Страница:
Конец разговору положил стук в дверь. Пэтч буркнул Богу извинение за прерванный разговор и взялся рукой за край стола. Потом повернулся на стук.
– Кто там?
– У вас там все в порядке, сэр? – спросил из-за двери Голиаф Джонс. – Я слышал разговор.
– Не просто в порядке, у меня вдохновение! – ответил Пэтч. – Войдите, Джонс.
Он показа рукой на высокое готическое кожаное кресло с красным сиденьем – Пэтч даже себе представить не мог, что оно выиграно в покер у одного ноксвильского антиквара.
– Настало время? Готовить ли мне мой народ? Вести на крышу?
– Гм… нет еще. Голиаф, Господь послал тебя и твой клан, дабы стали вы моею мощной десницей. Время пришло проявить эту силу – обрести священные останки Князя.
– Значит, забрать его? А потом чего – Вознесение?
– Да, вскоре. Пусть все свободные члены нашей конгрегации соберутся у автобуса в восемь утра. Мы сотрясем основания этого музея язычников, как смел Иисус Навин стены Иерихона. Мы штурмом возьмем двери, как только их откроют.
Голиаф ударил себя кулаком по ладони:
– Будем готовы, сэр! И тут еще одно…
– Да? У тебя есть предложение?
– Маленький Билли Майк умеет играть на рожке, сэр.
– Отлично! Он и возглавит наступление.
Рита Рей повернула зеркало заднего вида, рассматривая свое лицо.
– Бр-р-р-р! – Она стерла салфеткой размазанную косметику, углом рта обращаясь к Орландо: – Чего ты так долго добирался до кабинета?
Он с визгом шин вырулил на хайвей:
– Ты думаешь, я ждал нарочно? Я считаю плитки, читаю на стенах bа?о [66], пока этот сторож ищет… сото se dice [67]? – hu?rfanos. Сирот.
– Сирот?
– St, turistas [68], которые остались после закрытия. Наконец он входит в bа?о, стучит в дверцы своей железной палкой. Я стою на сиденье, жду с ножом в руках – может, слишком сильно дышу, и золотые цепочки играют музыку – вот так. – Он показал. – Охранник останавливается, медленно открывает дверь и хочет заглянуть, а дверь почему-то – трах! – и его прямо в лоб. В следующий раз, когда очнется, я думаю, он будет поосторожнее заходить в bа?о.
– Пока ты там трахался с дверьми, я…
– Трахалась с el viejo maric?n [69], – договорил за нее Орландо и передернулся. – Qu? feo! Mi pobrecita guajira, бедняжечка моя, как ты ради меня страдала! Но по te preocupas, mivida [70]. Сегодня ты будешь с настоящим мужчиной, oiste? Будешь танцевать настоящую мамбу с расчудесной pinga Орландо.
– Трусы разорвались к чертям – я их выбросила в горшок какого-то растения у двери. – Рита Рей выбросила из окна салфетку и покосилась на Орландо. – Только я его в рот не целовала, ты видел. – Она застегнула блузку, заправила ее в юбку. – Блин, ты на это глянь! Здоровенное пятно у меня на юбке. Вот тебе и трах всухую.
– Не так уж сухо то, что я вижу.
– Это не я.
– Как скажешь, только, пожалуйста, прими душ как следует, когда приедем.
– Слушай, ты… – Она забыла, что хотела сказать, пораженная внезапной мыслью, и резко повернулась к заднему сиденью. – А где он? Мой Шики? Он в багажнике?
– Обернутый белой простыней. Лежал и ждал меня, завернутый как un regalo [71]– подарок.
– Отлично. Мы его выбросим возле полицейского участка, как только стемнеет, а завтра прочтем в газетах, если только раньше не позвонят домой со словами: «Вы бы сперва сели, мэм».
Она потерла уголок глаза:
– Надо бы порепетировать печальное лицо. – Но это печальное лицо тут же стало счастливым: – Детка, какая жизнь начнется! Карибы, Ривьера! Миллион долларов!
Уходя от «Пончо», Младший скалился во весь рот:
– Я папе сказал, как мы уперли Дуна из-под носа у Молота, и он сказал, что мной гордится. И вами, ребята, тоже. Блин, как сейчас этот латинос злится…
– А этот старик как офонареет, когда увидит Персикову надувную бабу в багажнике, – добавил Ящик.
– Ее зовут Анджелина, – буркнул Персик. – Интересно, что он с ней сделает?
Ящик хихикнул:
– Как следует промоет шлангом, перед тем как совать, – это если мозги у него есть.
– Слушай, – серьезно сказал Персик, – такую вот девушку не обрюхатишь, и мандавошками она тебя не наградит или чем другим. Я ж никогда яйца не скребу, как ты.
– И я не скребу, – возразил Ящик.
– Скребешь.
– Не скребу.
– Все нормальные мужики яйца чешут, – помирил их Младший и прищурился на Персика вопросительно: – Ты уверен, что Молот нас не видел?
– Не мог он нас видеть. Он всю дорогу подкатывался к той девице за столиком. И никуда вообще не отходил. Держал ее за ручку. Раздолбай этот Молот, каких мало.
Они прошли среди припаркованных машин, подошли к «монте-карло» Персика. Ящик вдруг резко остановился и показал на взломанную крышку багажника:
– Это что?
– Мой багажник! – Персик бросился к машине.
Младший отпихнул его плечом, поднял крышку:
– Нету!
Ящик погрозил Персику кулаком:
– Значит, Молот – раздолбай? Дал нам сделать за него всю работу, поехал за нами и запросто взял, что хотел.
Младший захлопнул крышку. Она отскочила от сломанного замка, чуть не снеся ему подбородок. Он посмотрел на нее испепеляющим взглядом.
– Что же я теперь папе скажу?
43
44
45
– Кто там?
– У вас там все в порядке, сэр? – спросил из-за двери Голиаф Джонс. – Я слышал разговор.
– Не просто в порядке, у меня вдохновение! – ответил Пэтч. – Войдите, Джонс.
Он показа рукой на высокое готическое кожаное кресло с красным сиденьем – Пэтч даже себе представить не мог, что оно выиграно в покер у одного ноксвильского антиквара.
– Настало время? Готовить ли мне мой народ? Вести на крышу?
– Гм… нет еще. Голиаф, Господь послал тебя и твой клан, дабы стали вы моею мощной десницей. Время пришло проявить эту силу – обрести священные останки Князя.
– Значит, забрать его? А потом чего – Вознесение?
– Да, вскоре. Пусть все свободные члены нашей конгрегации соберутся у автобуса в восемь утра. Мы сотрясем основания этого музея язычников, как смел Иисус Навин стены Иерихона. Мы штурмом возьмем двери, как только их откроют.
