Флойд уже начал говорить, но, уголком глаза заметив Гракера, быстро заткнулся и отступил еще на фут, позволяя начальнику занять положенное ему место.
   Грудь Марка Гракера вздымалась под черным костюмом, черный галстук качался в такт движениям огромного пуза. Он наконец подошел и встал перед Флойдом Кармоди.
   — Агент Фальконетти, я весь день пытался с вами связаться. Нам нужно попасть на место преступления. — Он говорил тихо и серьезно. Только факты. Гракер был на целых четыре дюйма ниже Доминика, и Доминик видел его макушку, где волосы начали редеть и сквозь них проглядывала белая кожа.
   Доминик бросил взгляд на Лайла Макгрегора с оператором и техниками. Гракер пытался с ним весь день связаться через СМИ, надеясь, что Доминик увидит его выступление в двенадцатичасовом выпуске новостей?
   — Привет, Марк. Давно не виделись.
   Бледное лицо Марка Гракера побагровело, и он поджал тонкие губы. Доминик знал, что Гракер терпеть не может, когда к нему обращаются по имени. Никогда не любил. Доминик подозревал, что даже жена называет Гракера старшим спецагентом, когда они трахаются.
   — Да, давно не виделись, Доминик. Ты знаешь, что я сейчас возглавляю подразделение ФБР в Майами?
   — Да, кто-то мне говорил. Поздравляю. Наверное, ты очень занят.
   — Да. И здесь тоже много дел. ФБР нужно пройти на место преступления, а этот придурок с детским лицом из отдела Майами-Бич не пускает нас внутрь.
   Гракер переступил с ноги на ногу, пытаясь найти место повыше. Ему определенно было неуютно при разнице в росте между ними двумя.
   — М-м-м... Есть проблема. Видишь ли, мы получили ордер на обыск, в котором указано, что на место преступления допускаются только вполне определенные подразделения. Боюсь, Федеральное бюро расследований в нем не указано. И нам не требуется ваша помощь в этом деле.
   Над верхней губой Гракера выступила испарина, пока капелек пота было немного.
   — Ты знаешь, что убийство Сибан подпадает под нашу юрисдикцию. Оно произошло на участке, контролируемом федералами. ФБР возьмет на себя расследование этого дела.
   — Отлично. Занимайтесь. Только Бантлинг был арестован за убийство Прадо. — Доминик произнес фамилию так, как стал бы произносить для дошкольника, изучающего буквы алфавита. — И мы находимся здесь, получив ордер на обыск дома на основе фактов, собранных по убийству Прадо. Если мы обнаружим что-то связанное с убийством Сибан, то я сразу свяжусь с тобой.
   Теперь лицо Гракера стало свекольного цвета. «Где Лайл с телекамерой, когда он действительно нужен?»
   — Значит, ты хочешь, чтобы я получил особое разрешение на обыск для федералов?
   — Боюсь, это необходимо. И ФБР может осматривать дом сколько сочтет нужным — после того как закончим мы.
   — Думаю, мне потребуется связаться с директором Блэком по этому вопросу.
   — Директор Блэк уже в курсе дел и заранее извиняется за любые неудобства, которые сложившееся положение может доставить ФБР. А теперь, господа, простите, мне нужно идти назад.
   Доминик развернулся и пошел к дому, оставив выведенного из себя и разозленного Марка Гракера на лужайке. Двое других сотрудников ФБР опасливо осматривались вокруг, отчаянно пытаясь выглядеть солидно перед телекамерами, которые снова фокусировались на них. Доминик подошел к крыльцу, к молодому полицейскому из отдела Майами-Бич, и тихо произнес:
   — Отличная работа.
   — Ну они и ослы! — пробормотал парень в ответ.
   Затем Доминик повернулся и крикнул:
   — Рад был снова увидеть тебя, Марк! Поздравляю с повышением.
   После этого он вошел в дом.

Глава 24

   Доминик прошел к стеклянным дверям в бассейн, находившийся во внутреннем дворике. За бассейном, в углу дворика, в тени пальм находился причудливый белый с алюминиевыми стеками сарай с небольшим венецианским окном. Здание не выглядело как сарай, скорее как забавный маленький домик с черной крышей, покрытой гонтом. На окне даже имелась черная занавеска, которая была задернута. Доминик нашел Джимми Фултона у входной двери.
   — Как старший спецагент Гракер воспринял новость, что он не нужен?
   — Не очень хорошо. Она ему не пришлась по душе. Я оставил его на лужайке в плохом расположении духа.
