Страница:
Еще я тебе плачу гонорар в две штуки, если ты мне найдешь Дуна. И гарантирую, что больше он у тебя под ногами путаться не будет. Устраивает тебя?
Рита Рей пожевала губу, имитируя размышление. Учитывая, что туфли от Шарля Журдана износились давно, мебель все равно заберут за неуплату взносов, а мертвый Шики Дун означал жирный куш страховки, и еще – что этот червяк приставать не будет, она пожала плечами:
– Разве у меня есть выбор?
16
17
Рита Рей пожевала губу, имитируя размышление. Учитывая, что туфли от Шарля Журдана износились давно, мебель все равно заберут за неуплату взносов, а мертвый Шики Дун означал жирный куш страховки, и еще – что этот червяк приставать не будет, она пожала плечами:
– Разве у меня есть выбор?
16
Крили Пэтч поставил метлу в углу офиса:
– Нас преследуют стервятники.
– Нет, сэр. – Джинджер сидела на подлокотнике готического кресла, обращенного к столу. – Я говорила с лесничим парка, и он мне сказал, что это не стервятники, а грифы.
– Безразлично. Но почему они вторглись на нашу крышу? – Он сел в вертящееся кресло Князя Света. – Когда я их прогоняю, они на меня шипят. И как только я ухожу, прилетают обратно.
– Им там нравится.
– Почему сейчас? Когда Дун был с нами, там из птиц были только белые голуби, которых он доставал из рясы. Преследующие нас стервятники – это не свидетельствует в пользу чистоты моего служения. Видели вы их помет?
– Да, какают они много. А знаете, почему они при этом на ноги встают?
– Надеюсь, что вы мне расскажете.
– Для прохлады. Когда солнце нагревает толь – он жутко горячий становится.
– Демоны любят жар. – Пэтч уставился вдаль, как обычно, и заговорил, ни к кому не обращаясь: – Мерзкие экскременты… пронзительные голоса… адская жара… три зверя с алыми гребнями, три крючковатых клюва, шесть черных крыл, двадцать четыре хищных когтя… – Он положил руку на кожаный переплет Библии посреди стола. – Это один из знаков Апокалипсиса, если только мне дано раскрыть его значение.
Бугерс Тарбелл и Тедди Кин вместе со всем отрядом кивали, слушая инструкции вожатого Брауна:
– Пока вы на этой стороне гребня, вы не заблудитесь: по одну сторону – горы, по другую – ручей в долине. Смотрите на компас и держитесь все время группой. Остерегайтесь змей, ядовитого плюща, пещер и незнакомых людей, предлагающих подвезти. Если попадете в беду – свистите в свисток. Ваша задача – определить пятнадцать деревьев…
Как только ребята скрылись из глаз вожатого Брауна, Бугерс пихнул Тедди в куст ядовитого плюща. Тедди пихнул Бугерса в тот же самый куст. Тут же они начали переворачивать камни и колоды в поисках змей. Когда ничего, кроме скорпиона, не обнаружилось, ребята спустились в русло ручья и пошли вверх по течению.
– Тут должно быть полно мокассиновых щитомордников, – сказал Бугерс.
Найти удалось только саламандр, но и это было здорово – потому что саламандры оказались жирные, быстрые и скользкие.
Через полчаса, перелезая через камень в русле, Тедди глянул вверх.
– Эй, Бугерс, глянь! Тут пещера, а из нее ручей.
– Класс! Пошли смотреть.
Следуя девизу скаутов «Будь готов!», ребята сняли с пояса фонарики и включили их.
– Смотри, головой не стукнись, – предупредил Бугерс, – тут низко.
Через десять минут ругательств и стука головой о стенки Бугерс выключил фонарь и на «слабо» подначил Тедди сделать то же самое. Тедди сказал:
– Я даже собственных рук не вижу.
У Бугерса по спине поползли мурашки, и он снова включил фонарь.
– Может, стоит вернуться, – предложил Тедди.
– Не, – отказался Бугерс. – Посмотрим, куда она ведет. Он кинул камешком в уходящую черноту и спугнул летучую мышь.
– Блин! Блин! Блин!
Тедди пригнулся, мышь метнулась к его лицу, ныряя и взмывая с каждым взмахом крыльев, в трех футах вильнула в сторону, едва не зацепив.
– А это точно был вампир, – сказал Бугерс. – Хорошо, ты увернулся, а то бы он у тебя всю кровь высосал.
– Слушай, давай вернемся. Их там еще черт-те сколько может быть…
– Сдрейфил? Да ты зассал, Тедди! Вот погоди, я ребятам расскажу, как ты труса праздновал! – Бугерс посветил фонариком Тедди на штаны, посмотреть, не обмочил ли. Вот был бы рассказец, если бы он налил в штаны из-за одной маленькой летучей мышки! К сожалению, штаны у Тедди были сухие от колена вверх, зато морду он скривил со страшной силой. Готов был зареветь, как девчонка визгливая. – Плакса-вакса-гуталин!
Бугерс его дразнил, пока Тедди не стал клясться, что ничего не боится и готов идти по потоку до самого его источника.
А до источника оказалось только десять минут ходу: вода хлестала из дырки на высоте пятнадцать футов в почти вертикальной натечной стене, покрытой глиной. Слишком крутой и слишком скользкой, чтобы забраться, хотя Бугерс сделал такую попытку, достойную скаута.
– Вроде все, – сказал с облегчением Тедди.
– Фиг тебе, – возразил Бугерс. Он встал на цыпочки, направил фонарь под карниз, что шел чуть выше его головы. – Здесь боковой проход.
– Толку с него. Высоты меньше фута, и явно никуда не ведет.
– А вот и нет. Я вижу выход. Может, там сталактиты и всякое такое в зале, куда грузовик может въехать. И спорить могу, что там еще никто не бывал.
Пока что вся пещера была всего лишь низким извилистым ходом в толще известняка.
Тедди не успел возразить, как Бугерс залез на полку и головой вперед, на пузе, ящерицей полез в узкий проход.
– Я тут останусь на случай, если ты застрянешь, – сказал Тедди, посвечивая фонариком туда-сюда – он все-таки боялся летучих мышей.
– Отлично, оставайся, бздун. – Верхняя половина Бугерса уже влезла в проход, ноги болтались в воздухе. – Но если я найду там суперпещеру, то сам ее назову.
– О'кей.
Звук текущей воды Тедди не нравился: вдруг как она хлынет и поднимется до самого потолка? И одному быть ему тоже не нравилось. Подошвы кроссовок Бугерса уже исчезли в Дыре, но в эту змеиную нору Тедди тоже не собирался лезть – нет уж. Он прислонился к стене напротив лаза – на случай, если еще мыши полетят из дыры, откуда вода хлещет. А если там медведь, и они его разбудили светом фонарей и криками, и он сейчас выломится оттуда, мокрый и злой? Тедди затих.
