Страница:
— Этой коробке старый Ленарчик особенно обрадовался. Хорошо, говорит, что осталась, будет на развод, не успеем оглянуться, говорит, как в ней заведутся новые. Ну так где же цыплёнок?
Через несколько дней сын сказал мне, что пан Бартоломей махнул рукой на убытки и не намерен сообщать в милицию о краже. Дело заглохло.
Ни знакомого, ни его жены я в саду не нашла, зато увидела там Доната и Павла. Они шли по аллейке плечом к плечу, но друг с другом не разговаривали и вообще выглядели так, что во мне зародилась какая-то неясная мысль о поединке — вот в ожесточённом молчании они ищут подходящее безлюдное местечко, там отмерят десять шагов, и… раздадутся выстрелы. Эта тревожная мысль даже заставила меня остановиться и с беспокойством оглядеться по сторонам.
Саксонский сад был совершенно безлюден в эту пору, только на одной из скамеек сидели двое мужчин. Донат и Павел шли как раз в том направлении, причём оба несли под мышкой что-то такое, что мне и внушило мысль о поединке, очень уж оно походило на ящик с пистолетами, как я себе его представляю.
Приближаясь к скамейке, они ускорили шаг, причём сделали это удивительно согласованно, хотя по-прежнему не общались друг с другом. Поравнявшись со скамейкой, оба, как по команде, отвернули головы и, печатая шаг, промаршировали мимо, напряжённо вглядываясь в противоположную сторону. Заинтригованная, я посмотрела туда же, но ничего интересного не увидела — обыкновенные декоративные кусты, и все. Что же они там такое высматривали?
Пройдя несколько метров, Павел и Донат сбавили темп, нормальным шагом прошли до конца аллейки и исчезли за её поворотом. Я немного постояла, а потом, не торопясь, двинулась по саду, высматривая своего знакомого с женой. И вдруг опять показались Павел и Донат. Они шли обратно, опять глядя в пространство перед собой, с каменными лицами, не говоря ни слова друг другу. Я приостановилась. По мере приближения к скамейке они опять стали развивать скорость, а перед скамейкой вновь прошли маршевым шагом, отвернув головы на девяносто градусов и напряжённо глядя на вышеупомянутые кусты. А потом опять сбавили скорость и, уже нормальным шагом дойдя до поворота аллейки, исчезли.
Я прошла в том же направлении и увидела за кустами Баську, возле которой остановились Павел и Донат. Вела себя Баська странно. Топая ногами, она жестом архангела с огненным мечом явно гнала их обратно к несчастной скамейке. Черт знает что такое!
Не успела я переварить увиденное, как представление повторилось в той же последовательности. Не иначе как в декоративных кустах что-то было… Вот в четвёртый раз Павел с Донатом появились на аллейке — нормальный шаг, ускорение, маршевый шаг с энергичным поворотом головы, снижение скорости, исчезновение.
После того как они в четвёртый раз продефилировали таким образом перед скамейкой, сидящие на ней мужчины сорвались с места и панической рысью кинулись к выходу из сада. Ничего удивительного, я бы тоже не выдержала, если бы подобное происходило перед моим носом. Пробегая мимо, они бросили на меня внимательный и вроде недружелюбный взгляд, я обернулась, глядя им вслед, они почему-то тоже обернулись. Один из них был лысый и длинноносый, второй — маленький и толстый, с торчащими как у ежа рыжими волосиками и красным злым лицом. От него у меня зарябило в глазах, может, ещё и потому, что из-под пиджака у него алел ядовитым цветом ослепительной яркости свитер.
Донат, Павел и Баська бесследно исчезли. Я все-таки не выдержала, пробралась к декоративным кустам, внимательно их обследовала и ничего необычного в них не нашла. Ни цветка, ни птички, ни гнёздышка, ну ровным счётом ничего! Даже мусора особого не было. И чем такие кусты могли привлечь внимание — непонятно. Надо будет обязательно спросить. Но тут я вспомнила о знакомом с женой, кинулась их искать, а когда на следующий день позвонила Баське, чтобы выяснить загадку, не застала никого дома. Позвонила через день — то же самое. В последующие дни я вспоминала, что надо бы позвонить Баське с Павлом, но вспоминала в основном около двух часов ночи — не очень подходящее время для расспросов, а потом загадка вылетела из головы под напором других событий. Очередной физик-ядерщик оказался ангельски терпеливым. Жил он, правда, в Залесье, но, раз уж судьба послала мне ангела, я, невзирая на трудности пути, ездила туда, как на службу. Рытвины и ухабы, грязь и распутица — все мне было нипочём. Я даже подумала, что стоит, пожалуй, в знак благодарности хоть немного привести в порядок дорогу к его дому, найти для этого свободное время, но отказалась и от этой мысли, и вообще от поездок в Залесье, так как к моей машине стал проявлять излишний интерес некий индивид с внешностью хулигана. Не исключено, что его нанял сам физик.
Лёлик — один из тех несуразных вечных недорослей, которые так никогда и не становятся взрослыми. Основным жизненным предназначением этого недотёпы с невинными голубыми глазками сиротки Марыси было портить жизнь своим близким. Опорой же в земной юдоли он неизвестно почему избрал меня.
Сто раз проклинала я себя за то, что однажды, не иначе как в приступе полного умственного затмения, свела его с одним знакомым, которому срочно требовалась некоторая сумма денег на короткий срок. Не отдавая себе отчёта в том, к каким последствиям это приведёт, я пригласила их обоих к себе познакомиться и совершить сделку, поскольку у Лёлика деньги были.
Пришли, познакомились, совершили. Речь шла о жалкой сумме в десять тысяч злотых. У Лёлика они действительно были, но, как оказалось, лежали на пятипроцентном вкладе в сберкассе; знакомый высчитал, сколько Лёлик потеряет за месяц, если снимет десять тысяч, получилось около пятидесяти злотых. Он обязался через месяц вернуть Лёлику десять тысяч и ещё пятьдесят злотых, и все было бы хорошо, но через пять дней Лёлик вдруг решил, что эти деньги ему срочно нужны — то ли заплатить за комнату, которую он может снять на длительный срок у выезжающих за границу, то ли за машину, я так и не поняла из его хаотичных стенаний, в общем, без десяти тысяч — ему просто зарез! Десяти тысяч у меня не было, я чувствовала себя виноватой и перед Лёликом, и перед знакомым, сколько нервов мне все это стоило — представить невозможно, а в результате оба имели ко мне претензии. Дело закончилось всеобщим недовольством, знакомый чуть не спятил, собирая по своим знакомым для Лёлика десять тысяч, а Лёлик ныл и канючил, что понёс колоссальные убытки, пятьдесят злотых были спорными, а ему пришлось срочно продать немного долларов (хотя уж тут мы со знакомым были ни при чем) по исключительно низкой цене, а если бы не спешил, то получил бы за них на двести пятьдесят злотых больше, а может, даже и триста злотых, другими словами, судьба нанесла ему чрезвычайно болезненный удар, и вот так всю жизнь.
