Страница:
Оглушительный восторженный рев нескольких десятков глоток приветствовал слова вождя. Германцы поверили в победу!
— Хорошо, — одобрительно сказал Херман. — А теперь обсудим, кто сколько и куда поведет людей. Предупреждаю — не должно быть ни малейшей ошибки или небрежности. Цена ей — наша кровь и наши жизни. Итак, слушайте и запоминайте. Ты, Сигифрид...
Подавшись вперед, варвары внимательно ловили каждое слово своего предводителя, которому только что вверили самое дорогое, что у них было, — свободу.
Глава XXVII
Глава XXVIII
— Хорошо, — одобрительно сказал Херман. — А теперь обсудим, кто сколько и куда поведет людей. Предупреждаю — не должно быть ни малейшей ошибки или небрежности. Цена ей — наша кровь и наши жизни. Итак, слушайте и запоминайте. Ты, Сигифрид...
Подавшись вперед, варвары внимательно ловили каждое слово своего предводителя, которому только что вверили самое дорогое, что у них было, — свободу.
Глава XXVII
Высадка
Все указывало на то, что великий план Германика благополучно будет претворен в жизнь.
За все время плавания погода ни разу не испортилась достаточно сильно, чтобы создать для судов трудности в дальнейшем продвижении. Постоянно светило нежаркое ласковое солнце, пролетал над караваном легкий ветерок, лишь иногда незначительно усиливаясь, но это было лишь на руку римлянам — можно было поставить парус.
Дождь прошел всего два раза, да и то не сильный; он лишь освежил расслабившихся от долгого сидения на палубе солдат. И никаких бурь, штормов, ураганов, весьма обычных для этих мест в начале лета. Одним словом, тихо, прохладно, спокойно.
Полевые жрецы — авгуры и гаруспики — проведя свои гадания, в один голос заявили, что чуть ли не все олимпийские Боги в полном составе явно благоволят экспедиции и ее участникам. Блестящая победа уже, можно считать, одержана. Осталось только прийти и взять варваров голыми руками.
Но Германик строго запретил служителям Богов объявлять столь оптимистические предсказания солдатам, боясь, как бы это не расстроило их боевой дух, не посеяло в них легкомысленное отношение к противнику, который, несмотря ни на что, был еще очень и очень силен и опасен. И победу — пусть даже легкую — все равно еще надо добыть.
Как и пристало опытному и предусмотрительному полководцу, Германик был очень осторожен и предпочитал не искушать судьбу — как бы не сглазить ненароком.
Кроме того, он был весьма суеверен, как, впрочем, и все члены цезарской семьи, исключая, может быть, лишь Тиберия. Да и тот после встречи с астрологом Фрасиллом пересмотрел свои взгляды на судьбу и предопределение в жизни людей.
Флотилия римлян и их союзников в установленный срок благополучно завершила плавание по Рену и вышла в широкое устье великой реки.
Тут оказалось, что каналы уже расчищены и полностью подготовлены к судоходству — землекопы потрудились на славу.
Корабли без труда прошли по ним и оказались в районе узких и извилистых проливов, где приняли на борт фризских лоцманов, которые уверенно провели караван в открытое море. Отсюда начинался последний этап долгого, но безопасного водного пути.
Все — командующий, его штаб, солдаты и офицеры — рвались в бой, устав от ожидания. Не растратив попусту свои силы на мучительные пешие марши, армия была готова к любым тяготам. Но тягот как раз, судя по всему, и не предвиделось.
По спокойному Северному морю корабли двинулись на восток вдоль побережья, и вот, через несколько дней, одолев последнюю сотню миль, впередсмотрящие наконец заметили конечную цель плавания — неширокое устье реки Эмис.
Здесь флотилия остановилась и Германик вновь собрал совет, чтобы решить, как действовать дальше.
Особых разногласий во мнениях у штаба не было, и на следующий день началась высадка на берег. Корабли должны были стать на якорь здесь, а затем, в соответствии с изменением ситуации, продвигаться вдоль побережья параллельно курсу армии, как предполагалось, до самого Альбиса. Именно к этой реке намеревался Германик отшвырнуть варваров и, таким образом, вновь поставить под римский контроль территорию, некогда потерянную вследствие разгрома войск Квинтилия Вара.
Лишь несколько широких плоскодонных барж должны были войти в Визургис и подняться немного вверх по течению, до места, где Германик собирался перейти реку. Их предполагалось использовать для наведения понтонных мостов, чтобы солдаты перешли на другой берег, буквально не замочив ног.
Высадка на сушу проходила так же организованно, быстро и слаженно, как перед тем погрузка. Каждый офицер знал свои обязанности, а каждый солдат — свое место. Германик лично наблюдал за всем, не делая даже перерыва, чтобы перекусить.
Ел он тут же, на берегу, и ту же пищу, что и простые легионеры, — хлеб, натертый чесноком, и сушеное мясо или рыбу. Запивал пищу простой солдатской поской.
Видя это, воины громкими криками выражали свою любовь к командующему, уважение к которому лишь возросло. Штабные же офицеры — в основном аристократы, не особенно любившие тяготы походной жизни, вынуждены были следовать примеру своего полководца.
Впрочем, сейчас и они готовы были пожертвовать удобствами ради общей победы, и в них взыграл всепоглощающий несокрушимый боевой дух римлян — правителей мира.
Не прошло и пяти дней, как все уже было готово: армия стояла на берегу в полном боевом строю, а моряки на судах ждали лишь приказа, чтобы приступить к выполнению своей части задания.
Германик — в полном вооружении, в позолоченном нагруднике, высоком шлеме со страусовыми перьями, красном плаще, с мечом у пояса — поднялся на импровизированный трибунал и произнес речь, которой, затаив дыхание, внимали все собравшиеся.
Речи, произносимые римскими полководцами перед битвами, служили отдельной темой для исследований риторов и литераторов, ибо являлись весьма специфическим разделом науки красноречия, так высоко ценившейся во всем эллинистическом и романизированном мире.
История сохранила для потомков суровые сдержанные выступления Камилла, тщательно выстроенные по всем законам риторики речи Сципиона и Клавдия, простые и краткие — Гая Мария, страстные, пламенные — Луция Суллы, вычурные, витиеватые — Гнея Помпея, шутливые и фривольные — Гая Юлия Цезаря, проникновенные — Божественного Августа.
