Страница:
По неизвестным мне причинам его дико заинтересовала двустволка с обрезанным дулом. Он желал непременно переговорить со мной с глазу на глаз, что у него катастрофически не получалось. Моя поделённая на части гостиная, являющаяся одновременно и столовой, давала, правда, возможность спящим в ней людям уединиться от остального дома, но, к сожалению, не заглушала звуков. То есть шёпотом ещё можно было поговорить, особенно на кухне, точно также можно было, не нарушая интимности огромной, трехспальной в разложенном виде тахты, на цыпочках прокрасться через холл в ванную, на лестницу, идущую наверх, и в мою спальню, однако звуки беседы, если вести её более или менее нормальным голосом, слышны были на нижнем этаже повсюду.
Наверху-то слышно не было, поэтому ни бабушка, ни тётка Иза с дядей Филиппом не представляли особой опасности, а вот тётя Ольга обладала слухом поистине кошачьим, собачьим, змеиным, вороньим, в общем слухом настоящего дикого зверя из джунглей, бдительно улавливающего малейший шорох.
Теоретически она уже отправилась спать, однако уши её оставались начеку.
— Что ты там говоришь, Игнатий? — послышался из гостиной её голос. — Какой патрон? Какая лампа может интересовать тебя в подобной ситуации?
Дядя имел в виду вовсе не патрон, а патроны, но он говорил шёпотом, и тётка не расслышала. Я ничего не имела против того, чтобы оказать ему услугу, хочет поговорить — ради бога, поэтому я ухватилась за эту лампу, как за якорь спасения.
— Все в порядке, тётя, дядя предложил мне помочь поправить контакт в моей настольной лампе.
Там что-то отходит. Это мелочь, но я в электричестве не разбираюсь. Пойдёмте, дядя, это там…
— Игнатий, тебе нельзя переутомляться!
Дядя подхватил идею и успокоил тётку: ну конечно, о чем речь, он вовсе не будет переутомляться, это мелочь, он лишь кое-что подкрутит. Он поспешно последовал за мной в мою спальню-кабинет.
Настольная лампа у меня действительно была, и на этом правда кончалась. Подкручивать в ней было нечего.
— Потому что в этом случае, девочка моя, точность стрельбы заметно снижается, — начал он убеждать меня, едва переступив порог. — Можно попасть только с близкого расстояния, причём пулей, а дробь — она что? Патрон с дробью даёт разброс, и кому это надо? Так почему дуло, даже два дула, почему их обрезали? Это очень подозрительная вещь, это обрезание дула, разве тебя такая вещь не насторожила?
Ты не должна бросать на себя подозрений, тебе нельзя быть соучастницей преступления. Так что же тогда все это значит?
Беспокойство так и било из него фонтаном, кроме того, явно было видно, что он все больше расходится и того и гляди припишет мне убийство Доминика, поэтому я постаралась увести его в сторону от этой темы.
— Меня это, видите ли, дядя, совершенно не касалось. И не касается. А если кому-то нравятся подобные вещи, если он коллекционирует разные там выкрутасы, то и пусть себе обрезает, что хочет. Убитый как раз это любил. У него дома были различные фокусы…
— Но ведь ты с ним не имела дела, так откуда ты знаешь, что у него было дома? Ты же сказала, что никогда не была у него дома?
— Я действительно не была. Это факт.
Дядя подозрительно оглянулся на закрытую дверь и придвинулся ко мне ещё ближе.
— Мне ты можешь сказать правду, — озабоченно шептал он. — Я на твоей стороне, и Филипп тоже, одна только Иза. Изе ты лучше ничего не говори, она лично заинтересована Особенно, если ты кого-то убила, то я помогу тебе это скрыть…
Вот тебе и на, мы опять вернулись к убийству.
— Дядя, я никого не убивала, честное слово. Я вообще не знаю, где это, где находится его нынешний дом. А что это значит, что тётя Иза лично заинтересована?
Дядя явно смутился и снова бросил взгляд на дверь.
— Ну, понимаешь… Это наследство.., тебе не следовало бы об этом знать… Очень симпатичная у тебя эта квартира… Твоя бабушка немного капризничает, но на самом деле все было бы в порядке, вот только…
Ну, ни к чему это все… Убийство как раз сейчас…
— Что поделать, дядя, не везёт. Обычное невезение. Впрочем, как легко догадаться, если бы я кого-то убила собственными руками, то вполне могла бы подождать с этим до конца каникул, не так ли?
Дядя начал нервно вертеться на стуле, который едва ли был достаточно удобным для человека его комплекции.
— Вот именно, вот именно. Но Иза… Возможно, он мог бы тебе чем-то навредить, этот убитый… Чтото разгласить.., какую-нибудь компрометирующую тайну. И тебе пришлось…
От всего этого здорово запахло семейными интригами, о которых я не имела ни малейшего понятия. И что этой тётке Изе в голову пришло? По какой такой причине она на меня ополчилась? Я с удивлением смотрела на дядю, который стал крутиться ещё интенсивней и попытался опереться локтем о небольшой столик рядом со стулом.
Вполне возможно, что я сумела бы узнать ещё что-то, если бы в моей комнате и в самом деле не было крайне тесно. Книги, чужие рукописи, многочисленные научные справочники, атласы, компьютерные распечатки, разные документы и чрезвычайно обширная переписка никак у меня не помещались в ящиках и на полках, столик также был весь завален, так что дядя столкнул локтем солидную стопку каталогов декоративных растений. Растения рухнули с таким грохотом, словно все они полностью одеревенели. Сердито вопрошающий окрик тётки Ольги долетел до нас даже сквозь закрытую дверь, и дядя смертельно перепугался.
— Никому не говори, что я тебе что-то рассказал!.. Сейчас я тебе помогу…
Если учесть, что он немедленно споткнулся о ботанические развалины, заодно перевернув стул и чуть не разбив лампу, которая и послужила предлогом для его визита, его предложение не показалось мне лучшим выходом из ситуации. Я подхватила качающийся столик и категорически отказалась от предложенной помощи. Я обратила его внимание на крик тётки, он заколебался, вылез из каталогов и, расстроенный и обеспокоенный, рысью покинул негостеприимное помещение.
Я подумала, что невезение преследует меня гораздо сильнее, чем тётка Иза. У меня был шанс раскрыть семейную тайну, и вот — фиг тебе!
