Страница:
— Удачи, ребята! — прощались они.
— Ждем вас с победой!
— Да поможет вам Марс и Юпитер Статор!
— Счастливого плавания!
Настроение Германика, который мечтал отомстить за разгром легионов Квинтилия Вара и вернуть захваченные тогда врагом знамена, передалось всей армии. Каждый солдат и офицер, каждый конник и пехотинец знали, что от них требуется и готовы были выполнить свой долг до конца. Пожалуй, со времен победоносных походов великого Гая Юлия Цезаря не было в римских войсках такого боевого духа и энтузиазма.
Старший трибун Пятого легиона Цетег Лабион — тридцатишестилетний мужчина со строгим худым лицом аскета — стоял у борта медлительной грузовой баржи, на которой он проделывал путь вместе с двумя когортами своих солдат, и задумчиво смотрел в воду.
Это был не первый боевой поход трибуна — он сражался в здешних местах еще под командованием Тиберия, нынешнего цезаря, но никогда еще у него не было такого настроения, как сейчас.
Германик действительно сумел сплотить армию, превратить ее в единый боеспособный организм, проникнутый осознанием общей задачи, готовый выполнить любой приказ командующего и сражаться с любым врагом до последней капли крови.
"Вот это войско, — невольно подумал Лабион. — Да скажи сейчас Германик хоть одно слово, солдаты тут же повернули бы на Рим, разогнали бы преторианцев и сделали его цезарем. Как же повезло Тиберию, что его пасынок родился таким благородным и преданным присяге и долгу. Уж сам он на месте нашего командира, наверное, недолго бы колебался.
Впрочем, это было бы невозможно — Тиберий никогда не пользовался в армии такой любовью и популярностью. Хотя полководец из него неплохой, надо признать... "
Но тут Лабион — дисциплинированный солдат — сообразил, что не его ума дело рассуждать о власти и претендентах на нее, а потому попытался отбросить несоответственные мысли и переключить свое внимание на что-нибудь другое.
Его привлек молодой парень-рулевой, который стоял на корме, уверенно манипулируя румпелем. Было ему лет двадцать, не больше, но весь его вид выдавал уже вполне опытного моряка. На юном безусом лице было написано полное спокойствие и уверенность, сильные руки крепко и вместе с тем бережно держали рычаг.
Судно шло строго по своему фарватеру, не мешая другим кораблям, не обгоняя их и не притирая бортами, что частенько случалось в такой большой колонне. Ведь действительно хороших мореходов Германику удалось собрать не очень много — капитаны торговых суденышек из приренских портов отнюдь не рвались в военную экспедицию, а многие кадровые офицеры и матросы из мизенской эскадры долго находились под следствием по делу о мятеже беглого раба Клемента и — хотя в конце концов была объявлена амнистия — не успели вовремя прибыть в Могонтиак.
Положение спасли — в какой-то степени — фризы.
Это племя обитало главным образом на побережье Северного моря, занимаясь рыболовством и меновой торговлей. Ведь его территория служила как бы буферной зоной между землями батавов — римских союзников и хауков — непримиримых врагов Вечного города.
В свое время Друз вторгся во владения фризов и заставил их покориться силе римского оружия. Он заключил договор, по которому те обязаны были платить дань, состоявшую из дубленых бычьих шкур, а также снабжать продовольствием гарнизоны близлежащих фортов на Рене. Но зато фризы были освобождены от повинности давать солдат для союзных когорт, как, например, их соседи батавы.
Условия договора устраивали обе стороны, и с тех пор фризы и римляне мирно уживались друг с другом. Правда, части племени пришлось оставить побережье и уйти в глубь суши — к лесам, озерам и равнинам — и тут заняться скотоводством, но от этого благосостояние варваров только повысилось.
И вот, когда Германик начал готовить свой грандиозный поход, он обратился к фризам за помощью и те не отказали. Им самим уже надоели воинственные и беспокойные хауки, которые частенько грабили и разоряли деревни своих миролюбивых соседей, а потому главный вождь фризов согласился предоставить римлянам своих лоцманов, которые должны были провести флотилию по лабиринту узких проливов, пронизывавших побережье.
Кроме того, вождь сообщил, что не будет препятствовать своим людям, если те захотят подняться вверх по Рену и помочь довести караван судов до устья реки.
И вот таким образом две сотни фризов — опытных моряков — появились в Могонтиаке, где казначей выплатил им авансом определенную сумму за услугу. Затем они — в качестве рулевых и шкиперов — разместились на самых крупных кораблях и принялись за работу.
И претензий к ним ни у кого не было — фризы знали свое дело и уверенно, грамотно вели римскую флотилию вниз по реке.
Одним из таких проводников и был молодой парень у румпеля, на которого обратил внимание старший трибун Пятого легиона Алода Цетег Лабион, восхищенный искусством, с которым тот обращался с рулем, и спокойствием, написанным на лице юного морехода.
Лабион, держась за борт, подошел ближе и приветливо кивнул парню, чуть улыбнувшись.
— Здорово ты работаешь. Где научился?
Юноша пожал плечами, не улыбнувшись в ответ.
— Мой отец — староста рыбаков в нашем селении. Я с детства ходил с ним в море.
Он помолчал немного и добавил с неожиданной горечью.
— И это он послал меня сюда, помогать вам.
Трибуна удивил тон ответа.
— А ты что, не любишь римлян? — спросил он.
Моряк снова пожал плечами, не глядя на Лабиона и ни на секунду не забывая о румпеле.
— Разве они мои жены или родители, чтобы я их любил? У вас своя жизнь, у нас — своя. Зачем мешать друг другу?
— Да кто же вам мешает? — искренне удивился трибун. — Римляне принесли вам закон и порядок, научили многим ремеслам, ввели в обращение деньги, защищают вас от врагов. И за все это вы должны отдать нам несколько бычьих шкур в год. Неужели так много?
Фриз упрямо смотрел себе под ноги.
— Много, — ответил он. — Дело не в шкурах. Вместе с ними вы забираете у нас свободу.
— Какую свободу? — взорвался трибун, уже изрядно выведенный из себя. — Свободу пробивать друг другу головы дубинками или свободу жить, как дикие звери в чаще? Неужели ты еще не понял, что такое цивилизация?