Через пять минут он залез на полку и посветил в боковую пещеру, которая проглотила его приятеля. Но увидел только следы на пыльном полу.
– Бугерс! – осторожно позвал он.
Ответа не было. Тедди испугался. А вдруг Бугерс сдвинул большой камень, и его придавило? Или упал в яму, как в кино, когда герой попадает в ловушку? Или его схватил горный лев и сейчас отгрызает ему ногу…
– Эй, Тедди! – Голос пронесся по всему гроту, и звучал в нем не страх, ужас или боль, а восторг. – Я тут нашел сталактиты, сталагмиты, и тянется без конца! Ты подожди, я тут разведаю.
Тедди шумно перевел дыхание и пробормотал что-то вроде «о'кей».
Потянулись минуты – может быть, часы.
А Бугерс то и дело звал, все еще в ажиотаже от своего открытия, и голос его становился неразборчивым, и даже каким-то гулким. А потом он в самом деле крикнул:
– Ух ты! Ух ты! Погоди, ты должен это увидеть, лезь сюда! Класс!
Слова отражались от каменных стен, приглушенные шелестом и плеском воды, их едва можно было разобрать, но смысл был ясен: Бугерс что-то нашел потрясающее. Клад, может быть.
– Я тут останусь.
Тедди решил твердо. Но все же не смог удержаться, сложил ладони рупором и крикнул в дыру:
– Что там?
– Мумия!
Умия, умия, – повторило эхо в туннеле.
– Что? – Тедди был уверен, что ослышался.
– Я тебя не разыгрываю, Тедди, – мумия! Мертвый пещерный человек, или заблудился кто-то и застрял, и…
– Нет!
Вот теперь Тедди испугался по-настоящему. Кто-то застрял, значит, Бугерс тоже может застрять, и Тедди придется бежать звать на помощь, одному, и все объяснять, и потом…
– Иду обратно!
Голос Бугерса звучал громче и яснее.
Прошли минуты, и из дыры вынырнула вытянутая вперед рука, за ней перемазанная глиной голова. В руке был зажат фонарь. Лаз был такой узкий, что Бугерсу так и пришлось лезть – выставив вперед только одну руку.
Он вывалился на пол с плеском.
– Мертвец! Весь вот так скрючился. – Бугерс пригнул подбородок к шее, сложил руки на груди, охватив себя за плечи, ноги подтянул к животу. – Весь в глине и высохший, как те мумии, что в телевизоре показывают.
– Ты не свистишь?
Тедди вечно был жертвой бесчисленных розыгрышей Бугерса. Однажды как-то Бугерс спустился в ручей под высоким мостом черепах поискать. Там на берегу валялась размокшая картонная коробка, Бугерс ее открыл и заорал Тедди – тот стоял наверху на дороге, – что в коробке мертвый ребенок лежит. Тедди рванул вниз, обдирая шкуру о колючки ежевики, а там всего-то лежал сгнивший уже цыпленок. Может, Бугерс не нашел там никакой пещеры, а просто карман, где можно было встать, и приглушил голос рукой, чтобы Тедди подумал…
– Вот гадом буду! Настоящий мертвец. Мумия.
– Пошли тогда отсюда быстро, никому не говорим. Если мистер Браун узнает, что мы в пещеру лазили…
Забыв о медведях и летучих мышах, они отчаянно спорили по дороге.
– Прославимся! – говорил Бугерс.
– Ага, как же. Мистер Браун так разозлится, что нас из отряда выгонит. А мама меня убьет.
– Прославимся, – повторял Бугерс, – в газеты попадем. И в телевизор.
Как оказалось, спор был беспредметным. Выбрались они Уже в сумерках, и один из скаутов – все уже их искали – увидел свет их фонариков и скаутской перекличкой передал известие встревоженному мистеру Брауну.
После допроса с пристрастием, во время которого Бугерс стойко держался своей версии, мистер Браун позвонил с мобильника в полицию. Полиция позвонила группе спелеологов-спасателей из Ноксвиля. Хотя Бугерс клялся, что нашел «мертвеца, мумию», взрослые сомневались. Если мальчик действительно видел там человека, наверняка удрал со страху сломя голову, не посмотрев, что там с ним. Это мог быть дурак-турист, полезший в одиночку в пещеру, и теперь он там лежит, раненый и без сознания.
Скаутов, в том числе Тедди, трепещущего заранее в ожидании материнского гнева, отвезли домой на автобусе. Бугерс, перепуганный, но в восторге оттого, что оказался в центре внимания, остался у входа в пещеру показывать дорогу спасателям. Полицейские прошлепали по подземному потоку к боковому лазу, поорали туда через мегафон без всякого результата, но дальше не полезли из опасения сдвинуть плохо лежащий камень и самим застрять. Прибыла съемочная группа, отверстие лаза осветили как в театре, и спасательная команда спелеологов – трое мужчин и одна женщина – в комбинезонах и шахтерских касках, с веревками и прочим снаряжением, полезла в туннель.
Спасательная команда вернулась с пустыми руками, но подтвердила растущей толпе, что да, ребята не только открыли новый большой зал, но и тело там действительно есть – только им его не захотелось беспокоить. Давно умерший, решили они. Голый, обезвоженный, полузасыпанный обломками, нападавшими из камина сверху, ведущего либо в другой зал, либо даже на поверхность. Пока полиция обсуждала вероятность преступного деяния и связывалась с судмедэкспертами, спелеологи подумали о возможности, что мертвец – это древний индеец, а захоронение может быть ритуальным, и известили одного антрополога из исторического музея в Пиджин-Фордже.
А репортерам в любом случае был рай: либо загадочное убийство, либо древний индеец, голый как кочерга, найденный в новооткрытой пещере фантастической красоты, и всего в десяти жалких милях от Долливуда и цивилизации XXI века.
– Нас преследуют стервятники.
– Нет, сэр. – Джинджер сидела на подлокотнике готического кресла, обращенного к столу. – Я говорила с лесничим парка, и он мне сказал, что это не стервятники, а грифы.
– Безразлично. Но почему они вторглись на нашу крышу? – Он сел в вертящееся кресло Князя Света. – Когда я их прогоняю, они на меня шипят. И как только я ухожу, прилетают обратно.
– Им там нравится.
– Почему сейчас? Когда Дун был с нами, там из птиц были только белые голуби, которых он доставал из рясы. Преследующие нас стервятники – это не свидетельствует в пользу чистоты моего служения. Видели вы их помет?
