений, но командую здесь я, и волен поступать по своему усмотрению.
— Даже вопреки моим полномочиям?
— Сестра, сам Папа Римский не смог бы заставить меня взять вас с собой сегодня.
Думаю, что только теперь она осознала всю опасность предстоящего мероприятия и тяжело вздохнула:
— Я как-то не все раньше понимала. А теперь, кажется, поняла. Вы оба — храбрые люди.
— Я только выполняю свой долг, сестра, — поклонился он. — Но я благодарю вас.
Она повернулась ко мне:
— А вы, мистер Мэллори, тоже должны идти?
— Знаете, как говорят, — пожал я плечами, — иду просто за компанию.
Но здесь скрывалась иная причина, я знал ее и по глазам монахини понял, что и ей она известна. Мне показалось, что она хочет сказать что-то важное. Но вместо этого повернулась и пошла в салон к Джоанне.
Хэннах сердитым жестом бросил свою сигарету за поручень.
— Так вы оба уже ходячие мертвецы. Каждому из вас уготована дюжина стрел.
— Вполне возможно. — Альберто повернулся ко мне: — По условиям мы должны быть совершенно безоружными. Что вы думаете на сей счет?
— Что это прекрасный способ самоубийства.
— Вы не доверяете им?
— А можно ли доверять ветру? — Я покачал головой. — Все, что они делают, подчиняется только их настроению. Если они убьют нас вместо того, чтобы вести переговоры, то сделают это не по заранее спланированному злому умыслу, а просто потому, что такая идея им вдруг покажется лучше, чем та, которой они руководствовались.
— Понимаю. А скажите мне, как Карл Бубер относился к оружию?
— Он никогда не носил его на виду, если вы это имеете в виду. Лесные индейцы боятся оружия больше всего на свете. Вовсе не значит, что они не нападут на вас, но все же дважды подумают, если вы вооружены. Они до сих пор уверены, что в оружии заключена какая-то таинственная сила.
— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.
— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...
— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.
И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.
— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.
Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.
Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.
Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:
— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.
Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.
Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.
— Вы поступаете так ради меня?
— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.
Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.
— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.
И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.
Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.
Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета "льюис" в его укрытии из мешков.
Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.
— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!
— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в "Уэпитис".
Он кивнул:
— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.
Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:
— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?
Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.
Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов "льюис", остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.
Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.
Но ничего не случилось. Только пара аллигаторов соскользнула в воду с грязевого откоса, да стая обезьян-ревунов громко завопила с деревьев. В джунглях царил покой.
Альберто сказал:
— Отлично, теперь нам надо подготовиться.
Мы спустились в салон, где Джоанна, сестра Мария Тереза и Хэннах сидели вокруг стола и разговаривали приглушенными голосами. Как только мы — Альберто, Педро, полукровка-переводчик, и я — вошли, все замолчали и встали.
Я снял свой желтый дождевик, а Альберто открыл оружейный ящик и вытащил автомат "томпсон" с дисковым магазином, к которому он заранее приделал удлиненный ремень. Я повесил его на правое плечо вниз дулом, и Хэннах помог мне снова натянуть плащ.
Альберто взял оружие, которое, как я понял, принадлежало лично ему, — наверное, это был самый эффективный пистолет-пулемет, который когда-либо выпускался: маузер модели 1932 года. Для Педро он приготовил пистолет 45-го калибра, заткнув его ему за пояс под рваное пончо.
С удивлением я обнаружил, что в облике нашего переводчика совершенно нет никаких признаков белой расы. С моей точки зрения, он выглядел как чистокровный хуна, несмотря на то что носил одежду белых людей.
Наконец Альберто достал пару гранат Миллса, одну сунул к себе в карман, другую подал мне.
— Вот еще кое-что. На всякий случай, — улыбнулся он.
В этот момент снаружи раздались тревожные крики. Мы повернулись, дверь салона распахнулась, и в ней появился сержант Лима, хватая ртом воздух.