После этого я поклялась больше никогда, ни за какие сокровища в мире не иметь с ним дела.
Вот почему, когда позвонил Лёлик и загробным голосом известил, что судьба нанесла ему очередной удар, моя реакция была весьма сдержанной.
— Нет, нет, я не могу по телефону, — конспиративным шёпотом надрывался несчастный. — Ведь речь идёт как раз о тех, ну помнишь, которые мне пришлось продавать по дешёвке.
Я поняла, что он говорит о своих долларах, и опрометчиво предложила прийти ко мне и рассказать толком, раз по телефону почему-то нельзя.
Лёлик заявился в тот же день, оторвав меня от каторжной работы в области атомной физики. Был он жутко взволнован, обрамляющая его лицо блонд-бородка предводителя викингов беспокойно металась во все стороны.
— Меня обокрали! — известил он. — Кража со взломом! То есть взлома не было, одна кража. Проникли в квартиру и украли. Наверное, воры, ты как думаешь?
— Нет, марсиане! Что украли-то?
— Все! А какие марсиане?
Вот и попробуй с ним разговаривать нормально!
— Все равно какие. Скажи толком, что у тебя украли? Неужели все? И осталось лишь то, что на тебе?
— На мне этого не было! То есть я не то хотел сказать, а то, что я не носил при себе, оно нормально лежало дома, откуда мне было знать, что они дверь взломают, хотя они и не взломали, а просто отперли, ключом наверное? То есть не ключом, я думаю — отмычкой, а ты что думаешь?
Что я думаю, я ему не сказала, все-таки как-никак я получила неплохое воспитание, и вместо этого вежливо переспросила:
— Что же такое у тебя украли? Что ты держал дома?
Во взгляде Лёлика выразилось безграничное страдание из-за моей непонятливости.
— Как что?! Всю мою валюту! Мою и моего коллеги, ну ты знаешь, он пересылал их жене, чтобы купила запчасти к машине, а я никак не мог ей отдать, ведь она ещё не вернулась из Советского Союза, то есть раз вернулась, но меня тогда не было, и она опять уехала. Она там в длительной служебной командировке, а он не велел тёще отдавать, только жене, вот я и ждал её. И держал их дома. Ну а теперь кража со взломом, то есть взлома не было, только кража, жена с тёщей на ножах, а они хотели машину починить и продать, может, стоит купить, ты как думаешь? Ведь эта машина…
— Стоп! — прервала я, потому что о коллеге, машине, жене и тёще на ножах слышала уже тысячу раз. — Если я тебя правильно поняла, у тебя украли всю твою валюту? Твою и чужую? Сколько всего?
— Я заработал две тысячи четыреста долларов, но перед возвращением из-за границы потратил триста, нет, погоди, двести пятьдесят, нет, все-таки триста, а потом ещё сто пятьдесят…
— Так сколько же ты привёз?
— Потом магнитофон купил, там дешевле, так что ещё сто восемьдесят, хотя были и более дешёвые…
— Ну хорошо, купил магнитофон, сколько у тебя осталось, я спрашиваю?
— Но ведь мне ещё пришлось вот теперь продать, я же тебе говорил, колоссальные убытки…
— Сколько осталось, я спрашиваю?! — заорала я диким голосом.
Лёлик вздрогнул от неожиданности:
— Ты что? Ах да. Тысяча девятьсот.
— А коллега тебе сколько дал? — быстро спросила я, лишая его возможности вновь приняться за свои бесконечные подсчёты и по новой объяснять, почему у него уже нет двух тысяч четырехсот долларов.
— Тысячу пятьсот.
— Значит, всего три тысячи четыреста. Неплохо. А что ещё украли?
— Больше ничего. Мамочка держала в шкафу две с половиной тысячи злотых, так их не тронули. Лежат.
— Ну и прекрасно! А когда это произошло?
— Вчера или позавчера, потому что в воскресенье ещё были, а сегодня уже нет.
— В милицию ты сообщил?
Лёлик перепугался так, что стал заикаться.
— В мили… в милицию? Да ты что? Ведь это же доллары!
Тут я уже перестала сдерживаться, позабыв о своём хорошем воспитании.
— Ну и что с того, что доллары, кретин ты этакий! Ведь они же у тебя законные!
Лёлик вытаращил голубые глазки и принялся молоть какую-то чушь. Миллион раз объясняла я этому недоделанному, что его доллары совершенно легальные, что он заработал их за границей честным трудом, что на родину привёз с соблюдением всех правил — вписал в таможенную декларацию, предъявил на границе, уплатил налог. Более легальных долларов вообще не может быть! И все мои объяснения пошли псу под хвост: до Лёлика ничегошеньки не доходило. Вот и сейчас он попеременно то заламывал руки, то драл бороду в приступе отчаяния.
Наконец он выговорил:
— Но ведь я… Но ведь я же работал в ФРГ!
— Шпионом?
— Да нет, ты что? Шпионом я не умею.
Что правда, то правда. Из него такой же шпион, как танцор из паралитика.
— Я не работал шпионом, ты же знаешь, я работал в учреждении.
— Знаю, в международном научно-исследовательском строительном институте. И не только я знаю, это и в твоём паспорте записано, и все, кому положено, знают.
— Так почему же шпионом? — спросил он с миной смертельно озадаченного барана.
— Вот и подумай сам, — уклонилась я от ответа на поставленный бараном вопрос. — У тебя бьшо легально нажитое имущество. Его похитили. Значит, надо немедленно сообщить в милицию!
— Ну да, а они станут спрашивать, откуда у меня доллары…
— …а ты им скажешь! И даже докажешь на бумаге!
— Ну да, а у меня были ещё доллары коллеги… Прицепятся, что я их незаконно привёз.
— Нашими таможенными правилами не возбраняется привозить в страну валюту. Вывозить воспрещается, а не ввозить. Ты их в декларацию вписал, когда ввозил?
— Вписал. Но вписал все вместе, как свои…
— Попробовал бы вписать как чужие! То, что ввозишь, — твоё, и кому какое дело до этого? Каждому понятно, что нижнюю юбку ты везёшь не себе, а мамочке, но ты же не пишешь, что она чужая? Главное, доллары ты провёз легально и приобрёл их законно.
