Страница:
— А может, оперативника послать?.. — засомневался Роберт.
— Ни одного нет под рукой, все приданные уже смотались в руководящие джунгли. К обычной бабе может прийти и обычный полицейский, а к тем — и не думай…
9
10
11
— Ни одного нет под рукой, все приданные уже смотались в руководящие джунгли. К обычной бабе может прийти и обычный полицейский, а к тем — и не думай…
9
И сержант Забуй действительно приехал бы на улицу Круткую в восемь часов утра, если бы не сплошное невезение, которое продолжалось повсеместно и захватывало всех.
Сержант, как все нормальные люди, воспользовался патрульной машиной, которая ехала в направлении Виланова. Однако означенная патрульная машина попала в столь идиотскую аварию, что целых полтора часа не могла из неё выпутаться. И сержант Забуй, которого любезно подвозили по пути, не мог отказать коллегам в помощи и потерял даром кучу времени.
А потом не повезло уже ему самому. Очередная попутная патрульная машина завезла его на Окенче, где вроде бы кто-то стрелял на садовых участках.
Информация оказалась недостоверной, там вовсе не вела разборки русская мафия, а просто дети подожгли пару петард. Дети сбежали, а никто из родителей не пожелал признать их своими.
В конце концов в десять часов тридцать минут утра сержант Забуй появился на улице Круткой и позвонил в нужную дверь. То, что «тойота авенсис» отъехала от ворот гаража уже в девять часов двадцать пять минут, он, к сожалению, не видел.
После третьего удара могучего гонга дверь открыла дама продвинутого возраста, умеренного телосложения, всклокоченная, явно только что с постели, однако вырядившаяся в страшно элегантный чёрный халат с довольно оригинальными узорами.
— Я вас слушаю, — холодно произнесла она, подавляя зевок.
— Я хотел бы увидеться с пани Изой Брант, — вежливо ответствовал сержант.
— Со мной? Зачем? И вообще, кто вы такой?
— Сержант Ирениуш Забуй, Главное управление полиции. Вас зовут Иза Брант, и вы здесь живёте?
— В общем, да. Вы же меня видите. Слушаю вас.
Сержант был уже частично в курсе дела, слышал высказывания Бежана, по-польски тоже понимал и более или менее ориентировался, что ему нужна бывшая жена покойника в самом расцвете лет. Ему подумалось, что не стоит удивляться тому, что он с ней развёлся, коль скоро она старше своего мужа не меньше чем на десяток лет, хотя и довольно хороша собой. В молодости она наверняка была красавицей. Одновременно он непонятно почему чувствовал себя не в своей тарелке и несколько поглупевшим, возможно из-за приключений по дороге, и помнил только одно — нужно проверить её алиби с полудня тринадцатого до утра четырнадцатого.
— Где вы были тринадцатого числа текущего месяца? — выпалил он.
— У себя дома, — спокойно отвечала Иза Брант, разглядывая его с некоторым неодобрением.
— И кто это может подтвердить?
— Не знаю. Прислуга, соседи.., поставщик от Хэрродса. Секундочку. А собственно говоря, чего ради кто-то должен это подтверждать?
Сержанта учили, что никогда не следует обращать внимания на вопросы подозреваемого. Вопросы всегда задаёт допрашивающий.
— А что вы делали ночью и утром четырнадцатого?
— Я, видите ли, по ночам обыкновенно сплю, а по утрам завтракаю Полагаю, впрочем, что вас это совершенно не касается. Что вам, собственно говоря, надо?
Сержант несколько пришёл в себя и вспомнил, что на самом-то деле он хотел бы установить её личность.
— Вы не могли бы показать мне своё удостоверение личности?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Почему? Вы его потеряли?
— Я ничего не теряю. У меня никогда в жизни не было удостоверения личности.
Такой ответ сержант счёл абсолютно наглой ложью и позволил себе сдержанную иронию.
— Что вы говорите? И как же это вы до сих пор сохранились без удостоверения личности?
— Должна сказать, что весьма неплохо, — ответила на это подозреваемая с ещё большей иронией.
Сержант гнул свою линию с растущим упорством, хотя все ещё вежливо.
— Нет на свете такого взрослого человека, у которого не было бы документов. У вас, несомненно, имеется хоть какой-то документ, удостоверяющий вашу личность.
— О, даже несколько.
— Вот один из них я бы и хотел увидеть. Если можно, с фотографией.
— А с отпечатками пальцев вам не подойдёт? На снимках я всегда так ужасно выгляжу, я совершенно нефотогенична.
— Уверяю вас, что его не будут посылать на конкурс красоты. В данный момент у меня нет с собой приспособлений для дактилоскопирования, так что я не смог бы сравнить отпечатки пальцев А мне нужно знать, действительно ли вы и есть Иза Брант. Такое мне дано официальное поручение Форс мажор.
К этому моменту подозреваемая окончательно пробудилась ото сна, поняла, о чем речь, и это её странным образом заинтересовало.
— Ну хорошо. Я вам ничего не покажу, потому что не понимаю, чего ради вы тут пытаете меня с раннего утра. Я что — совершила какое-то преступление? Или вам не нравится моя фамилия?
— Ничего такого я не знаю, — ответил сержант, забыв, что хотел плевать на вопросы допрашиваемого. — И знать не хочу. Я хочу знать только одно: где вы были тринадцатого после обеда?
— А где я, по-вашему, должна была быть? — хитро спросила Иза Брант.
— А кто сказал, что вы были там, где должны были быть? А не совсем в другом месте? Вопрос в том, где вы были, а не где вы должны были быть.
— Так я вам уже сказала, что была у себя дома. Но вам это явно не очень-то нравится. А я не могу перенестись в прошлом в иное место только ради того, чтобы доставить вам удовольствие.
Сержант краем уха слышал, что в этом расследовании со всеми причастными лицами следует обходиться деликатно и вежливо, поэтому ему удалось сохранить каменное спокойствие, хотя его и начали охватывать злость и отчаяние.
— Я абсолютно не могу вас заставить что-либо делать, однако советовал бы вам говорить правду.
Это всегда лучше.
— До сих пор я не солгала вам ни единого слова.
А вот вы меня обманываете.
— Как это?!
— Вы заставляете меня торчать здесь в дверях в неприлично раннее время и вести с вами абсолютно идиотский разговор, при этом утверждая, что ни о каком давлении не может быть и речи…
— В отношении последнего прилагательного я с вами целиком и полностью согласен. Но ведь это вы меня заставляете, а не я вас. Если бы вы показали мне удостоверение личности, я бы спокойненько ушёл, и все.
