Страница:
— Я бы охотно представила вам факты, если бы все, что я знаю о Доминике, не складывалось из одних умозаключений, подозрений и ощущений, — смущённо призналась я. — Умозаключения могут оказаться ошибочными, подозрения — напрасными, а ощущения — сплошной идиотской истерикой. А вот фактов в этом деле — кот наплакал.
— Не важно, — немедленно успокоил меня майор. — Мы все это совместно обмозгуем, мы ведь не такие уж дебилы, как это обычно считается. Мы и в школу ходили, и время от времени нам тоже удаётся думать.
— Ну хорошо. Факт первый.., минуточку, все это будет не в хронологическом порядке, а так, как мне вспомнится.
— Тоже не важно…
Бог знает, какой факт был первым, во всяком случае я прекрасно помнила, как Доминик поразил меня, когда мы наткнулись в лесу на дятла, который столь самозабвенно стучал по дереву, что не замечал ничего на свете. Солнце светило прямо на него, была зима, все вокруг было покрыто снегом, и красная голова птицы пылала на этом фоне, как пламя. И увидела это я, а не Доминик, талантливый фотограф природы. Я ему показала, он начал примеряться для снимка, так как аппарат у него всегда был с собой, и примерялся так долго, что дятел успел улететь.
Потом он меня же отругал, Доминик, разумеется, а не дятел, что все это из-за меня, хотя я застыла, как каменная, и чуть ли не перестала дышать. Может быть, тема ему не подошла и не было вдохновения, а я плохо выбрала кадр, вот оно так и вышло, в общем, меня охватило лишь раскаяние, и никаких подозрений у меня ещё не появилось.
Потом была история с замочком-защёлкой от шкатулки, где я хранила всякие мелочи. Он сломался, Доминик по собственной инициативе взялся его починить, но оказалось, что у меня дома нет необходимых инструментов. Ничего у него не получалось, он разозлился, забрал шкатулку с собой и принёс мне её через неделю исправную, страшно гордый своим подвигом. Тоже вроде бы мелочь, и все же…
Ни одного раза он не сделал ничего у меня на Глазах и в моем присутствии, показывал уже готовые вещи и хвастал усовершенствованиями, какие ему удалось осуществить…
Как-то раз я столкнулась у него с человеком, который уходил с каким-то странным выражением лица.
Он казался одновременно мрачным и обрадованным, злым, как сто чертей, и очень довольным, покорным и бунтующим, и эта смесь чувств была в нем настолько сильной, что бросалась в глаза. Он что-то оставил, какой-то пакет, это я зафиксировала лишь беглым взглядом — одно движение, и пакет моментально исчез из поля зрения, но я была железно уверена в том, что именно он только что принёс его. Доминик был в бешенстве от моей встречи с этим парнишкой чуть ли не дверях, он с огромным трудом постарался скрыть своё бешенство и, видимо, как раз поэтому у него вырвалось, что этот парень двадцати с лишним лет — его подопечный, о котором я, впрочем, слышала. Какой-то Мариуш Вывлока или что-то в этом роде. А может быть, Мариуш Влучикий?.. Во всяком случае, в его фамилии было что-то от волочения. Когда-то, лет десять назад, Доминик спас его в критической ситуации, после чего благодаря его опеке парень вышел в люди. Больше он ничего не сказал и переменил тему.
В другой раз я была свидетелем странного случая. Мы ужинали в шикарном кабаке. Вошёл мужчина средних лет, официанты ему кланялись, метрдотель сам провожал к столику, гость мельком огляделся, заметил Доминика и на мгновенье замер. Затем тут же повернулся и вышел к явному разочарованию персонала. Доминик и глазом не моргнул, но через минуту встал из-за стола и направился якобы в туалет, однако туалеты располагались рядом с входной дверью, и, по моему мнению, он не стал пользоваться их услугами, а выглянул на улицу. Вернулся он минут через пять, полон тщательно скрываемого мстительного удовлетворения, которое я сумела почувствовать, так как уже достаточно хорошо его знала.
Ну, и ещё мои корректуры научных текстов…
Лишь на второй раз меня кольнуло — он похвастался знанием, изобретением, усовершенствованием, о которых я только что читала, проверяя грамматику и выискивая опечатки. Обычно содержание подобных трудов меня вообще не трогало, но что-то там в памяти замаячило, и мне стало как-то не по себе. Автор украл у Доминика? Или Доминик — у автора?.. Но откуда же он мог это взять, если не с моего письменного стола?..
При мысли о том, как я буду выглядеть, я похолодела, а ком в горле чуть меня не задушил. Корректор, который даёт посторонним лицам нигде ещё не опубликованный текст, злоупотребляет доверием автора и издателя!.. Да это не корректор, а просто свинья!
Все это и ещё многое другое я и рассказала майору, стараясь говорить кратко, иначе мы бы просидели в машине до утра. Я старалась не делать собственных выводов, однако они лились из меня, как из дырявой бочки. Доминик пожирал любую падаль, какая только попадалась ему в руки, и я сильно подозревала, что в случае необходимости он вполне мог превратить живое существо в падаль. Я и сама была близка к этому…
Майор выразил мне нечто вроде сочувствия.
— Да, — сказал он, явно неудовлетворённый. — Вы подтверждаете наши предположения, хотя я надеялся, что вы знаете больше конкретики, какие-то фамилии…
— В общем-то иногда я видела фамилии, но не обращала на них внимания. Однажды я зашла к нему без предупреждения, просто по пути, а на столе лежал лист бумаги со списком. Такой смятый и затем разглаженный, и одну я там заметила, самую первую.
Пустынко. Я её запомнила, так как она неизвестно почему ассоциировалась у меня с розой пустыни.
Больше я ничего не успела разобрать: он сразу же спрятал листок. Ну, и ещё тот самый Мариуш Влечоны. А! Ещё была женщина, она срочно разыскивала его по телефону и позвонила мне, как же её…
Вспомнила! Кая Пешт. Так она представилась.
— Как давно это было?
— Примерно за год до того, как мы расстались.
Лет пять-шесть назад.
— А тот человек, который ушёл из ресторана…
Вы могли бы его описать?
— Едва ли, — с раскаянием призналась я. — Помню, что он производил приятное впечатление. Короткая стрижка, симпатичное лицо, мягкие черты, ничего резкого. Среднего роста.., сантиметров этак на пять выше метрдотеля. Не толстый и не худой, возраст.., где-то около сорока. А вот поведение противоречило внешнему облику.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он казался симпатичным и хорошо воспитанным, а повернулся и ушёл как-то так.., чуть ли не по-хамски. Может быть, я преувеличиваю, но в этом явно что-то было, если я до сих пор помню, можно сказать, эта картина так и стоит у меня перед глазами.