— А вот недавно я часть продал…
— А ты не говори об этом, просто потерял, и все тут. Тебе сразу поверят, не сомневайся! Перестань ломаться и звони в милицию!
— А что это даст?
— Не знаю, может, у них уже не первый случай кражи со взломом.
— Взлома не было, просто отперли дверь, наверное отмычкой… И вошли в квартиру.
— А хоть бы и на слоне въехали! Какое это имеет значение? Главное — милиция отыщет вора, а ты получишь своё добро.
Мы оба немного успокоились. Лёлик перестал рвать на себе волосы, а я заинтересовалась подробностями случившегося.
— Где ты их держал?
— В конверте, знаешь, есть такие небольшие конверты, то есть я держал их в двух конвертах, в одном были мои, а в другом — его…
— А конверты где лежали?
— Они не лежали, они стояли. На книжной полке, за книгами.
— У вас всегда кто-нибудь есть дома?
— Нет, мамочка работает и я тоже, вчера нас не было дома часа два, попеременно не было, то есть не так, попеременно мы были дома, а позавчера нас не было дольше. Я надеялся, ты что-нибудь придумаешь.
— Я и придумала — сообщи в милицию. Они знают, как искать, поговорят с людьми, может, кто и заметил что-нибудь. Жаль, тебя не убили, тогда бы они искали энергичнее, — добавила я безжалостно.
— Конечно, жаль, — грустно согласился Лёлик. — Но меня не было дома.
— Послушай, а как ты узнал, что конвертов уже нет? Тебя будто кто толкнул, верно?
— Никто меня не толкал. Я сам вынул толстый словарь, за которым они стояли, и посмотрел туда, а за ним ничего нет. Должно быть, а нет. Тогда я заглянул за другие книги, может, они там, но и там не было. Мы с мамочкой перерыли всю квартиру. Мамочка очень расстроилась. Послушай, а может, ты могла бы… Может, ты бы могла… Ты, может быть, могла бы…
Я бы, может, и могла, да вовремя вспомнила, что имею дело с Лёликом, и возможно, завтра же этот чёртов конверт обнаружится в совершенно неожиданном месте, а я буду выглядеть дура дурой. Э нет, ничего я не могла бы!
— Лучше поезжай прямо сейчас в Главное управление милиции. Если окажется, что такими вещами занимаются районные отделения, тебя туда и направят, но не исключено, что три с половиной тысячи долларов покажутся им достаточно серьёзной суммой и они сами займутся твоим делом. Перестань канючить и немедленно отправляйся!
Не прошло и двух часов, как ценой сверхчеловеческих усилий мне удалось убедить Лёлика. Убедила я его в том, что он скрывает преступное деяние, а сокрытие преступного деяния является ещё большим преступлением. Никакие другие идиотские аргументы не приходили мне в голову, а давно было известно, что рациональные доводы на Лёлика не действуют. От моих доводов он одурел окончательно и подчинился.
Сразу же на следующий день мне позвонил некий капитан Ружевич из Главного управления милиции и попросил зайти к нему.
Этого следовало ожидать. Как только трепещущий Лёлик отправился заявлять кому следует, я поняла, что сделала очередную глупость из любви к ближнему. Теперь я обязательно окажусь у милиции под подозрением и мне не избежать с ней непосредственного контакта. Доллары мог украсть лишь тот, кто знал об их существовании, а я знала. Более того, их ещё не было, а я уже знала, что они будут! Может, в другое время визит в Главное управление милиции и доставил бы мне удовольствие, но сейчас я была очень занята своей повестью и мне было не до развлечений.
В управление Лёлик с присущим ему талантом попал в самое неподходящее время. Капитан Ружевич и его помощник поручик Петшак по уши закопались в на редкость гнусном деле — изматывающем все силы, безнадёжно тянущемся как резина, с кошмарным количеством пьянчуг. Прямо скажем, милиции не привыкать общаться со злоупотребляющими алкоголем преступниками, жертвами и свидетелями, но на сей раз это было нечто невообразимое. И правонарушители, и дающие свидетельские показания — все как один давали показания, будучи в стельку, вдребезги пьяными. По страницам дела волнами перекатывались целые океаны спиртных напитков, от которых капитана с поручиком уже давно мутило. Несколько недель они кропотливо продирались сквозь дремучие, зловонные заросли пьяных бредней, на каждом шагу встречая белых мышек, чёртиков, нетопырей и даже большую чёрную свинью, постоянно фигурирующую в показаниях главного свидетеля. Капитана эта свинья особенно угнетала.
И вот когда вконец замотанные капитан с поручиком в который уже раз констатировали, что их подопечные, протрезвев, несли ещё более дикий вздор, чем в пьяном виде, им позвонили из бюро пропусков.
— Гражданин Кароль Рокош явился с заявлением о краже со взломом. Настаивает, что в его деле компетентно лишь наше управление. Похоже, нервничает.
Капитан уже открыл было рот, чтобы направить гражданина Рокоша в отделение милиции по месту жительства, как в голове его мелькнула мысль — а вдруг этот Рокош нормальный, непьющий гражданин? Так хотелось хоть ненадолго вырваться из алкогольного омута, позабыть о чёрной свинье. Изменив первоначальное намерение, он бросил в трубку:
— Хорошо, пришлите. — И, собрав разбросанные по столу материалы пьяного дела, сказал поручику:
— Пока спрячь это. Сделаем перерыв. Свинопаса придётся допросить ещё раз. Мне надо передохнуть.
— А что случилось? — поинтересовался поручик, с энтузиазмом запихивая папки в шкаф.
— Понятия не имею, какая-то кража со взломом.
— И сразу к нам? Районные уже мух не ловят.
— Радоваться надо, что к нам. Это стадо алкашей у меня уже в печёнках сидит, мне даже начинает казаться, что и следователи были под мухой. Ну скажи, пожалуйста, зачем записывать такие вещи… Где оно? А, вот: «Свидетель не мог видеть квитанции, так как на ней сидела птичка с розовым оперением». Спятить можно!
— В той квартире была канарейка, — неосторожно заметил скрупулёзный поручик. Капитан в ответ лишь с подозрением взглянул на него и постучал пальцем по лбу.
— Где же этот обворованный гражданин?
Заблудившийся в коридорах управления и чуть живой от страха Лёлик нашёл наконец нужную комнату. Войдя в неё, он увидел сидящего за столом лысоватого мужчину с добродушным выражением лица. Мужчина внимательно смотрел на Лёлика, что, без всякого сомнения, сулило последнему нечто ужасное.