— Что там такое, сержант? — строго спросил Альберто, а Хэннах мгновенно выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра, что свидетельствовало о его большой практике в такого рода делах.
— Святая сестра, полковник, — прохрипел Лима. — Она убежала в джунгли.
Наступило молчание, Джоанна Мартин плюхнулась на стул, шепча молитву Святой Деве Марии, возможно, в первый раз за долгое время.
Альберто в ужасе воскликнул:
— О Господи, как это случилось? Вы же получили приказ охранять палубу. Вы же там командовали!
— Бог мне свидетель, полковник! — Лима страшно переживал. — Она стояла на палубе, через какую-то секунду оказалась за поручнями; прежде чем мы поняли, что произошло, исчезла в лесу.
Это было уже слишком, даже для такого корректного офицера, как Альберто. Он ударил сержанта тыльной стороной ладони по лицу, опрокинув на стул, и обратился к Хэннаху:
— Капитан Хэннах, вы отвечаете передо мной за все, что здесь произойдет. Я приказываю вам держать катер на середине реки до нашего возвращения. Если этот несчастный тип принесет вам хоть малейшее беспокойство, пристрелите его. — Он обернулся ко мне: — А теперь, мой друг, думаю, нам надо поспешить.
Утро мне не нравилось, как и все те планы, которые намечались на этот день; душная, гнетущая атмосфера, необычная для такого раннего часа, и тяжелые серые облака предвещали дождь до вечера.
Я прошелся вдоль открытого ангара и задержался у своего "Бристоля". Как всегда, он будто ждал, что сейчас что-то произойдет. И я сразу представил себе, как какой-то другой пилот когда-то вот так же стоял около него, кашлял от своей первой утренней сигареты и, готовясь отправиться в первый патрульный полет, думал, что принесет ему наступающий день.
Это вызвало во мне странное чувство духовной близости с ним, которое едва ли имело какой-нибудь смысл.
Обернувшись, я заметил Хэннаха, который наблюдал за мной. С того раза, когда впервые увидел его, сделав вынужденную посадку на своей "Веге", я удивлялся свежести его лица, которое, казалось, было неподвластно возрасту. Но только не теперь. Возможно, потому, что он встал слишком рано, а скорее из-за того, что пил со вчерашнего вечера, Сэм выглядел лет на сто. Будто он пережил в жизни все, что только можно, и перестал верить в то, что в будущем может произойти что-то хорошее.
Напряженность между нами стала почти осязаемой.
— Ты что, в самом деле собираешься принять участие в этой сумасшедшей затее?
— Был такой разговор, ну и что?
Он взорвался:
— О Боже, никто не знает, как хуна поведут себя. Если они озлобятся, у вас не будет никаких шансов.
— У меня нет уверенности в благополучном исходе, — ответил я и попробовал пройти мимо.
Он схватил меня за руку и повернул к себе:
— Что же, черт побери, ты хочешь доказать, Мэллори?
Теперь я окончательно убедился, что он рассматривает мой поступок только как персональный вызов. Если я пойду, то он покажется менее значительным, чем я, и не только в глазах Джоанны Мартин. А как я уже говорил, для него не было ничего важнее того, как он выглядит перед всеми.
Он злился из-за того, что я поставил его в неприемлемое для него положение, но и потому, что, по его мнению, я упивался своим триумфом. Однако я чувствовал себя скверно, под стать серому утру.
— Скажем так, я устал от жизни и хочу таким образом покончить со всем сразу.
На мгновение он поверил мне, ослабил хватку, и мне удалось вырваться. Пока я шел вдоль ангара, первые крупные капли дождя застучали по крыше.
