Хмелевская Иоанна. Закон постоянного невезения [Невезуха]

   Дядя начал бормотать какие-то объяснения.
   — Видишь ли, девочка моя… Столько подозрений…
   Я хотел лично… Бабушка… Нужно было… Ну, в общем…
   — Не шевелите пока рукой, дядя, — в отчаянии произнесла я. — Я сейчас все это обрежу. Нужно вас оторвать от дверной ручки.
   Однако ножниц нигде поблизости не было. Я вспомнила, что они в моей рабочей комнате, а вторые наверняка у моих детей, заваленные хламом. Едва я успела найти в ящике единственный острый нож, как все семейство объявилось в холле.
   Первой показалась тётка Ольга.
   — Нееееет!!! — страшным голосом заорала она, видя, как я с ножом в руке бросилась к дяде, и защитным жестом вытянула перед собой руки. Дядя снова энергично зазвенел.
   — Нет, нет! — поддержал он её протест, хотя и совсем другим тоном. — Это не то, что ты думаешь…
   Я понимаю… Я согласен…
   Острый нож оказался скорее тупым, чем острым, так что мне не удалось выполнить все одним движением. Я схватила верещащий звонок и, перепиливая толстую верёвку — и где это они отыскали такие толстые верёвки? — вспомнила, что собиралась перед приездом родни наточить все ножи. Точнее говоря, я хотела попросить Рысека сделать это для меня, но идея как-то вылетела у меня из головы.
   Остальные путы я пилила уже не так нервно, держа проклятый звоночек в руке, чтобы он больше не звенел. В холле все уже были в сборе, последней величественно прошествовала по лестнице бабушка.
   Тётка Ольга держалась за грудь, с трудом переводя дух, дядя Игнатий пытался её успокаивать, хотя и довольно странно — похлопывая её по всем возможным местам. Мера эта подействовала, когда он попал ей по заднице. Тётка Иза выговорила лишь:
   «Ну и ну!» и застыла у стены в наполеоновской позе, дядя Филипп же терпеливо пережидал перепиливание. Наконец, заговорила бабушка.
   — Значит, тебя все-таки выпустили, — с горечью сказала она. — Мы поняли, что тебя вызвали, опасались обыска и решили к этому подготовиться.
   Филипп сам вызвался. Это дело нужно выяснить до конца, и я не потерплю ни малейшей отсрочки.
   Я наконец отвязала дядю от дверной ручки.
   — Но ведь уже поздно, бабушка, — осторожно заметила я. — Завтра все не выспятся…
   — Сегодня, — поправила меня бабушка. — Уже почти половина третьего. Это не имеет большого значения, мы на отдыхе. А спать в атмосфере подозрений просто невозможно.
   — Если бы это был какой-нибудь приём… — увлечённо начал дядя Игнатий.
   — В такое время приём был бы уже в полном разгаре. Время подавать горячие закуски…
   Ничего не поделаешь, пришлось мне её перебить, чтобы не пробуждать излишних надежд.
   — Но у меня сейчас нет никаких горячих закусок, бабушка. Мне очень жаль, я не знала, что у нас будет ночная забава. Могу предложить солёные пальчики с красным вином.., а! И ещё бобы. Но на бобы нужно сорок минут.
   — Не важно. Не думаешь ли ты, что мы закончим разговор раньше?
   Оставь надежду… Ничего не поделаешь, высплюсь как-нибудь в другой раз.
   Я поставила воду, вытащила из морозилки мороженые бобы и уселась в гостиной в часами в руке.
   Бабушка не стала терять времени даром.
   — Почему ты не вышла замуж? — сурово спросила она.
   Этот вопрос невероятно поразил меня.
   — Как это?.. Я же вышла! Восемнадцать лет назад, мои дети рождены в законном браке!
   — Во второй раз. После развода. Почему ты ещё раз не вышла замуж?
   Вот тебе и на, и что я должна была ей отвечать?