— Нам не нужна такая цивилизация, — бросил моряк и повернул руль, крепко упершись ногой в палубу.
— Вы посмотрите на него! — воскликнул Лабион, теперь, скорее, развеселенный юношеским максимализмом молодого фриза. — Всему миру она нужна, а вам нет? Оригинально...
Парень промолчал. Несколько солдат, привлеченных разговором, поднялись со своих мест и подошли ближе.
— Слава Богам, — продолжал Лабион, — что и у вас в племени далеко не все так думают. Ведь ваш вождь согласился помогать нам.
— Ну и что? — снова пожал плечами юноша. — Он был вынужден, к тому же — он боится римлян. Я бы на его месте предпочел договориться с нашими соотечественниками — германцами.
— Ого! — воскликнул трибун. — Смотри, какой смелый. Вот передам я эти слова вождю, тогда надерут тебе задницу старейшины.
— Пускай, — упрямо сказал моряк. — А я все равно буду думать по-своему. Всегда.
Легионеры, стоявшие вокруг, громко засмеялись. Но в их смехе сквозило и уважение к этому юноше, который с таким упорством отстаивает свои взгляды.
— Ну, ладно, — сказал наконец Лабион. — А как же тебя зовут, борец за свободу?
— Ганас, сын Батовира, — смело ответил юноша. — Мне нечего стыдиться своего имени.
— Пока — да, — произнес трибун, став вдруг очень серьезным. — Но смотри, чтобы этого не случилось в будущем. Ты молод сейчас, самоуверен и дерзок. Надеюсь, с годами это пройдет.
— А если не пройдет? — спросил фриз, поднимая голову и первый раз глядя в глаза Лабиону.
Римлянин невесело усмехнулся.
— Тогда, боюсь, нам еще предстоит с тобой встретиться в другой обстановке. С мечами в руках.
Моряк хотел что-то ответить, но передумал и снова опустил голову. Его руки судорожно сжали рычаг румпеля.
— Я понял тебя, трибун, — ответил он тихо.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Лабион и повернулся к своим легионерам. — Что у нас там с обедом, ребята? -
Солдаты радостно загомонили и двинулись на свои места, по которым дежурные уже разносили миски с дымящимся рыбным супом и ковриги твердого белого хлеба.
Суда римской флотилии все так же плавно и неторопливо скользили по мутной воде Рена, чуть покачиваясь на легких волнах.
Глава XXVI
— Ждем вас с победой!
— Да поможет вам Марс и Юпитер Статор!
— Счастливого плавания!
Настроение Германика, который мечтал отомстить за разгром легионов Квинтилия Вара и вернуть захваченные тогда врагом знамена, передалось всей армии. Каждый солдат и офицер, каждый конник и пехотинец знали, что от них требуется и готовы были выполнить свой долг до конца. Пожалуй, со времен победоносных походов великого Гая Юлия Цезаря не было в римских войсках такого боевого духа и энтузиазма.
* * *
Караван судов продвигался вниз по реке, все ближе подходя к устью Рена. Справа тянулась нескончаемая стена черного мрачного густого леса — места обитания варваров, а слева — все более редкие римские пограничные укрепления.Старший трибун Пятого легиона Цетег Лабион — тридцатишестилетний мужчина со строгим худым лицом аскета — стоял у борта медлительной грузовой баржи, на которой он проделывал путь вместе с двумя когортами своих солдат, и задумчиво смотрел в воду.
Это был не первый боевой поход трибуна — он сражался в здешних местах еще под командованием Тиберия, нынешнего цезаря, но никогда еще у него не было такого настроения, как сейчас.
Германик действительно сумел сплотить армию, превратить ее в единый боеспособный организм, проникнутый осознанием общей задачи, готовый выполнить любой приказ командующего и сражаться с любым врагом до последней капли крови.
"Вот это войско, — невольно подумал Лабион. — Да скажи сейчас Германик хоть одно слово, солдаты тут же повернули бы на Рим, разогнали бы преторианцев и сделали его цезарем. Как же повезло Тиберию, что его пасынок родился таким благородным и преданным присяге и долгу. Уж сам он на месте нашего командира, наверное, недолго бы колебался.
Впрочем, это было бы невозможно — Тиберий никогда не пользовался в армии такой любовью и популярностью. Хотя полководец из него неплохой, надо признать... "
Но тут Лабион — дисциплинированный солдат — сообразил, что не его ума дело рассуждать о власти и претендентах на нее, а потому попытался отбросить несоответственные мысли и переключить свое внимание на что-нибудь другое.
Его привлек молодой парень-рулевой, который стоял на корме, уверенно манипулируя румпелем. Было ему лет двадцать, не больше, но весь его вид выдавал уже вполне опытного моряка. На юном безусом лице было написано полное спокойствие и уверенность, сильные руки крепко и вместе с тем бережно держали рычаг.
Судно шло строго по своему фарватеру, не мешая другим кораблям, не обгоняя их и не притирая бортами, что частенько случалось в такой большой колонне. Ведь действительно хороших мореходов Германику удалось собрать не очень много — капитаны торговых суденышек из приренских портов отнюдь не рвались в военную экспедицию, а многие кадровые офицеры и матросы из мизенской эскадры долго находились под следствием по делу о мятеже беглого раба Клемента и — хотя в конце концов была объявлена амнистия — не успели вовремя прибыть в Могонтиак.
Положение спасли — в какой-то степени — фризы.
Это племя обитало главным образом на побережье Северного моря, занимаясь рыболовством и меновой торговлей. Ведь его территория служила как бы буферной зоной между землями батавов — римских союзников и хауков — непримиримых врагов Вечного города.
В свое время Друз вторгся во владения фризов и заставил их покориться силе римского оружия. Он заключил договор, по которому те обязаны были платить дань, состоявшую из дубленых бычьих шкур, а также снабжать продовольствием гарнизоны близлежащих фортов на Рене. Но зато фризы были освобождены от повинности давать солдат для союзных когорт, как, например, их соседи батавы.
Условия договора устраивали обе стороны, и с тех пор фризы и римляне мирно уживались друг с другом. Правда, части племени пришлось оставить побережье и уйти в глубь суши — к лесам, озерам и равнинам — и тут заняться скотоводством, но от этого благосостояние варваров только повысилось.