   В сознании промелькнул образ раскрасневшегося Марка Гракера, ругающего Стивенса и Кармоди на пути с Лагорк-авеню в машине федералов, и Доминик улыбнулся. За три минуты, которые потребовались ему, чтобы пройти через дом к бассейну, Гракер уже, вероятно, связался по мобильному телефону с региональным директором Блэком и потребовал, чтобы жетон полицейского, принадлежащий Доминику, отобрали и принесли на серебряной тарелочке ему. Конечно, вместе с приглашением поучаствовать в обыске, ведь без ордера он не мог войти в дом. Он не получит ни то ни другое, ко все равно будет страшно кричать.
   — Да, нас ждут неприятности, Джимми, — вздохнул Доминик. — Блэк нас поддержит. Однако он мне сказал, чтобы я не называл Гракера мерзавцем прямо в лицо.
   — Уверен, Блэк предпочтет оставить эту честь себе.
   — Ну и денек выдался. — Доминик провел руками по волосам. — Что в сарае?
   — Ребята снова фотографируют, поэтому давай их пока не беспокоить. Я тебе расскажу, что мы обнаружили. Знаешь ли, этот Бантлинг, похоже, любил делать чучела животных. В сарае у него хранятся чучела сов и других птиц, они свисают с потолка. У чучел есть когти и клювы. Когда я впервые зашел, черт побери, то решил, что они настоящие. Потом надел очки и понял, что это чучела. Ко у него там есть и длинный стол, и каталка типа тех, которые можно увидеть е госпитале. Сарай чистый — никаких отпечатков пальцев, все вытерто.
   Из здания вышли фотографы судебно-медицинской экспертизы.
   — Теперь ваша очередь, агент Фальконетти, — сказал один. — Мы целую пленку отсняли.
   — Отлично. Спасибо. — Джимми кивнул им и повернулся к технику из бюро судебно-медицинской экспертизы, который ждал у двери с черным мешком. — Подожди секундочку, Бобби, прежде чем брать ту кровь на анализ. Я вначале хочу все показать агенту Фальконетти.
   Они зашли в сарай. Над головой висели два совиных чучела, их стеклянные глаза были широко раскрыты, птицы располагались на балках под потолком так, словно летели с них вниз — на невидимых лесках. В середине куполообразного потолка, между двумя совами, висела лампочка в черном металлическом абажуре. Для сарая здание казалось большим, примерно пятнадцать на десять футов, с цементным полом и бетонными стенами. Оно было безупречно чистым, в особенности для сарая в заднем дворе, — ни комка грязи на белом полу. Металлическая каталка стояла у пятнадцатифутовой стены. Прямо над ней по всей длине стены шел ряд белых ящичков из жаростойкого пластика, как бывает на кухне. Рядом с каталкой в углу находилось чучело белой цапли со слегка расправленными крыльями, словно птица собиралась взлететь, длинная тонкая шея и желтый клюв смотрели вверх, черные стеклянные глаза — на металлическую каталку.
   — Взгляни-ка сюда. — Джимбо встал на колени рядом с каталкой. Участок размером с квадратный фут был очерчен белым мелом — за каталкой, у стены, прямо под шкафчиками. На полу выделялись три маленькие капельки буроватой засохшей жидкости. Джимми осветил их фонариком, и они заблестели.
   — Все еще не засохли?
   — Засохли. Но определенно свежие. Судя по расположению и высоте каталки, Бобби сделал вывод, что тело находилось на ней и кровь брызнула оттуда.
   Джимми посветил фонариком на стену, примерно в одном футе от пола.
   Крошечные брызги буроватого цвета, размером с булавочную головку, испачкали белую стену.
   — А вот эти выглядят так, словно попали сюда с пола. И это тоже согласуется с версией, что кровь капала на пол с каталки — а потом отлетела вверх. Мы почти уверены, что это кровь.
   — Да, Джимми, но она человеческая? — спросил Доминик, вспоминая глаза великолепной цапли.
   — Вскоре узнаем. В лаборатории определят очень быстро. Но теперь взгляни сюда, — предложил он, стоя на коленях на цементе. Он указал на еще один участок, отмеченный мелом у самого конца каталки, значительно большего размера — шириной примерно в три фута.
   Доминик рассмотрел его в свете фонарика и заметил коричневые круги и темные полосы.
   — Похоже, кто-то пытался смыть грязь.
