Ходжер Эндрю. Храм Фортуны II

   — Прости, господин, — покорно сказал египтянин, низко кланяясь. — Но ведь я исправлял твою ошибку.
   Агенобарб поперхнулся и закашлялся. Каков наглец! Но сейчас не время учить его хорошим манерам. Каллон ясно дал ему понять, что не собирается брать всю вину на себя.
   — Ладно, — буркнул он. — Теперь уже поздно выяснять, кто больше виноват. Надо подумать, как из всего этого выкручиваться.
   Египтянин принял унылый вид и опять покорно поклонился. Он молчал, ожидая, что скажет хозяин.
   Домиций тоже молчал, сосредоточенно потягивая вино. Так прошло несколько минут.
   Наконец Агенобарб отставил чашу и упер тяжелый взгляд в слугу. По его рыжей бороде стекала капелька красного, как кровь, вина.
   — Ну, что? — спросил он приглушенно. — Сможешь ты теперь убрать их? Этого галла и его проклятого Богами глазастого свояка?
   Каллон немного подумал, а потом пожал плечами.
   — Убрать недолго. Сложнее не попасться при этом. Особенно там, в деревне, где чужого человека сразу заметят,
   — А если его вызвать сюда?
   — Это все равно ничего не даст, господин, — возразил египтянин. — Ты же сам сказал, что он сообщил обо всем своим старейшинам. И если вдруг теперь одновременно насильственной смертью погибнут оба человека, которые что-то знали об убийстве Риновиста, это будет выглядеть очень подозрительно. Наверняка галлы тогда обратятся непосредственно к Германику и он будет вынужден их выслушать. К тому же нет гарантии, что этот Гортерикс не растрепал уже о разговоре с тобой своим сослуживцам.
   — Я же приказал ему молчать! — рявкнул Домиций.
   Египтянин чуть заметно улыбнулся.
   — Это не всегда действует, господин.
   — Но что тогда делать? Если я просто буду тянуть время, рано или поздно галлы потеряют терпение и снова полезут к Германику. А этого нельзя допустить.
   — Значит, главная опасность для тебя, господин, это Германик? — вкрадчиво произнес Каллон.
   — Да, естественно. На остальных мне плевать, но если за дело возьмется он сам, то тут никакие самые высокие покровители меня не спасут. Да и тебя тоже.
   — Я понимаю, господин, — снова поклонился Каллон. — Но... прости меня... ведь Германик тоже смертный.
   — Ты что? — взвился Агенобарб. — О чем ты болтаешь?
   Он резко понизил голос.
   — Убить Германика? Это невозможно. Во-первых, его охраняют, как самого цезаря, а во-вторых... нет, у меня же строгие инструкции — Германика пальцем не трогать.
   — Ну, тогда извини, господин, — тихо произнес Каллон. — В этом случае нам остается только одно — ждать и надеяться, Ведь Германик скоро уходит в поход и ему будет не до жалоб каких-то галлов.
   — В поход... — задумчиво повторил Домиций. — Но погрузка на суда начнется только дней через десять. У этого Гортерикса будет достаточно времени поднять шум. Он и так выглядел недовольным тем, что я не потащил его сразу к командующему.
   Каллон задумался.
   — А что, если мне, господин, пока исчезнуть из лагеря? Я знаю надежное место, где можно переждать. Даже если они и сообщат о своих подозрениях Германику, тот просто не найдет нужного человека.
   — Но не можешь же ты исчезнуть навсегда? — с некоторой угрозой спросил Домиций. — Вот это был бы выход.
   — Не для меня, — твердо ответил Каллон и взглянул в глаза хозяину. На его лице было спокойствие и уверенность. — Прости, господин, но ты же знаешь — у меня есть известная тяга к литературному творчеству. И особенно я любил записывать подробную информацию о всех тех поручениях, которые ты мне давал. Сейчас эти бумаги хранятся у моего хорошего приятеля...
