Страница:
– Ну-ну! – прозвучал утешительный голос, дружеская рука взяла его за локоть, помогла сесть и сунула в руку религиозную брошюру «Играешь на Земле – горишь в Аду». – Похоже, вам не помешало бы напутствие, друг мой.
Шики прищурился на глазеющую толпу, потом поближе – на костлявого мужика с острозубой улыбкой, в тесном синем костюме, с булавкой в галстуке и Библией под мышкой. Человек заговорил снова, повысив голос, чтобы слышали и зеваки, а не только грешник.
– Если не возродимся заново, не увидим Царствия Божиего. Истинно, истинно, говорю вам…
– А, проповедник! – перебил его Шики. С трудом поднявшись на ноги, он потряс вытянутой рукой. – И я тоже служитель Божий. Меня вообще Мессией называют.
– Богохульник! – Уличный проповедник выхватил брошюру из руки Шики и заорал – перепуганные зрители прыснули прочь, как куры от ополоумевшего фермера с топором. – Зверь и Лжепророк да будут мучимы день и ночь во веки веков! Да будут они брошены в пещь огненную! – Он ткнул пальцем в голую грудь Шики: – Близится твой конец, грешник!
– Хрен тебе, – вздохнул Шики. – Сбавь громкость.
Он вильнул в толпу, прихрамывая, зашагал в тени башен казино по бульвару Вегас к своему отелю, шикарному и новому, – «Кабул вандерленд». То и дело он подпрыгивал и ругался, наступая на камешки.
Через полчаса он сунул в замок ключ-карту и вошел в просторный удобный номер. Вдохнул прохладный сухой воздух, несущий едва уловимый аромат импортного мыла. Глаза его остановились на вазе свежих фруктов и гигантском серебряном ведерке, где охлаждалась бутылка французского шампанского.
– А-ах! – выдохнул он. – Дом, милый дом!
Бутылку для него открыли заранее. Рядом лежали две бельгийские шоколадки и стоял хрустальный бокал.
Шики вытащил пробку, налил себе бокал, осушил его одним глотком, налил второй и стал уже смаковать.
– Мальчик мой, ты заслужил этот нектар, – заверил он себя, – когда столько псов бегут по твоему следу.
Он включил телевизор, поставил бутылку и бокал на столик, погрузился в плюшевый диван и подпрыгнул, ойкнув, когда лежащий в правом кармане штанов «Ролекс» (ловко возвращенный с руки мясника во время театрального обморока) впился в ляжку. Порывшись в карманах, он вытащил горсть бумажек и фишек казино, часы и свое сапфировое кольцо.
Увы, все равно Шики Дун торчал еще по уши в долгах.
Слегка оглушенный вином, он поднял бокал, мысленно чокаясь с Ванной Уайт, улыбавшейся из повтора «Колеса фортуны»:
– Единственное, чего хочет Шики Дун от этого мира, лапонька, так это найти себе большой-пребольшой остров с пальмами и наслаждаться жизнью в тени – только и всего. Так что же я делаю неправильно?
С бессмысленной улыбкой Ванна повернулась к нему спиной и закрутила большое колесо. Шики поднял пульт и щелчком послал ее далеко в эфир.
– Филистеры вы все.
Он заглотил второй бокал шампанского, закусив шоколадкой, налил себе еще и побрел, шатаясь, к широким окнам, выходившим на сияние Стрипа. Окрашенный ржавым смог закрывал далекие горы, придавая заходящему солнцу еще более красный оттенок. Ощутив, что его шатает, Шики ухватился левой рукой за подоконник. Правой он поднял бокал в презрительном тосте за своих врагов и отпил как следует.
– Может, Шики Дуна свалили в нокдаун, но он не в нокауте!
– Я бы на это денег не поставил, – сказал кто-то позади.
Шики повернулся на пятках, и голова закружилась. Он попытался что-то сказать, но язык стал ватным, перед глазами все дрожало и расплывалось. Шики Дун рухнул на колени и свалился на ковер, смытый полночным морем головокружения.
4
5
6
Шики прищурился на глазеющую толпу, потом поближе – на костлявого мужика с острозубой улыбкой, в тесном синем костюме, с булавкой в галстуке и Библией под мышкой. Человек заговорил снова, повысив голос, чтобы слышали и зеваки, а не только грешник.
– Если не возродимся заново, не увидим Царствия Божиего. Истинно, истинно, говорю вам…
– А, проповедник! – перебил его Шики. С трудом поднявшись на ноги, он потряс вытянутой рукой. – И я тоже служитель Божий. Меня вообще Мессией называют.
– Богохульник! – Уличный проповедник выхватил брошюру из руки Шики и заорал – перепуганные зрители прыснули прочь, как куры от ополоумевшего фермера с топором. – Зверь и Лжепророк да будут мучимы день и ночь во веки веков! Да будут они брошены в пещь огненную! – Он ткнул пальцем в голую грудь Шики: – Близится твой конец, грешник!
– Хрен тебе, – вздохнул Шики. – Сбавь громкость.
Он вильнул в толпу, прихрамывая, зашагал в тени башен казино по бульвару Вегас к своему отелю, шикарному и новому, – «Кабул вандерленд». То и дело он подпрыгивал и ругался, наступая на камешки.
Через полчаса он сунул в замок ключ-карту и вошел в просторный удобный номер. Вдохнул прохладный сухой воздух, несущий едва уловимый аромат импортного мыла. Глаза его остановились на вазе свежих фруктов и гигантском серебряном ведерке, где охлаждалась бутылка французского шампанского.
– А-ах! – выдохнул он. – Дом, милый дом!
Бутылку для него открыли заранее. Рядом лежали две бельгийские шоколадки и стоял хрустальный бокал.
Шики вытащил пробку, налил себе бокал, осушил его одним глотком, налил второй и стал уже смаковать.
– Мальчик мой, ты заслужил этот нектар, – заверил он себя, – когда столько псов бегут по твоему следу.
Он включил телевизор, поставил бутылку и бокал на столик, погрузился в плюшевый диван и подпрыгнул, ойкнув, когда лежащий в правом кармане штанов «Ролекс» (ловко возвращенный с руки мясника во время театрального обморока) впился в ляжку. Порывшись в карманах, он вытащил горсть бумажек и фишек казино, часы и свое сапфировое кольцо.
Увы, все равно Шики Дун торчал еще по уши в долгах.
Слегка оглушенный вином, он поднял бокал, мысленно чокаясь с Ванной Уайт, улыбавшейся из повтора «Колеса фортуны»:
– Единственное, чего хочет Шики Дун от этого мира, лапонька, так это найти себе большой-пребольшой остров с пальмами и наслаждаться жизнью в тени – только и всего. Так что же я делаю неправильно?
