Страница:
Один из списков попал к майору Фертнеру. Увидев в нем мою фамилию, — опять эта Хмелевская! — майор глубоко задумался.
— Прости, пожалуйста, я перепугала животных. Знаю, что горбатое, а вот теперь точно вспомнила. Его фамилия не Верблюд, а Дромадер. Хотя это одно и то же, правда? Никакой разницы.
— Разница есть, — укоризненно поправила я. — В количестве горбов. Спасибо, что вспомнила. Представляю, как бы потешались завтра надо мной в Транспортном управлении! А больше ты ничего не вспомнила?
— Вспомнила. Представь себе, их недавно обокрали.
К этому сообщению я проявила повышенный интерес, ибо кражи были составной частью моего задания.
— А что у них украли? Случайно не доллары?
— Как, ты уже знаешь? Откуда?
— У всех крадут доллары. А вот откуда знаешь ты?
— От свекрови. Она мне сообщила под большим секретом. Как какая свекровь? Могла бы и догадаться. Если мы поженили наших детей, то кем она мне доводится? Свекровью, правда?
Тут я сообразила, что Лялька говорила о своём Самсоне, Касе и жене пана Кароля.
— Это ты приходишься свекровью Касе, — поправила я. — Свекровь — это мать мужа. А мать жены — тёща. Значит, тебе сказала тёща Самсона.
Покладистая Лялька охотно согласилась быть свекровью и в подробностях пересказала то, что узнала от тёщи Самсона.
Кроме виллы, красавицы жены и красавицы кошки у пана Кароля были две машины, постоянная домработница и неизвестного происхождения огромные суммы в отечественных и конвертируемых дензнаках. Богатство своё он держал дома, будучи, в отличие от Ленарчиков, твёрдо убеждён, что от воров нужно и можно защищаться. Средства защиты он применял надёжные: несколько хитрых замков во входных дверях, сигнальная установка, звуковая сигнализация и скрытый за книжными полками кабинета сейф, отпираемый с помощью сложного шифра.
Охране имущества был подчинён и распорядок домашней жизни. Пан Кароль категорически требовал обязательного присутствия в доме как минимум одного человека, справедливо рассуждая, что звуковая сигнализация лишь тогда имеет смысл, когда есть кому этот сигнал услышать. Его жена Мальвина вставала очень поздно, и домработница могла употребить утренние часы для хождения по магазинам или поездки на рынок, для чего пользовалась второй машиной (водительские права у неё были), а потом уже целый день не выходила из дому, разве что в садик. Садик, окружённый сеткой, представлял собой чудесный газон, который украшало несколько серебристых елей и с десяток розовых кустов. Когда-то у самого дома росло высокое дерево, но осторожный пан Кароль велел его спилить, тем самым лишив злоумышленников возможности пробраться в дом через крышу. В общем, не дом, а настоящая крепость.
Единственным недостатком оборонительной системы было отсутствие злой собаки. Её не заводили из-за Каси. Кася являлась предметом обожания и смыслом жизни пани Мальвины, которая в свою очередь являлась таковым для пана Кароля. Кася и Мальвина были очень похожи друг на друга, те же лазоревые прозрачные очи, та же дымчатая, розово-бежевая масть, та же мягкая, вкрадчивая грация движений. Разумеется, хозяин больше любил жену, к кошкам же относился равнодушно, но стараниями пани Мальвины уверился в том, что Кася является как бы составной частью обожаемой жены. Наверняка ни одна священная египетская кошка не почиталась так, как голубоглазая, донельзя избалованная Кася.
Ради Касиного спокойствия пришлось отказаться от собаки, ибо при виде даже самого крошечного щенка Кася закатывала истерику и теряла аппетит. Наличие врагов допускалось лишь за оградой газона.
Недели через две после того, как разобрали Касиных деток, пани Мальвина решила развлечь свою любимицу, хотя кошка уже явно забыла об утрате, и потребовала у мужа вывезти их на природу. Пан Кароль, разумеется, подчинился желанию жены.
Кася была животным настолько домашним, что ходить умела лишь по коврам и паркету да ещё, пожалуй, по каменным, нагретым солнцем плитам террасы. Когда её выносили в садик и ставили на травку, она совершенно теряла голову от страха, прижималась к земле и, шаркая брюхом по траве, ползла к дому, хрипло мяукая. Взъерошенную, с диким взглядом, её приносили домой, она забивалась в угол за диванную подушку и несколько дней отсыпалась после нервного потрясения. В машине же чувствовала себя как дома и путешествия любила.
Пан Кароль вывез своих подопечных в лес под Повсином. Все было хорошо, пока хозяйка держала кошку на руках. Будучи в то утро в весёлом настроении, пани Мальвина решила узнать, умеет ли её любимица лазать по деревьям. Выбрав на полянке высокую толстую сосну, она осторожно отцепила Касины коготки от своего свитера и поставила кошку у подножия дерева.
Что испытала кошка, первый раз в жизни коснувшаяся шершавой коры дерева, — неизвестно. Обиделась ли она на то, что её выпустили из объятий и поставили на грязную землю, или в ней пробудился инстинкт её далёких предков, но не успела пани Мальвина опомниться, как буквально за секунду кошка оказалась наверху, на недосягаемой с земли высоте. И с поразительной ловкостью и прытью продолжала взбираться ещё выше.
Пани Мальвина была в восторге. Её муж наслаждался видом двух принадлежащих ему очаровательных созданий — одного на дереве, второго под деревом. Кася выбрала довольно толстую ветку, отходящую от ствола под прямым углом, и грациозно вскарабкалась по ней до самого конца. Теперь она оказалась над головами своих хозяев. Ветка слегка качнулась от ветра, и Кася вопросительно мяукнула.
— Ах ты, моя прелесть! — восхищалась внизу пани Мальвина. — Ах ты, моя умница!
Кася впилась когтями в ветку и мяукнула ещё раз, громче.
— Ой, она боится! — с беспокойством произнесла хозяйка. — Кароль, пусть она вернётся! Касенька, счастье моё, вернись к своей хозяйке! Вернись, моя радость! Кис, кис, кис!
И тут разыгралась драма. Больше всего на свете Касеньке хотелось вернуться к своей хозяйке, но это оказалось невозможным. Влезть на дерево она влезла, но вот слезть оказалось свыше её сил и умения. Она попыталась сползти задом, одна лапка соскользнула с ветки, кошка потеряла равновесие и чуть не свалилась. Это был конец. Теперь никакая сила не заставила бы её пошевелиться! С душераздирающим мяуканьем она распласталась на ветке, намертво вцепившись в неё всеми когтями.