   Агенобарб скрипнул зубами в бессильной ярости. Эта скотина пытается его шантажировать. «Ну, подожди, мерзавец, я еще спущу с тебя шкуру. Ты поплатишься за свою дерзость», — подумал он.
   Но сейчас вспышка гнева ничего бы не дала и Домицию пришлось смирить себя.
   — Однако если ты исчезнешь только на время, — сказал он глухо, — это мало нам поможет. Германик вернется из похода и возобновит...
   — А почему ты уверен, что он вернется из похода? — вкрадчиво спросил египтянин, бесцеремонно перебив хозяина.
   — Об этом и думать не смей! — крикнул Агенобарб. — Я же тебе сказал: в Риме не хотят, чтобы мы трогали Германика. Еще, видимо, не время. А может, эта старая карга Ливия действительно любит своего внука. Ведь с остальными родственниками ей не очень-то повезло.
   — Я глубоко уважаю чувства достойной императрицы, — сказал Каллон, — но в данной ситуации ее интересы перестали совпадать с нашими. Выбирай, чьи для тебя сейчас важнее.
   — Но мы не можем убить Германика, — прошипел Домиций, закрыв глаза ладонями. — Не можем...
   — Прости, господин, но разве я сказал, что это сделаем мы?
   Агенобарб рывком поднял голову.
   — А кто же тогда? Было бы самоубийством посвящать в это еще кого-то, пусть даже самого верного человека.
   — Германика убьют германцы, — спокойно сказал Каллон. — Вот какая красивая фраза получилась. Я должен обязательно сказать ее моему учителю риторики в Александрии.
   — Ты с ума сошел, — отрешенно произнес Агенобарб. — Не забывай, с кем разговариваешь, либертин!
   — Я помню, — с достоинством ответил египтянин. — И тем не менее, рискну повторить мои слова: Германика убьют германцы.
   — Каким образом? Он же не один пойдет на войну, С ним будет шестьдесят тысяч закаленных солдат. Все прекрасно продумано и подготовлено. О поражении, а тем более о гибели главнокомандующего не может быть и речи. Ты спятил...
   — Нет, господин, — упрямо сказал Каллон. — Представь себе, что варварам вдруг станет известен тайный план римлян. И тогда рассчитывающая на эффект внезапности армия Германика сама угодит в засаду. Уж я немного знаю германцев. Они сумеют повторить тевтобургскую бойню, если только будут точно знать, что надо делать.
   — А как они узнают о плане?
   — Ну, предположим, некий человек сообщит им это.
   — Какой человек? Уж не ты ли?
   — Я, господин, — вздохнул Каллон. — Готов пожертвовать собой ради твоей безопасности.
   — Так ты предлагаешь мне, римлянину, патрицию, выдать на расправу дикарям шестьдесят тысяч моих сограждан и их союзников?
   — Тебе выбирать, господин. Тут одна твоя голова против их шестидесяти тысяч. Выбирай, которая для тебя больше значит.
   Агенобарб схватил со стола чашу и выпил вино до Дна. Он тяжело дышал. По его лицу струился пот.
   — Но ведь я тоже буду участвовать в битве, — сказал он хрипло. — И разгром римлян будет означать и мою смерть.
   — Нет, господин, — улыбнулся Каллон. — Я думаю, что сумею спасти тебя. У меня много друзей среди варваров. Ко мне питает доверие сам Сигифрид, да и Херман тоже. Не беспокойся. Я еще хотел бы послужить тебе и обещаю спасти твою жизнь.
   Домиций напряженно смотрел в пол. В самом кошмарном сне ему не могло привидеться, что он, родовитый патриций, станет предателем своей страны. Но... все дело было в том, что его собственная рыжая голова действительно казалась ему сейчас самым важным предметом на свете.
   Что ж, так будет лучше. Он отведет от себя угрозу, а Германик погибнет. И Ливия не сможет упрекнуть его в этом — он не нарушил инструкции, варвары виноваты и все тут.
   — Ладно, — наконец сказал он. — Как ты думаешь добираться до места?