И вот, когда Германик начал готовить свой грандиозный поход, он обратился к фризам за помощью и те не отказали. Им самим уже надоели воинственные и беспокойные хауки, которые частенько грабили и разоряли деревни своих миролюбивых соседей, а потому главный вождь фризов согласился предоставить римлянам своих лоцманов, которые должны были провести флотилию по лабиринту узких проливов, пронизывавших побережье.
Кроме того, вождь сообщил, что не будет препятствовать своим людям, если те захотят подняться вверх по Рену и помочь довести караван судов до устья реки.
И вот таким образом две сотни фризов — опытных моряков — появились в Могонтиаке, где казначей выплатил им авансом определенную сумму за услугу. Затем они — в качестве рулевых и шкиперов — разместились на самых крупных кораблях и принялись за работу.
И претензий к ним ни у кого не было — фризы знали свое дело и уверенно, грамотно вели римскую флотилию вниз по реке.
Одним из таких проводников и был молодой парень у румпеля, на которого обратил внимание старший трибун Пятого легиона Алода Цетег Лабион, восхищенный искусством, с которым тот обращался с рулем, и спокойствием, написанным на лице юного морехода.
Лабион, держась за борт, подошел ближе и приветливо кивнул парню, чуть улыбнувшись.
— Здорово ты работаешь. Где научился?
Юноша пожал плечами, не улыбнувшись в ответ.
— Мой отец — староста рыбаков в нашем селении. Я с детства ходил с ним в море.
Он помолчал немного и добавил с неожиданной горечью.
— И это он послал меня сюда, помогать вам.
Трибуна удивил тон ответа.
— А ты что, не любишь римлян? — спросил он.
Моряк снова пожал плечами, не глядя на Лабиона и ни на секунду не забывая о румпеле.
— Разве они мои жены или родители, чтобы я их любил? У вас своя жизнь, у нас — своя. Зачем мешать друг другу?
— Да кто же вам мешает? — искренне удивился трибун. — Римляне принесли вам закон и порядок, научили многим ремеслам, ввели в обращение деньги, защищают вас от врагов. И за все это вы должны отдать нам несколько бычьих шкур в год. Неужели так много?
Фриз упрямо смотрел себе под ноги.
— Много, — ответил он. — Дело не в шкурах. Вместе с ними вы забираете у нас свободу.
— Какую свободу? — взорвался трибун, уже изрядно выведенный из себя. — Свободу пробивать друг другу головы дубинками или свободу жить, как дикие звери в чаще? Неужели ты еще не понял, что такое цивилизация?
— Нам не нужна такая цивилизация, — бросил моряк и повернул руль, крепко упершись ногой в палубу.
— Вы посмотрите на него! — воскликнул Лабион, теперь, скорее, развеселенный юношеским максимализмом молодого фриза. — Всему миру она нужна, а вам нет? Оригинально...
Парень промолчал. Несколько солдат, привлеченных разговором, поднялись со своих мест и подошли ближе.
— Слава Богам, — продолжал Лабион, — что и у вас в племени далеко не все так думают. Ведь ваш вождь согласился помогать нам.
— Ну и что? — снова пожал плечами юноша. — Он был вынужден, к тому же — он боится римлян. Я бы на его месте предпочел договориться с нашими соотечественниками — германцами.
— Ого! — воскликнул трибун. — Смотри, какой смелый. Вот передам я эти слова вождю, тогда надерут тебе задницу старейшины.
— Пускай, — упрямо сказал моряк. — А я все равно буду думать по-своему. Всегда.
Легионеры, стоявшие вокруг, громко засмеялись. Но в их смехе сквозило и уважение к этому юноше, который с таким упорством отстаивает свои взгляды.
— Ну, ладно, — сказал наконец Лабион. — А как же тебя зовут, борец за свободу?
— Ганас, сын Батовира, — смело ответил юноша. — Мне нечего стыдиться своего имени.
— Пока — да, — произнес трибун, став вдруг очень серьезным. — Но смотри, чтобы этого не случилось в будущем. Ты молод сейчас, самоуверен и дерзок. Надеюсь, с годами это пройдет.
— А если не пройдет? — спросил фриз, поднимая голову и первый раз глядя в глаза Лабиону.
Римлянин невесело усмехнулся.
— Тогда, боюсь, нам еще предстоит с тобой встретиться в другой обстановке. С мечами в руках.
Моряк хотел что-то ответить, но передумал и снова опустил голову. Его руки судорожно сжали рычаг румпеля.
— Я понял тебя, трибун, — ответил он тихо.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Лабион и повернулся к своим легионерам. — Что у нас там с обедом, ребята? -
Солдаты радостно загомонили и двинулись на свои места, по которым дежурные уже разносили миски с дымящимся рыбным супом и ковриги твердого белого хлеба.
Суда римской флотилии все так же плавно и неторопливо скользили по мутной воде Рена, чуть покачиваясь на легких волнах.
Глава XXVI
Враги
А в густых лесах за извилистым мелководным Визургисом, на землях племени херусков — самых опасных и сильных врагов Рима — царило необычное оживление.
Непролазная чащоба, казалось, была наполнена гулом гортанных голосов, лязгом оружия, скрипом легких повозок. По неприметным узким лесным тропинкам стекались только в им одним известное место тысячи и тысячи германских воинов — херусков, хаттов, хауков и их многочисленных союзников, решивших дать бой своим поработителям с далекого юга.
Отряды концентрировались в деревнях, на хуторах или просто на опушке леса и высылали своих делегатов на Большой совет, который великий вождь Херман собирал в своей резиденции — укрепленном поселке неподалеку от правого берега Визургиса, рядом со столь милой его сердцу Тевтобургской пущей, в которой еще белели кости солдат из армии Квинтилия Вара, шесть лет назад сложивших тут головы из-за некомпетентности своего полководца и предательства германцев.
Все многочисленные варварские племена были немало удивлены, когда вдруг появились посланцы Хермана и срочно созвали вождей на Большой совет, чтобы решить, как дать отпор римлянам.
Ведь никаких военных действий в этом году не предполагалось — Германик уже нанес удар по хаттам и увел армию за Рен, а дикари отползли в свою глухую чащобу, зализывая раны и в бессильной ярости грозя кулаками вслед победоносным легионам.