— Слушаю вас, — ободряюще сказал капитан, видя, что посетитель говорить не собирается, и очень удивился, услышав в ответ отчётливое громкое щёлканье зубами.
Лёлик переживал невообразимые муки, ибо природная робость изо всех сил сопротивлялась желанию вернуть утраченную валюту. Сообщению о краже никак не удавалось протиснуться сквозь сжатое страхом горло. Пытаясь что-то сказать и одновременно в зародыше задушить крамольную информацию, он только стонал и щёлкал зубами, в панике прикидывая, не лучше ли бежать, пока не поздно. Нет, лучше не бежать, тогда уж точно посадят.
Прошло немало времени, прежде чем он, трясясь и заикаясь, решился изложить, с чем пришёл. С трудом уловив суть заявления нервного посетителя и поняв, что речь идёт о хищении крупной суммы долларов, капитан счёл необходимым его запротоколировать. Вид официального бланка напугал Лёлика ещё больше, если это только возможно.
Ну и, ясное дело, первой особой, которая знала о существовании Леликовых долларов, оказалась я. Следующим был Мартин. На этом Лёлик застопорился. Как ни старался, больше он не мог вспомнить никого, кому было известно о его долларах, и вообще больше никого в жизни не встречал, только нас с Мартином.
Капитан не знал лично ни Мартина, ни меня, из хаотичных показаний Лёлика всплыл и в сознании капитана утвердился образ молодого хулигана, который беззастенчиво грабил своих ближних, а также аморальной коварной авантюристки неопределённого возраста, которая ловко пользуется наивностью и простодушием честных людей, проникая в их души и квартиры. С интересом выслушав сообщение Лёлика, капитан с поручиком пришли к выводу, что дело его простое и лёгкое, можно сказать, отдых, ниспосланный им небесами за адский труд в алкогольном сериале.
Когда Лёлик на полусогнутых покинул наконец грозное учреждение, капитан, радостно потирая руки, обратился к помощнику:
— Послушай, Михалек, ты возьмёшь на себя дом, посмотришь для порядка, что и как, поговоришь с дворником, соседями, мамочкой. Так, на всякий случай. Я же займусь его «друзьями». Вызову их сюда. Думаю, дня через три мы с этим дельцем управимся. Сумма немаленькая, верно?
— А может, стоит сразу произвести у них обыск? А то спохватятся и перепрячут.
— Такие пройдохи уже наверняка спрятали. Да ты не сомневайся, найдём! Но сначала я с ними побеседую. Так что давай отправляйся прямо сейчас, а я позвоню им.
Вот так я оказалась в Главном управлении милиции. Капитан записал мои анкетные данные, впился в меня испытующим взором, вздохнул и задумался. Я терпеливо ожидала, не сомневаясь, что речь пойдёт о Леликовых долларах.
— Что вы делали девятнадцатого? — выстрелил капитан каверзным вопросом и худшего не мог придумать. Откуда, черт побери, мне знать, что я делала девятнадцатого? С укором взглянув на него, я извлекла из сумки свою записную книжку и, полистав её, информировала представителя власти:
— Девятнадцатого был вторник. Желаете подробно, с утра до вечера?
— Если для вас не составит труда, то также и с вечера до утра. Подробно.
Ах, желаете подробно? Ну что ж, извольте. И я осчастливила его подробнейшим репортажем, из которого он должен был понять, с каким на редкость работящим и трудолюбивым человеком имеет дело. Из чистого альтруизма я назвала ему также фамилии и телефоны свидетелей, которые могли видеть меня между двенадцатью и тремя в тот роковой вторник, ибо как раз в указанное время у Лёлика никого не было дома. Единственным пробелом в моем алиби был короткий визит в универмаг. Очень не хотелось обрекать любимую милицию на ненужные хлопоты. Знать бы заранее, уж я бы выкинула в универмаге такое, что позволило бы его персоналу запомнить меня.
Капитан молча слушал, что-то изредка записывая. Велел перечислить приобретённые мной в универмаге товары. Я перечислила.
— Ну хорошо, — сказал он, подумав. — А что вы делали накануне, в понедельник?
С понедельником было хуже. В понедельник я устроила себе ответственную головомойку с кучей дополнительных процедур, из-за которых семь часов голова была замотана полотенцем. Ясное дело, в полотенце я старалась никому не показываться, и на улице меня никто не встретил. Однако несколько человек звонили домой, и, кроме того, ко мне забегал за солью рабочий класс. В квартире соседей происходил ремонт, и в обеденное время ко мне зашёл за солью один из специалистов, кажется, слесарь-водопроводчик. Он с любопытством разглядывал меня, ибо голубой махровый халат и оранжевое полотенце создавали интересную цветовую гамму.
— Эти рабочие ещё там? — заинтересовался капитан.
— Не знаю. Наверное, кончили, сегодня я их не слышала.
Известие капитана огорчило, и он опять задумался, а подумав, со вздохом спросил:
— Знаете ли вы Кароля Рокоша?
Я обрадовалась, что мы наконец-то начинаем говорить о деле.
— Разумеется, знаю. Догадываюсь, что меня вызвали из-за него. Как только выпихнула его в милицию, сразу подумала, что подозрения…
— Ах, вы догадываетесь? А может, признаетесь, что знали о наличии у него долларов?
— Ещё бы не знать! Он только о них и говорил!
— Тогда вспомните, пожалуйста, кому о них говорили вы.
Разумеется, я и сама уже думала об этом. Ещё вчера, поняв, что из-за Лёлика влипла в долларовую афёру, постаралась припомнить все, так или иначе связанное с нею. И получилось, что о них я никому не говорила. Даже если и жаловалась своим знакомым в сердцах на беспросветную Леликову тупость, имени его никогда не называла. А уж о его долларах и вовсе не заикалась, ибо не они делали из Лёлика уникума. Все это я изложила капитану и прибавила:
— Для меня не подлежит сомнению, что для собственного блага следовало бы дать объявление в газете о Леликовых долларах, делая его фамилию и адрес достоянием широкой общественности. Но я объявления не дала, и теперь ничем делу не поможешь.
— А у вас самой нет никаких соображений насчёт того, кто бы это мог сделать?
— Абсолютно никаких. Среди моих знакомых ни одной подходящей кандидатуры.
Через несколько дней сын сказал мне, что пан Бартоломей махнул рукой на убытки и не намерен сообщать в милицию о краже. Дело заглохло.