   — Лодкой, господин. Ты скажешь мне пароль и дашь какой-нибудь пропуск, чтобы меня не останавливал каждый патруль. Думаю, я успею вовремя и у Хермана будет достаточно времени подготовиться к встрече.
   — Но если меня потом спросят, куда это ты пропал? — размышлял Агенобарб. — А, ладно, придумал. Последнее римское укрепление в устье Рена это форт Флевий. Комендантом там служит мой дальний родственник. Я дам тебе письмо к нему, это и будет пропуском, с ним ты беспрепятственно пройдешь все заслоны, кроме последнего. Ну, а там уж сам выкручивайся.
   — Постараюсь, господин, — улыбнулся египтянин и снова подобострастно поклонился.

* * *

   Вечером Гортерикс разыскал Кассия Херею возле штаба армии и поманил к себе. Трибун подошел, довольно улыбаясь.
   — Ну, что, все в порядке? — спросил он.
   — Да, спасибо тебе. Думаю, теперь все прояснится. Я изложил суть дела Гнею Домицию, и он обещал разобраться.
   — Вот и отлично. А где вино?
   — Все приготовлено в моей палатке. Я еще пригласил двух моих друзей. Надеюсь, ты не будешь против?
   — Нет, — улыбнулся трибун. — За последнее время я почему-то полюбил галлов.
   И он снова подумал о Корниксе. Где-то теперь этот бравый лентяй и почитатель женских прелестей?
   В небольшой палатке Гортерикса они расселись на войлочных ковриках, галл разлил по кубкам густое вино с резким запахом цветов.
   — Пью за тебя, трибун, — сказал он. — За твою удачу.
   Друзья молодого солдата поддержали тост.
   — Ну, а я пью за тебя, — усмехнулся Кассий. — Чтобы успешно решилась твоя проблема, из-за которой мы познакомились.
   Все осушили кубки, закусили хлебом и козьим сыром. В котле у входа аппетитно побулькивало мясо.
   Гортерикс вновь наполнил посуду.
   — А теперь, — серьезно сказал Херея, — давайте выпьем за победу. За победу и за Германика. Да пошлют ему и нам удачу олимпийские Боги.
   Галлы смущенно переглянулись.
   — Ну, и ваши, конечно, тоже, — добавил трибун и поднес кубок к губам.
   На римский военный лагерь под Могонтиаком спускались неторопливые густые сумерки.

* * *

   Когда уже совсем стемнело, к одному из прибрежных постов подошел человек с мешком за плечами.
   — Стой! — скомандовал патрульный. — Пароль!
   — Венера, — ответил Каллон и смело двинулся дальше.
   Солдат внимательно оглядел его в свете звезд.
   — Куда? — спросил он.
   — По поручению Гнея Домиция. Мне нужно спуститься вниз по реке. Тут для меня приготовлена лодка.
   И он показал письмо с печатью Агенобарба.
   Легионер осмотрел документ и кивнул.
   — Проходи.
   Каллон осторожно спустился к воде, отвязал лодку с крытой будкой на корме, бросил на дно суденышка мешок с провизией и проворно перелез через борт. Взялся за весло.
   — Удачи тебе, — крикнул солдат с берега. — Смотри, не попадись германцам, а то они из тебя барабан сделают.
   — И вам удачи, — ответил египтянин и сильными движениями весла направил лодку на середину реки. — Это вы попадетесь германцам, — буркнул он себе под нос. — И уж такой дурень им даже на барабан не сгодится.
   Неярко светили звезды на темно-синем небе, слабо поблескивала, отражаясь в черной воде, луна. Легкая лодка неслышно скользила вдоль по Рену, спокойному и величественному.
   В лагере, в палатке Гортерикса, новые друзья поднимали уже, наверное, пятнадцатый тост.
   А в своем большом шатре, за столом, уставленным светильниками, сидел Германик. Он без устали снова и снова просматривал карты, делал пометки, снова и снова шлифовал разработанный им великий план вторжения.