Германик нашел свой путь в этом море, он не подражал никому, но взял что-то у всех. И его речи перед битвой остались одними из лучших, произнесенных когда-либо перед легионами в преддверии решающего сражения с врагом.
— Привет вам, соратники! — громко крикнул он. -Благодарю вас, вы успешно завершили первый этап нашей экспедиции. Теперь остался второй и самый важный.
Вы знаете, с кем вам предстоит сражаться, — с варварами, с германцами. Многие из вас уже встречались с ними, и я лишь напомню о том, с кем нам предстоит иметь дело.
Хорошие ли германцы солдаты? Отвечу — нет и еще раз нет. Да, они не лишены храбрости и, нападая толпой, бьются отчаянно. Да, они обладают известной хитростью и коварством, а потому не стоит в борьбе с ними забывать о предосторожности и слишком легкомысленно к ним относиться — они сразу же воспользуются этим.
Но повторю еще раз — как солдаты, германцы ни в какое сравнение не идут с вами, римскими легионерами.
Они не знают, что такое дисциплина и в бою руководствуются не приказами своих командиров, а желанием выказать личную доблесть. Это приводит к тому, что после первого же серьезного столкновения варвары быстро теряют энтузиазм.
Они хвастливы, самоуверенны, напыщенны, но стоит только дать им отпор, как тут же они теряются и готовы бежать куда глаза глядят.
Они не знают, что такое тактика, действуют, исходя из своих собственных соображений. Каждое племя бьется отдельно, не думая об общей победе, а желая лишь превзойти земляков смелостью и жестокостью.
Нет и еще раз нет — германцы никогда не были и не будут достойным противником для вас, квириты, и ваших союзников, которых мы научили искусству войны.
Да, война это искусство и его надо постигать не менее старательно, чем живопись, театр, литературу. Помните, что ответил великий мой предок Гай Юлий Цезарь греческому мудрецу, который упрекнул его в том, что римляне не создали своего искусства, все заимствовав у других?
— А разве война — не искусство? А разве мир — не искусство? А разве закон — не искусство? И разве мы не создали всего этого?
И он был тысячу раз прав!
Армия в едином порыве восторженно завопила, размахивая копьями и колотя мечами по щитам. Германик с улыбкой подождал, пока восстановится тишина, и продолжал:
— Так вот, германцы не постигли эту науку. Когда счастье на их стороне, они становятся не в меру дерзкими и хвастливыми. Но стоит только преподать им урок, как они тут же превращаются в самых больших трусов и паникеров на свете.
Скажу вам так: никогда не верь германцу и не поворачивайся к нему спиной, но никогда не пугайся его, став с ним лицом к лицу!
И последнее: в бою смело напирайте на них, не обращая внимания на копья, которыми они так гордятся. Стремитесь завязать рукопашную и рубите их по лицам. Этого они не любят.
Вот и все, соотечественники. Я верю в победу и знаю, что вы в нее тоже верите. Так вперед, воины, сразимся с врагом и поставим его на колени. Да помогут нам Боги!
Оглушительным криком армия приветствовала речь своего любимого полководца. Шум еще долго не стихал.
Германик сбежал со ступенек трибунала и подозвал к себе штаб и легатов, а также командиров союзных когорт.
— Сделаем так, — сказал он. — В авангарде пойдет Четырнадцатый легион, я обещал это Авлу Плавтию и знаю, как он рвется в бой. Основную колонну возглавит Двадцать второй под командой Гая Силия, за ним пойдут остальные в обговоренном нами порядке. В арьергарде — Пятый с Луцием Апронием. Союзные когорты составят наше боковое охранение.
Он немного подумал и повернулся к Гнею Домицию Агенобарбу, который, как и все остальные, внимательно слушал своего командующего.
— Гней, выдели пару тысяч своих галлов и батавов для авангарда. Конницу и пехоту. Это не помешает.
— Слушаюсь, командир, — кивнул Агенобарб.
— Ну, все, — Германик оглядел столпившихся вокруг него офицеров. — С утра выступаем. Помоги нам, Юпитер Статор.
— Помоги нам! — хором откликнулись собравшиеся и быстро двинулись к своим подразделениям, чтобы отдать последние приказы и проверить последние детали перед выступлением.
Он думал о том, удалось ли Каллону выполнить возложенную на него миссию, а также о своей шкуре, которая, в случае неудачи их плана, подверглась бы серьезной опасности.
И все-таки Гней Домиций надеялся на лучшее. А что ему еще оставалось делать?
Отдохнув немного и выпив кубок вина, он собрался было выйти из палатки, чтобы отдать приказы, но тут ординарец доложил, что к нему просится офицер галльской когорты.
Домиций поморщился. Он понял, кто это. Наверняка, опять настырный Гортерикс, которому никак не давала покоя таинственная смерть его земляка Риновиста.
Еще перед посадкой на корабли галл подходил к нему и спрашивал, как обстоят дела с расследованием. Агенобарб тогда резко ответил, что и у него, и у командующего сейчас других забот хватает. Вот если бы Гортерикс привел к нему человека, которого видел тогда в лесу его родственник, то другое дело...
Галл только развел руками. Ни он, ни его свояк так и не смогли отыскать в лагере того мужчину.
Да оно и понятно — Каллон в то время уже должен был подплывать к устью Рена.
— В этом случае, — ответил Домиций, — следует отложить разбирательство до возвращения из похода. Ведь сейчас самое главное — разгромить варваров, а потом уже можно посвятить внимание прочим проблемам.
Гортерикс удалился не солоно хлебавши, но Агенобарб по-прежнему не чувствовал себя в достаточной безопасности.
Тем более, что на корабле, во время плавания, офицер снова подошел к нему и сообщил, что намерен все же доложить о своих подозрениях главнокомандующему.
Домиций было перепугался, но так счастливо сложилось, что галлу не представилось такой возможности до самой высадки на берег. И вот теперь тот снова пришел, чтобы опять надоедать своими проблемами.
Впрочем, это была также проблема и самого Гнея Домиция, а потому он скрепя сердце распорядился пропустить к нему надоедливого подчиненного, которого с удовольствием приказал бы отстегать плетями за упрямство и назойливость.
Ординарец вышел, и вскоре в палатку ступил Гортерикс. Галл был бледен, но настроен весьма решительно. Он отсалютовал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Домиций нетерпеливо махнул рукой.