* * *
Полет в Санта-Елену прошел без происшествий, несмотря на неважную погоду. Правда, мы не могли вылететь сразу из-за плохой видимости, но к девяти часам стало проясняться, хотя дождь не прекращался, и Хэннах решил рискнуть.В воздухе он передал мне управление, что меня вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости разговаривать с Джоанной Мартин и, кроме того, давало возможность обдумать, что я отвечу сестре Марии Терезе. Развлекать пассажиров я предоставил Хэннаху, и он вел с дамами оживленную беседу. Занятый своими мыслями, я не следил за ней.
Погодные условия в Санта-Елене были не лучше. Шел такой же сильный дождь, стояла удушливая жара, над лесом поднимался серый туман, но посадке это не мешало, и я мягко приземлил "Хейли".
Еще на взлете я связался с военными по радио и передал расчетное время прибытия. Однако меня удивило, что сам Альберто вышел встретить нас и стоял в ожидании на краю взлетно-посадочной полосы.
Как только "Хейли" остановился, он подошел к нам и помог обеим дамам выйти из кабины, церемонно их приветствуя. Его лицо под козырьком офицерской фуражки было очень серьезным, и вообще он выглядел странной, чужеродной фигурой в столь экзотическом месте. Кавалерийское пальто, наброшенное на плечи, очевидно, знавало лучшие дни.
Полковник провел нас на причал, где ожидал моторный катер устрашающего вида. На крыше главного салона ощетинился пулемет "льюис", другой — на носу. И тот и другой защищали мешки с песком. С двух сторон катер закрывали парусиновые полотнища, что позволяло незаметно передвигаться внутри и создавало некоторое прикрытие от стрел.
На корме под тентом стоял тростниковый стол и парусиновые стулья. Как только мы вошли, из салона появился рассыльный в белых перчатках и с подносом. Дамы расположились, он принес кофе в серебряном кофейнике и подал тонкие фарфоровые чашечки. Дождь все стучал по тенту. Рядом тихо проплыла пара аллигаторов. Я стоял у перил, и все происходящее казалось мне странным безумным сном. Только запах гниющих растений, поднимавшийся от реки, возвращал меня к действительности.
Появился Альберто и предложил мне сигарету.
— По поводу нашего вчерашнего разговора, сеньор Мэллори. Вы пришли к какому-то решению?
— Утренняя прогулка по джунглям — опасное дело, — ответил я, глядя вдаль из-под тента. — А с другой стороны, она может оказаться интересной.
Он чуть улыбнулся, поколебался, будто собираясь что-то сказать, но промолчал и ушел, оставив меня одного у поручней. Сказать, что я тут же пожалел о своей сговорчивости, нельзя, но я понимал, что добровольно подвергаю себя смертельному риску, причем совершенно бессмысленному. Но что теперь делать?
Солдаты отдали швартовы, и катер отошел от причала. Альберто принял от рассыльного чашечку кофе и обратился к дамам:
— Уже нет времени, чтобы прямо сейчас забросить вас в Санта-Елену. Хуна изменили место встречи. Теперь она состоится на старой каучуковой плантации, в разрушенной фазенде в пяти милях отсюда вверх по реке и еще в миле от берега. А время то же самое. Полдень, мы должны спешить, чтобы успеть. Боюсь, что при таких обстоятельствах всем вам придется ехать с нами.
— А каковы ваши планы, полковник? — спросила сестра Мария Тереза.
— Они сама простота, — устало улыбнулся он. — Я иду договариваться о мире с хуна. На этом настаивает мое начальство, которое сейчас сидит в своих креслах за столами в доброй тысяче миль отсюда.
— Вы не одобряете такое решение?
— Скажем так, я не строю никаких иллюзий насчет результата. Их делегация — один вождь и пятеро старейшин — согласилась встретиться со мной при условии, что я приду один, не считая переводчика, и абсолютно безоружен. Будет только одно изменение в нашей договоренности: сеньор Мэллори, который знает индейцев больше, чем любой из знакомых мне людей, согласился сопровождать меня.