   Ночь все плотнее брала землю в свои объятия; негромко перекрикивались караульные на прибрежных постах, а на том, на правом берегу широкой реки грозно шумел на ветру грозный черный лес, который уже однажды стал могилой римской армии.

Глава XIII
Тайная миссия

   На следующее утро после памятных событий в амфитеатре Статилия бывший трибун Первого Италийского легиона Гай Валерий Сабин, легко позавтракав, приняв теплую ванну и одев праздничную белоснежную тогу с узкой пурпурной каймой, послал слугу нанять на Торговой площади носилки, уселся в них и приказал нести себя в Палатинский дворец.
   Он имел все основания быть довольным судьбой, которая, похоже, начала меняться к лучшему. Капризная Фортуна словно вспомнила о неудачнике-трибуне и резким движением крутнула свое загадочное непредсказуемое колесо в нужном направлении.
   Вчера Сабину самым невероятным образом удалось, во-первых, спасти от верной смерти старого знакомого Феликса, которому он был кое-чем обязан, а во-вторых, получить приглашение от самого цезаря. Не говоря уж о выигранных у азартных приятелей Друза деньгах.
   А вдобавок он стал свидетелем того, как утерли нос спесивой и заносчивой императрице Ливии.
   Правда, он не получил приглашения посетить банкет, который после представления устраивал Тиберий от имени своего сына. Видимо, цезарь все же не хотел обострять отношения с матерью до того предела, после которого уже останется только один путь — окончательный разрыв и смертельная вражда. Ведь в таком случае было еще совершенно непонятно, кто выйдет победителем из схватки.
   Несмотря на некоторое ослабление ее влияния, Ливия была еще очень и очень сильна.
   Сабин прекрасно понимал состояние цезаря, а потому и не обиделся, что его не позвали на пир. «Ничего, здоровее буду, — подумал он. — Уж мы знаем, что такое пить с Друзом».
   Дома перед сном он, правда, осушил вполне приличный кубок вина, но утром проснулся бодрый, свежий и с надеждой в груди.
   Сейчас, покачиваясь в носилках, которые тащили на плечах шестеро здоровенных, но крайне неряшливо одетых парней, он думал о том, что ждет его впереди.
   Цезарь сказал, что хочет поручить ему какое-то важное задание. Что ж, это неплохо. Если он удачно справится с этим делом, то для него откроется верный путь к вершинам карьеры.
   Но вот что это будет за миссия? Что задумал вечно подозрительный и угрюмый Тиберий? Не хочет ли он устранить какого-нибудь своего врага руками Сабина?
   Да нет, вряд ли. Ведь он при свидетелях сказал, что позволит трибуну отказаться, если тот сочтет это необходимым. А он достаточно знает своего избранника, чтобы понять, на что Сабин согласится, а на что нет. Тиберий отнюдь не глуп, хотя и мыслит довольно медленно.
   «Что ж, чего гадать, скоро все узнаю, — подумал Сабин. — Но в одном можно не сомневаться: услуга, о которой попросит цезарь, будет стоить мне немало сил, нервов, а может, и крови. Старый скупердяй ничего так просто не сделает, и если уж он пошел на ссору с матерью, чтобы освободить Феликса, то можно быть уверенным — мне придется заплатить за это ту цену, которую он назначит».
   Сабин подумал еще о Феликсе. Тогда, после представления, у него не было времени повидаться с пиратом — вежливость требовала проводить Друза и цезаря до дворца. А потом его раб, посланный в амфитеатр, вернулся с известием, что Феликс уже на свободе, знает, кому он ею обязан, но успел быстро исчезнуть и как камень в воду провалился куда-то в толчею и суматоху оживленных римских улиц.
   «Ладно, — улыбнулся про себя Сабин. — Он уже отблагодарил меня за это. Пусть теперь сам заботится о себе. Мы квиты, и больше я не стану выручать его, что бы ни случилось. Теперь твоя очередь, Феликс. Хотя я буду молить Богов, чтобы твоя помощь не скоро мне понадобилась».