19
20
21
Наверху-то слышно не было, поэтому ни бабушка, ни тётка Иза с дядей Филиппом не представляли особой опасности, а вот тётя Ольга обладала слухом поистине кошачьим, собачьим, змеиным, вороньим, в общем слухом настоящего дикого зверя из джунглей, бдительно улавливающего малейший шорох.
Теоретически она уже отправилась спать, однако уши её оставались начеку.
— Что ты там говоришь, Игнатий? — послышался из гостиной её голос. — Какой патрон? Какая лампа может интересовать тебя в подобной ситуации?
Дядя имел в виду вовсе не патрон, а патроны, но он говорил шёпотом, и тётка не расслышала. Я ничего не имела против того, чтобы оказать ему услугу, хочет поговорить — ради бога, поэтому я ухватилась за эту лампу, как за якорь спасения.
— Все в порядке, тётя, дядя предложил мне помочь поправить контакт в моей настольной лампе.
Там что-то отходит. Это мелочь, но я в электричестве не разбираюсь. Пойдёмте, дядя, это там…
— Игнатий, тебе нельзя переутомляться!
Дядя подхватил идею и успокоил тётку: ну конечно, о чем речь, он вовсе не будет переутомляться, это мелочь, он лишь кое-что подкрутит. Он поспешно последовал за мной в мою спальню-кабинет.
Настольная лампа у меня действительно была, и на этом правда кончалась. Подкручивать в ней было нечего.
— Потому что в этом случае, девочка моя, точность стрельбы заметно снижается, — начал он убеждать меня, едва переступив порог. — Можно попасть только с близкого расстояния, причём пулей, а дробь — она что? Патрон с дробью даёт разброс, и кому это надо? Так почему дуло, даже два дула, почему их обрезали? Это очень подозрительная вещь, это обрезание дула, разве тебя такая вещь не насторожила?
Ты не должна бросать на себя подозрений, тебе нельзя быть соучастницей преступления. Так что же тогда все это значит?
Беспокойство так и било из него фонтаном, кроме того, явно было видно, что он все больше расходится и того и гляди припишет мне убийство Доминика, поэтому я постаралась увести его в сторону от этой темы.
— Меня это, видите ли, дядя, совершенно не касалось. И не касается. А если кому-то нравятся подобные вещи, если он коллекционирует разные там выкрутасы, то и пусть себе обрезает, что хочет. Убитый как раз это любил. У него дома были различные фокусы…
— Но ведь ты с ним не имела дела, так откуда ты знаешь, что у него было дома? Ты же сказала, что никогда не была у него дома?
— Я действительно не была. Это факт.
Дядя подозрительно оглянулся на закрытую дверь и придвинулся ко мне ещё ближе.
— Мне ты можешь сказать правду, — озабоченно шептал он. — Я на твоей стороне, и Филипп тоже, одна только Иза. Изе ты лучше ничего не говори, она лично заинтересована Особенно, если ты кого-то убила, то я помогу тебе это скрыть…
Вот тебе и на, мы опять вернулись к убийству.
— Дядя, я никого не убивала, честное слово. Я вообще не знаю, где это, где находится его нынешний дом. А что это значит, что тётя Иза лично заинтересована?
Дядя явно смутился и снова бросил взгляд на дверь.
— Ну, понимаешь… Это наследство.., тебе не следовало бы об этом знать… Очень симпатичная у тебя эта квартира… Твоя бабушка немного капризничает, но на самом деле все было бы в порядке, вот только…
Ну, ни к чему это все… Убийство как раз сейчас…
— Что поделать, дядя, не везёт. Обычное невезение. Впрочем, как легко догадаться, если бы я кого-то убила собственными руками, то вполне могла бы подождать с этим до конца каникул, не так ли?
Дядя начал нервно вертеться на стуле, который едва ли был достаточно удобным для человека его комплекции.
— Вот именно, вот именно. Но Иза… Возможно, он мог бы тебе чем-то навредить, этот убитый… Чтото разгласить.., какую-нибудь компрометирующую тайну. И тебе пришлось…
От всего этого здорово запахло семейными интригами, о которых я не имела ни малейшего понятия. И что этой тётке Изе в голову пришло? По какой такой причине она на меня ополчилась? Я с удивлением смотрела на дядю, который стал крутиться ещё интенсивней и попытался опереться локтем о небольшой столик рядом со стулом.
Вполне возможно, что я сумела бы узнать ещё что-то, если бы в моей комнате и в самом деле не было крайне тесно. Книги, чужие рукописи, многочисленные научные справочники, атласы, компьютерные распечатки, разные документы и чрезвычайно обширная переписка никак у меня не помещались в ящиках и на полках, столик также был весь завален, так что дядя столкнул локтем солидную стопку каталогов декоративных растений. Растения рухнули с таким грохотом, словно все они полностью одеревенели. Сердито вопрошающий окрик тётки Ольги долетел до нас даже сквозь закрытую дверь, и дядя смертельно перепугался.
— Никому не говори, что я тебе что-то рассказал!.. Сейчас я тебе помогу…
Если учесть, что он немедленно споткнулся о ботанические развалины, заодно перевернув стул и чуть не разбив лампу, которая и послужила предлогом для его визита, его предложение не показалось мне лучшим выходом из ситуации. Я подхватила качающийся столик и категорически отказалась от предложенной помощи. Я обратила его внимание на крик тётки, он заколебался, вылез из каталогов и, расстроенный и обеспокоенный, рысью покинул негостеприимное помещение.
Я подумала, что невезение преследует меня гораздо сильнее, чем тётка Иза. У меня был шанс раскрыть семейную тайну, и вот — фиг тебе!
19
Сотовый телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я уже засыпала.
— Простите, что я звоню так поздно, — сказал майор Бежан, которого мне не пришлось узнавать по голосу, так как он сразу же представился, — но я понимаю, что у вас дома сейчас довольно сложная ситуация, и не хочу её ещё больше усложнять. Как бы нам переговорить с вами с глазу на глаз, не вызывая ненужных проблем.
Я ещё не совсем заснула, поэтому моментально пришла в себя.
— Видимо, мне пришлось бы, пан майор, тайком выйти из дома поздно ночью.
— Как, например, сейчас?..
— Даже ещё попозже. Но мне было бы удобней договориться с вами заранее и быть наготове, чтобы три раза не переодеваться. Я уже легла спать.