– Да, какают они много. А знаете, почему они при этом на ноги встают?
– Надеюсь, что вы мне расскажете.
– Для прохлады. Когда солнце нагревает толь – он жутко горячий становится.
– Демоны любят жар. – Пэтч уставился вдаль, как обычно, и заговорил, ни к кому не обращаясь: – Мерзкие экскременты… пронзительные голоса… адская жара… три зверя с алыми гребнями, три крючковатых клюва, шесть черных крыл, двадцать четыре хищных когтя… – Он положил руку на кожаный переплет Библии посреди стола. – Это один из знаков Апокалипсиса, если только мне дано раскрыть его значение.
Бугерс Тарбелл и Тедди Кин вместе со всем отрядом кивали, слушая инструкции вожатого Брауна:
– Пока вы на этой стороне гребня, вы не заблудитесь: по одну сторону – горы, по другую – ручей в долине. Смотрите на компас и держитесь все время группой. Остерегайтесь змей, ядовитого плюща, пещер и незнакомых людей, предлагающих подвезти. Если попадете в беду – свистите в свисток. Ваша задача – определить пятнадцать деревьев…
Как только ребята скрылись из глаз вожатого Брауна, Бугерс пихнул Тедди в куст ядовитого плюща. Тедди пихнул Бугерса в тот же самый куст. Тут же они начали переворачивать камни и колоды в поисках змей. Когда ничего, кроме скорпиона, не обнаружилось, ребята спустились в русло ручья и пошли вверх по течению.
– Тут должно быть полно мокассиновых щитомордников, – сказал Бугерс.
Найти удалось только саламандр, но и это было здорово – потому что саламандры оказались жирные, быстрые и скользкие.
Через полчаса, перелезая через камень в русле, Тедди глянул вверх.
– Эй, Бугерс, глянь! Тут пещера, а из нее ручей.
– Класс! Пошли смотреть.
Следуя девизу скаутов «Будь готов!», ребята сняли с пояса фонарики и включили их.
– Смотри, головой не стукнись, – предупредил Бугерс, – тут низко.
Через десять минут ругательств и стука головой о стенки Бугерс выключил фонарь и на «слабо» подначил Тедди сделать то же самое. Тедди сказал:
– Я даже собственных рук не вижу.
У Бугерса по спине поползли мурашки, и он снова включил фонарь.
– Может, стоит вернуться, – предложил Тедди.
– Не, – отказался Бугерс. – Посмотрим, куда она ведет. Он кинул камешком в уходящую черноту и спугнул летучую мышь.
– Блин! Блин! Блин!
Тедди пригнулся, мышь метнулась к его лицу, ныряя и взмывая с каждым взмахом крыльев, в трех футах вильнула в сторону, едва не зацепив.
– А это точно был вампир, – сказал Бугерс. – Хорошо, ты увернулся, а то бы он у тебя всю кровь высосал.
– Слушай, давай вернемся. Их там еще черт-те сколько может быть…
– Сдрейфил? Да ты зассал, Тедди! Вот погоди, я ребятам расскажу, как ты труса праздновал! – Бугерс посветил фонариком Тедди на штаны, посмотреть, не обмочил ли. Вот был бы рассказец, если бы он налил в штаны из-за одной маленькой летучей мышки! К сожалению, штаны у Тедди были сухие от колена вверх, зато морду он скривил со страшной силой. Готов был зареветь, как девчонка визгливая. – Плакса-вакса-гуталин!
Бугерс его дразнил, пока Тедди не стал клясться, что ничего не боится и готов идти по потоку до самого его источника.
А до источника оказалось только десять минут ходу: вода хлестала из дырки на высоте пятнадцать футов в почти вертикальной натечной стене, покрытой глиной. Слишком крутой и слишком скользкой, чтобы забраться, хотя Бугерс сделал такую попытку, достойную скаута.
– Вроде все, – сказал с облегчением Тедди.
– Фиг тебе, – возразил Бугерс. Он встал на цыпочки, направил фонарь под карниз, что шел чуть выше его головы. – Здесь боковой проход.
– Толку с него. Высоты меньше фута, и явно никуда не ведет.
– А вот и нет. Я вижу выход. Может, там сталактиты и всякое такое в зале, куда грузовик может въехать. И спорить могу, что там еще никто не бывал.
Пока что вся пещера была всего лишь низким извилистым ходом в толще известняка.
Тедди не успел возразить, как Бугерс залез на полку и головой вперед, на пузе, ящерицей полез в узкий проход.
– Я тут останусь на случай, если ты застрянешь, – сказал Тедди, посвечивая фонариком туда-сюда – он все-таки боялся летучих мышей.
– Отлично, оставайся, бздун. – Верхняя половина Бугерса уже влезла в проход, ноги болтались в воздухе. – Но если я найду там суперпещеру, то сам ее назову.
– О'кей.
Звук текущей воды Тедди не нравился: вдруг как она хлынет и поднимется до самого потолка? И одному быть ему тоже не нравилось. Подошвы кроссовок Бугерса уже исчезли в Дыре, но в эту змеиную нору Тедди тоже не собирался лезть – нет уж. Он прислонился к стене напротив лаза – на случай, если еще мыши полетят из дыры, откуда вода хлещет. А если там медведь, и они его разбудили светом фонарей и криками, и он сейчас выломится оттуда, мокрый и злой? Тедди затих.
Через пять минут он залез на полку и посветил в боковую пещеру, которая проглотила его приятеля. Но увидел только следы на пыльном полу.
– Бугерс! – осторожно позвал он.
Ответа не было. Тедди испугался. А вдруг Бугерс сдвинул большой камень, и его придавило? Или упал в яму, как в кино, когда герой попадает в ловушку? Или его схватил горный лев и сейчас отгрызает ему ногу…
– Эй, Тедди! – Голос пронесся по всему гроту, и звучал в нем не страх, ужас или боль, а восторг. – Я тут нашел сталактиты, сталагмиты, и тянется без конца! Ты подожди, я тут разведаю.
Тедди шумно перевел дыхание и пробормотал что-то вроде «о'кей».
Потянулись минуты – может быть, часы.
А Бугерс то и дело звал, все еще в ажиотаже от своего открытия, и голос его становился неразборчивым, и даже каким-то гулким. А потом он в самом деле крикнул:
– Ух ты! Ух ты! Погоди, ты должен это увидеть, лезь сюда! Класс!
Слова отражались от каменных стен, приглушенные шелестом и плеском воды, их едва можно было разобрать, но смысл был ясен: Бугерс что-то нашел потрясающее. Клад, может быть.
– Я тут останусь.