— Если бы вы мне сказали, в чем дело и в чем меня подозревают, я бы показала вам нужный документ, и вы бы тоже спокойно ушли.
— Какие подозрения? А может быть, вы ценный свидетель?
— Свидетель чего?
Сержант почувствовал, что сейчас сойдёт с ума, и утешала его только мысль о том, что дальше с этой ужасной бабой будет разбираться сам Бежан. Тут он вспомнил, что она отказывается отвечать.
— Я буду вынужден отметить в рапорте, что вы отказались удостоверить свою личность. Мне очень жаль…
Ужасная баба вовсе не расстроилась.
— Да пожалуйста, отмечайте. Меня действительно зовут Иза Брант, точнее говоря, Изабелла, но я уже много лет пользуюсь кратким именем Иза, и какого-то там тринадцатого я действительно была дома, так что ваши отметки меня совершенно не трогают. Но вы должны мне сказать, в чем дело. Иза Брант действительно что-то совершила или была свидетелем чего-то?
Сержант изо всех сил старался окончательно не одуреть. Может, у этой дамульки провалы в памяти?..
— Когда вы последний раз видели пана Доминика? — выпалил он вдруг.
— Какого Доминика?
— Доминика Доминика.
— Вы заикаетесь? — подозрительно осведомилась она. — Интересно, до сих пор я этого не замечала.
Это оттого, что вы нервничаете?
Сержант почувствовал, что его терпение на пределе. Стиснув зубы, он задал ещё один вопрос:
— А вы вообще знаете или знали Доминика Доминика? Прошу вас серьёзно подумать над ответом.
Подозреваемая серьёзно подумала.
— Да, знала. В детстве я изучала религию, и священника, преподававшего нам катехизис, звали Доминик Вольский. Но с тех пор больше никого такого не знала, на Домиников в моей биографии был какой-то неурожай. Однако хочу обратить ваше внимание на то, что этот священник был…
Сержант Забуй не выдержал. Не тащить же эту бабу за волосы в управление, да ещё без санкции прокурора! Радовала его только мысль о том, как с ней будет справляться Бежан.
Он ещё нашёл в себе силы поклониться и элегантно попрощаться.
Сержант, как все нормальные люди, воспользовался патрульной машиной, которая ехала в направлении Виланова. Однако означенная патрульная машина попала в столь идиотскую аварию, что целых полтора часа не могла из неё выпутаться. И сержант Забуй, которого любезно подвозили по пути, не мог отказать коллегам в помощи и потерял даром кучу времени.
А потом не повезло уже ему самому. Очередная попутная патрульная машина завезла его на Окенче, где вроде бы кто-то стрелял на садовых участках.
Информация оказалась недостоверной, там вовсе не вела разборки русская мафия, а просто дети подожгли пару петард. Дети сбежали, а никто из родителей не пожелал признать их своими.
В конце концов в десять часов тридцать минут утра сержант Забуй появился на улице Круткой и позвонил в нужную дверь. То, что «тойота авенсис» отъехала от ворот гаража уже в девять часов двадцать пять минут, он, к сожалению, не видел.
После третьего удара могучего гонга дверь открыла дама продвинутого возраста, умеренного телосложения, всклокоченная, явно только что с постели, однако вырядившаяся в страшно элегантный чёрный халат с довольно оригинальными узорами.
— Я вас слушаю, — холодно произнесла она, подавляя зевок.
— Я хотел бы увидеться с пани Изой Брант, — вежливо ответствовал сержант.
— Со мной? Зачем? И вообще, кто вы такой?
— Сержант Ирениуш Забуй, Главное управление полиции. Вас зовут Иза Брант, и вы здесь живёте?
— В общем, да. Вы же меня видите. Слушаю вас.
Сержант был уже частично в курсе дела, слышал высказывания Бежана, по-польски тоже понимал и более или менее ориентировался, что ему нужна бывшая жена покойника в самом расцвете лет. Ему подумалось, что не стоит удивляться тому, что он с ней развёлся, коль скоро она старше своего мужа не меньше чем на десяток лет, хотя и довольно хороша собой. В молодости она наверняка была красавицей. Одновременно он непонятно почему чувствовал себя не в своей тарелке и несколько поглупевшим, возможно из-за приключений по дороге, и помнил только одно — нужно проверить её алиби с полудня тринадцатого до утра четырнадцатого.
— Где вы были тринадцатого числа текущего месяца? — выпалил он.
— У себя дома, — спокойно отвечала Иза Брант, разглядывая его с некоторым неодобрением.
— И кто это может подтвердить?
— Не знаю. Прислуга, соседи.., поставщик от Хэрродса. Секундочку. А собственно говоря, чего ради кто-то должен это подтверждать?
Сержанта учили, что никогда не следует обращать внимания на вопросы подозреваемого. Вопросы всегда задаёт допрашивающий.
— А что вы делали ночью и утром четырнадцатого?
— Я, видите ли, по ночам обыкновенно сплю, а по утрам завтракаю Полагаю, впрочем, что вас это совершенно не касается. Что вам, собственно говоря, надо?
Сержант несколько пришёл в себя и вспомнил, что на самом-то деле он хотел бы установить её личность.
— Вы не могли бы показать мне своё удостоверение личности?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Почему? Вы его потеряли?
— Я ничего не теряю. У меня никогда в жизни не было удостоверения личности.
Такой ответ сержант счёл абсолютно наглой ложью и позволил себе сдержанную иронию.
— Что вы говорите? И как же это вы до сих пор сохранились без удостоверения личности?
— Должна сказать, что весьма неплохо, — ответила на это подозреваемая с ещё большей иронией.
Сержант гнул свою линию с растущим упорством, хотя все ещё вежливо.
— Нет на свете такого взрослого человека, у которого не было бы документов. У вас, несомненно, имеется хоть какой-то документ, удостоверяющий вашу личность.
— О, даже несколько.
— Вот один из них я бы и хотел увидеть. Если можно, с фотографией.
— А с отпечатками пальцев вам не подойдёт? На снимках я всегда так ужасно выгляжу, я совершенно нефотогенична.
— Уверяю вас, что его не будут посылать на конкурс красоты. В данный момент у меня нет с собой приспособлений для дактилоскопирования, так что я не смог бы сравнить отпечатки пальцев А мне нужно знать, действительно ли вы и есть Иза Брант. Такое мне дано официальное поручение Форс мажор.