— Значит, договоримся на завтра?
— Пожалуйста. Я выйду украдкой в полночь под предлогом того, что нужно поставить машину в гараж. Пойдёт?
— Договорились…
— Простите, что я звоню так поздно, — сказал майор Бежан, которого мне не пришлось узнавать по голосу, так как он сразу же представился, — но я понимаю, что у вас дома сейчас довольно сложная ситуация, и не хочу её ещё больше усложнять. Как бы нам переговорить с вами с глазу на глаз, не вызывая ненужных проблем.
Я ещё не совсем заснула, поэтому моментально пришла в себя.
— Видимо, мне пришлось бы, пан майор, тайком выйти из дома поздно ночью.
— Как, например, сейчас?..
— Даже ещё попозже. Но мне было бы удобней договориться с вами заранее и быть наготове, чтобы три раза не переодеваться. Я уже легла спать.
— Значит, договоримся на завтра?
— Пожалуйста. Я выйду украдкой в полночь под предлогом того, что нужно поставить машину в гараж. Пойдёт?
— Договорились…
20
Бежан положил трубку в квартире покойной Михалины Колек и посмотрел на Роберта Гурского.
— Ах, эти долгие ночные разговоры поляков… — пробормотал он. — Лучше всего поговорить с ней завтра, а не сегодня — к тому времени мы будем знать больше.
— И так уже неплохо, — оптимистично возразил Роберт, указывая на небольшую стопку различных бумаг. — Половина из этого уже утратила силу, но остальное — просто золото.
— Точно. Шестеро убийц один к одному.
Прямо от Лукаша Дарко они приехали в дом жертвы, и не прошло и часу, как им стали известны все её секреты, так как в квартире царил образцовый порядок. Бумаги занимали там сравнительно мало места, и найти их было легко. Две записные книжки с номерами телефонов, календари за последние пять лет, немного статей и фельетонов, вырезанных из периодической печати, несколько номеров иллюстрированных журналов, несколько копий судебных постановлении, личные документы, начиная с метрики, и немного писем, несомненно важных, исключительно от её божества, Доминика. Кроме того, два небольших альбома и коробка с фотографиями. Ни одной книги, если не считать телефонного справочника двухлетней давности.
Из личных документов следовало, что Михалина Колек закончила среднюю школу и какие-то таинственные партийные курсы, фигурировавшие под названием «специальный курс для работников аппарата». После чего вышла замуж за сотрудника МВД, с которым неизвестно что произошло, так как решение суда о разводе, принятое перед самой сменой общественного строя, говорило о полном распаде супружеской жизни без малейшего упоминания о самом супруге и причинах распада оного. В тот же период она начала получать пенсию по инвалидности III группы, что привело и Бежана, и Гурского в неописуемое изумление. Что же это, Езус-Мария, за инвалидность такая, что за болезнь могла мучить эту могучую, пышущую здоровьем кариатиду?..
Иллюстрированные издания были в основном посвящены моде и секретам макияжа, половина фотоснимков представляла саму Михалину в разном возрасте и различных ситуациях, почти половина — посторонних людей, и где-то около одной сотой части снимков — Доминика, впрочем, плохо различимого. Статьи из прессы и судебные материалы также затрагивали людей посторонних, никоим образом, казалось бы, с Михалиной не связанных, а записные книжки и календари были целиком заполнены информацией, вполне возможно, — абсолютно бесценной.
Бежан с Гурским моментально отделили зёрна от плевел и занялись тем, что представлялось наиболее важным, в самую первую очередь обратившись к переписке. Много читать там нечего было, хватало всего лишь одного взгляда.
— «Найди Мариушка», — прочёл Роберт. — Чудесное письмо. Кратко, содержательно, однозначно…
Кто это такой, этот Мариушек?
— Это мы ещё выясним, — заверил его Бежан. — «Не появляйся до вторника». Тоже красиво. Во, а тут ещё лучше: «Веток весь вторник». Причём «весь» подчёркнуто. Хорошо бы ещё узнать, не делал ли он орфографических ошибок. Потому что, возможно, это нужно читать раздельно: «В сток». Но все равно непонятно.
— Ну то, что это не любовная переписка, и так ясно. Взять на заметку этого Мариушка?
— Не задавай глупых вопросов, у нас мало времени…
Между судом и прессой царило полное единодушие: почти все материалы касались компрометации уже сходящих со сцены партийно-правительственных руководителей, а из их круга выделялись шесть фамилий людей, все ещё находящихся у власти. Так что на основе документов Михалины шести людям можно было при желании запросто поломать карьеру, а то и саму жизнь. Бежан ничуть не сомневался, что ещё больше подобных материалов находится в бумагах Доминика, однако, чтобы кто-то из подозреваемых мог решиться на такую вещь, как убийство собственными руками, — в это все-таки трудно было поверить. Они не слишком-то увлекались физическим трудом, для этого у них имелся соответствующий персонал.
А вот таинственного Мариушка Роберт нашёл. Так, во всяком случае, можно было полагать. Какая-то очень дряхлая копия судебного решения информировала об условном освобождении из исправительной колонии некоего Мариуша Ченгалы, шестнадцати лет, с назначением ему опекуна в лице… И на этом месте, к сожалению, кусок листа отсутствовал. Они с Бежаном единодушно предположили, что куратором должен был стать Доминик Доминик, однако тут же решили, что выдают желаемое за действительное.
— Точно так же это мог бы быть Степан Колек, бывший муж Михалипы, — недовольно сказал Бежан. — Дело-то было шестнадцать лет назад. Даже если мы теперь знаем, кто такой Мариушек, то на кой черт это нам нужно?
— Иза Брант, — беспомощно подсказал Роберт.
— Она была одиннадцать лет назад. Но ничего, завтра мы её спросим. Берись-ка за записные книжки, нужно хотя бы просмотреть, ведь мы их все равно заберём с собой.
Несколько минут царило молчание, так как оба проглядывали густо исписанные записные книжки, сразу же вычёркивая лиц, уже перенёсшихся в лучший мир. Они сидели под единственным торшером, окна квартиры были наглухо зашторены. Ни Бежану, ни Гурскому это вовсе не было нужно, но, по-видимому, Михалина Колек явно заботилась о том, чтобы никто с улицы не мог увидеть, что там у неё происходит, так что ни малейший луч света не проникал через это затемнение, достойное времён войны, авианалетов и бомбардировок. А поскольку они не собирались наблюдать за прохожими в скверике, то и оставили её ужасающие шторы в том же положении.
