Страница:
Я наконец поняла, что наследство шло от двоюродного дедушки, наверняка происходившего из богатой семьи. И он поделил своё состояние, очень мило с его стороны. А вот продолжение показалось мне мало понятным.
— А почему из-за Изы?
— Она принадлежала к младшей линии. Свояченица племянницы младшего брата, который почти все потерял. Хотя кое-что ему и досталось, но он не успел ничего получить, потому что его схватила акула, когда он развлекался нырянием. Ну, само собой, по пьянке…
Я немного напряглась, чтобы привести все эти события хоть в какой-то порядок. Похоже, что родня действительно была состоятельной, младший брат дедушки растранжирил свою часть, нырял, и это он был по пьянке, а не акула. А тётка Иза была свояченицей его жены. То есть она не близкая родственница, а дальняя. Интересно, куда подевались её родители…
Дядя подкрепился вином. У меня оказались очень большие рюмки.
— Иза, к сожалению, вышла замуж за такого, ну… тунеядца. За три месяца он растранжирил половину её приданого, а она была тогда достаточно легкомысленной, это потом она несколько поумнела. Родила сына. Его приняли в семью, однако он с детства проявлял дурные наклонности, ну и всякие там.., в общем, разные творил вещи… Иза все это скрывала и обещала, что он исправится, а из молодого поколения осталось только двое, потому что у нас, к сожалению, детей нет, да и остальные тоже бездетные, так что только Стефан и ты. Мэри умерла во время родов, сама виновата, где это видано, чтобы в таком состоянии ехать на прогулку в одиночку, известно же было, что есть осложнения. Лошади её привезли, сами нашли дорогу домой, но было уже поздно, и ребёнка тоже не удалось спасти. Ещё есть Зиновий и Беатриче, но это не их родня, а со стороны Беатриче, так что очень дальнее родство, Филипп хотя и брат Беатриче, тем не менее дети от её двоюродных братьев…
Я пыталась во всем этом не запутаться. Где-то в памяти у меня бродили мысли, что Мэри с лошадьми была дочерью бабушки, а Зиновий — её сыном, а мой крёстный отец, разумеется, брат жены сына.
Все остальное у меня полностью перемешалось, с таким же эффектом я могла бы смотреть австралийский сериал обрывками. При этом мне показалось, что дядя вовсе не пояснил ещё участия тётки Изы в условиях завещания двоюродного дедушки.
Дядя, кажется, пришёл к такому же выводу, так как с радостью ухватился за эту тему. Вино в его бокале подходило к концу.
— А вообще-то Мэри уехала из-за супружеских разногласий… Да там ещё много было всяких разных неприятностей. Иза лично настаивала, чтобы отец.., то есть тесть.., то есть твой дед, ну, двоюродный.., отметил в завещании характеры и поведение, так как надеялась, что Стефан успокоится, а было известно, что твои родители.., я очень извиняюсь, моя девочка.., люди непрактичные. А твоя мать упряма. Да и ты тоже.., как бы сказать.., немного неуправляема. Слишком много легкомыслия, слишком. И эти разводы… Была идея попросту переженить детей, Стефана и тебя, но это показалось ненадёжным. Так что отец записал примечание, собственно говоря, он предоставил решение маме, чтобы она сама решила, кто чего заслуживает. Иза, естественно, на стороне Стефана, она хотела бы, чтобы все досталось ему, особенно потому, что анонимные письма предупреждали…
— А много было этих писем?
— Три или четыре. А там в бутылке больше не осталось вина?
Я принесла дяде бутылку, заполненную на четверть, одновременно приводя в порядок кавардак в голове. Дедушка приходится дяде Игнатию тестем, значит, бабушка — тёщей, значит, тётка Ольга — её дочь. Как-то она не в неё уродилась, не слишком похожа. И ничего странного, что тётка Иза занимается подстрекательством: если не я, то все получит её Стефан. Да что там я, несчастье падёт на моих детей, вот что главное.
— Так вот, хорошо ещё, что ты не ударилась в крайности, — ни с того ни с сего снова заговорил дядя. — Сама зарабатываешь, и не с каким-то там авантюристом… Потому что папа это категорически исключал, после мужей Изы и Мэри. Иза ещё надеялась, а тут, на тебе, ты его убила…
Пожалуй, напрасно я принесла ему эту бутылку.
Надо было сказать, что она уже пустая.
— Дядя, но ведь я его не убивала!
— Нет? Жаль. А Изу?
— Изу тоже нет, — терпеливо, хотя и настойчиво объясняла я ему. — Она жива и здорова, спит наверху.
— Она больше всех интригует. Анонимные письма она сочла… Ведь там было написано.., ну.., между строк.., что тебе нельзя давать деньги, потому что ты их разбазаришь. Беспечная.., ты то есть. И ещё наркотики. Но ведь ты не похожа на наркоманку?..
Я заверила его, что не похожа.
— Ты вроде бы должна быть похожа на Стефана, но он-то на бля.., ну, то есть это, вот! Он на куртизанок все деньги тратит. А ты нет?
На куртизанок… Избави бог!
— Нет, я нет. Ни в коем случае, — заверила я.
— Ну и ещё азарт. Иза играет в азартные игры, но это деньги Филиппа, пусть он и беспокоится.
Только не лошади! — грозно предупредил он вдруг. — Лошади — это совсем другое дело. Казино, рулетка, покер… А ты не играешь?
Я совсем неплохо умела играть в покер, рулетка тоже не была мне чужда, но я сочла, что как раз сейчас этим не стоит хвалиться. Играла я страшно редко, из-за самой обыкновенной нехватки времени, так как сами по себе эти развлечения вовсе не казались мне предосудительными. Я не была безнадёжно азартным игроком и умела владеть собой. Искрой пролетело в голове воспоминание о том, что за семь лет связи с Домиником мои пристрастия и умения ни разу не проявились. Ещё одно подтверждение авторства анонимных писем…
Я решила обдумать все это позднее, так как дядя начинал превращаться в проблему. Он вылил в свой бокал последние капли вина, безошибочно попав, куда надо, но в остальном казался неспособен на какие-либо энергичные телодвижения. Несмотря ни на что, я продолжала надеяться, что он ещё что-нибудь скажет, хотя и сама толком не знала, что это могло быть.
— Ольга ей завидует… — грустно признался дядя. — Она никогда не могла иметь детей… Мы хотели…
У неё была операция…
Я искренне и честно выразила ему своё сочувствие. И подумать только, что тётка Иза когда-то казалась мне более симпатичной, чем тётка Ольга!
Дядя проявил последний проблеск оживления.
— А твои дети.., они.., это.., порядочные?