   А собственно говоря, почему я не вышла замуж во второй раз? Потому что это никому не было нужно.
   Доминик моей руки не просил и вовсе не рвался жениться, а я предпочитала избегать всяческих осложнений. Супружество, общий дом, а в этом доме -" мои собственные дети… Мужчина страшно мешает профессиональной деятельности, требует, чтобы ему регулярно готовили еду, а уж тем более такой ценитель качества и педант, как Доминик… Пошло бы раздражение, недовольство… Да и, в конце-то концов, чей бы это был дом, его или мой? И кто его должен был содержать? Мне пришлось бы просить у Доминика денег, стать целиком и полностью зависимой от него? Кошмарная идея!..
   Я решила открыть вторую половину правды.
   — Потому что у меня было слишком много работы. Муж дома — эта огромная ответственность, я предпочла приходящего сожителя. Такому не нужно стирать рубашки и пришивать пуговицы, он не сидит у тебя непрерывно на шее и не требует завтраков, обедов, ужинов…
   — А дети? — возмущённо перебила меня тётка Ольга.
   — Что дети?
   — Они ведь тоже должны завтракать, обедать и ужинать?
   — Дети у меня самостоятельные. Руки у них растут откуда следует, они вполне могут сами вынуть из холодильника и разогреть любую еду. Томек вообще очень любит готовить, стирка в машине — тоже не проблема, а глажка их как-то не трогает. Зато муж требовал бы полного обслуживания, а у меня на это нет времени. И места тоже нет. Где бы он здесь уместился?
   Теперь возмутилась бабушка.
   — Не понимаю, девочка моя, о чем ты говоришь.
   Мужчина должен позаботиться о доме соответствующих размеров, наверняка он смог бы обеспечить необходимое пространство.
   — И что? И я должна была бы жить у него?
   — Это естественно, не так ли?
   — Для кого как, — вырвалось у меня. — Хотя, впрочем, вначале — да, первое замужество, общие дети… Но и оно, как мы видим, не выдержало проверки временем… Дом был мой, точнее говоря, моей матери, так что мой муж просто-напросто съехал, не создавая проблем с квартирой. А сейчас… Случись что, что мне было делать? Идти с детьми жить на Центральном вокзале?
   — Что случись? — с нажимом спросила тётка Иза.
   — Ну.., в случае.., осложнений. Он, этот муж, вполне мог со мною не выдержать. Или я бы с ним не выдержала.
   — Глупости, — резко возразила бабушка. — К каждой ситуации можно приспособиться. Ну и выдрессировать мужчину…
   Я вдруг представила себе дрессированного Доминика. Наверное, с таким же успехом можно было бы выдрессировать носорога или асфальтовый каток.
   Или лавину. Это он дрессировал меня, что у него в конечном итоге тоже не очень-то получилось.
   — ..только нужно найти подходящего, — поучающее продолжала бабушка. — Боюсь, что ты сделала не лучший выбор. Тот, кто позволяет себя убить при подозрительных обстоятельствах, не может считаться приличным и ответственным человеком. Можно узнать, что тобой руководило?
   — Дурость, бабушка, — с раскаянием призналась я. — Я ошиблась, потому что он производил великолепное впечатление. И если бы я вышла за него замуж, то, видишь, все это преступление свалилось бы на меня.
   — Мне кажется, оно уже и так на тебя свалилось, — язвительно вмешалась тётка Иза.
   — Это только потому, что мне не повезло…
   — Вот именно, — снова заговорила бабушка. — Я желаю знать, что у тебя общего с этим делом. Ты утверждаешь, что ты его не убивала?
   — Ну зачем мне было его убивать? Спустя четыре года?
   — Это можно было бы объяснить долговременным аффектом, — расстроенным голосом вмешался дядя Филипп.