И тут вдруг Херман объявляет общий сбор.
Вот и потянулись отряды варваров к Тевтобургскому лесу, гадая, что же задумал великий вождь херусков и с кем им придется сразиться. Боевой дух был в ополчении не на высоте — слишком хорошо еще помнили германцы недавно преподанный им урок.
Но никто не посмел ослушаться и, верные союзническому долгу, племенные дружины со всей возможной скоростью двинулись туда, куда приказал им идти глава антиримской коалиции — бесстрашный, мудрый, жестокий и коварный Херман.
Лишь немногие из приближенных вождя знали, чем был вызван этот неожиданный приказ: за день до него, когда сумерки уже спустились на землю и лишь багровые языки сторожевых костров сражались с темнотой, храбрый Сигифрид — правая рука Хермана — провел в дом вождя какого-то человека, плотно закутанного в плащ.
Позже караульные за кувшином вина рассказали своим сородичам, что человек этот появился перед их постами со стороны Эмиса и решительно потребовал позвать Сигифрида. Говорил он на языке херусков, но с сильным акцентом.
После некоторого колебания воины доложили своему командиру. Тот приказал доставить мужчину к нему в шатер, поговорил с ним с глазу на глаз не дольше, чем требуется нормальному варвару, чтобы обглодать свиную лопатку, и тут же повел незнакомца к великому вождю.
Херман беседовал с ним гораздо дольше, а под утро и отдал приказ воинам готовиться к бою, а вождям и командирам — собраться как можно быстрее на Большой совет.
Людей собралось очень много; маленькие, затянутые бычьим пузырем окошки плохо пропускали воздух, а дверь вождь запретил открывать по соображениям секретности, да еще и выставил вокруг дома два кольца охранников из самых свирепых херусков.
Те были недовольны, так как им приказали не пить на посту пива, но ослушаться своего грозного начальника не посмели и теперь «бдительно» несли караул, опершись на тяжелые фрамеи и позевывая время от времени.
В армии Германика за такую службу их бы уже отделали розгами, но тут — другое дело. Дикари всегда неохотно подчинялись чьим-либо указаниям, только себя считая самыми смелыми и умными, и Херман даже не пытался заставлять их неукоснительно соблюдать дисциплину — он знал, что даже авторитет великого вождя не спас бы его от расправы соплеменников, и ограничился в своем войске минимумом необходимой строгости,
А в доме его в тот вечер собрался, наконец, Большой совет, на который прибыли делегаты от всех германских племен, населявших территорию от Рена до Альбиса, от Герцинского леса до Тевтобургского.
Тут были предводители херусков — сам Херман, Сигифрид и Зигмирт; вождь хаттов — Ульфганг, которого недавно разгромил Германик; глава хауков — седой бородатый хитрый Зигштос; достойные послы от племен поменьше — сигамбров, хамавов, марсов.
А в углу одиноко сидел закутанный в темный плащ человек; его лицо прикрывал капюшон, он не смотрел по сторонам, но внимательно прислушивался к разговору, с трудом продираясь сквозь особенности германских языков и диалектов.
После того, как шаман принес жертву лесным Богам, немилосердно навоняв в помещении какими-то ритуальными травами и кусками кожи, которые он сжег в примитивном каменном очаге, Большой совет начался.
Лица вождей были серьезными — они прекрасно понимали, что позвали их не на пир, а если и на пир, то весьма кровавый, с которого многие уже не вернутся.
Впрочем, война и смерть были их ремеслом, к которому варваров готовили с детства, и никто из них не боялся врага или гибели, боялись они лишь позора.
А ведь именно позором покрыли многие из них себя в последнем сражении с римскими войсками. Не успев даже сформировать ряды, они бросились врассыпную, не выдержав страшного удара железных легионов. И очень им не хотелось, чтобы такая ситуация повторилась. Вот чего опасались храбрые воины, собравшиеся на Большой совет, вот чего хотели избежать и вот почему хмурились они, слушая слова своего предводителя.
Херман — рослый, широкоплечий, слегка грузный мужчина с небольшой бородой и густыми светлыми волосами — тяжелым шагом прошел на середину комнаты и медленным взглядом обвел всех собравшихся.
В то время ему только исполнился тридцать один год (Германик, его коварный враг, был на одиннадцать месяцев младше), но, несмотря на молодость, вождь херусков пользовался громадным авторитетом как в своем племени, так и среди других варваров.
Еще в детстве он попал в плен к римлянам, когда армия Друза промаршировала от Рена до Альбиса, сметая всех на своем пути.
Вместе с другими мальчиками знатных германских родов он был отправлен в Рим, на воспитание.
Август все время держал при своем дворе несколько десятков ребятишек — то ли захваченных в качестве военной добычи, то ли присланных в роли заложников зависимыми от Рима правителями.
Он очень хотел вылепить из этого податливого детского материала будущих цивилизованных и образованных царей и вождей — верных союзников Империи, на которых впоследствии можно было бы смело положиться в случае необходимости.
Некоторые легко поддавались дрессировке — в основном это были эллины из Малой Азии, но другие — парфяне, например, и германцы — лишь делали вид, что готовы служить интересам Рима, но в глубине души оставались верными своим традициям и любви к свободе.
Особенно это касалось гордых, не знавших рабства херусков, которые никак не могли позволить кому-либо диктовать им свои законы.
И главным среди этих непримиримых был Херман, которого римляне называли Арминием, не в силах выговорить его варварское имя.
До поры до времени юный вождь — со свойственным дикарям коварством — ловко прикидывался другом римлян и даже у Августа не возникло сомнений в его лояльности.
Когда Херман достиг подходящего возраста, он — вместе с другими соплеменниками, которые должны были помочь ему установить цивилизованную власть над херусками и превратить это воинственное племя в покорных данников Империи — был отправлен в родные края.
— Там он получил под свою команду крупное соединение германцев, присягнувших на верность Риму, и вместе с ними поступил в распоряжение наместника провинции за Реном Публия Квинтилия Вара.
Херман старательно выполнял свои обязанности, поддерживал в своем войске строгую дисциплину и всячески пытался втереться в доверие к самодовольному проконсулу, используя самую грубую лесть и богатые подарки. Он не гнушался даже участвовать в оргиях, которые регулярно устраивал Вар, что отнюдь не способствовало его популярности у подчиненных, верных древним суровым традициям и моральным принципам.