— Знаю, знаю, — пробурчал он. — Я же тебе объяснял. Не до того сейчас. Командующий просто не примет тебя, а я ничего не могу сделать, пока ты не представишь мне человека, которого подозреваешь в убийстве. Или ты уже нашел его?
— Нет, командир, — ответил галл. — Но кое-что о нем узнал.
Домиций насторожился.
— Что именно?
— Один из солдат рассказал мне, что когда он нес караул на берегу Рена, какой-то человек отплыл в лодке вниз по течению. И, по описанию, он был очень похож на того, которого мы... — он сделал паузу, — которого я ищу.
— Что за глупости? — фыркнул Агенобарб. — Что это за призрак такой? Как он мог покинуть лагерь без особого разрешения?
— У него было особое разрешение, — глядя прямо в глаза римлянину, произнес Гортерикс. — Разрешение, подписанное тобой.
— Мной? — изумился Домиций. — Да ты в своем уме? Ты что, хочешь и меня впутать в эту историю?
Галл молча пожал плечами.
— Сейчас я был в штабе, — глухо сказал он, — но Германик ответил, что не может меня принять и сделает это после завершения похода.
— Ага, — оживился Домиций. — А что я тебе говорил?
— Послушай теперь, что я скажу, — твердо произнес галл. — Я не верю тебе и больше не поверю, что бы ты не обещал. После кампании я снова пойду на прием к командующему... если Боги сохранят мне жизнь.
— Вот именно, если сохранят, — со злостью бросил Домиций. — Что ж, твое право. Я понятия не имею, что ты от меня хочешь, и сам доложу Германику о твоих бреднях сумасшедшего. Но — после похода.
— Мой свояк... — начал Гортерикс.
— Да плевать мне на твоего свояка! — взорвался Домиций. — Все, вопрос исчерпан, и больше не смей надоедать мне. Иди и передай офицерам мой приказ построить когорты. У нас есть задание командующего.
— Слушаюсь, — ответил галл.
Он повернулся и вышел.
Домиций еще несколько минут просидел в палатке, собираясь с мыслями и глотая вино. Потом встал, одел шлем и откинул полог.
Когорты союзников, которыми он командовал, уже были построены. Галлы и ботавы застыли ровными рядами, поблескивая оружием и доспехами в лучах заходящего солнца. Развевались флажки отдельных подразделений, негромко ржали лошади под седлом конных лучников.
Агенобарб вышел из палатки и взмахом руки привлек к себе внимание солдат.
— Слушайте меня! — крикнул он. — Достойный Германик приказал отправить часть нашего отряда вместе с авангардом, с Четырнадцатым легионом Авла Плавтия. Это очень почетное задание — первыми столкнуться с варварами и первыми нанести удар.
Поэтому я могу отрядить для этой цели только самых достойных. Все вы знаете, кто из вас самый достойный.
Домиций тяжелым взглядом обвел ряды солдат.
— Итак, мой приказ. С авангардом пойдут: первый, второй и четвертый эскадроны под общей командой Виндоникса; вторая когорта батавов под началом Перения и первая с пятой когорты галльской пехоты, командир — Гортерикс. Все ясно?
— Так точно! — дружно ответило войско.
— Разойдись, — приказал Агенобарб. — Авангарду быть готовым к рассвету.
И он тяжелым шагом двинулся через лагерь к своей палатке. Рядом с ним вдруг появился командир пятой пехотной когорты Дуровир. На лице галла читалось явное недовольство.
— Что, офицер? — сочувственно спросил его Домиций. — Расстроен? Да, мне понятны твои чувства. Ведь ты считаешь, что ничем не хуже Гортерикса, а теперь тебя поставили под его начало, правильно?
— Да, господин, — хмуро ответил Дуровир. — Почему ты так поступил? Разве я не служил верой и правдой?
Агенобарб покровительственно обнял его за плечо.
— Служил, — шепотом ответил он. — Я и сейчас считаю, что лучший — ты. Но вот перед построением Гортерикс буквально ворвался в мою палатку и с пеной у рта требовал его назначить командиром. Кричал, что у него есть влиятельные покровители в штабе... В общем, я вынужден был согласиться. Но как он мне надоел, этот наглец.
— Мне тоже, — скрипнул зубами Дуровир.
Домиций пристально посмотрел ему в глаза.
— Я понимаю, — еще раз сказал он. — Но что поделаешь? Вот если бы, скажем, Гортерикс погиб в бою, то тогда у тебя точно не осталось бы конкурентов и ты возглавил бы передовую когорту.
Дуровир с усилием проглотил комок, застрявший в горле, и ничего не ответил.
Но Агенобарб видел, что галл понял смысл его слов.
— Ладно, иди, — сказал он. — Вам выступать на рассвете. Желаю тебе удачи. Тебе, а не Гортериксу.
— Слушаюсь, командир, — вытянулся в струнку Дуровир и браво отсалютовал.
Домиций двинулся в свою палатку, усмехаясь на ходу и качая своей огненно-рыжей головой.
«Что ж, — подумал он, — Каллон — это хорошо, но и со своей стороны подстраховаться не помешает».
За все время плавания погода ни разу не испортилась достаточно сильно, чтобы создать для судов трудности в дальнейшем продвижении. Постоянно светило нежаркое ласковое солнце, пролетал над караваном легкий ветерок, лишь иногда незначительно усиливаясь, но это было лишь на руку римлянам — можно было поставить парус.
Дождь прошел всего два раза, да и то не сильный; он лишь освежил расслабившихся от долгого сидения на палубе солдат. И никаких бурь, штормов, ураганов, весьма обычных для этих мест в начале лета. Одним словом, тихо, прохладно, спокойно.
Полевые жрецы — авгуры и гаруспики — проведя свои гадания, в один голос заявили, что чуть ли не все олимпийские Боги в полном составе явно благоволят экспедиции и ее участникам. Блестящая победа уже, можно считать, одержана. Осталось только прийти и взять варваров голыми руками.
Но Германик строго запретил служителям Богов объявлять столь оптимистические предсказания солдатам, боясь, как бы это не расстроило их боевой дух, не посеяло в них легкомысленное отношение к противнику, который, несмотря ни на что, был еще очень и очень силен и опасен. И победу — пусть даже легкую — все равно еще надо добыть.
Как и пристало опытному и предусмотрительному полководцу, Германик был очень осторожен и предпочитал не искушать судьбу — как бы не сглазить ненароком.