Пани Мальвина испугалась не меньше и тоже издала душераздирающий крик:
— Боже! Она упадёт! Разобьётся!
Забеспокоился и хозяин. Правда, он слышал, что кошки обычно приземляются на все четыре лапы, но Кася не была обычной кошкой, воспитывалась не по-кошачьи, и неизвестно, чего от неё ожидать. Пока же она оглашала окрестности жуткими воплями, явно призывая на помощь. Ей вторила хозяйка:
— Кароль, сделай же что-нибудь! Она упадёт, убьётся! Кисонька, золотце моё, не плачь, сейчас мы тебе поможем! Кароль, ну скорей же полезай за ней! Что же ты стоишь, изверг!
Обалдевший от их крика, толстенький и не очень молодой пан Кароль сделал попытку влезть на дерево, но у него ничего не получилось. Ствол был гладкий, ветки начинались высоко.
Пани Мальвина совсем потеряла голову.
— Ох, я этого не переживу! Касенька, счастье моё, держись крепче, не упади! Нет, вы только посмотрите на него, он даже на дерево не может залезть! Сними её, сними сию же секунду!
— В конце концов, я не обезьяна! — рассердился пан Кароль. — Ничего с кошкой не сделается, даже если она слетит с дерева. Ну, хочешь, подложим веток, травки?
Его слова подлили масла в огонь. Как, этот изверг, это бесчувственное чудовище хочет, чтобы её единственная радость упала и разбилась? Глаза себе повыкалывала? Лапы повыламывала? Нет, если уж падать, так на что-нибудь мягкое. Очень мягкое!
— Привези сюда матрасы! Нет, подушки! Поезжай домой, собери все подушки, одеяла и матрасы! Мои меха! И твою дублёнку! Потерпи немного, моя кисонька, и держись крепче! Ну, чего ты ещё ждёшь, зверь, ирод!
Драма на поляне достигла своего апогея. Пани Мальвина проклинала мужа, рвала на себе волосы и заламывала руки, молилась и рыдала, успокаивала Касю и опять проклинала мужа. Поднявшийся ветер раскачивал ветку. Кася совсем охрипла. Пан Кароль не знал, на что решиться.
— Если ты сию минуту не поедешь, я за себя не ручаюсь! — страшным голосом вскричала пани Мальвина.
Отбросив последние колебания, её муж в панике ринулся к машине и помчался в город.
Домработница собирала на стол. Тарелка выпала из её рук, когда хозяин как буря ворвался в дом и задыхающимся голосом крикнул:
— Быстрее! Все одеяла! И подушки. Перины с постели и матрасы с чердака! Все в машину! Быстрее!
Ничего не понимая, домработница в дикой спешке набивала машину подушками, пан Кароль таскал матрасы и перины. В ушах его звучали мольбы и проклятия жены, оставленной сейчас на произвол судьбы в глухом лесу. Быстрее! Быстрее!
Сталкиваясь и налетая друг на друга, они загрузили машину и багажник.
— Да что случилось? — пыталась добиться толку домработница. — Где хозяйка? Нельзя же подушки на пол, испачкаются!
— Пусть пачкаются, черт с ними! Быстрее! Кася на дереве!
Не видя связи между Касей на дереве и опустошением дома, домработница все же послушно заталкивала одеяла на переднее сиденье. Дверца не закрывалась. Пан Кароль колебался не больше секунды, бросился в гараж и вырвался оттуда на второй машине.
— Фелиция, вы тоже поедете! Остальное в эту машину!
— Дома никого не останется, — предупредила Фелиция.
— Ничего, мы быстро.
Выбегая из дома с последним матрасом в руках, пан Кароль ногой захлопнул калитку. Две машины, битком набитые мягкими постельными принадлежностями, понеслись к Повсину. Паника хозяина передалась домработнице, и она не оставала от него.
На поляне они застали выразительную сцену: под деревом, стоя на коленях, горько рыдала пани Мальвина, на дереве изредка хрипло взвывала вконец измученная Кася.
При виде мужа пани Мальвина вскочила и с яростью накинулась на него:
— Ты что, задом ехал, изверг? Не мог быстрее?
Тут во второй машине подъехала домработница, и они втроём стали лихорадочно устилать землю под деревом матрасами, одеялами и подушками. Несчастному хозяину досталось ещё и за то, что не привёз меха.
— Ты вот уговори её спрыгнуть, — сердито огрызнулся пан Кароль.
— И уговорю, — ответила немного успокоившаяся жена и сладким голосом принялась уговаривать свою бесценную кисоньку отцепиться от гадкой ветки и прыгнуть вниз. Полуживая от страха и переживаний кисонька не реагировала на её призывы. Представление на полянке затянулось бы до бесконечности, если бы по совету Фелиции пан Кароль не принялся трясти длинной палкой ветку с кошкой. Не в состоянии более удержаться на тряской опоре, вконец обессилевшая кошка поддалась своей участи, отцепилась от дерева и, растопырив все четыре лапы, шлёпнулась в самую середину приготовленной подстилки без всякого ущерба для здоровья.
Со слезами радости схватила её счастливая хозяйка, уговаривая успокоиться и благодаря мужа за чудесное спасение любимицы. Пан Кароль с облегчением запихивал в машины немного запачканные постельные принадлежности.
Вернувшись домой, он нашёл калитку закрытой, так что никакие подозрения не закрались в его душу. Вслед за ним подъехала домработница, и они вдвоём разгрузили машины. Затем он прошёл в спальню к жене, которая утешала натерпевшуюся Касю и уговаривала её съесть хоть капельку сметанки. При этом обе были так очаровательны, пани Мальвина была исполнена такой признательности мужу, что тот забыл о пережитом и с приятностью провёл весь вечер в их обществе.
Перед сном пан Кароль зашёл к себе в кабинет и только тут вспомнил, что задняя дверь, выходившая на террасу, весь день оставалась открытой. Встревоженный, он раздвинул полки, открыл сейф, заглянул в него и замер, не веря глазам своим. Затем бросился к столу, выдвинул несколько ящиков, опять заглянул в сейф и опять замер, а потом впал в ярость.
Все вулканы мира клокотали в груди пана Дромадера, когда он ворвался в спальню с намерением растерзать Касю на мелкие кусочки, ибо ни минуты не сомневался, когда именно и благодаря кому неизвестные грабители могли сделать своё чёрное дело. Может, кровь и обагрила бы мирную спальню, но Каси, на её счастье, там не оказалось. Поддавшись наконец уговорам своей хозяйки, она согласилась подкрепиться и в данный момент кушала в кухне слегка обжаренную печеночку.