* * *
В Саксонском саду я оказалась случайно. Проезжая по Крулевской улице, вспомнила, что здесь работает один мой знакомый, у которого жена — химик, а я как раз решала проблему преобразования химических соединений путём изменения атомной структуры вещества с помощью космических лучей, воздействующих на маленькую штучку с дном. Зайдя на работу к знакомому, я узнала, что он только что вышел, чтобы встретиться с женой у фонтана в Саксонском саду. Я обрадовалась и помчалась в сад, надеясь застать там их обоих.Ни знакомого, ни его жены я в саду не нашла, зато увидела там Доната и Павла. Они шли по аллейке плечом к плечу, но друг с другом не разговаривали и вообще выглядели так, что во мне зародилась какая-то неясная мысль о поединке — вот в ожесточённом молчании они ищут подходящее безлюдное местечко, там отмерят десять шагов, и… раздадутся выстрелы. Эта тревожная мысль даже заставила меня остановиться и с беспокойством оглядеться по сторонам.
Саксонский сад был совершенно безлюден в эту пору, только на одной из скамеек сидели двое мужчин. Донат и Павел шли как раз в том направлении, причём оба несли под мышкой что-то такое, что мне и внушило мысль о поединке, очень уж оно походило на ящик с пистолетами, как я себе его представляю.
Приближаясь к скамейке, они ускорили шаг, причём сделали это удивительно согласованно, хотя по-прежнему не общались друг с другом. Поравнявшись со скамейкой, оба, как по команде, отвернули головы и, печатая шаг, промаршировали мимо, напряжённо вглядываясь в противоположную сторону. Заинтригованная, я посмотрела туда же, но ничего интересного не увидела — обыкновенные декоративные кусты, и все. Что же они там такое высматривали?
Пройдя несколько метров, Павел и Донат сбавили темп, нормальным шагом прошли до конца аллейки и исчезли за её поворотом. Я немного постояла, а потом, не торопясь, двинулась по саду, высматривая своего знакомого с женой. И вдруг опять показались Павел и Донат. Они шли обратно, опять глядя в пространство перед собой, с каменными лицами, не говоря ни слова друг другу. Я приостановилась. По мере приближения к скамейке они опять стали развивать скорость, а перед скамейкой вновь прошли маршевым шагом, отвернув головы на девяносто градусов и напряжённо глядя на вышеупомянутые кусты. А потом опять сбавили скорость и, уже нормальным шагом дойдя до поворота аллейки, исчезли.
Я прошла в том же направлении и увидела за кустами Баську, возле которой остановились Павел и Донат. Вела себя Баська странно. Топая ногами, она жестом архангела с огненным мечом явно гнала их обратно к несчастной скамейке. Черт знает что такое!
Не успела я переварить увиденное, как представление повторилось в той же последовательности. Не иначе как в декоративных кустах что-то было… Вот в четвёртый раз Павел с Донатом появились на аллейке — нормальный шаг, ускорение, маршевый шаг с энергичным поворотом головы, снижение скорости, исчезновение.
После того как они в четвёртый раз продефилировали таким образом перед скамейкой, сидящие на ней мужчины сорвались с места и панической рысью кинулись к выходу из сада. Ничего удивительного, я бы тоже не выдержала, если бы подобное происходило перед моим носом. Пробегая мимо, они бросили на меня внимательный и вроде недружелюбный взгляд, я обернулась, глядя им вслед, они почему-то тоже обернулись. Один из них был лысый и длинноносый, второй — маленький и толстый, с торчащими как у ежа рыжими волосиками и красным злым лицом. От него у меня зарябило в глазах, может, ещё и потому, что из-под пиджака у него алел ядовитым цветом ослепительной яркости свитер.
Донат, Павел и Баська бесследно исчезли. Я все-таки не выдержала, пробралась к декоративным кустам, внимательно их обследовала и ничего необычного в них не нашла. Ни цветка, ни птички, ни гнёздышка, ну ровным счётом ничего! Даже мусора особого не было. И чем такие кусты могли привлечь внимание — непонятно. Надо будет обязательно спросить. Но тут я вспомнила о знакомом с женой, кинулась их искать, а когда на следующий день позвонила Баське, чтобы выяснить загадку, не застала никого дома. Позвонила через день — то же самое. В последующие дни я вспоминала, что надо бы позвонить Баське с Павлом, но вспоминала в основном около двух часов ночи — не очень подходящее время для расспросов, а потом загадка вылетела из головы под напором других событий. Очередной физик-ядерщик оказался ангельски терпеливым. Жил он, правда, в Залесье, но, раз уж судьба послала мне ангела, я, невзирая на трудности пути, ездила туда, как на службу. Рытвины и ухабы, грязь и распутица — все мне было нипочём. Я даже подумала, что стоит, пожалуй, в знак благодарности хоть немного привести в порядок дорогу к его дому, найти для этого свободное время, но отказалась и от этой мысли, и вообще от поездок в Залесье, так как к моей машине стал проявлять излишний интерес некий индивид с внешностью хулигана. Не исключено, что его нанял сам физик.
* * *
Следующее звено в цепи странных явлений предстало в особе Лёлика.Лёлик — один из тех несуразных вечных недорослей, которые так никогда и не становятся взрослыми. Основным жизненным предназначением этого недотёпы с невинными голубыми глазками сиротки Марыси было портить жизнь своим близким. Опорой же в земной юдоли он неизвестно почему избрал меня.
Сто раз проклинала я себя за то, что однажды, не иначе как в приступе полного умственного затмения, свела его с одним знакомым, которому срочно требовалась некоторая сумма денег на короткий срок. Не отдавая себе отчёта в том, к каким последствиям это приведёт, я пригласила их обоих к себе познакомиться и совершить сделку, поскольку у Лёлика деньги были.
Пришли, познакомились, совершили. Речь шла о жалкой сумме в десять тысяч злотых. У Лёлика они действительно были, но, как оказалось, лежали на пятипроцентном вкладе в сберкассе; знакомый высчитал, сколько Лёлик потеряет за месяц, если снимет десять тысяч, получилось около пятидесяти злотых. Он обязался через месяц вернуть Лёлику десять тысяч и ещё пятьдесят злотых, и все было бы хорошо, но через пять дней Лёлик вдруг решил, что эти деньги ему срочно нужны — то ли заплатить за комнату, которую он может снять на длительный срок у выезжающих за границу, то ли за машину, я так и не поняла из его хаотичных стенаний, в общем, без десяти тысяч — ему просто зарез! Десяти тысяч у меня не было, я чувствовала себя виноватой и перед Лёликом, и перед знакомым, сколько нервов мне все это стоило — представить невозможно, а в результате оба имели ко мне претензии. Дело закончилось всеобщим недовольством, знакомый чуть не спятил, собирая по своим знакомым для Лёлика десять тысяч, а Лёлик ныл и канючил, что понёс колоссальные убытки, пятьдесят злотых были спорными, а ему пришлось срочно продать немного долларов (хотя уж тут мы со знакомым были ни при чем) по исключительно низкой цене, а если бы не спешил, то получил бы за них на двести пятьдесят злотых больше, а может, даже и триста злотых, другими словами, судьба нанесла ему чрезвычайно болезненный удар, и вот так всю жизнь.