Кроме того, он был весьма суеверен, как, впрочем, и все члены цезарской семьи, исключая, может быть, лишь Тиберия. Да и тот после встречи с астрологом Фрасиллом пересмотрел свои взгляды на судьбу и предопределение в жизни людей.
Флотилия римлян и их союзников в установленный срок благополучно завершила плавание по Рену и вышла в широкое устье великой реки.
Тут оказалось, что каналы уже расчищены и полностью подготовлены к судоходству — землекопы потрудились на славу.
Корабли без труда прошли по ним и оказались в районе узких и извилистых проливов, где приняли на борт фризских лоцманов, которые уверенно провели караван в открытое море. Отсюда начинался последний этап долгого, но безопасного водного пути.
Все — командующий, его штаб, солдаты и офицеры — рвались в бой, устав от ожидания. Не растратив попусту свои силы на мучительные пешие марши, армия была готова к любым тяготам. Но тягот как раз, судя по всему, и не предвиделось.
По спокойному Северному морю корабли двинулись на восток вдоль побережья, и вот, через несколько дней, одолев последнюю сотню миль, впередсмотрящие наконец заметили конечную цель плавания — неширокое устье реки Эмис.
Здесь флотилия остановилась и Германик вновь собрал совет, чтобы решить, как действовать дальше.
Особых разногласий во мнениях у штаба не было, и на следующий день началась высадка на берег. Корабли должны были стать на якорь здесь, а затем, в соответствии с изменением ситуации, продвигаться вдоль побережья параллельно курсу армии, как предполагалось, до самого Альбиса. Именно к этой реке намеревался Германик отшвырнуть варваров и, таким образом, вновь поставить под римский контроль территорию, некогда потерянную вследствие разгрома войск Квинтилия Вара.
Лишь несколько широких плоскодонных барж должны были войти в Визургис и подняться немного вверх по течению, до места, где Германик собирался перейти реку. Их предполагалось использовать для наведения понтонных мостов, чтобы солдаты перешли на другой берег, буквально не замочив ног.
Высадка на сушу проходила так же организованно, быстро и слаженно, как перед тем погрузка. Каждый офицер знал свои обязанности, а каждый солдат — свое место. Германик лично наблюдал за всем, не делая даже перерыва, чтобы перекусить.
Ел он тут же, на берегу, и ту же пищу, что и простые легионеры, — хлеб, натертый чесноком, и сушеное мясо или рыбу. Запивал пищу простой солдатской поской.
Видя это, воины громкими криками выражали свою любовь к командующему, уважение к которому лишь возросло. Штабные же офицеры — в основном аристократы, не особенно любившие тяготы походной жизни, вынуждены были следовать примеру своего полководца.
Впрочем, сейчас и они готовы были пожертвовать удобствами ради общей победы, и в них взыграл всепоглощающий несокрушимый боевой дух римлян — правителей мира.
Не прошло и пяти дней, как все уже было готово: армия стояла на берегу в полном боевом строю, а моряки на судах ждали лишь приказа, чтобы приступить к выполнению своей части задания.
Германик — в полном вооружении, в позолоченном нагруднике, высоком шлеме со страусовыми перьями, красном плаще, с мечом у пояса — поднялся на импровизированный трибунал и произнес речь, которой, затаив дыхание, внимали все собравшиеся.
Речи, произносимые римскими полководцами перед битвами, служили отдельной темой для исследований риторов и литераторов, ибо являлись весьма специфическим разделом науки красноречия, так высоко ценившейся во всем эллинистическом и романизированном мире.
История сохранила для потомков суровые сдержанные выступления Камилла, тщательно выстроенные по всем законам риторики речи Сципиона и Клавдия, простые и краткие — Гая Мария, страстные, пламенные — Луция Суллы, вычурные, витиеватые — Гнея Помпея, шутливые и фривольные — Гая Юлия Цезаря, проникновенные — Божественного Августа.
Германик нашел свой путь в этом море, он не подражал никому, но взял что-то у всех. И его речи перед битвой остались одними из лучших, произнесенных когда-либо перед легионами в преддверии решающего сражения с врагом.
— Привет вам, соратники! — громко крикнул он. -Благодарю вас, вы успешно завершили первый этап нашей экспедиции. Теперь остался второй и самый важный.
Вы знаете, с кем вам предстоит сражаться, — с варварами, с германцами. Многие из вас уже встречались с ними, и я лишь напомню о том, с кем нам предстоит иметь дело.
Хорошие ли германцы солдаты? Отвечу — нет и еще раз нет. Да, они не лишены храбрости и, нападая толпой, бьются отчаянно. Да, они обладают известной хитростью и коварством, а потому не стоит в борьбе с ними забывать о предосторожности и слишком легкомысленно к ним относиться — они сразу же воспользуются этим.
Но повторю еще раз — как солдаты, германцы ни в какое сравнение не идут с вами, римскими легионерами.
Они не знают, что такое дисциплина и в бою руководствуются не приказами своих командиров, а желанием выказать личную доблесть. Это приводит к тому, что после первого же серьезного столкновения варвары быстро теряют энтузиазм.
Они хвастливы, самоуверенны, напыщенны, но стоит только дать им отпор, как тут же они теряются и готовы бежать куда глаза глядят.
Они не знают, что такое тактика, действуют, исходя из своих собственных соображений. Каждое племя бьется отдельно, не думая об общей победе, а желая лишь превзойти земляков смелостью и жестокостью.
Нет и еще раз нет — германцы никогда не были и не будут достойным противником для вас, квириты, и ваших союзников, которых мы научили искусству войны.
Да, война это искусство и его надо постигать не менее старательно, чем живопись, театр, литературу. Помните, что ответил великий мой предок Гай Юлий Цезарь греческому мудрецу, который упрекнул его в том, что римляне не создали своего искусства, все заимствовав у других?
— А разве война — не искусство? А разве мир — не искусство? А разве закон — не искусство? И разве мы не создали всего этого?
И он был тысячу раз прав!
Армия в едином порыве восторженно завопила, размахивая копьями и колотя мечами по щитам. Германик с улыбкой подождал, пока восстановится тишина, и продолжал:
— Так вот, германцы не постигли эту науку. Когда счастье на их стороне, они становятся не в меру дерзкими и хвастливыми. Но стоит только преподать им урок, как они тут же превращаются в самых больших трусов и паникеров на свете.