С бессмысленной улыбкой Ванна повернулась к нему спиной и закрутила большое колесо. Шики поднял пульт и щелчком послал ее далеко в эфир.
– Филистеры вы все.
Он заглотил второй бокал шампанского, закусив шоколадкой, налил себе еще и побрел, шатаясь, к широким окнам, выходившим на сияние Стрипа. Окрашенный ржавым смог закрывал далекие горы, придавая заходящему солнцу еще более красный оттенок. Ощутив, что его шатает, Шики ухватился левой рукой за подоконник. Правой он поднял бокал в презрительном тосте за своих врагов и отпил как следует.
– Может, Шики Дуна свалили в нокдаун, но он не в нокауте!
– Я бы на это денег не поставил, – сказал кто-то позади.
Шики повернулся на пятках, и голова закружилась. Он попытался что-то сказать, но язык стал ватным, перед глазами все дрожало и расплывалось. Шики Дун рухнул на колени и свалился на ковер, смытый полночным морем головокружения.
4
Джинджер Родджерс пристально глядела через дорогу из рощи кальмий на Гатлинбургский дом Князя Света – на тридцать футов выше по склону. Единственный освещенный. Она пробралась чуть вперед, спряталась за припаркованной машиной, закрывавшей от света уличного фонаря.
– Я не подкрадываюсь, – сказала она сама себе.
Ковыляя на шпильках, надетых впервые за последний десяток лет, она вдруг ясно вспомнила, как она, одиннадцатилетняя, скользит по линолеуму с матерью в игровой комнате в перестроенном гараже. Отец, как всегда, отрубился в кресле-качалке, прижимая к груди бутылку. Юная Джинджер была в синем атласном платье, которое ей мать сшила к конфирмации. Она вертелась на детских каблучках, шатаясь, как всегда, а мама в костюме Фреда Астера (волосы зализаны назад) держит Джинджер за ручку и вертит в фокстроте.
– Ровнее, боже ты мой! – командовала мама голосом Фреда Астера. – Не будь ты такой колодой, детка, будь звездой!
Джинджер старалась как могла. С виду она была похожа – по крайней мере так ей говорили мужчины, – а все остальное? Сколько раз смотрела она эти старые фильмы в надежде, что сотрется эта живость ее тезки? Может быть, это дополнительное «д» в фамилии Джинджер и обрекало ее на ничтожество?
Но Джинджер все-таки уговорила себя на сегодняшнюю дерзкую авантюру, а ведь это чего-то стоит?
Впервые она увидела Князя всего три воскресенья назад на проповеди в горном Храме Света – бывшем арсенале Национальной Гвардии, на холме, откуда открывался вид на туристский Гатлинбург. С первого взгляда Джинджер поняла, что судьбы их соединены. Пока что она не была к нему ближе сорока футов, стояла в третьем ряду хора. Хотя во время службы (и много раз дома с тех пор) она представляла себе, как подходит прямо к нему после заключительной молитвы и говорит ему так же просто и по-деловому, как Мадонна говорила Хуану Перону в «Эвите», – как она ему пригодится.
Князь был мужчиной жизни Джинджер, ее Фредом Астером.
Только он пока еще этого не знал.
В восемь лет Джинджер хотела быть святой (то, что она не католичка, казалось куда меньшим препятствием, чем отвращение матери к «рыбоедам»). В школе она вступала в любой клуб и кружок, куда ее принимали. После школы она страстно хотела трудиться в каком-нибудь кибуце в Израиле с бронзовыми от солнца Избранными, но мать не пустила. («Детка, там одни евреи – никакого аристократизма».) В колледже университета Теннесси она ударилась в трансцендентальную медитацию, даже думала перевестись вуниверситет Махариши. Она примкнула к «харе-кришнам», но постоянное распевание и нищенство ее утомляли. Она по очереди впадала (и выпадала) в нумерологию, рефлексологию и астрологию и френологией обязательно бы занялась, родись она лет на сто раньше.
И все же Джинджер еще должна была стать звездой – то есть, кстати, найти еще и созвездие, которое ее приютит. Ей было двадцать девять. Три месяца назад она переехала в округ Севьер, Теннесси, в поисках вдохновения – здесь родилась Долли Партон. У Долли был самый лучший голос, который доводилось слышать Джинджер, голос слаще любого ангельского а Джинджер любила петь. Она ощутила связь. Примерно месяц назад она услыхала о Детях Света, которых прозвали «светляками», и об их хоре – лучшем в округе. И она быстренько вступила в их ряды.
Конгрегация «светляков» насчитывала уже человек сто и быстро росла. Они верили своему предводителю, преподобному Шикльтону Дуну, Князю Света, великому пророку, может быть, даже второму Мессии. Князь Света творил чудеса, превращал посохи в змей, добывал из воздуха монеты и даже отправил козла в Святую Землю в клубе дыма. И еще – как он пел! Как только Джинджер узрела пророка, она тут же поняла, что судьбы их неразделимы.
Краеугольным камнем Послания Князя Света была неминуемость Вознесения. Вознесение – то есть внезапная телепортация Достойных с земли на небо. На земле останутся их одежда, имущество, домашние животные, а также недостойные друзья и родственники, останутся грешники всех мастей, и будут их ждать семь суровых лет Скорбей, потом приход Антихриста, и постигнет их Армагеддон – решающая битва между добром и злом. Князь Света не раз говорил пастве, что он все время знал: Вознесение случится не на переломе тысячелетий, как ожидают многие, но позже, когда сойдутся странности погоды, падающая звезда и тревоги на Ближнем Востоке. И начнется оно в Гатлинбурге, штат Теннесси.
Джинджер машинально одернула свою микромини и поправила лифчик, огладила уютный белый кашемировый свитер, вспушила длинные волнистые светлые волосы, и – о Боже мой, вот он! Князь Света собственной персоной. Стоит на узком тротуаре на той стороне улицы, любуется своим домом. И не зря любуется. Даже «Грейсленд» Элвиса Пресли не мог бы затмить его. Дом Князя был как будто из «Унесенных ветром»… или почти оттуда.
Хотя двухэтажный дом был построен по чертежам швейцарского шале одним процветающим, ныне разорившимся продавцом подержанных автомобилей, Князь добавил четыре внушительные пятнадцатифутовые фиберглассовые колонны и широкую плантаторскую веранду с фасада.
Сейчас Князь подходил к широкой центральной лестнице, настороженно оглядываясь по сторонам. Но ведь он же не знает, что она здесь?
Пора, сказала себе Джинджер. Пока он не вошел в дверь и не исчез внутри.
Высоко-высоко в небе темная тучка набежала на серп луны, погрузив пейзаж в чернила. Одной рукой Джинджер автоматически заправила непослушный локон. Вспомнились слова, которые всегда повторяла мать: «Детка, все мужчины – сволочи и развратники. Держись от них подальше».
