Джек Хиггинс
Последнее место, которое создал Бог

   Действующие лица и ситуации в этой книге полностью вымышлены и не имеют никакой связи с реальными лицами или действительными событиями.

   Эту книгу я посвящаю жене брата, Бэбс Хьюитт, которая абсолютна уверена, что она про те времена...

Глава 1
Высота — ноль

   Когда левое крыло начало вибрировать, я понял, что влип в переделку, ни в какое сравнение не идущую с теми, в которые мне до сих пор приходилось попадать. Давление масла упало, и перебои в работе старого двигателя "пратт энд уитни" невольно напомнили мне хрип умирающего.
   Мой самолет "Вега" — маленький одномоторный моноплан с высоким крылом типичен для середины 20-х годов, когда их вдруг появилось масса. В свое время они отличались довольно большой надежностью и предназначались для перевозки почты или полудюжины пассажиров со скоростью примерно сто миль в час. А та самая машина, которую я сейчас пытался удержать в воздухе, была построена в 1927 году, а это значит, уже одиннадцать лет назад. Одиннадцать лет полетов в любую погоду. При плохом обслуживании. И при перегрузках.
   Мой моноплан собирали по частям не менее трех раз после тяжелых вынужденных посадок, и это только то, что значилось в официальном формуляре. Один Бог знает, что туда не вписали.
   Канзас, Мексика, Панама, Перу, и чем дальше, тем труднее ему становилось нести службу, словно когда-то резвой и сильной, а теперь окончательно вымотанной лошади. И вот теперь он разваливался подо мной в воздухе, и я ничего не мог с этим поделать.
   Начиная от города Икитос в Перу на протяжении двух тысяч миль Амазонка извивается, словно змея, сквозь самые дикие джунгли в мире, пока не достигнет Атлантического побережья Бразилии у Белема. А примерно на полпути до устья, там, где в Амазонку впадает Рио-Негро, стоит город Манаус, куда я сейчас и направлялся.
   Почти на всем маршруте я следовал вдоль реки, что по крайней мере облегчало навигацию. Летел один, вез три мешка почты и пару ящиков какого-то горного оборудования. До города Тефе было шесть томительных и тяжелых часов полета, и я как-то умудрился вызвать по радио три полицейских поста, хотя всюду по пути стояла тишина, словно в могиле, как, впрочем, и в самом Тефе.
   Здесь река делала большую петлю, и если следовать по ней, то до Манауса пришлось бы лететь четыре сотни миль, и у моей "Веги" не хватило бы на это горючего. Поэтому от Тефе я взял напрямик на восток над дикими джунглями, намереваясь через сто пятьдесят миль выйти к Рио-Негро, а по ее течению, свернув направо, достичь Манауса.
   Мой полет с самого начала был сумасшедшей затеей, поскольку, по моему разумению, никто подобного в те времена не совершал. И хотя мне исполнилось всего двадцать три и у меня играла кровь, все же следовало иметь голову. Но в конце концов, Белем находился на две тысячи миль ближе к Англии, чем то место, откуда я взлетел, и из этого города мне предстояло вернуться домой!
   И вот теперь, оглядываясь назад спустя столько лет, я понимаю, как много в жизни значит совершенно непредсказуемая случайность.
   Начать с того, что мой дерзкий бросок через бескрайнее пространство диких джунглей вовсе не был таким уж безрассудным, как это могло показаться на первый взгляд. Правда, здраво рассуждая, следовало учесть, что у меня не работал индикатор сноса, а магнитный компас показывал, что ему заблагорассудится, но до Рио-Негро было всего сто пятьдесят миль, и я мог ориентироваться по солнцу, которое светило в таком кристально ясном небе, что горизонт, казалось, отодвинулся на неопределенно далекое расстояние.
   Мои неприятности начались с падения давления масла, хотя это поначалу и не вызвало у меня серьезного беспокойства. Прибор, измеряющий его, как и многие другие, часто отказывал и даже в исправном состоянии давал неверные показания.
   Вдруг, совершенно неожиданно, прямо перед моими глазами выросла цепь остроконечных горных вершин, не указанная на карте. Видимо, я пролетал над "белым пятном", где не ступала нога человека.
   Горы оказались, конечно, не те, что Анды, но все же достаточно высокие, учитывая состояние "Веги". Альтиметр мой заклинило на показании в четыре тысячи футов, и об истинной высоте полета оставалось только догадываться.