Тедди решил твердо. Но все же не смог удержаться, сложил ладони рупором и крикнул в дыру:
– Что там?
– Мумия!
Умия, умия, – повторило эхо в туннеле.
– Что? – Тедди был уверен, что ослышался.
– Я тебя не разыгрываю, Тедди, – мумия! Мертвый пещерный человек, или заблудился кто-то и застрял, и…
– Нет!
Вот теперь Тедди испугался по-настоящему. Кто-то застрял, значит, Бугерс тоже может застрять, и Тедди придется бежать звать на помощь, одному, и все объяснять, и потом…
– Иду обратно!
Голос Бугерса звучал громче и яснее.
Прошли минуты, и из дыры вынырнула вытянутая вперед рука, за ней перемазанная глиной голова. В руке был зажат фонарь. Лаз был такой узкий, что Бугерсу так и пришлось лезть – выставив вперед только одну руку.
Он вывалился на пол с плеском.
– Мертвец! Весь вот так скрючился. – Бугерс пригнул подбородок к шее, сложил руки на груди, охватив себя за плечи, ноги подтянул к животу. – Весь в глине и высохший, как те мумии, что в телевизоре показывают.
– Ты не свистишь?
Тедди вечно был жертвой бесчисленных розыгрышей Бугерса. Однажды как-то Бугерс спустился в ручей под высоким мостом черепах поискать. Там на берегу валялась размокшая картонная коробка, Бугерс ее открыл и заорал Тедди – тот стоял наверху на дороге, – что в коробке мертвый ребенок лежит. Тедди рванул вниз, обдирая шкуру о колючки ежевики, а там всего-то лежал сгнивший уже цыпленок. Может, Бугерс не нашел там никакой пещеры, а просто карман, где можно было встать, и приглушил голос рукой, чтобы Тедди подумал…
– Вот гадом буду! Настоящий мертвец. Мумия.
– Пошли тогда отсюда быстро, никому не говорим. Если мистер Браун узнает, что мы в пещеру лазили…
Забыв о медведях и летучих мышах, они отчаянно спорили по дороге.
– Прославимся! – говорил Бугерс.
– Ага, как же. Мистер Браун так разозлится, что нас из отряда выгонит. А мама меня убьет.
– Прославимся, – повторял Бугерс, – в газеты попадем. И в телевизор.
Как оказалось, спор был беспредметным. Выбрались они Уже в сумерках, и один из скаутов – все уже их искали – увидел свет их фонариков и скаутской перекличкой передал известие встревоженному мистеру Брауну.
После допроса с пристрастием, во время которого Бугерс стойко держался своей версии, мистер Браун позвонил с мобильника в полицию. Полиция позвонила группе спелеологов-спасателей из Ноксвиля. Хотя Бугерс клялся, что нашел «мертвеца, мумию», взрослые сомневались. Если мальчик действительно видел там человека, наверняка удрал со страху сломя голову, не посмотрев, что там с ним. Это мог быть дурак-турист, полезший в одиночку в пещеру, и теперь он там лежит, раненый и без сознания.
Скаутов, в том числе Тедди, трепещущего заранее в ожидании материнского гнева, отвезли домой на автобусе. Бугерс, перепуганный, но в восторге оттого, что оказался в центре внимания, остался у входа в пещеру показывать дорогу спасателям. Полицейские прошлепали по подземному потоку к боковому лазу, поорали туда через мегафон без всякого результата, но дальше не полезли из опасения сдвинуть плохо лежащий камень и самим застрять. Прибыла съемочная группа, отверстие лаза осветили как в театре, и спасательная команда спелеологов – трое мужчин и одна женщина – в комбинезонах и шахтерских касках, с веревками и прочим снаряжением, полезла в туннель.
Спасательная команда вернулась с пустыми руками, но подтвердила растущей толпе, что да, ребята не только открыли новый большой зал, но и тело там действительно есть – только им его не захотелось беспокоить. Давно умерший, решили они. Голый, обезвоженный, полузасыпанный обломками, нападавшими из камина сверху, ведущего либо в другой зал, либо даже на поверхность. Пока полиция обсуждала вероятность преступного деяния и связывалась с судмедэкспертами, спелеологи подумали о возможности, что мертвец – это древний индеец, а захоронение может быть ритуальным, и известили одного антрополога из исторического музея в Пиджин-Фордже.
А репортерам в любом случае был рай: либо загадочное убийство, либо древний индеец, голый как кочерга, найденный в новооткрытой пещере фантастической красоты, и всего в десяти жалких милях от Долливуда и цивилизации XXI века.
17
Джимми Перо, новый охранник Музея Библии Живой в Гатлинбурге, бросил рацию в ящик и отбил уход с работы после первых восьми часов дежурства. Прошлявшись большую часть года по американскому западу, Джимми страдал от жестокой клаустрофобии. Хотя музей был просторный, высоты семьдесят футов – поддельная вавилонская пирамида, тянувшаяся на целый квартал вдоль Гатлинбургского стрипа, – в нем было тесно: как соты в улье, набиты были туда стенды, между которыми бродили толпы туристов. И полумрак был как в склепе – окон недоставало.
Джимми выбежал на улицу, вдохнул полной грудью чистый горный воздух и зашагал, освобожденный, вниз по дороге. Через три квартала туристы, что таращились на его голые ноги, напомнили Джимми, что он все еще в костюме Давида – линялые джинсы вместе с поясом, западными сапогами и рубашкой и джинсовой курткой «Левис» остались в шкафу. А, ладно.
К чертовой матери. Что ему сейчас нужно было – это банка пива. Индейская монетка все еще свисала у него с шеи, бумажник торчал из-за маскарадного кушака, и Джимми зашагал дальше, бормоча про себя насчет отбивания времени, десятиминутных перерывов на туалет, получаса на ленч и прочих прелестей режима. Девки подросткового вида изумленно ахали, хихикали, спрашивали, что у него там под «юбкой». Пожилые дамы задавали вопросы по Библии. Детишки хотели услышать историю Давида и Голиафа из первых рук, а туристы всех мастей снимались рядом с ним, как с картонной фигурой Элвиса, Мэрилин Монро или президента. Одна старая дева-учительница сделала ему выговор за то, что праща у него не настоящая – хрен ее знает, что она имела в виду. Баптистский проповедник обратил внимание руководства, что Джимми позволяет себе говорить «сегодня» вместо «днесь», и не менее трех деревенских кретинов спросили, действительно ли он еврей и можно ли его потрогать.
Все время Джимми подмывало заорать: «Да индеец я, краснокожий, черт побери!», – но он сохранял спокойствие. Деду пришлось поручиться за Джимми, чтобы добыть ему эту работу, и Джимми обещал продержаться на ней хотя бы неделю.