Сестра Мария Тереза затихла и замерла, не донеся чашечку кофе до рта. Потом она обернулась и, слегка нахмурившись, внимательно посмотрела на меня.
— Вас ждет длинная прогулка, сеньор Мэллори, — произнесла она.
Хэннах в гневе, диким взором посмотрел сначала на меня, а потом на Джоанну Мартин. Ему не хотелось говорить того, что у него вертелось на языке, но если он этого не сделает сам, то я скажу за него.
— Вы можете включить меня тоже, полковник.
— Не будьте дураком, — вмешался я. — Кто же, черт побери, отвезет дам на "Хейли", если с нами что-нибудь случится?
Спорить было не о чем, и он знал это. Сэм сердито повернулся и ушел, а сестра Мария Тереза продолжила:
— Судя по моему опыту в прошлом, индейцы не рассматривают группу, в которой есть женщина, как угрозу для себя. Разве не так, мистер Мэллори?
Альберто, встревоженный, посмотрел на меня, да и мне что-то показалось странным в ее словах.
— Да, в общем, верно. Они в самом деле не берут на войну своих женщин, но я не стал бы полагаться на столь сомнительное обстоятельство.
— А я готова взять на себя риск, — просто сказала она.
Последовало короткое молчание.
Альберто покачал головой:
— Невозможно, сестра. Вы сами должны понимать. Как часто такая святая наивность приводит человека в бешенство! С обезоруживающей улыбкой она настаивала:
— Я так же за мир, как и вы, полковник. Но помните, что у меня там есть и особый интерес. Судьба сестры Анны Жозефы и ее подруги.
— Мне казалось, что у церкви и без того достаточное число мучеников, сестра, — ответил он.
Джоанна Мартин поднялась:
— Для меня ваши слова звучат как признание того, что вы и на самом деле не рассчитываете вернуться обратно. Я права?
— Все в руках Божьих, сеньорита.
— Да вы просто сошли с ума! Что вы собираетесь доказать?
— А вы хотели бы знать, жива ли ваша сестра? — спросил я.
Она ушла в салон, хлопнув дверью. Сестра Мария Тереза терпеливо произнесла:
— Я так должна понимать, что вы отказываетесь взять меня с собой, полковник?
— Без всяких сомнений, сестра. — Он сделал решительный жест. — Тысяча сожалений, но командую здесь я, и волен поступать по своему усмотрению.
— Даже вопреки моим полномочиям?
— Сестра, сам Папа Римский не смог бы заставить меня взять вас с собой сегодня.
Думаю, что только теперь она осознала всю опасность предстоящего мероприятия и тяжело вздохнула:
— Я как-то не все раньше понимала. А теперь, кажется, поняла. Вы оба — храбрые люди.
— Я только выполняю свой долг, сестра, — поклонился он. — Но я благодарю вас.
Она повернулась ко мне:
— А вы, мистер Мэллори, тоже должны идти?
— Знаете, как говорят, — пожал я плечами, — иду просто за компанию.
Но здесь скрывалась иная причина, я знал ее и по глазам монахини понял, что и ей она известна. Мне показалось, что она хочет сказать что-то важное. Но вместо этого повернулась и пошла в салон к Джоанне.
Хэннах сердитым жестом бросил свою сигарету за поручень.
— Так вы оба уже ходячие мертвецы. Каждому из вас уготована дюжина стрел.
— Вполне возможно. — Альберто повернулся ко мне: — По условиям мы должны быть совершенно безоружными. Что вы думаете на сей счет?
— Что это прекрасный способ самоубийства.
— Вы не доверяете им?
— А можно ли доверять ветру? — Я покачал головой. — Все, что они делают, подчиняется только их настроению. Если они убьют нас вместо того, чтобы вести переговоры, то сделают это не по заранее спланированному злому умыслу, а просто потому, что такая идея им вдруг покажется лучше, чем та, которой они руководствовались.