Скажу вам так: никогда не верь германцу и не поворачивайся к нему спиной, но никогда не пугайся его, став с ним лицом к лицу!
И последнее: в бою смело напирайте на них, не обращая внимания на копья, которыми они так гордятся. Стремитесь завязать рукопашную и рубите их по лицам. Этого они не любят.
Вот и все, соотечественники. Я верю в победу и знаю, что вы в нее тоже верите. Так вперед, воины, сразимся с врагом и поставим его на колени. Да помогут нам Боги!
Оглушительным криком армия приветствовала речь своего любимого полководца. Шум еще долго не стихал.
Германик сбежал со ступенек трибунала и подозвал к себе штаб и легатов, а также командиров союзных когорт.
— Сделаем так, — сказал он. — В авангарде пойдет Четырнадцатый легион, я обещал это Авлу Плавтию и знаю, как он рвется в бой. Основную колонну возглавит Двадцать второй под командой Гая Силия, за ним пойдут остальные в обговоренном нами порядке. В арьергарде — Пятый с Луцием Апронием. Союзные когорты составят наше боковое охранение.
Он немного подумал и повернулся к Гнею Домицию Агенобарбу, который, как и все остальные, внимательно слушал своего командующего.
— Гней, выдели пару тысяч своих галлов и батавов для авангарда. Конницу и пехоту. Это не помешает.
— Слушаюсь, командир, — кивнул Агенобарб.
— Ну, все, — Германик оглядел столпившихся вокруг него офицеров. — С утра выступаем. Помоги нам, Юпитер Статор.
— Помоги нам! — хором откликнулись собравшиеся и быстро двинулись к своим подразделениям, чтобы отдать последние приказы и проверить последние детали перед выступлением.
* * *
Вернувшись в расположение союзных когорт, которыми он командовал, Домиций Агенобарб скрылся в своей палатке и минут десять не выходил оттуда, размышляя.Он думал о том, удалось ли Каллону выполнить возложенную на него миссию, а также о своей шкуре, которая, в случае неудачи их плана, подверглась бы серьезной опасности.
И все-таки Гней Домиций надеялся на лучшее. А что ему еще оставалось делать?
Отдохнув немного и выпив кубок вина, он собрался было выйти из палатки, чтобы отдать приказы, но тут ординарец доложил, что к нему просится офицер галльской когорты.
Домиций поморщился. Он понял, кто это. Наверняка, опять настырный Гортерикс, которому никак не давала покоя таинственная смерть его земляка Риновиста.
Еще перед посадкой на корабли галл подходил к нему и спрашивал, как обстоят дела с расследованием. Агенобарб тогда резко ответил, что и у него, и у командующего сейчас других забот хватает. Вот если бы Гортерикс привел к нему человека, которого видел тогда в лесу его родственник, то другое дело...
Галл только развел руками. Ни он, ни его свояк так и не смогли отыскать в лагере того мужчину.
Да оно и понятно — Каллон в то время уже должен был подплывать к устью Рена.
— В этом случае, — ответил Домиций, — следует отложить разбирательство до возвращения из похода. Ведь сейчас самое главное — разгромить варваров, а потом уже можно посвятить внимание прочим проблемам.
Гортерикс удалился не солоно хлебавши, но Агенобарб по-прежнему не чувствовал себя в достаточной безопасности.
Тем более, что на корабле, во время плавания, офицер снова подошел к нему и сообщил, что намерен все же доложить о своих подозрениях главнокомандующему.
Домиций было перепугался, но так счастливо сложилось, что галлу не представилось такой возможности до самой высадки на берег. И вот теперь тот снова пришел, чтобы опять надоедать своими проблемами.
Впрочем, это была также проблема и самого Гнея Домиция, а потому он скрепя сердце распорядился пропустить к нему надоедливого подчиненного, которого с удовольствием приказал бы отстегать плетями за упрямство и назойливость.
Ординарец вышел, и вскоре в палатку ступил Гортерикс. Галл был бледен, но настроен весьма решительно. Он отсалютовал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Домиций нетерпеливо махнул рукой.
— Знаю, знаю, — пробурчал он. — Я же тебе объяснял. Не до того сейчас. Командующий просто не примет тебя, а я ничего не могу сделать, пока ты не представишь мне человека, которого подозреваешь в убийстве. Или ты уже нашел его?
— Нет, командир, — ответил галл. — Но кое-что о нем узнал.
Домиций насторожился.
— Что именно?
— Один из солдат рассказал мне, что когда он нес караул на берегу Рена, какой-то человек отплыл в лодке вниз по течению. И, по описанию, он был очень похож на того, которого мы... — он сделал паузу, — которого я ищу.
— Что за глупости? — фыркнул Агенобарб. — Что это за призрак такой? Как он мог покинуть лагерь без особого разрешения?
— У него было особое разрешение, — глядя прямо в глаза римлянину, произнес Гортерикс. — Разрешение, подписанное тобой.
— Мной? — изумился Домиций. — Да ты в своем уме? Ты что, хочешь и меня впутать в эту историю?
Галл молча пожал плечами.
— Сейчас я был в штабе, — глухо сказал он, — но Германик ответил, что не может меня принять и сделает это после завершения похода.
— Ага, — оживился Домиций. — А что я тебе говорил?
— Послушай теперь, что я скажу, — твердо произнес галл. — Я не верю тебе и больше не поверю, что бы ты не обещал. После кампании я снова пойду на прием к командующему... если Боги сохранят мне жизнь.
— Вот именно, если сохранят, — со злостью бросил Домиций. — Что ж, твое право. Я понятия не имею, что ты от меня хочешь, и сам доложу Германику о твоих бреднях сумасшедшего. Но — после похода.
— Мой свояк... — начал Гортерикс.
— Да плевать мне на твоего свояка! — взорвался Домиций. — Все, вопрос исчерпан, и больше не смей надоедать мне. Иди и передай офицерам мой приказ построить когорты. У нас есть задание командующего.
— Слушаюсь, — ответил галл.
Он повернулся и вышел.
Домиций еще несколько минут просидел в палатке, собираясь с мыслями и глотая вино. Потом встал, одел шлем и откинул полог.
Когорты союзников, которыми он командовал, уже были построены. Галлы и ботавы застыли ровными рядами, поблескивая оружием и доспехами в лучах заходящего солнца. Развевались флажки отдельных подразделений, негромко ржали лошади под седлом конных лучников.