   Пока он так размышлял, запыхавшиеся носильщики уже поднялись на Палатин и остановились возле охраняемого преторианцами входа во внутренний дворик, ожидая дальнейших распоряжений своего пассажира.
   Сабин вылез, жестом отпустил парней — заплатили им вперед — и медленно двинулся к воротам, возле которых стояли четверо солдат в блестящих доспехах и с копьями в руках.
   «Новые порядки, — подумал Сабин. — При Августе такого не было. Цезарь изволит беспокоиться о своей безопасности. Или это Сеян хочет показать, как ревностно он выполняет свои обязанности?»
   Охрана беспрепятственно пропустила его, как только Сабин назвал свое имя. Видимо, их предупредили заранее. За воротами уже ждал Протоген, доверенный вольноотпущенник Тиберия. Он вежливо поклонился и пригласил трибуна следовать за ним.
   Что ж, дворцовая прислуга по-прежнему работала безукоризненно. Да и попробовали бы они теперь позволить себе послабление, Ливия — это не добряк и скромняга Август, и дело вполне могло бы закончиться поркой, а то и отправкой в загородные поместья императрицы, где пришлось бы работать до седьмого пота. Удовольствия мало, и поэтому слуги очень дорожили своим местом, где, в принципе, жилось им довольно вольготно.
   Они прошли через просторный атрий, мимо искрящегося брызгами воды фонтана, украшенного цветной мозаикой, и двинулись дальше, в жилые помещения.
   Тиберий как раз начинал строительство нового величественного дворца на северо-западном склоне Палатина, я пока цезарь и его семья по-прежнему жили в старом доме Августа, но теперь здание выглядело обновленным и посвежевшим, да и внутреннее убранство приобрело черты роскоши, немыслимой при прежнем правителе.
   Протоген повел трибуна вверх по широкой мраморной лестнице, потом по длинному коридору и наконец остановился у солидной двери с золотыми ручками. Осторожно постучал.
   Сабин вспомнил, что когда он первый раз приходил к Тиберию, еще тогда, с письмом от Августа, то его проводили в другое крыло. Видимо, цезарь решил поменять апартаменты.
   Дверь открыл еще один слуга — грек в голубом нарядном хитоне. Протоген поклонился трибуну и ушел, а грек отступил в сторону, давая гостю место. Сабин вошел.
   В просторной комнате никого больше не было. Зато стоял стол, накрытый блюдами с фруктами и уставленный кувшинами с вином и драгоценными кубками. В воздухе пахло ароматными арабскими благовониями.
   «Неужели это меня так встречают? — удивился Сабин. — Хороший знак. Хотя... милость таких правителей, как Тиберий, в любой момент может смениться чем-то совсем противоположным. И чем ласковее он с тобой будет сейчас, тем свирепее станет преследовать в будущем».
   Усилием воли трибун отогнал от себя эти мысли и огляделся, не зная, что ему делать.
   — Прошу, господин, — негромко сказал раб за его спиной. — Присядь и подожди.
   Сабин опустился на мягкий табурет. Раб как-то незаметно исчез, В комнате повисла тишина.
   Внезапно бесшумно отворилась дверь в углу, до тех пор скрытая за расшитой узорами занавеской. Из нее вышли три человека.
   Сабин проворно вскочил на ноги, приветствуя цезаря, который шел первым. За ним появился какой-то не известный трибуну мужчина, последним двигался астролог Фрасилл, неизбежный спутник Тиберия, знаток его души, а также будущего.
   — Будь здоров, цезарь император! — громко отчетливо произнес Сабин. — Я прибыл по твоему вызову.
   — Хорошо, трибун, — как всегда медленно протянул Тиберий. — Садись.
   Сабин дождался, пока усядется сам принцепс, и лишь тогда снова опустился на свой табурет. Рядом с ним расположился не знакомый ему мужчина, а Фрасилл проследовал к своей любимой кушетке у стены и с достоинством возлег на нее. Сабин заметил, что астролог изрядно поправился после их предыдущей встречи — его туника плотно обтягивала округлый живот.