После этого я поклялась больше никогда, ни за какие сокровища в мире не иметь с ним дела.
Вот почему, когда позвонил Лёлик и загробным голосом известил, что судьба нанесла ему очередной удар, моя реакция была весьма сдержанной.
— Нет, нет, я не могу по телефону, — конспиративным шёпотом надрывался несчастный. — Ведь речь идёт как раз о тех, ну помнишь, которые мне пришлось продавать по дешёвке.
Я поняла, что он говорит о своих долларах, и опрометчиво предложила прийти ко мне и рассказать толком, раз по телефону почему-то нельзя.
Лёлик заявился в тот же день, оторвав меня от каторжной работы в области атомной физики. Был он жутко взволнован, обрамляющая его лицо блонд-бородка предводителя викингов беспокойно металась во все стороны.
— Меня обокрали! — известил он. — Кража со взломом! То есть взлома не было, одна кража. Проникли в квартиру и украли. Наверное, воры, ты как думаешь?
— Нет, марсиане! Что украли-то?
— Все! А какие марсиане?
Вот и попробуй с ним разговаривать нормально!
— Все равно какие. Скажи толком, что у тебя украли? Неужели все? И осталось лишь то, что на тебе?
— На мне этого не было! То есть я не то хотел сказать, а то, что я не носил при себе, оно нормально лежало дома, откуда мне было знать, что они дверь взломают, хотя они и не взломали, а просто отперли, ключом наверное? То есть не ключом, я думаю — отмычкой, а ты что думаешь?
Что я думаю, я ему не сказала, все-таки как-никак я получила неплохое воспитание, и вместо этого вежливо переспросила:
— Что же такое у тебя украли? Что ты держал дома?
Во взгляде Лёлика выразилось безграничное страдание из-за моей непонятливости.
— Как что?! Всю мою валюту! Мою и моего коллеги, ну ты знаешь, он пересылал их жене, чтобы купила запчасти к машине, а я никак не мог ей отдать, ведь она ещё не вернулась из Советского Союза, то есть раз вернулась, но меня тогда не было, и она опять уехала. Она там в длительной служебной командировке, а он не велел тёще отдавать, только жене, вот я и ждал её. И держал их дома. Ну а теперь кража со взломом, то есть взлома не было, только кража, жена с тёщей на ножах, а они хотели машину починить и продать, может, стоит купить, ты как думаешь? Ведь эта машина…
— Стоп! — прервала я, потому что о коллеге, машине, жене и тёще на ножах слышала уже тысячу раз. — Если я тебя правильно поняла, у тебя украли всю твою валюту? Твою и чужую? Сколько всего?
— Я заработал две тысячи четыреста долларов, но перед возвращением из-за границы потратил триста, нет, погоди, двести пятьдесят, нет, все-таки триста, а потом ещё сто пятьдесят…
— Так сколько же ты привёз?
— Потом магнитофон купил, там дешевле, так что ещё сто восемьдесят, хотя были и более дешёвые…
— Ну хорошо, купил магнитофон, сколько у тебя осталось, я спрашиваю?
— Но ведь мне ещё пришлось вот теперь продать, я же тебе говорил, колоссальные убытки…
— Сколько осталось, я спрашиваю?! — заорала я диким голосом.
Лёлик вздрогнул от неожиданности:
— Ты что? Ах да. Тысяча девятьсот.
— А коллега тебе сколько дал? — быстро спросила я, лишая его возможности вновь приняться за свои бесконечные подсчёты и по новой объяснять, почему у него уже нет двух тысяч четырехсот долларов.
— Тысячу пятьсот.
— Значит, всего три тысячи четыреста. Неплохо. А что ещё украли?
— Больше ничего. Мамочка держала в шкафу две с половиной тысячи злотых, так их не тронули. Лежат.
— Ну и прекрасно! А когда это произошло?
— Вчера или позавчера, потому что в воскресенье ещё были, а сегодня уже нет.
— В милицию ты сообщил?
Лёлик перепугался так, что стал заикаться.
— В мили… в милицию? Да ты что? Ведь это же доллары!
Тут я уже перестала сдерживаться, позабыв о своём хорошем воспитании.
— Ну и что с того, что доллары, кретин ты этакий! Ведь они же у тебя законные!
Лёлик вытаращил голубые глазки и принялся молоть какую-то чушь. Миллион раз объясняла я этому недоделанному, что его доллары совершенно легальные, что он заработал их за границей честным трудом, что на родину привёз с соблюдением всех правил — вписал в таможенную декларацию, предъявил на границе, уплатил налог. Более легальных долларов вообще не может быть! И все мои объяснения пошли псу под хвост: до Лёлика ничегошеньки не доходило. Вот и сейчас он попеременно то заламывал руки, то драл бороду в приступе отчаяния.
Наконец он выговорил:
— Но ведь я… Но ведь я же работал в ФРГ!
— Шпионом?
— Да нет, ты что? Шпионом я не умею.
Что правда, то правда. Из него такой же шпион, как танцор из паралитика.
— Я не работал шпионом, ты же знаешь, я работал в учреждении.
— Знаю, в международном научно-исследовательском строительном институте. И не только я знаю, это и в твоём паспорте записано, и все, кому положено, знают.
— Так почему же шпионом? — спросил он с миной смертельно озадаченного барана.
— Вот и подумай сам, — уклонилась я от ответа на поставленный бараном вопрос. — У тебя бьшо легально нажитое имущество. Его похитили. Значит, надо немедленно сообщить в милицию!
— Ну да, а они станут спрашивать, откуда у меня доллары…
— …а ты им скажешь! И даже докажешь на бумаге!
— Ну да, а у меня были ещё доллары коллеги… Прицепятся, что я их незаконно привёз.
— Нашими таможенными правилами не возбраняется привозить в страну валюту. Вывозить воспрещается, а не ввозить. Ты их в декларацию вписал, когда ввозил?
— Вписал. Но вписал все вместе, как свои…
— Попробовал бы вписать как чужие! То, что ввозишь, — твоё, и кому какое дело до этого? Каждому понятно, что нижнюю юбку ты везёшь не себе, а мамочке, но ты же не пишешь, что она чужая? Главное, доллары ты провёз легально и приобрёл их законно.
— А вот недавно я часть продал…
— А ты не говори об этом, просто потерял, и все тут. Тебе сразу поверят, не сомневайся! Перестань ломаться и звони в милицию!
— А что это даст?
— Не знаю, может, у них уже не первый случай кражи со взломом.
— Взлома не было, просто отперли дверь, наверное отмычкой… И вошли в квартиру.
— А хоть бы и на слоне въехали! Какое это имеет значение? Главное — милиция отыщет вора, а ты получишь своё добро.
Мы оба немного успокоились. Лёлик перестал рвать на себе волосы, а я заинтересовалась подробностями случившегося.
— Где ты их держал?
— В конверте, знаешь, есть такие небольшие конверты, то есть я держал их в двух конвертах, в одном были мои, а в другом — его…
— А конверты где лежали?
— Они не лежали, они стояли. На книжной полке, за книгами.
— У вас всегда кто-нибудь есть дома?
— Нет, мамочка работает и я тоже, вчера нас не было дома часа два, попеременно не было, то есть не так, попеременно мы были дома, а позавчера нас не было дольше. Я надеялся, ты что-нибудь придумаешь.
— Я и придумала — сообщи в милицию. Они знают, как искать, поговорят с людьми, может, кто и заметил что-нибудь. Жаль, тебя не убили, тогда бы они искали энергичнее, — добавила я безжалостно.
— Конечно, жаль, — грустно согласился Лёлик. — Но меня не было дома.
— Послушай, а как ты узнал, что конвертов уже нет? Тебя будто кто толкнул, верно?
— Никто меня не толкал. Я сам вынул толстый словарь, за которым они стояли, и посмотрел туда, а за ним ничего нет. Должно быть, а нет. Тогда я заглянул за другие книги, может, они там, но и там не было. Мы с мамочкой перерыли всю квартиру. Мамочка очень расстроилась. Послушай, а может, ты могла бы… Может, ты бы могла… Ты, может быть, могла бы…
Я бы, может, и могла, да вовремя вспомнила, что имею дело с Лёликом, и возможно, завтра же этот чёртов конверт обнаружится в совершенно неожиданном месте, а я буду выглядеть дура дурой. Э нет, ничего я не могла бы!
— Лучше поезжай прямо сейчас в Главное управление милиции. Если окажется, что такими вещами занимаются районные отделения, тебя туда и направят, но не исключено, что три с половиной тысячи долларов покажутся им достаточно серьёзной суммой и они сами займутся твоим делом. Перестань канючить и немедленно отправляйся!
Не прошло и двух часов, как ценой сверхчеловеческих усилий мне удалось убедить Лёлика. Убедила я его в том, что он скрывает преступное деяние, а сокрытие преступного деяния является ещё большим преступлением. Никакие другие идиотские аргументы не приходили мне в голову, а давно было известно, что рациональные доводы на Лёлика не действуют. От моих доводов он одурел окончательно и подчинился.
Сразу же на следующий день мне позвонил некий капитан Ружевич из Главного управления милиции и попросил зайти к нему.
Этого следовало ожидать. Как только трепещущий Лёлик отправился заявлять кому следует, я поняла, что сделала очередную глупость из любви к ближнему. Теперь я обязательно окажусь у милиции под подозрением и мне не избежать с ней непосредственного контакта. Доллары мог украсть лишь тот, кто знал об их существовании, а я знала. Более того, их ещё не было, а я уже знала, что они будут! Может, в другое время визит в Главное управление милиции и доставил бы мне удовольствие, но сейчас я была очень занята своей повестью и мне было не до развлечений.
В управление Лёлик с присущим ему талантом попал в самое неподходящее время. Капитан Ружевич и его помощник поручик Петшак по уши закопались в на редкость гнусном деле — изматывающем все силы, безнадёжно тянущемся как резина, с кошмарным количеством пьянчуг. Прямо скажем, милиции не привыкать общаться со злоупотребляющими алкоголем преступниками, жертвами и свидетелями, но на сей раз это было нечто невообразимое. И правонарушители, и дающие свидетельские показания — все как один давали показания, будучи в стельку, вдребезги пьяными. По страницам дела волнами перекатывались целые океаны спиртных напитков, от которых капитана с поручиком уже давно мутило. Несколько недель они кропотливо продирались сквозь дремучие, зловонные заросли пьяных бредней, на каждом шагу встречая белых мышек, чёртиков, нетопырей и даже большую чёрную свинью, постоянно фигурирующую в показаниях главного свидетеля. Капитана эта свинья особенно угнетала.
И вот когда вконец замотанные капитан с поручиком в который уже раз констатировали, что их подопечные, протрезвев, несли ещё более дикий вздор, чем в пьяном виде, им позвонили из бюро пропусков.
— Гражданин Кароль Рокош явился с заявлением о краже со взломом. Настаивает, что в его деле компетентно лишь наше управление. Похоже, нервничает.
Капитан уже открыл было рот, чтобы направить гражданина Рокоша в отделение милиции по месту жительства, как в голове его мелькнула мысль — а вдруг этот Рокош нормальный, непьющий гражданин? Так хотелось хоть ненадолго вырваться из алкогольного омута, позабыть о чёрной свинье. Изменив первоначальное намерение, он бросил в трубку:
— Хорошо, пришлите. — И, собрав разбросанные по столу материалы пьяного дела, сказал поручику:
— Пока спрячь это. Сделаем перерыв. Свинопаса придётся допросить ещё раз. Мне надо передохнуть.
— А что случилось? — поинтересовался поручик, с энтузиазмом запихивая папки в шкаф.
— Понятия не имею, какая-то кража со взломом.
— И сразу к нам? Районные уже мух не ловят.
— Радоваться надо, что к нам. Это стадо алкашей у меня уже в печёнках сидит, мне даже начинает казаться, что и следователи были под мухой. Ну скажи, пожалуйста, зачем записывать такие вещи… Где оно? А, вот: «Свидетель не мог видеть квитанции, так как на ней сидела птичка с розовым оперением». Спятить можно!
— В той квартире была канарейка, — неосторожно заметил скрупулёзный поручик. Капитан в ответ лишь с подозрением взглянул на него и постучал пальцем по лбу.
— Где же этот обворованный гражданин?