Пива мне, пива, подумал он. А еще лучше – два или три. Мелькнула вывеска «Пончо Пират», вторая «П» не горела [9]. Заведение выглядело симпатично. Джимми вошел, сел на табурет возле круглого стола, и черт с ними, с килтом, жилетом и сандалиями на дурацкой шнуровке.
Он прижал ко лбу холодную кружку, закрыл глаза и выругался про себя. Надо было остаться в резервации навахо, заключил он, наняться бакалею паковать на стоянке грузовиков в Шипроке. Хотя бы туристы маршрута Четырех Углов меня бы за навахо принимали, а не за… кто я там такой есть.
Поездка из Цинциннати в Гатлинбург на арендованном «линкольн-тауне» заняла у Мори четыре часа пятьдесят три минуты. Он остановился в мотеле «Шепчущие сосны», где «AAA» зарезервировала для него место в беспокойном сердце Гатлинбургского стрипа. Мори принял душ, натянул свежую розовую вискозную рубашку, узорчатую, цвета пейсли, бабочку и темно-синий блейзер. Полуавтоматический «кольт» двадцать второго калибра уютно устроился в кобуре под мышкой слева – на случай, если сразу повезет.
Мори вышел из мотеля и остановился у тротуара, чтобы почувствовать обстановку. Возвращались с экскурсий туристы, ездившие в горы Смоки, в Долливуд и магазинчики Пиджин-Форджа. Некоторые уже начали вечерний поиск сувениров, бредя из магазина в магазин, где продавались футболки с рисунками, свечи ручной работы, дощечки с переводными картинками Тайной Вечери, фарфоровые гномы, индейские головные уборы из перьев, рога изобилия кустарных конфет, мириады солонок в виде медведей, расшитые бисером мокасины, настоящие устрицы с настоящими жемчужинами, портреты под старину, и многое, многое другое.
И все это Мори не интересовало. Внутренние часы подсказали ему, что сейчас как раз счастливый час, время выпить «Манхэттена», посплетничать с местными и найти свою цель – Шикльтона Дуна. Несколько вопросов, несколько кварталов прогулки – и Мори неохотно расстался со своими мечтами найти здесь «Уютный уголок Коры». Пришлось остановить свой выбор на баре «Пончо Пират», заметный своей десятифутовой неоновой вывеской, где скалился мексиканец с усами, как ручки пилы, в сомбреро и с повязкой на глазу. Здоровый глаз Пончо подмигивал синхронно с движениями танцующего попугая на плече. Мори усмехнулся перегоревшей «П», отчего получалось «Пончо злобный». Интерьер был в псевдомексиканском примитивном стиле, с голыми кирпичными стенами, пыльными пальмами и поддельными чучелами попугаев в клетках, подвешенных к потолку. Массивные колонки (молчащие пока, слава богу), длинная стойка, просторный танцпол, заставляющий думать, что по вечерам в уик-энд здесь не скучают.
Мелькнуло и тут же исчезло ностальгическое воспоминание, как танцевали они с Розой в старые добрые времена. Фокстроты, свинг, румба. Интересно, танцует в Гатлинбурге кто-нибудь щека к щеке или просто вертятся?
Мори сел у стойки и взял в руки первый «Манхэттен» со льдом, в Старомодном Стакане, как он любил. Придержав правую руку левой, он поднес стакан к губам. Годы были к нему милостивы, но руки уже не были так верны, как раньше.
Он стал рассматривать публику – в основном туристы, молодые, шумные даже в такой ранний час. Барменша, разбитная девица, едва только из школы, одетая в сомбреро, спортивные шорты красного атласа и желтую футболку с одноглазым ухмыляющимся мексиканцем на груди, насчет этого «Пуф!» преподобного Шикльтона Дуна знала все. Весь город гудит, сказала барменша. Нет, сама она никогда Князя не видела, но может узнать «светляков», последователей Дуна, – они ходят в белых балахонах и ночью все с фонарями. Еще она нарисовала на салфетке план, где церковь их была отмечена крестом (она эту церковь называла «Маяк»), и даже вывела Мори на тротуар показать дирижабль в виде ангела с глазами, мерцающими стробированным светом. Мори счел, что ангел похож на раздутого ныряльщика, повисшего вниз головой, с крыльями жирного лебедя – ноги сведены вместе, их пальцы направлены вниз, разведенные руки протянуты к небу.
– А ночью он подсвечен прожектором, – сказала барменша. – Говорят, что его из семи штатов видно или из восьми даже.
– Это действительно так?
– Если хотите посмотреть поближе, поднимитесь на «Небесную иглу». По одному билету можно пройти два раза – днем и вечером.
Мори подумал, что это неплохая мысль. Оттуда, с птичьего полета, будет видна церковь Дуна и его дом.
Он допил стакан, закинул в рот вишенку и заказал второй.
Примерно когда он допил его до середины, вошли трое молодых людей, сели за два стула от Мори и заказали пиво. Волосы у них перепутались от пота, футболки промокли. Один был в кожаной куртке – наверное, очень ею гордится, раз носит в такой день. Похоже, работяги. Один, быть может, строитель или (он закрыл глаза, омываемый теплым воспоминанием) мебельный грузчик. Здоровенный парень крутого вида, моложе тридцати, с хвостом волос, пирсингом, татуировками и выпирающими мускулами – явно любит таскать железо. Его спутник – толстый, веснушчатый, светловолосый, моложе года на два, уже набивал пасть орешками со стойки. Его Мори определил как работающего в лавке, где он помадку продает – и съедает не меньше. Третий, похожий на хорька, как раз в кожаной куртке, щеголял редкой бородкой, бритой головой и нездоровым цветом лица. Судя по присвисту и уханью, которое они издавали, ребята были заняты охотой на туристок. Мори решил, что если они про Дуна и не знают, то могли хотя бы заметить ту молодую женщину, что видела его исчезновение. Она будет путеводной нитью Мори к цели – выполнению контракта.
. Потом еще раз, потом чуть пристукнул стаканом по стойке, чтобы обратить на себя внимание. Все трое повернулись как один и нахмурились.
– Привет, ребята! Как жизнь? – сказал Мори и тут же понял, каким старым и чуждым должен он казаться этим ребятишкам.
Три головы отвернулись одновременно и стали хихикать над какой-то только им понятной шуткой.
Мори заговорил громче:
– Просто поговорить хотелось. Немножко одиноко вот так ездить самому по себе. Жена двадцать лет назад умерла.
Бить на сочувствие тоже не получилось. Все трое демонстративно повернулись спиной, и Мори решил зайти с другой стороны.