— Доходы, — вырвалось у поручика.
— Правильно, — согласился с ним майор. — Вы знаете источники доходов пана Доминика?
— Догадываюсь, — с горечью сказала я. — И тоже на основе умозаключений и предположений. Наверное, сейчас мне придётся чернить покойника. Хотя предупреждаю, что я могу ошибаться…
Я изо всех сил старалась сдерживаться, но образ Доминика все равно получился не слишком привлекательным. Я опередила очередной вопрос майора.
— Хочу сразу же объяснить, почему я столько лет с ним выдержала, так как вижу, что вас это удивляет.
По глупости. Влюбилась в него и поверила в его совершенство, а он окружал меня заботой. По крайней мере, так мне казалось. И я ни о чем не догадывалась, подавляя в зародыше все подозрения… Так что кое-какое время на это понадобилось. А потом он сам мне подставился, прямо заявив, что должна же я приносить ему хоть какую-то пользу. И стал приводить мне в пример папи Колек, благодаря чему великая любовь окончательно сдохла. И тогда у меня наконец-то словно пелена спала с глаз, а мысли выбрались на свободу. Если вы не в состоянии этого понять, посоветуйтесь с какой-нибудь женщиной, возможно с женой. По части чувств все мы невероятны глупы.
— Да нет, я все понимаю, — с неожиданным смущением сказал майор. — То есть, конечно, скорее так, поверхностно, не изнутри…
— Изнутри! — фыркнула я. — Да ни один мужчина не может чувствовать ничего подобного, иначе какой же он мужчина!
— Очень правильное замечание. Ну, а что с пани Колек? О ней вы тоже не все сказали.
— И сейчас тоже не хочу говорить, потому что противно. Но если нужно, скажу. Понятия не имею, откуда он её взял, но… Секундочку, я вообще не знаю, правда ли это, потому что мне это сказал Доминик, а он мог соврать. Я не проверяла. Вроде бы она была женой какого-то партийного руководителя, тот на ней женился, когда она ещё была молоденькой девушкой, в конце прошлого общественного строя…
Если вы все это записываете, то как джентльмен и человек чести все мои личные признания вы сотрёте…
— Коль скоро они не понадобятся для следствия, можете быть спокойны. Если бы мы разглашали частные проблемы невинных людей, никто бы не захотел с нами разговаривать.
— И так не хотят, — пробормотал поручик.
— Я хочу, — решительно возразила я. — Правда, с оглядкой.
— Оглядку я могу вам гарантировать. Доверительные и ненужные вещи идут ad acta (в дело, то есть закрываются — лат.), в архив…
— В архив! — вырвалось у меня издевательское замечание. — Ха, ха, ха! Интересно, а откуда же пани Колек вытаскивала для Доминика самые разные документы? Из железнодорожного расписания, что ли?
Вроде бы супруг всячески помыкал этой молодой девушкой, заставляя её оказывать услуги другим руководителям, как своим друзьям, так и врагам, а те ею пользовались, странно как-то, потому что…
Впрочем, не странно, в давние времена прислугу тоже за людей не считали, панам и в голову бы не при" шло, что у прислуги есть и глаза, и уши, и языки. Nihil novi sub lovi (Ничто не ново под Луной, буквально — под Юпитером — лат.), ибо точно так же, как мне кажется, относились и к пани Колек, которая к тому же прекрасно разбиралась в их взаимоотношениях, превышая меня в этой области на целых семнадцать этажей. Благодаря чему она и сохранила тесные связи, установленные четверть века назад, а в переломные времена сумела раздобыть различные архивные и строго секретные материалы, сберегла их и передала своему новому властелину. То есть оказалась полезной. Именно это я и сообразила из намёков Доминика, поскольку он никогда и ничего не говорил прямо, и я даже не знаю, сколько во всем этом правды. Он давал мне понять, что она для него — нечто вроде верного слуги, а вообще-то она появилась, вначале туманно, затем явно, лишь в последние два года нашей с ним связи. Возможно, он знал её с рождения, я не в курсе. Кажется, она распространяла обо мне какие-то сплетни, однако они были настолько дурацкие, что я их даже не запомнила…
— Ни одной?
Я на некоторое время задумалась, пытаясь вспомнить невероятно идиотские вещи, с помощью которых Доминик пытался на меня давить.
— Сейчас, минуточку. Была у меня страшно сложная корректура, по такая прелестная, об археологии, перевод с английского, я должна была по просьбе автора провести сопоставление с оригиналом, английский я знаю. Дважды.., нет, извините, три раза — один из них случайно и в частном порядке — автор подвозил меня домой со всем этим барахлом, бумага ведь штука тяжёлая… После чего я узнала, что у меня есть любовник, который компрометирует Доминика.
Крайний идиотизм. А один раз я якобы по пьянке учинила скандал в кабаке под названием «Лотос» — где, черт побери, находится этот «Лотос»? — выкрикивая какие-то обидные вещи в адрес пани Колек и Доминика. Причём эти упрёки он высказывал мне весьма любезно, не обращая внимания на то, что я ничего не понимаю, чем и заморочил мне голову до основания. Кажется, это была работа пани Колек, но не могла же я относиться к подобным глупостям всерьёз. Что-то ещё мне брезжит: будто бы я кому-то выдавала какие-то его секреты, но тут я уж вообще не знаю, какие и кому. Должна вам признаться, что уже четыре года все это вообще перестало меня трогать.
— А вы ненавидели пани Колек?
Я аж задохнулась от изумления.
— У вас с головой все в порядке? Извините, я не хотела быть невежливой. Вы действительно считаете, что мне больше нечего делать, как заниматься какими-то взаимоотношениями с пани Колек?
— Но, возможно, без неё вы не расстались бы с паном Домиником?
— А какое она ко всему этому имела отношение?
Я бы и так с ним рассталась, узнав, что он меня обманывал. Возможно, что под её влиянием он стал мне ещё более неприятен, но ведь это плохо говорит о нем, а не о ней. Так ведь?
— И вы не виделись ни с ним, ни с ней все эти четыре года?
Я пожала плечами, уже слегка раздражённо.
— Нет. Я уже вам говорила. Я его избегала, а уж о ней и говорить нечего. Однако противно мне было только от самой себя. Думаете, приятно осознавать, какой невероятной дурой я оказалась? В моем-то возрасте?