   — Да. Определенно. Ребята польют тут люминолом, после того как уйдет судебно-медицинская экспертиза. Может, узнаем, сколько здесь было крови до того, как кто-то попытался навести порядок.
   — Надо очень осторожно снимать колеса с этой каталки. — Доминик нагнулся, чтобы заглянуть под нее, и осветил фонариком черные резиновые колеса и нижнюю часть. — Похоже, он ее через что-то гнал.
   — Да, колеса снимем прямо сейчас.
   — А что там с оружием?
   — Да, я забыл самое интересное. Взгляни сюда.
   Джимми Фултон открыл средний шкафчик из жаростойкого пластика. На нижней полке хранился большой прямоугольный металлический поднос. На нем были аккуратно выложены несколько различных скальпелей и ножниц разного размера.
   — Этому идиоту следовало поберечь наше время и просто во всем признаться. Суд над ним получится веселым. Вот уж повеселимся.
   У Доминика снова зазвонил телефон.
   — Домми, о дорогой Домми, труба опять зовет. — Мэнни пытался пародировать ирландскую песенку с кубинским акцентом. Чтобы позабавиться, Доминик позволил ему еще попеть, перед тем как ответить. Джимми и Бобби скорчили гримасы. Мэнни, наверное, понял, что его слушают и другие, и после еще нескольких строк прекратил петь и рявкнул: — Эй, Дом, ты слушаешь?
   — Да, Медведь. Я на заднем дворе с Джимми Фултоном. Что там происходит у вас наверху? Ты застрял в шкафу?
   — Да. И позволь тебе сказать, что в следующей жизни я хочу быть дизайнером мебели.
   — Торговым агентом, Медведь, — перебил его Эдди Боуман. — Когда повзрослеешь, станешь торговым агентом и будешь заниматься мебелью.
   — Отвали, Боуман. Смотри телевизор, может, там покажут твою мамочку. — Он снова обратил внимание на телефон. — У этого извращенца самая лучшая одежда, черт его побери. Послушай, если его приговорят к смертной казни, как ты думаешь, смогу ли я все это забрать?
   — Да, возможно, если похудеешь на семьдесят пять фунтов и в росте уменьшишься на пять дюймов, Медведь. Больше никаких пирожных.
   Доминик опустился на колени и стал наблюдать за Бобби из бюро судебно-медицинской экспертизы, берущим пробы с бурой субстанции на полу. Тот взял три образца и упаковал в длинные стерильные цилиндрические емкости.
   — Но галстуки-то я могу носить! Жаль терять такую одежду. А как все прошло с федералами? Готов поспорить: чертов maricon Стивенс просто кипел.
   — Не очень хорошо прошло, Медведь. Давай больше не будем об этом. Скажем просто: не очень хорошо.
   — А я практически закончил со шкафом — кстати, он размером с мою спальню. Этот чертов псих очень аккуратен. Слишком аккуратен, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, как у него тут все устроено? Я имею в виду вообще все. У него отдельно висит черный матерчатый мешок, на котором значится «Смокинги», во множественном числе. Затем есть коробка, помеченная «Зимние свитера», и еще одна — «Зимние сапоги». Может, мы не того взяли? Судя по всему, что мы тут нашли, можно сделать вывод, что он педераст. Или сдвинутый извращенец, который ненавидит женщин, поскольку они напоминают ему мать. И это мотив. По крайней мере кое-что объясняет. Еще я нашел его костюмы для Хэллоуина в отдельной коробке. Все опять аккуратно сложено. Наверное, любит наряжаться на подобные праздники, поскольку тут целая куча дерьма: маска больного инопланетянина, маска Бэтмена, голова Франкенштейна, ковбойская шляпа и штаны с кожаными накладками с прорезями — как они там называются?
   — Не важно.
   — И это еще не все. Представь этого придурка на дне рождения у своего ребенка. У него тут даже есть клоунская маска!
   Доминик уставился на пятна на полу. В двух футах от него в углу находились желтые перепончатые лапы чучела белой цапли. Люминол, который в скором времени разбрызгают техники, будет мерцать везде, куда капала кровь. За годы работы следователем по раскрытию убийств Доминику доводилось видеть, как целые помещения, включая пятна на потолке, мерцали в темноте мерзким желтым цветом.
   Как будет выглядеть этот маленький сарайчик в темноте? Какую мрачную картину он скрывает?
   — Просто забери все это с собой, Медведь. Мы пока не знаем, что в этом деле будет важно, а что нет.