   Бабушка не стала его полностью игнорировать, а жестом попросила долить ей вина, что дядя и сделал так старательно, что уронил в её бокал неплотно всунутую пробку, которую забыл извлечь. Вино расплеснулось во все стороны. Я бросилась за тряпкой и другим бокалом, благодаря чему вспомнила о воде, в которую следовало высыпать бобы. Она уже во всю кипела, я всыпала замороженные зёрна, вспомнила, что не посолила воду, и вместо того чтобы нормальным образом воспользоваться ложечкой, схватила солонку и от расстройства и спешки слишком сильно ею тряхнула.
   Солонка была большая, в неё входило целых сто пятьдесят граммов соли, крышка с неё свалилась, и все содержимое полетело в кастрюлю. Некоторое облегчение я почувствовала лишь при мысли о том, что это был не суп, но и так дуршлаг вылетел у меня из рук, когда я производила необходимые манипуляции с бобами. Я заново поставила проклятые бобы, соль отмерила ложечкой и сорвала с вешалки полрулона бумажных салфеток…
   Я вернулась в гостиную с клубком салфеток и рюмкой для бабушки, свято веря, что надо мной довлеет какое-то проклятье и к концу их пребывания я успею разрушить весь свой дом. А на наследстве уже можно поставить крест. Так что нечего мне голову морочить, и пусть они уезжают ко всем чертям как можно скорее, чтобы я могла взяться за работу и как-то компенсировать потери.
   Бабушка была непреклонна.
   — Я желаю знать, почему ты с ним рассталась, — сухо сообщила она, стряхивая тряпкой капли вина с платья и заставляя меня пожалеть о том, что я не высыпала соль на неё. Соль поглощает красное вино. — С твоим сожителем, который, как я понимаю, не годился на роль мужа. Я тебя слушаю.
   Учитывая, что мне уже действительно было все равно, я решила ничего не смягчать и выложить им все напрямик. Да шут с ними, пусть себе думают обо мне, что хотят!
   — Потому, бабушка, что я поняла, какая это обыкновенная свинья. Нет, что я говорю, не обыкновенная, а редкостная. Лгал так, что земля стонала, а я по глупости ему верила. К тому же он был деспотичным, эгоцентричным, не терпел никаких возражений и плохо ко мне относился. Не с начала, конечно, вначале-то он был любящий, заботливый, к тому же страшно красивый, на это я и купилась. Лишь спустя пять лет он проявил себя с худшей стороны, и тогда его отрицательные качества перевесили.
   — Он тебя содержал?
   Я даже не оскорбилась на этот глупый вопрос, менты вылезли с ним первыми. Я пожала плечами.
   — Вот именно, бабушка, в том-то все и дело, что нет. Я вполне самодостаточный человек, мой муж не осыпал меня золотом, я привыкла сама работать. Если бы он упёрся, что будет меня содержать, я бы даже не знала, что с этим делать.
   — Как что? — ехидно вмешалась тётка Иза. — Ты бы стала выливать шампанское в туалет?
   — Какое шампанское?
   — То, которое ты заказывала бы доставлять тебе домой.
   — Да вы что, тётя, скажете тоже… Не такая уж я мотовка, шампанское я бы выпила с удовольствием.
   — Иза, прошу тебя, не отходи от темы, — упрекнула её бабушка. — То есть после того, как ты с ним рассталась, ты беднее не стала?
   — Наоборот, я разбогатела. Я могла больше работать, а заказов у меня было много. Мне удалось сменить квартиру. И заплатить за неё наличными, а не в рассрочку.
   К моему полному изумлению бабушка обвела полным торжества взглядом всю семью, за исключением дяди Филиппа. Дядя Филипп выглядел в этот момент, как невероятно довольная тихая мышка.
   — Так что этот аргумент отпадает, — с достоинством произнесла бабушка. — Перейдём к следующим…
   В это мгновенье меня словно подбросило, так как одним ухом я уловила знакомый звук. Проклятые бобы выкипели. Я бросилась в кухню.
   — Ещё десять минут, — сообщила я, вернувшись. — Уже почти готовы.