— Ну что касается возраста, то не надо преувеличивать. Но вот вы говорили, что пан Доминик сам ничего не умел и пользовался чьей-то помощью. Ну, в фотографии и механических устройствах. А у вас не появлялось каких-либо подозрений — кто это мог быть? Может, какая-то фамилия?
— Понятия не имею. Никакого. Как раз это-то он всеми силами и скрывал. А меня больше интересовали американские идиомы, чем помощники Доминика. И скорее его внутренний мир, чем внешнее существование.
Майор немного помолчал и грустно вздохнул.
— Должен извиниться, но я вынужден задать вам этот вопрос. Пан Доминик был человеком богатым.
Он вам помогал материально?
— Помогал. Один раз заплатил за мафиозное такси, ещё вывез меня за свой счёт в коротенький отпуск на польское побережье, и один раз — на неделю в Ниццу. Платил в кабаках, хотя и редко: мы не увлекались развлечениями. Остатки из этих кабаков я для своих детей не забирала, кормила их собственным промыслом. Приносил мне цветы. Получила я от него и несколько подарков на именины и Новый год, самым ценным из них были пассатижи, но многофункциональные, в которых имелся даже штопор, действующий по принципу рычага, гениальная вещь, вроде бы он сам её сделал. И это, собственно, все, возможно, были ещё какие-то мелочи, но я их не помню.
— А деньги, драгоценности?..
— Да вы что?!. Я человек работающий, а не куртизанка девятнадцатого века. Живу за свой счёт, а не за счёт мужчин. Да и не материальные соображения были для меня главными.
— Так на что же он тратил свои деньги?
— На качество. Если кабак, то самые лучшие блюда, если шампанское, то «Тейтингер» какого-то там года; если уж он одевался, то шикарней, чем принц Уэльсский в начале века, если автомашина, то с наворотами, если самолёт, то первый класс, и так далее.
А больше я не знаю. Иногда у меня создавалось впечатление, что все это просто напоказ.
— Тогда зачем ему были нужны деньги?
— А черт его знает. Деньги — это власть. Он обожал власть. Хотя, с другой стороны, он утверждал, что власть — это знание. Может, он платил за знание?
— А как по вашему мнению или." ну, не знаю, ощущению.., скажем так, интуиции… Кто мог его убить? И почему?
— Я и сама об этом думала, — озабоченно ответила я. — Может быть, кто-то, кто изо всех сил стремился сделать карьеру, а Доминик был для него опасен, так как что-то о нем знал? Единственный выход — убить гада, убить знание. Причём это должен быть человек хитрый, ловкий… Минуточку, а как он, собственно говоря, погиб? Ведь он был прямо-таки патологически острожен, не может быть, чтобы он близко подпустил к себе убийцу. Как это на самом деле было?
— А вот как раз и подпустил, — сказал майор со вздохом. — Действительно, застрелен с близкого расстояния. Не то что бы в упор, но с расстояния меньше метра.
— Это невозможно, — остолбенело выговорила я.
— Может быть, и невозможно, но это факт. И какой вы из этого сделали бы вывод?
Он ошеломил меня, мне нужно было подумать.
— Тогда уж договаривайте до конца. Я так понимаю, что произошло это где-то в той самой Лесной Тишине. Как это выглядело, я там никогда в жизни не была? Что это было: дворец, шалаш? Обыкновенный дом? Оружейная палата там у него была или как?
— Нет. Салон. Спальня. Личный кабинет, в котором находилось оружие. Его нашли в этом кабинете, ружьё было его собственностью и после убийства висело на стене. А в салоне он кого-то принимал.
И что вы на это скажете?
Я попыталась все это себе представить. Доминик встретился с кем-то, чем-то там его угощал, выпивка, чай, кофе…
— А что значит, что кабинет был недоступным ни для кого? Никто туда не входил?
— Абсолютно никто. Даже уборщица. Всегда был заперт на все замки.
Я начала думать вслух, — Если оружие в кабинете, а гость — в салоне…
Ему пришлось бы вынести эту двустволку и тому, неизвестному, показать. По двум причинам, на выбор.
Похвастать: возможно, она была как-то оригинально обрезана, или же посоветоваться: может, в ней что-то испортилось. Возможно, что-то усовершенствовать.
Значит, или новая фигура, дрессируемая на роль обожателя божества.., возможно, обожательницы — не будем спорить из-за пола, — или тот самый, который все за него делал. Негр. Велел ему посмотреть, что-то заменить, исправить?.. Проблема точности боя, способа заряжания?.. Я в этом не разбираюсь, возможно, он хотел заряжать её чем-то другим и показал негру, дал ему в руки, чтобы тот придумал какой-то необычный способ, а негр впал в амок, и привет…
— Вы считаете, что это мог быть внезапный порыв?
Неожиданно я представила себе эту картину с другой стороны.
— Минутку, — нетерпеливо заговорила я, занятая своими собственными переживаниями и не обращая внимания на замечания майора. — Новый человек отпадает, но это мог быть такой, кто уже немного там освоился. Ну, предположим, я. Как бы это объяснить.., я вроде бы не дура, скорее глупела при Доминике, но потрясена внезапным разрывом, вне себя от ненависти и желания отомстить. Шоры на глазах, бездетная, потому что дети в таком случае страшно мешают… Симулируя покорность, раскаяние, обожание — женщины способны на все, — всячески его превозносит и морочит ему голову. Доминик приносит и демонстрирует ей своё новое достижение, она же до такой степени изображает из себя кретинку, что он позволяет ей зарядить.., или даже сам заряжает, ведь её слабые ручки с этим не справятся… И тут истина вырывается наружу; она целится в него и стреляет. Наконец-то! Только это ей и нужно было! Она убила несчастье всей своей жизни, и ей даже жаль, что уже все кончено, она охотно убивала бы его ещё и ещё, раз тридцать.., ну, не тридцать, я преувеличиваю, раза три-четыре. Потом она чувствует облегчение и приходит в себя, детективы она читала, поэтому вытирает ружьё… Она ведь была вытерта? Я имею в виду двустволку. Отпечатки пальцев?
— Идеально стёрты.
— Ну вот, она её с удовлетворением и торжеством вытирает, вешает на стену… И привет, уходит. Как жаворонок в небесах.
— И ещё все за собой запирает…
— Что?
— Запирает. Сложный замок кабинета, входную дверь…
Мне снова пришлось подумать.
— Но ведь, черт побери, этот замок в кабинете не баба же ему делала! Наверняка он запирался очень просто, одним движением?