Пани Мальвина сидела перед зеркалом, расчёсывая свои чудесные волосы.
— Где эта скотина? — прохрипел пан Дромадер. — Убью!
— О ком ты говоришь? — изумилась жена. — Какая скотина?
— Из-за твоей чёртовой кошки мы разорены! Понимаешь? Разорены!
Пока жена поняла лишь одно — её Касе грозит опасность. Она стремительно встала.
— Но, милый, успокойся! При чем тут Кася?
— Нас обокрали! Обокрали в то время, как эта… сидела на дереве! Из-за неё в доме никого не было! Все, понимаешь, все подчистую вымели! Мы разорены!
— В таком случае виновата я. Это я подсадила Касю на дерево. Так что можешь убить меня! Но постой, как же подчистую? У нас ведь, слава богу, остались все подушки и одеяла…
Пан Кароль почувствовал, что сейчас задохнётся.
— Что ты несёшь? Одеяла, подушки… Остался дом со всей обстановкой, твои меха, твои драгоценности, ну и что из этого? Жалкие крохи, нищета!
Ради Каси пани Мальвина стерпела бы все.
— Ну так продай и мои меха, и мои драгоценности! Без изумрудов я обойдусь. И вообще могу в этом году не ездить в Италию. И даже пойду на работу!
При мысли, что его обожаемая жена пойдёт на работу, а там люди, и посторонние мужчины, и каждый из них сможет в своё удовольствие наслаждаться видом её уникальной, кошачьей красоты, у пана Дромадера потемнело в глазах. Он сел, закурил и попытался взять себя в руки.
— Я все понял, — сказал он, помолчав. — Черт возьми, только теперь я все понял! Неудивительно, что никто не хотел признаться… Смотри, о краже никому ни слова! — обратился он к жене. — Узнают — мне конец. Да и ничего страшного, собственно, не произошло. Я излишне погорячился, извини.
— Ты совсем не умеешь вести себя, милый, — упрекнула его жена и пошла открыть дверь, за которой послышалось нетерпеливое мяуканье.
Пан Кароль накинул бонжурку, рассеянно погладил Касю и отправился в свой кабинет.
— А почему, собственно говоря, пани Мальвина рассказала об этом тебе? Кто ты ей? К тому же муж строго-настрого запретил вообще кому бы то ни было трепаться о краже.
— Э, глупости! — легкомысленно протянула Лялька. — Ни я, ни ты, ни вообще подобные нам для них не существуют, знаем мы или нет — им без разницы. Вот ты, например, имеешь какое-нибудь отношение к долларам? То-то. А Мальвина со мной подружилась на кошачьей почве, вот и рассказала, да и потом ей просто надо было с кем-то поделиться. А я самая безопасная. Уж очень она расстроилась. Из-за Каси, конечно, не из-за кражи. Плевать ей на те доллары!
— Постой, а что он такое говорил, будто никто не хотел признаться? Видишь ли, я тоже знаю таких, которых обокрали, и они тоже не хотели сообщать о краже.
— Не знаю, мне ни к чему, я и внимания не обратила. Кажется, ограбили кого-то из их знакомых.
Я попросила Ляльку поднапрячься и постараться вспомнить. Она честно постаралась, но без особого успеха.
— Вроде о чем-то таком она мне недавно рассказывала. Чуть ли не на улице напали на их знакомых и отобрали доллары. А они, доллары, вроде как принадлежали её мужу. Так что он понёс большие убытки. Знаешь, этот её муж, по-моему, обыкновенный валютчик, ну, не совсем обыкновенный, а крупная акула чёрного рынка. Но это, разумеется, моё личное мнение. Так мне кажется. А тебе зачем?
— Пока ещё сама не знаю. В последнее время столько происходит странного, и все это как-то связано с долларами. Так у него, значит, тоже доллары украли?
— И доллары, и наши. Вот теперь, когда ты заговорила о них, я вспомнила, как она рассказывала, и получается — это она не рассказывала, просто у меня получается, — что тогда ограбили то ли их компаньонов, а может, наоборот, партнёров. И никто не хотел признаться, все говорили — пустяки. Ага, вот именно она так и сказала: когда тех ограбили, они отнеслись как к пустяку, а тут её муж сразу шум поднял, крови жаждал! Но потом он изменил мнение и тоже стал говорить — пустяки.
— Меня все-таки удивляет одна вещь. Ведь их дом оставался пустым очень недолго. Ну, сколько времени займёт дорога до Повсина и обратно? Вместе с прогулкой на полянке — максимум полтора часа.
— Как раз полтора, Фелиция подсчитала.
— И что же тогда получается? Кто-то случайно угодил в эти полтора часа? Или за ними специально следили? Выжидали долгие годы и вот теперь воспользовались случаем?
— Он именно так и считает. А она считает — это у него навязчивая идея, помешался на долларах. Просто увидели — калитка открыта…
— А она была открыта?
— Да. Выбегая из дому, хозяин толкнул её ногой, но замок не защёлкнулся. И, как оказалось, не была заперта задняя дверь. Нет, он уверен, что за ним следили и подсматривали, иначе как бы они узнали шифр сейфа?
Я кивнула головой, хотя Лялька не могла меня видеть. Пан Дромадер прав. Можно случайно наткнуться на открытую калитку или дверь, но не на шифр. Наверняка кто-то давно имел на примете богатство пана Кароля, выжидал, следил и вот незамедлительно использовал редкую возможность. Даже кражей со взломом этого не назовёшь — калитка настежь, дверь на террасу не заперта… Я даже мимоходом подумала, что, невзирая на разницу в мировоззрениях, Дромадер и Ленарчик были обворованы одинаковым образом.
По моей просьбе Лялька подробно описала садик пана Кароля: обнесённый проволочной сеткой газон, несколько елей и кустов. Живая изгородь, правда, густая, через неё ничего не увидишь, но если с той стороны встать на что-нибудь высокое…
— Кабинет его на первом этаже, — продолжала Лялька, — когда шторы не задёрнуты, все видно. И вот ещё какая интересная штука. Пани Мальвина мне рассказывала, что её муж делал вид, будто дома денег не держит.
— Перед кем делал вид, если жена знала? И как делал?
— О господи, ну не перед женой же! Перед теми, с которыми он проворачивал свои дела. Может, не доверял им. А выглядело это так: деловые переговоры он проводил у себя в кабинете, а когда они приходили к соглашению, то договаривались встретиться здесь же попозже, он садился в машину и ехал в город — будто для того, чтобы взять деньги, а потом возвращался и преспокойненько доставал их из сейфа. И ни разу себя не выдал. Все были твёрдо убеждены, что деньги он держит где-то в другом месте.