– А что, если я всем пива поставлю?
Сначала пухлый, потом тощий, а потом и здоровяк повернулись к Мори. Он махнул рукой барменше – по пиву всем ребятам, – а потом пересел поближе к жирному.
– Меня можно называть Мори, – сказал он с улыбкой коммивояжера и протянул руку.
Пухлый неуверенно пожал ее вялой рукой.
– Персик.
Мори повернулся к крупному, протянул руку и тут же об этом пожалел, получив в ответ сокрушительное пожатие. А мужик держал, ухмыляясь.
– Меня называют Ящик.
Третьему Мори только сделал рукой приветственный жест. Тот кивнул и представился:
– Младший.
– Отличный город Гатлинбург, – начал Мори. Ответа не получил. – Вы тут не слыхали насчет…
Никто и ухом не повел. Барменша подала пиво, и ребята вернулись к своим разговорам.
Три пива прожили недолго. Мори попробовал еще раз:
– Отличная куртка, – сказал он тощему.
– Хард-рок-кафе, – ответил юнец, но ничего не добавил.
– Ручаюсь, вам нелегким трудом денежки достаются. Как насчет еще по одной?
Это заработало ему еще минуту внимания, и он решил ковать железо, пока горячо. Будь это в «Уютном уголке», они бы уже смеялись над шутками друг друга.
– Только усердным трудом можно заработать себе горб на спину, да? Давайте-ка я угадаю. Строители?
– Хуже, – ответил Младший. – Мебель двигаем.
– Мебель? – с ностальгией переспросил Мори. – Я этим долго занимался. Начал сразу после войны.
– Вьетнам? – спросил Младший таким тоном, будто там был.
– Нет… Вторая мировая. Большая. В Европе.
Младший посмотрел на него пристально.
– Людей убивал?
Мори лихорадочно соображал. Не может же этот мальчишка…
– А, – сказал он с облегчением, – на войне? Да наверняка убивал. ВВС, пятнадцатый воздушный. Бомбером на «Б-17». Пятьдесят боевых вылетов из Фоджи – это в Италии. Румынию бомбили, Польшу и Германию. Это вам не развлекушечки, нет, сэр.
Персик развернулся на табурете лицом к Мори:
– Класс.
– Бомбы к сбросу! – сказал Младший и присвистнул, поднял пустую банку пива и сбросил ее на стол. – Прощай, фрицы, да?
Мори приподнял бровь. Ящик подумал и спросил:
– Значит, видеть их не приходилось? Ну, там, мертвецы, трупы…
– Не тогда, – сказал Мори и замолчал. Потом заговорил снова, направляя разговор на более плодотворную почву. – Слушай, мальчик, – сказал он, обращаясь к Ящику, – про этого Шики Дуна можешь мне рассказать? Что оно там на самом деле было?
– Кто? Что? Ничего, ничего не знаю.
Побелевшими пальцами Ящик сжимал горлышко бутылки, таращась на этикетку.
– Дуна ищете? – спросил Персик. – Небось говорили уже с мистером Траутом?
Мори смутился:
– С Траутом? Откуда вы знаете…
– У нас никто ничего ни о чем не знает, – произнес Младший голосом, отсекающим продолжение разговора, и посмотрел недружелюбно. – Ясно? Так что оставим тему.
Мори побелел:
– Да, конечно. Извините.
Он допил «Манхэттен», попытался разобраться, что же это был за разговор. Откуда эти ребята, незнакомые, могли знать…
– Бли-и-ин! Гляньте-ка!
Младший мотнул головой в сторону нового посетителя – худощавого, хорошо сложенного молодого человека с черными волосами до плеч, одетого в юбку с золотой каймой и жилет, в сандалиях с ремешками до колен, зашнурованными крест-накрест. Он сел у стола и заказал себе пива.
Ящик грохнул кулаком по стойке:
– Да что они себе думают, что прямо так сюда заходят? Мори, радуясь, что может увести разговор от своей профессии и предполагаемо анонимного заказчика, буркнул:
– Смотри ты, фейгеле!
– Ты его знаешь?
Персик дернулся прочь так энергично, что чуть с табурета не свалился. Понятно, почему старик им пиво ставил.
– Нет-нет, – сказал Мори. – Фейгеле – это не его имя, и я его не знаю. Это слово означает – как их теперь называют? Гея.
Младший выразился грубее:
– Квиры блядские!
Надеясь прояснить ситуацию, чтобы снова вернуться к Дуну под другим соусом, Мори сказал:
– Каждому свое, я всегда так говорил. Вот в чем надо отдать им должное: в мебели у них вкус безупречный. Чувство цвета хорошее. Готовы дороже заплатить за качество. Мне чего не нравится – так это слова, которые они украли. – Заметив вопросительные взгляды, он улыбнулся. Язык у него отлично был подвешен, и сейчас он снова оказался на коне. – Ну, те слова, которые значили совсем другое? Например, мы с моей женой Розой, благослови Господь ее душу, были отличной гей-парой. – Он укоризненно глянул на Персика. – Это значит веселой, жизнерадостной. Значило, пока они не украли это слово. Квир? Всего лишь означало «странный». Во время войны «фэгз» – это были сигареты. «Квин»? Пожилая дама с короной на голове [10]. А дайк [11]? Туда голландский мальчик пальчиком тыкал.
Младший фыркнул:
– А сейчас туда девочки пальчиком тыкают.
Мори рассмеялся и шлепнул себя по ляжке. Вот к такой болтовне в барах он и привык. Но не успел он найти ответ, как Младший бросил злобный взгляд на того молодого парня.
– Мужики мужиков лапают? Меня от такого тошнит.
Он обнял Ящика за плечи и придвинулся к нему, показав Персику, чтобы наклонился поближе.
– Вот что, ребята, – сказал он. – Надо бы ему морду набить.
– Точно, – согласился Персик.
Джимми выбежал на улицу, вдохнул полной грудью чистый горный воздух и зашагал, освобожденный, вниз по дороге. Через три квартала туристы, что таращились на его голые ноги, напомнили Джимми, что он все еще в костюме Давида – линялые джинсы вместе с поясом, западными сапогами и рубашкой и джинсовой курткой «Левис» остались в шкафу. А, ладно.