К этому моменту подозреваемая окончательно пробудилась ото сна, поняла, о чем речь, и это её странным образом заинтересовало.
— Ну хорошо. Я вам ничего не покажу, потому что не понимаю, чего ради вы тут пытаете меня с раннего утра. Я что — совершила какое-то преступление? Или вам не нравится моя фамилия?
— Ничего такого я не знаю, — ответил сержант, забыв, что хотел плевать на вопросы допрашиваемого. — И знать не хочу. Я хочу знать только одно: где вы были тринадцатого после обеда?
— А где я, по-вашему, должна была быть? — хитро спросила Иза Брант.
— А кто сказал, что вы были там, где должны были быть? А не совсем в другом месте? Вопрос в том, где вы были, а не где вы должны были быть.
— Так я вам уже сказала, что была у себя дома. Но вам это явно не очень-то нравится. А я не могу перенестись в прошлом в иное место только ради того, чтобы доставить вам удовольствие.
Сержант краем уха слышал, что в этом расследовании со всеми причастными лицами следует обходиться деликатно и вежливо, поэтому ему удалось сохранить каменное спокойствие, хотя его и начали охватывать злость и отчаяние.
— Я абсолютно не могу вас заставить что-либо делать, однако советовал бы вам говорить правду.
Это всегда лучше.
— До сих пор я не солгала вам ни единого слова.
А вот вы меня обманываете.
— Как это?!
— Вы заставляете меня торчать здесь в дверях в неприлично раннее время и вести с вами абсолютно идиотский разговор, при этом утверждая, что ни о каком давлении не может быть и речи…
— В отношении последнего прилагательного я с вами целиком и полностью согласен. Но ведь это вы меня заставляете, а не я вас. Если бы вы показали мне удостоверение личности, я бы спокойненько ушёл, и все.
— Если бы вы мне сказали, в чем дело и в чем меня подозревают, я бы показала вам нужный документ, и вы бы тоже спокойно ушли.
— Какие подозрения? А может быть, вы ценный свидетель?
— Свидетель чего?
Сержант почувствовал, что сейчас сойдёт с ума, и утешала его только мысль о том, что дальше с этой ужасной бабой будет разбираться сам Бежан. Тут он вспомнил, что она отказывается отвечать.
— Я буду вынужден отметить в рапорте, что вы отказались удостоверить свою личность. Мне очень жаль…
Ужасная баба вовсе не расстроилась.
— Да пожалуйста, отмечайте. Меня действительно зовут Иза Брант, точнее говоря, Изабелла, но я уже много лет пользуюсь кратким именем Иза, и какого-то там тринадцатого я действительно была дома, так что ваши отметки меня совершенно не трогают. Но вы должны мне сказать, в чем дело. Иза Брант действительно что-то совершила или была свидетелем чего-то?
Сержант изо всех сил старался окончательно не одуреть. Может, у этой дамульки провалы в памяти?..
— Когда вы последний раз видели пана Доминика? — выпалил он вдруг.
— Какого Доминика?
— Доминика Доминика.
— Вы заикаетесь? — подозрительно осведомилась она. — Интересно, до сих пор я этого не замечала.
Это оттого, что вы нервничаете?
Сержант почувствовал, что его терпение на пределе. Стиснув зубы, он задал ещё один вопрос:
— А вы вообще знаете или знали Доминика Доминика? Прошу вас серьёзно подумать над ответом.
Подозреваемая серьёзно подумала.
— Да, знала. В детстве я изучала религию, и священника, преподававшего нам катехизис, звали Доминик Вольский. Но с тех пор больше никого такого не знала, на Домиников в моей биографии был какой-то неурожай. Однако хочу обратить ваше внимание на то, что этот священник был…
Сержант Забуй не выдержал. Не тащить же эту бабу за волосы в управление, да ещё без санкции прокурора! Радовала его только мысль о том, как с ней будет справляться Бежан.
Он ещё нашёл в себе силы поклониться и элегантно попрощаться.
10
По дороге к дому жертвы Бежан и Гурский встретили сержанта Вильчинского, который уже поджидал их, весьма радостный и довольный собой.
— Я тут пораспрашивал людей, — отрапортовал он, сев в их машину. — День этот все помнят, так как это было тогда, когда у Голембяка сено на шоссе вывалилось. Большого движения здесь никогда не бывает, а местные машины все знают, так что чужая сразу бросается в глаза. Ну, во всяком случае, можно заметить. В сумме таких совсем чужих машин болталось в округе три, а одну так даже дорожная полиция записала в Вечфне Костельной.
— Интересно, какого черта дорожная полиция делала в Вечфне Костельной? — подозрительно спросил Бежан.
— Рассчитывали на молодого Пронжека. Им сообщили из Млавы…
— Кто такой молодой Пронжек?
— А, один такой поганец, племянник прокурора, берет чужие машины, как свои, и даже не крадёт их по-настоящему, просто бросает где попало, а ворам это только и надо. Ездит по пьянке и без прав.
— По Вечфне Костельной? — недоверчиво спросил Роберт.
— А там ему как раз удобней добираться до своей малины, ну, то есть этой, как её, дачи, он туда всяких разных профурсеток возит, а как его поймают, так без разговоров пару сотен отстёгивает. И так каждый раз.
— И что?
— И ничего. Едет дальше.
— И машину у него не отбирают? И даже донесения не составляют?
Сержант посмотрел на Гурского с глубочайшей жалостью и пожал плечами.
— Уже после девятого раза бросили — чего из себя дураков-то корчить. Бумаги жалко. А так как дядя на молодого Пронжека обычно собаку спускает, то сопляк предпочитает заплатить, чтобы не донесли…
— С ума можно сойти…
— Ладно, перестань пока исправлять окружающий мир, — прервал его Бежан. — Так что записала дорожная?
— Только номер, даже без фамилии, но это не был молодой Пронжек. За рулём сидела женщина, ехала по правилам, и она-то как раз и сообщила об этом сене, потому они и отпустили её без всяких, документы в руках держали, но фамилии никто не запомнил. «Тойота авенсис», госномер у меня есть, вот…
— WE 24507, — прочёл Бежан на листочке. — А как эта женщина выглядела, тоже никто не запомнил?
— В общих чертах. Блондинка. Ничего себе.