Ответа, я думаю, он уже не воспринял, поэтому я вполне могла бы сообщить ему, что взрастила в своём доме двух чудовищ, дегенератов и дебилов, что, впрочем, не соответствовало истине. Он аккуратно поставил пустую рюмку, после чего свалился на мою тахту и блаженно захрапел. Некоторое время я сидела, задумчиво глядя на него и прикидывая его вес.
Нет, никоим образом я не смогу перенести в гостиную сто двадцать килограммов живого веса. Да и мёртвого тоже нет.
Я не стала терять времени и сил на транспортировку спящего мёртвым сном дяди и разложила себе в кухне туристическую раскладушку.
24
25
26
— А почему из-за Изы?
— Она принадлежала к младшей линии. Свояченица племянницы младшего брата, который почти все потерял. Хотя кое-что ему и досталось, но он не успел ничего получить, потому что его схватила акула, когда он развлекался нырянием. Ну, само собой, по пьянке…
Я немного напряглась, чтобы привести все эти события хоть в какой-то порядок. Похоже, что родня действительно была состоятельной, младший брат дедушки растранжирил свою часть, нырял, и это он был по пьянке, а не акула. А тётка Иза была свояченицей его жены. То есть она не близкая родственница, а дальняя. Интересно, куда подевались её родители…
Дядя подкрепился вином. У меня оказались очень большие рюмки.
— Иза, к сожалению, вышла замуж за такого, ну… тунеядца. За три месяца он растранжирил половину её приданого, а она была тогда достаточно легкомысленной, это потом она несколько поумнела. Родила сына. Его приняли в семью, однако он с детства проявлял дурные наклонности, ну и всякие там.., в общем, разные творил вещи… Иза все это скрывала и обещала, что он исправится, а из молодого поколения осталось только двое, потому что у нас, к сожалению, детей нет, да и остальные тоже бездетные, так что только Стефан и ты. Мэри умерла во время родов, сама виновата, где это видано, чтобы в таком состоянии ехать на прогулку в одиночку, известно же было, что есть осложнения. Лошади её привезли, сами нашли дорогу домой, но было уже поздно, и ребёнка тоже не удалось спасти. Ещё есть Зиновий и Беатриче, но это не их родня, а со стороны Беатриче, так что очень дальнее родство, Филипп хотя и брат Беатриче, тем не менее дети от её двоюродных братьев…
Я пыталась во всем этом не запутаться. Где-то в памяти у меня бродили мысли, что Мэри с лошадьми была дочерью бабушки, а Зиновий — её сыном, а мой крёстный отец, разумеется, брат жены сына.
Все остальное у меня полностью перемешалось, с таким же эффектом я могла бы смотреть австралийский сериал обрывками. При этом мне показалось, что дядя вовсе не пояснил ещё участия тётки Изы в условиях завещания двоюродного дедушки.
Дядя, кажется, пришёл к такому же выводу, так как с радостью ухватился за эту тему. Вино в его бокале подходило к концу.
— А вообще-то Мэри уехала из-за супружеских разногласий… Да там ещё много было всяких разных неприятностей. Иза лично настаивала, чтобы отец.., то есть тесть.., то есть твой дед, ну, двоюродный.., отметил в завещании характеры и поведение, так как надеялась, что Стефан успокоится, а было известно, что твои родители.., я очень извиняюсь, моя девочка.., люди непрактичные. А твоя мать упряма. Да и ты тоже.., как бы сказать.., немного неуправляема. Слишком много легкомыслия, слишком. И эти разводы… Была идея попросту переженить детей, Стефана и тебя, но это показалось ненадёжным. Так что отец записал примечание, собственно говоря, он предоставил решение маме, чтобы она сама решила, кто чего заслуживает. Иза, естественно, на стороне Стефана, она хотела бы, чтобы все досталось ему, особенно потому, что анонимные письма предупреждали…
— А много было этих писем?
— Три или четыре. А там в бутылке больше не осталось вина?
Я принесла дяде бутылку, заполненную на четверть, одновременно приводя в порядок кавардак в голове. Дедушка приходится дяде Игнатию тестем, значит, бабушка — тёщей, значит, тётка Ольга — её дочь. Как-то она не в неё уродилась, не слишком похожа. И ничего странного, что тётка Иза занимается подстрекательством: если не я, то все получит её Стефан. Да что там я, несчастье падёт на моих детей, вот что главное.
— Так вот, хорошо ещё, что ты не ударилась в крайности, — ни с того ни с сего снова заговорил дядя. — Сама зарабатываешь, и не с каким-то там авантюристом… Потому что папа это категорически исключал, после мужей Изы и Мэри. Иза ещё надеялась, а тут, на тебе, ты его убила…
Пожалуй, напрасно я принесла ему эту бутылку.
Надо было сказать, что она уже пустая.
— Дядя, но ведь я его не убивала!
— Нет? Жаль. А Изу?
— Изу тоже нет, — терпеливо, хотя и настойчиво объясняла я ему. — Она жива и здорова, спит наверху.
— Она больше всех интригует. Анонимные письма она сочла… Ведь там было написано.., ну.., между строк.., что тебе нельзя давать деньги, потому что ты их разбазаришь. Беспечная.., ты то есть. И ещё наркотики. Но ведь ты не похожа на наркоманку?..
Я заверила его, что не похожа.
— Ты вроде бы должна быть похожа на Стефана, но он-то на бля.., ну, то есть это, вот! Он на куртизанок все деньги тратит. А ты нет?
На куртизанок… Избави бог!
— Нет, я нет. Ни в коем случае, — заверила я.
— Ну и ещё азарт. Иза играет в азартные игры, но это деньги Филиппа, пусть он и беспокоится.
Только не лошади! — грозно предупредил он вдруг. — Лошади — это совсем другое дело. Казино, рулетка, покер… А ты не играешь?
Я совсем неплохо умела играть в покер, рулетка тоже не была мне чужда, но я сочла, что как раз сейчас этим не стоит хвалиться. Играла я страшно редко, из-за самой обыкновенной нехватки времени, так как сами по себе эти развлечения вовсе не казались мне предосудительными. Я не была безнадёжно азартным игроком и умела владеть собой. Искрой пролетело в голове воспоминание о том, что за семь лет связи с Домиником мои пристрастия и умения ни разу не проявились. Ещё одно подтверждение авторства анонимных писем…
Я решила обдумать все это позднее, так как дядя начинал превращаться в проблему. Он вылил в свой бокал последние капли вина, безошибочно попав, куда надо, но в остальном казался неспособен на какие-либо энергичные телодвижения. Несмотря ни на что, я продолжала надеяться, что он ещё что-нибудь скажет, хотя и сама толком не знала, что это могло быть.