А римские офицеры лишь посмеивались, наблюдая за ним. Они полагали, что таким путем примитивный варвар хочет сделать карьеру и ищет покровительства влиятельного консуляра Публия Квинтилия.
Но лишь один Херман знал, к чему он в действительности стремился, и, не обращая внимания ни на что, медленно, но верно шел к цели, которую поставил себе уже давно.
А целью этой было полное освобождение германских территорий от римского влияния.
Уже вскоре он принялся устанавливать тайные контакты с вождями других племен, живших между Реном и Альбисом. Речь шла о том, чтобы объединить все силы, создать могучий Племенной союз и раз и навсегда отбросить завоевателей за великую реку.
Сначала к предложению Хермана отнеслись весьма скептически, а к нему самому — с недоверием. Как же, ведь вождь херусков считался самым активным лизоблюдом в ставке наместника Квинтилия Вара.
Но со временем упорство, сила убеждения и железная логика Хермана сделали свое дело. Союз был заключен и скреплен — по обычаю — кровавой клятвой. Теперь оставалось только ждать возможности нанести удар по врагу, безжалостный и сокрушительный удар.
И такая возможность скоро представилась: Вар повел свою армию в Тевтобургский лес, где и угодил в засаду.
Недавние союзники, столько раз клявшиеся в верности Риму, набросились на его легионы со всех сторон, словно бешеные псы, кусая и царапая. Разгром был полным...
Но напрасно после учиненной резни Херман заклинал своих соотечественников развить успех — охмелевшие от крови и трофейного вина варвары предпочли приступить поскорее к дележу добычи, а не продираться сквозь густую чащу к Рену, чтобы напасть на пограничные римские провинции и опустошить их, возможно, навсегда прекратив процесс цивилизации и романизации местного галльского населения.
Момент был упущен — армия Тиберия успела захватить переправы на Рене и не пустила варваров на левый берег.
И хотя Август приказал не расширять больше территорию Империи, установив границу по великой реке, противостояние между Римом и германскими племенами сохранялось с тех пор и по нынешний день.
И вот теперь явился Германик — мститель, готовый огнем и мечом смыть позор поражения Вара и гнать ненавистных ему варваров хоть до самого Китая.
И с этим надо было что-то делать. Вот почему собрался сегодня Большой совет.
— Приветствую вас, братья, борцы за свободу наших народов. Я рад и благодарен вам за то, что вы откликнулись на мой призыв и собрались здесь. Для этого действительно была очень важная причина, и сейчас вы ее узнаете.
Он помолчал немного. Все взгляды были обращены на него. Вождь сжал свои огромные кулаки, и вновь раздался его чуть хрипловатый сильный и звучный голос:
— Мне стало известно, что наши враги готовятся нанести очередной удар. Оказывается, нападение на хаттов было всего лишь разведкой боем. Теперь же римский командир Германик поклялся вовсе стереть наши племена с лица земли и уже готов к этому.
Все глухо загудели, переглядываясь. Новость была не из приятных. Многие из них уже встречались с Германиком и знали, что он не бросает слов на ветер.
— Так вот, — продолжал Херман, — слушайте внимательно. Римляне собрали армию в пятьдесят тысяч человек, сели на корабли и плывут сейчас вниз по Рену. Они хотят морем добраться до устья Эмиса, высадиться на сушу и перейти Визургис. И застать нас врасплох.
— Откуда у тебя такие сведения, вождь? — с тревогой спросил хатт Ульфганг. — Ты уверен, что это действительно так? Ведь Германик мог устроить и провокацию, и обманный маневр. Он достаточно хитер для этого.
— Уверен, — решительно ответил херуск. — Откуда у меня сведения — вы узнаете позже. Но клянусь моей матерью, это так. И сейчас я хочу вас спросить: что мы будем делать? Разбежимся ли, как трусливые зайцы, или примем бой?
Вожди зашевелились, что-то выкрикивая и потрясая кулаками. Упомянув зайцев, Херман больно задел их самолюбие. Германцы не привыкли отступать ни перед кем.
— Я хочу сказать! — раздался голос Сигифрида. — Да, брат мой, Херман, мы готовы сражаться. Но ведь невелика честь просто сложить свои головы в лесу или на болотах, как то было недавно. Нет, мы хотим сражаться и победить. Знаешь ли ты, как это сделать?
— Знаю, — громко ответил вождь херусков. — Знаю и сейчас расскажу вам. Римляне часто побеждают потому, что действуют по заранее продуманному строгому плану, а мы просто бросаемся в бой, уповая лишь на собственную храбрость и силу. Но сейчас этого уже мало.
Слушайте меня, соплеменники. Наши Боги послали нам прекрасную возможность рассчитаться с захватчиками. Ведь дело в том, что мы знаем их план, но они не знают наших намерений, они думают напасть на нас неожиданно, когда мы не будем готовы. Но клянусь Зеем, Манном и Одином, это у них не выйдет. На сей раз мы используем свой шанс!
— Говори, Херман! — послышались голоса. — Мы слушаем тебя! Предлагай, мы готовы!
Глаза собравшихся воинственно заблестели, лица покраснели, кулаки сжались.
— Так вот, братья, — продолжал херуск, — мы можем победить римлян, но только если примем на вооружение их же тактику — строгую дисциплину и повиновение начальникам.
Многие разочарованно загудели. Слова «дисциплина» и «повиновение» вызывали у своевольных германцев жестокую изжогу.
Не обращая на это внимания, Херман говорил дальше, яростно взмахивая рукой:
— Да, вы не ослышались. И я скажу больше — вы свободные люди и вольны поступать, как вам вздумается, но если вы хотите победить врага, если хотите, чтобы я повел вас в сражение, то должны хотя бы на время этого похода смирить свою гордость и смирить гордость своих воинов. Только так мы можем надеяться на успех. А если нет...
Он сделал паузу и скользнул взглядом по рядам вождей.
— А если нет, то можете уже сейчас прятать свои семьи в чаще и уходить за Альбис. Толпой мы не одолеем римлян.