Джинджер досадливо отмахнулась от воспоминания, глубоко вдохнула, щелкнула трижды каблуками красных туфелек – на счастье – и вышла из кустов. Прошла, вихляя на каблуках, по асфальту, набирая скорость, потому что Князь уже дошел до середины лестницы.
План требовал, чтобы эта встреча была случайной. Пока Князь возился с ключом в скважине, Джинджер прокашлялась, гадая, не будет ли реплика «Я вам могу пригодиться» преждевременной.
Вздрогнув, он резко обернулся к ней:
– Кто вы такая?
Оказавшись от него в двух шагах, Джинджер лишилась смелости и голоса. Она заморгала, пошатнулась на каблуках и потупилась. Потом заставила себя поднять глаза.
– Э-э…
Он был пониже, чем ей помнилось, хотя трудно было судить во время службы в Доме Света, потому что там он обычно стоял одиноко. И еще он выглядел моложе. Не Ретт Батлер, но и нельзя сказать, что непривлекателен с такими длинными волосами, хотя нос вблизи казался больше, и сбоку на нем была бородавка, и еще одна на самой брови, от которой волосы росли в стороны, и…
Князь был сердит:
– Я спрашиваю: кто вы такая? Вы здесь одна?
Он тревожно оглянулся по сторонам, всматриваясь в темную улицу, и снова сердито посмотрел на Джинджер.
Она сделала реверанс. Реверанс? В узкой юбке трудновато, но он казался уместным. Наморщила нос от отчетливого сильного запаха «Олд спайс».
– Я… я из хора. Джинджер Родджерс – Родджерс с двумя «я». Я просто проходила мимо, увидела вас, сэр, и подумала, что надо бы поздороваться. Нас не знакомили, я знаю, но…
Она осеклась.
Лицо Князя смягчилось:
– А, понимаю.
Он посмотрел на нее оценивающе. Полюбовался – не осталось сомнений, когда его взгляд опустился от лица к облегающему свитеру с двумя расстегнутыми пуговками, открывающими ложбину, изящно оформленную кружевным поддерживающим лифчиком. И ниже, изучая мини-юбку и ноги Джинджер. Хорошие ноги – в этом она была уверена, не хуже, чем у оригинала, пусть даже не столь устойчивые. И снова взгляд в ее синие глаза. Теперь уже с улыбкой.
– Не знакомили? Просто хотели поздороваться?
Снова взгляд в обе стороны улицы, и Князь повернул ключ, открывая дверь. Заглянул.
– Эй, есть кто-нибудь дома?
Жена! Об этом Джинджер не подумала. Легкий страх сменился злостью. Ведьма эта. Сука неблагодарная. Женщина, которая – все знают! – разводится с бедненьким Князем!
Князь еще раз окликнул пустой дом – никто не отозвался. Бетси – новая подруга Джинджер из хора – была права: наверное, жена его уже бросила. Джинджер и Преподобный были одни. Будь смелее – Князь одинок, ему хочется общества. Нет, не просто компании – ему нужна партнерша, конфидентка, хорошая женщина, которая поможет в эти трудные времена. То есть – я.
Убедившись, что дом пуст, преподобный Дун придержал дверь открытой, нашарил на стенке выключатель и жестом пригласил Джинджер заходить.
Она сделала три шага в прихожую и упала на колени, ошеломленная мириадами прожекторов, вспыхнувших лазерным отражением от полированной бронзы, преломившихся в резном хрустале, отражающихся снова и снова в зеркальных стенах. Холодный алебастр под коленками почти сиял от небесного света, струившегося с высокого куполообразного потолка в двадцати футах над головой. Она подняла глаза на облака сахарной ваты и золотых ангелов по обе стороны огромной вро-де-как-микельанджеловской картины, представляющей Бога: правая рука Его вытянута, согнутый палец вот-вот коснется такого же массивного Князя Света, левитирующего по другую сторону купола. Сходство было очевидно, хотя мускулатурно и косметически усовершенствовано.
Оригинал – куда пониже – из плоти и крови стоял за спиной упавшей на колени Джинджер, возложив благословляющую длань на белокурые локоны. Джинджер закрыла глаза, предвкушая слова благословения, слова приглашения в княжеское обиталище. Молчание. Она сложила ладони под подбородком и крепко зажмурилась в ожидании слов молитвы. Опять ничего.
Пальцы сжались сильнее, повернули голову Джинджер к правой руке Дуна… которая уже расстегнула ширинку. О Господи милосердный, он помахивал своим… этим…
– НЕТ! – выкрикнула Джинджер – и тут же пожалела о своем порыве.
Не перспектива секса вызвала у нее это восклицание, в конце концов соблазнить его – это и было целью подстроенной встречи. Но под самой входной дверью? На коленях, на твердом мраморном полу, под светом прожекторов, под взглядом Бога с нарисованных на куполе облаков?
Нет, не такой сценарий разыгрывался в воображении Джинджер. Сперва экскурсия по дому, может быть, молитва, что-нибудь выпить, легкое прикосновение, ведущее к робким предварительным ласкам. И Джинджер губами сказала еще одно молчаливое «нет». Если бы она согласилась сейчас – здесь – на это, что бы это ей дало? Поглаживание по голове, жевательную резинку и такси домой, а наутро – лишь беглое воспоминание о макушке Джинджер.
– Нет? – переспросил Дун в трех футах над головой Джинджер с легким оттенком разочарования. Левая рука упала на пояс, правая все еще сжимала княжеский скипетр.
Джинджер подняла голову, ежась и конфузясь, боясь, что сейчас ей покажут на дверь, все еще отворенную, и отправят в ночь. Ее план включал больше, чем просто совершить действие с Князем: она хотела сделать его так хорошо, чтобы не только провести с ним ночь, но и овладеть его сердцем, укрепиться в средоточии его духовной империи, стать спутницей второго Мессии. Княгиней Света. Звездой, которой мамочка так хотела ее видеть.
– Я хотела сказать, ваша светлость, – начала она, излучая раскаяние, но удивленная его похотью (тот ли это человек, что проповедовал умеренность во всем, кроме добровольных пожертвований), – я просто… лучше не здесь. Мне нужно привести себя в порядок. – Она встала, на голову выше Князя, смущаясь и отворачиваясь, чтобы не глядеть на предмет, который Князь все еще сжимал правой рукой, – и все равно глазела. Она отвела глаза к лестнице, ведущей вверх, туда, где… – В спальне. Я пойду в спальню, а вы останьтесь пока здесь.
– Привести себя в порядок? – Лицо у Князя прояснилось. – Конечно же!
– Куда идти?