Голиаф ударил себя кулаком по ладони:
– Будем готовы, сэр! И тут еще одно…
– Да? У тебя есть предложение?
– Маленький Билли Майк умеет играть на рожке, сэр.
– Отлично! Он и возглавит наступление.
Рита Рей повернула зеркало заднего вида, рассматривая свое лицо.
– Бр-р-р-р! – Она стерла салфеткой размазанную косметику, углом рта обращаясь к Орландо: – Чего ты так долго добирался до кабинета?
Он с визгом шин вырулил на хайвей:
– Ты думаешь, я ждал нарочно? Я считаю плитки, читаю на стенах bа?о [66], пока этот сторож ищет… сото se dice [67]? – hu?rfanos. Сирот.
– Сирот?
– St, turistas [68], которые остались после закрытия. Наконец он входит в bа?о, стучит в дверцы своей железной палкой. Я стою на сиденье, жду с ножом в руках – может, слишком сильно дышу, и золотые цепочки играют музыку – вот так. – Он показал. – Охранник останавливается, медленно открывает дверь и хочет заглянуть, а дверь почему-то – трах! – и его прямо в лоб. В следующий раз, когда очнется, я думаю, он будет поосторожнее заходить в bа?о.
– Пока ты там трахался с дверьми, я…
– Трахалась с el viejo maric?n [69], – договорил за нее Орландо и передернулся. – Qu? feo! Mi pobrecita guajira, бедняжечка моя, как ты ради меня страдала! Но по te preocupas, mivida [70]. Сегодня ты будешь с настоящим мужчиной, oiste? Будешь танцевать настоящую мамбу с расчудесной pinga Орландо.
– Трусы разорвались к чертям – я их выбросила в горшок какого-то растения у двери. – Рита Рей выбросила из окна салфетку и покосилась на Орландо. – Только я его в рот не целовала, ты видел. – Она застегнула блузку, заправила ее в юбку. – Блин, ты на это глянь! Здоровенное пятно у меня на юбке. Вот тебе и трах всухую.
– Не так уж сухо то, что я вижу.
– Это не я.
– Как скажешь, только, пожалуйста, прими душ как следует, когда приедем.
– Слушай, ты… – Она забыла, что хотела сказать, пораженная внезапной мыслью, и резко повернулась к заднему сиденью. – А где он? Мой Шики? Он в багажнике?
– Обернутый белой простыней. Лежал и ждал меня, завернутый как un regalo [71]– подарок.
– Отлично. Мы его выбросим возле полицейского участка, как только стемнеет, а завтра прочтем в газетах, если только раньше не позвонят домой со словами: «Вы бы сперва сели, мэм».
Она потерла уголок глаза:
– Надо бы порепетировать печальное лицо. – Но это печальное лицо тут же стало счастливым: – Детка, какая жизнь начнется! Карибы, Ривьера! Миллион долларов!
Уходя от «Пончо», Младший скалился во весь рот:
– Я папе сказал, как мы уперли Дуна из-под носа у Молота, и он сказал, что мной гордится. И вами, ребята, тоже. Блин, как сейчас этот латинос злится…
– А этот старик как офонареет, когда увидит Персикову надувную бабу в багажнике, – добавил Ящик.
– Ее зовут Анджелина, – буркнул Персик. – Интересно, что он с ней сделает?
Ящик хихикнул:
– Как следует промоет шлангом, перед тем как совать, – это если мозги у него есть.
– Слушай, – серьезно сказал Персик, – такую вот девушку не обрюхатишь, и мандавошками она тебя не наградит или чем другим. Я ж никогда яйца не скребу, как ты.
– И я не скребу, – возразил Ящик.
– Скребешь.
– Не скребу.
– Все нормальные мужики яйца чешут, – помирил их Младший и прищурился на Персика вопросительно: – Ты уверен, что Молот нас не видел?
– Не мог он нас видеть. Он всю дорогу подкатывался к той девице за столиком. И никуда вообще не отходил. Держал ее за ручку. Раздолбай этот Молот, каких мало.
Они прошли среди припаркованных машин, подошли к «монте-карло» Персика. Ящик вдруг резко остановился и показал на взломанную крышку багажника:
– Это что?
– Мой багажник! – Персик бросился к машине.
Младший отпихнул его плечом, поднял крышку:
– Нету!
Ящик погрозил Персику кулаком:
– Значит, Молот – раздолбай? Дал нам сделать за него всю работу, поехал за нами и запросто взял, что хотел.
Младший захлопнул крышку. Она отскочила от сломанного замка, чуть не снеся ему подбородок. Он посмотрел на нее испепеляющим взглядом.
– Что же я теперь папе скажу?
43
Джимми насвистывал, ведя фургон от «Пончо» к Музею Библии Живой. Он планировал доставить сувениры в лавку, а мумию сунуть в один из пустых, еще не готовых выставочных залов до конца своей смены. И еще до захода солнца мумия упокоится навеки в священной земле предков. Вопросы по телефону, которые приходили дедуле от главных групп коренных американцев, останутся без ответа. «Светляки» Джинджер могут поднимать хай как хотят, а ученые пусть зубами скрипят, пока не сотрут их до корешков.
Мори остановился на заправке в Гатлинбурге, собираясь отвезти Тадеушу Трасту сушеное тело Дуна. Он решил еще одну ночь провести в Теннесси – водить машину по ночам он не любил – и вернуться в Цинциннати на следующий день. И в счастливый час тянуть в «Уголке Коры» «Манхэттен».
– Жизнь великолепна, – сказал он озадаченному мужчине в «бермудах» и цветастых носках у соседней колонки, потом добавил про себя «Упс!», когда трясущаяся рука вынимала из бака пистолет. Едва не забрызгал бензином собственные сверкающие туфли.
Через две минуты он включил зажигание – и тут же отключил, решив, что сперва стоит проверить, как там мумия. Если скептически настроенный Тадеуш Траут вздумает задавать неприятные вопросы, надо быть готовым ответить. Пробравшись спиной между грузовиком и ржавым «доджем» сбоку от гаража, он открыл багажник.
Осторожно потянул неподдающуюся клейкую ленту, стягивающую связанные узлом простыни.
– Противная работка, – буркнул он про себя. Одно дело – самому делать трупы, а вот их рассматривать – совсем другое. Он дернул сильнее, оторвав складку простыни и обнажив…
– Ой! Что это?
Похоже было на грудь. Мори дернул ленту.
– Гвалт! – воскликнул он, увидев явно не мумифицированную кожу, а надутый воздухом пластик.
Пляжный мяч с грудями?