   Наиболее разумное решение — набрать высоту и перевалить через горы, но для этого следовало отойти в сторону и подниматься спиралями. Однако у меня уже не осталось ни времени, ни горючего, и поэтому я просто потянул штурвал на себя и послал машину вперед.
   Прикинув, что первый выступающий из моря зелени пик не превышал четырех-пяти сотен футов, я махнул через него и тут же оказался в ловушке: вокруг меня вздымался лес скалистых вершин. Времени, чтобы принять оптимальное решение, уже не осталось.
   Я наудачу направил самолет между двух самых крупных утесов и полетел над бесплодной местностью, напоминавшей лунный ландшафт. Угодив в воздушную яму, моя "Вега" возмущенно содрогнулась, и мне пришлось снова взять ручку штурвала на себя, чтобы не врезаться в стремительно надвигавшуюся землю.
   Тут же выяснилось, что я допустил роковую ошибку. Проход, через который я летел, быстро сужался. Казалось, что концы крыльев вот-вот заденут за скалы. Совершенно неожиданно для себя я перелетел через изломанную гряду с запасом высоты не более ста футов и тут же попал в глубокое ущелье, где меня окутал туман, который поднимался кверху, словно от горшка с кипящей водой.
   Внезапно стало холодно и по лобовому стеклу потекли струи дождя, вокруг засверкали молнии, и меня поглотило надвигавшееся с востока облако.
   Страшные тропические бури часто подстерегали летчиков во время полетов в этих местах. Как правило, кратковременные, они представляли большую опасность из-за возможных ударов молнии. Подняться над облаками "Вега", летевшая уже на пределе своих возможностей, не могла, и мне ничего не оставалось, как продолжать полет и надеяться на лучшее.
   О смерти я не думал. Стремление удержать самолет в воздухе целиком поглотило меня. Времени ни на что больше просто не оставалось. Моя "Вега" с задранными крыльями и деревянным обтекаемым фюзеляжем, состоявшим из двух половинок, склеенных вместе, словно детская игрушка, могла в любой момент развалиться на куски.
   Снаружи стало почти совершенно темно, нас трясло в вихрях воздуха, и вода каскадами лила сквозь трещины, которые появились в обшивке. Дождь потоками стекал с крыльев, и его струи, светившиеся брызгами, отскакивали от их концов. От фюзеляжа начали отлетать куски фанеры.
   Я даже ощущал некое ликование оттого, что мне удавалось удерживать умирающий самолет в воздухе, и просто громко расхохотался, когда ветром сорвало часть кабины и мне на голову обрушился каскад воды.
   Внезапно я вылетел на яркий солнечный свет угасающего дня и тут же увидел на горизонте реку, должно быть Негро, и направил к ней "Вегу", не обращая внимания на вонь от горевшего масла и болтание крыльев.
   Теперь от фюзеляжа постоянно отрывались куски, и самолет непрерывно терял высоту. Только Бог один знал, почему мотор все еще продолжал работать. Понять это никому не дано. В любой момент он мог отказать, и я не надеялся выжить, если придется сделать вынужденную посадку в непроходимом тропическом лесу, который расстилался подо мной.
   Неожиданно в моих наушниках раздался хриплый голос:
   — Эй, "Вега", у вас так трепещут крылья, что я подумал, будто вы — птица. Как вы держитесь в воздухе?
* * *
   Он появился словно ниоткуда и выровнялся над моим левым крылом — моноплан "Хейли" с окрашенным в красный и серебряный цвет стабилизатором. Судя по виду, ему было не более пяти лет. Летчик говорил с явным американским акцентом, и я ясно различал слова, несмотря на помехи.
   — Кто вы?
   — Нейл Мэллори, — ответил я. — Иду из Икитоса в Белем через Манаус.
   — О Иисусе! — хрипло рассмеялся он. — А я-то подумал, что это Линдберг, его зовут "летающим дураком". Манаус в сотне миль ниже по реке. Вы сможете продержаться в воздухе так долго?
   По меньшей мере, еще час.Я посмотрел на указатель топлива и скоростемер и ясно представил неизбежное.
   — Никаких шансов. Скорость все время падает, и топливный бак почти сухой.
   — Не вздумайте только прыгать в этом месте. Вас больше никто никогда не увидит. Вы можете продержаться еще десять минут?
   — Попытаюсь.
   — Здесь в десяти или пятнадцати милях вниз по реке есть небольшая поляна. Ваш шанс — приземлиться на нее, если только вы справитесь.