Агенобарб вышел из палатки и взмахом руки привлек к себе внимание солдат.
— Слушайте меня! — крикнул он. — Достойный Германик приказал отправить часть нашего отряда вместе с авангардом, с Четырнадцатым легионом Авла Плавтия. Это очень почетное задание — первыми столкнуться с варварами и первыми нанести удар.
Поэтому я могу отрядить для этой цели только самых достойных. Все вы знаете, кто из вас самый достойный.
Домиций тяжелым взглядом обвел ряды солдат.
— Итак, мой приказ. С авангардом пойдут: первый, второй и четвертый эскадроны под общей командой Виндоникса; вторая когорта батавов под началом Перения и первая с пятой когорты галльской пехоты, командир — Гортерикс. Все ясно?
— Так точно! — дружно ответило войско.
— Разойдись, — приказал Агенобарб. — Авангарду быть готовым к рассвету.
И он тяжелым шагом двинулся через лагерь к своей палатке. Рядом с ним вдруг появился командир пятой пехотной когорты Дуровир. На лице галла читалось явное недовольство.
— Что, офицер? — сочувственно спросил его Домиций. — Расстроен? Да, мне понятны твои чувства. Ведь ты считаешь, что ничем не хуже Гортерикса, а теперь тебя поставили под его начало, правильно?
— Да, господин, — хмуро ответил Дуровир. — Почему ты так поступил? Разве я не служил верой и правдой?
Агенобарб покровительственно обнял его за плечо.
— Служил, — шепотом ответил он. — Я и сейчас считаю, что лучший — ты. Но вот перед построением Гортерикс буквально ворвался в мою палатку и с пеной у рта требовал его назначить командиром. Кричал, что у него есть влиятельные покровители в штабе... В общем, я вынужден был согласиться. Но как он мне надоел, этот наглец.
— Мне тоже, — скрипнул зубами Дуровир.
Домиций пристально посмотрел ему в глаза.
— Я понимаю, — еще раз сказал он. — Но что поделаешь? Вот если бы, скажем, Гортерикс погиб в бою, то тогда у тебя точно не осталось бы конкурентов и ты возглавил бы передовую когорту.
Дуровир с усилием проглотил комок, застрявший в горле, и ничего не ответил.
Но Агенобарб видел, что галл понял смысл его слов.
— Ладно, иди, — сказал он. — Вам выступать на рассвете. Желаю тебе удачи. Тебе, а не Гортериксу.
— Слушаюсь, командир, — вытянулся в струнку Дуровир и браво отсалютовал.
Домиций двинулся в свою палатку, усмехаясь на ходу и качая своей огненно-рыжей головой.
«Что ж, — подумал он, — Каллон — это хорошо, но и со своей стороны подстраховаться не помешает».
Глава XXVIII
В ожидании
Германцы пока держали свое слово и во всем подчинялись приказам верховного вождя, Хермана, они, буквально стиснув зубы, смиряли свою гордыню и буйство.
В течение нескольких дней армия варваров продиралась сквозь леса и болота к месту назначения — окраине Тевтобургского леса между Эмисом и Визургисом.
Воины шли, гневно сверкая глазами и ругаясь про себя, но ослушаться не посмел никто — дисциплина в армии Союза племен была на довольно высоком уровне.
И это весьма радовало предводителей, не без основания опасавшихся случаев неповиновения и других эксцессов. Но самым довольным был, конечно, Херман.
Наконец-то близка к осуществлению его мечта — он ведет за собой не своевольную толпу, а настоящее войско, способное дать бой ненавистным римлянам и одержать победу.
В поход отправились сто двадцать тысяч германцев — свирепых, жестоких, отчаянных, жаждущих вражеской крови и богатой добычи, готовых на все.
Не прекращая форсированного марша даже ночами, они все шли и шли, пока, наконец, не добрались до места, которое выбрал Херман, чтобы встретить здесь ничего не подозревающую армию Германика и уничтожить ее раз и навсегда.
Позиция была действительно неплохая — не зря Херман всегда был одним из самых старательных слушателей на лекциях по тактике, которые читали опытные офицеры и в Риме, и в ставке Квинтилия Вара. Он многое запомнил и усвоил тогда, да и смекалкой, и стратегическим мышлением Боги его не обидели. Вся беда этого талантливого военачальника заключалась в том, что его воины выучкой и организацией не соответствовали замыслам своего вождя, именно в этом заключались причины неудач Хермана в его многочисленных столкновениях с римлянами.
Но сейчас все должно быть по-другому, сейчас возле Тевтобургского леса встретятся два равных противника и все решит гений полководцев и храбрость их солдат. Ну, и конечно, численность армий.
В храбрости своих людей Херман не сомневался, а что до численности, то тут германцы в два с половиной раза превосходили противника. Весьма солидное преимущество.
Место предстоящего боя верховный вождь Союза племен выбирал очень старательно и, наконец, нашел подходящее.
Это была клинообразная долина между чередой невысоких, но с крутыми склонами холмов и густым лесом. Ни холмы, ни деревья не позволили бы римлянам развернуть боевой строй, а именно это и требовалось Херману. Лобового удара легионов он страшился больше всего, так как знал — ни одна армия в мире не смогла бы его выдержать.
Силы германцев разместились в узком конце долины; за спиной их тоже был дубовый лес, а слева, чуть в отдалении — неширокая, но бурная и глубокая река.
Идеальная позиция для предпочитающих нападать из засады варваров, но губительная для привыкших к простору римлян. Куда ни поверни — везде естественные препятствия. Сам Ганнибал не нашел бы лучшего места. Херман имел все основания быть довольным собой.
Все свое войско вождь поделил на три части. В первую были включены отряды хаттов под командой Ульфганга, горевшего желанием отомстить за свой недавний позор, и ополчения более мелких племен.
Вторую возглавлял сам Херман, и состояла она преимущественно из его соплеменников-херусков, самых многочисленных из германцев. Это была основная ударная сила.
И, наконец, в третью вошли дружины воинственных хауков, старых, опытных бойцов. Они должны были нанести завершающий, смертельный удар по армии Германика.
План Хермана был такой: первая колонна атакует передовые части римлян и завяжет бой. Затем, в определенный момент, сделает вид, что отступает и заманит торжествующего победу противника в такое место, где тот не сможет сформировать строй.
Тогда на врага обрушится второй отряд — из засады, с фланга, из густого леса. Он должен будет смять боевые порядки римлян и отбросить их к холмам.