Он нетерпеливо показал рукой:
– Вон туда, наверх. Все там найдете.
Джинджер нежно поцеловала его в макушку, еще раз увидев священный посох Князя – настороженный, рвущийся в бой.
– Вы подождите, пока я позову.
И она полетела вверх по лестнице. Чуть не споткнулась на пороге большой спальни – так ее впечатлила роскошь, тисненые обои, пушистый ковер, круглая двуспальная кровать, огромный телевизор. И еще – зеркала на потолке. Пораженная, сразу вспомнившая о своем скромном происхождении, Джинджер склонила голову и беззвучно помолилась своей великой тезке, прося уверенности – и чтобы выступить убедительно.
Виновато оглянувшись на дверь, она не смогла удержаться и не заглянуть в платяной шкаф, где оказалась только одежда Князя. Пренебрегающая домом своим гарпия уже выехала… либо у нее отдельная спальня.
Джинджер разделась, аккуратно сложила вещи на кресло рококо, вытащила из сумки шелковую мини-пижамку, розовую рубашонку с тюлевыми рюшечками, тщательно выбранную в Ноксвиле в магазине «Викториаз сикрет». И побежала в ванную. Быстро по-маленькому, подмыться, проверить косметику, причесать волосы, прыснуть духами пару раз туда, где Князю они понравятся, и можно возвращаться в кровать. С энтузиазмом отвернув покрывало, Джинджер не удержалась и подпрыгнула на толстом матрасе перед тем, как скользнуть между шелковых простыней.
Она полежала секунду, слушая, как стучит сердце, прижав руки к бокам, подоткнув простыню под подбородок, крепко сжав ноги… расслабься, ну! Она изменила положение, легла на высокие взбитые подушки, простыню свободно опустила до талии, ноги развела в стороны, руки на бедра. Посмотрела в зеркало на потолке – так лучше. Поправив локоны на подушке, она сделала глубокий вдох, гадая, не будет ли разочарован Князь.
Кто знал, что высокий темноволосый красавец, Прекрасный Принц грез ее юности, окажется совсем не высоким, совсем не таким уж красавцем Князем Света? Джинджер еще раз поправила простыни, подтянула рубашечку чуть-чуть выше бедер, облизала губы, прочистила горло и позвала:
– Ау-у! Я гото-ова!
– Я не подкрадываюсь, – сказала она сама себе.
Ковыляя на шпильках, надетых впервые за последний десяток лет, она вдруг ясно вспомнила, как она, одиннадцатилетняя, скользит по линолеуму с матерью в игровой комнате в перестроенном гараже. Отец, как всегда, отрубился в кресле-качалке, прижимая к груди бутылку. Юная Джинджер была в синем атласном платье, которое ей мать сшила к конфирмации. Она вертелась на детских каблучках, шатаясь, как всегда, а мама в костюме Фреда Астера (волосы зализаны назад) держит Джинджер за ручку и вертит в фокстроте.
– Ровнее, боже ты мой! – командовала мама голосом Фреда Астера. – Не будь ты такой колодой, детка, будь звездой!
Джинджер старалась как могла. С виду она была похожа – по крайней мере так ей говорили мужчины, – а все остальное? Сколько раз смотрела она эти старые фильмы в надежде, что сотрется эта живость ее тезки? Может быть, это дополнительное «д» в фамилии Джинджер и обрекало ее на ничтожество?
Но Джинджер все-таки уговорила себя на сегодняшнюю дерзкую авантюру, а ведь это чего-то стоит?
Впервые она увидела Князя всего три воскресенья назад на проповеди в горном Храме Света – бывшем арсенале Национальной Гвардии, на холме, откуда открывался вид на туристский Гатлинбург. С первого взгляда Джинджер поняла, что судьбы их соединены. Пока что она не была к нему ближе сорока футов, стояла в третьем ряду хора. Хотя во время службы (и много раз дома с тех пор) она представляла себе, как подходит прямо к нему после заключительной молитвы и говорит ему так же просто и по-деловому, как Мадонна говорила Хуану Перону в «Эвите», – как она ему пригодится.
Князь был мужчиной жизни Джинджер, ее Фредом Астером.
Только он пока еще этого не знал.
В восемь лет Джинджер хотела быть святой (то, что она не католичка, казалось куда меньшим препятствием, чем отвращение матери к «рыбоедам»). В школе она вступала в любой клуб и кружок, куда ее принимали. После школы она страстно хотела трудиться в каком-нибудь кибуце в Израиле с бронзовыми от солнца Избранными, но мать не пустила. («Детка, там одни евреи – никакого аристократизма».) В колледже университета Теннесси она ударилась в трансцендентальную медитацию, даже думала перевестись вуниверситет Махариши. Она примкнула к «харе-кришнам», но постоянное распевание и нищенство ее утомляли. Она по очереди впадала (и выпадала) в нумерологию, рефлексологию и астрологию и френологией обязательно бы занялась, родись она лет на сто раньше.
И все же Джинджер еще должна была стать звездой – то есть, кстати, найти еще и созвездие, которое ее приютит. Ей было двадцать девять. Три месяца назад она переехала в округ Севьер, Теннесси, в поисках вдохновения – здесь родилась Долли Партон. У Долли был самый лучший голос, который доводилось слышать Джинджер, голос слаще любого ангельского а Джинджер любила петь. Она ощутила связь. Примерно месяц назад она услыхала о Детях Света, которых прозвали «светляками», и об их хоре – лучшем в округе. И она быстренько вступила в их ряды.
Конгрегация «светляков» насчитывала уже человек сто и быстро росла. Они верили своему предводителю, преподобному Шикльтону Дуну, Князю Света, великому пророку, может быть, даже второму Мессии. Князь Света творил чудеса, превращал посохи в змей, добывал из воздуха монеты и даже отправил козла в Святую Землю в клубе дыма. И еще – как он пел! Как только Джинджер узрела пророка, она тут же поняла, что судьбы их неразделимы.
Краеугольным камнем Послания Князя Света была неминуемость Вознесения. Вознесение – то есть внезапная телепортация Достойных с земли на небо. На земле останутся их одежда, имущество, домашние животные, а также недостойные друзья и родственники, останутся грешники всех мастей, и будут их ждать семь суровых лет Скорбей, потом приход Антихриста, и постигнет их Армагеддон – решающая битва между добром и злом. Князь Света не раз говорил пастве, что он все время знал: Вознесение случится не на переломе тысячелетий, как ожидают многие, но позже, когда сойдутся странности погоды, падающая звезда и тревоги на Ближнем Востоке. И начнется оно в Гатлинбурге, штат Теннесси.