Вожди приглушенно обсуждали слова своего предводителя. Некоторые кивали своими косматыми нечесаными головами, некоторые пожимали плечами, были и такие, которые решительно трясли бородами, словно говоря: нет, это невозможно.
Херман терпеливо ждал, поглядывая на закутанного в плащ человека, который не принимал участия в дискуссии.
Наконец общее мнение собрания стало, кажется, склоняться в его пользу. Херуск одобрительно качнул головой. Его глаза заблестели.
— Ты говорил разумно, брат, — произнес наконец Зигмирт. — Но объясни нам, как ты хочешь воевать с римлянами?
— А вот как, — торжественно возвестил Херман. — Они собираются атаковать нас за Визургисом, ударить в самое сердце. Мы же встретим их на полпути, в лесистой местности, когда они не будут ожидать этого.
Но вот тут-то мне и нужно ваше полное повиновение, чтобы ни один отряд, ни один воин не вздумал действовать по собственному плану и раньше времени не обнаружил нас перед врагом. Вот почему я требую от вас строжайшей дисциплины.
Поверьте, этим не будет нанесен ущерб вашей независимости, так вы лишь завоюете себе свободу, которой потом сможете пользоваться, как только пожелаете. У меня и в мыслях нет становиться тираном или царем над вами, и ради общей цели, ради будущего ваших детей прошу вас довериться мне. И обещаю вам полную победу!
Речь вождя произвела сильное впечатление, германцы одобрительно загудели.
— Он прав! — раздались голоса.
— Пожертвуем малым, чтобы достичь большего!
— Командуй, Херман!
Херуск поднял голову; его лицо напряглось.
— Благодарю вас за доверие, братья, — сказал он громко. — И командовать я начну прямо сейчас. Время не ждет. Итак, мое первое распоряжение: кто не подчинится приказу начальника, будет предан смерти, будь он хоть самый знаменитый вождь, хоть мой родственник, а хоть и простой ополченец. Запомните это!
Теперь перейдем к делу. Детали обсудим потом, а пока вот мой план в общих чертах: наша армия, выставив дозоры, арьергард и боковое охранение, как то принято у римлян, немедленно выступит в поход. Мы должны первыми успеть дойти до того места, где начинается Тевтобургский лес, и занять там самую выгодную позицию.
Когда римляне двинутся от побережья, чтобы форсировать Визургис, мы нападем на них, предварительно окружив, и перебьем всех до единого, как это уже случилось с армией Вара. Пусть наш родной Тевтобургский лес снова станет их могилой!
Непролазная чащоба, казалось, была наполнена гулом гортанных голосов, лязгом оружия, скрипом легких повозок. По неприметным узким лесным тропинкам стекались только в им одним известное место тысячи и тысячи германских воинов — херусков, хаттов, хауков и их многочисленных союзников, решивших дать бой своим поработителям с далекого юга.
Отряды концентрировались в деревнях, на хуторах или просто на опушке леса и высылали своих делегатов на Большой совет, который великий вождь Херман собирал в своей резиденции — укрепленном поселке неподалеку от правого берега Визургиса, рядом со столь милой его сердцу Тевтобургской пущей, в которой еще белели кости солдат из армии Квинтилия Вара, шесть лет назад сложивших тут головы из-за некомпетентности своего полководца и предательства германцев.
Все многочисленные варварские племена были немало удивлены, когда вдруг появились посланцы Хермана и срочно созвали вождей на Большой совет, чтобы решить, как дать отпор римлянам.
Ведь никаких военных действий в этом году не предполагалось — Германик уже нанес удар по хаттам и увел армию за Рен, а дикари отползли в свою глухую чащобу, зализывая раны и в бессильной ярости грозя кулаками вслед победоносным легионам.
И тут вдруг Херман объявляет общий сбор.
Вот и потянулись отряды варваров к Тевтобургскому лесу, гадая, что же задумал великий вождь херусков и с кем им придется сразиться. Боевой дух был в ополчении не на высоте — слишком хорошо еще помнили германцы недавно преподанный им урок.
Но никто не посмел ослушаться и, верные союзническому долгу, племенные дружины со всей возможной скоростью двинулись туда, куда приказал им идти глава антиримской коалиции — бесстрашный, мудрый, жестокий и коварный Херман.
Лишь немногие из приближенных вождя знали, чем был вызван этот неожиданный приказ: за день до него, когда сумерки уже спустились на землю и лишь багровые языки сторожевых костров сражались с темнотой, храбрый Сигифрид — правая рука Хермана — провел в дом вождя какого-то человека, плотно закутанного в плащ.
Позже караульные за кувшином вина рассказали своим сородичам, что человек этот появился перед их постами со стороны Эмиса и решительно потребовал позвать Сигифрида. Говорил он на языке херусков, но с сильным акцентом.
После некоторого колебания воины доложили своему командиру. Тот приказал доставить мужчину к нему в шатер, поговорил с ним с глазу на глаз не дольше, чем требуется нормальному варвару, чтобы обглодать свиную лопатку, и тут же повел незнакомца к великому вождю.
Херман беседовал с ним гораздо дольше, а под утро и отдал приказ воинам готовиться к бою, а вождям и командирам — собраться как можно быстрее на Большой совет.
* * *
В просторной, но задымленной и закопченной хижине, сложенной из бревен, в которой Херман — на римский манер — устроил свой штаб, было теперь тесно и душно.Людей собралось очень много; маленькие, затянутые бычьим пузырем окошки плохо пропускали воздух, а дверь вождь запретил открывать по соображениям секретности, да еще и выставил вокруг дома два кольца охранников из самых свирепых херусков.
Те были недовольны, так как им приказали не пить на посту пива, но ослушаться своего грозного начальника не посмели и теперь «бдительно» несли караул, опершись на тяжелые фрамеи и позевывая время от времени.
В армии Германика за такую службу их бы уже отделали розгами, но тут — другое дело. Дикари всегда неохотно подчинялись чьим-либо указаниям, только себя считая самыми смелыми и умными, и Херман даже не пытался заставлять их неукоснительно соблюдать дисциплину — он знал, что даже авторитет великого вождя не спас бы его от расправы соплеменников, и ограничился в своем войске минимумом необходимой строгости,
А в доме его в тот вечер собрался, наконец, Большой совет, на который прибыли делегаты от всех германских племен, населявших территорию от Рена до Альбиса, от Герцинского леса до Тевтобургского.