А оттуда, в решающий момент, нанесет разящий удар третья часть германского войска, глубоко вклинившись в ряды противника; в то же время и первая колонна снова пойдет в атаку, в лоб.
А когда зажатые в клещи римляне в панике побегут, бросая оружие, немногочисленная, но маневренная и подвижная германская конница довершит разгром.
И тогда позорное поражение Квинтилия Вара покажется гордым квиритам невинной потасовкой по сравнению с тем, что они испытают под натиском храбрых воинов Союза племен.
С утра и до ночи верховный вождь на своем гнедом коне, в полном вооружении, дабы поднять боевой дух воинов, объезжал свою армию, лично следил за тем, как отряды занимают предназначенные для них места, советовал командирам, как правильно вести себя в бою.
Его выслушивали и подчинялись. Германцы умеют держать слово, раз пообещали — значит, потерпят. Но уж потом, после победы над римлянами, они опять станут самым свободным народом на земле.
Херман со своей свитой из самых храбрых юношей древних родов подскакал к расположению первой колонны, где вождь хаттов Ульфганг, потея с непривычки, обучал своих воинов боевому строю. Бородатые германцы хмурились, но послушно выполняли все указания начальника. Чего не сделаешь ради такой нужной победы.
— Как дела, брат? — спросил Херман, сдерживая коня. — Все в порядке? Вы готовы?
— Готовы, — вздохнул хатт. — Почти готовы. Еще день-два и мои рубаки освоят эту премудрость. И тогда уж римлянам не поздоровится, клянусь Манном!
— Отлично, — улыбнулся Херман. — Задачу свою помните?
— Еще бы. Ты столько раз нам ее повторял.
— Не сердись, брат, — снова улыбнулся Херман. — Так надо. Ничего, у врага тоже не грех поучиться. И будет справедливо, если ученики превзойдут учителей.
— Это правильно, — вздохнул Ульфганг, сдвигая шлем на затылок и вытирая ладонью вспотевший лоб.
— Ну, удачи, — кивнул ему верховный вождь и тронул пятками коня. — После боя приглашаю на пир в моем шатре.
Затем он поскакал к своим, херускам, обучением которых руководили Сигифрид и Зигмирт.
— Привет вам, братья! — крикнул Херман. — Готовы ли наши воины? Как у них настроение?
— Готовы, — ответил Сигифрид. — И настроение боевое. Они ждут серьезного дела, это ведь не то, что тайком переплывать Рен и нападать на жалкие деревушки.
Его самолюбие все еще страдало после того, как римляне отделали его во время последнего грабительского налета на левый берег, и Сигифрид жаждал мести и крови.
— А ты, Зигмирт? — обратился верховный вождь к другому военачальнику. — Как твои копейщики? Поняли свою задачу?
— Поняли, — кивнул Зигмирт, щуря свой единственный глаз. — Не волнуйся, брат, все сделаем как надо. Ни один проклятый римлянин не уйдет, уж это я тебе обещаю.
— Отлично, — улыбнулся Херман. — Смотрите же, я сам поведу вас в бой, так что не посрамите своего верховного вождя. Ну, готовьтесь. Уже скоро пробьет час возмездия. Удачи, друзья!
В районе за холмами, где дислоцировался третий отряд, Херман отыскал Зигштоса, предводителя хауков.
— Как дела? — задал он традиционный вопрос. — Надеюсь, твои воины готовы к сражению?
— Хоть сейчас пойдут, — с гордостью ответил Зигштос. — Они, правда, немного поворчали, когда узнали, что предстоит подчиняться дисциплине, но потом поняли, что иначе римлян не одолеть.
Это все старые, закаленные бойцы, ветераны, не в одной переделке побывали. Можешь смело на них рассчитывать.
— Спасибо им и тебе, — с довольным видом ответил Херман. — Ждите, скоро наступит ваш черед. И я верю, что вы сомнете этих наглых римлян одним ударом.
— Не беспокойся, брат, — повторил Зигштос. — Нас учить не нужно — дело свое знаем неплохо.
В заключение Херман проинспектировал конницу. В ней было всего две тысячи воинов, но большего и не требовалось — ведь им предстояло всего лишь догонять и рубить длинными острыми мечами бегущих легионеров, обезумевших от страха и впавших в панику.
Начальник кавалерии — маленький, но с очень широкими плечами херуск Ниэлс, в железном шлеме с устрашающими турьими рогами на нем — с улыбкой указал верховному вождю на своих воинов, уверенно сидевших в седлах и крепко сжимавших копья и мечи.
В течение нескольких дней армия варваров продиралась сквозь леса и болота к месту назначения — окраине Тевтобургского леса между Эмисом и Визургисом.
Воины шли, гневно сверкая глазами и ругаясь про себя, но ослушаться не посмел никто — дисциплина в армии Союза племен была на довольно высоком уровне.
И это весьма радовало предводителей, не без основания опасавшихся случаев неповиновения и других эксцессов. Но самым довольным был, конечно, Херман.
Наконец-то близка к осуществлению его мечта — он ведет за собой не своевольную толпу, а настоящее войско, способное дать бой ненавистным римлянам и одержать победу.
В поход отправились сто двадцать тысяч германцев — свирепых, жестоких, отчаянных, жаждущих вражеской крови и богатой добычи, готовых на все.
Не прекращая форсированного марша даже ночами, они все шли и шли, пока, наконец, не добрались до места, которое выбрал Херман, чтобы встретить здесь ничего не подозревающую армию Германика и уничтожить ее раз и навсегда.
Позиция была действительно неплохая — не зря Херман всегда был одним из самых старательных слушателей на лекциях по тактике, которые читали опытные офицеры и в Риме, и в ставке Квинтилия Вара. Он многое запомнил и усвоил тогда, да и смекалкой, и стратегическим мышлением Боги его не обидели. Вся беда этого талантливого военачальника заключалась в том, что его воины выучкой и организацией не соответствовали замыслам своего вождя, именно в этом заключались причины неудач Хермана в его многочисленных столкновениях с римлянами.
Но сейчас все должно быть по-другому, сейчас возле Тевтобургского леса встретятся два равных противника и все решит гений полководцев и храбрость их солдат. Ну, и конечно, численность армий.
В храбрости своих людей Херман не сомневался, а что до численности, то тут германцы в два с половиной раза превосходили противника. Весьма солидное преимущество.