Джинджер машинально одернула свою микромини и поправила лифчик, огладила уютный белый кашемировый свитер, вспушила длинные волнистые светлые волосы, и – о Боже мой, вот он! Князь Света собственной персоной. Стоит на узком тротуаре на той стороне улицы, любуется своим домом. И не зря любуется. Даже «Грейсленд» Элвиса Пресли не мог бы затмить его. Дом Князя был как будто из «Унесенных ветром»… или почти оттуда.
Хотя двухэтажный дом был построен по чертежам швейцарского шале одним процветающим, ныне разорившимся продавцом подержанных автомобилей, Князь добавил четыре внушительные пятнадцатифутовые фиберглассовые колонны и широкую плантаторскую веранду с фасада.
Сейчас Князь подходил к широкой центральной лестнице, настороженно оглядываясь по сторонам. Но ведь он же не знает, что она здесь?
Пора, сказала себе Джинджер. Пока он не вошел в дверь и не исчез внутри.
Высоко-высоко в небе темная тучка набежала на серп луны, погрузив пейзаж в чернила. Одной рукой Джинджер автоматически заправила непослушный локон. Вспомнились слова, которые всегда повторяла мать: «Детка, все мужчины – сволочи и развратники. Держись от них подальше».
Джинджер досадливо отмахнулась от воспоминания, глубоко вдохнула, щелкнула трижды каблуками красных туфелек – на счастье – и вышла из кустов. Прошла, вихляя на каблуках, по асфальту, набирая скорость, потому что Князь уже дошел до середины лестницы.
План требовал, чтобы эта встреча была случайной. Пока Князь возился с ключом в скважине, Джинджер прокашлялась, гадая, не будет ли реплика «Я вам могу пригодиться» преждевременной.
Вздрогнув, он резко обернулся к ней:
– Кто вы такая?
Оказавшись от него в двух шагах, Джинджер лишилась смелости и голоса. Она заморгала, пошатнулась на каблуках и потупилась. Потом заставила себя поднять глаза.
– Э-э…
Он был пониже, чем ей помнилось, хотя трудно было судить во время службы в Доме Света, потому что там он обычно стоял одиноко. И еще он выглядел моложе. Не Ретт Батлер, но и нельзя сказать, что непривлекателен с такими длинными волосами, хотя нос вблизи казался больше, и сбоку на нем была бородавка, и еще одна на самой брови, от которой волосы росли в стороны, и…
Князь был сердит:
– Я спрашиваю: кто вы такая? Вы здесь одна?
Он тревожно оглянулся по сторонам, всматриваясь в темную улицу, и снова сердито посмотрел на Джинджер.
Она сделала реверанс. Реверанс? В узкой юбке трудновато, но он казался уместным. Наморщила нос от отчетливого сильного запаха «Олд спайс».
– Я… я из хора. Джинджер Родджерс – Родджерс с двумя «я». Я просто проходила мимо, увидела вас, сэр, и подумала, что надо бы поздороваться. Нас не знакомили, я знаю, но…
Она осеклась.
Лицо Князя смягчилось:
– А, понимаю.
Он посмотрел на нее оценивающе. Полюбовался – не осталось сомнений, когда его взгляд опустился от лица к облегающему свитеру с двумя расстегнутыми пуговками, открывающими ложбину, изящно оформленную кружевным поддерживающим лифчиком. И ниже, изучая мини-юбку и ноги Джинджер. Хорошие ноги – в этом она была уверена, не хуже, чем у оригинала, пусть даже не столь устойчивые. И снова взгляд в ее синие глаза. Теперь уже с улыбкой.
– Не знакомили? Просто хотели поздороваться?
Снова взгляд в обе стороны улицы, и Князь повернул ключ, открывая дверь. Заглянул.
– Эй, есть кто-нибудь дома?
Жена! Об этом Джинджер не подумала. Легкий страх сменился злостью. Ведьма эта. Сука неблагодарная. Женщина, которая – все знают! – разводится с бедненьким Князем!
Князь еще раз окликнул пустой дом – никто не отозвался. Бетси – новая подруга Джинджер из хора – была права: наверное, жена его уже бросила. Джинджер и Преподобный были одни. Будь смелее – Князь одинок, ему хочется общества. Нет, не просто компании – ему нужна партнерша, конфидентка, хорошая женщина, которая поможет в эти трудные времена. То есть – я.
Убедившись, что дом пуст, преподобный Дун придержал дверь открытой, нашарил на стенке выключатель и жестом пригласил Джинджер заходить.
Она сделала три шага в прихожую и упала на колени, ошеломленная мириадами прожекторов, вспыхнувших лазерным отражением от полированной бронзы, преломившихся в резном хрустале, отражающихся снова и снова в зеркальных стенах. Холодный алебастр под коленками почти сиял от небесного света, струившегося с высокого куполообразного потолка в двадцати футах над головой. Она подняла глаза на облака сахарной ваты и золотых ангелов по обе стороны огромной вро-де-как-микельанджеловской картины, представляющей Бога: правая рука Его вытянута, согнутый палец вот-вот коснется такого же массивного Князя Света, левитирующего по другую сторону купола. Сходство было очевидно, хотя мускулатурно и косметически усовершенствовано.
Оригинал – куда пониже – из плоти и крови стоял за спиной упавшей на колени Джинджер, возложив благословляющую длань на белокурые локоны. Джинджер закрыла глаза, предвкушая слова благословения, слова приглашения в княжеское обиталище. Молчание. Она сложила ладони под подбородком и крепко зажмурилась в ожидании слов молитвы. Опять ничего.
Пальцы сжались сильнее, повернули голову Джинджер к правой руке Дуна… которая уже расстегнула ширинку. О Господи милосердный, он помахивал своим… этим…
– НЕТ! – выкрикнула Джинджер – и тут же пожалела о своем порыве.
Не перспектива секса вызвала у нее это восклицание, в конце концов соблазнить его – это и было целью подстроенной встречи. Но под самой входной дверью? На коленях, на твердом мраморном полу, под светом прожекторов, под взглядом Бога с нарисованных на куполе облаков?
Нет, не такой сценарий разыгрывался в воображении Джинджер. Сперва экскурсия по дому, может быть, молитва, что-нибудь выпить, легкое прикосновение, ведущее к робким предварительным ласкам. И Джинджер губами сказала еще одно молчаливое «нет». Если бы она согласилась сейчас – здесь – на это, что бы это ей дало? Поглаживание по голове, жевательную резинку и такси домой, а наутро – лишь беглое воспоминание о макушке Джинджер.
– Нет? – переспросил Дун в трех футах над головой Джинджер с легким оттенком разочарования. Левая рука упала на пояс, правая все еще сжимала княжеский скипетр.