   — Выпьем вина, — глухо сказал Тиберий. — Сейчас должен подойти еще один человек.
   Сабин послушно взял кубок и сделал глоток.
   — Познакомьтесь, — снова заговорил цезарь, жестом указывая на соседа Сабина. — Это Марк Светоний Паулин, мой хороший друг. Надежный друг. Я во всем доверяю ему.
   В устах подозрительного цезаря такая фраза звучала странно, но Сабин понял, что сказана она была специально для него. Дескать, ты тоже должен доверять этому человеку и — видимо — подчиняться ему.
   Трибун повернул голову и посмотрел на Марка Светония Паулина. Тот, в свою очередь, внимательно изучающе смотрел на него.
   Это был среднего роста и крепкого сложения человек лет сорока, с проседью в густых черных волосах. Его мужественное, истинно римское лицо с широким волевым подбородком и крупным носом, с кустистыми бровями и высоким лбом мыслителя одновременно располагало к себе и несколько отпугивало своей суровостью.
   Мужчина чуть улыбнулся одними губами и произнес резким звучным голосом:
   — Рад видеть тебя, трибун. Достойный цезарь уже рассказал мне о тебе. Думаю, мы сработаемся.
   — Надеюсь. — Сабин тоже попытался улыбнуться. — А...
   Он хотел задать вопрос, но вовремя прикусил язык. Во дворце надо соблюдать этикет.
   — Ты хотел спросить, какова будет работа? — протянул Тиберий. — Сейчас узнаешь. Так вот, Валерий Сабин, в самое ближайшее время я направляю нового прокуратора в Иудею. Пора сменить Вентидия Руфа, который ух очень там засиделся. Надеюсь, ты знаешь, где находится Иудея, трибун?
   — Примерно, — ответил Сабин. — Но я никогда там не был, только в Египте один раз.
   — Знаю, — перебил его Тиберий. — Ничего, это можно поправить. Так вот с новым прокуратором — его зовут Валерий Грат, он достойный человек и хороший администратор — поедет и Марк Светоний Паулин. В качестве моего специального комиссара по национальному вопросу. Там, в Палестине, постоянно возникают какие-то конфликты между иудеями и греками, так что время от времени приходится заниматься их спорами.
   Тиберий замолчал, глядя в глаза Сабину. Тому не понравилась эта театральная пауза.
   «Что ж, — подумал он, — я не придворный, а солдат, в конце концов. И люблю говорить ясно, без недомолвок».
   — То, что ты сказал, достойный цезарь, — произнес он, — имеет отношение ко мне?
   — Имеет, — кивнул Тиберий. — Прямое. Я бы хотел, чтобы ты тоже поехал в Иудею. В качестве помощника Марка Светония. Это и есть моя просьба, которую ты обещал выполнить. Ведь я выполнил твою, не так ли? Тот преступник уже на свободе?
   — Да, — ответил Сабин. — И благодарю тебя еще раз, достойный Тиберий. Что ж, я согласен поехать в Палестину, но еще надо узнать, что мне предстоит там делать. Ведь ты сказал...
   — Я помню, что я сказал, — перебил его цезарь. — Сейчас ты все поймешь. Только одно условие. Ты действительно можешь сейчас отказаться, и обещаю тебе, что тот человек не будет снова арестован. Но ты должен поклясться всеми Богами, что ни одно слово, из услышанного тобой здесь, не достигнет чужих ушей. Это — строгая государственная тайна.
   «Везет мне на государственные тайны в последнее время, — подумал Сабин. — Что ж, может, на сей раз все сложится удачнее».
   Он не колебался. Если хочешь чего-то достичь в жизни — надо смело бросать вызов судьбе и идти на риск. Он уже давно понял, что тихая жизнь с книжкой в руке не для него.
   — Я согласен, — повторил трибун. — Клянусь молчать, даже если откажусь от твоего предложения, достойнейший.
   Но он знал, что уже не откажется.