— Нет. Ключом.
— А ключ где?
— Нету. Пропал.
— И наверняка был всего один ключ. Насколько я знаю Доминика, он берег его, как зеницу ока. Нет, в таком случае женщина отпадает. Это могут быть кто-либо из дипломатично шантажированных, те архивные документы, собранные пани Колек. А может, и не только пани Колек, мне лично представляется, что Доминик добрался до каких-то компрометирующих материалов, только вот человек я аполитичный и понятия не имею, кого они могут касаться.
Нынешних государственных деятелей? Бизнесменов?
Высших уровней управления? Министры и президенты наши сменяются так, что у меня только в глазах мелькает, откуда я могу знать, не приложил ли Доминик к этому руку? Кто-то из них… Но ведь, Боже милостивый, никому из них он не дал бы в руки ружьё!
По всей видимости, я смотрела на них вопросительно, так как они обменялись многозначительными взглядами, после чего майор принял мужественное решение.
— В таинственном кабинете пана Доминика, наполненном многочисленными документами, половина была в состоянии полного беспорядка. Кто-то там усиленно что-то искал! И, по всей видимости, нашёл, коль скоро вторую половину оставил в покое. Это вам что-нибудь говорит?
— Конечно. Убил его тот, кто искал там своё, — вновь пустилась я в рассуждения. — На мой взгляд, если принять, что это был тот самый человек, которому надоело работать негром, значит, он работал негром не без причины. Шантаж. Доминик его шантажировал, поэтому негр и позволял себя использовать, что-то там на него было, какие-то серьёзные вещи, не могли же это быть какие-нибудь мелочи, которые через три года устареют. Убил, поискал, нашёл своё и исчез с горизонта. Видимо, он обладает большими актёрскими способностями, если ему удавалось скрывать от Доминика свои подлинные чувства и до самого последнего момента изображать его почитателя. Да и Доминик тоже должен был притворяться, вероятно, без этого типа он бы чего-то лишился. Репутации гения механики? Частицы власти? Доходов от фотографий? В последнем я сомневаюсь, у него, пожалуй, и без фотографии хватало, хотя я целых пять лет верила, что он только за их счёт и живёт. Ну, скажем, четыре с хвостиком…
Я несколько угасла, так как вначале воспоминания о Доминике добавили мне адреналина, а теперь все это начало мне надоедать. Точно так же, как и он сам.
Майор с поручиком некоторое время сидели в полной неподвижности, и я даже слегка забеспокоилась, не подумывают ли они достать наручники. Утешала меня лишь мысль о том, что в камере наконец-то со мной не будет родни. Потом я вспомнила о детях.
— Господа, я вас очень прошу, не сейчас, — сказала я довольно нервно, — я никуда не убегу, но от семейного наследства зависит материальное будущее моих детей. Невинных, клянусь Богом. Как только все они уедут с убеждением, что я человек законопослушный и так далее, можете сажать меня, сколько хотите, но, ради всего святого, не сейчас!!!
Майор ожил.
— Да что вы! Никто вас не намерен сажать, напротив, вы нам очень помогли. Возможно, мы при случае зададим вам ещё парочку вопросов, вы же сами понимаете, нам все это нужно обдумать. А пока мы хотели бы вас сердечно поблагодарить…
К собственному удивлению я оказалась совершенно свободной, исполнительные власти уехали, я поставила машину в гараж и вернулась домой, даже позабыв о том, что меня там может ожидать.
22
23
— Не важно, — немедленно успокоил меня майор. — Мы все это совместно обмозгуем, мы ведь не такие уж дебилы, как это обычно считается. Мы и в школу ходили, и время от времени нам тоже удаётся думать.
— Ну хорошо. Факт первый.., минуточку, все это будет не в хронологическом порядке, а так, как мне вспомнится.
— Тоже не важно…
Бог знает, какой факт был первым, во всяком случае я прекрасно помнила, как Доминик поразил меня, когда мы наткнулись в лесу на дятла, который столь самозабвенно стучал по дереву, что не замечал ничего на свете. Солнце светило прямо на него, была зима, все вокруг было покрыто снегом, и красная голова птицы пылала на этом фоне, как пламя. И увидела это я, а не Доминик, талантливый фотограф природы. Я ему показала, он начал примеряться для снимка, так как аппарат у него всегда был с собой, и примерялся так долго, что дятел успел улететь.
Потом он меня же отругал, Доминик, разумеется, а не дятел, что все это из-за меня, хотя я застыла, как каменная, и чуть ли не перестала дышать. Может быть, тема ему не подошла и не было вдохновения, а я плохо выбрала кадр, вот оно так и вышло, в общем, меня охватило лишь раскаяние, и никаких подозрений у меня ещё не появилось.
Потом была история с замочком-защёлкой от шкатулки, где я хранила всякие мелочи. Он сломался, Доминик по собственной инициативе взялся его починить, но оказалось, что у меня дома нет необходимых инструментов. Ничего у него не получалось, он разозлился, забрал шкатулку с собой и принёс мне её через неделю исправную, страшно гордый своим подвигом. Тоже вроде бы мелочь, и все же…
Ни одного раза он не сделал ничего у меня на Глазах и в моем присутствии, показывал уже готовые вещи и хвастал усовершенствованиями, какие ему удалось осуществить…
Как-то раз я столкнулась у него с человеком, который уходил с каким-то странным выражением лица.
Он казался одновременно мрачным и обрадованным, злым, как сто чертей, и очень довольным, покорным и бунтующим, и эта смесь чувств была в нем настолько сильной, что бросалась в глаза. Он что-то оставил, какой-то пакет, это я зафиксировала лишь беглым взглядом — одно движение, и пакет моментально исчез из поля зрения, но я была железно уверена в том, что именно он только что принёс его. Доминик был в бешенстве от моей встречи с этим парнишкой чуть ли не дверях, он с огромным трудом постарался скрыть своё бешенство и, видимо, как раз поэтому у него вырвалось, что этот парень двадцати с лишним лет — его подопечный, о котором я, впрочем, слышала. Какой-то Мариуш Вывлока или что-то в этом роде. А может быть, Мариуш Влучикий?.. Во всяком случае, в его фамилии было что-то от волочения. Когда-то, лет десять назад, Доминик спас его в критической ситуации, после чего благодаря его опеке парень вышел в люди. Больше он ничего не сказал и переменил тему.