Глава 25

   Хотя Си-Джей требовалось прочитать не так уж много, на это ушло около двух часов. Она просмотрела все полицейские отчеты, затем записи врачей из больницы и результаты лабораторных исследований. В какой-то момент ей пришлось прерваться и походить по квартире, снова сварить кофе, свернуть выстиранное белье и вытереть пыль — сделать все, что угодно, только бы облегчить огромный вес воспоминаний, которые жгли ее. Казалось поразительным, что она обычно не в состоянии вспомнить, из чего состоял ее завтрак, но все еще не может забыть каждую секунду, каждый звук, каждый запах, что уловила страшной ночью более десяти лет назад. Читая показания бывшего соседа Марвина Вигфорда, Си-Джей отправилась в ванную, и ее стошнило во второй раз за день. Он рассказывал, что Хлоя обычно одевалась, «провоцируя» проживающих в здании мужчин, и «разгуливала по двору» в одежде, которую «не следовало носить женщине из католического университета». В завершение Марвин объявил «неудивительным, что нечто подобное с ней случилось, поскольку она преднамеренно вызывала у мужчин желание». И снова ее душу стали разрывать приступы вины, с которыми она сражалась много лет, и хотя Си-Джей понимала, что заявления Марвина были бредом полоумного извращенца, она все равно чувствовала себя облитой грязью и посрамленной. Всегда в глубине души она считала себя отчасти виноватой в случившемся, словно сделала что-то, чтобы навлечь на себя эту муку. Много лет она прокручивала в уме миллион дел, которыми могла бы заняться, которые ей следовало сделать по-другому, и тогда ее жизнь могла бы пойти по миллиону других путей. Она обнаружила, что самым трудным в ее лечении было как раз это — научиться не винить себя.
   После посещения ванной она вернулась на балкон и еще какое-то время наблюдала за курсирующими судами, потягивая уже, наверное, десятую чашку кофе за день. Начинался час пик, и улицы заполнялись автомобилями. Несколько раз срабатывал автоответчик, возвращая Си-Джей из прошлого в настоящее, что ей нравилось, и она всем перезванивала. Телефонные разговоры позволили ей временно не думать о полицейских отчетах и показаниях свидетелей, забыть про знакомый страх, от которого она холодела, о панике и чувстве вины, которое опять нарастало. В особенности помог разговор с обеспокоенной Марисол. Си-Джей вывела Люси на прогулку вдоль берега, перед тем как спустившаяся тьма сделает это невозможным.
   Когда Си-Джей вернулась, ей потребовался еще час, чтобы закончить чтение отчетов и собственных показаний, и она опять детально вспомнила 30 июня 1988 года, все, что происходило, пока она оставалась в сознании. Это началось со ссоры с Майклом в машине. Затем Си-Джей перескочила к моменту, когда проснулась с ощущением латекса на губах, тяжести тела насильника на груди и боли, которую испытывала, когда он взобрался на нее, а она пыталась сопротивляться. Наконец все закончилось — она погрузилась в благословенную тьму, и ее последним воспоминанием был холодный нож, рассекавший нежную кожу ее груди. В последние мгновения она увидела, как белые простыни медленно окрашиваются красным. А теперь на своем балконе, в настоящем, она невольно поднесла одну руку к груди, защищая ее, а другую к горлу, чтобы освободиться от страха, который мешал ей дышать.
   Как раз в этот момент зазвонил телефон. Звонивший назвался представителем прокуратуры округа Куинс. Си-Джей смахнула слезы и ответила ровным голосом:
   — Да?
   — Это мисс... — мужчина на другом конце замолчал, очевидно, пытаясь разобрать написанное на клочке бумаги, — Тосо?
   — Это мисс Таунсенд. Слушаю вас.
   — Простите. Моя секретарша неправильно записала фамилию. Выглядит как Тосо. Простите. Это помощник прокурора Боб Шурр из прокуратуры округа Куинс. Отвечаю на ваш звонок. Я как-то могу вам помочь?
   Она с трудом попыталась собраться с мыслями.
   — Да, мистер Шурр. Спасибо, что перезвонили. Мне нужно узнать, что требуется для экстрадиции преступника в штат Нью-Йорк.
   Теперь она говорила строго, по-деловому.
   Последовала долгая пауза.
   — Вы адвокат?
   — О, простите, я не представилась. Я работаю в прокуратуре штата в Майами.
   — В таком случае все в порядке. О ком идет речь и что он совершил в Нью-Йорке?