Эти негодные мальчишки! Это они так шутят. Неудивительно, что так они ржали в баре. И подумать только, что я дал денег этому пишеру и тому голему, что ходит за ним как тень. Где же теперь моя мумия? Наверняка бросили они ее где-то на парковой скамейке, туристов пугать.
Разъяренный Мори схватил этот порнографический мяч за… кажется, за лодыжку и швырнул через крышу своей машины на ту сторону улицы. Мяч отскочил от загорелой спины какой-то толстухи в ядовито-красном топе, ее муж тут же автоматически дал подзатыльник старшему из их четырех детей и строго приказал никогда больше так маме не делать. Пластиковый мяч выкатился на дорогу под колеса голубого фургона с надписью «Музей Библии Живой. Ты ее прочел? Теперь проживи ее!»
Фургон взвизгнул тормозами – поздно. Шар с грохотом лопнул под колесами.
Мори не стал обращать внимания на уличную суматоху и скользнул за руль своего «линкольна», все еще дымясь. Проверив обойму висящего под мышкой кольта, он вернулся к «Пончо Пирату». Как он и боялся, все трое уже смылись. Не будет сегодня триумфальной поездки к Тадеушу Трауту, не будет выплаты, а завтра не будет «Манхэттена» у «Коры».
Мори сел у бара – приглушить гнев стаканчиком. Или двумя-тремя.
Джимми увидел это – что бы оно ни было – уголком глаза: розовое и толстое, оно летело прямо под правое переднее колесо. Он изо всех сил ударил по тормозам – фургон юзом пронесло еще шесть футов.
БАХ!
Он вылетел из машины и упал на четвереньки – посмотреть на останки сбитого им несчастного создания.
При виде расплющенной массы пластика лицо его расплылось в улыбке. Чего ему только не хватало – так это дорожной аварии и еще одного любопытного копа вроде того, что проводил его и освобожденного предка до этого чертова музея. Потерев счастливый пенни, висящий на шее, Джимми влез обратно в машину.
С тротуара послышалась сердитая ругань – там поджарый мужик рядом с корпулентной бабой тряс за шкирку какого-то подростка, который, без сомнения, и бросил эту штуку под колеса Джимми.
– Так тебе и надо! – крикнул Джимми подростку.
Его взгляд упал на часы приборной доски. Начальник будет дымиться на тему, сколько времени Джимми ездил.
Он запетлял в потоке и подъехал к стоянке музея, забитой машинами и тремя большими автобусами – туры «Джорджия грейсленд». Припарковав машину между первым и вторым автобусом, поближе к служебному входу музея, он включил сигнализацию и бросился в лавку, держа в руках коробки сувениров.
Супервизор суетился за прилавком, принимая деньги и пакуя покупки.
– Чего так долго? – спросил он, не поднимая глаз. – Помоги Салли ящики распаковать.
– Да, сэр.
– А когда кончишь, съездишь на наш склад в городе – здесь, в Гатлинбурге. Знаешь его?
– Да, сэр.
– У нас запретные плоды кончаются. Того и гляди, туристы останутся без них. Там тебе кладовщик с полдюжины контейнеров приготовил.
– Да, сэр.
– Это займет не больше…
У супервизора на поясе затрещала рация. Он схватил ее, поднес к уху…
– О черт! Джимми!
– Да, сэр?
– Мальчишки из группы «Агнцы Божий» кидают монетки в муравьеда. Дуй к Ноеву Ковчегу, пронто! Мне только еще не хватало, чтобы какому-нибудь пацану пипку откусили.
– Мне сперва надо поставить фургон…
У супервизора зазвонил мобильник.
– Ага… понял, дорогая. Уже еду.
Он сунул телефон в чехол, бросил на Джимми озабоченный взгляд, чуть окрашенный гневом.
– Этот гаденыш бросил в унитаз шутиху. Моя машина все еще в магазине. Дай ключи от фургона, я плоды прихвачу на обратном пути. Кончатся – значит, так тому и быть.
Он протянул ладонь.
– Я там оставил пращу, – сказал Джимми. – Давайте я ее заберу сперва…
– Потом. К Ковчегу давай, быстрее. Ключи, мистер! У меня дома наводнение, а завтра мы в отпуск едем. Потом свою пращу возьмешь.
Джимми отдал ключи, бросил тревожный взгляд на фургон и пошел к Ноеву Ковчегу – спасать муравьеда от Агнцев Божиих.
По дороге он безмолвно вознес благодарственную молитву, что догадался укрыть мумию ребристым картоном и брезентом. Осталась только одна проблема: надо было дождаться, чтобы вернулся супервизор с фургоном. Дай бог теперь добраться с предком домой до темноты, не говоря уже о том, чтобы предать его земле.
Работники проката автомобилей в аэропорту отказались дать Шики «колеса» без водительских прав или кредитной карты, так что в Ноксвиль пришлось ехать на такси. За пять сотен из пяти тысяч долларов казино он на мрачной окраинной стоянке купил разваливающийся на ходу «шевроле» – зато без всяких вопросов.
Пробежав пальцами по «желтым страницам», он поехал в лавку маскарадных костюмов.
– Небольшая шуточка – хочу приятелей разыграть в офисе, – объяснил он. – Нет, не клоун, – отклонил он первое предложение.
– Костюм курицы – всегда смешно получается. Посмотрите, какие ноги.
– Да нет, пожалуй.
– Вот этот всем нравится. Смотрите, как это, когда сюда зубы вставить.
– Ага, страшно. И пелерина отличная. Но Дракула тоже не пойдет.
Не Кларк Гейбл, не Билл Клинтон, не Гуфи, не Билли Грэм.
– Никаких знаменитостей. Без масок. Просто хочу выглядеть иначе, понимаете?
Наконец он выбрал фермера-амиша. Светлая борода, обрамляющая подбородок, очки с янтарным оттенком в металлической оправе, костюм из мусорки для использованной одежды: поношенный и обвислый, черные габардиновые брюки с застежкой на пуговицах, подтяжки, без пояса, выцветшая синяя рабочая блуза, черные ботинки на шнурках до лодыжек и сверху – круглая соломенная шляпа. Шики добавил еще пару рубашек и комбинезонов, заключив, что хотя комбинезоны не входят в этот набор, кто в Гатлинбурге может увидеть разницу? И в довершение всего – светлый парик «Датч-бой».
– Настоящие волосы, – сказал продавец. – Год тут пыль собирал, пока грамотный покупатель не нашелся.