— Может, крашеная, — неохотно выдавил из себя Роберт, заранее готовый к всевозможным обманам.
— Дальше, — распорядился Бежан.
— Что дальше?
— Машины.
— А, да. В Дыбах перед магазином чуть попозже, так через полчасика — тоже «тойота». Темно-синяя, номер был всем без надобности, а заметили её, потому что она страшно выла. Что это была «тойота», подтвердил малдитовский паренёк, он её всю оглядел и даже название прочёл. А что касается цвета, то, известное дело, каждый свидетель свой цвет видит, но Малдитова утверждает, что этот был как две капли похож на свитер клиентки, с которой она как раз ругалась. Свитер я осмотрел лично, точно — темно-синий.
— Дальше.
— В Заленже стояло такси. Радиотакси, чёрная «карина». Номер WX 168T. Стояло себе и стояло, никто из него не вылезал, а разглядывал его некий Гленбер, вообще-то он в автосервисе работает, но на бюллетене был, потому что ногу себе повредил.
Ходить не может, поэтому сидел и приятелей ждал, а со скуки запоминал все, что видит. Потом это такси уехало в сторону Яблонова, а Хойжак говорит, что оно ему коня напугало на дороге от Дыб до шоссе. Ну, то есть Хойжак коня молодого объезжал, и машина его напугала, но он не разобрал, чья это была машина, так что явно чужая и вроде бы такси. Но это было спустя час, если не больше, так что он не уверен.
— Дальше.
— С теми, что совсем чужие, это все…
— Ты же говорил, что было три машины.
— Ну три и есть. В Вечфне, в Заленже и в Дыбах.
— Я тут вижу либо две, либо четыре.
— Какая-то была та же самая, так что у меня вышло три, — защищался сержант. — Такси, например.
Только вот время не очень-то совпадает.
— Ну хорошо. А мотоциклы?
— С мотоциклами сам черт не разберёт, их там полно носится. Разве что уж какой совсем необычный, но такого не было. Каждый ребёнок бы заметил.
— Ну что ж, ты неплохо поработал, — к полному изумлению сержанта похвалил его Бежан, когда тот уже готов был почувствовать себя незаслуженно обруганным. — Ещё только уточни для меня время и сообщи адреса свидетелей.
— В рапорте все имеется, — гордо ответил сержант и подал Бежану трактат, отпечатанный на старенькой и крайне разбитой пишущей машинке. — "Е" там чуток западает и "F", да и хвостиков не хватает, но, думаю, прочесть можно будет…
Бежан кивнул и сразу же позвонил куда следует.
Михалину Колек они застали в доме бывшего благодетеля за приведением в порядок его одежды.
Она крайне старательно отглаживала брюки, а рядом с гладильной доской на двух стульях громоздилась аккуратная стопка свежевыглаженных рубашек.
Разве что кальсон не было видно.
— Зачем вы это делаете? — жёстко спросил Бежан. — Ведь он же их никогда больше не наденет.
— А причём здесь это? — ответила Михалина с неприязненным упрямством. — Пусть он с того света видит. На могилы ведь тоже цветы кладут, а откуда вы знаете, что покойник их не нюхает?
Возразить было нечего, ибо Бежан действительно не мог быть в этом уверен. Он прикинул, сколько же у неё брюк в запасе — две пары, так что ей с её тщательностью будет чем заняться до самого вечера. Он обнаружил Михалину в спальне, когда открыл дверь конфискованными ключами. Он вовсе не намеревался быть ни любезным, ни тактичным, наоборот, решил продемонстрировать грубость, жестокость, хамство и все самое что ни на есть дурное. Минуту он раздумывал, где это хамство у него лучше получится, здесь, в спальне, или внизу, в салоне. А может быть, в том, ранее недоступном кабинете?
А, ладно, не помешает опробовать каждое помещение.
— Вы тут, я вижу, совсем, как у себя дома, устроились, — сказал он с иронией. — Надеетесь остаться навсегда? Так ведь вы вроде бы не наследница?
— У него есть сын, — коротко и мрачно отпарировала Михалина.
— Да что вы говорите! Ну надо же, какой противный человек! Ведь если бы не этот выродок, то имущество — в пользу государства, а какая-то доля и вам бы досталась, разве не так?
— А вы как думаете? Я тоже много чего знаю…
Она замолчала, но Бежан быстренько ухватился за эту тему.
— И за эти знания вы получили разрешение находиться в доме покойника, да? И кто же вам дал это разрешение? Ну, быстро!
Михалина никогда не была излишне пугливой, однако безвременная утрата своего божества окончательно её доконала. Так что, несмотря на все опасения Бежана, она вовсе не замкнулась в молчании.
— Как кто дал? Прокурор.
— Какой прокурор?
— Ну какой-какой? Самый главный. Что вы тут из себя несмышлёныша изображаете, полицейский — и вдруг да не знает. Ваш помощник-то уже все забрал, пока меня тут не было, потому как, если бы я тут была, он бы ни единой бумажки не получил.
Тайна она и есть тайна, уж лучше в печку…
— Отличная идея. Вот бы убийца-то обрадовался!
Какой убийца?
— Как какой? Тот, что совершил это преступление.
Михалина отставила в сторону утюг и посмотрела на Бежана с жалостью, осуждением и нескрываемой обидой.
— А на кой шут той сучке все эти бумажки? Она в них и носа никогда не сунула, уж он всю дорогу держал их от неё подальше. У него были свои секреты, и ей до них никакого дела не было, а убил его никто иной, как только она!
Именно тему сучки Бежан непременно хотел обойти, чтобы вынудить эту бабу назвать других врагов убитого Доминика, которых она так упорно ни в грош не ставила и скрывала. Конечно, он мог выловить этих врагов по документам, но их там были сотни, так что пришлось бы с ними разбираться годы. Разумеется, все они боялись, но по-разному. У некоторых этого страха было абсолютно недостаточно для того, чтобы толкнуть их на преступление. Сучка, откровенно говоря, выходила в лидеры всего на полголовы, а не на пару корпусов. Однако Бежан не любил оставлять какую-либо ситуацию невыясненной до конца.
— Ну ладно, — неожиданно согласился он. — Но какой у неё мог быть повод? Непосредственный?
Михалина снова схватила утюг и, послюнявив палец, коснулась раскалённой поверхности.
— А на кой черт ей повод? — презрительно процедила она, вернувшись к глаженью. — Бросил он её — и все тут. Отомстить хотела.