   Несколько мгновений они смотрели на меня так, словно не могли вспомнить, что именно почти готово, но выяснять этого не стали. Дядя Игнатий потянулся за следующей бутылкой вина и ужасно быстро нашёл штопор.
   — А ты не крала? — жестоко спросила бабушка, совершенно меня этим оглушив.
   — Господи помилуй, что я должна была красть?..
   — Что угодно. Вроде бы в этой стране все крадут, особенно те, что занимают высокие посты…
   — Да ведь я, слава богу, не занимаю никакого высокого поста!
   — Другие тоже. До нас дошли слухи, что крадут даже люди, заслуживающие, казалось бы, всяческого доверия, разные там президенты компаний, советники, кураторы имущества, работники складов, медики, машинистки…
   Я с большим трудом попыталась собрать мысли.
   — Погоди, бабушка, секундочку. Двадцать лет тому назад — да, те, кто печатал на машинке, вынуждены были красть бумагу, так как её невозможно было достать. Да и врачам тоже, если нужно было сделать пациенту капельницу на дому, приходилось тащить необходимую жидкость из больницы, другого выхода у них просто не было, ни за какие деньги. Я даже не уверена, можно ли и сейчас все это купить… Президенты — те да, крадут аж со свистом, но ведь не я же! Обычные воры тоже крадут совершенно безнаказанно, но это тоже не я!
   — Значит, ты зарабатывала на жизнь честным трудом и тебя не содержал никакой мужчина. Прекрасно. Ты разбила какую-то машину?
   — Да у меня её и не было, так что нечего было разбивать… Хотя нет, был у меня «фольксваген», но он развалился от старости.
   — Чужую.
   Моё одурение начало проходить.
   — Я не ездила на чужих машинах. В этой стране никто не рвётся одалживать кому-либо свою машину.
   Так что у меня не было никаких шансов разбить её.
   — У тебя есть долги?
   Мне подумалось, что после этого визита они у меня точно появятся.
   — Нет. Когда-то давно были, но я уже все выплатила.
   — Ты употребляешь наркотики?
   — Какие ещё наркотики?
   — Марихуану, героин, ЛСД…
   — Я что — на самом деле выгляжу такой идиоткой? — удивилась я. — Чтобы хотя бы попробовать эту дрянь, у меня и в самом деле должна была крыша поехать. С какой стати у тебя появились такие дурацкие идеи, бабушка?
   — Мир стал очень маленьким, — вмешался дядя Филипп, как бы оправдываясь.
   — И сведения доходят до самых дальних его уголков, — нехотя подтвердила бабушка. — Анонимные письма можно презирать, но нельзя оставлять полностью без внимания. Если в них нет ни слова правды, это значит, что у человека есть враг.
   — А на врага можно не обращать внимания, но, по крайней мере, о нем нужно знать, — поучал всех дядя Игнатий.
   — Ну так что? — издевательски спросила тётка Иза. — Какой такой у тебя враг?
   — Я лично одного знаю, — сладким голоском заявила тётка Ольга, бросив в её сторону быстрый взгляд.
   Нужно было быть полностью недоразвитой, чтобы все ещё ничего не понять. Так какая же гангрена поганая мазала меня грязью в письмах в Австралию, это — во-первых, а во-вторых, что от меня нужно этой холерной тётке Изе? Хорошеньких гадостей они там обо мне начитались, если всем стадом приехали меня проверять. Хорошо ещё, что я сдалась, смирившись с этим проклятым невезением, иначе я могла бы очень прилично разнервничаться, а кстати, интересно, что за проблема за всем этим скрывается?..
   — Я не знаю, бабушка, какой у меня есть враг, — сказала я с лёгким нетерпением, — если бы я прочла те анонимные письма, которыми он вас обрадовал, может быть, я бы и смогла угадать, кто это. Что кретин, это точно. А о скачках там ничего не было?