В другой раз я была свидетелем странного случая. Мы ужинали в шикарном кабаке. Вошёл мужчина средних лет, официанты ему кланялись, метрдотель сам провожал к столику, гость мельком огляделся, заметил Доминика и на мгновенье замер. Затем тут же повернулся и вышел к явному разочарованию персонала. Доминик и глазом не моргнул, но через минуту встал из-за стола и направился якобы в туалет, однако туалеты располагались рядом с входной дверью, и, по моему мнению, он не стал пользоваться их услугами, а выглянул на улицу. Вернулся он минут через пять, полон тщательно скрываемого мстительного удовлетворения, которое я сумела почувствовать, так как уже достаточно хорошо его знала.
Ну, и ещё мои корректуры научных текстов…
Лишь на второй раз меня кольнуло — он похвастался знанием, изобретением, усовершенствованием, о которых я только что читала, проверяя грамматику и выискивая опечатки. Обычно содержание подобных трудов меня вообще не трогало, но что-то там в памяти замаячило, и мне стало как-то не по себе. Автор украл у Доминика? Или Доминик — у автора?.. Но откуда же он мог это взять, если не с моего письменного стола?..
При мысли о том, как я буду выглядеть, я похолодела, а ком в горле чуть меня не задушил. Корректор, который даёт посторонним лицам нигде ещё не опубликованный текст, злоупотребляет доверием автора и издателя!.. Да это не корректор, а просто свинья!
Все это и ещё многое другое я и рассказала майору, стараясь говорить кратко, иначе мы бы просидели в машине до утра. Я старалась не делать собственных выводов, однако они лились из меня, как из дырявой бочки. Доминик пожирал любую падаль, какая только попадалась ему в руки, и я сильно подозревала, что в случае необходимости он вполне мог превратить живое существо в падаль. Я и сама была близка к этому…
Майор выразил мне нечто вроде сочувствия.
— Да, — сказал он, явно неудовлетворённый. — Вы подтверждаете наши предположения, хотя я надеялся, что вы знаете больше конкретики, какие-то фамилии…
— В общем-то иногда я видела фамилии, но не обращала на них внимания. Однажды я зашла к нему без предупреждения, просто по пути, а на столе лежал лист бумаги со списком. Такой смятый и затем разглаженный, и одну я там заметила, самую первую.
Пустынко. Я её запомнила, так как она неизвестно почему ассоциировалась у меня с розой пустыни.
Больше я ничего не успела разобрать: он сразу же спрятал листок. Ну, и ещё тот самый Мариуш Влечоны. А! Ещё была женщина, она срочно разыскивала его по телефону и позвонила мне, как же её…
Вспомнила! Кая Пешт. Так она представилась.
— Как давно это было?
— Примерно за год до того, как мы расстались.
Лет пять-шесть назад.
— А тот человек, который ушёл из ресторана…
Вы могли бы его описать?
— Едва ли, — с раскаянием призналась я. — Помню, что он производил приятное впечатление. Короткая стрижка, симпатичное лицо, мягкие черты, ничего резкого. Среднего роста.., сантиметров этак на пять выше метрдотеля. Не толстый и не худой, возраст.., где-то около сорока. А вот поведение противоречило внешнему облику.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он казался симпатичным и хорошо воспитанным, а повернулся и ушёл как-то так.., чуть ли не по-хамски. Может быть, я преувеличиваю, но в этом явно что-то было, если я до сих пор помню, можно сказать, эта картина так и стоит у меня перед глазами.
— Доходы, — вырвалось у поручика.
— Правильно, — согласился с ним майор. — Вы знаете источники доходов пана Доминика?
— Догадываюсь, — с горечью сказала я. — И тоже на основе умозаключений и предположений. Наверное, сейчас мне придётся чернить покойника. Хотя предупреждаю, что я могу ошибаться…
Я изо всех сил старалась сдерживаться, но образ Доминика все равно получился не слишком привлекательным. Я опередила очередной вопрос майора.
— Хочу сразу же объяснить, почему я столько лет с ним выдержала, так как вижу, что вас это удивляет.
По глупости. Влюбилась в него и поверила в его совершенство, а он окружал меня заботой. По крайней мере, так мне казалось. И я ни о чем не догадывалась, подавляя в зародыше все подозрения… Так что кое-какое время на это понадобилось. А потом он сам мне подставился, прямо заявив, что должна же я приносить ему хоть какую-то пользу. И стал приводить мне в пример папи Колек, благодаря чему великая любовь окончательно сдохла. И тогда у меня наконец-то словно пелена спала с глаз, а мысли выбрались на свободу. Если вы не в состоянии этого понять, посоветуйтесь с какой-нибудь женщиной, возможно с женой. По части чувств все мы невероятны глупы.
— Да нет, я все понимаю, — с неожиданным смущением сказал майор. — То есть, конечно, скорее так, поверхностно, не изнутри…
— Изнутри! — фыркнула я. — Да ни один мужчина не может чувствовать ничего подобного, иначе какой же он мужчина!
— Очень правильное замечание. Ну, а что с пани Колек? О ней вы тоже не все сказали.
— И сейчас тоже не хочу говорить, потому что противно. Но если нужно, скажу. Понятия не имею, откуда он её взял, но… Секундочку, я вообще не знаю, правда ли это, потому что мне это сказал Доминик, а он мог соврать. Я не проверяла. Вроде бы она была женой какого-то партийного руководителя, тот на ней женился, когда она ещё была молоденькой девушкой, в конце прошлого общественного строя…
Если вы все это записываете, то как джентльмен и человек чести все мои личные признания вы сотрёте…
— Коль скоро они не понадобятся для следствия, можете быть спокойны. Если бы мы разглашали частные проблемы невинных людей, никто бы не захотел с нами разговаривать.
— И так не хотят, — пробормотал поручик.
— Я хочу, — решительно возразила я. — Правда, с оглядкой.
— Оглядку я могу вам гарантировать. Доверительные и ненужные вещи идут ad acta (в дело, то есть закрываются — лат.), в архив…
— В архив! — вырвалось у меня издевательское замечание. — Ха, ха, ха! Интересно, а откуда же пани Колек вытаскивала для Доминика самые разные документы? Из железнодорожного расписания, что ли?