— Когда?
— Что когда?
— Когда он её бросил?
— А кто их там разберёт? Только что, не так давно. И вы думаете, она ему простила? Письмо даже ему прислала.
— Какое письмо? Где оно, это письмо?
Михалина вдруг замолчала. Она продолжала яростно утюжить — глуха, слепа и зла на весь белый свет, в особенности же на Бежана. Бежан уже сообразил, что она сумела столкнуть его с темы, что он позволил ей втянуть себя в полемику на тему сучки, вместо того чтобы выяснить другую сторону вопроса, к тому же он совершенно забыл о своём жестоком хамстве.
Да и брюки покойника ему уже порядком надоели.
— Хватит! — ни с того, ни с сего рявкнул он вдруг. — Выключите свой утюг! Это допрос по делу об убийстве! Вниз! Немедленно!
Михалина на мгновенье замерла, потом послушно выключила утюг и выполнила приказ. Спускаясь вслед за ней по лестнице, Бежан грустно подумал, что, похоже, с ней так и нужно обходиться, хотя подобное обращение вовсе не принадлежало к числу его любимых методов…
— Вот теперь мы с вами поговорим, — зловеще объявил он, чем чрезвычайно заинтересовал Роберта Гурского, поскольку до сих пор его начальник почти никогда не прибегал к такому тону. — Кто прислал письмо?
— Она. Та сучка.
— Фамилия!
— Иза Брант.
— Откуда вам это известно?
— Я сама видела…
— Вы это письмо в руках держали?
— Держала…
— Вы его читали?
— Нет…
— Так откуда же вы знаете, что письмо было от Изы Брант? На нем была фамилия отправителя?
— Нет. Но я знала, что оно от неё. Я знаю её почерк…
— И что с этим письмом произошло?
Михалина снова замолчала. Бежан разнервничался: письмо, черт бы его побрал, могло хоть что-то прояснить, возможно, это действительно Иза Брант, и какого дьявола им тогда копаться в политико-финансовом гнильё, если убийца по личным мотивам был бы у них, как на ладони. Знание жизни заставляло его везде искать второе дно, а эта ужасная 6абища опять все перемешала.
— Где. Это. Письмо, — сказал он с таким невероятным нажимом, что и авианосец бы прогнулся.
Михалина была почти, как авианосец. Но только почти.
— У меня… — прошептала она нехотя.
— Где у вас? Дома?
— Дома… — И тут её прорвало:
— Дома. Я его вообще ему не отдавала. Как вынула почту, так сразу же увидала, и знала, что это от неё, я же знала, что он мог бы к ней ещё вернуться! Открыть не посмела, хотела его сжечь, боялась, но не отдала! Не отдала!!!
Она вдруг расплакалась. Казалось, заплакал сам Дворец культуры [7]. Бежан и Гурский в изумлении уставились на неё.
И так бы они и смотрели неизвестно сколько времени, если бы у Бежана не зазвонил телефон. Он ответил.
Транспортный отдел в порядке дружеской услуги молниеносно нашёл ответ на вопрос, который был ему задан сразу же после беседы с Вильчинским и получения номеров автомашин, виденных в Вечфне Костельной и Заленже. Одна из них, «тойота авенсис», была зарегистрирована на фамилию Изы Брант, улица Круткая, три, квартира три, вторая, «тойота карина», такси — на имя Лукаша Дарко, улица Бонифация, восемнадцать.
К Бежану немедленно вернулись силы, энергия, быстрота и сообразительность.
— Это письмо вы доставите завтра в управление мне лично. К восьми тридцати утра. Кроме того, вы составите список тех, кто бывал у пана Доминика за последние годы. Всех, кого знаете: фамилия, имя, адрес. Не позже восьми тридцати утра. До свидания.
— И она принесёт? — с сомнением спросил Гурский, когда они поспешно покинули дом жертвы, оставив Михалину в состоянии окаменелого протёс га.
— Честно говоря, я бы удивился, — мрачно ответил Бежан. — Но если не придёт, мы сами к ней тайком заберёмся, так как прокурор ни за что не даст нам санкции. Священная корова. Как мне кажется, она и сама не знает, сколько она знает.
— Да она просто-напросто не успеет, — выразил своё мнение Роберт, трогая с места. — Она ещё здесь посидит…
— Потом в порядке утешения снова начнёт гладить портки покойника, а потом опоздает на последний автобус до Млавы…
— Тогда зачем было назначать ей срок на утро?
— Потому что завтра до неё дойдёт. Иначе бы она сидела тут ещё дня три. А сегодня, прежде чем мы обнаружим Изу Брант, нам ещё нужно будет проверить, что из неё смог выжать Забуй, и она ли это вообще. А уж потом мы отправимся к ней на вежливую беседу…
— Я тут пораспрашивал людей, — отрапортовал он, сев в их машину. — День этот все помнят, так как это было тогда, когда у Голембяка сено на шоссе вывалилось. Большого движения здесь никогда не бывает, а местные машины все знают, так что чужая сразу бросается в глаза. Ну, во всяком случае, можно заметить. В сумме таких совсем чужих машин болталось в округе три, а одну так даже дорожная полиция записала в Вечфне Костельной.
— Интересно, какого черта дорожная полиция делала в Вечфне Костельной? — подозрительно спросил Бежан.
— Рассчитывали на молодого Пронжека. Им сообщили из Млавы…
— Кто такой молодой Пронжек?
— А, один такой поганец, племянник прокурора, берет чужие машины, как свои, и даже не крадёт их по-настоящему, просто бросает где попало, а ворам это только и надо. Ездит по пьянке и без прав.
— По Вечфне Костельной? — недоверчиво спросил Роберт.
— А там ему как раз удобней добираться до своей малины, ну, то есть этой, как её, дачи, он туда всяких разных профурсеток возит, а как его поймают, так без разговоров пару сотен отстёгивает. И так каждый раз.
— И что?
— И ничего. Едет дальше.
— И машину у него не отбирают? И даже донесения не составляют?
Сержант посмотрел на Гурского с глубочайшей жалостью и пожал плечами.
— Уже после девятого раза бросили — чего из себя дураков-то корчить. Бумаги жалко. А так как дядя на молодого Пронжека обычно собаку спускает, то сопляк предпочитает заплатить, чтобы не донесли…
— С ума можно сойти…
— Ладно, перестань пока исправлять окружающий мир, — прервал его Бежан. — Так что записала дорожная?