Тут были предводители херусков — сам Херман, Сигифрид и Зигмирт; вождь хаттов — Ульфганг, которого недавно разгромил Германик; глава хауков — седой бородатый хитрый Зигштос; достойные послы от племен поменьше — сигамбров, хамавов, марсов.
А в углу одиноко сидел закутанный в темный плащ человек; его лицо прикрывал капюшон, он не смотрел по сторонам, но внимательно прислушивался к разговору, с трудом продираясь сквозь особенности германских языков и диалектов.
После того, как шаман принес жертву лесным Богам, немилосердно навоняв в помещении какими-то ритуальными травами и кусками кожи, которые он сжег в примитивном каменном очаге, Большой совет начался.
Лица вождей были серьезными — они прекрасно понимали, что позвали их не на пир, а если и на пир, то весьма кровавый, с которого многие уже не вернутся.
Впрочем, война и смерть были их ремеслом, к которому варваров готовили с детства, и никто из них не боялся врага или гибели, боялись они лишь позора.
А ведь именно позором покрыли многие из них себя в последнем сражении с римскими войсками. Не успев даже сформировать ряды, они бросились врассыпную, не выдержав страшного удара железных легионов. И очень им не хотелось, чтобы такая ситуация повторилась. Вот чего опасались храбрые воины, собравшиеся на Большой совет, вот чего хотели избежать и вот почему хмурились они, слушая слова своего предводителя.
Херман — рослый, широкоплечий, слегка грузный мужчина с небольшой бородой и густыми светлыми волосами — тяжелым шагом прошел на середину комнаты и медленным взглядом обвел всех собравшихся.
В то время ему только исполнился тридцать один год (Германик, его коварный враг, был на одиннадцать месяцев младше), но, несмотря на молодость, вождь херусков пользовался громадным авторитетом как в своем племени, так и среди других варваров.
Еще в детстве он попал в плен к римлянам, когда армия Друза промаршировала от Рена до Альбиса, сметая всех на своем пути.
Вместе с другими мальчиками знатных германских родов он был отправлен в Рим, на воспитание.
Август все время держал при своем дворе несколько десятков ребятишек — то ли захваченных в качестве военной добычи, то ли присланных в роли заложников зависимыми от Рима правителями.
Он очень хотел вылепить из этого податливого детского материала будущих цивилизованных и образованных царей и вождей — верных союзников Империи, на которых впоследствии можно было бы смело положиться в случае необходимости.
Некоторые легко поддавались дрессировке — в основном это были эллины из Малой Азии, но другие — парфяне, например, и германцы — лишь делали вид, что готовы служить интересам Рима, но в глубине души оставались верными своим традициям и любви к свободе.
Особенно это касалось гордых, не знавших рабства херусков, которые никак не могли позволить кому-либо диктовать им свои законы.
И главным среди этих непримиримых был Херман, которого римляне называли Арминием, не в силах выговорить его варварское имя.
До поры до времени юный вождь — со свойственным дикарям коварством — ловко прикидывался другом римлян и даже у Августа не возникло сомнений в его лояльности.
Когда Херман достиг подходящего возраста, он — вместе с другими соплеменниками, которые должны были помочь ему установить цивилизованную власть над херусками и превратить это воинственное племя в покорных данников Империи — был отправлен в родные края.
— Там он получил под свою команду крупное соединение германцев, присягнувших на верность Риму, и вместе с ними поступил в распоряжение наместника провинции за Реном Публия Квинтилия Вара.
Херман старательно выполнял свои обязанности, поддерживал в своем войске строгую дисциплину и всячески пытался втереться в доверие к самодовольному проконсулу, используя самую грубую лесть и богатые подарки. Он не гнушался даже участвовать в оргиях, которые регулярно устраивал Вар, что отнюдь не способствовало его популярности у подчиненных, верных древним суровым традициям и моральным принципам.
А римские офицеры лишь посмеивались, наблюдая за ним. Они полагали, что таким путем примитивный варвар хочет сделать карьеру и ищет покровительства влиятельного консуляра Публия Квинтилия.
Но лишь один Херман знал, к чему он в действительности стремился, и, не обращая внимания ни на что, медленно, но верно шел к цели, которую поставил себе уже давно.
А целью этой было полное освобождение германских территорий от римского влияния.
Уже вскоре он принялся устанавливать тайные контакты с вождями других племен, живших между Реном и Альбисом. Речь шла о том, чтобы объединить все силы, создать могучий Племенной союз и раз и навсегда отбросить завоевателей за великую реку.
Сначала к предложению Хермана отнеслись весьма скептически, а к нему самому — с недоверием. Как же, ведь вождь херусков считался самым активным лизоблюдом в ставке наместника Квинтилия Вара.
Но со временем упорство, сила убеждения и железная логика Хермана сделали свое дело. Союз был заключен и скреплен — по обычаю — кровавой клятвой. Теперь оставалось только ждать возможности нанести удар по врагу, безжалостный и сокрушительный удар.
И такая возможность скоро представилась: Вар повел свою армию в Тевтобургский лес, где и угодил в засаду.
Недавние союзники, столько раз клявшиеся в верности Риму, набросились на его легионы со всех сторон, словно бешеные псы, кусая и царапая. Разгром был полным...
Но напрасно после учиненной резни Херман заклинал своих соотечественников развить успех — охмелевшие от крови и трофейного вина варвары предпочли приступить поскорее к дележу добычи, а не продираться сквозь густую чащу к Рену, чтобы напасть на пограничные римские провинции и опустошить их, возможно, навсегда прекратив процесс цивилизации и романизации местного галльского населения.
Момент был упущен — армия Тиберия успела захватить переправы на Рене и не пустила варваров на левый берег.
И хотя Август приказал не расширять больше территорию Империи, установив границу по великой реке, противостояние между Римом и германскими племенами сохранялось с тех пор и по нынешний день.
И вот теперь явился Германик — мститель, готовый огнем и мечом смыть позор поражения Вара и гнать ненавистных ему варваров хоть до самого Китая.
И с этим надо было что-то делать. Вот почему собрался сегодня Большой совет.