Вроде бы супруг всячески помыкал этой молодой девушкой, заставляя её оказывать услуги другим руководителям, как своим друзьям, так и врагам, а те ею пользовались, странно как-то, потому что…
Впрочем, не странно, в давние времена прислугу тоже за людей не считали, панам и в голову бы не при" шло, что у прислуги есть и глаза, и уши, и языки. Nihil novi sub lovi (Ничто не ново под Луной, буквально — под Юпитером — лат.), ибо точно так же, как мне кажется, относились и к пани Колек, которая к тому же прекрасно разбиралась в их взаимоотношениях, превышая меня в этой области на целых семнадцать этажей. Благодаря чему она и сохранила тесные связи, установленные четверть века назад, а в переломные времена сумела раздобыть различные архивные и строго секретные материалы, сберегла их и передала своему новому властелину. То есть оказалась полезной. Именно это я и сообразила из намёков Доминика, поскольку он никогда и ничего не говорил прямо, и я даже не знаю, сколько во всем этом правды. Он давал мне понять, что она для него — нечто вроде верного слуги, а вообще-то она появилась, вначале туманно, затем явно, лишь в последние два года нашей с ним связи. Возможно, он знал её с рождения, я не в курсе. Кажется, она распространяла обо мне какие-то сплетни, однако они были настолько дурацкие, что я их даже не запомнила…
— Ни одной?
Я на некоторое время задумалась, пытаясь вспомнить невероятно идиотские вещи, с помощью которых Доминик пытался на меня давить.
— Сейчас, минуточку. Была у меня страшно сложная корректура, по такая прелестная, об археологии, перевод с английского, я должна была по просьбе автора провести сопоставление с оригиналом, английский я знаю. Дважды.., нет, извините, три раза — один из них случайно и в частном порядке — автор подвозил меня домой со всем этим барахлом, бумага ведь штука тяжёлая… После чего я узнала, что у меня есть любовник, который компрометирует Доминика.
Крайний идиотизм. А один раз я якобы по пьянке учинила скандал в кабаке под названием «Лотос» — где, черт побери, находится этот «Лотос»? — выкрикивая какие-то обидные вещи в адрес пани Колек и Доминика. Причём эти упрёки он высказывал мне весьма любезно, не обращая внимания на то, что я ничего не понимаю, чем и заморочил мне голову до основания. Кажется, это была работа пани Колек, но не могла же я относиться к подобным глупостям всерьёз. Что-то ещё мне брезжит: будто бы я кому-то выдавала какие-то его секреты, но тут я уж вообще не знаю, какие и кому. Должна вам признаться, что уже четыре года все это вообще перестало меня трогать.
— А вы ненавидели пани Колек?
Я аж задохнулась от изумления.
— У вас с головой все в порядке? Извините, я не хотела быть невежливой. Вы действительно считаете, что мне больше нечего делать, как заниматься какими-то взаимоотношениями с пани Колек?
— Но, возможно, без неё вы не расстались бы с паном Домиником?
— А какое она ко всему этому имела отношение?
Я бы и так с ним рассталась, узнав, что он меня обманывал. Возможно, что под её влиянием он стал мне ещё более неприятен, но ведь это плохо говорит о нем, а не о ней. Так ведь?
— И вы не виделись ни с ним, ни с ней все эти четыре года?
Я пожала плечами, уже слегка раздражённо.
— Нет. Я уже вам говорила. Я его избегала, а уж о ней и говорить нечего. Однако противно мне было только от самой себя. Думаете, приятно осознавать, какой невероятной дурой я оказалась? В моем-то возрасте?
— Ну что касается возраста, то не надо преувеличивать. Но вот вы говорили, что пан Доминик сам ничего не умел и пользовался чьей-то помощью. Ну, в фотографии и механических устройствах. А у вас не появлялось каких-либо подозрений — кто это мог быть? Может, какая-то фамилия?
— Понятия не имею. Никакого. Как раз это-то он всеми силами и скрывал. А меня больше интересовали американские идиомы, чем помощники Доминика. И скорее его внутренний мир, чем внешнее существование.
Майор немного помолчал и грустно вздохнул.
— Должен извиниться, но я вынужден задать вам этот вопрос. Пан Доминик был человеком богатым.
Он вам помогал материально?
— Помогал. Один раз заплатил за мафиозное такси, ещё вывез меня за свой счёт в коротенький отпуск на польское побережье, и один раз — на неделю в Ниццу. Платил в кабаках, хотя и редко: мы не увлекались развлечениями. Остатки из этих кабаков я для своих детей не забирала, кормила их собственным промыслом. Приносил мне цветы. Получила я от него и несколько подарков на именины и Новый год, самым ценным из них были пассатижи, но многофункциональные, в которых имелся даже штопор, действующий по принципу рычага, гениальная вещь, вроде бы он сам её сделал. И это, собственно, все, возможно, были ещё какие-то мелочи, но я их не помню.
— А деньги, драгоценности?..
— Да вы что?!. Я человек работающий, а не куртизанка девятнадцатого века. Живу за свой счёт, а не за счёт мужчин. Да и не материальные соображения были для меня главными.
— Так на что же он тратил свои деньги?
— На качество. Если кабак, то самые лучшие блюда, если шампанское, то «Тейтингер» какого-то там года; если уж он одевался, то шикарней, чем принц Уэльсский в начале века, если автомашина, то с наворотами, если самолёт, то первый класс, и так далее.
А больше я не знаю. Иногда у меня создавалось впечатление, что все это просто напоказ.
— Тогда зачем ему были нужны деньги?
— А черт его знает. Деньги — это власть. Он обожал власть. Хотя, с другой стороны, он утверждал, что власть — это знание. Может, он платил за знание?
— А как по вашему мнению или." ну, не знаю, ощущению.., скажем так, интуиции… Кто мог его убить? И почему?
— Я и сама об этом думала, — озабоченно ответила я. — Может быть, кто-то, кто изо всех сил стремился сделать карьеру, а Доминик был для него опасен, так как что-то о нем знал? Единственный выход — убить гада, убить знание. Причём это должен быть человек хитрый, ловкий… Минуточку, а как он, собственно говоря, погиб? Ведь он был прямо-таки патологически острожен, не может быть, чтобы он близко подпустил к себе убийцу. Как это на самом деле было?
— А вот как раз и подпустил, — сказал майор со вздохом. — Действительно, застрелен с близкого расстояния. Не то что бы в упор, но с расстояния меньше метра.
— Это невозможно, — остолбенело выговорила я.
— Может быть, и невозможно, но это факт. И какой вы из этого сделали бы вывод?
Он ошеломил меня, мне нужно было подумать.
— Тогда уж договаривайте до конца. Я так понимаю, что произошло это где-то в той самой Лесной Тишине. Как это выглядело, я там никогда в жизни не была? Что это было: дворец, шалаш? Обыкновенный дом? Оружейная палата там у него была или как?
— Нет. Салон. Спальня. Личный кабинет, в котором находилось оружие. Его нашли в этом кабинете, ружьё было его собственностью и после убийства висело на стене. А в салоне он кого-то принимал.
И что вы на это скажете?
Я попыталась все это себе представить. Доминик встретился с кем-то, чем-то там его угощал, выпивка, чай, кофе…
— А что значит, что кабинет был недоступным ни для кого? Никто туда не входил?
— Абсолютно никто. Даже уборщица. Всегда был заперт на все замки.
Я начала думать вслух, — Если оружие в кабинете, а гость — в салоне…
Ему пришлось бы вынести эту двустволку и тому, неизвестному, показать. По двум причинам, на выбор.
Похвастать: возможно, она была как-то оригинально обрезана, или же посоветоваться: может, в ней что-то испортилось. Возможно, что-то усовершенствовать.
Значит, или новая фигура, дрессируемая на роль обожателя божества.., возможно, обожательницы — не будем спорить из-за пола, — или тот самый, который все за него делал. Негр. Велел ему посмотреть, что-то заменить, исправить?.. Проблема точности боя, способа заряжания?.. Я в этом не разбираюсь, возможно, он хотел заряжать её чем-то другим и показал негру, дал ему в руки, чтобы тот придумал какой-то необычный способ, а негр впал в амок, и привет…
— Вы считаете, что это мог быть внезапный порыв?
Неожиданно я представила себе эту картину с другой стороны.
— Минутку, — нетерпеливо заговорила я, занятая своими собственными переживаниями и не обращая внимания на замечания майора. — Новый человек отпадает, но это мог быть такой, кто уже немного там освоился. Ну, предположим, я. Как бы это объяснить.., я вроде бы не дура, скорее глупела при Доминике, но потрясена внезапным разрывом, вне себя от ненависти и желания отомстить. Шоры на глазах, бездетная, потому что дети в таком случае страшно мешают… Симулируя покорность, раскаяние, обожание — женщины способны на все, — всячески его превозносит и морочит ему голову. Доминик приносит и демонстрирует ей своё новое достижение, она же до такой степени изображает из себя кретинку, что он позволяет ей зарядить.., или даже сам заряжает, ведь её слабые ручки с этим не справятся… И тут истина вырывается наружу; она целится в него и стреляет. Наконец-то! Только это ей и нужно было! Она убила несчастье всей своей жизни, и ей даже жаль, что уже все кончено, она охотно убивала бы его ещё и ещё, раз тридцать.., ну, не тридцать, я преувеличиваю, раза три-четыре. Потом она чувствует облегчение и приходит в себя, детективы она читала, поэтому вытирает ружьё… Она ведь была вытерта? Я имею в виду двустволку. Отпечатки пальцев?
— Идеально стёрты.
— Ну вот, она её с удовлетворением и торжеством вытирает, вешает на стену… И привет, уходит. Как жаворонок в небесах.
— И ещё все за собой запирает…
— Что?
— Запирает. Сложный замок кабинета, входную дверь…
Мне снова пришлось подумать.
— Но ведь, черт побери, этот замок в кабинете не баба же ему делала! Наверняка он запирался очень просто, одним движением?
— Нет. Ключом.
— А ключ где?
— Нету. Пропал.
— И наверняка был всего один ключ. Насколько я знаю Доминика, он берег его, как зеницу ока. Нет, в таком случае женщина отпадает. Это могут быть кто-либо из дипломатично шантажированных, те архивные документы, собранные пани Колек. А может, и не только пани Колек, мне лично представляется, что Доминик добрался до каких-то компрометирующих материалов, только вот человек я аполитичный и понятия не имею, кого они могут касаться.
Нынешних государственных деятелей? Бизнесменов?
Высших уровней управления? Министры и президенты наши сменяются так, что у меня только в глазах мелькает, откуда я могу знать, не приложил ли Доминик к этому руку? Кто-то из них… Но ведь, Боже милостивый, никому из них он не дал бы в руки ружьё!
По всей видимости, я смотрела на них вопросительно, так как они обменялись многозначительными взглядами, после чего майор принял мужественное решение.
— В таинственном кабинете пана Доминика, наполненном многочисленными документами, половина была в состоянии полного беспорядка. Кто-то там усиленно что-то искал! И, по всей видимости, нашёл, коль скоро вторую половину оставил в покое. Это вам что-нибудь говорит?
— Конечно. Убил его тот, кто искал там своё, — вновь пустилась я в рассуждения. — На мой взгляд, если принять, что это был тот самый человек, которому надоело работать негром, значит, он работал негром не без причины. Шантаж. Доминик его шантажировал, поэтому негр и позволял себя использовать, что-то там на него было, какие-то серьёзные вещи, не могли же это быть какие-нибудь мелочи, которые через три года устареют. Убил, поискал, нашёл своё и исчез с горизонта. Видимо, он обладает большими актёрскими способностями, если ему удавалось скрывать от Доминика свои подлинные чувства и до самого последнего момента изображать его почитателя. Да и Доминик тоже должен был притворяться, вероятно, без этого типа он бы чего-то лишился. Репутации гения механики? Частицы власти? Доходов от фотографий? В последнем я сомневаюсь, у него, пожалуй, и без фотографии хватало, хотя я целых пять лет верила, что он только за их счёт и живёт. Ну, скажем, четыре с хвостиком…
Я несколько угасла, так как вначале воспоминания о Доминике добавили мне адреналина, а теперь все это начало мне надоедать. Точно так же, как и он сам.
Майор с поручиком некоторое время сидели в полной неподвижности, и я даже слегка забеспокоилась, не подумывают ли они достать наручники. Утешала меня лишь мысль о том, что в камере наконец-то со мной не будет родни. Потом я вспомнила о детях.
— Господа, я вас очень прошу, не сейчас, — сказала я довольно нервно, — я никуда не убегу, но от семейного наследства зависит материальное будущее моих детей. Невинных, клянусь Богом. Как только все они уедут с убеждением, что я человек законопослушный и так далее, можете сажать меня, сколько хотите, но, ради всего святого, не сейчас!!!
Майор ожил.
— Да что вы! Никто вас не намерен сажать, напротив, вы нам очень помогли. Возможно, мы при случае зададим вам ещё парочку вопросов, вы же сами понимаете, нам все это нужно обдумать. А пока мы хотели бы вас сердечно поблагодарить…
К собственному удивлению я оказалась совершенно свободной, исполнительные власти уехали, я поставила машину в гараж и вернулась домой, даже позабыв о том, что меня там может ожидать.