— Только номер, даже без фамилии, но это не был молодой Пронжек. За рулём сидела женщина, ехала по правилам, и она-то как раз и сообщила об этом сене, потому они и отпустили её без всяких, документы в руках держали, но фамилии никто не запомнил. «Тойота авенсис», госномер у меня есть, вот…
— WE 24507, — прочёл Бежан на листочке. — А как эта женщина выглядела, тоже никто не запомнил?
— В общих чертах. Блондинка. Ничего себе.
— Может, крашеная, — неохотно выдавил из себя Роберт, заранее готовый к всевозможным обманам.
— Дальше, — распорядился Бежан.
— Что дальше?
— Машины.
— А, да. В Дыбах перед магазином чуть попозже, так через полчасика — тоже «тойота». Темно-синяя, номер был всем без надобности, а заметили её, потому что она страшно выла. Что это была «тойота», подтвердил малдитовский паренёк, он её всю оглядел и даже название прочёл. А что касается цвета, то, известное дело, каждый свидетель свой цвет видит, но Малдитова утверждает, что этот был как две капли похож на свитер клиентки, с которой она как раз ругалась. Свитер я осмотрел лично, точно — темно-синий.
— Дальше.
— В Заленже стояло такси. Радиотакси, чёрная «карина». Номер WX 168T. Стояло себе и стояло, никто из него не вылезал, а разглядывал его некий Гленбер, вообще-то он в автосервисе работает, но на бюллетене был, потому что ногу себе повредил.
Ходить не может, поэтому сидел и приятелей ждал, а со скуки запоминал все, что видит. Потом это такси уехало в сторону Яблонова, а Хойжак говорит, что оно ему коня напугало на дороге от Дыб до шоссе. Ну, то есть Хойжак коня молодого объезжал, и машина его напугала, но он не разобрал, чья это была машина, так что явно чужая и вроде бы такси. Но это было спустя час, если не больше, так что он не уверен.
— Дальше.
— С теми, что совсем чужие, это все…
— Ты же говорил, что было три машины.
— Ну три и есть. В Вечфне, в Заленже и в Дыбах.
— Я тут вижу либо две, либо четыре.
— Какая-то была та же самая, так что у меня вышло три, — защищался сержант. — Такси, например.
Только вот время не очень-то совпадает.
— Ну хорошо. А мотоциклы?
— С мотоциклами сам черт не разберёт, их там полно носится. Разве что уж какой совсем необычный, но такого не было. Каждый ребёнок бы заметил.
— Ну что ж, ты неплохо поработал, — к полному изумлению сержанта похвалил его Бежан, когда тот уже готов был почувствовать себя незаслуженно обруганным. — Ещё только уточни для меня время и сообщи адреса свидетелей.
— В рапорте все имеется, — гордо ответил сержант и подал Бежану трактат, отпечатанный на старенькой и крайне разбитой пишущей машинке. — "Е" там чуток западает и "F", да и хвостиков не хватает, но, думаю, прочесть можно будет…
Бежан кивнул и сразу же позвонил куда следует.
Михалину Колек они застали в доме бывшего благодетеля за приведением в порядок его одежды.
Она крайне старательно отглаживала брюки, а рядом с гладильной доской на двух стульях громоздилась аккуратная стопка свежевыглаженных рубашек.
Разве что кальсон не было видно.
— Зачем вы это делаете? — жёстко спросил Бежан. — Ведь он же их никогда больше не наденет.
— А причём здесь это? — ответила Михалина с неприязненным упрямством. — Пусть он с того света видит. На могилы ведь тоже цветы кладут, а откуда вы знаете, что покойник их не нюхает?
Возразить было нечего, ибо Бежан действительно не мог быть в этом уверен. Он прикинул, сколько же у неё брюк в запасе — две пары, так что ей с её тщательностью будет чем заняться до самого вечера. Он обнаружил Михалину в спальне, когда открыл дверь конфискованными ключами. Он вовсе не намеревался быть ни любезным, ни тактичным, наоборот, решил продемонстрировать грубость, жестокость, хамство и все самое что ни на есть дурное. Минуту он раздумывал, где это хамство у него лучше получится, здесь, в спальне, или внизу, в салоне. А может быть, в том, ранее недоступном кабинете?
А, ладно, не помешает опробовать каждое помещение.
— Вы тут, я вижу, совсем, как у себя дома, устроились, — сказал он с иронией. — Надеетесь остаться навсегда? Так ведь вы вроде бы не наследница?
— У него есть сын, — коротко и мрачно отпарировала Михалина.
— Да что вы говорите! Ну надо же, какой противный человек! Ведь если бы не этот выродок, то имущество — в пользу государства, а какая-то доля и вам бы досталась, разве не так?
— А вы как думаете? Я тоже много чего знаю…
Она замолчала, но Бежан быстренько ухватился за эту тему.
— И за эти знания вы получили разрешение находиться в доме покойника, да? И кто же вам дал это разрешение? Ну, быстро!
Михалина никогда не была излишне пугливой, однако безвременная утрата своего божества окончательно её доконала. Так что, несмотря на все опасения Бежана, она вовсе не замкнулась в молчании.
— Как кто дал? Прокурор.
— Какой прокурор?
— Ну какой-какой? Самый главный. Что вы тут из себя несмышлёныша изображаете, полицейский — и вдруг да не знает. Ваш помощник-то уже все забрал, пока меня тут не было, потому как, если бы я тут была, он бы ни единой бумажки не получил.
Тайна она и есть тайна, уж лучше в печку…
— Отличная идея. Вот бы убийца-то обрадовался!
Какой убийца?
— Как какой? Тот, что совершил это преступление.
Михалина отставила в сторону утюг и посмотрела на Бежана с жалостью, осуждением и нескрываемой обидой.
— А на кой шут той сучке все эти бумажки? Она в них и носа никогда не сунула, уж он всю дорогу держал их от неё подальше. У него были свои секреты, и ей до них никакого дела не было, а убил его никто иной, как только она!
Именно тему сучки Бежан непременно хотел обойти, чтобы вынудить эту бабу назвать других врагов убитого Доминика, которых она так упорно ни в грош не ставила и скрывала. Конечно, он мог выловить этих врагов по документам, но их там были сотни, так что пришлось бы с ними разбираться годы. Разумеется, все они боялись, но по-разному. У некоторых этого страха было абсолютно недостаточно для того, чтобы толкнуть их на преступление. Сучка, откровенно говоря, выходила в лидеры всего на полголовы, а не на пару корпусов. Однако Бежан не любил оставлять какую-либо ситуацию невыясненной до конца.