К чертовой матери. Что ему сейчас нужно было – это банка пива. Индейская монетка все еще свисала у него с шеи, бумажник торчал из-за маскарадного кушака, и Джимми зашагал дальше, бормоча про себя насчет отбивания времени, десятиминутных перерывов на туалет, получаса на ленч и прочих прелестей режима. Девки подросткового вида изумленно ахали, хихикали, спрашивали, что у него там под «юбкой». Пожилые дамы задавали вопросы по Библии. Детишки хотели услышать историю Давида и Голиафа из первых рук, а туристы всех мастей снимались рядом с ним, как с картонной фигурой Элвиса, Мэрилин Монро или президента. Одна старая дева-учительница сделала ему выговор за то, что праща у него не настоящая – хрен ее знает, что она имела в виду. Баптистский проповедник обратил внимание руководства, что Джимми позволяет себе говорить «сегодня» вместо «днесь», и не менее трех деревенских кретинов спросили, действительно ли он еврей и можно ли его потрогать.
Все время Джимми подмывало заорать: «Да индеец я, краснокожий, черт побери!», – но он сохранял спокойствие. Деду пришлось поручиться за Джимми, чтобы добыть ему эту работу, и Джимми обещал продержаться на ней хотя бы неделю.
Пива мне, пива, подумал он. А еще лучше – два или три. Мелькнула вывеска «Пончо Пират», вторая «П» не горела [9]. Заведение выглядело симпатично. Джимми вошел, сел на табурет возле круглого стола, и черт с ними, с килтом, жилетом и сандалиями на дурацкой шнуровке.
Он прижал ко лбу холодную кружку, закрыл глаза и выругался про себя. Надо было остаться в резервации навахо, заключил он, наняться бакалею паковать на стоянке грузовиков в Шипроке. Хотя бы туристы маршрута Четырех Углов меня бы за навахо принимали, а не за… кто я там такой есть.
Поездка из Цинциннати в Гатлинбург на арендованном «линкольн-тауне» заняла у Мори четыре часа пятьдесят три минуты. Он остановился в мотеле «Шепчущие сосны», где «AAA» зарезервировала для него место в беспокойном сердце Гатлинбургского стрипа. Мори принял душ, натянул свежую розовую вискозную рубашку, узорчатую, цвета пейсли, бабочку и темно-синий блейзер. Полуавтоматический «кольт» двадцать второго калибра уютно устроился в кобуре под мышкой слева – на случай, если сразу повезет.
Мори вышел из мотеля и остановился у тротуара, чтобы почувствовать обстановку. Возвращались с экскурсий туристы, ездившие в горы Смоки, в Долливуд и магазинчики Пиджин-Форджа. Некоторые уже начали вечерний поиск сувениров, бредя из магазина в магазин, где продавались футболки с рисунками, свечи ручной работы, дощечки с переводными картинками Тайной Вечери, фарфоровые гномы, индейские головные уборы из перьев, рога изобилия кустарных конфет, мириады солонок в виде медведей, расшитые бисером мокасины, настоящие устрицы с настоящими жемчужинами, портреты под старину, и многое, многое другое.
И все это Мори не интересовало. Внутренние часы подсказали ему, что сейчас как раз счастливый час, время выпить «Манхэттена», посплетничать с местными и найти свою цель – Шикльтона Дуна. Несколько вопросов, несколько кварталов прогулки – и Мори неохотно расстался со своими мечтами найти здесь «Уютный уголок Коры». Пришлось остановить свой выбор на баре «Пончо Пират», заметный своей десятифутовой неоновой вывеской, где скалился мексиканец с усами, как ручки пилы, в сомбреро и с повязкой на глазу. Здоровый глаз Пончо подмигивал синхронно с движениями танцующего попугая на плече. Мори усмехнулся перегоревшей «П», отчего получалось «Пончо злобный». Интерьер был в псевдомексиканском примитивном стиле, с голыми кирпичными стенами, пыльными пальмами и поддельными чучелами попугаев в клетках, подвешенных к потолку. Массивные колонки (молчащие пока, слава богу), длинная стойка, просторный танцпол, заставляющий думать, что по вечерам в уик-энд здесь не скучают.
Мелькнуло и тут же исчезло ностальгическое воспоминание, как танцевали они с Розой в старые добрые времена. Фокстроты, свинг, румба. Интересно, танцует в Гатлинбурге кто-нибудь щека к щеке или просто вертятся?
Мори сел у стойки и взял в руки первый «Манхэттен» со льдом, в Старомодном Стакане, как он любил. Придержав правую руку левой, он поднес стакан к губам. Годы были к нему милостивы, но руки уже не были так верны, как раньше.
Он стал рассматривать публику – в основном туристы, молодые, шумные даже в такой ранний час. Барменша, разбитная девица, едва только из школы, одетая в сомбреро, спортивные шорты красного атласа и желтую футболку с одноглазым ухмыляющимся мексиканцем на груди, насчет этого «Пуф!» преподобного Шикльтона Дуна знала все. Весь город гудит, сказала барменша. Нет, сама она никогда Князя не видела, но может узнать «светляков», последователей Дуна, – они ходят в белых балахонах и ночью все с фонарями. Еще она нарисовала на салфетке план, где церковь их была отмечена крестом (она эту церковь называла «Маяк»), и даже вывела Мори на тротуар показать дирижабль в виде ангела с глазами, мерцающими стробированным светом. Мори счел, что ангел похож на раздутого ныряльщика, повисшего вниз головой, с крыльями жирного лебедя – ноги сведены вместе, их пальцы направлены вниз, разведенные руки протянуты к небу.
– А ночью он подсвечен прожектором, – сказала барменша. – Говорят, что его из семи штатов видно или из восьми даже.
– Это действительно так?
– Если хотите посмотреть поближе, поднимитесь на «Небесную иглу». По одному билету можно пройти два раза – днем и вечером.
Мори подумал, что это неплохая мысль. Оттуда, с птичьего полета, будет видна церковь Дуна и его дом.
Он допил стакан, закинул в рот вишенку и заказал второй.
Примерно когда он допил его до середины, вошли трое молодых людей, сели за два стула от Мори и заказали пиво. Волосы у них перепутались от пота, футболки промокли. Один был в кожаной куртке – наверное, очень ею гордится, раз носит в такой день. Похоже, работяги. Один, быть может, строитель или (он закрыл глаза, омываемый теплым воспоминанием) мебельный грузчик. Здоровенный парень крутого вида, моложе тридцати, с хвостом волос, пирсингом, татуировками и выпирающими мускулами – явно любит таскать железо. Его спутник – толстый, веснушчатый, светловолосый, моложе года на два, уже набивал пасть орешками со стойки. Его Мори определил как работающего в лавке, где он помадку продает – и съедает не меньше. Третий, похожий на хорька, как раз в кожаной куртке, щеголял редкой бородкой, бритой головой и нездоровым цветом лица. Судя по присвисту и уханью, которое они издавали, ребята были заняты охотой на туристок. Мори решил, что если они про Дуна и не знают, то могли хотя бы заметить ту молодую женщину, что видела его исчезновение. Она будет путеводной нитью Мори к цели – выполнению контракта.