— Отсюда вывод: обокрали посторонние, которые об этих штучках просто не знали.
— Наверное. Мальвина не треплется кому ни попадя, да и мне прямо всего не рассказала. Частично проговорилась, частично я сама догадалась. И я бы никому не рассказала, только тебе, раз уж мы об этом заговорили. Вот только никак не пойму, почему это интересует тебя? Может, собираешься заняться поисками грабителей?
— Нет, хотя кто знает? Может, это самый простой путь? Но все-таки воров я, пожалуй, оставлю милиции.
— Неужели ты думаешь, что он пожалуется в милицию?
Я уверила Ляльку, что ещё не совсем спятила и отлично понимаю: такие дельцы, как Дромадер, предпочитают не высовываться. Понятно мне и его желание сохранить потерю в тайне от своих, ибо в мире подпольного бизнеса уважением пользуется лишь капитал. Нет его — и нет человека. А все, кого ограбили за последнее время, так или иначе были связаны с подпольным бизнесом…
— Выходит, что какой-то Арсен Люпен экспроприирует богатства аферистов! — с удовлетворением констатировала Лялька. — Если выследишь его, передавай от меня привет.
— Глупая же ты! — снисходительно бросил Гавел. — Жизни не знаешь, что ли? Много есть таких, что предпочитают приобретать имущество на чужое имя. Случись что — с него взятки гладки: виллу он у кого-то снимает, машина чужая, никаких денег он не зарабатывает и не тратит. Попробуй ухвати такого. А тебе что за дело до этого?
Я разозлилась. Вот ещё! Какое ему дело до того, что мне за дело? Слишком много себе позволяет! Чтобы сбить с него спесь, я важно сообщила, что машина Квачковского связана с преступлением, которое я расследую. С Гавела и в самом деле сразу слетела вся важность, он с живым интересом принялся меня расспрашивать и выудил из меня почти все.
— Постой, да ведь ты его знаешь, — заметила я, когда дошла до покойника Дуткевича. — У него ведь был номер твоего телефона.
— Что было?!
— Номер твоего телефона. В записной книжке. Собственными глазами видела.
Гавел смотрел на меня так, будто я ненароком стукнула его по темени тяжёлым предметом.
— Номер моего телефона? Откуда у этого сукина сына номер моего телефона?
Я не преминула его сурово одёрнуть:
— Нехорошо так выражаться о покойниках.
— Ладно, извини, откуда у этого светлой памяти кретина… Как его?.. У этого Дуткевича мой телефон? Не знаю я такого. Кто он?
Похоже, покойный Дуткевич имел дурную привычку записывать телефоны совершенно незнакомых ему людей. Я пояснила, что он работал в кооперативе по выращиванию шампиньонов. Гавел, наморщив лоб, тщетно старался припомнить Дуткевича.
— Вот убей меня… А как его звали?
— Вальдемар.
Гавел вытаращил глаза и вроде перестал дышать. Прошла минута, не меньше, пока он наконец перевёл дыхание и обрёл дар речи:
— Черт его знает, может, я с ним где-то пил? Не помню. Странно, что меня до сих пор в милицию не таскали.
Я поспешила его успокоить: в этом не было необходимости, так как все нужные милиции сведения о нем, Гавеле, сообщила я лично. Неизвестно почему, это его страшно обрадовало. Он даже не спросил, какие именно сведения о нем я сообщила в милицию, только от души расхохотался и объявил, что когда-нибудь я его сведу-таки в могилу. А я могла бы поклясться — он вспомнил Дуткевича и в глубине души порадовался, узнав, что ему это ничем не грозит.
Я же со своим розыском зашла в тупик, ведь, найдя «опель-комби», надеялась узнать, зачем его водитель ездит за мной, а вот теперь в тупике упёрлась в Квачковского, который вряд ли мне что скажет. Придётся оставить этот путь и пойти по другому.
Попробуем рассуждать логично.
В каждом, пусть даже в самом запутанном, самом сложном деле существует некий связующий элемент. Естественно предположить: таким элементом в моем деле являются доллары. Доллары экспроприировали у богатых аферистов Варшавы, доллары отправлялись в заграничный вояж в подушках и одеялах, доллары пересылал в Национальный банк таинственный Вишневский, доллары искала Янка… Но тогда при чем тут я? Я их не крала и не переправляла через границу, не торговала ими у себя в стране. И что общего между Дуткевичем и долларами? Судя по тому, что я знала, Дуткевич никогда не занимался тёмными делами, вёл самый что ни на есть честный образ жизни.
Дальше: Вишневский и коробка из-под чешинских вафель. У меня дома была такая коробка, но участковый прав: точно такую же найдёшь в любом магазине. Значит, случай? И тот факт, что Вишневский в качестве обратного адреса сообщил мой — тоже случай?
Выходит, и доллары ничего не проясняли. Надо искать другой связующий элемент. Среда? Валютчики и воротилы чёрного рынка. Ограбленный Ленарчик, потом Дромадер, да и те валютчики, о которых я слышала, — все они представители определённой социальной среды. Всех их объединяло упорное нежелание признаться в понесённом ущербе. Владелец «опеля», судя по махинациям с покупкой машины на имя Альфреда Квачковского, тоже из их числа. Владелец вишнёвого «таунуса» — вероятно, тоже. Часто приходилось слышать, что валютчики свои сделки совершают в машинах. Лёлик вот никак в эту схему не вписывается, угодил в эту долларовую компанию, как кур в ощип. Но Лёлик вообще отличается своей исключительной способностью попадать в идиотские положения, так что он не показатель. И покойник Дуткевич портил схему — что общего у него с преступной средой?
Пусть не все составные укладываются в мою схему, но вывод, к которому я пришла в разговоре с Лялькой, вполне логичен: кто-то в Варшаве принялся грабить подпольных миллионеров и мошенников, отбирая у них нажитое нечестным путём. С Лёликом вышла неувязочка, но на то он и Лёлик. Кто-то действует наверняка и чувствует себя в безопасности, будучи уверенным, что ни один из ограбленных не обратится в милицию. Значит, грабят валютчиков и мошенников, а потом… Что потом?
* * *
Своё собственное расследование я решила начать с пана Кароля, хозяина очаровательной Каси и владельца «опеля-комби». Да и выбора-то у меня особенного не было, пан Кароль представлялся мне единственным реальным исходным пунктом. Узнав от Ляльки, что его фамилия Верблюд, я собиралась на следующий день порасспрашивать о нем в Транспортном управлении города Варшавы, но вечером позвонила Лялька и, смеясь, извинилась:— Прости, пожалуйста, я перепугала животных. Знаю, что горбатое, а вот теперь точно вспомнила. Его фамилия не Верблюд, а Дромадер. Хотя это одно и то же, правда? Никакой разницы.
— Разница есть, — укоризненно поправила я. — В количестве горбов. Спасибо, что вспомнила. Представляю, как бы потешались завтра надо мной в Транспортном управлении! А больше ты ничего не вспомнила?
— Вспомнила. Представь себе, их недавно обокрали.
К этому сообщению я проявила повышенный интерес, ибо кражи были составной частью моего задания.
— А что у них украли? Случайно не доллары?
— Как, ты уже знаешь? Откуда?
— У всех крадут доллары. А вот откуда знаешь ты?
— От свекрови. Она мне сообщила под большим секретом. Как какая свекровь? Могла бы и догадаться. Если мы поженили наших детей, то кем она мне доводится? Свекровью, правда?
Тут я сообразила, что Лялька говорила о своём Самсоне, Касе и жене пана Кароля.
— Это ты приходишься свекровью Касе, — поправила я. — Свекровь — это мать мужа. А мать жены — тёща. Значит, тебе сказала тёща Самсона.
Покладистая Лялька охотно согласилась быть свекровью и в подробностях пересказала то, что узнала от тёщи Самсона.
Кроме виллы, красавицы жены и красавицы кошки у пана Кароля были две машины, постоянная домработница и неизвестного происхождения огромные суммы в отечественных и конвертируемых дензнаках. Богатство своё он держал дома, будучи, в отличие от Ленарчиков, твёрдо убеждён, что от воров нужно и можно защищаться. Средства защиты он применял надёжные: несколько хитрых замков во входных дверях, сигнальная установка, звуковая сигнализация и скрытый за книжными полками кабинета сейф, отпираемый с помощью сложного шифра.
Охране имущества был подчинён и распорядок домашней жизни. Пан Кароль категорически требовал обязательного присутствия в доме как минимум одного человека, справедливо рассуждая, что звуковая сигнализация лишь тогда имеет смысл, когда есть кому этот сигнал услышать. Его жена Мальвина вставала очень поздно, и домработница могла употребить утренние часы для хождения по магазинам или поездки на рынок, для чего пользовалась второй машиной (водительские права у неё были), а потом уже целый день не выходила из дому, разве что в садик. Садик, окружённый сеткой, представлял собой чудесный газон, который украшало несколько серебристых елей и с десяток розовых кустов. Когда-то у самого дома росло высокое дерево, но осторожный пан Кароль велел его спилить, тем самым лишив злоумышленников возможности пробраться в дом через крышу. В общем, не дом, а настоящая крепость.
Единственным недостатком оборонительной системы было отсутствие злой собаки. Её не заводили из-за Каси. Кася являлась предметом обожания и смыслом жизни пани Мальвины, которая в свою очередь являлась таковым для пана Кароля. Кася и Мальвина были очень похожи друг на друга, те же лазоревые прозрачные очи, та же дымчатая, розово-бежевая масть, та же мягкая, вкрадчивая грация движений. Разумеется, хозяин больше любил жену, к кошкам же относился равнодушно, но стараниями пани Мальвины уверился в том, что Кася является как бы составной частью обожаемой жены. Наверняка ни одна священная египетская кошка не почиталась так, как голубоглазая, донельзя избалованная Кася.
Ради Касиного спокойствия пришлось отказаться от собаки, ибо при виде даже самого крошечного щенка Кася закатывала истерику и теряла аппетит. Наличие врагов допускалось лишь за оградой газона.
Недели через две после того, как разобрали Касиных деток, пани Мальвина решила развлечь свою любимицу, хотя кошка уже явно забыла об утрате, и потребовала у мужа вывезти их на природу. Пан Кароль, разумеется, подчинился желанию жены.
Кася была животным настолько домашним, что ходить умела лишь по коврам и паркету да ещё, пожалуй, по каменным, нагретым солнцем плитам террасы. Когда её выносили в садик и ставили на травку, она совершенно теряла голову от страха, прижималась к земле и, шаркая брюхом по траве, ползла к дому, хрипло мяукая. Взъерошенную, с диким взглядом, её приносили домой, она забивалась в угол за диванную подушку и несколько дней отсыпалась после нервного потрясения. В машине же чувствовала себя как дома и путешествия любила.
Пан Кароль вывез своих подопечных в лес под Повсином. Все было хорошо, пока хозяйка держала кошку на руках. Будучи в то утро в весёлом настроении, пани Мальвина решила узнать, умеет ли её любимица лазать по деревьям. Выбрав на полянке высокую толстую сосну, она осторожно отцепила Касины коготки от своего свитера и поставила кошку у подножия дерева.
Что испытала кошка, первый раз в жизни коснувшаяся шершавой коры дерева, — неизвестно. Обиделась ли она на то, что её выпустили из объятий и поставили на грязную землю, или в ней пробудился инстинкт её далёких предков, но не успела пани Мальвина опомниться, как буквально за секунду кошка оказалась наверху, на недосягаемой с земли высоте. И с поразительной ловкостью и прытью продолжала взбираться ещё выше.
Пани Мальвина была в восторге. Её муж наслаждался видом двух принадлежащих ему очаровательных созданий — одного на дереве, второго под деревом. Кася выбрала довольно толстую ветку, отходящую от ствола под прямым углом, и грациозно вскарабкалась по ней до самого конца. Теперь она оказалась над головами своих хозяев. Ветка слегка качнулась от ветра, и Кася вопросительно мяукнула.
— Ах ты, моя прелесть! — восхищалась внизу пани Мальвина. — Ах ты, моя умница!
Кася впилась когтями в ветку и мяукнула ещё раз, громче.
— Ой, она боится! — с беспокойством произнесла хозяйка. — Кароль, пусть она вернётся! Касенька, счастье моё, вернись к своей хозяйке! Вернись, моя радость! Кис, кис, кис!
И тут разыгралась драма. Больше всего на свете Касеньке хотелось вернуться к своей хозяйке, но это оказалось невозможным. Влезть на дерево она влезла, но вот слезть оказалось свыше её сил и умения. Она попыталась сползти задом, одна лапка соскользнула с ветки, кошка потеряла равновесие и чуть не свалилась. Это был конец. Теперь никакая сила не заставила бы её пошевелиться! С душераздирающим мяуканьем она распласталась на ветке, намертво вцепившись в неё всеми когтями.
Пани Мальвина испугалась не меньше и тоже издала душераздирающий крик:
— Боже! Она упадёт! Разобьётся!
Забеспокоился и хозяин. Правда, он слышал, что кошки обычно приземляются на все четыре лапы, но Кася не была обычной кошкой, воспитывалась не по-кошачьи, и неизвестно, чего от неё ожидать. Пока же она оглашала окрестности жуткими воплями, явно призывая на помощь. Ей вторила хозяйка:
— Кароль, сделай же что-нибудь! Она упадёт, убьётся! Кисонька, золотце моё, не плачь, сейчас мы тебе поможем! Кароль, ну скорей же полезай за ней! Что же ты стоишь, изверг!
Обалдевший от их крика, толстенький и не очень молодой пан Кароль сделал попытку влезть на дерево, но у него ничего не получилось. Ствол был гладкий, ветки начинались высоко.
Пани Мальвина совсем потеряла голову.
— Ох, я этого не переживу! Касенька, счастье моё, держись крепче, не упади! Нет, вы только посмотрите на него, он даже на дерево не может залезть! Сними её, сними сию же секунду!
— В конце концов, я не обезьяна! — рассердился пан Кароль. — Ничего с кошкой не сделается, даже если она слетит с дерева. Ну, хочешь, подложим веток, травки?
Его слова подлили масла в огонь. Как, этот изверг, это бесчувственное чудовище хочет, чтобы её единственная радость упала и разбилась? Глаза себе повыкалывала? Лапы повыламывала? Нет, если уж падать, так на что-нибудь мягкое. Очень мягкое!
— Привези сюда матрасы! Нет, подушки! Поезжай домой, собери все подушки, одеяла и матрасы! Мои меха! И твою дублёнку! Потерпи немного, моя кисонька, и держись крепче! Ну, чего ты ещё ждёшь, зверь, ирод!
Драма на поляне достигла своего апогея. Пани Мальвина проклинала мужа, рвала на себе волосы и заламывала руки, молилась и рыдала, успокаивала Касю и опять проклинала мужа. Поднявшийся ветер раскачивал ветку. Кася совсем охрипла. Пан Кароль не знал, на что решиться.
— Если ты сию минуту не поедешь, я за себя не ручаюсь! — страшным голосом вскричала пани Мальвина.
Отбросив последние колебания, её муж в панике ринулся к машине и помчался в город.
Домработница собирала на стол. Тарелка выпала из её рук, когда хозяин как буря ворвался в дом и задыхающимся голосом крикнул:
— Быстрее! Все одеяла! И подушки. Перины с постели и матрасы с чердака! Все в машину! Быстрее!
Ничего не понимая, домработница в дикой спешке набивала машину подушками, пан Кароль таскал матрасы и перины. В ушах его звучали мольбы и проклятия жены, оставленной сейчас на произвол судьбы в глухом лесу. Быстрее! Быстрее!
Сталкиваясь и налетая друг на друга, они загрузили машину и багажник.
— Да что случилось? — пыталась добиться толку домработница. — Где хозяйка? Нельзя же подушки на пол, испачкаются!
— Пусть пачкаются, черт с ними! Быстрее! Кася на дереве!
Не видя связи между Касей на дереве и опустошением дома, домработница все же послушно заталкивала одеяла на переднее сиденье. Дверца не закрывалась. Пан Кароль колебался не больше секунды, бросился в гараж и вырвался оттуда на второй машине.
— Фелиция, вы тоже поедете! Остальное в эту машину!
— Дома никого не останется, — предупредила Фелиция.
— Ничего, мы быстро.
Выбегая из дома с последним матрасом в руках, пан Кароль ногой захлопнул калитку. Две машины, битком набитые мягкими постельными принадлежностями, понеслись к Повсину. Паника хозяина передалась домработнице, и она не оставала от него.
На поляне они застали выразительную сцену: под деревом, стоя на коленях, горько рыдала пани Мальвина, на дереве изредка хрипло взвывала вконец измученная Кася.
При виде мужа пани Мальвина вскочила и с яростью накинулась на него:
— Ты что, задом ехал, изверг? Не мог быстрее?
Тут во второй машине подъехала домработница, и они втроём стали лихорадочно устилать землю под деревом матрасами, одеялами и подушками. Несчастному хозяину досталось ещё и за то, что не привёз меха.
— Ты вот уговори её спрыгнуть, — сердито огрызнулся пан Кароль.
— И уговорю, — ответила немного успокоившаяся жена и сладким голосом принялась уговаривать свою бесценную кисоньку отцепиться от гадкой ветки и прыгнуть вниз. Полуживая от страха и переживаний кисонька не реагировала на её призывы. Представление на полянке затянулось бы до бесконечности, если бы по совету Фелиции пан Кароль не принялся трясти длинной палкой ветку с кошкой. Не в состоянии более удержаться на тряской опоре, вконец обессилевшая кошка поддалась своей участи, отцепилась от дерева и, растопырив все четыре лапы, шлёпнулась в самую середину приготовленной подстилки без всякого ущерба для здоровья.
Со слезами радости схватила её счастливая хозяйка, уговаривая успокоиться и благодаря мужа за чудесное спасение любимицы. Пан Кароль с облегчением запихивал в машины немного запачканные постельные принадлежности.
Вернувшись домой, он нашёл калитку закрытой, так что никакие подозрения не закрались в его душу. Вслед за ним подъехала домработница, и они вдвоём разгрузили машины. Затем он прошёл в спальню к жене, которая утешала натерпевшуюся Касю и уговаривала её съесть хоть капельку сметанки. При этом обе были так очаровательны, пани Мальвина была исполнена такой признательности мужу, что тот забыл о пережитом и с приятностью провёл весь вечер в их обществе.
Перед сном пан Кароль зашёл к себе в кабинет и только тут вспомнил, что задняя дверь, выходившая на террасу, весь день оставалась открытой. Встревоженный, он раздвинул полки, открыл сейф, заглянул в него и замер, не веря глазам своим. Затем бросился к столу, выдвинул несколько ящиков, опять заглянул в сейф и опять замер, а потом впал в ярость.
Все вулканы мира клокотали в груди пана Дромадера, когда он ворвался в спальню с намерением растерзать Касю на мелкие кусочки, ибо ни минуты не сомневался, когда именно и благодаря кому неизвестные грабители могли сделать своё чёрное дело. Может, кровь и обагрила бы мирную спальню, но Каси, на её счастье, там не оказалось. Поддавшись наконец уговорам своей хозяйки, она согласилась подкрепиться и в данный момент кушала в кухне слегка обжаренную печеночку.
Пани Мальвина сидела перед зеркалом, расчёсывая свои чудесные волосы.
— Где эта скотина? — прохрипел пан Дромадер. — Убью!
— О ком ты говоришь? — изумилась жена. — Какая скотина?
— Из-за твоей чёртовой кошки мы разорены! Понимаешь? Разорены!
Пока жена поняла лишь одно — её Касе грозит опасность. Она стремительно встала.
— Но, милый, успокойся! При чем тут Кася?
— Нас обокрали! Обокрали в то время, как эта… сидела на дереве! Из-за неё в доме никого не было! Все, понимаешь, все подчистую вымели! Мы разорены!
— В таком случае виновата я. Это я подсадила Касю на дерево. Так что можешь убить меня! Но постой, как же подчистую? У нас ведь, слава богу, остались все подушки и одеяла…
Пан Кароль почувствовал, что сейчас задохнётся.
— Что ты несёшь? Одеяла, подушки… Остался дом со всей обстановкой, твои меха, твои драгоценности, ну и что из этого? Жалкие крохи, нищета!
Ради Каси пани Мальвина стерпела бы все.
— Ну так продай и мои меха, и мои драгоценности! Без изумрудов я обойдусь. И вообще могу в этом году не ездить в Италию. И даже пойду на работу!
При мысли, что его обожаемая жена пойдёт на работу, а там люди, и посторонние мужчины, и каждый из них сможет в своё удовольствие наслаждаться видом её уникальной, кошачьей красоты, у пана Дромадера потемнело в глазах. Он сел, закурил и попытался взять себя в руки.
— Я все понял, — сказал он, помолчав. — Черт возьми, только теперь я все понял! Неудивительно, что никто не хотел признаться… Смотри, о краже никому ни слова! — обратился он к жене. — Узнают — мне конец. Да и ничего страшного, собственно, не произошло. Я излишне погорячился, извини.
— Ты совсем не умеешь вести себя, милый, — упрекнула его жена и пошла открыть дверь, за которой послышалось нетерпеливое мяуканье.
Пан Кароль накинул бонжурку, рассеянно погладил Касю и отправился в свой кабинет.
* * *
Прижимая к уху телефонную трубку, я с огромным интересом выслушала Лялькин рассказ и стала задавать вопросы:— А почему, собственно говоря, пани Мальвина рассказала об этом тебе? Кто ты ей? К тому же муж строго-настрого запретил вообще кому бы то ни было трепаться о краже.
— Э, глупости! — легкомысленно протянула Лялька. — Ни я, ни ты, ни вообще подобные нам для них не существуют, знаем мы или нет — им без разницы. Вот ты, например, имеешь какое-нибудь отношение к долларам? То-то. А Мальвина со мной подружилась на кошачьей почве, вот и рассказала, да и потом ей просто надо было с кем-то поделиться. А я самая безопасная. Уж очень она расстроилась. Из-за Каси, конечно, не из-за кражи. Плевать ей на те доллары!
— Постой, а что он такое говорил, будто никто не хотел признаться? Видишь ли, я тоже знаю таких, которых обокрали, и они тоже не хотели сообщать о краже.
— Не знаю, мне ни к чему, я и внимания не обратила. Кажется, ограбили кого-то из их знакомых.
Я попросила Ляльку поднапрячься и постараться вспомнить. Она честно постаралась, но без особого успеха.
— Вроде о чем-то таком она мне недавно рассказывала. Чуть ли не на улице напали на их знакомых и отобрали доллары. А они, доллары, вроде как принадлежали её мужу. Так что он понёс большие убытки. Знаешь, этот её муж, по-моему, обыкновенный валютчик, ну, не совсем обыкновенный, а крупная акула чёрного рынка. Но это, разумеется, моё личное мнение. Так мне кажется. А тебе зачем?
— Пока ещё сама не знаю. В последнее время столько происходит странного, и все это как-то связано с долларами. Так у него, значит, тоже доллары украли?
— И доллары, и наши. Вот теперь, когда ты заговорила о них, я вспомнила, как она рассказывала, и получается — это она не рассказывала, просто у меня получается, — что тогда ограбили то ли их компаньонов, а может, наоборот, партнёров. И никто не хотел признаться, все говорили — пустяки. Ага, вот именно она так и сказала: когда тех ограбили, они отнеслись как к пустяку, а тут её муж сразу шум поднял, крови жаждал! Но потом он изменил мнение и тоже стал говорить — пустяки.
— Меня все-таки удивляет одна вещь. Ведь их дом оставался пустым очень недолго. Ну, сколько времени займёт дорога до Повсина и обратно? Вместе с прогулкой на полянке — максимум полтора часа.
— Как раз полтора, Фелиция подсчитала.
— И что же тогда получается? Кто-то случайно угодил в эти полтора часа? Или за ними специально следили? Выжидали долгие годы и вот теперь воспользовались случаем?
— Он именно так и считает. А она считает — это у него навязчивая идея, помешался на долларах. Просто увидели — калитка открыта…
— А она была открыта?
— Да. Выбегая из дому, хозяин толкнул её ногой, но замок не защёлкнулся. И, как оказалось, не была заперта задняя дверь. Нет, он уверен, что за ним следили и подсматривали, иначе как бы они узнали шифр сейфа?
Я кивнула головой, хотя Лялька не могла меня видеть. Пан Дромадер прав. Можно случайно наткнуться на открытую калитку или дверь, но не на шифр. Наверняка кто-то давно имел на примете богатство пана Кароля, выжидал, следил и вот незамедлительно использовал редкую возможность. Даже кражей со взломом этого не назовёшь — калитка настежь, дверь на террасу не заперта… Я даже мимоходом подумала, что, невзирая на разницу в мировоззрениях, Дромадер и Ленарчик были обворованы одинаковым образом.
По моей просьбе Лялька подробно описала садик пана Кароля: обнесённый проволочной сеткой газон, несколько елей и кустов. Живая изгородь, правда, густая, через неё ничего не увидишь, но если с той стороны встать на что-нибудь высокое…
— Кабинет его на первом этаже, — продолжала Лялька, — когда шторы не задёрнуты, все видно. И вот ещё какая интересная штука. Пани Мальвина мне рассказывала, что её муж делал вид, будто дома денег не держит.
— Перед кем делал вид, если жена знала? И как делал?
— О господи, ну не перед женой же! Перед теми, с которыми он проворачивал свои дела. Может, не доверял им. А выглядело это так: деловые переговоры он проводил у себя в кабинете, а когда они приходили к соглашению, то договаривались встретиться здесь же попозже, он садился в машину и ехал в город — будто для того, чтобы взять деньги, а потом возвращался и преспокойненько доставал их из сейфа. И ни разу себя не выдал. Все были твёрдо убеждены, что деньги он держит где-то в другом месте.
— Отсюда вывод: обокрали посторонние, которые об этих штучках просто не знали.