   — О каких скачках? — подозрительно спросил дядя Игнатий, который по мере убывания вина становился все более разговорчивым. — Конских? — Конных, — недовольно поправила его бабушка. — А что может быть не так в конных скачках? — это уже ко мне.
   Что может быть не так в наших конных скачках, я могла бы рассказывать ей целую неделю напролёт, однако предпочла промолчать, так как это показалось мне как-то не слишком патриотично.
   — Ничего, — согласилась я с нечистой совестью. — Но это — единственное предосудительное развлечение, которому я время от времени предаюсь.
   — Почему же предосудительное? — возмутился дядя Филипп.
   Дядя Игнатий также выразил своё возмущение, ограничившись покашливанием, хрипом и маханием рукой, так как от эмоций даже поперхнулся. Обе тётки и бабушка смотрели на меня с изумлением и обидой. Я вспомнила, что в Австралии дерби является национальным праздником.
   — Я имела в виду игру на скачках, — деликатно пояснила я.
   — Вы только послушайте! — фыркнула тётка Иза. — Какой вздор!
   — А что же ещё можно делать на скачках, как не играть? — удивилась тётка Ольга.
   — Лошадь, девочка моя, — это благородное животное, — с достоинством заговорила бабушка. — Никто в здравом уме…
   Дядя Игнатий снова обрёл дар речи.
   — Только дураки!.. — взорвался он. — Только дураки не пользуются!.. Я не понимаю!.. Проигрывают!.. Знатоки никогда!.. Знатоки всегда!.. Всегда!..
   Знаток — это о-го-го!..
   — Тоже мне нашёлся знаток, — презрительно прошипела тётка Иза.
   — Я попрошу не переходить на личности! — набросилась на неё тётка Ольга.
   Бабушка пыталась гнуть свою линию.
   — Недооценивать важность критерия отбора при разведении…
   — У каждого может разок подвернуться нога, — бросился в атаку дядя Филипп. — Это ещё ни о чем не говорит…
   — Разок?! Как же! А одиннадцать раз не хочешь?..
   К моему полному изумлению все вдруг переругались друг с другом. Я воспользовалась отсутствием интереса к моей персоне и подала на стол уже несколько переварившиеся бобы. Они начали есть, почти не замечая этого.
   Из их ссоры я сделала дальнейшие выводы. Этот враждебный анонимщик явно имел представление об Австралии, коль скоро оставил в покое моё единственное увлечение с сомнительной моральной репутацией, так как трудно было допустить, что он о нем ничего не знал. Все мои знакомые и друзья были полностью в курсе того, что я бываю на бегах, играю там, разбираюсь в лошадях, иногда даже знакомые журналисты спрашивали меня о шансах. И я давала им довольно неплохие советы, так как я с детства знала лошадей, сама, будучи ещё худенькой девятилетней девчонкой, ездила на годовалых жеребятах у друга моего отца, лошадника, который очень радовался моему энтузиазму, так как вес в двадцать с небольшим килограммов жеребёнку не повредит, зато тот привыкает к всаднику. Мы всегда дружили, кони и я. С некоторыми предками лошадей, которые сейчас бегают на скачках, я была лично знакома…
   Я вернулась мыслями в настоящее время. Таким образом, этот анонимный корреспондент, несомненно, с болью в сердце удержался от комментариев на тему моего азартного увлечения, зная, что Австралия увидит в этом скорее достоинство, чем недостаток, заслуживающий осуждения. То есть совершенно уж законченным дебилом он не был. Ну, ладно, но откуда же он взял наркотики?..
   Семейство упрекало друг друга в каких-то грехах и ошибках, а я интенсивно размышляла. Неужели что-то могло когда-либо…
   Я чуть было не издала страшный крик, этакое пронзительное «ааааааааааа!!!», так как внезапно вспомнила! Словно гром с ясного неба, усиленный молнией во весь горизонт. Ну конечно же, Томск принёс!..