Заблудившийся в коридорах управления и чуть живой от страха Лёлик нашёл наконец нужную комнату. Войдя в неё, он увидел сидящего за столом лысоватого мужчину с добродушным выражением лица. Мужчина внимательно смотрел на Лёлика, что, без всякого сомнения, сулило последнему нечто ужасное.
— Слушаю вас, — ободряюще сказал капитан, видя, что посетитель говорить не собирается, и очень удивился, услышав в ответ отчётливое громкое щёлканье зубами.
Лёлик переживал невообразимые муки, ибо природная робость изо всех сил сопротивлялась желанию вернуть утраченную валюту. Сообщению о краже никак не удавалось протиснуться сквозь сжатое страхом горло. Пытаясь что-то сказать и одновременно в зародыше задушить крамольную информацию, он только стонал и щёлкал зубами, в панике прикидывая, не лучше ли бежать, пока не поздно. Нет, лучше не бежать, тогда уж точно посадят.
Прошло немало времени, прежде чем он, трясясь и заикаясь, решился изложить, с чем пришёл. С трудом уловив суть заявления нервного посетителя и поняв, что речь идёт о хищении крупной суммы долларов, капитан счёл необходимым его запротоколировать. Вид официального бланка напугал Лёлика ещё больше, если это только возможно.
Ну и, ясное дело, первой особой, которая знала о существовании Леликовых долларов, оказалась я. Следующим был Мартин. На этом Лёлик застопорился. Как ни старался, больше он не мог вспомнить никого, кому было известно о его долларах, и вообще больше никого в жизни не встречал, только нас с Мартином.
Капитан не знал лично ни Мартина, ни меня, из хаотичных показаний Лёлика всплыл и в сознании капитана утвердился образ молодого хулигана, который беззастенчиво грабил своих ближних, а также аморальной коварной авантюристки неопределённого возраста, которая ловко пользуется наивностью и простодушием честных людей, проникая в их души и квартиры. С интересом выслушав сообщение Лёлика, капитан с поручиком пришли к выводу, что дело его простое и лёгкое, можно сказать, отдых, ниспосланный им небесами за адский труд в алкогольном сериале.
Когда Лёлик на полусогнутых покинул наконец грозное учреждение, капитан, радостно потирая руки, обратился к помощнику:
— Послушай, Михалек, ты возьмёшь на себя дом, посмотришь для порядка, что и как, поговоришь с дворником, соседями, мамочкой. Так, на всякий случай. Я же займусь его «друзьями». Вызову их сюда. Думаю, дня через три мы с этим дельцем управимся. Сумма немаленькая, верно?
— А может, стоит сразу произвести у них обыск? А то спохватятся и перепрячут.
— Такие пройдохи уже наверняка спрятали. Да ты не сомневайся, найдём! Но сначала я с ними побеседую. Так что давай отправляйся прямо сейчас, а я позвоню им.
Вот так я оказалась в Главном управлении милиции. Капитан записал мои анкетные данные, впился в меня испытующим взором, вздохнул и задумался. Я терпеливо ожидала, не сомневаясь, что речь пойдёт о Леликовых долларах.
— Что вы делали девятнадцатого? — выстрелил капитан каверзным вопросом и худшего не мог придумать. Откуда, черт побери, мне знать, что я делала девятнадцатого? С укором взглянув на него, я извлекла из сумки свою записную книжку и, полистав её, информировала представителя власти:
— Девятнадцатого был вторник. Желаете подробно, с утра до вечера?
— Если для вас не составит труда, то также и с вечера до утра. Подробно.
Ах, желаете подробно? Ну что ж, извольте. И я осчастливила его подробнейшим репортажем, из которого он должен был понять, с каким на редкость работящим и трудолюбивым человеком имеет дело. Из чистого альтруизма я назвала ему также фамилии и телефоны свидетелей, которые могли видеть меня между двенадцатью и тремя в тот роковой вторник, ибо как раз в указанное время у Лёлика никого не было дома. Единственным пробелом в моем алиби был короткий визит в универмаг. Очень не хотелось обрекать любимую милицию на ненужные хлопоты. Знать бы заранее, уж я бы выкинула в универмаге такое, что позволило бы его персоналу запомнить меня.
Капитан молча слушал, что-то изредка записывая. Велел перечислить приобретённые мной в универмаге товары. Я перечислила.
— Ну хорошо, — сказал он, подумав. — А что вы делали накануне, в понедельник?
С понедельником было хуже. В понедельник я устроила себе ответственную головомойку с кучей дополнительных процедур, из-за которых семь часов голова была замотана полотенцем. Ясное дело, в полотенце я старалась никому не показываться, и на улице меня никто не встретил. Однако несколько человек звонили домой, и, кроме того, ко мне забегал за солью рабочий класс. В квартире соседей происходил ремонт, и в обеденное время ко мне зашёл за солью один из специалистов, кажется, слесарь-водопроводчик. Он с любопытством разглядывал меня, ибо голубой махровый халат и оранжевое полотенце создавали интересную цветовую гамму.
— Эти рабочие ещё там? — заинтересовался капитан.
— Не знаю. Наверное, кончили, сегодня я их не слышала.
Известие капитана огорчило, и он опять задумался, а подумав, со вздохом спросил:
— Знаете ли вы Кароля Рокоша?
Я обрадовалась, что мы наконец-то начинаем говорить о деле.
— Разумеется, знаю. Догадываюсь, что меня вызвали из-за него. Как только выпихнула его в милицию, сразу подумала, что подозрения…
— Ах, вы догадываетесь? А может, признаетесь, что знали о наличии у него долларов?
— Ещё бы не знать! Он только о них и говорил!
— Тогда вспомните, пожалуйста, кому о них говорили вы.
Разумеется, я и сама уже думала об этом. Ещё вчера, поняв, что из-за Лёлика влипла в долларовую афёру, постаралась припомнить все, так или иначе связанное с нею. И получилось, что о них я никому не говорила. Даже если и жаловалась своим знакомым в сердцах на беспросветную Леликову тупость, имени его никогда не называла. А уж о его долларах и вовсе не заикалась, ибо не они делали из Лёлика уникума. Все это я изложила капитану и прибавила:
— Для меня не подлежит сомнению, что для собственного блага следовало бы дать объявление в газете о Леликовых долларах, делая его фамилию и адрес достоянием широкой общественности. Но я объявления не дала, и теперь ничем делу не поможешь.
— А у вас самой нет никаких соображений насчёт того, кто бы это мог сделать?
— Абсолютно никаких. Среди моих знакомых ни одной подходящей кандидатуры.