* * *
Педро первым перелез через поручни, а мы с Альберто тоже не заставили себя ждать. Когда наша маленькая компания достигла края джунглей, катер уже выруливал на середину реки. Я посмотрел назад через плечо и увидел Хэннаха с автоматом в руках, а рядом с ним стояла Джоанна. Бог знает почему, но я махнул рукой — нечто вроде последнего галантного жеста, и вслед за Альберто ступил в зеленый мрак.Как я говорил, дорогу строили с расчетом на довольно интенсивное движение, и теперь я увидел, что она имела прочную основу из бревен железного дерева, покрытую уплотненным грунтом по всей длине. Джунгли уже существенно потеснили ее, но все же она давала возможность быстро и без препятствий миновать чащу из колючек, совершенно непроходимую для белого человека.
Ветви над дорогой так тесно переплелись, что не пропускали ни дождя, ни даже света. Нас окружала какая-то особенная, внушающая страх тьма.
Передвигаясь очень быстро, Педро ушел далеко вперед и скоро совсем скрылся из виду. Я держался как можно ближе к Альберто. Немного спустя мы услышали крик и, пройдя еще несколько ярдов, увидели стоявших рядом Педро и сестру Марию Терезу.
Даже в этих обстоятельствах Альберто сумел сдержать свой нрав.
— Вы совершили глупость самого плохого сорта, сестра, — произнес он спокойно и твердо. — Я настаиваю на вашем немедленном возвращении обратно.
— А я, полковник, с такой же уверенностью заявляю, что пойду дальше.
Я с тревогой вслушивался в перекличку голосов лесных лис вокруг нас и понимал, что уже поздно возвращаться назад для любого из нас. Ее легкомыслие вызывало даже не гнев, а разочарование в ней, чувство презрения, потому что такие, как она, своим тупым упрямством в стремлении делать добро приносили в конце концов куда больше вреда, чем дюжина негодяев, подобных Авиле.
Тут за нами в ярде или двух послышался глухой звук. Моя рука быстро скользнула сквозь карман и нащупала предохранитель моего "томпсона". Я оглянулся, позади нас у края дороги в землю вонзилось копье хуна с подвешенным к нему черепом обезьяны.
— Что это значит? — вскрикнула сестра Мария Тереза.
— Только то, что нам запрещается возвращаться, — ответил Альберто. — Теперь решение, идти вам обратно или нет, сестра, принимаю уже не я. Если это послужит вам утешением, то знайте, что вы погубили всех нас.
И в тот момент недалеко от нас раскатисто забил барабан.
* * *
Мы постарались нагло не обращать на него внимания — а что еще нам оставалось делать? — и двинулись дальше. Педро впереди, за ним сестра Мария Тереза, я и Альберто рядом, плечо к плечу, замыкали шествие.Джунгли вокруг нас кишели не только животными. Птицы, окрашенные во все цвета радуги, поднимались в воздух, потревоженные не только нами. Попугаи сердито перекликались между собой.
— Как вы сказали? — тихо спросил я у Альберто. — Вождь и пятеро старейшин?
— Не сыпьте соль на рану, — ответил он. — Сам вижу, что все идет гораздо хуже, чем я полагал.
Звук барабана усилился, и то, что гремел всего один барабан, таило в себе что-то особенно угрожающее. Во влажном воздухе почувствовался запах дыма от горящего костра, деревья стали реже, внезапно стало светлее, и мы увидели дом с высокой островерхой крышей, а за ним и другой.
То, что открылось, вовсе не удивило меня. Во времена большого каучукового бума многомиллионные состояния позволили их владельцам строить в верховьях реки такие небольшие дворцы. Будучи очень богатыми, хозяева содержали частные армии для защиты от индейцев. Но только не теперь. Те дни прошли, и Матаморос и подобные ему городки с каждым годом все больше разрушались под напором джунглей.
Мы вышли на большую площадку, оставшуюся на месте, где когда-то располагался дом. Бой барабана внезапно прекратился. В центре площадки нас ожидали.
Вождя племени, или касика, нетрудно было узнать не только потому, что он важно восседал на чурбане в пышном головном уборе из перьев попугая ары, а еще и потому, что нижнюю губу его оттягивал вниз на добрых два дюйма деревянный диск — признак особого достоинства у хуна.
Его люди выглядели так же, как и он. Яркие головные уборы из птичьих перьев, у всех шестифутовые луки, пучки стрел и копья в правой руке. Их одежда, если ее можно так назвать, состояла из набедренных повязок из коры дерева, скрывавших причинные места, да разных ожерелий и других украшений из раковин, камней и человеческих костей. Все воины имели боевую раскраску, их тела были густо вымазаны грязью цвета охры, характерной для данного отрезка реки. Они демонстрировали неудовольствие, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом свистящим шепотом, словно старухи. На их плоских угрюмых лицах застыло выражение детской злобы, непредсказуемой в последствиях.
Вождь, судя по тону, обрушился на нас с упреками. Педро перевел:
— Он хочет знать, почему святая леди и сеньор Мэллори находятся здесь. Он очень встревожен. Я не могу понять почему.
— Может, он намеревался немедленно покончить с нами, — предположил я, — и ее присутствие вывело его из равновесия.
Альберто кивнул и обратился к Педро:
— Переведи ему то, что я скажу. Хуна уже много убивали, настало время для мира.
Его слова вызвали новый взрыв негодования. Смысл ответа вождя состоял в том, что белые первыми начали войну, чтобы уничтожить хуна. Если все белые уйдут с земли хуна, тогда все будет хорошо.
Естественно, Альберто не мог давать таких обещаний, и он избрал атакующую тактику в переговорах. Хуна напали на миссию Санта-Елена, убили отца Контэ и много монахинь.
Вождь попытался отрицать этот факт, но ему трудно было поверить, хотя бы потому, что на его шее висели четки и распятия убитых монахинь. Его старейшины снова начали переминаться с ноги на ногу, хмурясь, словно школьники перед учителем. Тогда Альберто перешел к тактике давления. Они уже видели, что может сделать правительство. Они хотят, чтобы большие птицы белых людей еще раз сбросили огонь на их деревни?
Один за другим индейцы появлялись из леса и выходили на площадку. Я занервничал так же, как и Альберто, но он не показал виду. Они приближались, сбиваясь в маленькие группки и громко крича. Нет, они не старались подбодрить себя, чувство страха им вообще незнакомо.
Я мельком взглянул на сестру Марию Терезу и увидел ее — как это точнее объяснить? — прикованную к месту, с молитвенно сложенными руками и с состраданием в горящем взоре, вероятно, к этим пропащим, которых она жаждала вызволить из адского пламени.
Где-то через час Альберто поднял вопрос о двух пропавших монахинях. Ответ в своей простоте оказался смешон до нелепости.
Не признавая сам факт нападения на миссию Санта-Елена, вождь неистово отрицал всякую возможность того, что ими захвачены две женщины. Все убиты, кроме тех, кому удалось убежать.
На это Альберто заявил, что вождь лжет, потому что от них никто не смог уйти. В ответ вождь вскочил на ноги, впервые за все время, и обрушил на нас гневную тираду, все время тыкая пальцем в сторону Педро. Я заметил, что индейцы, вышедшие из джунглей, понемногу окружали нас, подходя все ближе и ближе и отрезая обратный путь в лес.
Альберто с небрежным видом закурил сигарету и предложил мне одну.
— С каждой минутой положение осложняется. Он вызвал меня сюда, чтобы убить, теперь я в этом уверен. Как вы оцениваете, сколько их тут?
— Не менее пятидесяти.
— Придется пристрелить одного-двух, чтобы попридержать остальных. Вы защитите меня сзади?
Прежде чем я ответил, вождь завопил снова. Педро сказал:
— Теперь он кричит на меня. Считает, что я предал свой народ.
В тот же миг сквозь завесу дождя просвистела стрела и впилась ему в правое бедро. Он с воплем упал на правое колено, и двое старейшин, воя в унисон, угрожающе подняли свои копья.
Я уже расстегнул свой дождевик, чтобы приготовиться, но все же опоздал. Альберто очень быстро выхватил свой маузер и выстрелил два или три раза. Тяжелые пули буквально сбили с ног нескольких воинов.
Остальные бросились врассыпную, и я послал вслед им очередь, намеренно направив ее с одной стороны. Пули вонзались в землю, поднимая фонтаны камней и грязи.
Через считанные секунды все индейцы исчезли. Только из чащи слышались их озлобленные голоса. Я обернулся и увидел, что Педро стоит на ногах, а сестра Мария Тереза, согнувшись, пытается вытащить стрелу.
— Вы напрасно теряете время, сестра, — заметил я. — Наконечник зазубрен. Только хирургу удастся извлечь его.
— Он прав, — согласился Педро, наклонился и обломал древко стрелы так близко к телу, как только смог.
— Хорошо, пошли, — скомандовал Альберто. — И будьте готовы подобрать свои юбки и бежать быстро, если хотите жить, сестра.
— Еще секунду, пожалуйста, полковник!
Один из старейшин, в которого стрелял Альберто, уже умер, а другой был в агонии. На его губах при каждом вздохе лопались кровавые пузыри. К моему удивлению, она опустилась на колени возле него, сложила руки и начала нараспев читать заупокойную молитву:
— Иди, христианская душа, из этого мира, во имя Бога всемогущего, который создал тебя...
Она продолжала, а Альберто беспомощно пожал плечами и снял фуражку. Я с некоторой неохотой последовал его примеру, обеспокоенный криками, которые раздавались из джунглей, и живо представил себе путь к причалу по зеленому тоннелю длиной в полмили. И тут внезапно мне пришла в голову мысль, что, скорее всего, я здесь умру.
В одно мгновение все вокруг чудесным образом изменилось. Я словно впервые видел дождь, теплый и сильный, богатейшие краски джунглей, кровь на губах умиравшего индейца. Мне все казалось новым. Зелень леса, тяжелый запах дыма горевшего где-то поблизости костра.
О многом ли мне стоит сожалеть? Вовсе нет. Наперекор всем советам я всегда делал, что хотел, и, наверное, к лучшему. Я мог бы стать младшим компаньоном моего отца в адвокатской фирме и в безопасности сидеть дома, но я сам выбрал такой рискованный путь. Ну что же теперь...
Индеец хуна испустил последний вздох, сестра Мария Тереза закончила свою молитву, поднялась и повернула к нам сияющее лицо:
— Вот теперь я готова, джентльмены.
Я уже не сердился на нее. Какой смысл? Просто молча взял ее за руку и подтолкнул вслед за Альберто, который уже направился к лесу. Педро хромал рядом.
Когда мы достигли опушки, я ожидал, что на нас обрушится туча стрел, но ничего такого не произошло.
— Они будут ждать нас на пути, полковник, — предупредил Педро. — Хотят немного поиграть с нами. У них такой обычай.
Альберто приостановился и обернулся ко мне:
— Вы согласны с ним?
Я кивнул:
— Им нравятся такие штучки. Поймите, это для них игра. Они постараются напугать нас до смерти по пути, а нападут у самой реки, когда нам покажется, что мы уже в безопасности.
— Понимаю. Тогда главное — пройти спокойно весь путь, а на последнем отрезке бежать сломя голову?
— Именно так.
Он повернулся к сестре Марии Терезе:
— Вы слышали, сестра?
— Все мы в руках Господа, — произнесла она со смиренной улыбкой.
— Но Бог помогает тому, кто сам помогает себе, — парировал Альберто.
Справа, в пятидесяти ярдах, из джунглей просочилась группа индейцев. Альберто достал из кармана гранату Миллса, вытащил чеку и бросил в их направлении. Они наверняка находились вне зоны поражения, и взрыв имел скорее устрашающий эффект. Индейцы скрылись в джунглях, и голоса поутихли.
— Господи, мы могли на них наткнуться. Бросьте-ка и вы свою гранату, друг мой.
Я кинул гранату в середину просвета, раздался громкий взрыв, и птицы с криками поднялись в воздух, но ни одного человеческого голоса мы не услышали.
— Вам нравится молиться, сестра? — спросил Альберто, беря ее за руку. — Так помолитесь, чтобы такая же тишина сопровождала нас на всем пути до причала.
На такое, конечно, мы не могли надеяться. Хуна определенно перепугались взрывов и только поэтому немного потеряли активность. Но скоро они придут в себя. Мы не успели пройти и половины пути, как в джунглях снова началась перекличка лесных лис.
Но появились и другие звуки: удары древком копья о боевые дубинки, визгливые крики, подражания голосам птиц. Где-то близко люди продирались сквозь заросли. Но я уже слышал, как течет река, и ощущал ее сырой запах. Это вселяло надежду.
Звуки в зарослях все нарастали, наверное, индейцы сопровождали нас с двух сторон. Нам оставалось пройти пару сотен ярдов, не больше, и у меня возникло чувство, что они вот-вот нападут на нас.
Альберто сказал:
— Я беру левую сторону, а вы, Мэллори, правую. Когда я скомандую, дайте пару очередей, и сразу же мы все побежим.
Даже в этом случае шансов выбраться мы почти не имели, но ничего другого сделать не могли. Я не расслышал, что прокричал полковник, потому что одновременно он начал поливать из своего пистолета-пулемета. Я пригнулся, автомат "томпсон" забился у меня в руках, когда я дал очередь по лесу, сбивая листву.
Судя по раздавшимся крикам, мы попали в кого-то — выяснять это никто и не подумал. Вслед за Педро и сестрой Марией Терезой я бросился бежать. Для человека с наконечником стрелы в бедре Педро мчался очень быстро, его подгоняла перспектива попасться живым в руки собратьев.
Теперь крики угрозы неслись со всех сторон, и на бегу я стрелял по лесу, но вдруг до меня донесся совсем иной звук — четкий ритм пулемета "льюис". Через мгновение мы выбежали на берег реки и увидели, что катер быстро приближается к причалу, а Хэннах сам ведет огонь из пулемета, установленного на носу.
Мы уже почти достигли цели, когда из чащи со свистом полетели стрелы, не тучей — одна за другой. Первая воткнулась в землю прямо передо мной, вторая вонзилась в спину Педро, заставив его потерять равновесие. Он повернулся, и тут другая стрела попала ему в грудь. Он упал на спину.
Я продолжал бежать, нагибаясь и виляя из стороны в сторону, — здесь уже нечего было показывать свой героизм. Стрельба с катера продолжалась. Солдаты помогли сестре Марии Терезе перебраться через поручни. Альберто последовал за ней, и ему в предплечье угодила стрела. Сила удара оказалась такова, что он споткнулся и уронил свой маузер в реку. Я схватил его за здоровую руку и перетащил через поручни. Когда я присоединился к ним, то услышал команду Хэннаха, звук моторов стал тише, и катер отошел прочь от причала.
Альберто поднялся, и в этот момент один из его солдат закричал, показывая рукой на берег. Я обернулся и увидел Педро, который полз на четвереньках с торчавшей из спины стрелой. К нему из леса бежали хуна, завывая как волки.
Альберто конвульсивным движением выдернул стрелу из руки и вырвал винтовку из рук солдата, который стоял к нему ближе всех. Потом тщательно прицелился и выстрелил Педро в голову.
Катер развернулся вниз по течению. Альберто бросил винтовку на палубу, схватил сестру Марию Терезу за плечи и затряс в бессильной злобе:
— Кто убил его, сестра, я или вы? Скажите же мне! Вот еще один, за которого можно помолиться.
Она молча смотрела на него с выражением какого-то ужаса на лице. Может, впервые в своей святой жизни она поняла, что добрые намерения могут причинить зло, но, судя по дальнейшим событиям, это оказалось сомнительным.
Выплеснув свою боль, Альберто сразу сник. Он отпустил ее и произнес таким усталым голосом, какого я еще не слышал:
— Убирайтесь от меня и не показывайтесь мне на глаза.
Он повернулся и заковылял по палубе.
Глава 10
Как раз то, что нужно
Я просыпался медленно, еще не вполне уверенный, что остался в живых, и наконец понял, что лежу в подвесной койке в нашем ангаре в Ландро. На спиртовке кипел чайник. А рядом сидел Менни и читал книгу.
— Что хорошего? — спросил я его.
Он повернулся и посмотрел на меня поверх своих дешевеньких очков, потом закрыл книгу и направился ко мне. Его глаза выражали явное беспокойство.
— Эй, ну и напугали вы меня!
— А что случилось? — спросил я.
— А то, что вы вышли из самолета и отключились. Мы на тележке привезли вас сюда. Сестра Мария Тереза уже осмотрела вас.
— Ну и что же она сказала?
— Что это — определенная реакция на сильный стресс, только и всего. В такой короткий промежуток времени перед вами прошла почти вся ваша жизнь, мой мальчик.
— Вы правы, так оно и было.
Он налил в стакан виски, причем хорошего.
— А Хэннах? — спросил я.
— Он забегал сюда не менее дюжины раз. Вы же лежите здесь более шести часов. О, и Джоанна тоже приходила. Только что ушла.
Я выбрался из подвесной койки, подошел к краю ангара и посмотрел в ночь. Дождь прекратился, в свежем, прохладном воздухе разливался аромат цветов.
Мало-помалу я все припомнил. Вспышку гнева Альберто, там, на катере. Он даже отказался от ее медицинской помощи и предпочел, как он выразился, более чистые руки медика из своей команды.
Он доставил нас прямо на взлетно-посадочную полосу и приказал Хэннаху немедленно отвезти всех обратно. Каждое событие возникало передо мной, словно написанное на чистой странице: никогда в жизни я еще не падал в обморок.
— Кофе? — предложил Менни.
Я допил виски и взял у него оловянную кружку.
— Вам Хэннах рассказал, что там произошло?
— Сколько мог. Немного. Как я понимаю, там возникли какие-то разногласия.
Поэтому я рассказал ему все, и когда закончил, то он развел руками:
— Ужасное испытание.
— А может быть, я всю жизнь мечтал о такой прогулке по джунглям?
— И именно поэтому возникла такая напряженность между сестрой Марией Терезой и полковником. Дрянное дело.
— Но он имел основания, насколько я понимаю. Если бы она оставалась на катере, как обещала, все могло быть совсем иначе.
— Но разве вы сами уверены в этом?
— Она уверена. В этом-то все и дело. Она уверена, что все ее поступки освящены самим Богом. Уверена, что всегда права, что бы ни делала.
Он вздохнул:
— Должен признать, что нет ничего хуже, чем по-настоящему добрый человек, уверенный, что имеет лучший ответ на любой вопрос.
— Женщина-Кромвель!
Он откровенно озадачился моими словами.
— Я что-то не понимаю.
— Почитайте английскую историю, вот и поймете. Мне надо пройтись.
Он хитро улыбнулся:
— Думаю, что она сейчас одна, если не считать ту девушку племени хуна, которую она купила. А наша добрая сестра, я полагаю, ожидает появления еще одного ребенка.
— Когда она только угомонится? А что с Хэннахом?
— Он сказал, что будет в отеле.
Я надел летную куртку и пошел через аэродром по направлению к Ландро. Подойдя к отелю, я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на веранду, но вдруг задержался и прислушался.
Городок засыпал. Сквозь приоткрытое окно едва слышалась тихая музыка, которую передавали по радио, где-то раз-другой тявкнула собака. Но все-таки в этой ночи под звездами повсюду ощущалась жизнь. И здесь тоже.
Когда я поднялся по лестнице и открыл дверь, то увидел, что бар пуст, если не считать Хэннаха, который сидел у открытого окна, положив ноги на стол. Перед ним стояла бутылка виски и стакан.
— Так, значит, покойники все-таки встают, — ухмыльнулся он.
— А где все остальные?
Оказалось, что весь город гулял на свадьбе. Ввиду отсутствия священника гражданскую брачную церемонию проводил Фигуередо. Он имел на это право. Женился сын земельного агента, богатого человека. А это значило, что каждый, кто из себя хоть что-то представлял, отправился поздравить молодых.
Я зашел за стойку бара, взял стакан, подсел к Сэму за столик и налил себе виски из его бутылки.
— Ну, ты теперь удовлетворен? — спросил он. — После того, что там было? Теперь ты чувствуешь себя настоящим мужчиной?
— Вы тогда хорошо поработали на катере. Благодарю вас.
— Мне не надо наград, парень. У меня есть все, кроме разве что медали Конгресса. Эй, а ты знаешь, что такое медаль Конгресса, ты, английский выродок?
Я только теперь понял, как сильно он пьян, и ответил хмуро:
— Да, думаю, что знаю.
И тут он сказал странную вещь:
— Давно, еще на фронте, я знал одного парня, так похожего на тебя, Мэллори. Мы служили вместе в эскадрилье истребителей. Совсем неопытный мальчишка, только что из Гарварда. Сын миллионера. Денег — куры не клюют. Но парень как-то не принимал этого всерьез. Понимаешь, что я имею в виду?
— Думаю, что да.
— Черт побери, что тебе еще остается сказать. — Он снова налил себе виски. — Знаешь, как он прозвал меня? Черный Барон. А знаменитого аса фон Рихтхофена называли Красным Бароном.
— Надо думать, он очень высоко ценил вас.
Казалось, Сэм меня вовсе не слышал и продолжал говорить:
— Я всегда твердил ему: наблюдай за солнцем. Никогда не пересекай линию фронта на высоте ниже десяти тысяч футов и сразу же поворачивай домой, если увидишь самолет, потому что нельзя рисковать такой сладкой жизнью, как твоя.
— И он не послушался?
— Как-то увязался за одним самолетом и не заметил трех "Фокке-Вульфов", подстерегавших его со стороны солнца. Так и не знаю, как его сбили. — Он грустно покачал головой. — Дурачок! — Хэннах посмотрел на меня. — Но он был отличный летчик, смелый, совсем как ты, парень.
Сэм уронил голову на руки, а я встал и направился к двери. Когда открыл ее, он произнес, не поднимая головы:
— Будь благоразумен, парень! Она не для тебя. Мы просто созданы друг для друга, она и я.
Тихонько прикрыв дверь, я вышел.
Я уже собрался уходить, как вспышка спички на крыльце вырвала из тьмы ее лицо. Там стоял старый плетеный стул, я совсем забыл о нем. Она зажгла сигарету и выбросила спичку в темноту.
— А почему это вы собираетесь уйти?
Надо было быстро найти отговорку или сказать правду. И я все же попытался:
— Не думаю, что здесь найдется что-нибудь для меня.
В темноте послышался скрип стула. Она встала. Сигарета тоже полетела в темноту, описав яркую дугу. Я не видел, что она движется ко мне, но внезапно ощутил ее совсем близко, ее запах гармонировал с благоуханием цветов в ночи. Она распахнула домашний халат и прижала мои руки к своей обнаженной груди.
— Ну и как, — спокойно произнесла она, — этого вам недостаточно?
Этого было недостаточно, но я не смог бы ей ничего объяснить и чувствовал, что и нет необходимости. Она повернулась, взяла меня за руку и повела в комнату.
— Что не так? — требовательно спросил я. — В чем я виноват?
— Любовь, — с горечью произнесла она. — Почему каждый проклятый мужчина, которого я встречала, должен шептать мне это слово на ухо, когда лежит в постели. Вам, мужчинам, что, нужно какое-то извинение?
На это было нечего ответить, и я промолчал, встал и оделся. А она накинула халат, подошла к окну и закурила еще одну сигарету.
— Вы уже взрослая женщина. Неужели время не научило вас видеть разницу? — спросил я, подходя к ней сзади.
Мои руки скользнули по ее талии, и она спиной откинулась на меня. А потом вздохнула:
— Столько времени прошло. Я так давно ищу то, что мне нужно.
— И так ничего не попалось?
— Да, похоже, что так.
— Тогда что же вы делаете здесь, за тысячу миль от людей?
Она отпрянула от меня и повернулась:
— Тут совсем другое дело. Анна — все, что у меня есть. Все, что действительно дорого для меня.
А она все еще говорит о ней в настоящем времени.
Я крепко взял ее за руки:
— Слушайте меня, Джоанна. Вы должны смотреть в лицо фактам.
Она яростно вырвала руки:
— Не говорите так, никогда не говорите так. Даже слышать не хочу!
Мы стояли друг перед другом в темноте. Снаружи кто-то окликнул ее по имени, раздался грохот опрокидываемого на веранде стула. Когда я вышел в гостиную, дверь распахнулась настежь, и ввалился Хэннах. Он промок до костей, был пьян до омерзения, но все же как-то держался на ногах. Прислонившись спиной к стене, вдруг начал сползать вниз. Я быстро подхватил его.
Он приоткрыл глаза и по-дурацки ухмыльнулся:
— Будь я проклят, если это не самый настоящий восторг для мальчика! Ну как она, парень? А тебе все удалось? Когда у женщины такой большой опыт, как у нее, то нужно что-то особенное.
Я не испытал ярости, а просто отпустил его, и он снова начал скользить вниз по стене. Джоанна сказала:
— Уходите, Сэм!
А он все спускался медленно по стене, свесив набок голову. И тут я увидел Кристину, девушку из племени хуна, стоявшую в дверях другой спальни в шелковой ночной рубашке, которая была велика ей размера на два. На ее плоском индейском лице сверкали округлившиеся глаза, а кожа в свете лампы блестела как медь.
Джоанна потрогала Хэннаха носком ноги, а потом сложила руки и оперлась на косяк двери.
— Что хорошего? — спросил я его.
Он повернулся и посмотрел на меня поверх своих дешевеньких очков, потом закрыл книгу и направился ко мне. Его глаза выражали явное беспокойство.
— Эй, ну и напугали вы меня!
— А что случилось? — спросил я.
— А то, что вы вышли из самолета и отключились. Мы на тележке привезли вас сюда. Сестра Мария Тереза уже осмотрела вас.
— Ну и что же она сказала?
— Что это — определенная реакция на сильный стресс, только и всего. В такой короткий промежуток времени перед вами прошла почти вся ваша жизнь, мой мальчик.
— Вы правы, так оно и было.
Он налил в стакан виски, причем хорошего.
— А Хэннах? — спросил я.
— Он забегал сюда не менее дюжины раз. Вы же лежите здесь более шести часов. О, и Джоанна тоже приходила. Только что ушла.
Я выбрался из подвесной койки, подошел к краю ангара и посмотрел в ночь. Дождь прекратился, в свежем, прохладном воздухе разливался аромат цветов.
Мало-помалу я все припомнил. Вспышку гнева Альберто, там, на катере. Он даже отказался от ее медицинской помощи и предпочел, как он выразился, более чистые руки медика из своей команды.
Он доставил нас прямо на взлетно-посадочную полосу и приказал Хэннаху немедленно отвезти всех обратно. Каждое событие возникало передо мной, словно написанное на чистой странице: никогда в жизни я еще не падал в обморок.
— Кофе? — предложил Менни.
Я допил виски и взял у него оловянную кружку.
— Вам Хэннах рассказал, что там произошло?
— Сколько мог. Немного. Как я понимаю, там возникли какие-то разногласия.
Поэтому я рассказал ему все, и когда закончил, то он развел руками:
— Ужасное испытание.
— А может быть, я всю жизнь мечтал о такой прогулке по джунглям?
— И именно поэтому возникла такая напряженность между сестрой Марией Терезой и полковником. Дрянное дело.
— Но он имел основания, насколько я понимаю. Если бы она оставалась на катере, как обещала, все могло быть совсем иначе.
— Но разве вы сами уверены в этом?
— Она уверена. В этом-то все и дело. Она уверена, что все ее поступки освящены самим Богом. Уверена, что всегда права, что бы ни делала.
Он вздохнул:
— Должен признать, что нет ничего хуже, чем по-настоящему добрый человек, уверенный, что имеет лучший ответ на любой вопрос.
— Женщина-Кромвель!
Он откровенно озадачился моими словами.
— Я что-то не понимаю.
— Почитайте английскую историю, вот и поймете. Мне надо пройтись.
Он хитро улыбнулся:
— Думаю, что она сейчас одна, если не считать ту девушку племени хуна, которую она купила. А наша добрая сестра, я полагаю, ожидает появления еще одного ребенка.
— Когда она только угомонится? А что с Хэннахом?
— Он сказал, что будет в отеле.
Я надел летную куртку и пошел через аэродром по направлению к Ландро. Подойдя к отелю, я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на веранду, но вдруг задержался и прислушался.
Городок засыпал. Сквозь приоткрытое окно едва слышалась тихая музыка, которую передавали по радио, где-то раз-другой тявкнула собака. Но все-таки в этой ночи под звездами повсюду ощущалась жизнь. И здесь тоже.
Когда я поднялся по лестнице и открыл дверь, то увидел, что бар пуст, если не считать Хэннаха, который сидел у открытого окна, положив ноги на стол. Перед ним стояла бутылка виски и стакан.
— Так, значит, покойники все-таки встают, — ухмыльнулся он.
— А где все остальные?
Оказалось, что весь город гулял на свадьбе. Ввиду отсутствия священника гражданскую брачную церемонию проводил Фигуередо. Он имел на это право. Женился сын земельного агента, богатого человека. А это значило, что каждый, кто из себя хоть что-то представлял, отправился поздравить молодых.
Я зашел за стойку бара, взял стакан, подсел к Сэму за столик и налил себе виски из его бутылки.
— Ну, ты теперь удовлетворен? — спросил он. — После того, что там было? Теперь ты чувствуешь себя настоящим мужчиной?
— Вы тогда хорошо поработали на катере. Благодарю вас.
— Мне не надо наград, парень. У меня есть все, кроме разве что медали Конгресса. Эй, а ты знаешь, что такое медаль Конгресса, ты, английский выродок?
Я только теперь понял, как сильно он пьян, и ответил хмуро:
— Да, думаю, что знаю.
И тут он сказал странную вещь:
— Давно, еще на фронте, я знал одного парня, так похожего на тебя, Мэллори. Мы служили вместе в эскадрилье истребителей. Совсем неопытный мальчишка, только что из Гарварда. Сын миллионера. Денег — куры не клюют. Но парень как-то не принимал этого всерьез. Понимаешь, что я имею в виду?
— Думаю, что да.
— Черт побери, что тебе еще остается сказать. — Он снова налил себе виски. — Знаешь, как он прозвал меня? Черный Барон. А знаменитого аса фон Рихтхофена называли Красным Бароном.
— Надо думать, он очень высоко ценил вас.
Казалось, Сэм меня вовсе не слышал и продолжал говорить:
— Я всегда твердил ему: наблюдай за солнцем. Никогда не пересекай линию фронта на высоте ниже десяти тысяч футов и сразу же поворачивай домой, если увидишь самолет, потому что нельзя рисковать такой сладкой жизнью, как твоя.
— И он не послушался?
— Как-то увязался за одним самолетом и не заметил трех "Фокке-Вульфов", подстерегавших его со стороны солнца. Так и не знаю, как его сбили. — Он грустно покачал головой. — Дурачок! — Хэннах посмотрел на меня. — Но он был отличный летчик, смелый, совсем как ты, парень.
Сэм уронил голову на руки, а я встал и направился к двери. Когда открыл ее, он произнес, не поднимая головы:
— Будь благоразумен, парень! Она не для тебя. Мы просто созданы друг для друга, она и я.
Тихонько прикрыв дверь, я вышел.
* * *
Я подошел к домику. Сквозь щели в ставнях струился свет, в темноте похожий на золотые пальцы. Поднявшись по ступенькам террасы, немного подождал. Стояла тишина. Пошел дождь, и капли застучали по железной крыше. Мне вдруг показалось немного странным стоять здесь, вроде бы вне всяких событий, ожидая какого-то знака, которого могло и не быть вовсе, потому что весь мир словно перевернулся.Я уже собрался уходить, как вспышка спички на крыльце вырвала из тьмы ее лицо. Там стоял старый плетеный стул, я совсем забыл о нем. Она зажгла сигарету и выбросила спичку в темноту.
— А почему это вы собираетесь уйти?
Надо было быстро найти отговорку или сказать правду. И я все же попытался:
— Не думаю, что здесь найдется что-нибудь для меня.
В темноте послышался скрип стула. Она встала. Сигарета тоже полетела в темноту, описав яркую дугу. Я не видел, что она движется ко мне, но внезапно ощутил ее совсем близко, ее запах гармонировал с благоуханием цветов в ночи. Она распахнула домашний халат и прижала мои руки к своей обнаженной груди.
— Ну и как, — спокойно произнесла она, — этого вам недостаточно?
Этого было недостаточно, но я не смог бы ей ничего объяснить и чувствовал, что и нет необходимости. Она повернулась, взяла меня за руку и повела в комнату.
* * *
Увы, все оказалось не так, как в тот, первый, раз. Отлично выполненный функциональный процесс, но не более того. А после всего она показалась мне какой-то недовольной, что немало удивило меня.— Что не так? — требовательно спросил я. — В чем я виноват?
— Любовь, — с горечью произнесла она. — Почему каждый проклятый мужчина, которого я встречала, должен шептать мне это слово на ухо, когда лежит в постели. Вам, мужчинам, что, нужно какое-то извинение?
На это было нечего ответить, и я промолчал, встал и оделся. А она накинула халат, подошла к окну и закурила еще одну сигарету.
— Вы уже взрослая женщина. Неужели время не научило вас видеть разницу? — спросил я, подходя к ней сзади.
Мои руки скользнули по ее талии, и она спиной откинулась на меня. А потом вздохнула:
— Столько времени прошло. Я так давно ищу то, что мне нужно.
— И так ничего не попалось?
— Да, похоже, что так.
— Тогда что же вы делаете здесь, за тысячу миль от людей?
Она отпрянула от меня и повернулась:
— Тут совсем другое дело. Анна — все, что у меня есть. Все, что действительно дорого для меня.
А она все еще говорит о ней в настоящем времени.
Я крепко взял ее за руки:
— Слушайте меня, Джоанна. Вы должны смотреть в лицо фактам.
Она яростно вырвала руки:
— Не говорите так, никогда не говорите так. Даже слышать не хочу!
Мы стояли друг перед другом в темноте. Снаружи кто-то окликнул ее по имени, раздался грохот опрокидываемого на веранде стула. Когда я вышел в гостиную, дверь распахнулась настежь, и ввалился Хэннах. Он промок до костей, был пьян до омерзения, но все же как-то держался на ногах. Прислонившись спиной к стене, вдруг начал сползать вниз. Я быстро подхватил его.
Он приоткрыл глаза и по-дурацки ухмыльнулся:
— Будь я проклят, если это не самый настоящий восторг для мальчика! Ну как она, парень? А тебе все удалось? Когда у женщины такой большой опыт, как у нее, то нужно что-то особенное.
Я не испытал ярости, а просто отпустил его, и он снова начал скользить вниз по стене. Джоанна сказала:
— Уходите, Сэм!
А он все спускался медленно по стене, свесив набок голову. И тут я увидел Кристину, девушку из племени хуна, стоявшую в дверях другой спальни в шелковой ночной рубашке, которая была велика ей размера на два. На ее плоском индейском лице сверкали округлившиеся глаза, а кожа в свете лампы блестела как медь.
Джоанна потрогала Хэннаха носком ноги, а потом сложила руки и оперлась на косяк двери.