Покидая Ноксвиль, Джимми остановился в магазине реквизита фокусников и пополнил свой мешок с трюками, который ему всегда так верно служил. Человеку с его головой пара новых трюков может пригодиться. По дороге в Гатлинбург Шики репетировал голос на пол-октавы выше своего обычного и немецкий акцент, который он использовал в своем старом представлении «Изумительный Шварц». С амишами бы этот номер не прошел, но Шики не ожидал встретить в Восточном Теннесси уж слишком много амишей.
Первая остановка у него была на городском водопое – у «Пончо Пирата»: узнать, кто что знает о некоей мумии.
Мори остановился на заправке в Гатлинбурге, собираясь отвезти Тадеушу Трасту сушеное тело Дуна. Он решил еще одну ночь провести в Теннесси – водить машину по ночам он не любил – и вернуться в Цинциннати на следующий день. И в счастливый час тянуть в «Уголке Коры» «Манхэттен».
– Жизнь великолепна, – сказал он озадаченному мужчине в «бермудах» и цветастых носках у соседней колонки, потом добавил про себя «Упс!», когда трясущаяся рука вынимала из бака пистолет. Едва не забрызгал бензином собственные сверкающие туфли.
Через две минуты он включил зажигание – и тут же отключил, решив, что сперва стоит проверить, как там мумия. Если скептически настроенный Тадеуш Траут вздумает задавать неприятные вопросы, надо быть готовым ответить. Пробравшись спиной между грузовиком и ржавым «доджем» сбоку от гаража, он открыл багажник.
Осторожно потянул неподдающуюся клейкую ленту, стягивающую связанные узлом простыни.
– Противная работка, – буркнул он про себя. Одно дело – самому делать трупы, а вот их рассматривать – совсем другое. Он дернул сильнее, оторвав складку простыни и обнажив…
– Ой! Что это?
Похоже было на грудь. Мори дернул ленту.
– Гвалт! – воскликнул он, увидев явно не мумифицированную кожу, а надутый воздухом пластик.
Пляжный мяч с грудями?
Эти негодные мальчишки! Это они так шутят. Неудивительно, что так они ржали в баре. И подумать только, что я дал денег этому пишеру и тому голему, что ходит за ним как тень. Где же теперь моя мумия? Наверняка бросили они ее где-то на парковой скамейке, туристов пугать.
Разъяренный Мори схватил этот порнографический мяч за… кажется, за лодыжку и швырнул через крышу своей машины на ту сторону улицы. Мяч отскочил от загорелой спины какой-то толстухи в ядовито-красном топе, ее муж тут же автоматически дал подзатыльник старшему из их четырех детей и строго приказал никогда больше так маме не делать. Пластиковый мяч выкатился на дорогу под колеса голубого фургона с надписью «Музей Библии Живой. Ты ее прочел? Теперь проживи ее!»
Фургон взвизгнул тормозами – поздно. Шар с грохотом лопнул под колесами.
Мори не стал обращать внимания на уличную суматоху и скользнул за руль своего «линкольна», все еще дымясь. Проверив обойму висящего под мышкой кольта, он вернулся к «Пончо Пирату». Как он и боялся, все трое уже смылись. Не будет сегодня триумфальной поездки к Тадеушу Трауту, не будет выплаты, а завтра не будет «Манхэттена» у «Коры».
Мори сел у бара – приглушить гнев стаканчиком. Или двумя-тремя.
Джимми увидел это – что бы оно ни было – уголком глаза: розовое и толстое, оно летело прямо под правое переднее колесо. Он изо всех сил ударил по тормозам – фургон юзом пронесло еще шесть футов.
БАХ!
Он вылетел из машины и упал на четвереньки – посмотреть на останки сбитого им несчастного создания.
При виде расплющенной массы пластика лицо его расплылось в улыбке. Чего ему только не хватало – так это дорожной аварии и еще одного любопытного копа вроде того, что проводил его и освобожденного предка до этого чертова музея. Потерев счастливый пенни, висящий на шее, Джимми влез обратно в машину.
С тротуара послышалась сердитая ругань – там поджарый мужик рядом с корпулентной бабой тряс за шкирку какого-то подростка, который, без сомнения, и бросил эту штуку под колеса Джимми.
– Так тебе и надо! – крикнул Джимми подростку.
Его взгляд упал на часы приборной доски. Начальник будет дымиться на тему, сколько времени Джимми ездил.
Он запетлял в потоке и подъехал к стоянке музея, забитой машинами и тремя большими автобусами – туры «Джорджия грейсленд». Припарковав машину между первым и вторым автобусом, поближе к служебному входу музея, он включил сигнализацию и бросился в лавку, держа в руках коробки сувениров.
Супервизор суетился за прилавком, принимая деньги и пакуя покупки.
– Чего так долго? – спросил он, не поднимая глаз. – Помоги Салли ящики распаковать.
– Да, сэр.
– А когда кончишь, съездишь на наш склад в городе – здесь, в Гатлинбурге. Знаешь его?
– Да, сэр.
– У нас запретные плоды кончаются. Того и гляди, туристы останутся без них. Там тебе кладовщик с полдюжины контейнеров приготовил.
– Да, сэр.
– Это займет не больше…
У супервизора на поясе затрещала рация. Он схватил ее, поднес к уху…
– О черт! Джимми!
– Да, сэр?
– Мальчишки из группы «Агнцы Божий» кидают монетки в муравьеда. Дуй к Ноеву Ковчегу, пронто! Мне только еще не хватало, чтобы какому-нибудь пацану пипку откусили.
– Мне сперва надо поставить фургон…
У супервизора зазвонил мобильник.
– Ага… понял, дорогая. Уже еду.
Он сунул телефон в чехол, бросил на Джимми озабоченный взгляд, чуть окрашенный гневом.
– Этот гаденыш бросил в унитаз шутиху. Моя машина все еще в магазине. Дай ключи от фургона, я плоды прихвачу на обратном пути. Кончатся – значит, так тому и быть.
Он протянул ладонь.
– Я там оставил пращу, – сказал Джимми. – Давайте я ее заберу сперва…
– Потом. К Ковчегу давай, быстрее. Ключи, мистер! У меня дома наводнение, а завтра мы в отпуск едем. Потом свою пращу возьмешь.
Джимми отдал ключи, бросил тревожный взгляд на фургон и пошел к Ноеву Ковчегу – спасать муравьеда от Агнцев Божиих.
По дороге он безмолвно вознес благодарственную молитву, что догадался укрыть мумию ребристым картоном и брезентом. Осталась только одна проблема: надо было дождаться, чтобы вернулся супервизор с фургоном. Дай бог теперь добраться с предком домой до темноты, не говоря уже о том, чтобы предать его земле.