— Понимаю. А скажите мне, как Карл Бубер относился к оружию?
— Он никогда не носил его на виду, если вы это имеете в виду. Лесные индейцы боятся оружия больше всего на свете. Вовсе не значит, что они не нападут на вас, но все же дважды подумают, если вы вооружены. Они до сих пор уверены, что в оружии заключена какая-то таинственная сила.
— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.
— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...
— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.
И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.
— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.
Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.
Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.
Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:
— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.
Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.
Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.
— Вы поступаете так ради меня?
— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.
Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.
— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.
И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.
Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.
Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета "льюис" в его укрытии из мешков.
Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.
— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!
— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в "Уэпитис".
Он кивнул:
— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.
Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:
— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?
Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.
* * *
Матаморос, место, куда мы направлялись, значилось на карте крупного масштаба, и мы без труда нашли его, увидев старый деревянный причал, полусгнивший в реке, и почти заросшую посадочную площадку. Да и путь к домику, достаточно широкий, чтобы по нему проехать в экипаже, все еще сохранился.Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов "льюис", остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.
Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.
Но ничего не случилось. Только пара аллигаторов соскользнула в воду с грязевого откоса, да стая обезьян-ревунов громко завопила с деревьев. В джунглях царил покой.
Альберто сказал:
— Отлично, теперь нам надо подготовиться.
Мы спустились в салон, где Джоанна, сестра Мария Тереза и Хэннах сидели вокруг стола и разговаривали приглушенными голосами. Как только мы — Альберто, Педро, полукровка-переводчик, и я — вошли, все замолчали и встали.
Я снял свой желтый дождевик, а Альберто открыл оружейный ящик и вытащил автомат "томпсон" с дисковым магазином, к которому он заранее приделал удлиненный ремень. Я повесил его на правое плечо вниз дулом, и Хэннах помог мне снова натянуть плащ.
Альберто взял оружие, которое, как я понял, принадлежало лично ему, — наверное, это был самый эффективный пистолет-пулемет, который когда-либо выпускался: маузер модели 1932 года. Для Педро он приготовил пистолет 45-го калибра, заткнув его ему за пояс под рваное пончо.
С удивлением я обнаружил, что в облике нашего переводчика совершенно нет никаких признаков белой расы. С моей точки зрения, он выглядел как чистокровный хуна, несмотря на то что носил одежду белых людей.
Наконец Альберто достал пару гранат Миллса, одну сунул к себе в карман, другую подал мне.
— Вот еще кое-что. На всякий случай, — улыбнулся он.
В этот момент снаружи раздались тревожные крики. Мы повернулись, дверь салона распахнулась, и в ней появился сержант Лима, хватая ртом воздух.
— Что там такое, сержант? — строго спросил Альберто, а Хэннах мгновенно выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра, что свидетельствовало о его большой практике в такого рода делах.
— Святая сестра, полковник, — прохрипел Лима. — Она убежала в джунгли.
Наступило молчание, Джоанна Мартин плюхнулась на стул, шепча молитву Святой Деве Марии, возможно, в первый раз за долгое время.
Альберто в ужасе воскликнул:
— О Господи, как это случилось? Вы же получили приказ охранять палубу. Вы же там командовали!
— Бог мне свидетель, полковник! — Лима страшно переживал. — Она стояла на палубе, через какую-то секунду оказалась за поручнями; прежде чем мы поняли, что произошло, исчезла в лесу.
Это было уже слишком, даже для такого корректного офицера, как Альберто. Он ударил сержанта тыльной стороной ладони по лицу, опрокинув на стул, и обратился к Хэннаху:
— Капитан Хэннах, вы отвечаете передо мной за все, что здесь произойдет. Я приказываю вам держать катер на середине реки до нашего возвращения. Если этот несчастный тип принесет вам хоть малейшее беспокойство, пристрелите его. — Он обернулся ко мне: — А теперь, мой друг, думаю, нам надо поспешить.