Неожиданно в ночной тишине послышался какой-то шорох со стороны входной двери. Они одновременно подняли головы.
Кто-то крайне осторожно копался в замке.
Бежану не пришлось даже пальца к губам прикладывать, его спутник был отнюдь не кретином, а испытанным, сообразительным и умным работником.
На вопросительный взгляд он ответил кивком, что означало, что дверь была заперта после того, как они вошли. Кто-то с другой стороны вставил ключ в замок. Полицейские на цыпочках, беззвучно приблизились к входной двери, намереваясь занять позицию по обе её стороны.
И в этот момент невезение вновь проявило себя в полную силу.
В носу у них не засвербело, никто не чихнул, однако ни один из них не мог знать, что декоративный буфет Михалины держался на честном слове.
Одна из ножек величественного сооружения давно уже перестала исполнять свои обязанности и была подставлена просто для равновесия, к тому же ножка эта имела форму шара. И вот это-то равновесие Бежан лично нарушил два часа тому назад, слегка прикоснувшись к этой самой ножке во время проверки содержимого полок. А шар — он и есть шар, ему свойственно катиться, и именно этот момент он выбрал для того, чтобы немного пошалить.
Возможно, если бы в это время над районом пролетал самолёт, тогда это не было бы таким сверхъестественным явлением.
С ужасающим скрипом, треском и грохотом буфет накренился, высыпая из себя многочисленные стеклянные, фарфоровые и металлические предметы, ибо дверцы его не выдержали их напора. Они резко распахнулись, обрывая верхние петли, и со всего размаху ударились о стену.
На пару секунд все замерло, Бежан с Гурским — внутри, а таинственный гость — снаружи. Потом те, что были внутри, навалились на дверь, а тот, что снаружи, понёсся куда-то, похоже, — все свидетельствовало о том, — что по лестнице.
И хотя те, что внутри, отличались прекрасной физической подготовкой, тот снаружи все же успел. Когда они выбежали из дома, вокруг уже никого не было, кроме пожилого господина с собакой. Господин смотрел в направлении рынка, а собака виляла хвостом.
Бежану и Гурскому было сообщено, что боксёры — собаки дружелюбные и всех любят, а какой-то тип, который выбежал из дома, очень торопился. Он в бешеном темпе исчез где-то там, среди автомашин. Возможно, они бы даже услышали шум стартующего двигателя, если бы как раз в этот момент не проехал ночной трамвай и не заглушил все вокруг.
— Преступник. Голову даю на отсечение, — выразил свою точку зрения Роберт.
Бежан кивнул.
— А если нет, то уж точно один из тех, которые все знают. Черт, а ведь мебель у неё казалась такой солидной! Нужно будет кого-то здесь оставить.
— Забуй?..
— Забуй. Позвони ему. А мы подождём, пока он приедет.
Сержант Забуй приехал, Бежан с Гурским забрали скромное барахло Михалины и присоединили его к макулатуре Доминика. Затем отправились спать, а за чтение взялись рано утром.
— Ах, эти долгие ночные разговоры поляков… — пробормотал он. — Лучше всего поговорить с ней завтра, а не сегодня — к тому времени мы будем знать больше.
— И так уже неплохо, — оптимистично возразил Роберт, указывая на небольшую стопку различных бумаг. — Половина из этого уже утратила силу, но остальное — просто золото.
— Точно. Шестеро убийц один к одному.
Прямо от Лукаша Дарко они приехали в дом жертвы, и не прошло и часу, как им стали известны все её секреты, так как в квартире царил образцовый порядок. Бумаги занимали там сравнительно мало места, и найти их было легко. Две записные книжки с номерами телефонов, календари за последние пять лет, немного статей и фельетонов, вырезанных из периодической печати, несколько номеров иллюстрированных журналов, несколько копий судебных постановлении, личные документы, начиная с метрики, и немного писем, несомненно важных, исключительно от её божества, Доминика. Кроме того, два небольших альбома и коробка с фотографиями. Ни одной книги, если не считать телефонного справочника двухлетней давности.
Из личных документов следовало, что Михалина Колек закончила среднюю школу и какие-то таинственные партийные курсы, фигурировавшие под названием «специальный курс для работников аппарата». После чего вышла замуж за сотрудника МВД, с которым неизвестно что произошло, так как решение суда о разводе, принятое перед самой сменой общественного строя, говорило о полном распаде супружеской жизни без малейшего упоминания о самом супруге и причинах распада оного. В тот же период она начала получать пенсию по инвалидности III группы, что привело и Бежана, и Гурского в неописуемое изумление. Что же это, Езус-Мария, за инвалидность такая, что за болезнь могла мучить эту могучую, пышущую здоровьем кариатиду?..
Иллюстрированные издания были в основном посвящены моде и секретам макияжа, половина фотоснимков представляла саму Михалину в разном возрасте и различных ситуациях, почти половина — посторонних людей, и где-то около одной сотой части снимков — Доминика, впрочем, плохо различимого. Статьи из прессы и судебные материалы также затрагивали людей посторонних, никоим образом, казалось бы, с Михалиной не связанных, а записные книжки и календари были целиком заполнены информацией, вполне возможно, — абсолютно бесценной.
Бежан с Гурским моментально отделили зёрна от плевел и занялись тем, что представлялось наиболее важным, в самую первую очередь обратившись к переписке. Много читать там нечего было, хватало всего лишь одного взгляда.
— «Найди Мариушка», — прочёл Роберт. — Чудесное письмо. Кратко, содержательно, однозначно…
Кто это такой, этот Мариушек?
— Это мы ещё выясним, — заверил его Бежан. — «Не появляйся до вторника». Тоже красиво. Во, а тут ещё лучше: «Веток весь вторник». Причём «весь» подчёркнуто. Хорошо бы ещё узнать, не делал ли он орфографических ошибок. Потому что, возможно, это нужно читать раздельно: «В сток». Но все равно непонятно.
— Ну то, что это не любовная переписка, и так ясно. Взять на заметку этого Мариушка?