   На самом деле мои дети вовсе не такие уж и глупые. Одиннадцатилетний в то время Томек принёс домой и показал мне кокаин в порошке. Невероятно гордый только что приобретёнными знаниями, он сообщил мне, что это нужно нюхать, то есть втягивать носом, никаких там уколов или иных мучений, одно удовольствие, а потом — просто райское наслаждение. Так говорили те, кто пробовал, из старшего класса, а один по доброте душевной даже отсыпал ему чуть-чуть. Нет, сам он ещё не нюхал, он что-то слышал о том, что это штука вредная, поэтому хотел бы удостовериться, а раз я до сих пор всегда говорила правду и не слишком придиралась, то он ждёт, что и на этот раз я все честно объясню. Я постаралась достичь вершин материнского понимания, вначале попробовала чуточку на язык — явно не сахарная пудра, да и не соль, я ещё допускала тальк" муку, возможно, также извёстку со стены, но на всякий случай приняла, что это кокаин. Оставив порошок в бумажке на столе, я вместе с ребёнком зарылась в книги и первым делом открыла судебную медицину, а также специальное издание о наркоманах, недавно мною приобретённое, поскольку я, разумеется, делала корректуру чего-то такого на эту тему.
   Я безжалостно показала ему картинки. Очень деловито описала последствия, отнюдь не скрывая моментов эйфории, после чего поставила его перед выбором: пять процентов обманчивых восторгов и девяносто пять процентов мучений и в целом двадцать процентов жизни или же надолго и в полной мере сохранить человеческий облик. Пусть сам выбирает — хочет ли он быть человеком или тряпкой. Ребёнок любил математику, проценты его убедили, он решил пригласить того Весека из восьмого класса и попросил, чтобы я и ему все это показала. Кажется, Весек ещё не совсем впал в зависимость, так что он довольно легко из неё выпал.
   Это был единственный случай, когда у меня дома находились наркотики. В едва заметном количестве и не слишком долго, так как потом мы с Томском коллективно утопили все это в туалете, но именно в этот момент появился Доминик. Кася впустила его, когда мы с Томском все ещё копались в литературе.
   Он осмотрел белый порошок, попробовал, ни слова не сказал, но выражение лица у него было такое, что я должна была бы распластаться на полу или даже ещё ниже. Не знаю, что там находилось под моим полом, возможно, бетон, а может быть, пустое пространство, вроде бы под самыми разными полами имеют место быть какие-то балки, под свой я не заглядывала, но даже если бы я лежала на бетонном перекрытии, элементарная порядочность заставила бы меня там и исчезнуть. Я попыталась объяснить ему, в чем дело, но он не стал слушать и ушёл, распространяя вокруг себя атмосферу осуждения.
   А семья в Австралии узнала, что я — наркоманка…
   Нет, это просто невозможно. Доминик — и вдруг пишет анонимные письма, направленные против меня? На какой же паштет это ему понадобилось, чего, черт побери, он хотел этим достичь? Ну, хорошо, он мог меня уничтожить, тоже мне пожива…
   Я честно обдумывала, кто ещё мог бы подбросить мне подобную гадость, но ничего в голову не приходило. Я перестала гадать, тем более что семейство позабыло о ссоре и снова взялось за меня.
   — Таким образом, инсинуации не имели под собой никого основания… — снова заговорила бабушка.
   — Это голословное отрицание! — зашипела тётка Иза.
   Тётка Ольга подскочила так, что даже кресло ойкнуло.
   — Это потому, что ты для своего сыночка хочешь!..
   — Оленька! — возмущённо осудил её дядя Филипп.
   Бабушка держалась, как скала посреди морских волн.
   — ..что вовсе не означает, будто все в порядке.
   Лично у меня есть ещё много претензий. Что тебе известно об отношениях в семье? — обратилась она ко мне.
   — Абсолютно ничего. Я и понятия не имею, сколько в семье человек. Признаюсь, я даже собиралась при случае расспросить тебя, бабушка, ведь это глупо — ничего не знать о своей родне.
   — О, сейчас я не стану тебе всех перечислять.