— Ну ладно, — неожиданно согласился он. — Но какой у неё мог быть повод? Непосредственный?
Михалина снова схватила утюг и, послюнявив палец, коснулась раскалённой поверхности.
— А на кой черт ей повод? — презрительно процедила она, вернувшись к глаженью. — Бросил он её — и все тут. Отомстить хотела.
— Когда?
— Что когда?
— Когда он её бросил?
— А кто их там разберёт? Только что, не так давно. И вы думаете, она ему простила? Письмо даже ему прислала.
— Какое письмо? Где оно, это письмо?
Михалина вдруг замолчала. Она продолжала яростно утюжить — глуха, слепа и зла на весь белый свет, в особенности же на Бежана. Бежан уже сообразил, что она сумела столкнуть его с темы, что он позволил ей втянуть себя в полемику на тему сучки, вместо того чтобы выяснить другую сторону вопроса, к тому же он совершенно забыл о своём жестоком хамстве.
Да и брюки покойника ему уже порядком надоели.
— Хватит! — ни с того, ни с сего рявкнул он вдруг. — Выключите свой утюг! Это допрос по делу об убийстве! Вниз! Немедленно!
Михалина на мгновенье замерла, потом послушно выключила утюг и выполнила приказ. Спускаясь вслед за ней по лестнице, Бежан грустно подумал, что, похоже, с ней так и нужно обходиться, хотя подобное обращение вовсе не принадлежало к числу его любимых методов…
— Вот теперь мы с вами поговорим, — зловеще объявил он, чем чрезвычайно заинтересовал Роберта Гурского, поскольку до сих пор его начальник почти никогда не прибегал к такому тону. — Кто прислал письмо?
— Она. Та сучка.
— Фамилия!
— Иза Брант.
— Откуда вам это известно?
— Я сама видела…
— Вы это письмо в руках держали?
— Держала…
— Вы его читали?
— Нет…
— Так откуда же вы знаете, что письмо было от Изы Брант? На нем была фамилия отправителя?
— Нет. Но я знала, что оно от неё. Я знаю её почерк…
— И что с этим письмом произошло?
Михалина снова замолчала. Бежан разнервничался: письмо, черт бы его побрал, могло хоть что-то прояснить, возможно, это действительно Иза Брант, и какого дьявола им тогда копаться в политико-финансовом гнильё, если убийца по личным мотивам был бы у них, как на ладони. Знание жизни заставляло его везде искать второе дно, а эта ужасная 6абища опять все перемешала.
— Где. Это. Письмо, — сказал он с таким невероятным нажимом, что и авианосец бы прогнулся.
Михалина была почти, как авианосец. Но только почти.
— У меня… — прошептала она нехотя.
— Где у вас? Дома?
— Дома… — И тут её прорвало:
— Дома. Я его вообще ему не отдавала. Как вынула почту, так сразу же увидала, и знала, что это от неё, я же знала, что он мог бы к ней ещё вернуться! Открыть не посмела, хотела его сжечь, боялась, но не отдала! Не отдала!!!
Она вдруг расплакалась. Казалось, заплакал сам Дворец культуры [7]. Бежан и Гурский в изумлении уставились на неё.
И так бы они и смотрели неизвестно сколько времени, если бы у Бежана не зазвонил телефон. Он ответил.
Транспортный отдел в порядке дружеской услуги молниеносно нашёл ответ на вопрос, который был ему задан сразу же после беседы с Вильчинским и получения номеров автомашин, виденных в Вечфне Костельной и Заленже. Одна из них, «тойота авенсис», была зарегистрирована на фамилию Изы Брант, улица Круткая, три, квартира три, вторая, «тойота карина», такси — на имя Лукаша Дарко, улица Бонифация, восемнадцать.
К Бежану немедленно вернулись силы, энергия, быстрота и сообразительность.
— Это письмо вы доставите завтра в управление мне лично. К восьми тридцати утра. Кроме того, вы составите список тех, кто бывал у пана Доминика за последние годы. Всех, кого знаете: фамилия, имя, адрес. Не позже восьми тридцати утра. До свидания.
— И она принесёт? — с сомнением спросил Гурский, когда они поспешно покинули дом жертвы, оставив Михалину в состоянии окаменелого протёс га.
— Честно говоря, я бы удивился, — мрачно ответил Бежан. — Но если не придёт, мы сами к ней тайком заберёмся, так как прокурор ни за что не даст нам санкции. Священная корова. Как мне кажется, она и сама не знает, сколько она знает.
— Да она просто-напросто не успеет, — выразил своё мнение Роберт, трогая с места. — Она ещё здесь посидит…
— Потом в порядке утешения снова начнёт гладить портки покойника, а потом опоздает на последний автобус до Млавы…
— Тогда зачем было назначать ей срок на утро?
— Потому что завтра до неё дойдёт. Иначе бы она сидела тут ещё дня три. А сегодня, прежде чем мы обнаружим Изу Брант, нам ещё нужно будет проверить, что из неё смог выжать Забуй, и она ли это вообще. А уж потом мы отправимся к ней на вежливую беседу…
11
Сержант Забуй не мог пережить своего поражения, поэтому не стал сразу же возвращаться в управление, а поехал в комиссариат по прежнему месту жительства подозреваемой. Там он был знаком с заместителем начальника, когда-то они случайно повстречались, даже понравились друг другу, и Забуй надеялся что-нибудь от того узнать. Если уж не о поведении этой проклятой Изы Брант, то хотя бы о её характере. И, возможно, удостовериться — точно ли это она или нет.
Сержанту пришлось немного подождать, прежде чем заместитель начальника, освободившись от дел, смог его принять.
— Иза Брант? — задумался заместитель начальника. — Возможно, такая и жила здесь, но я о ней ничего не знаю. Никаких преступлений, никаких нарушений, никаких жалоб… Хотя, постой, что-то мне припоминается…
Напрягая память, он вспомнил случай, имевший место несколько лет тому назад, когда жильцы того дома, где жила Иза Брант, написали жалобу на некую Марлену Бобек, устраивавшую по ночам бедлам. Понадобилась не одна неделя, чтобы несколько утихомирить охочую до развлечений Марлену. Все это было страшно весело, поэтому зацепилось в памяти, и как раз тогда Иза Брант выступала в качестве свидетеля. Заявила, что в общем-то грохот она слышит, но к ней он доходит слабовато, так как это на другом конце дома и двумя этажами ниже, а больше она ничего не знает. В целом, насколько он помнит, она произвела приятное впечатление.