— Не задавай глупых вопросов, у нас мало времени…
Между судом и прессой царило полное единодушие: почти все материалы касались компрометации уже сходящих со сцены партийно-правительственных руководителей, а из их круга выделялись шесть фамилий людей, все ещё находящихся у власти. Так что на основе документов Михалины шести людям можно было при желании запросто поломать карьеру, а то и саму жизнь. Бежан ничуть не сомневался, что ещё больше подобных материалов находится в бумагах Доминика, однако, чтобы кто-то из подозреваемых мог решиться на такую вещь, как убийство собственными руками, — в это все-таки трудно было поверить. Они не слишком-то увлекались физическим трудом, для этого у них имелся соответствующий персонал.
А вот таинственного Мариушка Роберт нашёл. Так, во всяком случае, можно было полагать. Какая-то очень дряхлая копия судебного решения информировала об условном освобождении из исправительной колонии некоего Мариуша Ченгалы, шестнадцати лет, с назначением ему опекуна в лице… И на этом месте, к сожалению, кусок листа отсутствовал. Они с Бежаном единодушно предположили, что куратором должен был стать Доминик Доминик, однако тут же решили, что выдают желаемое за действительное.
— Точно так же это мог бы быть Степан Колек, бывший муж Михалипы, — недовольно сказал Бежан. — Дело-то было шестнадцать лет назад. Даже если мы теперь знаем, кто такой Мариушек, то на кой черт это нам нужно?
— Иза Брант, — беспомощно подсказал Роберт.
— Она была одиннадцать лет назад. Но ничего, завтра мы её спросим. Берись-ка за записные книжки, нужно хотя бы просмотреть, ведь мы их все равно заберём с собой.
Несколько минут царило молчание, так как оба проглядывали густо исписанные записные книжки, сразу же вычёркивая лиц, уже перенёсшихся в лучший мир. Они сидели под единственным торшером, окна квартиры были наглухо зашторены. Ни Бежану, ни Гурскому это вовсе не было нужно, но, по-видимому, Михалина Колек явно заботилась о том, чтобы никто с улицы не мог увидеть, что там у неё происходит, так что ни малейший луч света не проникал через это затемнение, достойное времён войны, авианалетов и бомбардировок. А поскольку они не собирались наблюдать за прохожими в скверике, то и оставили её ужасающие шторы в том же положении.
Неожиданно в ночной тишине послышался какой-то шорох со стороны входной двери. Они одновременно подняли головы.
Кто-то крайне осторожно копался в замке.
Бежану не пришлось даже пальца к губам прикладывать, его спутник был отнюдь не кретином, а испытанным, сообразительным и умным работником.
На вопросительный взгляд он ответил кивком, что означало, что дверь была заперта после того, как они вошли. Кто-то с другой стороны вставил ключ в замок. Полицейские на цыпочках, беззвучно приблизились к входной двери, намереваясь занять позицию по обе её стороны.
И в этот момент невезение вновь проявило себя в полную силу.
В носу у них не засвербело, никто не чихнул, однако ни один из них не мог знать, что декоративный буфет Михалины держался на честном слове.
Одна из ножек величественного сооружения давно уже перестала исполнять свои обязанности и была подставлена просто для равновесия, к тому же ножка эта имела форму шара. И вот это-то равновесие Бежан лично нарушил два часа тому назад, слегка прикоснувшись к этой самой ножке во время проверки содержимого полок. А шар — он и есть шар, ему свойственно катиться, и именно этот момент он выбрал для того, чтобы немного пошалить.
Возможно, если бы в это время над районом пролетал самолёт, тогда это не было бы таким сверхъестественным явлением.
С ужасающим скрипом, треском и грохотом буфет накренился, высыпая из себя многочисленные стеклянные, фарфоровые и металлические предметы, ибо дверцы его не выдержали их напора. Они резко распахнулись, обрывая верхние петли, и со всего размаху ударились о стену.
На пару секунд все замерло, Бежан с Гурским — внутри, а таинственный гость — снаружи. Потом те, что были внутри, навалились на дверь, а тот, что снаружи, понёсся куда-то, похоже, — все свидетельствовало о том, — что по лестнице.
И хотя те, что внутри, отличались прекрасной физической подготовкой, тот снаружи все же успел. Когда они выбежали из дома, вокруг уже никого не было, кроме пожилого господина с собакой. Господин смотрел в направлении рынка, а собака виляла хвостом.
Бежану и Гурскому было сообщено, что боксёры — собаки дружелюбные и всех любят, а какой-то тип, который выбежал из дома, очень торопился. Он в бешеном темпе исчез где-то там, среди автомашин. Возможно, они бы даже услышали шум стартующего двигателя, если бы как раз в этот момент не проехал ночной трамвай и не заглушил все вокруг.
— Преступник. Голову даю на отсечение, — выразил свою точку зрения Роберт.
Бежан кивнул.
— А если нет, то уж точно один из тех, которые все знают. Черт, а ведь мебель у неё казалась такой солидной! Нужно будет кого-то здесь оставить.
— Забуй?..
— Забуй. Позвони ему. А мы подождём, пока он приедет.
Сержант Забуй приехал, Бежан с Гурским забрали скромное барахло Михалины и присоединили его к макулатуре Доминика. Затем отправились спать, а за чтение взялись рано утром.
21
О, если бы, тысяча чертей, этот чердачный люк открылся вчера или сразу после моего разговора с дядей Игнатием!..
Так нет же, куда там, он дождался, пока пройдёт достаточно времени, чтобы я могла организовать ликвидацию выступающей против меня тётки Изы.
Тот факт, что я все ещё никакого понятия не имела, почему именно она выступает против меня, совершенно не имел значения. Подозрения вспыхнули, как фонтанирующий гейзер.
И к тому же этот люк, свинья вредная, открылся как раз тогда, когда тётка с дядей уже легли спать, снова вернувшись домой необычно рано. Возможно, в надежде увидеть очаровательную сценку, когда меня будут заковывать в кандалы. Хотя, минутку, если бы он открылся до их возвращения, возможно, оказалось бы, что я покушаюсь на жизнь бабки?.. Нет, глупости, люк находился над комнатой Томека, то есть над комнатой тёти Изы и дяди Филиппа, о бабушке не могло быть и речи, я же должна была бы ориентироваться, где в моем доме имеются западни?..
Несусветный грохот потряс весь дом в двадцать три часа тридцать минут, подняв всех на ноги. Я помчалась наверх, полная самых страшных предчувствий.