Джинджер подняла голову, ежась и конфузясь, боясь, что сейчас ей покажут на дверь, все еще отворенную, и отправят в ночь. Ее план включал больше, чем просто совершить действие с Князем: она хотела сделать его так хорошо, чтобы не только провести с ним ночь, но и овладеть его сердцем, укрепиться в средоточии его духовной империи, стать спутницей второго Мессии. Княгиней Света. Звездой, которой мамочка так хотела ее видеть.
– Я хотела сказать, ваша светлость, – начала она, излучая раскаяние, но удивленная его похотью (тот ли это человек, что проповедовал умеренность во всем, кроме добровольных пожертвований), – я просто… лучше не здесь. Мне нужно привести себя в порядок. – Она встала, на голову выше Князя, смущаясь и отворачиваясь, чтобы не глядеть на предмет, который Князь все еще сжимал правой рукой, – и все равно глазела. Она отвела глаза к лестнице, ведущей вверх, туда, где… – В спальне. Я пойду в спальню, а вы останьтесь пока здесь.
– Привести себя в порядок? – Лицо у Князя прояснилось. – Конечно же!
– Куда идти?
Он нетерпеливо показал рукой:
– Вон туда, наверх. Все там найдете.
Джинджер нежно поцеловала его в макушку, еще раз увидев священный посох Князя – настороженный, рвущийся в бой.
– Вы подождите, пока я позову.
И она полетела вверх по лестнице. Чуть не споткнулась на пороге большой спальни – так ее впечатлила роскошь, тисненые обои, пушистый ковер, круглая двуспальная кровать, огромный телевизор. И еще – зеркала на потолке. Пораженная, сразу вспомнившая о своем скромном происхождении, Джинджер склонила голову и беззвучно помолилась своей великой тезке, прося уверенности – и чтобы выступить убедительно.
Виновато оглянувшись на дверь, она не смогла удержаться и не заглянуть в платяной шкаф, где оказалась только одежда Князя. Пренебрегающая домом своим гарпия уже выехала… либо у нее отдельная спальня.
Джинджер разделась, аккуратно сложила вещи на кресло рококо, вытащила из сумки шелковую мини-пижамку, розовую рубашонку с тюлевыми рюшечками, тщательно выбранную в Ноксвиле в магазине «Викториаз сикрет». И побежала в ванную. Быстро по-маленькому, подмыться, проверить косметику, причесать волосы, прыснуть духами пару раз туда, где Князю они понравятся, и можно возвращаться в кровать. С энтузиазмом отвернув покрывало, Джинджер не удержалась и подпрыгнула на толстом матрасе перед тем, как скользнуть между шелковых простыней.
Она полежала секунду, слушая, как стучит сердце, прижав руки к бокам, подоткнув простыню под подбородок, крепко сжав ноги… расслабься, ну! Она изменила положение, легла на высокие взбитые подушки, простыню свободно опустила до талии, ноги развела в стороны, руки на бедра. Посмотрела в зеркало на потолке – так лучше. Поправив локоны на подушке, она сделала глубокий вдох, гадая, не будет ли разочарован Князь.
Кто знал, что высокий темноволосый красавец, Прекрасный Принц грез ее юности, окажется совсем не высоким, совсем не таким уж красавцем Князем Света? Джинджер еще раз поправила простыни, подтянула рубашечку чуть-чуть выше бедер, облизала губы, прочистила горло и позвала:
– Ау-у! Я гото-ова!
5
Взгляд Дуна не задержался на лодыжках, спешащих вверх по лестнице, а скользнул по длиннющим ногам вверх, до едва прикрытых ягодиц, перекатывающихся под обтягивающей мини как два огромных бирманских колокольчика Бен-Ва для сексуальных игр. Дун тихо присвистнул.
Как только она скрылась в холле второго этажа, он перетащил трусы через все еще стоящий по стойке «смирно», сбросил туфли, снял носки, содрал с себя рубашку, расстегнул штаны и спустил их вместе с трусами к лодыжкам.
– Скажу тебе, брат, – заявил он, стоя в чем мать родила посреди кучи шмоток, забыв начисто лас-вегасский инцидент, – вот это возвращение в дом родной!
Он покачался, перенося вес с ноги на ногу, ожидая зова со второго этажа. Посмотрел на свой «Ролекс». Три минуты. Еще минута прошла, еще одна. Сколько времени девчонке нужно, чтобы вылезти из этой юбочки со свитером да влезть под простыни? Он бы ее раздел и на спину уложил за двадцать секунд максимум.
Дун нетерпеливо постучал пальцем по стеклу часов.
– Ой-ой-ой! – завопил наэлектризованный Дун, когда пара стальных тисков взяла его за локти и подняла, лягающегося и визжащего, на шесть дюймов от пола.
– Тихо, – произнес ему в ухо убедительный голос. – С тобой хочет говорить мистер Траут, насчет денег, которые ты ему задолжал.
– Кто?
Все еще отбиваясь, Дун извернулся посмотреть, кто его, черт побери, держит и кто говорит. Трое. Молодые. Один, тощий и прыщавый, с зубами как у хорька, жидкой бороденкой и явный торчок. Рядом с ним приземистый, толстый, веснушчатый сельский парень, со стриженными под горшок рыжими волосами, на пухлой нижней губе – палочка от леденца. Третий – мальчик с рекламного плаката анаболических стероидов, – который его и держал, был прилично выше шести футов. Он повернулся – мотнулся хвост волос почти до половины спины, – вынес Дуна в дверь, остальные вышли за ним. Прыщавый закрыл дверь, которую Дун, к его глубокому теперь сожалению, забыл закрыть и запереть раньше.
Тощий визгливо передразнил:
– Кто, кто… Тадеуша Траута не знаешь, да, Дун?
– Траута? Никогда не слышал… да пустите же, хулиганы! – Он бросил горестный взгляд через плечо, печально вспоминая длинноногую хористку, все еще, наверное, возящуюся с помадой там или с простынями или чем еще. – Не знаю, кто вы такие, но вы не того схватили!
– Не того? – повторил за ним визгливый и ткнул гиганта локтем под ребра, в живот, торчащий буграми мускулов из сетчатой рубашки. – Вот так они всегда говорят, когда приходит время платить. Или вот так. – Он ткнул пальцем в пузо своего толстого товарища. – Вот послушай, Персик: «Деньги есть, но я их только завтра смогу принести». – Он мерзко и пискляво хихикнул. – Ты это моему старику скажешь, Дун.
– Пустите! – потребовал Дун, пытаясь вывернуться. – Честно говорю, вы меня не за того приняли!
– Вот как? – сказал прыщавый, подходя уже к тротуару, где стоял здоровенный «бьюик» одиннадцати лет от роду. – Ты не Шики Дун, проповедник? А что ты тогда здесь делаешь? Ты, наверное, почтальон, ночную закладку принес в почтовый ящик наверху? Прямо, значит, в щель заложить?