— Наверное. Мальвина не треплется кому ни попадя, да и мне прямо всего не рассказала. Частично проговорилась, частично я сама догадалась. И я бы никому не рассказала, только тебе, раз уж мы об этом заговорили. Вот только никак не пойму, почему это интересует тебя? Может, собираешься заняться поисками грабителей?
— Нет, хотя кто знает? Может, это самый простой путь? Но все-таки воров я, пожалуй, оставлю милиции.
— Неужели ты думаешь, что он пожалуется в милицию?
Я уверила Ляльку, что ещё не совсем спятила и отлично понимаю: такие дельцы, как Дромадер, предпочитают не высовываться. Понятно мне и его желание сохранить потерю в тайне от своих, ибо в мире подпольного бизнеса уважением пользуется лишь капитал. Нет его — и нет человека. А все, кого ограбили за последнее время, так или иначе были связаны с подпольным бизнесом…
— Выходит, что какой-то Арсен Люпен экспроприирует богатства аферистов! — с удовлетворением констатировала Лялька. — Если выследишь его, передавай от меня привет.
* * *
В Транспортном управлении без особого труда удалось получить справку о новом владельце «опеля-комби». Им оказался некий Альфред Квачковский. Я не поленилась, съездила и посмотрела на него, а также кое-кого порасспросила. Он был совсем не похож на водителя «опеля», того, что меня преследовал и дрался у киоска. И вообще, никто не видел «опеля» у Альфреда, на работу он добирается на автобусе, а по воскресеньям выезжает на астматической старой «сирене». Тут мне подвернулся Гавел, и я поделилась с ним своими сомнениями: человек купил роскошную машину, а позволяет ездить на ней неизвестно кому.— Глупая же ты! — снисходительно бросил Гавел. — Жизни не знаешь, что ли? Много есть таких, что предпочитают приобретать имущество на чужое имя. Случись что — с него взятки гладки: виллу он у кого-то снимает, машина чужая, никаких денег он не зарабатывает и не тратит. Попробуй ухвати такого. А тебе что за дело до этого?
Я разозлилась. Вот ещё! Какое ему дело до того, что мне за дело? Слишком много себе позволяет! Чтобы сбить с него спесь, я важно сообщила, что машина Квачковского связана с преступлением, которое я расследую. С Гавела и в самом деле сразу слетела вся важность, он с живым интересом принялся меня расспрашивать и выудил из меня почти все.
— Постой, да ведь ты его знаешь, — заметила я, когда дошла до покойника Дуткевича. — У него ведь был номер твоего телефона.
— Что было?!
— Номер твоего телефона. В записной книжке. Собственными глазами видела.
Гавел смотрел на меня так, будто я ненароком стукнула его по темени тяжёлым предметом.
— Номер моего телефона? Откуда у этого сукина сына номер моего телефона?
Я не преминула его сурово одёрнуть:
— Нехорошо так выражаться о покойниках.
— Ладно, извини, откуда у этого светлой памяти кретина… Как его?.. У этого Дуткевича мой телефон? Не знаю я такого. Кто он?
Похоже, покойный Дуткевич имел дурную привычку записывать телефоны совершенно незнакомых ему людей. Я пояснила, что он работал в кооперативе по выращиванию шампиньонов. Гавел, наморщив лоб, тщетно старался припомнить Дуткевича.
— Вот убей меня… А как его звали?
— Вальдемар.
Гавел вытаращил глаза и вроде перестал дышать. Прошла минута, не меньше, пока он наконец перевёл дыхание и обрёл дар речи:
— Черт его знает, может, я с ним где-то пил? Не помню. Странно, что меня до сих пор в милицию не таскали.
Я поспешила его успокоить: в этом не было необходимости, так как все нужные милиции сведения о нем, Гавеле, сообщила я лично. Неизвестно почему, это его страшно обрадовало. Он даже не спросил, какие именно сведения о нем я сообщила в милицию, только от души расхохотался и объявил, что когда-нибудь я его сведу-таки в могилу. А я могла бы поклясться — он вспомнил Дуткевича и в глубине души порадовался, узнав, что ему это ничем не грозит.
Я же со своим розыском зашла в тупик, ведь, найдя «опель-комби», надеялась узнать, зачем его водитель ездит за мной, а вот теперь в тупике упёрлась в Квачковского, который вряд ли мне что скажет. Придётся оставить этот путь и пойти по другому.
Попробуем рассуждать логично.
В каждом, пусть даже в самом запутанном, самом сложном деле существует некий связующий элемент. Естественно предположить: таким элементом в моем деле являются доллары. Доллары экспроприировали у богатых аферистов Варшавы, доллары отправлялись в заграничный вояж в подушках и одеялах, доллары пересылал в Национальный банк таинственный Вишневский, доллары искала Янка… Но тогда при чем тут я? Я их не крала и не переправляла через границу, не торговала ими у себя в стране. И что общего между Дуткевичем и долларами? Судя по тому, что я знала, Дуткевич никогда не занимался тёмными делами, вёл самый что ни на есть честный образ жизни.
Дальше: Вишневский и коробка из-под чешинских вафель. У меня дома была такая коробка, но участковый прав: точно такую же найдёшь в любом магазине. Значит, случай? И тот факт, что Вишневский в качестве обратного адреса сообщил мой — тоже случай?
Выходит, и доллары ничего не проясняли. Надо искать другой связующий элемент. Среда? Валютчики и воротилы чёрного рынка. Ограбленный Ленарчик, потом Дромадер, да и те валютчики, о которых я слышала, — все они представители определённой социальной среды. Всех их объединяло упорное нежелание признаться в понесённом ущербе. Владелец «опеля», судя по махинациям с покупкой машины на имя Альфреда Квачковского, тоже из их числа. Владелец вишнёвого «таунуса» — вероятно, тоже. Часто приходилось слышать, что валютчики свои сделки совершают в машинах. Лёлик вот никак в эту схему не вписывается, угодил в эту долларовую компанию, как кур в ощип. Но Лёлик вообще отличается своей исключительной способностью попадать в идиотские положения, так что он не показатель. И покойник Дуткевич портил схему — что общего у него с преступной средой?
Пусть не все составные укладываются в мою схему, но вывод, к которому я пришла в разговоре с Лялькой, вполне логичен: кто-то в Варшаве принялся грабить подпольных миллионеров и мошенников, отбирая у них нажитое нечестным путём. С Лёликом вышла неувязочка, но на то он и Лёлик. Кто-то действует наверняка и чувствует себя в безопасности, будучи уверенным, что ни один из ограбленных не обратится в милицию. Значит, грабят валютчиков и мошенников, а потом… Что потом?