22
— А я ей верю, — решительно сказал Гурский, сворачивая в Вилановскую аллею.
— Я тоже, — согласился с ним Бежан. — На этот раз она говорила правду и ничего не скрывала. Похоже, что женщины на самом деле дуры.
— Смотря с какой точки зрения. Когда какой-либо тип заморочит ей голову, она действительно последний разум теряет. Но бывает, что и она так заморочит голову мужику…
— И тогда он тоже теряет остатки разума. Ладно, о чувствах мы поговорим как-нибудь в другой раз.
А сейчас стоило бы найти этого, как там его, Мариуша Выгнанного…
— Влечоного…
— Один черт. Того, которого волочили. Головой ручаюсь, что Михалина Колек прекрасно его знала… Постой, постой! А ведь у неё там был какой-то Мариушек…
Роберт спешно покопался в памяти.
— О господи, был! Только никакая не выволочка, как же его… Холера, не могу вспомнить, от этого волочения у меня в голове все перемешалось. Но что Мариуш, это точно! Вот черт, не расспросили мы её как следует обо всех фамилиях…
— Я что-то сомневаюсь, что она всех этих людей знала. Она и вспомнила-то всего три штуки. Но мы их все равно найдём.
— Едем на фирму?
Бежан постучал себе по лбу.
— Сейчас? У тебя совсем крыша поехала? Хотелось бы время от времени поспать, завтра ведь тоже день будет. Причём вполне возможно, что трудный.
Не успеем оглянуться, как у нас отберут всю эту макулатуру, старик мне уже сегодня что-то там намекал. Нужно ещё фотографии просмотреть, у меня из головы не выходит описание того мужика из ресторана…
— Я тоже, — согласился с ним Бежан. — На этот раз она говорила правду и ничего не скрывала. Похоже, что женщины на самом деле дуры.
— Смотря с какой точки зрения. Когда какой-либо тип заморочит ей голову, она действительно последний разум теряет. Но бывает, что и она так заморочит голову мужику…
— И тогда он тоже теряет остатки разума. Ладно, о чувствах мы поговорим как-нибудь в другой раз.
А сейчас стоило бы найти этого, как там его, Мариуша Выгнанного…
— Влечоного…
— Один черт. Того, которого волочили. Головой ручаюсь, что Михалина Колек прекрасно его знала… Постой, постой! А ведь у неё там был какой-то Мариушек…
Роберт спешно покопался в памяти.
— О господи, был! Только никакая не выволочка, как же его… Холера, не могу вспомнить, от этого волочения у меня в голове все перемешалось. Но что Мариуш, это точно! Вот черт, не расспросили мы её как следует обо всех фамилиях…
— Я что-то сомневаюсь, что она всех этих людей знала. Она и вспомнила-то всего три штуки. Но мы их все равно найдём.
— Едем на фирму?
Бежан постучал себе по лбу.
— Сейчас? У тебя совсем крыша поехала? Хотелось бы время от времени поспать, завтра ведь тоже день будет. Причём вполне возможно, что трудный.
Не успеем оглянуться, как у нас отберут всю эту макулатуру, старик мне уже сегодня что-то там намекал. Нужно ещё фотографии просмотреть, у меня из головы не выходит описание того мужика из ресторана…
23
В доме царила тишина. Я слегка прислушалась к ней в передней, затем открыла дверь холла, из которого можно было войти во все остальные помещения.
И тут, черт бы его побрал, пронзительным звоном разразился старинный серебряный колокольчик для прислуги, которым я обычно пользовалась, чтобы позвать детей обедать.
Меня чуть удар не хватил — откуда, ко всем чертям, взялся здесь этот колокольчик и почему он звонит сам по себе? Он же лежал в ящике буфета, что ему — надоело там, что ли? И в тот же момент я увидела дядю Филиппа, пробуждающегося ото сна в глубоком кресле посреди холла и протирающего глаза. Звонок был привязан к его руке и звенел, как сумасшедший.
Я бросилась к нему и зажала в кулаке это громкоголосое паскудство, но было уже поздно. Прежде чем я успела произнести хоть слово, я услышала движение во всем доме: заохала и завозилась в гостиной тётка Ольга, кто-то затопал наверху, что-то там лопнуло и рассыпалось, наверняка из имущества моих детей.
Я застонала.
— Дядя, боже милостивый!.. Зачем?..
Дядя Филипп старался высвободить руку, привязанную к колокольчику, в чем я ему изо всех сил препятствовала, так как тот снова начал бы звенеть.
Какие-то верёвки болтались у меня под ногами, я посмотрела, куда они ведут. Одна, естественно, шла прямо от двери к звонку, вторая соединяла дядю Филиппа с ручкой двери, а третьей дядя был связан с инструментом, хотя и не совсем музыкальным. Во всяком случае, децибелы он издавал вполне приличные, то есть, понятное дело, инструмент, а не дядя сам по себе. Я поискала взглядом ножницы, поскольку узлы производили весьма солидное впечатление.
И тут, черт бы его побрал, пронзительным звоном разразился старинный серебряный колокольчик для прислуги, которым я обычно пользовалась, чтобы позвать детей обедать.
Меня чуть удар не хватил — откуда, ко всем чертям, взялся здесь этот колокольчик и почему он звонит сам по себе? Он же лежал в ящике буфета, что ему — надоело там, что ли? И в тот же момент я увидела дядю Филиппа, пробуждающегося ото сна в глубоком кресле посреди холла и протирающего глаза. Звонок был привязан к его руке и звенел, как сумасшедший.
Я бросилась к нему и зажала в кулаке это громкоголосое паскудство, но было уже поздно. Прежде чем я успела произнести хоть слово, я услышала движение во всем доме: заохала и завозилась в гостиной тётка Ольга, кто-то затопал наверху, что-то там лопнуло и рассыпалось, наверняка из имущества моих детей.
Я застонала.
— Дядя, боже милостивый!.. Зачем?..
Дядя Филипп старался высвободить руку, привязанную к колокольчику, в чем я ему изо всех сил препятствовала, так как тот снова начал бы звенеть.
Какие-то верёвки болтались у меня под ногами, я посмотрела, куда они ведут. Одна, естественно, шла прямо от двери к звонку, вторая соединяла дядю Филиппа с ручкой двери, а третьей дядя был связан с инструментом, хотя и не совсем музыкальным. Во всяком случае, децибелы он издавал вполне приличные, то есть, понятное дело, инструмент, а не дядя сам по себе. Я поискала взглядом ножницы, поскольку узлы производили весьма солидное впечатление.