   — Помни об этом, — погрозил ему Тиберий согнутым пальцем. — Если ты нарушишь клятву, кара Богов тебя настигнет. Уж я об этом позабочусь, будь уверен.
   Сабин промолчал.
   В этот момент дверь открылась и в комнату вошел еще один человек. Он двигался с трудом, волоча ноги и опираясь на палку с резным набалдашником. Это был старик лет восьмидесяти, сгорбленный и седой. Его слезящиеся глаза на изрезанном морщинами желтом лице казались потухшими и безжизненными. Голова мелко тряслась на жилистой шее.
   Раб закрыл за ним дверь, и Тиберий первый поднялся навстречу новоприбывшему, протянув к нему руки.
   — Приветствую тебя, Публий, — сказал он. — Проходи, садись. Мы ждем тебя. Как твое здоровье?
   — Хвала Богам, пока еще жив, — ответил старик на удивление молодым голосом, дополз до кресла со спинкой из слоновой кости и тяжело опустился в него.
   — Жарко сегодня, — сказал он, вытирая ладонью пот со лба.
   — Освежись, вот вино, — предложил Тиберий.
   Сабин с удивлением смотрел на странного старика. Кто он такой? Почему сам цезарь так его обхаживает?
   Словно прочтя его мысли, Тиберий сказал:
   — Перед вами сидит Публий Сульпиций Квириний, консуляр, старый соратник и друг Божественного Августа и мой тоже. Это очень достойный человек.
   «Что случилось? — подумал Сабин. — Тиберий похвалил вот уже двоих за какие-нибудь десять минут. Наверное, этим он исчерпал весь свой запас похвал на ближайшие пять лет».
   Публий Квириний поднял голову и вдруг глаза его, казавшиеся навсегда потухшими, живо сверкнули.
   — Это и есть твои избранники, Тиберий? — спросил он. — Что ж, смотрятся неплохо. Настоящие квириты. Я уж думал, таких больше не осталось на этом свете.
   — Еще немного есть, Публий, — улыбнулся цезарь, — Ну, не будем терять времени. Мне не обязательно здесь присутствовать, так что мы с Фрасиллом отправимся в библиотеку, а вы побеседуете. Потом я вернусь и обсудим детали. Паулину уже кое-что известно. А ты, трибун, слушай внимательно. Ты ведь уже заинтригован, не так ли?
   — Да, — согласился Сабин.
   — И ты конечно догадался, что в Иудее вам вовсе не придется разрешать национальные споры? Что это только прикрытие?
   — Догадался, — ответил Сабин. — И очень хочу...
   — Молодец, — похвалил его Тиберий. — Значит, я выбрал правильного человека. Пойдем, Фрасилл.
   И он двинулся к выходу.
   — Но что нам предстоит делать в действительности? — вырвалось у Сабина, который так и не привык к светским обычаям и дворцовому этикету.
   Тиберий остановился и медленно обернулся. Фрасилл уже вышел из комнаты, его шаги звучали в коридоре.
   — Прости, цезарь... — пробормотал Сабин.
   Тиберий вытянул вперед шею, его колючие глаза уперлись в трибуна, который с трудом выдержал этот взгляд.
   — В действительности, — громким шепотом сказал цезарь, — вам предстоит найти сокровища царицы Клеопатры.

Глава XIV
Рассказ Квириния

   Сабин удивленно посмотрел на Марка Светония, но тот сохранял полную невозмутимость. Видимо, слова цезаря не явились для него новостью. Тогда трибун тоже решил держать марку и, не издав ни звука, перевел глаза на Квириния. Что ж, послушаем...
   Старик хихикнул.
   — Хорошо звучит, да? Ну, ладно. Тиберий попросил меня рассказать вам все, что мне известно на этот счет. А известно мне немало. Вы скоро поймете, почему. О многих событиях мне поведали их очевидцы, а некоторых я и сам был свидетелем. История эта давняя, поэтому я и начну издалека. Наберитесь терпения. Надеюсь, память меня не подведет.