   Я не ответил, потому что там, где прикреплено левое крыло, фюзеляж начал на самом деле разваливаться на куски, а само крыло стало еще сильнее раскачиваться вверх и вниз.
   Когда мы долетели до Негро, у меня высота была не больше тысячи футов, и я неотвратимо терял ее, словно падающий лист. Несмотря на холодный ветер, сквозивший из всех дыр в кабине, мое лицо покрылось потом, и руки крепко вцепились в рукоятку управления. Мне стоило большого труда удержать ее.
   — Спокойно, парень, спокойно! — продирался сквозь помехи странный хриплый голос. — Уже недалеко. Еще миля вниз по реке, слева от тебя. Скажу, когда надо начинать снижаться, но только делай все быстро, падай, как камень.
   — Хорошо, — ответил я и крепко сжал зубы, потому что в этот момент моя "Вега" резко наклонилась влево.
   В четверти мили впереди у самой реки показалась поляна длиной в пару сотен ярдов. С ветром, кажется, повезло, он дул в правильном для посадки направлении, хотя, если бы это было не так, в том состоянии, в котором находилась "Вега", я мало что мог сделать. Чтобы уменьшить скорость на подлете, я не стал сбрасывать газ — мотор и так вот-вот грозил заглохнуть, — только выправил руль и выпустил закрылки, когда проходил над самыми верхушками деревьев.
   Стараясь удержать самолет на прямой, когда его повело влево, я собрал все свои силы, нажал ногой на педаль руля направления и круто направил машину вниз. Мне почти удалось выправить ее для посадки, но тут мотор остановился, и я будто с разбега ударился о невидимую стену. "Вега" на мгновение зависла в воздухе на высоте сотни футов, а потом пошла вниз.
   Я почувствовал, как самолет задел верхушки деревьев на западном конце поляны. Потом понял, что это спасло меня, потому что существенно снизило скорость. Машина просто плюхнулась брюхом на поляну, протащилась вперед сквозь траву шестифутовой высоты, оставив на своем пути оба крыла, и остановилась всего в двадцати футах от берега реки.
   Отстегнув пояс безопасности, которым был пристегнут к сиденью, толчком ноги я распахнул дверцу, выкинул наружу мешки с почтой и быстро выскочил вслед за ними. Но спешка не имела смысла, самолет не мог вспыхнуть как факел от удара при приземлении по той простой причине, что баки оказались абсолютно пусты.
   Очень осторожно я сел на один из почтовых мешков. Руки тряслись, немного, но все же заметно, и сердце стучало, как отбойный молоток. Самолет "Хейли" теперь кружился надо мной. Я помахал ему рукой, не поднимая головы, расстегнул "молнию" летной куртки и достал пачку сигарет "Балкан собрани", последнюю из того блока, который купил в прошлом месяце на черном рынке в Лиме. Ничего в мире более вкусного, чем эта сигарета, я не знал.
   Немного погодя я встал и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как "Хейли" сделал вираж и начал спускаться над деревьями на дальнем конце поляны. Ему предстояла трудная посадка. Валявшиеся повсюду обломки "Веги" и ее оторвавшиеся крылья оставляли ему очень мало места для маневра и исключали всякую возможность ошибки. Он сел так, что от конца его левого крыла до деревьев не осталось и дюжины ярдов.
   Я снова опустился на мешок, почувствовав внезапную слабость в ногах, и закурил еще одну "Собрани". До меня донеслось, как он пробирается ко мне сквозь высокую траву, и один раз даже окликнул меня по имени. Бог знает почему, но я не ответил. Наверное, я находился в шоке. Так полагаю. Просто сидел, смотрел на обломки "Веги", на реку, впитывая каждый малейший звук и образ, как бы удостоверяясь, что я жив.
   — Клянусь Господом Богом, ты умеешь летать, парень, скажу тебе!
   Он появился из высокой травы, здоровенный мужчина в кожаной куртке, бриджах, высоких сапогах и кожаном шлеме, с авиационными очками, сдвинутыми на лоб. На правом бедре в кобуре висел автоматический пистолет "кольт". Уставившись на меня, он встал подбоченясь, что, как я узнал потом, было его любимой и неповторимой позой.
   Я протянул руку, и когда заговорил, то мне показалось, что это не мой голос:
   — Мэллори, Нейл Мэллори.
   — А ты уже называл мне свое имя, помнишь? — Он усмехнулся. — Меня зовут Сэм Хэннах. Там есть что-нибудь ценное, кроме почты?