Место предстоящего боя верховный вождь Союза племен выбирал очень старательно и, наконец, нашел подходящее.
Это была клинообразная долина между чередой невысоких, но с крутыми склонами холмов и густым лесом. Ни холмы, ни деревья не позволили бы римлянам развернуть боевой строй, а именно это и требовалось Херману. Лобового удара легионов он страшился больше всего, так как знал — ни одна армия в мире не смогла бы его выдержать.
Силы германцев разместились в узком конце долины; за спиной их тоже был дубовый лес, а слева, чуть в отдалении — неширокая, но бурная и глубокая река.
Идеальная позиция для предпочитающих нападать из засады варваров, но губительная для привыкших к простору римлян. Куда ни поверни — везде естественные препятствия. Сам Ганнибал не нашел бы лучшего места. Херман имел все основания быть довольным собой.
Все свое войско вождь поделил на три части. В первую были включены отряды хаттов под командой Ульфганга, горевшего желанием отомстить за свой недавний позор, и ополчения более мелких племен.
Вторую возглавлял сам Херман, и состояла она преимущественно из его соплеменников-херусков, самых многочисленных из германцев. Это была основная ударная сила.
И, наконец, в третью вошли дружины воинственных хауков, старых, опытных бойцов. Они должны были нанести завершающий, смертельный удар по армии Германика.
План Хермана был такой: первая колонна атакует передовые части римлян и завяжет бой. Затем, в определенный момент, сделает вид, что отступает и заманит торжествующего победу противника в такое место, где тот не сможет сформировать строй.
Тогда на врага обрушится второй отряд — из засады, с фланга, из густого леса. Он должен будет смять боевые порядки римлян и отбросить их к холмам.
А оттуда, в решающий момент, нанесет разящий удар третья часть германского войска, глубоко вклинившись в ряды противника; в то же время и первая колонна снова пойдет в атаку, в лоб.
А когда зажатые в клещи римляне в панике побегут, бросая оружие, немногочисленная, но маневренная и подвижная германская конница довершит разгром.
И тогда позорное поражение Квинтилия Вара покажется гордым квиритам невинной потасовкой по сравнению с тем, что они испытают под натиском храбрых воинов Союза племен.
* * *
Херман — как и Германик — на сей раз не хотел упустить ни единой мелочи, могущей повлиять на исход предстоящей битвы. Слишком высока была ставка, слишком много он поставил на кон.С утра и до ночи верховный вождь на своем гнедом коне, в полном вооружении, дабы поднять боевой дух воинов, объезжал свою армию, лично следил за тем, как отряды занимают предназначенные для них места, советовал командирам, как правильно вести себя в бою.
Его выслушивали и подчинялись. Германцы умеют держать слово, раз пообещали — значит, потерпят. Но уж потом, после победы над римлянами, они опять станут самым свободным народом на земле.
Херман со своей свитой из самых храбрых юношей древних родов подскакал к расположению первой колонны, где вождь хаттов Ульфганг, потея с непривычки, обучал своих воинов боевому строю. Бородатые германцы хмурились, но послушно выполняли все указания начальника. Чего не сделаешь ради такой нужной победы.
— Как дела, брат? — спросил Херман, сдерживая коня. — Все в порядке? Вы готовы?
— Готовы, — вздохнул хатт. — Почти готовы. Еще день-два и мои рубаки освоят эту премудрость. И тогда уж римлянам не поздоровится, клянусь Манном!
— Отлично, — улыбнулся Херман. — Задачу свою помните?
— Еще бы. Ты столько раз нам ее повторял.
— Не сердись, брат, — снова улыбнулся Херман. — Так надо. Ничего, у врага тоже не грех поучиться. И будет справедливо, если ученики превзойдут учителей.
— Это правильно, — вздохнул Ульфганг, сдвигая шлем на затылок и вытирая ладонью вспотевший лоб.
— Ну, удачи, — кивнул ему верховный вождь и тронул пятками коня. — После боя приглашаю на пир в моем шатре.
Затем он поскакал к своим, херускам, обучением которых руководили Сигифрид и Зигмирт.
— Привет вам, братья! — крикнул Херман. — Готовы ли наши воины? Как у них настроение?
— Готовы, — ответил Сигифрид. — И настроение боевое. Они ждут серьезного дела, это ведь не то, что тайком переплывать Рен и нападать на жалкие деревушки.
Его самолюбие все еще страдало после того, как римляне отделали его во время последнего грабительского налета на левый берег, и Сигифрид жаждал мести и крови.
— А ты, Зигмирт? — обратился верховный вождь к другому военачальнику. — Как твои копейщики? Поняли свою задачу?
— Поняли, — кивнул Зигмирт, щуря свой единственный глаз. — Не волнуйся, брат, все сделаем как надо. Ни один проклятый римлянин не уйдет, уж это я тебе обещаю.
— Отлично, — улыбнулся Херман. — Смотрите же, я сам поведу вас в бой, так что не посрамите своего верховного вождя. Ну, готовьтесь. Уже скоро пробьет час возмездия. Удачи, друзья!
В районе за холмами, где дислоцировался третий отряд, Херман отыскал Зигштоса, предводителя хауков.
— Как дела? — задал он традиционный вопрос. — Надеюсь, твои воины готовы к сражению?
— Хоть сейчас пойдут, — с гордостью ответил Зигштос. — Они, правда, немного поворчали, когда узнали, что предстоит подчиняться дисциплине, но потом поняли, что иначе римлян не одолеть.
Это все старые, закаленные бойцы, ветераны, не в одной переделке побывали. Можешь смело на них рассчитывать.
— Спасибо им и тебе, — с довольным видом ответил Херман. — Ждите, скоро наступит ваш черед. И я верю, что вы сомнете этих наглых римлян одним ударом.
— Не беспокойся, брат, — повторил Зигштос. — Нас учить не нужно — дело свое знаем неплохо.
В заключение Херман проинспектировал конницу. В ней было всего две тысячи воинов, но большего и не требовалось — ведь им предстояло всего лишь догонять и рубить длинными острыми мечами бегущих легионеров, обезумевших от страха и впавших в панику.
Начальник кавалерии — маленький, но с очень широкими плечами херуск Ниэлс, в железном шлеме с устрашающими турьими рогами на нем — с улыбкой указал верховному вождю на своих воинов, уверенно сидевших в седлах и крепко сжимавших копья и мечи.