Свалилось все это, слава богу, им на ноги, головы остались целы. Велосипедное колесо, старые роликовые коньки, вагончики от испорченного электрического поезда, множество кед и адидасовских кроссовок, необязательно парами, модели танков, книги, витрина для бабочек, в которой не было ни одной бабочки, куски промасленной фольги, огромное количество самых разных инструментов, альбомы с гербариями — готова поклясться, что Касины, металлические коробочки с крючками и блеснами для рыбной ловли, большой ящик с не драгоценными и совсем не декоративными камнями, фарфоровые обломки неизвестно от чего… Я даже ощутила гордость за богатую палитру интересов моих детей.
Гордость за палитру оказалась моей единственной радостью. Никто больше моих детей почему-то не оценил, что, по принципу действия и противодействия, слегка уменьшило моё желание врезать за это детям по полной программе. И что ни в малейшей мере не способствовало приведению лежбища тётки и дяди в состояние пригодности для дальнейшего использования.
В четверть первого, убрав все, куда только можно, я вспомнила, что у меня было назначено свидание с майором и уже минут пятнадцать назад я должна была появиться перед домом, в районе гаража.
Я ещё успела подумать, что все, больше не могу, завтра же привлеку на помощь Рысека, а если майор потеряет терпение и придёт сюда, то пусть сам мне помогает, как заверещал проклятый мобильник.
— Сейчас, — сказала я, возможно, слегка измученным голосом. — Я совершила покушение на жизнь одной из тёток, так что дайте мне возможность как-то с этим справиться. Ещё минут пятнадцать. Честное слово, я спущусь. Даже с большим удовольствием!
Комментарии семейства разразились, по всей видимости, сразу же, как только я исчезла из виду.
Достаточно мне было обменяться с майором всего несколькими фразами по телефону, как они успели высказать друг другу гораздо больше. Вся эта дискуссия прямо-таки свалилась на меня сквозь осторожно приоткрытую дверь, а дверь я осторожно приоткрыла, так как у меня мелькнула мысль немедленно и незаметно сбежать.
— ..а откуда же она могла знать, что для тебя это так важно? — ехидно и сердито говорила тётка Ольга. — Кто ей сказал? Да ты и сама от всего отпираешься!..
— Я прошу прекратить подобного рода инсинуации! — с достоинством требовал дядя Филипп.
— Одна жертва или две — разница небольшая, — довольно истерично говорила тётка Иза.
— ..необходимо все тщательно проверить, — рассуждала бабушка. — Подобных склонностей в семье никогда не было, хотя все возможно. Тут явно существуют сильные подозрения…
— Есть же какие-то семейные обязанности, — в лёгком отчаянии настаивал дядя Игнатий. — Мы обязаны… Это наша обязанность… Даже если бы…
— Даже если бы наша племянница оказалась преступницей, мы должны её защищать? — прошипела тётка Иза.
— Местные преступления тут не при чем… Может быть, это было в порядке самообороны…
— Ни в чем нельзя быть уверенным, ни в чем, — бормотал дядя Филипп, все ещё полон достоинства.
— Решение буду принимать я! — с нажимом констатировала бабушка. — Многое свидетельствует…
Я лично это выясню и прошу всех успокоиться!
Я не сбежала незаметно, поскольку этот разговор меня страшно заинтересовал. Он вполне соответствовал неясным высказываниям дяди Игнатия, какие-то тайны семейство от меня явно скрывало, а у тётки Изы несомненно были ко мне какие-то претензии. Ясно было, что наследство зависело не только от демонстрируемого мною благоразумия в жизни, но и от моей морали, которая как раз оказалась под вопросом. Кто-то где-то, в каком-то завещании поместил примечание, что я могу наследовать только при условии, что не совершу преступлений, или что?..
Откуда, ко всем чертям, здесь появилось преступление? И откуда берётся это ожесточение тётки Изы?..
Они заметили меня в приоткрытых дверях, так что я не могла больше делать вид, что не слышала ни одного слова.
— Завтра весь этот мусор я уберу в гараж, — пообещала я. — Или в подвал. Я не могу все это выбросить на помойку, так как это сокровища моих детей, а я все же в некотором роде мать. Голову им намылю, я имею в виду детей, по крайней мере устрою им скандал. Что касается преступлений, то я до сих пор ни одного не совершила, так что прошу на это не рассчитывать. Я не могла готовить покушения на тётю и дядю, так как не знала, кто где будет спать, а что касается всего остального, то пусть бабушка сделает так, как захочет.
— Спасибо тебе большое за разрешение, девочка, — сказала бабушка тоном, от которого можно было одеревенеть, и жестом показала, что желает вернуться в постель. В связи с чем тётку Ольгу и дядю Игнатия буквально вынесло вниз.
Мне удалось покинуть дом спустя десять минут, поскольку никто не проявлял ни малейших намерений со мной беседовать.
Майор с поручиком, инспекторство и комиссарство которых я успешно выбросила из памяти, ждали меня в машине неподалёку от моего гаража. Я села в машину не то что без сопротивления, а прямо-таки с огромным облегчением.
— Возможно, господин майор, кое-кто не любит полицию и относится к вам недоброжелательно, — с ходу заявила я, не в силах удержаться. — Но только не я. Для меня вы представляете собой отдых и вдохновение, по сравнению с моей роднёй вы просто существо с крылышками, нечто вроде ангела. Не знаю, возможно, я даже предпочла бы, чтобы вы меня посадили…
— Некуда сажать, — вежливо ответил майор. — И я не уверен, нужно ли. Поговорим по-человечески?
— Надеюсь, что да!
— Тогда сразу же расскажите, что это было за покушение на тётку?
Я сделала глубокий вдох и рассказала ему все, по возможности кратко. Майора заинтересовал вопрос о наследстве.
— Должна вам сказать, что я понятия не имею, от чего оно зависит, — грустно призналась я. — Наверное, от моей репутации в целом. Кроме того, я не знаю, откуда берётся это наследство, и кто, собственно, им распоряжается. Возможно, бабушка, но я не ручаюсь.
Я бы вовсе не обиделась, если бы мои дети получили какую-то материальную базу на будущее, потому что я могу в некоторой мере взять на себя только настоящее. Я не знаю всего состава родни, но уверена, что не этот вопрос не даёт вам спокойно спать. Даже если бы все друг друга взаимно поубивали, вы ведёте другое дело, и никакие наследства вам не помеха.