   В то время ему исполнилось сорок пять, но ему давали и больше, и меньше, поскольку его загорелое лицо, по цвету не отличавшееся от его кожаной летной куртки, не позволяло точно судить о возрасте.
   Он выглядел твердым, самоуверенным человеком, таким, который сам управляет событиями, противостоит всем трудностям и случайностям. И это определялось с первого взгляда. Стоя здесь с пистолетом на боку, больше похожий на военного пилота, готовящегося к вылету на задание, чем на человека, принимавшего участие в небольшом инциденте, он являл собой великолепное зрелище. Его словно выцветшие светло-голубые глаза говорили о твердости духа.
   Я сказал ему о горном оборудовании, которое вез, и он забрался в кабину, чтобы самому его посмотреть. Немного погодя появился с парусиновой сумкой в руках:
   — Твоя?
   Я кивнул, и он бросил ее мне.
   — Об этих железных штуках нечего и говорить — слишком тяжело для моего "Хейли". Что-нибудь еще забрать?
   Покачав было головой, я вдруг вспомнил:
   — Ах да, там ведь револьвер в ящике для карт.
   Он без труда нашел его вместе с коробкой патронов и перекинул мне. Свой "уэбли" я сунул в карман летной куртки.
   — Ну, если ты готов, нам надо убираться отсюда.
   Без видимого усилия он поднял все три мешка с почтой.
   — Здесь живут индейцы племени хикарос. До последнего года их насчитывалось тысяч пять, а потом появился врач одной из земельных компаний и вместо прививки от оспы привил им саму оспу. Оставшиеся в живых заимели дурную привычку сдирать живьем кожу со всякого белого, который попадает к ним в руки.
   Но такие истории давно перестали на меня действовать, Их всюду рассказывали на Амазонке в те времена, когда индейцев вообще не считали за людей, а скорее за вредных тварей, от которых следует избавляться любыми средствами.
   Я ковылял вслед за Хэннахом, на ходу изрыгавшим проклятия. Вокруг нас тучами поднимались потревоженные кузнечики и другие насекомые.
   — Что за проклятая страна! Воистину, последнее место, которое создал Бог. Вот и пусть себе живут тут эти хикарос.
   — Почему же вы торчите здесь? — спросил я.
   Мы как раз дошли до самолета, он положил туда мешки с почтой и повернулся ко мне со странным блеском в глазах:
   — Не по своему выбору, парень, скажу я тебе.
   Он подтолкнул меня в кабину. Она оказалась не такая большая, как на "Веге": кресла для четырех пассажиров и грузовое отделение позади — все в безупречном порядке. И вовсе не потому, что машина не была старой. Просто за ней постоянно и любовно ухаживали. Это меня немного удивило, потому что, на мой взгляд, как-то не вязалось с образом Хэннаха.
   Я пристегнулся к креслу рядом с ним, и он закрыл дверь.
   — Эта детка делает сто восемьдесят на полном ходу. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в горячей ванне! — Он усмехнулся. — Или в чуть теплой, потому что я хорошо знаю водопроводную систему в Манаусе.
   Как-то сразу я почувствовал себя очень усталым и испытывал удовольствие оттого, что сидел вот тут, пристегнутым к удобному креслу, а кто-то другой выполнял работу, и хорошо. На самом деле хорошо. С противоположной стороны поляны стеной стояли деревья, но я не ощутил ровно никакого беспокойства, когда он развернул "Хейли" против ветра и дал газ.
   Сэм направил машину прямо на зеленую стену, не тратя мощность на набор высоты до самого последнего момента, а потом взял ручку управления на себя так, что она уперлась ему в живот, и поднял "Хейли" над самыми верхушками деревьев с запасом всего в десяток футов.
   Громко рассмеявшись, он похлопал рукой по стенке кабины.
   — А ты знаешь, что главное в жизни, Мэллори? Удача, и у меня она есть. Я собираюсь прожить до сто одного года.
   — Желаю успеха, — отозвался я.
   Странно, но он напоминал выпившего человека. Не пьяного, но такого, который не мог заставить себя замолчать. Я ни за что в жизни не смог бы вспомнить, что он говорил, потому что глаза мои постепенно закрывались, и его голос все затихал, пока наконец не слился с гудением мотора, а потом все для меня замерло и я погрузился в полную темноту.