— Ольга ей завидует… — грустно признался дядя. — Она никогда не могла иметь детей… Мы хотели…
У неё была операция…
Я искренне и честно выразила ему своё сочувствие. И подумать только, что тётка Иза когда-то казалась мне более симпатичной, чем тётка Ольга!
Дядя проявил последний проблеск оживления.
— А твои дети.., они.., это.., порядочные?
Ответа, я думаю, он уже не воспринял, поэтому я вполне могла бы сообщить ему, что взрастила в своём доме двух чудовищ, дегенератов и дебилов, что, впрочем, не соответствовало истине. Он аккуратно поставил пустую рюмку, после чего свалился на мою тахту и блаженно захрапел. Некоторое время я сидела, задумчиво глядя на него и прикидывая его вес.
Нет, никоим образом я не смогу перенести в гостиную сто двадцать килограммов живого веса. Да и мёртвого тоже нет.
Я не стала терять времени и сил на транспортировку спящего мёртвым сном дяди и разложила себе в кухне туристическую раскладушку.
24
— Мариуш Ченгала! — сказал Роберт Гурский тоном, в котором отражалась широкая гамма чувств. — Чтоб мне сдохнуть, и это, по её мнению, Выпендек!
— Влучикий, — невесело поправил его Бежан. — Он же Вывлока. Не отвлекайся на мелочи. У нас есть Пустынко, и, должен тебе сказать, я и сам не знаю, что с ним делать.
— Посадить, — проворчал Роберт.
— На сорок восемь часов. У тебя есть на примете какая-нибудь работа? Потому что отсюда мы оба вылетим, это точно. Причём с треском.
— Альпинист, черт бы его подрал. Карабкается на вершину.
— Все они карабкаются. Не регрессируй в умственном развитии. У нас ещё остались те шестеро, давай лучше о них поразмышляем.
В соответствии с предвидением весь хлам жертвы у них отобрали. Комендант с каменным выражением лица отдал приказ, и владельцем документации блаженной памяти Доминика стала прокуратура. Теоретически. На практике же — черт его знает кто.
Однако у Бежана хватило ума сделать себе фотокопии всего, и теперь он тщательно изучал ошибки и колебания шести очень высокопоставленных бизнесменов, телефоны которых, как ни странно, имелись также в записной книжке Михалины Колек. Он, правда, сомневался в том, что кто-либо из них стал бы собственноручно убивать своего врага, но ведь каждый мог нанять готового на все исполнителя. Какой-то тип болтался в такси неподалёку от места преступления, и узнать, кто это был, он желал, как манны небесной.
— Дарко, Дарко! — сказал он с лёгким раздражением. — Да не может быть, чтобы он до такой степени не мог ничего сказать о человеке, которого целый день напролёт возил по деревням и сёлам. Хотя бы описание внешности. Фоторобот.
Гурский же никак не мог забыть о Мариуше Ченгале. Его страшно раздражало, что в бумагах Доминика он не обнаружил о нем никакой компрометирующей информации, кроме, разумеется, самого факта исправительной колонии. В одной из папок лежали сколотые вместе метрика означенного Мариуша, милицейский рапорт о драке, в которой двенадцатилетний сопляк прибегнул к помощи ножа, ещё один рапорт, констатирующий, что отец сопляка умер, а мать — алкоголичка, перечень нескольких краж, в том числе одной со взломом, и, наконец, приговор суда для несовершеннолетних, поместивший начинающего преступника в исправительную колонию. И больше ничего. Помятая копия об освобождении Ченгалы и передаче его под опеку, найденная у Михалины Колек, свидетельствовала, что молодой человек исправился и адаптировался к жизни в законопослушном обществе. Больше никаких рапортов о нем не составлялось.
— Если у него была на него какая-то зацепка и он её забрал, то почему не забрал и все это? — гневно спросил Роберт, несколько неясно формулируя свои мысли. — Если он хранил все обо всех, то что это такое? Пустышка. Ноль. Я тоже дрался с приятелями, когда мне было двенадцать лет. И что из того?
Бежан понял, что его подчинённый имел в виду.
— Но ты не бегал с ножом, не крал, и, насколько мне известно, у тебя не было матери-алкоголички.
Так что не нуди. Я не отрицаю, что ты прав и это вовсе не материал. Проверь, чем он сейчас занимается, этот выволоченный Ченгала, и не забивай себе этим голову.
— Но, может, там было что-то похуже, и он это забрал?
— Тогда бы он и это забрал. Лежало чуть ли на самом верху.
— Доминик поддерживал с ним контакт. Он велел Колек найти Мариушека.
— Ну так ищи. Фамилия у него не слишком распространённая. Черт бы побрал эту Колек, у нас не осталось никого, кто бы был близок с Домиником.
— По правде говоря, лучше всего подходит как раз Иза Брант. Прямо-таки бросается в глаза.
— Слишком бросается. Не очень-то я верю в такое бросание. Будем ловить Дарко.
— Ладно, тогда я займусь Ченгалой.
В последующие несколько часов все произошло практически одновременно…
— Влучикий, — невесело поправил его Бежан. — Он же Вывлока. Не отвлекайся на мелочи. У нас есть Пустынко, и, должен тебе сказать, я и сам не знаю, что с ним делать.
— Посадить, — проворчал Роберт.
— На сорок восемь часов. У тебя есть на примете какая-нибудь работа? Потому что отсюда мы оба вылетим, это точно. Причём с треском.
— Альпинист, черт бы его подрал. Карабкается на вершину.
— Все они карабкаются. Не регрессируй в умственном развитии. У нас ещё остались те шестеро, давай лучше о них поразмышляем.
В соответствии с предвидением весь хлам жертвы у них отобрали. Комендант с каменным выражением лица отдал приказ, и владельцем документации блаженной памяти Доминика стала прокуратура. Теоретически. На практике же — черт его знает кто.
Однако у Бежана хватило ума сделать себе фотокопии всего, и теперь он тщательно изучал ошибки и колебания шести очень высокопоставленных бизнесменов, телефоны которых, как ни странно, имелись также в записной книжке Михалины Колек. Он, правда, сомневался в том, что кто-либо из них стал бы собственноручно убивать своего врага, но ведь каждый мог нанять готового на все исполнителя. Какой-то тип болтался в такси неподалёку от места преступления, и узнать, кто это был, он желал, как манны небесной.
— Дарко, Дарко! — сказал он с лёгким раздражением. — Да не может быть, чтобы он до такой степени не мог ничего сказать о человеке, которого целый день напролёт возил по деревням и сёлам. Хотя бы описание внешности. Фоторобот.