   — У вас ордера на его арест пока не выписывали. Это нераскрытое преступление, по которому, как нам кажется, мы нашли подозреваемого.
   — Нераскрытое? То есть вы хотите сказать, что не было обвинительного приговора?
   — Нет. Пока нет. Наши правоохранительные органы только недавно выявили возможного подозреваемого в результате допросов и следственных действий. — Си-Джей специально говорила туманно.
   — О! А вы разговаривали с ведущими расследование сотрудниками из Нью-Йорка? Они готовят ордер на выдачу преступника?
   — Пока нет. Думаю, дело перешло в разряд нераскрытых. Мы решили связаться с сотрудниками подразделения, занимающегося такими делами, чтобы обеспечить получение ордера на экстрадицию и узнать, что необходимо по законам штата Нью-Йорк для ареста подозреваемого во Флориде.
   — Ну, вначале необходимо обвинительное заключение. Затем сотрудники в Нью-Йорке должны получить ордер на арест на основании этого заключения, а ваши сотрудники уже по этому ордеру произвести задержание и содержать его в Майами, пока мы готовим документы для экстрадиции. Но не исключено, мы опережаем время. Как давно было совершено преступление?
   Си-Джей сглотнула. Она почувствовала себя некомфортно и вспомнила то, что, как работник прокуратуры, не должна была забывать.
   — М-м-м... Если не ошибаюсь, преступление было совершено более десяти лет назад. Но мне нужно уточнить это у детективов, которые ведут дело.
   Боб Шурр тихо присвистнул:
   — Десять лет? Ого! Если хотите экстрадицию за убийство, то да, все нормально.
   — Нет, не убийство. — У нее повлажнели ладони. Она не хотела знать ответ на следующий вопрос. — А если не убийство?
   — Что он тут у нас натворил? Конечно, предполагая, что это он. Вы не сказали.
   Си-Джей откашлялась и надеялась, что ее голос звучит нормально:
   — Изнасилование. И попытка убийства.
   — Ну, в таком случае, боюсь, вам не повезло. В штате Нью-Йорк срок давности по всем преступлениям составляет пять лет. Конечно, за исключением убийства. Здесь срока давности не существует. Если за первые пять лет после совершения преступления не получено обвинительное заключение, то человека нельзя трогать, потому что время вышло. — Шурр сделал паузу, Си-Джей молчала, и он продолжил: — Мне очень жаль. Такое постоянно случается, в особенности в делах, связанных с сексуальным насилием. Наконец находишь человека по образцам ДНК — и ничего не сделать. Теперь в делах, где имя подозреваемого неизвестно, а время выходит, уже начали выносить обвинения «носителю образца ДНК». Может, так было сделано и в вашем случае? Вы проверяли?
   — Нет. Проверю. Может, так и есть. Я надеюсь, — сказала Си-Джей, хотя точно знала, что в ее случае не нашли никаких улик, по которым можно было бы получить образец ДНК. Пора заканчивать разговор. — Спасибо за помощь. Я перезвоню, если мне потребуется дополнительная информация.
   — Как, вы сказали, ваша фамилия?
   Си-Джей повесила трубку. Этого не может быть. Срок давности. Обязательное ограничение, которое установили какие-то глупые законодатели. Они определили, сколько времени достаточно, чтобы призвать кого-то к суду, — справедливый, по их мнению, отрезок времени, достаточный для того, чтобы жить, с беспокойством думая о прошлых преступлениях, пока за них еще могут вынести обвинительный приговор. А что на самом деле справедливо с точки зрения преступника? И, черт побери, пострадавшего? По мнению законодателей, нужно обеспечить, чтобы права ответчика были соблюдены.
   Важность разговора начала до нее доходить. Бантлинга невозможно осудить за то, что он с ней сделал. Никогда. Никогда.
   Никогда. Он может отправиться на крышу Эмпайр-Стейт-билдинг и кричать о совершенном всему миру, рассказывать все в ярких, отвратительных, мерзких деталях — и его нельзя за это осудить. Прокричав о своем преступлении, он может спуститься на лифте вниз и уйти совершенно свободным человеком, и никто ничего не сможет сделать. Си-Джей следовало помнить о сроке давности, но во Флориде в случае определенных видов сексуального насилия срока давности не существует, и, если честно, вопрос о сроке давности никогда не приходил ей в голову. Си-Джей так зациклилась на том, как арестовать Бантлинга и переправить в штат Нью-Йорк — и как снова встретиться со своими демонами и снова не сойти с ума, — что даже не подумала о вопросе, а можно ли его арестовать? Ей помешали шоры жертвы, и экстрадиция у нее в сознании уже была решенным вопросом.