— Совершенно правильно, — согласился майор. — Меня волнует пан Доминик. Вы ведь не все о нем рассказали, не правда ли?
— Конечно, нет. И я ещё не готова, так как не могу поверить в его гибель. Может быть, я должна опознать труп?
— Это можно было бы организовать, но он все ещё находится в Млаве. Пожалуй, жалко времени.
— Но вы оба можете поклясться, что он действительно мёртв?
— Чем вы только захотите, — торжественно заверил меня майор, после чего внезапно добавил:
— Михалина Колек тоже умерла.
Эта последняя информация ввергла меня в полное остолбенение. В машине горел свет. Я вглядывалась в их лица, пытаясь обнаружить следы кретинского юмора. Доминик, Михалина… Невероятно!
— Она что — с отчаяния покончила с собой?.. — ошеломлённо спросила я, ибо именно эта возможность первой пришла мне в голову.
— А вы считаете, что она была бы на это способна? — живо подхватил майор.
Мне нужно было собраться с мыслями, поэтому я какое-то время молчала.
— Понятия не имею. Не исключено. Конечно, все может быть, но если бы оказалось, что так и есть, то я до конца своей жизни не перестала бы удивляться.
Не похожа она была на самоубийцу… Ну, ладно, перестаньте меня глушить по голове, скажите, в чем тут дело?
— Одно из двух, милая пани. Либо вы преступник, и тогда вы будете выкручиваться и прикрываться плохой памятью и незнанием, либо вы не имеете со всем этим ничего общего, и тогда вы нам поможете.
Вы сумели в нужное время оказаться на месте преступления, так что сами понимаете. Санкцию прокурора я бы мог получить в одно мгновение.
— Ну, ясное дело, — с горечью подтвердила я. — Особенно, если я невиновна… У нас пользуются защитой исключительно настоящие преступники.
— Так вы нам поможете или нет?
— Разумеется, хотя и сомневаюсь, насколько все это вам пригодится. Но, пожалуйста, спрашивайте.
Майор перевёл дух, прокашлялся и вздохнул.
— Я и сам, милая пани, не очень-то знаю, о чем вас спрашивать. Если принять, что это не вы, то у кого-то должна быть веская причина, или же кто-то просто не любил покойника безо всяких веских причин.
Что вы об этом думаете?
Я очень глубоко задумалась. Если я не скажу ему всей правды, он ничего не поймёт, а я ещё больше окажусь под подозрением. Если же скажу, то сделаю из себя величайшую идиотку всех времён. К тому же женщина бы мне поверила, а вот мужчина — едва ли. И что — я должна буду сама доказывать ему собственную глупость?
Так нет же, куда там, он дождался, пока пройдёт достаточно времени, чтобы я могла организовать ликвидацию выступающей против меня тётки Изы.
Тот факт, что я все ещё никакого понятия не имела, почему именно она выступает против меня, совершенно не имел значения. Подозрения вспыхнули, как фонтанирующий гейзер.
И к тому же этот люк, свинья вредная, открылся как раз тогда, когда тётка с дядей уже легли спать, снова вернувшись домой необычно рано. Возможно, в надежде увидеть очаровательную сценку, когда меня будут заковывать в кандалы. Хотя, минутку, если бы он открылся до их возвращения, возможно, оказалось бы, что я покушаюсь на жизнь бабки?.. Нет, глупости, люк находился над комнатой Томека, то есть над комнатой тёти Изы и дяди Филиппа, о бабушке не могло быть и речи, я же должна была бы ориентироваться, где в моем доме имеются западни?..
Несусветный грохот потряс весь дом в двадцать три часа тридцать минут, подняв всех на ноги. Я помчалась наверх, полная самых страшных предчувствий.
Свалилось все это, слава богу, им на ноги, головы остались целы. Велосипедное колесо, старые роликовые коньки, вагончики от испорченного электрического поезда, множество кед и адидасовских кроссовок, необязательно парами, модели танков, книги, витрина для бабочек, в которой не было ни одной бабочки, куски промасленной фольги, огромное количество самых разных инструментов, альбомы с гербариями — готова поклясться, что Касины, металлические коробочки с крючками и блеснами для рыбной ловли, большой ящик с не драгоценными и совсем не декоративными камнями, фарфоровые обломки неизвестно от чего… Я даже ощутила гордость за богатую палитру интересов моих детей.
Гордость за палитру оказалась моей единственной радостью. Никто больше моих детей почему-то не оценил, что, по принципу действия и противодействия, слегка уменьшило моё желание врезать за это детям по полной программе. И что ни в малейшей мере не способствовало приведению лежбища тётки и дяди в состояние пригодности для дальнейшего использования.
В четверть первого, убрав все, куда только можно, я вспомнила, что у меня было назначено свидание с майором и уже минут пятнадцать назад я должна была появиться перед домом, в районе гаража.
Я ещё успела подумать, что все, больше не могу, завтра же привлеку на помощь Рысека, а если майор потеряет терпение и придёт сюда, то пусть сам мне помогает, как заверещал проклятый мобильник.
— Сейчас, — сказала я, возможно, слегка измученным голосом. — Я совершила покушение на жизнь одной из тёток, так что дайте мне возможность как-то с этим справиться. Ещё минут пятнадцать. Честное слово, я спущусь. Даже с большим удовольствием!
Комментарии семейства разразились, по всей видимости, сразу же, как только я исчезла из виду.
Достаточно мне было обменяться с майором всего несколькими фразами по телефону, как они успели высказать друг другу гораздо больше. Вся эта дискуссия прямо-таки свалилась на меня сквозь осторожно приоткрытую дверь, а дверь я осторожно приоткрыла, так как у меня мелькнула мысль немедленно и незаметно сбежать.
— ..а откуда же она могла знать, что для тебя это так важно? — ехидно и сердито говорила тётка Ольга. — Кто ей сказал? Да ты и сама от всего отпираешься!..
— Я прошу прекратить подобного рода инсинуации! — с достоинством требовал дядя Филипп.
— Одна жертва или две — разница небольшая, — довольно истерично говорила тётка Иза.
— ..необходимо все тщательно проверить, — рассуждала бабушка. — Подобных склонностей в семье никогда не было, хотя все возможно. Тут явно существуют сильные подозрения…
— Есть же какие-то семейные обязанности, — в лёгком отчаянии настаивал дядя Игнатий. — Мы обязаны… Это наша обязанность… Даже если бы…
— Даже если бы наша племянница оказалась преступницей, мы должны её защищать? — прошипела тётка Иза.