Работники проката автомобилей в аэропорту отказались дать Шики «колеса» без водительских прав или кредитной карты, так что в Ноксвиль пришлось ехать на такси. За пять сотен из пяти тысяч долларов казино он на мрачной окраинной стоянке купил разваливающийся на ходу «шевроле» – зато без всяких вопросов.
Пробежав пальцами по «желтым страницам», он поехал в лавку маскарадных костюмов.
– Небольшая шуточка – хочу приятелей разыграть в офисе, – объяснил он. – Нет, не клоун, – отклонил он первое предложение.
– Костюм курицы – всегда смешно получается. Посмотрите, какие ноги.
– Да нет, пожалуй.
– Вот этот всем нравится. Смотрите, как это, когда сюда зубы вставить.
– Ага, страшно. И пелерина отличная. Но Дракула тоже не пойдет.
Не Кларк Гейбл, не Билл Клинтон, не Гуфи, не Билли Грэм.
– Никаких знаменитостей. Без масок. Просто хочу выглядеть иначе, понимаете?
Наконец он выбрал фермера-амиша. Светлая борода, обрамляющая подбородок, очки с янтарным оттенком в металлической оправе, костюм из мусорки для использованной одежды: поношенный и обвислый, черные габардиновые брюки с застежкой на пуговицах, подтяжки, без пояса, выцветшая синяя рабочая блуза, черные ботинки на шнурках до лодыжек и сверху – круглая соломенная шляпа. Шики добавил еще пару рубашек и комбинезонов, заключив, что хотя комбинезоны не входят в этот набор, кто в Гатлинбурге может увидеть разницу? И в довершение всего – светлый парик «Датч-бой».
– Настоящие волосы, – сказал продавец. – Год тут пыль собирал, пока грамотный покупатель не нашелся.
Покидая Ноксвиль, Джимми остановился в магазине реквизита фокусников и пополнил свой мешок с трюками, который ему всегда так верно служил. Человеку с его головой пара новых трюков может пригодиться. По дороге в Гатлинбург Шики репетировал голос на пол-октавы выше своего обычного и немецкий акцент, который он использовал в своем старом представлении «Изумительный Шварц». С амишами бы этот номер не прошел, но Шики не ожидал встретить в Восточном Теннесси уж слишком много амишей.
Первая остановка у него была на городском водопое – у «Пончо Пирата»: узнать, кто что знает о некоей мумии.
44
Хорейс Дакхауз, один в пустом музее, сидел, откинув голову и уставясь в потолок, и повторял шепотом:
– Мария, Мария…
Был это сон? Невероятно смелая школьная учительница с высокой белокурой прической вошла к нему в кабинет без доклада и… набросилась на него, как дикая кошка с течкой.
Он вызвал смутные воспоминания о сексе с женой Рут… когда же это было? Восемь лет тому назад? Но «отношения» – слова «секс» они вообще не говорили – с Рут всегда были покрыты темнотой и стыдом. Тайно, молча, редко.
Дакхауз перевернул фотографию Рут в рамке лицом вниз.
– Я знаю, что я не кинозвезда, – сказал он потолку, – но…
«Властность», – так сказала Мария. Да, это оно и есть: биологический императив, самок влечет к доминантным самцам. В конце концов, заключил он, в моих руках жизнь шести моих служащих, а также ответственность за третью по величине коллекцию крючков для пуговиц к югу от Огайо и к востоку от Миссисипи.
Спорить могу, что она – коллекционер. А я даже не знаю ее фамилии. Вернется она? Она поражена – или это была всего лишь погоня за знаменитостью?
Он резко подскочил от стука в окно кабинета, чуть не свалился со стула. Кто-то там был снаружи, что-то говорил, хотя слов было не слышно через тяжелое стекло на проволочном каркасе. Кто-то из этих чертовых демонстрантов? Нет, мужчина в пиджаке и галстуке, аккуратно причесанный. На сумасшедшего не похож.
Дакхауз поднялся, кивнул, показал, что окно не открывается, а надо подойти к входной двери. Сам он побежал туда изнутри и выглянул через стеклянную панель. Человек в костюме был один. Дакхауз отпер дверь, приоткрыл на шесть дюймов, поставил ногу, чтобы дверь не открылась сильнее.
– Да? В чем дело?
– Я нашел в коробке мумию, – сказал человек. – И подумал, не из вашего ли она музея.
Мори вошел к «Пончо» и сел за два табурета от странного вида фермера – со старомодной подстриженной бородой, темными очками в металлической оправе и в круглой соломенной остроконечной шляпе. Белокурые волосы, стриженные в кружок, висели где-то на два дюйма ниже плеч. Решив, что из-за дорого ему обошедшейся глупой шутки негодников не даст испортить себе настроения, Мори кивнул и сказал:
– Ну и жара стоит, правда?
Может быть, разговор отвлечет мысли от невыполненного контракта.
– О я, горячей, чем мы знайт, друг, – ответил фермер с акцентом, который Мори не опознал. Голландский, что ли?
– Вижу, вас далеко занесло от родины. Голландия?
– Индиана, – ответил фермер. – Я амиш.
– Правда? И что же привело вас в Гатлинбург? Вряд ли желание покататься на фуникулере?
Несмотря на подавленное настроение, Мори сам усмехнулся своей шутке.
– Жена и дети. Мы приехали смотреть горы Грейт-Смоки. Сказано было так: «Жена унд киндер. Мы приезжаль смотрейт горы Грайт-Шмоки».
– Вы водите? Я думал, вам машины запрещены.
– Мы… у нас водитель. Небольшой школьный автобус. Отпуск, понимаете?
Мори представил себе автобус, тормозящий движение на однополосной дороге в национальном парке, и в нем девятнадцать хнычущих детишек, которых бы медведям скормить. Упоминание о жене вызвало мысль о Розе, предательнице. Он нахмурился, быстро прогнал эту мысль и протянул руку:
– Меня называют Мори. А вас?
– Энос Шварц.
Они пожали друг другу руки, и Мори заметил, что для человека, гоняющего мулов или полющего кукурузу или чего там они делают, у фермера на удивление мягкие ладони.
Амиш обратился к бармену
– Я буду пиво.
– Вам разрешается пить? В барах? – спросил Мори.
– Ну конечно. Мы в отпуске молимся больше, уравновешивая наши проступки.
– Это разумно. И рыбу тоже ловите? Здесь есть отличная форель [72], как мне говорили.
Бармен в широкой футболке с поперечными полосами, красной бандане на голове с изображением зеленого попугая подвинул фермеру холодное пиво.
– Траут? – сказал он, дернул себя слегка за толстую золотую серьгу и оглянулся в обе стороны. – Если вы про мистера Траута, то советую поосторожнее.