. Потом еще раз, потом чуть пристукнул стаканом по стойке, чтобы обратить на себя внимание. Все трое повернулись как один и нахмурились.
– Привет, ребята! Как жизнь? – сказал Мори и тут же понял, каким старым и чуждым должен он казаться этим ребятишкам.
Три головы отвернулись одновременно и стали хихикать над какой-то только им понятной шуткой.
Мори заговорил громче:
– Просто поговорить хотелось. Немножко одиноко вот так ездить самому по себе. Жена двадцать лет назад умерла.
Бить на сочувствие тоже не получилось. Все трое демонстративно повернулись спиной, и Мори решил зайти с другой стороны.
– А что, если я всем пива поставлю?
Сначала пухлый, потом тощий, а потом и здоровяк повернулись к Мори. Он махнул рукой барменше – по пиву всем ребятам, – а потом пересел поближе к жирному.
– Меня можно называть Мори, – сказал он с улыбкой коммивояжера и протянул руку.
Пухлый неуверенно пожал ее вялой рукой.
– Персик.
Мори повернулся к крупному, протянул руку и тут же об этом пожалел, получив в ответ сокрушительное пожатие. А мужик держал, ухмыляясь.
– Меня называют Ящик.
Третьему Мори только сделал рукой приветственный жест. Тот кивнул и представился:
– Младший.
– Отличный город Гатлинбург, – начал Мори. Ответа не получил. – Вы тут не слыхали насчет…
Никто и ухом не повел. Барменша подала пиво, и ребята вернулись к своим разговорам.
Три пива прожили недолго. Мори попробовал еще раз:
– Отличная куртка, – сказал он тощему.
– Хард-рок-кафе, – ответил юнец, но ничего не добавил.
– Ручаюсь, вам нелегким трудом денежки достаются. Как насчет еще по одной?
Это заработало ему еще минуту внимания, и он решил ковать железо, пока горячо. Будь это в «Уютном уголке», они бы уже смеялись над шутками друг друга.
– Только усердным трудом можно заработать себе горб на спину, да? Давайте-ка я угадаю. Строители?
– Хуже, – ответил Младший. – Мебель двигаем.
– Мебель? – с ностальгией переспросил Мори. – Я этим долго занимался. Начал сразу после войны.
– Вьетнам? – спросил Младший таким тоном, будто там был.
– Нет… Вторая мировая. Большая. В Европе.
Младший посмотрел на него пристально.
– Людей убивал?
Мори лихорадочно соображал. Не может же этот мальчишка…
– А, – сказал он с облегчением, – на войне? Да наверняка убивал. ВВС, пятнадцатый воздушный. Бомбером на «Б-17». Пятьдесят боевых вылетов из Фоджи – это в Италии. Румынию бомбили, Польшу и Германию. Это вам не развлекушечки, нет, сэр.
Персик развернулся на табурете лицом к Мори:
– Класс.
– Бомбы к сбросу! – сказал Младший и присвистнул, поднял пустую банку пива и сбросил ее на стол. – Прощай, фрицы, да?
Мори приподнял бровь. Ящик подумал и спросил:
– Значит, видеть их не приходилось? Ну, там, мертвецы, трупы…
– Не тогда, – сказал Мори и замолчал. Потом заговорил снова, направляя разговор на более плодотворную почву. – Слушай, мальчик, – сказал он, обращаясь к Ящику, – про этого Шики Дуна можешь мне рассказать? Что оно там на самом деле было?
– Кто? Что? Ничего, ничего не знаю.
Побелевшими пальцами Ящик сжимал горлышко бутылки, таращась на этикетку.
– Дуна ищете? – спросил Персик. – Небось говорили уже с мистером Траутом?
Мори смутился:
– С Траутом? Откуда вы знаете…
– У нас никто ничего ни о чем не знает, – произнес Младший голосом, отсекающим продолжение разговора, и посмотрел недружелюбно. – Ясно? Так что оставим тему.
Мори побелел:
– Да, конечно. Извините.
Он допил «Манхэттен», попытался разобраться, что же это был за разговор. Откуда эти ребята, незнакомые, могли знать…
– Бли-и-ин! Гляньте-ка!
Младший мотнул головой в сторону нового посетителя – худощавого, хорошо сложенного молодого человека с черными волосами до плеч, одетого в юбку с золотой каймой и жилет, в сандалиях с ремешками до колен, зашнурованными крест-накрест. Он сел у стола и заказал себе пива.
Ящик грохнул кулаком по стойке:
– Да что они себе думают, что прямо так сюда заходят? Мори, радуясь, что может увести разговор от своей профессии и предполагаемо анонимного заказчика, буркнул:
– Смотри ты, фейгеле!
– Ты его знаешь?
Персик дернулся прочь так энергично, что чуть с табурета не свалился. Понятно, почему старик им пиво ставил.
– Нет-нет, – сказал Мори. – Фейгеле – это не его имя, и я его не знаю. Это слово означает – как их теперь называют? Гея.
Младший выразился грубее:
– Квиры блядские!
Надеясь прояснить ситуацию, чтобы снова вернуться к Дуну под другим соусом, Мори сказал:
– Каждому свое, я всегда так говорил. Вот в чем надо отдать им должное: в мебели у них вкус безупречный. Чувство цвета хорошее. Готовы дороже заплатить за качество. Мне чего не нравится – так это слова, которые они украли. – Заметив вопросительные взгляды, он улыбнулся. Язык у него отлично был подвешен, и сейчас он снова оказался на коне. – Ну, те слова, которые значили совсем другое? Например, мы с моей женой Розой, благослови Господь ее душу, были отличной гей-парой. – Он укоризненно глянул на Персика. – Это значит веселой, жизнерадостной. Значило, пока они не украли это слово. Квир? Всего лишь означало «странный». Во время войны «фэгз» – это были сигареты. «Квин»? Пожилая дама с короной на голове [10]. А дайк [11]? Туда голландский мальчик пальчиком тыкал.
Младший фыркнул:
– А сейчас туда девочки пальчиком тыкают.
Мори рассмеялся и шлепнул себя по ляжке. Вот к такой болтовне в барах он и привык. Но не успел он найти ответ, как Младший бросил злобный взгляд на того молодого парня.
– Мужики мужиков лапают? Меня от такого тошнит.
Он обнял Ящика за плечи и придвинулся к нему, показав Персику, чтобы наклонился поближе.
– Вот что, ребята, – сказал он. – Надо бы ему морду набить.
– Точно, – согласился Персик.