Его приятели взгоготнули вместе с ним.
– Я… я декоратор интерьера, – сказал Дун. – Проверял, как здесь все сделано. Пьер Ле Фей, это я. Владельцы дома, они в отпуске, а мне ключ оставили.
– Декоратор. С голой задницей. Сегодня ты с твоей крошкой хотел заняться спальней?
Снова ржание.
– Мы помолвлены. Я понимаю, что в чужом доме такое делать нехорошо, но, ребята, вы зря время теряете, точно. Я же не этот… как его… Щука Дун, да? Клянусь могилой моей матери…
Персик, розовый и пухлый, вытащил палочку из губ.
– Отрезать ему ухо, Младший? – спросил он у Траута-Младшего – тощего, который здесь командовал. Вытащив из поясных ножен тринадцатидюймовый нож, он рубанул воздух.
Младший посмотрел на него сурово:
– Мой старик что сказал? «Привезите его одним куском».
И Младший остановился у задней двери «бьюика», вспомнив, что отец на самом деле сказал так: «По этому адресу возьмите Шики Дуна, да смотрите, не облажайтесь снова».
– Просто чтобы убедиться, что на этот раз взяли кого надо, – сказал Младший Персику, – сбегай принеси его бумажник. Штаны Дуна там на полу лежат. – Он повернулся к гиганту: – А ты вытяни ему руку, Ящик.
Ящик, человек в тройке новый, предвкушая, что сейчас будут ломать локтевую или лучевую кость, охотно подчинился, желая прислужиться, но Младший просто избавил Дуна от «Ролекса». Сапфировое кольцо великовато было на костлявые пальцы Младшего, и он его надел на большой палец.
Пока Персик копался в шмотках Дуна в доме, Ящик, прижимая Дуна к борту «бьюика», заметил:
– Это точно, лучше убедиться. Если опять облажаемся, твой отец поклялся нам руки через мялку для помадки пропустить.
Младший глянул на Ящика отработанным клинт-иствудовским взглядом:
– Это не наша была вина. И тот другой раз – тоже, так что нечего мне говорить «опять облажаемся». А то разозлюсь.
– Вы опять облажаетесь, – сказал Дун. – Потому что я не тот.
Вернулся Персик с бумажником. Банкноты Младший сунул себе в карман.
– Вот спасибо! А то я глаз положил на пиджак «Хард-Рок-Кафе», и тут как раз хватит. – Он раскрыл бумажник и просмотрел содержимое. – А это все кредитные карты? И на каждой написано – Шикльтон Дун. Ах ты врунишка!
Он отвесил Дуну размашистый подзатыльник.
– Ой! Послушайте, клянусь, это ошибка…
Ящик бесцеремонно засунул его на заднее сиденье, Младший сел на пассажирское место, Ящик обнял рукой Дуна за плечи, и Персик повел машину.
– Ау-у! Ваша светлость?
Джинджер снова позвала из спальни, тщательно сохраняя положение рубашечки и простыней.
Ответа не было. Не слышно было ни шагов босых ног по ковру, ни дыхания у двери. Джинджер почувствовала, как дернулась левая нога, увидела, как тщательно поставленные на бедро пальцы судорожно сжались в кулак. Может быть, будущий любовник сейчас внизу в туалете, умывается, смотрит на себя в зеркало. Приподнимается на цыпочки, чтобы казаться выше. Джинджер хихикнула. Стыдно, подумала она. Джинджер, мысли позитивно. Он не Тарзан, но у него красивые длинные черные волосы. Проповеди его куда лучше воплей по телевизору, и поет он как ангел. Он вдохновитель своей конгрегации и хора. И он… он действительно Князь Света.
Ладони повлажнели от мысли – стать парой второго Мессии. Повернувшись в большой мягкой кровати, она снова позвала, громче:
– Ваша светлость?
Тихо.
– ВАША СВЕТЛОСТЬ!
Она села, сбросила босые ноги с кровати, вгляделась в тихий коридор. Прошло долгих десять секунд. Что, если он передумал? Джинджер встала, набросила на плечи свитер, осторожно шагнула к двери. Высунула голову в коридор и посмотрела в обе стороны. Нет Князя Света.
– Ваша светлость? – позвала она в сторону лестницы.
Ответа не было.
На цыпочках подойдя к лестнице, она выглянула вниз. Одежда. Одежда Князя Света. Кучей лежит на мраморном полу, где она оставила его ждать. Джинджер сбежала вниз, слыша, как колотится сердце, и еще раз позвала, зная, что ответа не будет. Входная дверь оказалась закрытой, дом – пуст. Джинджер была одна. Она уставилась на трусы, туфли, носки, брюки и рубашку, лежащие где упали, и тут поняла, что случилось. Закрыв рот ладонью, Джинджер упала на колени и подняла глаза к нарисованному небу на потолке.
– Господи Боже мой! – ахнула она, и это было не столько восклицание, сколько обращение. – Вознесение пришло!
Как только она скрылась в холле второго этажа, он перетащил трусы через все еще стоящий по стойке «смирно», сбросил туфли, снял носки, содрал с себя рубашку, расстегнул штаны и спустил их вместе с трусами к лодыжкам.
– Скажу тебе, брат, – заявил он, стоя в чем мать родила посреди кучи шмоток, забыв начисто лас-вегасский инцидент, – вот это возвращение в дом родной!
Он покачался, перенося вес с ноги на ногу, ожидая зова со второго этажа. Посмотрел на свой «Ролекс». Три минуты. Еще минута прошла, еще одна. Сколько времени девчонке нужно, чтобы вылезти из этой юбочки со свитером да влезть под простыни? Он бы ее раздел и на спину уложил за двадцать секунд максимум.
Дун нетерпеливо постучал пальцем по стеклу часов.
– Ой-ой-ой! – завопил наэлектризованный Дун, когда пара стальных тисков взяла его за локти и подняла, лягающегося и визжащего, на шесть дюймов от пола.
– Тихо, – произнес ему в ухо убедительный голос. – С тобой хочет говорить мистер Траут, насчет денег, которые ты ему задолжал.
– Кто?
Все еще отбиваясь, Дун извернулся посмотреть, кто его, черт побери, держит и кто говорит. Трое. Молодые. Один, тощий и прыщавый, с зубами как у хорька, жидкой бороденкой и явный торчок. Рядом с ним приземистый, толстый, веснушчатый сельский парень, со стриженными под горшок рыжими волосами, на пухлой нижней губе – палочка от леденца. Третий – мальчик с рекламного плаката анаболических стероидов, – который его и держал, был прилично выше шести футов. Он повернулся – мотнулся хвост волос почти до половины спины, – вынес Дуна в дверь, остальные вышли за ним. Прыщавый закрыл дверь, которую Дун, к его глубокому теперь сожалению, забыл закрыть и запереть раньше.