Фермер неловко поерзал на табурете:
– Мистер Траут?
– Шишка местная. – Бармен рукой подманил к себе Мори фермера поближе. – Это его Музей Библии Живой – вон та пирамида, видите, на целый квартал? И «Фабрика помадки мистера Т.», и фабрика пищевых продуктов – много еще чего. А еще он дает ссуды – без залога, под высокий процент. – Он снова оглянулся по сторонам. – Вон тот мужик тут вчера был, с раздавленной рукой, весь в бинтах, жутко больно. Мой приятель говорит, что он запоздал с выплатой и мистер Траут велел своим людям прижать ему руку к цементному полу, а сам сбросил на нее шар для боулинга. Гадом буду.
Фермер чуть не поперхнулся глотком пива.
– Суровый клиент, этот Траут, должен я вам сказать, – заметил Мори.
Бармен еще понизил голос:
– Ходят слухи, что он, ну, знаете… – он изобразил пальцами пистолет, -…заказывает людей. У него киллер, который для развлечения отстреливает от них куски и только потом делает этот… куп де грасс.
Фермер-амиш опрокинул бутылку. Она прокатилась три фута по стойке, извергая пену. Бармен ее поймал, поднес к свету, увидел, что там пива не больше чем на два дюйма. Вытерев пену со стойки тряпкой, он сунул бутылку под стойку.
– Я вам другую сейчас дам, сэр, – сказал он. – Извините, надо было мне держать язык за зубами про такое. Вы же, квакеры, это… как его… пацифисты? Ни телевизора, ни кино, и про такое даже и не слышали, наверное. – Он улыбнулся фермеру успокоительной улыбкой. – Да вы не волнуйтесь, в Гатлинбурге безопасно, как нигде.
Фермер присосался к пиву долгим глотком, явно никак не успокоенный.
– Приятный городок, – подтвердил Мори. Он наклонил голову набок и спросил у бармена: – Вот этот Музей Библии Живой, что вы говорили, – он напротив той церкви с ангелом-дирижаблем, где заправляет – как его зовут-то… Дун?
Вторая бутылка фермера зазвенела о стойку. Он чуть не опрокинул и эту. Видно, не привык к алкоголю этот человек.
– Извиняйт, – пробормотал он.
Вошел новый посетитель – ухоженный молодой человек лет тридцати с черными волосами до плеч и золотистым загаром – и сел с другой стороны от фермера-амиша. К нему повернулись все головы, так как одет он был только в просторную розовую блузу с фиолетовой отделкой по краю, килт той же ткани и сандалии с перекрещенными ремешками на икрах. Бармену он сказал:
– Пива, Карлос. Ох, как оно мне нужно.
Мори приподнял бровь. Это был тот же фейгеле, которого он видел, когда встретил этих чертовых мальчишек. И одет в тот же бабский наряд. Мори с отвращением выдохнул – не при виде молодого парня в юбке, а при мысли об этих троих негодниках. «А я еще им пиво ставил, разговор завязывал. Ну и дурак же я».
– Держи, Джимми. – Бармен поставил перед ним бутылку. Бармен и этот фейгеле – друзья, отметил про себя Мори.
Если не считать серьги в ухе, обтягивающей футболки и прически «Кармен Миранда», бармен вполне натурал с виду, но… Он оглядел заведение, думая, не превращается ли «Пончо» в определенные часы в гей-бар. Этот амиш, конечно, разницы не заметит. И даже на краткий миг Мори подумал, что эти вот трое негодников – ведь все-таки здесь он их впервые увидел, – может, тоже малость того. Этот здоровый, голем, весь такой накачанный, в обтягивающей рубашке-сеточке, а жирный – что-то в нем от куклы есть. А тощий весь в коже. И обнимаются все время.
Нет. Мори заключил, что эти несомненно неотесанные мальчишки совсем не подходят в геи по параметрам, а этот молодой в юбке, если посмотреть на прочих посетителей «Пончо», как раз четвертый лишний, так сказать.
– Дун? – говорил бармен. – Говорят, что этот Дун вознесся – ну, в смысле, Бог его взял к себе, оставил душу, а остаток бросил обратно на землю высушенный. Вроде как мумию. Он в этом музее в Пиджин-Фордже.
– Это не Дун, – возразил фейгеле.
– Да? – спросил Мори.
– Да? – спросил фермер.
– И он уже не в музее.
– Не в музее, – вздохнул Мори.
– Не музее? – спросил фермер.
– Это мумия индейца, – сказал фейгеле. – Древнее захоронение.
– Джимми сам индеец, – вставил бармен.
Индеец-фейгеле, заметил про себя Мори. Как из Гринвич-Вилледж.
– А где эта мумия, кто бы он ни был? – спросил амиш.
– Если подумать, – обратился Мори к Джимми, индейцу-фейгеле, – так откуда вы знаете, что он уже не в музее? Он у этих ребят? Такой один большой, мускулистый, другой с маленькой головой и третий такой жирный?
– Безбожники? – спросил Джимми.
– Они безбожники? Вы их знаете? Они ваши приятели?
– Кто? – спросил фермер. – Кто?
– Они не мои приятели, и не знаю, как он мог бы у них оказаться, – ответил Джимми. – Они напали на Джинджер, и я ее спас. Больше я про них ничего не знаю.
– Джинджер? Джинджер Родджерс? – спросил Мори. – Вы знаете Джинджер Родджерс?
– Джинджер Родджерс? Из «светляков»? – спросил фермер.
– Ага, Джинджер Родджерс, – кивнул Джимми. – Вы ее тоже знаете?
– Джинджер Родджерс – подружка Джимми, – пояснил бармен.
– Мы просто друзья, – сказал Джимми.
«Вот в это я могу поверить», – подумал Мори. А индейцу-фейгеле он сказал:
– Позвольте старому человеку дать вам совет. Если вы думаете ввести в свою жизнь женщину… будьте осторожны. Она вас предаст. Отдайте женщине свое сердце, и рано или поздно она из него сделает гамбургер. Думаю, так оно было еще в пещерные дни. Мужчина добывает, женщина режет и жарит. Такова их природа.
– Поддерживаю тостом, – сказал фермер-амиш.
– Спасибо за совет, сэр, – ответил Джимми. – Я его запомню.
– Погодите-ка, – попросил фермер-амиш. – Вы минуту назад говорили про Дуна. Про эту мумию. Он где?
Джимми пожал плечами и влил в себя треть бутылки.
– Он появляется и исчезает, – сказал он голосом человека, только что потерявшего лучшего друга. – Пуф! – Он сделал еще один глоток. – Мой босс бросил фургон и уехал на три дня в горы. Ящик пуст. – Он допил остаток и уставился на пустую бутылку. – И я понятия не имею, где он. Ну никак.