* * *
Херман пристально оглядел всех присутствующих, глухо кашлянул и заговорил:— Приветствую вас, братья, борцы за свободу наших народов. Я рад и благодарен вам за то, что вы откликнулись на мой призыв и собрались здесь. Для этого действительно была очень важная причина, и сейчас вы ее узнаете.
Он помолчал немного. Все взгляды были обращены на него. Вождь сжал свои огромные кулаки, и вновь раздался его чуть хрипловатый сильный и звучный голос:
— Мне стало известно, что наши враги готовятся нанести очередной удар. Оказывается, нападение на хаттов было всего лишь разведкой боем. Теперь же римский командир Германик поклялся вовсе стереть наши племена с лица земли и уже готов к этому.
Все глухо загудели, переглядываясь. Новость была не из приятных. Многие из них уже встречались с Германиком и знали, что он не бросает слов на ветер.
— Так вот, — продолжал Херман, — слушайте внимательно. Римляне собрали армию в пятьдесят тысяч человек, сели на корабли и плывут сейчас вниз по Рену. Они хотят морем добраться до устья Эмиса, высадиться на сушу и перейти Визургис. И застать нас врасплох.
— Откуда у тебя такие сведения, вождь? — с тревогой спросил хатт Ульфганг. — Ты уверен, что это действительно так? Ведь Германик мог устроить и провокацию, и обманный маневр. Он достаточно хитер для этого.
— Уверен, — решительно ответил херуск. — Откуда у меня сведения — вы узнаете позже. Но клянусь моей матерью, это так. И сейчас я хочу вас спросить: что мы будем делать? Разбежимся ли, как трусливые зайцы, или примем бой?
Вожди зашевелились, что-то выкрикивая и потрясая кулаками. Упомянув зайцев, Херман больно задел их самолюбие. Германцы не привыкли отступать ни перед кем.
— Я хочу сказать! — раздался голос Сигифрида. — Да, брат мой, Херман, мы готовы сражаться. Но ведь невелика честь просто сложить свои головы в лесу или на болотах, как то было недавно. Нет, мы хотим сражаться и победить. Знаешь ли ты, как это сделать?
— Знаю, — громко ответил вождь херусков. — Знаю и сейчас расскажу вам. Римляне часто побеждают потому, что действуют по заранее продуманному строгому плану, а мы просто бросаемся в бой, уповая лишь на собственную храбрость и силу. Но сейчас этого уже мало.
Слушайте меня, соплеменники. Наши Боги послали нам прекрасную возможность рассчитаться с захватчиками. Ведь дело в том, что мы знаем их план, но они не знают наших намерений, они думают напасть на нас неожиданно, когда мы не будем готовы. Но клянусь Зеем, Манном и Одином, это у них не выйдет. На сей раз мы используем свой шанс!
— Говори, Херман! — послышались голоса. — Мы слушаем тебя! Предлагай, мы готовы!
Глаза собравшихся воинственно заблестели, лица покраснели, кулаки сжались.
— Так вот, братья, — продолжал херуск, — мы можем победить римлян, но только если примем на вооружение их же тактику — строгую дисциплину и повиновение начальникам.
Многие разочарованно загудели. Слова «дисциплина» и «повиновение» вызывали у своевольных германцев жестокую изжогу.
Не обращая на это внимания, Херман говорил дальше, яростно взмахивая рукой:
— Да, вы не ослышались. И я скажу больше — вы свободные люди и вольны поступать, как вам вздумается, но если вы хотите победить врага, если хотите, чтобы я повел вас в сражение, то должны хотя бы на время этого похода смирить свою гордость и смирить гордость своих воинов. Только так мы можем надеяться на успех. А если нет...
Он сделал паузу и скользнул взглядом по рядам вождей.
— А если нет, то можете уже сейчас прятать свои семьи в чаще и уходить за Альбис. Толпой мы не одолеем римлян.
Вожди приглушенно обсуждали слова своего предводителя. Некоторые кивали своими косматыми нечесаными головами, некоторые пожимали плечами, были и такие, которые решительно трясли бородами, словно говоря: нет, это невозможно.
Херман терпеливо ждал, поглядывая на закутанного в плащ человека, который не принимал участия в дискуссии.
Наконец общее мнение собрания стало, кажется, склоняться в его пользу. Херуск одобрительно качнул головой. Его глаза заблестели.
— Ты говорил разумно, брат, — произнес наконец Зигмирт. — Но объясни нам, как ты хочешь воевать с римлянами?
— А вот как, — торжественно возвестил Херман. — Они собираются атаковать нас за Визургисом, ударить в самое сердце. Мы же встретим их на полпути, в лесистой местности, когда они не будут ожидать этого.
Но вот тут-то мне и нужно ваше полное повиновение, чтобы ни один отряд, ни один воин не вздумал действовать по собственному плану и раньше времени не обнаружил нас перед врагом. Вот почему я требую от вас строжайшей дисциплины.
Поверьте, этим не будет нанесен ущерб вашей независимости, так вы лишь завоюете себе свободу, которой потом сможете пользоваться, как только пожелаете. У меня и в мыслях нет становиться тираном или царем над вами, и ради общей цели, ради будущего ваших детей прошу вас довериться мне. И обещаю вам полную победу!
Речь вождя произвела сильное впечатление, германцы одобрительно загудели.
— Он прав! — раздались голоса.
— Пожертвуем малым, чтобы достичь большего!
— Командуй, Херман!
Херуск поднял голову; его лицо напряглось.
— Благодарю вас за доверие, братья, — сказал он громко. — И командовать я начну прямо сейчас. Время не ждет. Итак, мое первое распоряжение: кто не подчинится приказу начальника, будет предан смерти, будь он хоть самый знаменитый вождь, хоть мой родственник, а хоть и простой ополченец. Запомните это!
Теперь перейдем к делу. Детали обсудим потом, а пока вот мой план в общих чертах: наша армия, выставив дозоры, арьергард и боковое охранение, как то принято у римлян, немедленно выступит в поход. Мы должны первыми успеть дойти до того места, где начинается Тевтобургский лес, и занять там самую выгодную позицию.
Когда римляне двинутся от побережья, чтобы форсировать Визургис, мы нападем на них, предварительно окружив, и перебьем всех до единого, как это уже случилось с армией Вара. Пусть наш родной Тевтобургский лес снова станет их могилой!