Гурский же никак не мог забыть о Мариуше Ченгале. Его страшно раздражало, что в бумагах Доминика он не обнаружил о нем никакой компрометирующей информации, кроме, разумеется, самого факта исправительной колонии. В одной из папок лежали сколотые вместе метрика означенного Мариуша, милицейский рапорт о драке, в которой двенадцатилетний сопляк прибегнул к помощи ножа, ещё один рапорт, констатирующий, что отец сопляка умер, а мать — алкоголичка, перечень нескольких краж, в том числе одной со взломом, и, наконец, приговор суда для несовершеннолетних, поместивший начинающего преступника в исправительную колонию. И больше ничего. Помятая копия об освобождении Ченгалы и передаче его под опеку, найденная у Михалины Колек, свидетельствовала, что молодой человек исправился и адаптировался к жизни в законопослушном обществе. Больше никаких рапортов о нем не составлялось.
— Если у него была на него какая-то зацепка и он её забрал, то почему не забрал и все это? — гневно спросил Роберт, несколько неясно формулируя свои мысли. — Если он хранил все обо всех, то что это такое? Пустышка. Ноль. Я тоже дрался с приятелями, когда мне было двенадцать лет. И что из того?
Бежан понял, что его подчинённый имел в виду.
— Но ты не бегал с ножом, не крал, и, насколько мне известно, у тебя не было матери-алкоголички.
Так что не нуди. Я не отрицаю, что ты прав и это вовсе не материал. Проверь, чем он сейчас занимается, этот выволоченный Ченгала, и не забивай себе этим голову.
— Но, может, там было что-то похуже, и он это забрал?
— Тогда бы он и это забрал. Лежало чуть ли на самом верху.
— Доминик поддерживал с ним контакт. Он велел Колек найти Мариушека.
— Ну так ищи. Фамилия у него не слишком распространённая. Черт бы побрал эту Колек, у нас не осталось никого, кто бы был близок с Домиником.
— По правде говоря, лучше всего подходит как раз Иза Брант. Прямо-таки бросается в глаза.
— Слишком бросается. Не очень-то я верю в такое бросание. Будем ловить Дарко.
— Ладно, тогда я займусь Ченгалой.
В последующие несколько часов все произошло практически одновременно…
25
Мариуша Ченгалу Роберт крайне легко отыскал в небольшой слесарной мастерской, подгоняющей ключи и выполняющей ремонты различных старых вещей, типа ручных мясорубок, опрыскивателей для цветов, кухонных весов с гирями, утюгов, разболтавшихся циркулей и тому подобного хлама. Персонал, состоящий всего из одного человека, одновременно выступал также в качестве хозяина мастерской и производил вполне приятное впечатление.
Роберту не нужно было оценивать его возраст, так как час назад он держал в руках метрику Ченгалы. Тот и выглядел на свои тридцать два года, был вежлив, общителен, всем своим видом излучая приветливость и оптимизм. Однако какая-то давняя забота прочертила морщины на его худом лице, и сложная гамма чувств едва читалась в его взгляде: беспокойство и облегчение, уныние и торжество, настолько мимолётные, что, если бы не уроки Бежана, Роберт ничего бы не заметил. Однако он заметил, да и вообще этот Ченгала сильно его тревожил.
— Вы знали некоего Доминика Доминика? — спросил он безо всякого подвоха, официально представившись.
— Знал? — удивился сей Мариуш. — Я его и сейчас знаю. Уже много лет.
— С какого времени?
Ченгала внимательно и сосредоточенно посмотрел на него.
— Да чего уж там! Раз вы из полиции, то и так все раскопаете. С того времени, когда меня выпустили из исправиловки. Сколько это уже?.. Шестнадцать лет.
— И за что вы сидели?
— За мальчишечью дурость. Я, видите ли, вырос на улице, а, как говорится, с волками жить.., ну и так далее. Хотел стать грозой всего Чернякова и, как теперь понимаю, не без оснований. Был я тощий и довольно высокий, но слабый, и бил меня каждый, кто хотел. Так что, когда мне было двенадцать, я мечтал им всем отомстить. Потом это прошло.
Роберт прикинул на глаз.
— Что-то мне кажется, что вы не такой уж и слабый, в случае чего вовсе не нужно было сразу же хвататься за нож.
Ченгала пожал плечами.
— Лучше питаюсь, немного упражнений… Похоже, что в детстве я был слегка оголодавший. Знаете, я до сих пор помню, как меня потрясло, что в исправиловке есть дают каждый день. Я, конечное дело, никому в этом не признавался, но в первый момент это очень помогло мне там выжить.
Он замолчал и слегка задумался. Роберт решил бить сериями.
— Кажется, вы отсидели почти четыре года. И Доминик вас оттуда вытащил. А, собственно говоря, почему? Он вас знал ещё раньше?
— Знал ли он меня… Мельком. Видел меня раза два… Знаете, что-то там у него было с моей матерью, нет, никакой не роман, куда там, моя мать уже не годилась для романов. Её хотели лечить, кажется, соцстрах, и Доминик принимал в этом участие, впрочем, как это все было, меня вовсе не трогало. Но вот странная вещь: верите ли, я хотел сделать карьеру как бандит, а тянуло меня учиться. У меня не было проблем в школе, ну, кроме драк… Я любил учиться, и в исправиловке тоже… Наверное, он как-то об этом узнал, позже он говорил мне, что именно таких, кто тянется к учёбе, и вытаскивают оттуда за уши…
Внезапно он словно очнулся и внимательно посмотрел на Роберта.
— Минутку, а, собственно говоря, почему вы меня об этом спрашиваете? В чем дело? Доминик не хочет признаваться, что он со мной знаком, или что?
Ему меня нечего стыдиться!
— Сейчас я вам все объясню. Вы тут один работаете?
— Нет, у меня есть помощник, я дал ему пару недель отпуска, он ведь тоже человек.
— Как его зовут?
— По-идиотски. Каласантий Палец. Так-то его все Кайтеком кличут, а своего имени он стыдится. Вроде бы ксёндз при крещении что-то такое придумал, а никто не посмел возразить. Он родом из Могельницы, это где-то за Груйцем. Хороший парень, работящий и не дурак. В понедельник возвращается.
В Роберте начал подавать сигналы опыт, приобретённый в данной профессии, какая-то предупреждающая мигалка. Слишком уж легко ему беседовалось с этим Мариушем. Перед лицом полиции чуть ли не все становятся осторожней и набирают в рот воды, а этот знай себе болтает, словно они с детства знакомы и как раз сели пивка попить… Одинокий?..
Не с кем парой слов перекинуться?.. Вроде бы то же самое, что с Изой Брант, и все-таки как-то не так…
Прежде чем он успел задать следующий вопрос, в мастерскую впёрлась баба средних лет, плотная жизнерадостная толстуха, из тех, что и семерых спящих братьев с постели поднимут.
— Дорогуша! — закричала она с порога. — Опять эти две пилки! И секатор! Срочно, на позавчера!
Переговоры по вопросу о наточке садовых орудий Роберт скромно переждал в сторонке. Бросив взгляд вглубь помещения, где за приоткрытой дверью виднелось нечто вроде небольшого склада, совмещённого с жилой комнатой, он заметил две большие фотографии на стене. Какие-то зубчатые края чего-то там в большом увеличении, один край был ржавый и явно тупой, второй сиял убийственной остротой.
— Что это? — с интересом спросил Роберт, когда клиентка ушла.
Мариуш Ченгала оглянулся.
— А, это… Да так, реклама. Тупое и наточенное.
Так в чем же дело, вы мне так ничего и не сказали.
— Сейчас. Минуточку. А вы и живёте здесь?
Колебания Мариуша продолжались лишь долю секунды, но Роберт их уловил.
— Да. Скромно, но… У меня не слишком большие потребности.
— Ну, хорошо. Доминика вы знали…
— Почему вы все время говорите о нем в прошедшем времени? Я же не перестал его знать, например, со вчерашнего дня?
— Нет. А когда вы его видели последний раз?
— Последний раз? — задумался Ченгала, причём задумался так серьёзно, по-настоящему, по-деловому, что у Роберта мелькнуло в голове последнее замечание Бежана, связанное с Изой Брант. Чего-то тут было слишком. — Момент, я должен подумать…
А, вспомнил, перед самым отпуском Кайтека, то есть Каласантия. Примерно дней десять-одиннадцать назад. Я завёз ему этакий мини-миксер для мелких вещей, скорее мельничку для перца, можжевельника… Даже не знаю, для чего ещё, он любит специи.
— Значит, вы знали, где он жил?
— В нескольких местах. Я лично знаю два… Секундочку, почему жил? Он ведь и сейчас там живёт?
— Не совсем. Скорее перестал. Мне очень жаль, но сначала вы отвечаете, а уж потом я. И куда вы это ему завезли?
— В Лесную Тишину. Это местечко такое под Млавой. Он обычно находился там.
— Вот и вы уже стали употреблять прошедшее время.
— Это вы меня заразили. Что случилась? Он уехал? Умер?
— Умер. Точнее, его убили. У вас столярная мастерская, это ваша профессия… Вы когда-либо видели его огнестрельное оружие?
Мариуш Ченгала некоторое время стоял, словно окаменев, глядя на Гурского остановившимся взглядом.
— Господи Иисусе… — произнёс он в ужасе. — Вы это серьёзно?..
— Полиция в общем-то такими вещами не шутит, даже на первое апреля. А вы знали Михалину Колек?
— Колек… Сейчас… Чтоб мне… Колек?.. Конечно, я знаю Михалину. Это его вроде как.., домохозяйка… обожательница… Не знаю, кто… Верный пёс.
— А кого ещё вы знали из его окружения? Из знакомых, друзей?
Мариуш Ченгала встряхнулся, в буквальном смысле слова, как собака, вылезшая из воды. Он явно был оглушён и едва отходил от этого.
— Ужасно… Момент, я вам отвечу на все вопросы, дайте мне только прийти в себя. А при чем здесь Михалина… Как это вообще могло случиться?!. Когда?!
— Точно девять дней тому назад. Что вы делали тринадцатого?
— Что я делал… Тринадцатого? Пан начальник, да откуда же я могу знать, что я делал как раз тринадцатого? Ничего, то же самое, что и всегда — сидел здесь и что-то чинил. Или, возможно, был в городе и искал болванки для ключей, потому что в последнее время я их в общем-то закупаю… Не знаю, не могу сказать, но ничего другого просто быть не может… А, нет, секундочку. Тринадцатого вечером… а вас какое время интересует?
— С утра до вечера.
— Так вот тринадцатого вечером я был в казино.
Во Дворце культуры. Я так подумал: тринадцатое число, может, оно как раз будет счастливым, а не невезучим, поэтому я и помню, что это было тринадцатого. Ну и пошёл. Выиграл около тысячи злотых, ушёл оттуда ближе к полночи, ведь потом-то уже было четырнадцатое, правильно?
— А перед этим?
— Что перед этим?
— Перед казино.
— А, да, да. Покупками занялся, ходил по магазинам. Думаю, раз уж я все равно в городе, так надо этим воспользоваться. Потом перекусил малость и — в казино…
— Поздравляю. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы видели огнестрельное оружие пана Доминика?
— Видел, — сознался Ченгала с некоторым колебанием. — Он мне показывал. Пару раз. Но ведь это не преступление?
— Где он вам показывал? В кабинете?
— В каком кабинете?
После этого последнего вопроса в слесарной мастерской воцарилось молчание, которое продолжалось довольно долго. Роберт уже знал все, что ему было нужно, и дальше, руководствуясь вдохновением, поступил так, как и требовалось, разумно и действенно, хотя и крайне неохотно и со смешанными чувствами, потому что в первый момент этот парень, Ченгала, ему понравился…
Роберту не нужно было оценивать его возраст, так как час назад он держал в руках метрику Ченгалы. Тот и выглядел на свои тридцать два года, был вежлив, общителен, всем своим видом излучая приветливость и оптимизм. Однако какая-то давняя забота прочертила морщины на его худом лице, и сложная гамма чувств едва читалась в его взгляде: беспокойство и облегчение, уныние и торжество, настолько мимолётные, что, если бы не уроки Бежана, Роберт ничего бы не заметил. Однако он заметил, да и вообще этот Ченгала сильно его тревожил.
— Вы знали некоего Доминика Доминика? — спросил он безо всякого подвоха, официально представившись.
— Знал? — удивился сей Мариуш. — Я его и сейчас знаю. Уже много лет.
— С какого времени?
Ченгала внимательно и сосредоточенно посмотрел на него.
— Да чего уж там! Раз вы из полиции, то и так все раскопаете. С того времени, когда меня выпустили из исправиловки. Сколько это уже?.. Шестнадцать лет.
— И за что вы сидели?
— За мальчишечью дурость. Я, видите ли, вырос на улице, а, как говорится, с волками жить.., ну и так далее. Хотел стать грозой всего Чернякова и, как теперь понимаю, не без оснований. Был я тощий и довольно высокий, но слабый, и бил меня каждый, кто хотел. Так что, когда мне было двенадцать, я мечтал им всем отомстить. Потом это прошло.
Роберт прикинул на глаз.
— Что-то мне кажется, что вы не такой уж и слабый, в случае чего вовсе не нужно было сразу же хвататься за нож.
Ченгала пожал плечами.
— Лучше питаюсь, немного упражнений… Похоже, что в детстве я был слегка оголодавший. Знаете, я до сих пор помню, как меня потрясло, что в исправиловке есть дают каждый день. Я, конечное дело, никому в этом не признавался, но в первый момент это очень помогло мне там выжить.
Он замолчал и слегка задумался. Роберт решил бить сериями.
— Кажется, вы отсидели почти четыре года. И Доминик вас оттуда вытащил. А, собственно говоря, почему? Он вас знал ещё раньше?
— Знал ли он меня… Мельком. Видел меня раза два… Знаете, что-то там у него было с моей матерью, нет, никакой не роман, куда там, моя мать уже не годилась для романов. Её хотели лечить, кажется, соцстрах, и Доминик принимал в этом участие, впрочем, как это все было, меня вовсе не трогало. Но вот странная вещь: верите ли, я хотел сделать карьеру как бандит, а тянуло меня учиться. У меня не было проблем в школе, ну, кроме драк… Я любил учиться, и в исправиловке тоже… Наверное, он как-то об этом узнал, позже он говорил мне, что именно таких, кто тянется к учёбе, и вытаскивают оттуда за уши…
Внезапно он словно очнулся и внимательно посмотрел на Роберта.
— Минутку, а, собственно говоря, почему вы меня об этом спрашиваете? В чем дело? Доминик не хочет признаваться, что он со мной знаком, или что?
Ему меня нечего стыдиться!
— Сейчас я вам все объясню. Вы тут один работаете?
— Нет, у меня есть помощник, я дал ему пару недель отпуска, он ведь тоже человек.
— Как его зовут?
— По-идиотски. Каласантий Палец. Так-то его все Кайтеком кличут, а своего имени он стыдится. Вроде бы ксёндз при крещении что-то такое придумал, а никто не посмел возразить. Он родом из Могельницы, это где-то за Груйцем. Хороший парень, работящий и не дурак. В понедельник возвращается.
В Роберте начал подавать сигналы опыт, приобретённый в данной профессии, какая-то предупреждающая мигалка. Слишком уж легко ему беседовалось с этим Мариушем. Перед лицом полиции чуть ли не все становятся осторожней и набирают в рот воды, а этот знай себе болтает, словно они с детства знакомы и как раз сели пивка попить… Одинокий?..
Не с кем парой слов перекинуться?.. Вроде бы то же самое, что с Изой Брант, и все-таки как-то не так…
Прежде чем он успел задать следующий вопрос, в мастерскую впёрлась баба средних лет, плотная жизнерадостная толстуха, из тех, что и семерых спящих братьев с постели поднимут.
— Дорогуша! — закричала она с порога. — Опять эти две пилки! И секатор! Срочно, на позавчера!
Переговоры по вопросу о наточке садовых орудий Роберт скромно переждал в сторонке. Бросив взгляд вглубь помещения, где за приоткрытой дверью виднелось нечто вроде небольшого склада, совмещённого с жилой комнатой, он заметил две большие фотографии на стене. Какие-то зубчатые края чего-то там в большом увеличении, один край был ржавый и явно тупой, второй сиял убийственной остротой.
— Что это? — с интересом спросил Роберт, когда клиентка ушла.
Мариуш Ченгала оглянулся.
— А, это… Да так, реклама. Тупое и наточенное.
Так в чем же дело, вы мне так ничего и не сказали.
— Сейчас. Минуточку. А вы и живёте здесь?
Колебания Мариуша продолжались лишь долю секунды, но Роберт их уловил.
— Да. Скромно, но… У меня не слишком большие потребности.
— Ну, хорошо. Доминика вы знали…
— Почему вы все время говорите о нем в прошедшем времени? Я же не перестал его знать, например, со вчерашнего дня?
— Нет. А когда вы его видели последний раз?
— Последний раз? — задумался Ченгала, причём задумался так серьёзно, по-настоящему, по-деловому, что у Роберта мелькнуло в голове последнее замечание Бежана, связанное с Изой Брант. Чего-то тут было слишком. — Момент, я должен подумать…
А, вспомнил, перед самым отпуском Кайтека, то есть Каласантия. Примерно дней десять-одиннадцать назад. Я завёз ему этакий мини-миксер для мелких вещей, скорее мельничку для перца, можжевельника… Даже не знаю, для чего ещё, он любит специи.
— Значит, вы знали, где он жил?
— В нескольких местах. Я лично знаю два… Секундочку, почему жил? Он ведь и сейчас там живёт?
— Не совсем. Скорее перестал. Мне очень жаль, но сначала вы отвечаете, а уж потом я. И куда вы это ему завезли?
— В Лесную Тишину. Это местечко такое под Млавой. Он обычно находился там.
— Вот и вы уже стали употреблять прошедшее время.
— Это вы меня заразили. Что случилась? Он уехал? Умер?
— Умер. Точнее, его убили. У вас столярная мастерская, это ваша профессия… Вы когда-либо видели его огнестрельное оружие?
Мариуш Ченгала некоторое время стоял, словно окаменев, глядя на Гурского остановившимся взглядом.
— Господи Иисусе… — произнёс он в ужасе. — Вы это серьёзно?..
— Полиция в общем-то такими вещами не шутит, даже на первое апреля. А вы знали Михалину Колек?
— Колек… Сейчас… Чтоб мне… Колек?.. Конечно, я знаю Михалину. Это его вроде как.., домохозяйка… обожательница… Не знаю, кто… Верный пёс.
— А кого ещё вы знали из его окружения? Из знакомых, друзей?
Мариуш Ченгала встряхнулся, в буквальном смысле слова, как собака, вылезшая из воды. Он явно был оглушён и едва отходил от этого.
— Ужасно… Момент, я вам отвечу на все вопросы, дайте мне только прийти в себя. А при чем здесь Михалина… Как это вообще могло случиться?!. Когда?!
— Точно девять дней тому назад. Что вы делали тринадцатого?
— Что я делал… Тринадцатого? Пан начальник, да откуда же я могу знать, что я делал как раз тринадцатого? Ничего, то же самое, что и всегда — сидел здесь и что-то чинил. Или, возможно, был в городе и искал болванки для ключей, потому что в последнее время я их в общем-то закупаю… Не знаю, не могу сказать, но ничего другого просто быть не может… А, нет, секундочку. Тринадцатого вечером… а вас какое время интересует?
— С утра до вечера.
— Так вот тринадцатого вечером я был в казино.
Во Дворце культуры. Я так подумал: тринадцатое число, может, оно как раз будет счастливым, а не невезучим, поэтому я и помню, что это было тринадцатого. Ну и пошёл. Выиграл около тысячи злотых, ушёл оттуда ближе к полночи, ведь потом-то уже было четырнадцатое, правильно?
— А перед этим?
— Что перед этим?
— Перед казино.
— А, да, да. Покупками занялся, ходил по магазинам. Думаю, раз уж я все равно в городе, так надо этим воспользоваться. Потом перекусил малость и — в казино…
— Поздравляю. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы видели огнестрельное оружие пана Доминика?
— Видел, — сознался Ченгала с некоторым колебанием. — Он мне показывал. Пару раз. Но ведь это не преступление?
— Где он вам показывал? В кабинете?
— В каком кабинете?
После этого последнего вопроса в слесарной мастерской воцарилось молчание, которое продолжалось довольно долго. Роберт уже знал все, что ему было нужно, и дальше, руководствуясь вдохновением, поступил так, как и требовалось, разумно и действенно, хотя и крайне неохотно и со смешанными чувствами, потому что в первый момент этот парень, Ченгала, ему понравился…
26
Лукаша Дарко Бежан тоже нашёл легко.
Поймав его по сотовому телефону, он узнал, что тот как раз возвращается с пассажиром из Тарчина.
Нет, фамилии пассажира он не знает и спрашивать не будет…
— ..А пожалуйста, — услышал затем Бежан в трубке. — Пассажир говорит, что может сказать. Станислав Микульский.
— Кто, кто? — изумился Бежан.
— Станислав Микульский.
— Да вы что, не узнали Микульского в лицо?
Капитана Клосса?
— Что? — в свою очередь изумился Дарко. — А, вы правы. Нет, это не он. Просто фамилии совпали.
— И куда вы его везёте?
— В Варшаву.
— То есть вы будете здесь минут через сорок?
— Через два часа. Я заказан на два часа. Клиент имеет право делать по дороге все, что ему заблагорассудится, даже на меже посидеть и жаворонкам «цып-цып» покричать. Это не моё дело. Через два часа — пожалуйста, позовите меня по мобильнику, и я подъеду, куда вы скажете.
— Но вы можете позвонить мне, если что-то изменится?
— По какому номеру?
Бежан, не раздумывая, сообщил ему номер своего сотового, что вообще-то делал крайне редко.
Потом он утверждал, что вдохновение Роберта оказалось заразительным и как раз в этот момент снизошло и на него.
Спустя двадцать минут мобильник зазвонил, и на том конце вежливый до тех пор Лукаш Дарко разразился потрясающим набором изысканнейших ругательств. Прежде чем удивлённый майор успел среагировать, тот пояснил причину своего прекрасного настроения.
— Вы можете подослать мне какую-нибудь патрульную машину, или мне искать кого-то из приятелей? — мрачно спросил он, расширив наконец словарный запас польского языка за счёт слов, принятых в приличном обществе. — Моя тачка вся вдребезги.
Холера, значит, не судьба мне было… Взрывчатку мне подложил, мать его.., так я и разбежался покрывать этого сукиного сына. Так что с машиной?
— А где вы находитесь?
— А черт его знает. На какой-то просёлочной дороге, к западу от варшавского шоссе, где-то между деревнями. Тут даже ни одного знака поблизости нету. Я ехал по его указаниям: сейчас налево, теперь направо… Речка тут рядом течёт, заросшая такая…
А, минуточку, вон люди бегут. Может, я что-то узнаю…
— Не пускать их!!! — дико заорал Бежан. — Остановите их, а не то они все затопчут! Сейчас там будет кто-нибудь от нас. Вы их только спросите, где вы, на расстоянии!
— Здесь неподалёку какие-то Пшипки, — через несколько секунд сказал Дарко. — Похоже, что я посредине между различными Волями. Здесь — Кровенская, там — Пыпковская. Ну, может, чуть по-другому, все равно…
Под вой сирены Бежан молниеносно выбрался из города и прибыл на указанное место через тридцать четыре минуты. Патрульная машина из Груйца приехала ещё раньше, так как находилась значительно ближе к месту аварии.
Бывшее транспортное средство Лукаша представляло собой жалкие остатки, среди которых легче всего можно было опознать багажник и задние колёса.
Остальное догорало, будучи разбросанным по грядкам молодой капусты в виде небольших кусков, один из которых долетел аж до зарослей кустарника, растущего более чем в десяти метрах, и там весело посвечивал уже гаснущим пламенем. В просёлочной дороге появилась не слишком большая дыра.
— Это ещё слава богу, что я был застрахован от всех возможных несчастий, — вместо приветствия сообщил Бежану Лукаш, все ещё мрачно, но явно пытаясь найти в этой катастрофе хоть какие-то утешительные моменты. — И на кой черт я заливал бензин? Я бы спокойно доехал до Варшавы, так нет, он упёрся, обезьяна поганая…
— Кто это был?
— Клиент, чтоб ему пусто было. Пассажир. И к тому же, как мне кажется, он себе алиби устроил. Я вам все расскажу, так что если они меня и угробят, то пусть это им так просто с рук не сойдёт.
— И где же он, ваш клиент? Постойте. А каким чудом вы вообще выбрались из всего этого невредимым? И откуда вы знаете, что это была взрывчатка?..
Лукаш Дарко как-то странно на него посмотрел, и Бежан прикусил язык и перестал задавать вопросы, так как осознал, что ведёт себя, как истеричка.
В конце концов, не он же пострадал, а Дарко, а он почему-то нарушил основное правило ведения допросов: никогда не задавать двух вопросов одновременно. Кажется, он их задал уже штуки четыре, ему нужно немедленно взять себя в руки.
— Я заговорённый, — сообщил ему Лукаш. — Самое страшное уже позади, хотя готов признать, что я тут слегка натерпелся. А тип пошёл вон туда…
Он указал пальцем на стоящий метрах в двухстах овин в крайне плохом состоянии — вот-вот развалится. Повсюду светились дыры, полуоткрытые ворота висели на одной петле, а крыша наличествовала всего лишь наполовину. Взрыв не нанёс ему никакого вреда.
— Велел мне подождать на дороге, у него, мол, там дело, он сходит и вернётся…
— Какое, к шутам, дело могло быть у него в такой развалюхе?
— А черт его знает. Знаете, люди иногда такое напридумывают, что вам в жизни и в голову бы не пришло, я-то уж кое-что повидал. Может, он там когда-то что-то закопал, сам или его предок? На мой взгляд, этот овин будет постарше нас обоих вместе взятых. Может, он с кем-то встречался, может, это тайник, и он что-то хотел там оставить? Я не стал гадать, хочет — пусть идёт, мне все равно, могу и подождать. И так бы я и дождался этой переброски на тот свет, если бы не приспичило сбегать в кусты.
Здесь мне как-то неловко было — все как на ладони, видно со всех сторон, может, тут какая скромная девушка как раз веночек себе у речки плетёт…
Бежан понял, что таксист лишь симулирует каменное спокойствие, по всей видимости, он испытал немалое потрясение, и хотя внешне сумел взять себя в руки, но внутри отнюдь ещё не успокоился. Бежан почувствовал, что хорошо понимает Дарко.
Поймав его по сотовому телефону, он узнал, что тот как раз возвращается с пассажиром из Тарчина.
Нет, фамилии пассажира он не знает и спрашивать не будет…
— ..А пожалуйста, — услышал затем Бежан в трубке. — Пассажир говорит, что может сказать. Станислав Микульский.
— Кто, кто? — изумился Бежан.
— Станислав Микульский.
— Да вы что, не узнали Микульского в лицо?
Капитана Клосса?
— Что? — в свою очередь изумился Дарко. — А, вы правы. Нет, это не он. Просто фамилии совпали.
— И куда вы его везёте?
— В Варшаву.
— То есть вы будете здесь минут через сорок?
— Через два часа. Я заказан на два часа. Клиент имеет право делать по дороге все, что ему заблагорассудится, даже на меже посидеть и жаворонкам «цып-цып» покричать. Это не моё дело. Через два часа — пожалуйста, позовите меня по мобильнику, и я подъеду, куда вы скажете.
— Но вы можете позвонить мне, если что-то изменится?
— По какому номеру?
Бежан, не раздумывая, сообщил ему номер своего сотового, что вообще-то делал крайне редко.
Потом он утверждал, что вдохновение Роберта оказалось заразительным и как раз в этот момент снизошло и на него.
Спустя двадцать минут мобильник зазвонил, и на том конце вежливый до тех пор Лукаш Дарко разразился потрясающим набором изысканнейших ругательств. Прежде чем удивлённый майор успел среагировать, тот пояснил причину своего прекрасного настроения.
— Вы можете подослать мне какую-нибудь патрульную машину, или мне искать кого-то из приятелей? — мрачно спросил он, расширив наконец словарный запас польского языка за счёт слов, принятых в приличном обществе. — Моя тачка вся вдребезги.
Холера, значит, не судьба мне было… Взрывчатку мне подложил, мать его.., так я и разбежался покрывать этого сукиного сына. Так что с машиной?
— А где вы находитесь?
— А черт его знает. На какой-то просёлочной дороге, к западу от варшавского шоссе, где-то между деревнями. Тут даже ни одного знака поблизости нету. Я ехал по его указаниям: сейчас налево, теперь направо… Речка тут рядом течёт, заросшая такая…
А, минуточку, вон люди бегут. Может, я что-то узнаю…
— Не пускать их!!! — дико заорал Бежан. — Остановите их, а не то они все затопчут! Сейчас там будет кто-нибудь от нас. Вы их только спросите, где вы, на расстоянии!
— Здесь неподалёку какие-то Пшипки, — через несколько секунд сказал Дарко. — Похоже, что я посредине между различными Волями. Здесь — Кровенская, там — Пыпковская. Ну, может, чуть по-другому, все равно…
Под вой сирены Бежан молниеносно выбрался из города и прибыл на указанное место через тридцать четыре минуты. Патрульная машина из Груйца приехала ещё раньше, так как находилась значительно ближе к месту аварии.
Бывшее транспортное средство Лукаша представляло собой жалкие остатки, среди которых легче всего можно было опознать багажник и задние колёса.
Остальное догорало, будучи разбросанным по грядкам молодой капусты в виде небольших кусков, один из которых долетел аж до зарослей кустарника, растущего более чем в десяти метрах, и там весело посвечивал уже гаснущим пламенем. В просёлочной дороге появилась не слишком большая дыра.
— Это ещё слава богу, что я был застрахован от всех возможных несчастий, — вместо приветствия сообщил Бежану Лукаш, все ещё мрачно, но явно пытаясь найти в этой катастрофе хоть какие-то утешительные моменты. — И на кой черт я заливал бензин? Я бы спокойно доехал до Варшавы, так нет, он упёрся, обезьяна поганая…
— Кто это был?
— Клиент, чтоб ему пусто было. Пассажир. И к тому же, как мне кажется, он себе алиби устроил. Я вам все расскажу, так что если они меня и угробят, то пусть это им так просто с рук не сойдёт.
— И где же он, ваш клиент? Постойте. А каким чудом вы вообще выбрались из всего этого невредимым? И откуда вы знаете, что это была взрывчатка?..
Лукаш Дарко как-то странно на него посмотрел, и Бежан прикусил язык и перестал задавать вопросы, так как осознал, что ведёт себя, как истеричка.
В конце концов, не он же пострадал, а Дарко, а он почему-то нарушил основное правило ведения допросов: никогда не задавать двух вопросов одновременно. Кажется, он их задал уже штуки четыре, ему нужно немедленно взять себя в руки.
— Я заговорённый, — сообщил ему Лукаш. — Самое страшное уже позади, хотя готов признать, что я тут слегка натерпелся. А тип пошёл вон туда…
Он указал пальцем на стоящий метрах в двухстах овин в крайне плохом состоянии — вот-вот развалится. Повсюду светились дыры, полуоткрытые ворота висели на одной петле, а крыша наличествовала всего лишь наполовину. Взрыв не нанёс ему никакого вреда.
— Велел мне подождать на дороге, у него, мол, там дело, он сходит и вернётся…
— Какое, к шутам, дело могло быть у него в такой развалюхе?
— А черт его знает. Знаете, люди иногда такое напридумывают, что вам в жизни и в голову бы не пришло, я-то уж кое-что повидал. Может, он там когда-то что-то закопал, сам или его предок? На мой взгляд, этот овин будет постарше нас обоих вместе взятых. Может, он с кем-то встречался, может, это тайник, и он что-то хотел там оставить? Я не стал гадать, хочет — пусть идёт, мне все равно, могу и подождать. И так бы я и дождался этой переброски на тот свет, если бы не приспичило сбегать в кусты.
Здесь мне как-то неловко было — все как на ладони, видно со всех сторон, может, тут какая скромная девушка как раз веночек себе у речки плетёт…
Бежан понял, что таксист лишь симулирует каменное спокойствие, по всей видимости, он испытал немалое потрясение, и хотя внешне сумел взять себя в руки, но внутри отнюдь ещё не успокоился. Бежан почувствовал, что хорошо понимает Дарко.