   Она почувствовала, что ее мир снова разваливается на части и ей требуется этого не допустить. Она должна думать, несмотря на туман и страх, который давил ей на грудь.
   Си-Джей принялась ходить по квартире. Солнце зашло, и тепло быстро уходило. Она вылила из чашки холодный кофе и протянула руку к холодильнику, чтобы вместо него выпить охлажденного шардонне. Она налила себе бокал, сделала большой глоток, снова взялась за телефон и прослушала четыре гудка перед тем, как ответил доктор Чамберс:
   — Да? — Его голос подействовал успокаивающе.
   — Я думала, что застану вас даже в этот час. Как поживаете, доктор Чамберс? Это Си-Джей Таунсенд.
   Она покусывала ноготь большого пальца, прогуливаясь по гостиной в чулках, с бокалом вина в руке, поскольку еще не переоделась.
   — Здравствуйте, Си-Джей. — Судя по голосу, он удивился, услышав ее. — Я заканчивал работу с документами. Вы вовремя меня поймали. Чем могу быть полезен?
   Она наблюдала за проплывающим круизным судном. До нее долетели приглушенные смех и музыка.
   — Кое-что случилось, и, думаю, мне нужно с вами встретиться.

Глава 26

   Грегори Чамберс, услышав Си-Джей, сразу почувствовал, что ей нужна помощь, и стал слушать очень внимательно.
   — Не проблема, Си-Джей. Не проблема. Как насчет завтра?
   — Завтра будет очень хорошо... великолепно. — Она услышала, как доктор переворачивает лист, вероятнее всего ежедневника. — Вы можете подойти к десяти? Я просто кое-что изменю в плане на день.
   Си-Джей с облегчением выдохнула в трубку:
   — Спасибо большое. Да. Завтра отлично.
   Доктор Чамберс откинулся на спинку кресла и нахмурился. Определенно ее голос был поводом для беспокойства. Она казалась расстроенной.
   — Может, вы сейчас хотите со мной поговорить, Си-Джей? — спросил он. — У меня есть время.
   — Нет, нет. Мне нужно собраться с мыслями. Все обдумать. Но завтра очень нужно. Большое спасибо за то, что сможете меня принять.
   — В любое время. Звоните в любое время. Значит, до завтра. — Он сделал паузу. — Помните, что можете мне позвонить, если я вам понадоблюсь раньше.
   Си-Джей нажала на кнопку на радиотелефоне и посмотрела в окно. Круизное судно с туристами скрылось из виду, и в воздухе опять повисла тишина, если не считать шума ветра в верхушках пальм и тихого плеска воды внизу. Тибби номер два потерся о ногу хозяйки и громко мяукнул. День прошел, и ему снова хотелось есть.
   У нее в руке внезапно зазвонил телефон, и она даже подпрыгнула от неожиданности и уронила трубку на пол.
   Телефон зазвонил снова. Сработал автоответчик. Звонивший представился Фальконетти. Она быстро подняла трубку с пола.
   — Да?
   — Привет. Это я. Данные по регистрации Бантлинга у меня в руках.
   Она совсем забыла об этом. События дня слились у нее в голове.
   — О! Да. — Си-Джей пыталась собраться с мыслями и говорить уверенно и четко. — Я... э... загляну утром в полицейское управление Флориды и заберу их. М-м-м... ты в какое время будешь? — Она протянула руку к бокалу с вином и скова принялась расхаживать по комнате.
   Ее голос звучал так, словно она думала о другом и очень устала.
   — Нет. Ты не поняла. Я принес тебе эти данные. Они у меня с собой. Сейчас. Я стою у дверей твоего кондоминиума. Впусти меня.
   Нет. Не сегодня. Она не может с ним встретиться. Она не может сегодня, сейчас ни с кем разговаривать.
   — М-м-м... Доминик, сейчас не очень удачное время. Давай я заеду к тебе завтра и все заберу. — Си-Джей сделала большой глоток вина. — Или можешь бросить все мне в почтовый ящик. Я заберу распечатку оттуда, только позднее. — Она знала, что все это звучит странно, но ничего другого придумать не могла. Принимай как хочешь. Только уходи.
   Последовала долгая пауза. Си-Джей протянула руку к пачке «Мальборо», уже почти пустой, которая лежала на столике на балконе. Затем тишину нарушил голос Доминика: