Хмелевская Иоанна. Закон постоянного невезения [Невезуха]

   — Блондинка, среднего роста, примерно метр шестьдесят пять, средней полноты, глаза голубые, возраст, по его мнению — тридцать лет, по моему — пятьдесят. Может, она чем-то болела или какие переживания у неё были, он её видел по крайней мере три года назад…
   — Доминик её бросил, и из-за этого она постарела, — неуверенно предположил Роберт.
   — На двадцать лет? — засомневался Бежан. — Впрочем, у женщин это бывает. И раннее утро? Ты её разбудил, что ли?
   — Ясное дело. Очень было похоже.
   — А от Доминика отказывается?
   — В жизни, говорит, такого знать не знала. Ну, кроме священника.
   Иза Брант заинтересовала Бежана. Может быть, она такая же дура, как и Михалина Колек, и безо всякого смысла пошла в несознанку? В таком случае придётся помахать ей перед глазками перепиской с Домиником и рапортом дорожной полиции.
   Некоторое время он молчал, погрузившись в свои мысли. Затем, словно сбросив оцепенение, оживился:
   — Звони Вильчинскому, — велел он Роберту. — Пусть пошлёт в дом Доминика кого-нибудь, чтобы проверить, что там делает Колек. Пусть сообщит, когда она уедет, а ты… — он взглянул на сержанта и заколебался. — Нет, ты её не знаешь, поедешь со мной.
   Роберт проверит, добралась ли она до дома. Постой, это ещё не все, нужно найти таксиста, как его там?..
   Лукаш Дарко, он был там в то же время, может быть — с клиентом. Разузнай о нем все. Поехали!
   Перед домом Изы Брант стоял мощный автокран, на этот раз — белого и голубого цвета, а вот в квартире у неё никого не было. А если кто и был, то глухой или вообще мёртвый. Постояв некоторое время у двери, прислушиваясь к невероятно громкому гонгу, Бежан с Забуем спустились вниз.
   В автокран как раз садился симпатичный молодой человек.
   — Скажите, вы живёте в этом доме? — спросил его Бежан.
   — Живу. А что?
   — Это ведь небольшие дома. Может, вы знаете, не живёт ли здесь пани Иза Брант?
   — Конечно, живёт. На втором этаже. А что?
   — И вы её знаете?
   — Знаю. А что?..
   — Её, похоже, нет дома. Может, вам случайно известно, когда я мог бы её застать?
   — Голову на отсечение не дам, но, думаю, вечером. Или утром. Так мне кажется.
   — А может быть, у неё есть телефон?
   — Вот этого я не знаю, я ей не звоню, — откровенно соврал Рысек, полный самых разнообразных подозрений. — Здесь телефоны есть не у всех, потому что у них там какие-то сложности с подключением к АТС. А если я её случайно увижу, может, ей что передать?
   — Нет, спасибо. Мне все равно нужно будет самому с ней повидаться.
   В этот момент позвонил Роберт. Он как раз получил сообщение от Вильчинского о том, что Михалины Колек в доме Доминика давно уже нет, кто-то видел её на автобусной остановке, и похоже на то, что она уехала спустя полчаса после них. В её собственном доме её тоже пока нет. Зато он через радиотакси обнаружил Лукаша Дарко и знает, на какой стоянке тот сейчас находится. Так что ему делать?
   — Выловить Лукаша Дарко, — приказал Бежан. — А потом вернуться к дому Михалины и проверить, там ли она. А мы тут ещё малость подождём.
   За это время кран отъехал вместе с молодым человеком. Бежан вернулся и, немного подумав, позвонил в дверь на первом этаже. Её моментально открыла молодая женщина, темноволосая и очень лохматая.
   — Тише! — прошипела она с порога, прижав палец к губам.
   Бежан ещё не успел ничего сказать, но, подчиняясь такому приказу, заговорил шёпотом:
   — Извините, пожалуйста. Подынспектор Бежан, Главное управление полиции. Вы знакомы со своей соседкой сверху, Изой Брант?
   — Тише! Знакома. А что?..
   Даже и без явного сходства лиц Бежан по одному этому ответу мог бы определить, что это — сестра молодого человека с краном. Он начал шептать ещё тише.
   — Мы почему-то не можем застать её дома. Может быть, вы могли бы сказать…
   — Тише! — приказала сестра молодого человека.
   С пальцем на губах она вышла из квартиры и осторожно прикрыла за собой дверь. — Внутрь я вас ни за какие сокровища не пущу, потому что дети спят. Если они, не дай бог, проснутся, то включат такую сирену, что пожарная команда и судно в тумане могут отдыхать. Слушаю вас, в чем дело? Только потише!
   — Речь идёт о пани Изе Брант. Где её можно найти?
   — А я откуда знаю? Где-то мотается…
   — Может, она работает? У неё есть какое-то место работы?
   — Она работает по-разному и в разных местах, дома тоже.
   — А в отпуск она не уехала?
   — Что вы, наоборот. К ней какая-то родня приехала, как мне кажется: из-за своих детей я не успеваю даже сориентироваться, что у людей делается.
   Вам бы мог побольше рассказать мой брат, он только что отъехал, снова какой-то кран пробует. Он её любит, только вы ничего такого не думайте, ведь по-хорошему он мог бы быть её сыном.
   — Она одна живёт?
   — Да нет, с детьми. Двумя. Сейчас они вроде бы на каникулы уехали.
   — А чем она вообще занимается?
   — Это я знаю. Случайно. Она читает корректуры, разные там тексты, книги, газеты, что подвернётся. Мне пора, сейчас вернётся муж, а у меня ещё обед не готов, я специально делаю все так, чтобы у него ничего на зубах не хрустело, а то дети проснутся…
   Бежан на всякий случай живо заинтересовался детьми и узнал, что это близнецы, мальчик и девочка, примерно полуторагодовалые и очень активные.
   А что касается Изы Брант, то она живёт здесь столько же времени, что и остальные, так как дом новый, и все въехали в него около двух лет назад. Сама же она, мать близнецов, приехала немного позже, когда у неё уже появились дети, и вообще она не в курсе, что тут вокруг происходит. Некоторых соседей даже в лицо не знает. Времени нет…
   Сочтя, что больше он здесь ничего не узнает, Бежан на цыпочках удалился, а сержант Забуй последовал за ним.
   Позвонил Роберт Гурский и избавил своего начальника от сомнений, сообщив, что Михалина Колек только что вернулась. Он её видит, она прошла через сквер и открывает наружную дверь одного из домов в Служевецкой Долинке, к которым нет никакого подъезда. Совершенно не понятно, как туда в случае чего могли бы подъехать пожарные, возможно, им пришлось бы пустить впереди себя танк, который сломал бы стенки, столбики и разные прочие препятствия. А вот Лукаша Дарко он ещё не нашёл.
   — Стой там и следи, чтобы она не ушла, — распорядился Бежан. — А ты останься здесь, — обратился он к сержанту, — и тоже следи, но ничего не делай.
   Я хочу сам выловить эту бабу.
   Он торопливо сел в служебную машину и поехал к Михалине, подхватив около её дома Гурского.
   Михалина сразу же им открыла, враждебно молчаливая, одетая во все чёрное. Успела переодеться, и похоже было, что собирается уходить.
   — Едете на кладбище? — сухо поинтересовался Бежан, скользнув взглядом по траурному одеянию.
   — А что — нельзя? — вызывающе спросила Михалина.
   — Можно, никто не запрещает. Но ведь похорон ещё не было?
   — Ну и что? Там, на Повонзках, их семейная могила, дед ещё до войны выкупил. Нужно взглянуть, как она выглядит, может, что-то подправить требуется. Кто будет следить, если не я? Уж послужу ему до конца.
   Бежан вовсе не намеревался ей в этом препятствовать.
   — Я так понимаю, что списка вы ещё не успели составить, а вот письмо отдайте.
   После целых пяти секунд колебаний Михалина подошла к бельевому шкафу и из-под стопки простыней, наволочек и платков извлекла белый заклеенный конверт. Держа двумя пальцами, словно что-то гадкое, она молча подала его Бежану.
   В первое мгновение Бежан хотел тут же вскрыть конверт и ознакомиться с содержанием корреспонденции, но вовремя заметил взгляд Михалины Горящий, жадный, полный ненависти и зависти. Нет, только не при этой бабе, лучше уж прочитает в спокойной обстановке Он лишь проверил дату на почтовом штемпеле: письмо четырехлетней давности…
   Они вышли из дома почти одновременно: Бежан с Гурским — первыми, Михалина — за ними. Полицейские посмотрели, как Колек направилась на стоянку такси, затем сели в машину, и Бежан наконец удовлетворил своё любопытство, вскрыв письмо.
   Вынул оттуда небольшой лист бумаги и прочёл то, что на нем было написано.
   Без слов передал листок Гурскому, а затем оба посмотрели друг на друга.

12

   На этот раз бабушка пожелала осмотреть окрестности Варшавы, которые, без сомнения, несколько изменились с довоенных времён, поэтому я сделала какой-то безумный круг через Ломянки, Пальмиры, Милановек, Пясечно, Гуру Кальварии и Отвоцк. Мы рано пообедали в небольшом ресторанчике в Брвинове, и у меня снова не было ни единого шанса купить что-то для дома.
   К всеобщему изумлению тётка Иза с дядей Филиппом вернулись необычайно рано, почти поспев к ужину, который состоял из запасов моей морозилки: картофельные оладьи со сметаной, голубцы и пельмени. Всего двадцать минут понадобилось мне, чтобы поставить это все на стол — микроволновая печь сдала экзамен на отлично.
   Дядя Филипп вздыхал, явно чем-то расстроенный, зато тётка Иза прямо-таки излучала таинственное оживление. Они весьма охотно уселись за остатки ужина.
   — Твой паж верно тебе служит, только вот техника ему в этом мешает, — уведомила меня тётка с язвительной любезностью.
   — Какой паж? — спросила я, несколько удивившись в первый момент.
   — Телефонный посредник. Он мне звонил, чтобы предупредить о вашей полиции. Я так поняла, что он хотел позвонить тебе. Похоже, что ему это не удалось.
   Это ему действительно не удалось. За весь день Рысек ни разу до меня не дозвонился, возможно, потому что я по рассеянности оставила телефон дома.
   Но ведь он уже говорил, что мной интересовалась полиция, так зачем ему понадобилось информировать об этом во второй раз? И вообще — что от меня нужно полиции?
   — Вроде бы ты была свидетелем какого-то страшного преступления? — продолжала тётка Иза тем же самым приветливо-ядовитым тоном. — Не убийства ли? А может, ты сама совершила нечто противозаконное? Это очень возбуждает. Ну-ка, вспомни.
   Семейство начало меня подозрительно разглядывать.
   — Что все это значит? — строго спросила бабушка.
   — А ты откуда знаешь, что она была свидетелем? — заинтересовалась тётя Ольга.
   — Такое предположение выдвинул полицейский, который был здесь сегодня утром и пытался меня допросить. К сожалению, он не сообщил причины.
   Во мне все охнуло. Кто бы тут ни был, но если он наткнулся на тётку Изу и спросил Изу Брант, то, разумеется, она с чистой совестью могла признаться, что это она и есть. Имена у нас разные: она — Изабелла, а я — только Иза, однако фамилия у нас одна и та же.
   Это совпадение было совершенно случайным: фамилия у нас обеих была по мужу, у меня — от моего разведённого, у неё — от дяди Филиппа. Возможно, что у дяди Филиппа и моего мужа имелся какой-либо общий предок, но даже если это так, то было это настолько давно, что об этом никто ничего не знал. Они вообще раньше не были знакомы и в жизни не слышали друг о друге. А меня назвали в честь Изабеллы только потому, что дядя Филипп уже тогда в неё влюбился.
   Угораздило же этого мента нарваться на австралийскую Изу Брант!
   Мне пришло в голову, что с нынешним приездом родни мне как-то ужасающе не везёт, и с этим даже бесполезно бороться. Так что ничего не поделаешь, все погибло, и на этом чёртовом наследстве можно ставить крест.
   Тут они все сразу бросились высказываться.
   Я услышала, что приличными людьми никакая полиция интересоваться не будет, что это безобразие — приставать к человеку в его собственном доме, что без причин никто никого подозревать не станет, что у лжи завсегда короткие ноги, что какую-то мелкую ошибку вовсе не стоит скрывать и что невинная женщина имеет право чувствовать себя смертельно оскорблённой. Все это я слышала не очень ясно, что-то могла и пропустить, так как они говорили все одновременно, заглушая друг друга. Меньше всех в дискуссии участвовал дядя Филипп, бормоча только какие-то обрывки фраз.
   Тут мне стало как-то все равно.
   Я уже собиралась спросить, действительно ли тётя Иза чувствует себя смертельно оскорблённой, ибо именно она произнесла это с особым нажимом, так что вся фраза была хорошо слышна, как вдруг зазвонил гонг у входной двери. Звук был исключительно громкий, похоже, что я установила у себя специальный звонок для глухих.
   Открыв дверь, я увидела за порогом двух мужчин, один был в мундире, другой — в штатском. Я сообразила, что полиция наконец-то до меня добралась и что невезение только что похоронило последние остатки моей умирающей надежды на наследство.
   Причём все выглядело ещё гораздо хуже, чем я думала. Я бы с ними справилась, у меня никогда не было никаких проблем с полицией, мы даже друг другу нравились, и я бы сумела с ними дипломатично договориться, какой бы вопрос у них ни возник, если бы не прерванное совещание за столом.
   — Я вас слушаю, — тоскливо сказала я.
   — Это не та, — сказал тип в мундире.
   — Мы хотели бы видеть пани Изу Брант, — сказал тип в штатском.
   — Это я, — сказали мы одновременно: я и стоящая чуть позади меня тётка Иза, после чего дальнейшие фразы прозвучали у нас уже по-разному.
   — Опять? — язвительно спросила тётка.
   — Прошу вас, — сказала я.
   — Вот эта, — сказал тот, что в мундире.
   — Подынспектор Эдвард Бежан, — представился тот, что в штатском.
   Я тут же его перебила:
   — Извините, пожалуйста, вы не могли бы пользоваться старыми названиями? Все эти подынспекторы и старшие комиссары ужасно у меня путаются, я понятия не имею, кто есть кто. Подынспектор — это раньше был кто?..
   — Майор.
   — С таким высоким званием — и ко мне? — удивилась я.
   — Вот эта, — с нажимом повторил тот, что в мундире.
   — Вы разрешите нам войти? — вежливо спросил майор-подынспектор, обращаясь как бы в пространство между мной и тёткой.
   Охотнее всего я бы выпихнула их за дверь и поговорила на лестнице или в гараже, а не здесь, где все семейство будет сидеть у меня на шее. К сожалению, тётка уже сделала приглашающий жест, а на пороге гостиной показался дядя Игнатий, склонившийся в элегантном поклоне.
   — Милости просим! — гостеприимно воскликнул он.
   — Пусть войдут! — послышался изнутри приказ бабушки.
   Я вдруг вспомнила, что полиция любит допрашивать свидетелей и подозреваемых по одиночке, и слегка обрадовалась. Естественно, семью они из дома выгнать не смогут, но ведь остаётся моя собственная рабочая спальня, где, правда, нет стульев, которые переехали в гостиную и комнаты для гостей, зато есть софа. Пока же мне ничего не оставалось, как пригласить их в гостиную.
   Всем удалось найти сидячие места.
   Майор, он же подынспектор, некоторое время с огромным интересом разглядывал всю компанию, а затем сказал:
   — Никто из дам не обязан с нами беседовать.
   Я лично прошу вас помочь нам в расследовании одного сложного дела, причём это действительно просьба, а ни в коей мере не приказ. Вне зависимости от того, кто из вас Иза Брант, эта беседа необходима, поэтому если соответствующая пани откажется, я буду вынужден вызвать её в управление. Однако надеюсь, что нам удастся побеседовать в более приятной обстановке.
   — Одобряю, — прокомментировала бабушка.
   — Очень приятно, спасибо. Итак, кто из вас пани Иза Брант?
   — Обе, — проинформировала его бабушка деревянным голосом. Она умела найти такой тон, в котором ощущались чуть ли не жуки-короеды.
   Майор сохранял удивительное спокойствие.
   — Редкий случай. По всей видимости, это семейная фамилия?
   — Нет, — ответила тётка Иза с явным удовольствием.
   — Это моя фамилия, — с раскаянием произнёс дядя Филипп. — Жена её взяла.
   — А кто из дам является вашей женой?
   — Вот эта, — сказал дядя Филипп и вежливо указал не пальцем, а жестом руки. Однако при этом не посмотрел, куда этот жест направлен, и, к несчастью, попал на тётку Ольгу, которая сидела рядом с тёткой Изой.
   — Не правда! — вырвалось вполголоса у того, что в мундире.
   Я пока не вмешивалась в этот необычный допрос, так как была занята тем, что пыталась отгадать его звание. Получалось, что по старой номенклатуре это — сержант, и больше всего на свете мне теперь хотелось подтвердить правильность своего вывода.
   — Прошу меня ни во что не вмешивать! — занервничала тётка Ольга.
   Гипотетичный сержант не стал играть в любезность, а пальцем показал на тётку Изу.
   — Это она, — сердито заявил он.
   Тётя Иза с радостным удовлетворением подтвердила этот факт.
   — А вы? — обратился ко мне майор.
   — Я тоже Иза Брант, — быстро согласилась я. — И сейчас докажу вам это, но прежде всего скажите мне, пожалуйста, какое звание у этого пана — сержант? Я заболею, если этого не выясню.
   — Я могу вас сразу же вылечить: все правильно, сержант. По новому распорядку…
   — Мне не нужен новый распорядок, я уже вам сказала, что я в нем путаюсь. Сержант — значит, я угадала. Так что вам надо?
   — Коль скоро господа пришли с неофициальным визитом, может быть, ты могла бы и вести себя соответственно? — одёрнула меня бабушка. — Господа, без сомнения, не откажутся что-нибудь выпить…
   — Нет, благодарю, — отказался майор. — К сожалению, мы не можем воспользоваться вашим приглашением, пока не выясним некоторых служебных вопросов. Я горю желанием ознакомиться с удостоверениями личности обеих дам. Если у вас нечто подобное имеется. Я также охотно взглянул бы на водительские права, загранпаспорт, служебное удостоверение, в общем, любой документ с фотографией. Это возможно?
   — Пожалуйста, — сказала я и встала со стула.
   — Ну наконец-то, хоть какое-то осмысленное желание, — проворчала одновременно тётка Иза. — Филипп, мой паспорт, видимо, в несессере?..
   Дядя Филипп также поднялся, с той лишь разницей, что я отправилась в кухню, а он — наверх.
   Мне удалось быстрей найти брошенную где попало сумку, вынуть из неё документы и вернуться в гостиную.
   — Иза Брант, — прочитал майор. — Девичья фамилия Годлевска. Проживает… Постойте-ка, а где вы, собственно говоря, прописаны?
   Несмотря на то, что мне уже было все равно, я ужасно смутилась.
   — Ну понимаете… В общем… Минуточку, а вы не из жилищной инспекции?
   — Нет. Из отдела убийств.
   — Ой, слава богу! Насколько я знаю, вы разными глупостями не занимаетесь. Тогда я вам скажу: по паспорту я прописана там, где жила раньше, и все ещё не сменила прописку…То есть теперь уже могла бы, но сразу я не могла оттуда выписаться, так как это не устраивало новых владельцев квартиры. Но я это сделаю как можно быстрей, честное слово, у меня до сих пор просто времени не было, оно как-то слишком быстро летит… Все нотариальные документы у меня есть, хотите — покажу…
   — Нет, спасибо.
   — А мы-то думали, что ты наконец начала поступать, как взрослый и ответственный человек! — осуждающе и с большой дозой разочарования упрекнула меня тётя Ольга.
   Майор рассматривал мои права и паспорт. Сверху спустился дядя Филипп, подал тёте Изе загранпаспорт, а она передала его майору. Майор оставил меня и занялся личностью второй Изы.
   — Ну хорошо. Я вижу, что вы тоже Иза Брант и приехали из Австралии двадцатого. Через неделю после того, как… Минутку. Тогда почему вы не захотели все это разъяснить и показать свой загранпаспорт сержанту?
   Тётка Иза раздулась от язвительной обиды.
   — Он настаивал на удостоверении личности. А откуда мне его взять? И, кроме того, где это видано, чтобы будить на рассвете людей…
   Иза не докончила, но я прекрасно поняла, что она хотела сказать. Будить человека её возраста и предъявлять идиотские требования… Как раз при мысли о возрасте она и прикусила язык.
   Сержант сидел, словно окаменев, весь пунцовый, как утренняя заря. Он получил от майора все документы и старательно их просмотрел. Я готова была поклясться, что при этом он скрипел зубами.
   Майор с новым интересом оглядел все семейство.
   — Я так понимаю, что вы все приехали из Австралии, и, видимо, мне не стоит это даже проверять?
   — Нет, — сказала бабушка с таким ужасающим презрением, что если бы майор был хоть чуточку порядочным человеком, он должен был бы немедленно провалиться сквозь землю, а, может быть, даже похоронить себя в подвале. — Но мы это вам докажем. Игнатий, прошу… Филипп…
   Майор же продемонстрировал невероятную наглость и абсолютно спокойно просмотрел остальные четыре паспорта, которые были ему моментально принесены. Подняв голову, он позволил себе между делом проявить любопытство:
   — Невероятно. И все вы так прекрасно говорите по-польски?
   Бабушка совершенно явно вознамерилась окончательно добить наглого майора.
   — Вся наша семья, любезный пан, хорошо говорит по-польски. Мы проявляем об этом особую заботу, постоянно работая над языком. Если кто-то из детей начинает говорить с чуждым, в основном английским, акцентом, мы посылаем его в Польшу. Это похоже на манию, однако это связано с тем, что польский — один из самых трудных европейских языков.
   Грамматика. Ну и произношение. Мы все умеем правильно произнести «хшан» и «шченщчие» ^[8], а попробуйте-ка заставить это сделать, например, англичанина или немца. Да хотя бы и француза. Когда заложена необходимая база, все остальное делается гораздо проще. Мы следим за этим уже в третьем поколении и гордимся собой.
   — Примите выражения моего самого глубокого признания, — с искренним восхищением заявил майор. — Редкое явление. Позвольте теперь, — обратился он ко мне, — перейти к делу.
   Вот именно, тут и я вспомнила, что ведь им что-то нужно было от меня. Черт их знает, что конкретно.
   — Может быть, мы перейдём в… — неуверенно начала я.
   — Нет никакой необходимости куда-то переходить, — перебила меня бабушка. — Довожу до вашего сведения, что мы приехали к нашей внучке и племяннице, существование которой составляет предмет серьёзной нашей озабоченности. Учитывая, что мы живём в Австралии, откуда прилетели и куда вернёмся, и что ваши дела нам чужды, а ваши служебные секреты ни коим образом из-за нас не пострадают, мы хотели бы принять участие в этой беседе. Моя внучка будет не против.
   — А если и будет, и вы куда-нибудь перейдёте, мы все равно станем подслушивать, — спокойно добавила тётка Иза. — Мы хотим знать, что она натворила.
   Говоря по правде, я уже натворила столько глупостей, что чуть больше или чуть меньше — не имело никакого значения. На вопросительный взгляд майора я просто махнула рукой.
   — Хорошо, — согласился он. — Где вы были и что делали тринадцатого числа текущего месяца?
   — А, и правда! — обрадовалась тётка Иза. — Этот пан тоже меня об этом спрашивал.
   — Изааааа! — простонал дядя Филипп.
   — Иза, не мешай, — упрекнула её бабушка. — Мы будем слушать, однако не создавая неразберихи. Этот пан спрашивает одного человека, и отвечать должен тот человек и никто больше. Мы вмешаемся только в том случае, если она явно разойдётся с правдой.
   Внезапно я разозлилась.
   — Бабушка, разве я когда-либо расходилась с правдой? — грозно и даже зловеще поинтересовалась я.
   Бабушка честно задумалась.
   — Нет. На самом деле, этого пока за тобой не замечалось. Можешь отвечать.
   У майора, по всей видимости, было просто-таки ангельское терпение. Он молча ждал. Я быстренько покопалась в памяти.
   — Тринадцатого… А! Я ездила во Владиславов, очень неудачная получилась поездка. К моей подруге, Элеоноре Кошинской. Обсудить с ней вопрос приезда к ним моих детей…
   Без малейших колебаний я описала ему все мои приключения в этой чудесной поездке, включая сено и вытьё. Хочется ему — пожалуйста. Честное слово, все семейство слушало с явным любопытством. Попробовала бы я рассказать им все это при других обстоятельствах — да они вообще бы не стали слушать.
   Я мстительно прошлась по электронике «авенсиса», пожалуйста, вы этого сами хотели — так получайте.
   — И все это время вы были во Владиславове?
   — Все время. Без какого-либо перерыва.
   — А когда вы вернулись?
   — Пятнадцатого вечером.
   — То есть это вы были в Вечфне Костельной…
   — Там меня как раз менты.., то есть, простите, дорожная полиция остановила.
   — А потом в Заленже, и потом — в Дыбах…
   — Точно. А потом отчаянно добиралась до Млавы.
   — По дороге, между Заленжем и Дыбами, находится имение под названием Лесная Тишина. Вы туда не заезжали?
   Я удивилась.
   — Лесная Тишина? Первый раз слышу. Там есть какой-то указатель?
   — Есть. Не очень, правда, на виду.
   — Я не заметила. Да если бы я ещё куда-то заезжала, то добралась бы до Владиславова только ночью. Ни в каких Лесных Тишинах мне совершенно нечего было делать. А что — там где-то по дороге я должна была что-то увидеть?
   — Не обязательно увидеть, — пробормотал майор и надолго замолчал.
   Все сидели в молчании, глядя поочерёдно то на него, то на меня, как при игре в настольный теннис.
   Я была бесконечно удивлена, чем же могла так заинтересовать полицию моя поездка к Элеоноре?
   Майор вздохнул.
   — Ну хорошо. Вы знакомы с паном Домиником?
   О черт бы вас всех побрал!..
   Пару мгновений я страшно хотела отпереться.
   Отпереться от Доминика, от знакомства с ним, от семи лет моего кретинизма, семи по-идиотски испорченных лет жизни А одновременно меня разбирало любопытство, мстительное злорадство, дикое желание услышать, какую же беспредельную глупость он ухитрился совершить Неодолимая, необузданная жажда окончательно убедиться, что все-таки права была я, а не он!..