Глава 2
Мария Анджелос

   Я рассчитывал продолжить свой путь через несколько часов и уж во всяком случае не позже чем на следующий день, хотя знал, что Манаус переживал не лучшие времена. Но потребовалась масса времени на всякие формальности.
   Все пошло плохо с самого начала. Полиция в лице самого комманданте настояла на детальном расследовании катастрофы. Комманданте устроил мне личный допрос, собственноручно записывая каждое мое слово, что заняло у него много времени.
   После того как я подписал свои показания, меня выставили за дверь, и мне пришлось ждать, пока Хэннах изложит свою версию происшедшего. Судя по раскатам смеха, которые доносились сквозь закрытую дверь, я решил, что они близкие друзья, и не удивился, когда Хэннах появился, обнимая комманданте за плечи.
   — А, сеньор Мэллори, — любезно кивнул комманданте, — я говорил с капитаном Хэннахом по вашему делу и счастлив доложить вам, что он все подтвердил до мельчайших деталей. Вы можете идти.
   Это было очень любезно с его стороны.Он вернулся в свой кабинет.
   — Мне надо кое-что сделать, а ты выглядишь смертельно усталым. — Хэннах положил руку мне на плечо. — Спускайся вниз, хватай такси и поезжай в "Палас-отель". Спроси там сеньора Хука. Скажи ему, что это я тебя послал. Пять или шесть часов сна — и ты будешь в порядке. Я заберу тебя вечером. Мы перекусим и развлечемся. Я знаю отличные места.
   — Это в Манаусе? — спросил я.
   — У них тут все еще есть где отвести грешную душу, только надо знать, где искать. — Он криво ухмыльнулся. — Ну, увидимся позже.
   Он вернулся в кабинет комманданте, открыв дверь без стука, а я спустился вниз и вышел через подъезд, украшенный потрескавшимися мраморными колоннами.
   Я не поехал сразу в отель. Вместо того я взял извозчика, из тех, что ожидали в низу лестницы и дал ему адрес местного агента той горной компании, с которой я подписал контракт на доставку "Веги" в Белем.
   Во время великого каучукового бума в конце девятнадцатого века Манаус бурно расцвел, по нарядным улицам прогуливались скороспелые миллионеры, выросли дворцы в стиле барокко, а оперный театр мог поспорить даже с парижским. Там не знали меры, не ведали, что такое большой грех, что такое адское злодеяние. Словно Содом и Гоморра спустились на берега Рио-Негро в тысяче миль вверх по Амазонке.
   Мне никогда не нравился этот город. Он олицетворял для меня моральное разложение и всеобщее загнивание. Никто смел там жить, и джунгли не зря начали свое наступление на него.
   Я ощущал какое-то беспокойство и неудобство. Скорее всего, это была реакция на стресс. И мне ничего так не хотелось, как поскорее убраться отсюда и в последний раз взглянуть на город через поручни на корме какого-нибудь речного парохода.
   В солидном складе на набережной я нашел агента, высокого, изможденного, с затравленными глазами человека, который знает, что ему недолго осталось жить. Он непрерывно кашлял в большой, грязный носовой платок с пятнами крови.
   Он так горячо благодарил Святую Деву за мое спасение, что даже перекрестился, но тут же указал мне на пункт контракта, где говорилось, что я получаю плату только при условии доставки "Веги" в Белем в целости и сохранности. Этого я как раз и ожидал и покинул его в состоянии почти коллапса, когда он тщетно старался справиться с тем, что осталось от его легких.
   Ожидая меня на жаре, извозчик клевал носом, сдвинув на глаза соломенное сомбреро. Я прошел по краю пристани, чтобы посмотреть, что делается в гавани. У одного из причалов стоял речной пароход с гребным колесом сзади, на который грузили зеленые бананы.
   Капитан дремал в парусиновом шезлонге под сенью мостика. Он пробудился ровно на такое время, чтобы сказать мне, что уходит завтра в девять в Белем и что рейс занимает шесть дней. Если меня не устраивает подвесная койка на палубе вместе с его непоседливыми клиентами, я могу получить запасную койку в каюте помощника, и все это обойдется мне в сотню крузейро. Я заверил его, что буду здесь вовремя, и он снова с полнейшим равнодушием закрыл глаза и возвратился к своему более важному занятию.
   У меня в бумажнике лежало чуть больше тысячи крузейро, то есть почти полторы сотни фунтов стерлингов, что означало, что я вправе позволить себе путешествие вниз по реке и кое-какие расходы, да еще у меня останется довольно денег, чтобы оплатить проезд от Белема до Англии на каком-нибудь грузовом судне или еще на чем-нибудь.