Тощий визгливо передразнил:
– Кто, кто… Тадеуша Траута не знаешь, да, Дун?
– Траута? Никогда не слышал… да пустите же, хулиганы! – Он бросил горестный взгляд через плечо, печально вспоминая длинноногую хористку, все еще, наверное, возящуюся с помадой там или с простынями или чем еще. – Не знаю, кто вы такие, но вы не того схватили!
– Не того? – повторил за ним визгливый и ткнул гиганта локтем под ребра, в живот, торчащий буграми мускулов из сетчатой рубашки. – Вот так они всегда говорят, когда приходит время платить. Или вот так. – Он ткнул пальцем в пузо своего толстого товарища. – Вот послушай, Персик: «Деньги есть, но я их только завтра смогу принести». – Он мерзко и пискляво хихикнул. – Ты это моему старику скажешь, Дун.
– Пустите! – потребовал Дун, пытаясь вывернуться. – Честно говорю, вы меня не за того приняли!
– Вот как? – сказал прыщавый, подходя уже к тротуару, где стоял здоровенный «бьюик» одиннадцати лет от роду. – Ты не Шики Дун, проповедник? А что ты тогда здесь делаешь? Ты, наверное, почтальон, ночную закладку принес в почтовый ящик наверху? Прямо, значит, в щель заложить?
Его приятели взгоготнули вместе с ним.
– Я… я декоратор интерьера, – сказал Дун. – Проверял, как здесь все сделано. Пьер Ле Фей, это я. Владельцы дома, они в отпуске, а мне ключ оставили.
– Декоратор. С голой задницей. Сегодня ты с твоей крошкой хотел заняться спальней?
Снова ржание.
– Мы помолвлены. Я понимаю, что в чужом доме такое делать нехорошо, но, ребята, вы зря время теряете, точно. Я же не этот… как его… Щука Дун, да? Клянусь могилой моей матери…
Персик, розовый и пухлый, вытащил палочку из губ.
– Отрезать ему ухо, Младший? – спросил он у Траута-Младшего – тощего, который здесь командовал. Вытащив из поясных ножен тринадцатидюймовый нож, он рубанул воздух.
Младший посмотрел на него сурово:
– Мой старик что сказал? «Привезите его одним куском».
И Младший остановился у задней двери «бьюика», вспомнив, что отец на самом деле сказал так: «По этому адресу возьмите Шики Дуна, да смотрите, не облажайтесь снова».
– Просто чтобы убедиться, что на этот раз взяли кого надо, – сказал Младший Персику, – сбегай принеси его бумажник. Штаны Дуна там на полу лежат. – Он повернулся к гиганту: – А ты вытяни ему руку, Ящик.
Ящик, человек в тройке новый, предвкушая, что сейчас будут ломать локтевую или лучевую кость, охотно подчинился, желая прислужиться, но Младший просто избавил Дуна от «Ролекса». Сапфировое кольцо великовато было на костлявые пальцы Младшего, и он его надел на большой палец.
Пока Персик копался в шмотках Дуна в доме, Ящик, прижимая Дуна к борту «бьюика», заметил:
– Это точно, лучше убедиться. Если опять облажаемся, твой отец поклялся нам руки через мялку для помадки пропустить.
Младший глянул на Ящика отработанным клинт-иствудовским взглядом:
– Это не наша была вина. И тот другой раз – тоже, так что нечего мне говорить «опять облажаемся». А то разозлюсь.
– Вы опять облажаетесь, – сказал Дун. – Потому что я не тот.
Вернулся Персик с бумажником. Банкноты Младший сунул себе в карман.
– Вот спасибо! А то я глаз положил на пиджак «Хард-Рок-Кафе», и тут как раз хватит. – Он раскрыл бумажник и просмотрел содержимое. – А это все кредитные карты? И на каждой написано – Шикльтон Дун. Ах ты врунишка!
Он отвесил Дуну размашистый подзатыльник.
– Ой! Послушайте, клянусь, это ошибка…
Ящик бесцеремонно засунул его на заднее сиденье, Младший сел на пассажирское место, Ящик обнял рукой Дуна за плечи, и Персик повел машину.
– Ау-у! Ваша светлость?
Джинджер снова позвала из спальни, тщательно сохраняя положение рубашечки и простыней.
Ответа не было. Не слышно было ни шагов босых ног по ковру, ни дыхания у двери. Джинджер почувствовала, как дернулась левая нога, увидела, как тщательно поставленные на бедро пальцы судорожно сжались в кулак. Может быть, будущий любовник сейчас внизу в туалете, умывается, смотрит на себя в зеркало. Приподнимается на цыпочки, чтобы казаться выше. Джинджер хихикнула. Стыдно, подумала она. Джинджер, мысли позитивно. Он не Тарзан, но у него красивые длинные черные волосы. Проповеди его куда лучше воплей по телевизору, и поет он как ангел. Он вдохновитель своей конгрегации и хора. И он… он действительно Князь Света.
Ладони повлажнели от мысли – стать парой второго Мессии. Повернувшись в большой мягкой кровати, она снова позвала, громче:
– Ваша светлость?
Тихо.
– ВАША СВЕТЛОСТЬ!
Она села, сбросила босые ноги с кровати, вгляделась в тихий коридор. Прошло долгих десять секунд. Что, если он передумал? Джинджер встала, набросила на плечи свитер, осторожно шагнула к двери. Высунула голову в коридор и посмотрела в обе стороны. Нет Князя Света.
– Ваша светлость? – позвала она в сторону лестницы.
Ответа не было.
На цыпочках подойдя к лестнице, она выглянула вниз. Одежда. Одежда Князя Света. Кучей лежит на мраморном полу, где она оставила его ждать. Джинджер сбежала вниз, слыша, как колотится сердце, и еще раз позвала, зная, что ответа не будет. Входная дверь оказалась закрытой, дом – пуст. Джинджер была одна. Она уставилась на трусы, туфли, носки, брюки и рубашку, лежащие где упали, и тут поняла, что случилось. Закрыв рот ладонью, Джинджер упала на колени и подняла глаза к нарисованному небу на потолке.
– Господи Боже мой! – ахнула она, и это было не столько восклицание, сколько обращение. – Вознесение пришло!
6
Джимми Перо сидел на крыше пикапа, прослужившего уже тринадцать лет, зацепившись стертыми каблуками за край оцинкованного бака, стоящего в прицепе для скота. В сгущающихся сумерках он смотрел, как кларион грампус, трехфутовый рыжеватый дельфин, нарезает бесконечные круги. Он так метался со вчера, с того момента, как его поймали.