— Местные преступления тут не при чем… Может быть, это было в порядке самообороны…
— Ни в чем нельзя быть уверенным, ни в чем, — бормотал дядя Филипп, все ещё полон достоинства.
— Решение буду принимать я! — с нажимом констатировала бабушка. — Многое свидетельствует…
Я лично это выясню и прошу всех успокоиться!
Я не сбежала незаметно, поскольку этот разговор меня страшно заинтересовал. Он вполне соответствовал неясным высказываниям дяди Игнатия, какие-то тайны семейство от меня явно скрывало, а у тётки Изы несомненно были ко мне какие-то претензии. Ясно было, что наследство зависело не только от демонстрируемого мною благоразумия в жизни, но и от моей морали, которая как раз оказалась под вопросом. Кто-то где-то, в каком-то завещании поместил примечание, что я могу наследовать только при условии, что не совершу преступлений, или что?..
Откуда, ко всем чертям, здесь появилось преступление? И откуда берётся это ожесточение тётки Изы?..
Они заметили меня в приоткрытых дверях, так что я не могла больше делать вид, что не слышала ни одного слова.
— Завтра весь этот мусор я уберу в гараж, — пообещала я. — Или в подвал. Я не могу все это выбросить на помойку, так как это сокровища моих детей, а я все же в некотором роде мать. Голову им намылю, я имею в виду детей, по крайней мере устрою им скандал. Что касается преступлений, то я до сих пор ни одного не совершила, так что прошу на это не рассчитывать. Я не могла готовить покушения на тётю и дядю, так как не знала, кто где будет спать, а что касается всего остального, то пусть бабушка сделает так, как захочет.
— Спасибо тебе большое за разрешение, девочка, — сказала бабушка тоном, от которого можно было одеревенеть, и жестом показала, что желает вернуться в постель. В связи с чем тётку Ольгу и дядю Игнатия буквально вынесло вниз.
Мне удалось покинуть дом спустя десять минут, поскольку никто не проявлял ни малейших намерений со мной беседовать.
Майор с поручиком, инспекторство и комиссарство которых я успешно выбросила из памяти, ждали меня в машине неподалёку от моего гаража. Я села в машину не то что без сопротивления, а прямо-таки с огромным облегчением.
— Возможно, господин майор, кое-кто не любит полицию и относится к вам недоброжелательно, — с ходу заявила я, не в силах удержаться. — Но только не я. Для меня вы представляете собой отдых и вдохновение, по сравнению с моей роднёй вы просто существо с крылышками, нечто вроде ангела. Не знаю, возможно, я даже предпочла бы, чтобы вы меня посадили…
— Некуда сажать, — вежливо ответил майор. — И я не уверен, нужно ли. Поговорим по-человечески?
— Надеюсь, что да!
— Тогда сразу же расскажите, что это было за покушение на тётку?
Я сделала глубокий вдох и рассказала ему все, по возможности кратко. Майора заинтересовал вопрос о наследстве.
— Должна вам сказать, что я понятия не имею, от чего оно зависит, — грустно призналась я. — Наверное, от моей репутации в целом. Кроме того, я не знаю, откуда берётся это наследство, и кто, собственно, им распоряжается. Возможно, бабушка, но я не ручаюсь.
Я бы вовсе не обиделась, если бы мои дети получили какую-то материальную базу на будущее, потому что я могу в некоторой мере взять на себя только настоящее. Я не знаю всего состава родни, но уверена, что не этот вопрос не даёт вам спокойно спать. Даже если бы все друг друга взаимно поубивали, вы ведёте другое дело, и никакие наследства вам не помеха.
— Совершенно правильно, — согласился майор. — Меня волнует пан Доминик. Вы ведь не все о нем рассказали, не правда ли?
— Конечно, нет. И я ещё не готова, так как не могу поверить в его гибель. Может быть, я должна опознать труп?
— Это можно было бы организовать, но он все ещё находится в Млаве. Пожалуй, жалко времени.
— Но вы оба можете поклясться, что он действительно мёртв?
— Чем вы только захотите, — торжественно заверил меня майор, после чего внезапно добавил:
— Михалина Колек тоже умерла.
Эта последняя информация ввергла меня в полное остолбенение. В машине горел свет. Я вглядывалась в их лица, пытаясь обнаружить следы кретинского юмора. Доминик, Михалина… Невероятно!
— Она что — с отчаяния покончила с собой?.. — ошеломлённо спросила я, ибо именно эта возможность первой пришла мне в голову.
— А вы считаете, что она была бы на это способна? — живо подхватил майор.
Мне нужно было собраться с мыслями, поэтому я какое-то время молчала.
— Понятия не имею. Не исключено. Конечно, все может быть, но если бы оказалось, что так и есть, то я до конца своей жизни не перестала бы удивляться.
Не похожа она была на самоубийцу… Ну, ладно, перестаньте меня глушить по голове, скажите, в чем тут дело?
— Одно из двух, милая пани. Либо вы преступник, и тогда вы будете выкручиваться и прикрываться плохой памятью и незнанием, либо вы не имеете со всем этим ничего общего, и тогда вы нам поможете.
Вы сумели в нужное время оказаться на месте преступления, так что сами понимаете. Санкцию прокурора я бы мог получить в одно мгновение.
— Ну, ясное дело, — с горечью подтвердила я. — Особенно, если я невиновна… У нас пользуются защитой исключительно настоящие преступники.
— Так вы нам поможете или нет?
— Разумеется, хотя и сомневаюсь, насколько все это вам пригодится. Но, пожалуйста, спрашивайте.
Майор перевёл дух, прокашлялся и вздохнул.
— Я и сам, милая пани, не очень-то знаю, о чем вас спрашивать. Если принять, что это не вы, то у кого-то должна быть веская причина, или же кто-то просто не любил покойника безо всяких веских причин.
Что вы об этом думаете?
Я очень глубоко задумалась. Если я не скажу ему всей правды, он ничего не поймёт, а я ещё больше окажусь под подозрением. Если же скажу, то сделаю из себя величайшую идиотку всех времён. К тому же женщина бы мне поверила, а вот мужчина — едва ли. И что — я должна буду сама доказывать ему собственную глупость?