— Приятное!? — горько фыркнул сержант и поделился уже своими впечатлениями от встречи в подозреваемой пани, тем самым весьма заинтересовав заместителя начальника.
Время шло к полудню, поэтому сержант поспешил вернуться в управление, но, видно, такой уж выдался у него невезучий день, потому что он сразу же оказался свидетелем грабительского нападения на пару иностранцев на окраине парка Дрешера. Он даже не мог сделать вида, что не имеет с полицией ничего общего, так как был в мундире, и не мог как-либо отговориться, чтобы не скомпрометировать исполнительную власть в глазах чужеземцев, к тому же по глупости он признался, что знает немецкий язык. Когда Бежан с Гурским, пробившись через сравнительно небольшие пробки, приехали в половине третьего в управление, сержанта ещё не было. Усиленно разыскиваемый по телефону, он объявился только около четырех.
Забуй кратко изложил свои неудачные приключения, что было встречено с пониманием, получил кофе и гамбургер, окончательно убедился в необычайно благородном характере Бежана, немного успокоился и приступил к изложению хода допроса подозреваемой, чем вызвал немалое удивление у своего временного начальника.
— Она все отрицает, — мужественно заявил он в самом начале.
— Подожди минуточку, — сказал Бежан. — Все по порядку. Ты туда пришёл и что?
— Она долго не открывала, потому что, видите ли, было раннее утро. Потом подтвердила, что Иза Брант — это действительно она, однако отказалась предъявить документы. Заявила, что удостоверения личности у неё нет и никогда в жизни не было. Тринадцатого была дома, конкретных свидетелей не назвала…
— Вот это да! — вырвалось у Роберта. — Дома она была, ага…
— Все отрицает. С Домиником была знакома, но лишь со священником в детстве…
— Погоди-ка, — прервал его теперь уже Бежан. — В её детстве или священника?
— В её. Он учил её в школе.
— И что дальше?
— Ничего. Велела мне быть вежливым, вот я и был, но она все равно сказала, что я на неё давил. Да чтоб мне сдохнуть, я стоял у порога, как дрессированная обезьяна, внутрь не лез, даже сама королева английская не обиделась бы!
— Представляю себе, как английская королева лично открывает тебе дверь. Ну так что в конце концов? Ты выяснил её личность?
— Она сама сообщила, может, и соврала, но описание внешности совпадает, разве что она здорово постарела.
— А откуда ты взял описание её внешности?
После недолгой внутренней борьбы сержант признался, что заходил в комиссариат, за что не был обруган. Внешность он обсудил с заместителем начальника, и у них почти все сошлось.
Сержанту пришлось немного подождать, прежде чем заместитель начальника, освободившись от дел, смог его принять.
— Иза Брант? — задумался заместитель начальника. — Возможно, такая и жила здесь, но я о ней ничего не знаю. Никаких преступлений, никаких нарушений, никаких жалоб… Хотя, постой, что-то мне припоминается…
Напрягая память, он вспомнил случай, имевший место несколько лет тому назад, когда жильцы того дома, где жила Иза Брант, написали жалобу на некую Марлену Бобек, устраивавшую по ночам бедлам. Понадобилась не одна неделя, чтобы несколько утихомирить охочую до развлечений Марлену. Все это было страшно весело, поэтому зацепилось в памяти, и как раз тогда Иза Брант выступала в качестве свидетеля. Заявила, что в общем-то грохот она слышит, но к ней он доходит слабовато, так как это на другом конце дома и двумя этажами ниже, а больше она ничего не знает. В целом, насколько он помнит, она произвела приятное впечатление.
— Приятное!? — горько фыркнул сержант и поделился уже своими впечатлениями от встречи в подозреваемой пани, тем самым весьма заинтересовав заместителя начальника.
Время шло к полудню, поэтому сержант поспешил вернуться в управление, но, видно, такой уж выдался у него невезучий день, потому что он сразу же оказался свидетелем грабительского нападения на пару иностранцев на окраине парка Дрешера. Он даже не мог сделать вида, что не имеет с полицией ничего общего, так как был в мундире, и не мог как-либо отговориться, чтобы не скомпрометировать исполнительную власть в глазах чужеземцев, к тому же по глупости он признался, что знает немецкий язык. Когда Бежан с Гурским, пробившись через сравнительно небольшие пробки, приехали в половине третьего в управление, сержанта ещё не было. Усиленно разыскиваемый по телефону, он объявился только около четырех.
Забуй кратко изложил свои неудачные приключения, что было встречено с пониманием, получил кофе и гамбургер, окончательно убедился в необычайно благородном характере Бежана, немного успокоился и приступил к изложению хода допроса подозреваемой, чем вызвал немалое удивление у своего временного начальника.
— Она все отрицает, — мужественно заявил он в самом начале.
— Подожди минуточку, — сказал Бежан. — Все по порядку. Ты туда пришёл и что?
— Она долго не открывала, потому что, видите ли, было раннее утро. Потом подтвердила, что Иза Брант — это действительно она, однако отказалась предъявить документы. Заявила, что удостоверения личности у неё нет и никогда в жизни не было. Тринадцатого была дома, конкретных свидетелей не назвала…
— Вот это да! — вырвалось у Роберта. — Дома она была, ага…
— Все отрицает. С Домиником была знакома, но лишь со священником в детстве…
— Погоди-ка, — прервал его теперь уже Бежан. — В её детстве или священника?
— В её. Он учил её в школе.
— И что дальше?
— Ничего. Велела мне быть вежливым, вот я и был, но она все равно сказала, что я на неё давил. Да чтоб мне сдохнуть, я стоял у порога, как дрессированная обезьяна, внутрь не лез, даже сама королева английская не обиделась бы!
— Представляю себе, как английская королева лично открывает тебе дверь. Ну так что в конце концов? Ты выяснил её личность?
— Она сама сообщила, может, и соврала, но описание внешности совпадает, разве что она здорово постарела.
— А откуда ты взял описание её внешности?
После недолгой внутренней борьбы сержант признался, что заходил в комиссариат, за что не был обруган. Внешность он обсудил с заместителем начальника, и у них почти все сошлось.