Мешугене индейцы, подумал Мори. Ужас что алкоголь с ними делает.
– Мария, Мария…
Был это сон? Невероятно смелая школьная учительница с высокой белокурой прической вошла к нему в кабинет без доклада и… набросилась на него, как дикая кошка с течкой.
Он вызвал смутные воспоминания о сексе с женой Рут… когда же это было? Восемь лет тому назад? Но «отношения» – слова «секс» они вообще не говорили – с Рут всегда были покрыты темнотой и стыдом. Тайно, молча, редко.
Дакхауз перевернул фотографию Рут в рамке лицом вниз.
– Я знаю, что я не кинозвезда, – сказал он потолку, – но…
«Властность», – так сказала Мария. Да, это оно и есть: биологический императив, самок влечет к доминантным самцам. В конце концов, заключил он, в моих руках жизнь шести моих служащих, а также ответственность за третью по величине коллекцию крючков для пуговиц к югу от Огайо и к востоку от Миссисипи.
Спорить могу, что она – коллекционер. А я даже не знаю ее фамилии. Вернется она? Она поражена – или это была всего лишь погоня за знаменитостью?
Он резко подскочил от стука в окно кабинета, чуть не свалился со стула. Кто-то там был снаружи, что-то говорил, хотя слов было не слышно через тяжелое стекло на проволочном каркасе. Кто-то из этих чертовых демонстрантов? Нет, мужчина в пиджаке и галстуке, аккуратно причесанный. На сумасшедшего не похож.
Дакхауз поднялся, кивнул, показал, что окно не открывается, а надо подойти к входной двери. Сам он побежал туда изнутри и выглянул через стеклянную панель. Человек в костюме был один. Дакхауз отпер дверь, приоткрыл на шесть дюймов, поставил ногу, чтобы дверь не открылась сильнее.
– Да? В чем дело?
– Я нашел в коробке мумию, – сказал человек. – И подумал, не из вашего ли она музея.
Мори вошел к «Пончо» и сел за два табурета от странного вида фермера – со старомодной подстриженной бородой, темными очками в металлической оправе и в круглой соломенной остроконечной шляпе. Белокурые волосы, стриженные в кружок, висели где-то на два дюйма ниже плеч. Решив, что из-за дорого ему обошедшейся глупой шутки негодников не даст испортить себе настроения, Мори кивнул и сказал:
– Ну и жара стоит, правда?
Может быть, разговор отвлечет мысли от невыполненного контракта.
– О я, горячей, чем мы знайт, друг, – ответил фермер с акцентом, который Мори не опознал. Голландский, что ли?
– Вижу, вас далеко занесло от родины. Голландия?
– Индиана, – ответил фермер. – Я амиш.
– Правда? И что же привело вас в Гатлинбург? Вряд ли желание покататься на фуникулере?
Несмотря на подавленное настроение, Мори сам усмехнулся своей шутке.
– Жена и дети. Мы приехали смотреть горы Грейт-Смоки. Сказано было так: «Жена унд киндер. Мы приезжаль смотрейт горы Грайт-Шмоки».
– Вы водите? Я думал, вам машины запрещены.
– Мы… у нас водитель. Небольшой школьный автобус. Отпуск, понимаете?
Мори представил себе автобус, тормозящий движение на однополосной дороге в национальном парке, и в нем девятнадцать хнычущих детишек, которых бы медведям скормить. Упоминание о жене вызвало мысль о Розе, предательнице. Он нахмурился, быстро прогнал эту мысль и протянул руку:
– Меня называют Мори. А вас?
– Энос Шварц.
Они пожали друг другу руки, и Мори заметил, что для человека, гоняющего мулов или полющего кукурузу или чего там они делают, у фермера на удивление мягкие ладони.
Амиш обратился к бармену
– Я буду пиво.
– Вам разрешается пить? В барах? – спросил Мори.
– Ну конечно. Мы в отпуске молимся больше, уравновешивая наши проступки.
– Это разумно. И рыбу тоже ловите? Здесь есть отличная форель [72], как мне говорили.
Бармен в широкой футболке с поперечными полосами, красной бандане на голове с изображением зеленого попугая подвинул фермеру холодное пиво.
– Траут? – сказал он, дернул себя слегка за толстую золотую серьгу и оглянулся в обе стороны. – Если вы про мистера Траута, то советую поосторожнее.
Фермер неловко поерзал на табурете:
– Мистер Траут?
– Шишка местная. – Бармен рукой подманил к себе Мори фермера поближе. – Это его Музей Библии Живой – вон та пирамида, видите, на целый квартал? И «Фабрика помадки мистера Т.», и фабрика пищевых продуктов – много еще чего. А еще он дает ссуды – без залога, под высокий процент. – Он снова оглянулся по сторонам. – Вон тот мужик тут вчера был, с раздавленной рукой, весь в бинтах, жутко больно. Мой приятель говорит, что он запоздал с выплатой и мистер Траут велел своим людям прижать ему руку к цементному полу, а сам сбросил на нее шар для боулинга. Гадом буду.
Фермер чуть не поперхнулся глотком пива.
– Суровый клиент, этот Траут, должен я вам сказать, – заметил Мори.
Бармен еще понизил голос:
– Ходят слухи, что он, ну, знаете… – он изобразил пальцами пистолет, -…заказывает людей. У него киллер, который для развлечения отстреливает от них куски и только потом делает этот… куп де грасс.
Фермер-амиш опрокинул бутылку. Она прокатилась три фута по стойке, извергая пену. Бармен ее поймал, поднес к свету, увидел, что там пива не больше чем на два дюйма. Вытерев пену со стойки тряпкой, он сунул бутылку под стойку.
– Я вам другую сейчас дам, сэр, – сказал он. – Извините, надо было мне держать язык за зубами про такое. Вы же, квакеры, это… как его… пацифисты? Ни телевизора, ни кино, и про такое даже и не слышали, наверное. – Он улыбнулся фермеру успокоительной улыбкой. – Да вы не волнуйтесь, в Гатлинбурге безопасно, как нигде.
Фермер присосался к пиву долгим глотком, явно никак не успокоенный.
– Приятный городок, – подтвердил Мори. Он наклонил голову набок и спросил у бармена: – Вот этот Музей Библии Живой, что вы говорили, – он напротив той церкви с ангелом-дирижаблем, где заправляет – как его зовут-то… Дун?
Вторая бутылка фермера зазвенела о стойку. Он чуть не опрокинул и эту. Видно, не привык к алкоголю этот человек.
– Извиняйт, – пробормотал он.