   Это не так уж важно. Существенно то, что хотя ты и не совершила вменяемых тебе поступков, то и наших ожиданий полностью не оправдала…
   Холера! Интересно, какие же это были ожидания. Ну, скажем, хлестанье дяди Игнатия растрёпанным париком по морде к ним явно не относилось…
   — ..ведёшь, пожалуй, излишне сумбурную жизнь.
   Так что до того момента, когда твоему сыну исполнится двадцать один год, а девочке — восемнадцать, на тебя невозможно возложить ответственность за все состояние…
   — Не известно ещё, будут ли и они этого заслуживать! — снова зашипела тётка Иза.
   — Зато твой-то уже себя показал! — упрекнула её тётка Ольга с ядовитым удовлетворением.
   — ..о браке со Стефаном не может быть и речи, — неуклонно продолжала бабушка. — Вместе вы образовали бы прямо-таки клоунский конгломерат…
   С каким ещё Стефаном, господи, помилуй?!
   — К тому же Стефан уже раньше продемонстрировал отсутствие элементарной порядочности…
   Тётка Иза издала лишь продолжительное шипение, без слов.
   — ..поэтому он наследовать не может. Разумеется, все это при условии, что ты будешь полностью очищена перед законом от подозрений в преступлении. Подобного рода преступления абсолютно исключают твоё участие в наследстве.
   — Но, может, нам стоило бы посмотреть на этих детей? — не успокоилась тётка Иза.
   Она меня наконец разозлила.
   — Они есть на фотографии. Стоят в моей спальне. Снимок совсем недавний, два месяца назад, могу показать.
   — Я не настолько любопытна.
   — А я с удовольствием посмотрю, — вызвался дядя Игнатий, откупоривая очередную бутылку, наверное, четвёртую или пятую.
   — Я желаю послезавтра поехать туда, где они сейчас находятся, — сухо сообщила бабушка. — Поедем все. Надеюсь, что ты сумеешь обеспечить транспорт для Изы и Филиппа.
   Дядя Филипп сидел тихонько, теперь уже как расстроенная мышка. Тётка Иза наконец замолчала, тётка Ольга во весь рот зевнула. Совещание было окончено, компания начала расходиться, однако дядя Игнатий проявил настойчивость.
   — Пожалуйста, — обратился он ко мне, вставая со стула с бокалом вина в руке. — Покажи мне фотографии твоих детей, я хотел бы их увидеть. Пожалуйста.
   Ради бога: хочет посмотреть — пусть смотрит.
   Никто не протестовал, но быстренько выяснилось, что на самом-то деле он хотел поговорить со мной с глазу на глаз. Мне это было очень кстати.
   — Вот видишь, — вполголоса начал он, едва переступив порог моей комнаты. — Иза строит интриги…
   — Дядя, а кто такой Стефан? — прервала я его с лёгким беспокойством.
   — Как, разве ты не знаешь? Её сын.
   — Чей сын?
   Дядя прицелился на стул, но вспомнив о его неудобстве, осмотрелся и сел на мою тахту, несомненно, гораздо более широкую. Рюмку он поставил на ночной столик на расстоянии вытянутой руки.
   — Сын Изы. Безотцовщина. Ей тогда было семнадцать лет, она овдовела через три месяца после свадьбы, он примерно твоего возраста.
   — И что? Он должен был на мне жениться?
   — Были такие проекты. Твой дед.., постой, подожди-ка, это ведь твой двоюродный дедушка?
   Если бабушка была моей двоюродной бабкой, то и принадлежавший ей дед тоже имел право быть двоюродным. Я подтвердила это.
   Вино ослабило у дяди все моральные тормоза.
   — Твой двоюродный дедушка чувствовал себя ответственным за обеих сестёр и поклялся, что позаботится о второй, той, которая осталась в коммунистической стране, так что половина его состояния принадлежала его свояченице, твоей родной бабушке. Условно. Из-за Изы.