   Я наконец собрался ехать домой. После двух с половиной лет, в течение которых Южная Америка показала мне себя с самой худшей стороны, я был на пути домой и чувствовал себя превосходно. Определенно, я переживал один из великих моментов моей биографии, и, когда направился обратно к извозчику, усталость как рукой сняло.
* * *
   Я ожидал увидеть захудалый отель, но "Палас" оказался приятным сюрпризом. Разумеется, он знавал и лучшие дни, но в нем и сейчас угадывалось достоинство стиля барокко, трогательное уходящее очарование. Имя Хэннаха произвело магическое действие на сеньора Хука, пожилого седовласого мужчину в куртке, который сидел за конторкой и читал газету.
   Он самолично провел меня наверх и пригласил в комнату с огороженным чугунной решеткой балконом и видом на реку. Начиная с массивной металлической кровати и кончая солидной мебелью из красного дерева комната являла собой прекрасный образец поздней викторианской эпохи. Все здесь сохранилось во времени, будто муха, застывшая в куске янтаря.
   Индианка в шелковом платье принесла свежие простыни, а старик с известной гордостью показал мне рядом с моей комнатой ванную, которой я мог пользоваться один, правда, следовало позвонить слуге, чтобы получить горячую воду. Я поблагодарил его за любезность, но он красноречиво взмахнул рукой, показывая, что ему ничего не жаль для такого друга, как капитан Хэннах.
   Раздеваясь, я думал об этом. Что бы там ни говорили, видно, Хэннаху очень нравилось жить в Манаусе, что само по себе интересно, поскольку он иностранец.
   Мне так хотелось принять ванну, но, сидя на кровати, я вдруг почувствовал страшную усталость. Забрался под простыню и почти немедленно заснул.
* * *
   Проснувшись, я увидел над собой, словно лепестки белого цветка, развевавшуюся от ветра из раскрытого окна противомоскитную сетку, а сквозь нее лицо, в размытом желтоватом свете от керосиновой лампы.
   Старик Хук моргал печальными влажными глазами.
   — Капитан Хэннах приходил, сеньор. Он попросил меня разбудить вас в девять часов.
   Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что происходит.
   — Девять часов?
   — Он просил вас встретиться с ним в "Лодочке", чтобы вместе пообедать. У меня внизу кеб, он ожидает вас и отвезет куда надо. Все устроено.
   — Очень любезно с его стороны, — ответил я, но он, конечно, не уловил некоторого металла в моем голосе.
   — Ваша ванна ждет вас, сеньор. Горячая вода уже приготовлена.
   Он осторожно поставил лампу на стол, и дверь за ним мягко закрылась, противомоскитная сетка взметнулась вверх, словно мотылек, а потом снова упала.
   Хэннах действительно обо всем позаботился. Я встал, чувствуя некоторое раздражение по поводу того, как развивались события, и прошлепал к раскрытому окну. Совершенно неожиданно мое настроение изменилось. Было так приятно после дневной жары ощущать прохладу и вдыхать напоеный ароматом цветов воздух. На реке светились огоньки. Издали доносились звуки музыки, и ее ритмы, пульсирующие в ночи, оказали на меня возбуждающее действие.
   Когда я отвернулся от окна и посмотрел в комнату, то сделал еще одно открытие. Мою парусиновую сумку распаковали, старый полотняный костюм, выстиранный и отглаженный, висел на спинке стула, ожидая меня. Тут уж я ничего не мог поделать, давление оказалось слишком велико, и я сдался, отыскал полотенце и направился в ванную.
* * *
   Хотя главный сезон дождей прошел, в верхнем бассейне Амазонки часто случались сильные ливни, особенно по ночам.
   Я вышел из отеля, как раз когда разразился такой потоп, и в сопровождении старого Хука, который настоял на том, чтобы держать над моей головой старомодный черный зонт, поспешил вниз по ступеням крыльца к кебу, ожидавшему меня. Извозчик поднял кожаный верх, который почти полностью защищал меня от льющихся с неба потоков, и тут же тронулся в путь.
   Дождь разогнал всех. На пути от отеля до места назначения нам попалось не более полудюжины пешеходов, и то лишь на улочках, что вели к реке.
   Мы выехали на набережную там, где у причалов множество жилых лодок самого разного вида, здесь действительно постоянно обитало несчетное количество людей. Наконец мы остановились у длинного пирса.