Вошел новый посетитель – ухоженный молодой человек лет тридцати с черными волосами до плеч и золотистым загаром – и сел с другой стороны от фермера-амиша. К нему повернулись все головы, так как одет он был только в просторную розовую блузу с фиолетовой отделкой по краю, килт той же ткани и сандалии с перекрещенными ремешками на икрах. Бармену он сказал:
– Пива, Карлос. Ох, как оно мне нужно.
Мори приподнял бровь. Это был тот же фейгеле, которого он видел, когда встретил этих чертовых мальчишек. И одет в тот же бабский наряд. Мори с отвращением выдохнул – не при виде молодого парня в юбке, а при мысли об этих троих негодниках. «А я еще им пиво ставил, разговор завязывал. Ну и дурак же я».
– Держи, Джимми. – Бармен поставил перед ним бутылку. Бармен и этот фейгеле – друзья, отметил про себя Мори.
Если не считать серьги в ухе, обтягивающей футболки и прически «Кармен Миранда», бармен вполне натурал с виду, но… Он оглядел заведение, думая, не превращается ли «Пончо» в определенные часы в гей-бар. Этот амиш, конечно, разницы не заметит. И даже на краткий миг Мори подумал, что эти вот трое негодников – ведь все-таки здесь он их впервые увидел, – может, тоже малость того. Этот здоровый, голем, весь такой накачанный, в обтягивающей рубашке-сеточке, а жирный – что-то в нем от куклы есть. А тощий весь в коже. И обнимаются все время.
Нет. Мори заключил, что эти несомненно неотесанные мальчишки совсем не подходят в геи по параметрам, а этот молодой в юбке, если посмотреть на прочих посетителей «Пончо», как раз четвертый лишний, так сказать.
– Дун? – говорил бармен. – Говорят, что этот Дун вознесся – ну, в смысле, Бог его взял к себе, оставил душу, а остаток бросил обратно на землю высушенный. Вроде как мумию. Он в этом музее в Пиджин-Фордже.
– Это не Дун, – возразил фейгеле.
– Да? – спросил Мори.
– Да? – спросил фермер.
– И он уже не в музее.
– Не в музее, – вздохнул Мори.
– Не музее? – спросил фермер.
– Это мумия индейца, – сказал фейгеле. – Древнее захоронение.
– Джимми сам индеец, – вставил бармен.
Индеец-фейгеле, заметил про себя Мори. Как из Гринвич-Вилледж.
– А где эта мумия, кто бы он ни был? – спросил амиш.
– Если подумать, – обратился Мори к Джимми, индейцу-фейгеле, – так откуда вы знаете, что он уже не в музее? Он у этих ребят? Такой один большой, мускулистый, другой с маленькой головой и третий такой жирный?
– Безбожники? – спросил Джимми.
– Они безбожники? Вы их знаете? Они ваши приятели?
– Кто? – спросил фермер. – Кто?
– Они не мои приятели, и не знаю, как он мог бы у них оказаться, – ответил Джимми. – Они напали на Джинджер, и я ее спас. Больше я про них ничего не знаю.
– Джинджер? Джинджер Родджерс? – спросил Мори. – Вы знаете Джинджер Родджерс?
– Джинджер Родджерс? Из «светляков»? – спросил фермер.
– Ага, Джинджер Родджерс, – кивнул Джимми. – Вы ее тоже знаете?
– Джинджер Родджерс – подружка Джимми, – пояснил бармен.
– Мы просто друзья, – сказал Джимми.
«Вот в это я могу поверить», – подумал Мори. А индейцу-фейгеле он сказал:
– Позвольте старому человеку дать вам совет. Если вы думаете ввести в свою жизнь женщину… будьте осторожны. Она вас предаст. Отдайте женщине свое сердце, и рано или поздно она из него сделает гамбургер. Думаю, так оно было еще в пещерные дни. Мужчина добывает, женщина режет и жарит. Такова их природа.
– Поддерживаю тостом, – сказал фермер-амиш.
– Спасибо за совет, сэр, – ответил Джимми. – Я его запомню.
– Погодите-ка, – попросил фермер-амиш. – Вы минуту назад говорили про Дуна. Про эту мумию. Он где?
Джимми пожал плечами и влил в себя треть бутылки.
– Он появляется и исчезает, – сказал он голосом человека, только что потерявшего лучшего друга. – Пуф! – Он сделал еще один глоток. – Мой босс бросил фургон и уехал на три дня в горы. Ящик пуст. – Он допил остаток и уставился на пустую бутылку. – И я понятия не имею, где он. Ну никак.
Мешугене индейцы, подумал Мори. Ужас что алкоголь с ними делает.
45
Нежные воспоминания Хорейса Дакхауза о прошлой ночи были прерваны шагами, донесшимися из лаборатории. Он быстро запихнул свежекупленную коробку (дюжина профилактических средств с резервуарами на конце) в самую глубину ящика стола и посмотрел на часы. 8.20. Двери не откроются до десяти, сотрудники никогда раньше девяти не приходят, значит, это Платон Скоупс – явно снова сердитый, если судить по темпу шагов.
Главный научный сотрудник ворвался в кабинет, не здороваясь:
– Мой слон! Кто-то украл моего слона. Это вот тот уборщик с хитрой рожей, он здесь ночью убирал. Притаскивает с собой детишек, и один из этих мелких мерзавцев…
– Тпру-у-у! Что за слон?
Скоупс заходил из угла в угол, совершенно выведенный из себя.
– Игрушечный розовый слон, вот такого размера. – Он развел руки. – Для диорамы с мумией. Я нашел в этом городе сапожную ваксу правильного оттенка и отличную пару бивней и…
На краткий миг вместо раздражающего и физически не вдохновляющего Платона Скоупса перед взором директора явилось видение гологрудой Марии.
Он моргнул, и вместо Марии увидел Скоупса, рычащего насчет своего игрушечного слона.
Главный научный сотрудник ворвался в кабинет, не здороваясь:
– Мой слон! Кто-то украл моего слона. Это вот тот уборщик с хитрой рожей, он здесь ночью убирал. Притаскивает с собой детишек, и один из этих мелких мерзавцев…
– Тпру-у-у! Что за слон?
Скоупс заходил из угла в угол, совершенно выведенный из себя.
– Игрушечный розовый слон, вот такого размера. – Он развел руки. – Для диорамы с мумией. Я нашел в этом городе сапожную ваксу правильного оттенка и отличную пару бивней и…
На краткий миг вместо раздражающего и физически не вдохновляющего Платона Скоупса перед взором директора явилось видение гологрудой Марии.
Он моргнул, и вместо Марии увидел Скоупса, рычащего насчет своего игрушечного слона.