— Помни о Колиньи, — сказал Генрих. — Помни о сотнях моих друзей, отправившихся однажды в Париж на свадьбу.
   Марго пожала плечами.
   — Возможно, мне следует поехать одной. Я буду информировать тебя обо всем происходящем при дворе. Тебе будет полезно знать их планы.
   Генрих согласился с этим, и Марго приготовилась к путешествию. Кроме того, что она скучала при дворе мужа и не любила долго оставаться в одном месте, была и другая причина, заставлявшая ее желать возвращения в Париж. Когда Анжу останавливался в Нераке, в его свите находился один очаровательный джентльмен, некто Жак де Харлей, хозяин Шамваллона. Между ним и Марго возникла взаимная симпатия; состоялась пара интимных свиданий; во время одного из них парочку поймал врасплох при весьма компрометирующих обстоятельствах главный неракский враг Марго — коварный и набожный гугенот Агриппа д'Обинэ. Он входил в свиту Генриха Наваррского и не меньше Марго любил описывать в своих мемуарах текущие события. Он хорошо изучил Священное писание и считал, что он, будучи безгрешным, должен бросить первый камень. Веря в свою праведность, он всегда держал под рукой громадный булыжник. Для такого человека красивая, очаровательная, жизнелюбивая королева Марго была воплощением всех зол; ненависть к ней окрашивала его мемуары. Он боролся с ней не только пером.
   Марго, в то время сильно увлеченная Тюренном, не хотела оставлять его ради красивого Шамваллона, которому предстояло вместе с Анжу покинуть неракский двор. Однако она писала Шамваллону часто и более возвышенным слогом, чем тот, которым она пользовалась обычно, даже в любовных посланиях. «Прощай, мое прекрасное солнце, — писала она, — мое восьмое чудо света. Я целую миллион раз твои изумительные губы». Такие послания не сразу попадали к адресату; симпатия Марго к Шамваллону стала известна третьим лицам.
   Немного устав от месье де Тюренна, Марго с нетерпением ждала встречи с Шамваллоном в Париже.
   Марго прибыла в столицу. Шамваллон встретил ее с большой теплотой, чем король и королева-мать. Марго поняла, что они пригласили ее для того, чтобы наблюдать за ней; они не собирались менять своего отношения к королеве Наварры.
   Марго это не смутило. Она находилась в своем любимом Париже, при родном дворе Франции. Ее безумно радовало окружение; многие придворные заявляли, что солнце вернулось назад, чтобы снова сверкать над ними. Она оказалась в центре всех балов, маскарадов, развлечений. Стала законодательницей мод. Страстно влюбившись в Шамваллона, Марго наслаждалась жизнью.
   Иногда она сталкивалась с Генрихом де Гизом; эти встречи всегда волновали ее. Он по-прежнему был любовником мадам де Сов, но Марго знала, что мысли о ждущем его величии занимают Генриха больше, чем что-либо другое. Под его руководством Лига усиливала свое влияние по всей стране. Иногда Марго хотелось расспросить Генриха о деятельности Лиги, о его планах, которые, если бы их отношения развивались так как она желала когда-то, могли стать ее планами.
   Но Шамваллон своим существованием напоминал ей о том, что она покончила со своей старой любовью к Гизу. Зачем думать о прошлой страсти, когда есть новая, много других в промежутках между ними и в будущем?
   Катрин заставляла Марго уговорить мужа приехать в Париж, но Наваррец постоянно присылал отказы. Катрин знала, что с момента своего возвращения в Париж Марго действовала как шпионка мужа, но это не вызывало беспокойства королевы-матери — она считала, что ей удается перехватывать всю почту.
   Марго уже провела несколько месяцев при дворе, когда произошел инцидент, пробудивший в короле гнев и жажду мести.
   Его любимый фаворит, Жуаез, пожелал стать архиепископом Нарбоннским и легатом при папском престоле. Хотя молодому человеку еще не исполнилось двадцати одного года и он не обладал необходимой подготовкой, он так трогательно вымаливал эту честь, что король не смог отказать ему; Генрих Валуа бросил эти должности своему милашке, словно засахаренные сливы, хоть эти назначения и требовали периодического присутствия Жуаеза в Риме. Когда фаворит отбыл к папе, Генрих послал ему письмо, но королевский гонец подвергся нападению и был убит, а послание — похищено.
   Король разъярился, подозревая свою мать; тут пахло ее методами; однако Генрих решил обвинить сестру, потому что искал повода сфабриковать против нее обвинение.
   Он хотел отомстить ей таким способом, которым поверг бы ее в бесчестье; не проконсультировавшись с матерью, он прислушался лишь к советам милашек и решил нанести удар по сестре на государственном балу.
   Марго танцевала, когда король подал музыкантам знак остановился. Танцующие застыли в молчании, гадая, что случилось. Король подошел к тому месту, где стояла Марго.
   — Берегитесь! — закричал он, обращаясь к собравшимся. — Берегитесь этой шлюхи! Мои друзья, я стыжусь того, что она — моя сестра. Я не смог бы перечислить вам все ее преступления. Их слишком много, и я, слава Богу, знаю далеко не все. Я мог бы назвать имена сорока ее любовников… этот список был бы далеко не полным. Есть некто Шамваллон. Вы знаете, что она недавно тайно родила ему сына? Это так. Ей удалось временно скрыть это от нас, но мы не так глупы, как она думает.
   Глаза Марго сверкнули.
   — Ты… — закричала она. — Ты… со своими накрашенными милашками… смеешь обвинять меня в безнравственности…
   Король сузил глаза, и Марго заметила, что два его фаворита встали по обеим сторонам от нее. Берегись! — говорили их взгляды. Человек, осмелившийся так говорить с королем Франции, обречен!
   Страх Марго оказался сильнее ее гнева. Никогда прежде она не осознавала всю глубину ненависти ее брата. Она поступила глупо, задев его милашек, продемонстрировав враждебность к ним. Она поняла, как правильно поступил ее муж, отказавшись приехать в Париж и шагнуть в ловушку. Она решила, что это — прелюдия к ее аресту.
   Марго с мольбой посмотрела на мать.
   Катрин молча наблюдала за этой сценой. У нее заболело сердце. Дети своими глупыми выходками рушили все плоды ее трудов. Эта история будет гулять по улицам Парижа, подвергаться искажению, раздуваться. Репутация дома Валуа упадет еще ниже, недовольные получат новую пищу для пересудов.
   — Брат, — сказала Марго, — ты наслушался клеветы. У меня нет ребенка.
   — Молчи. Немедленно уходи, — шепнула ей мать. — Иди в свои покои. Только так ты можешь спастись от королевского гнева.
   Марго поклонилась и с высоко поднятой головой прошла сквозь расступившуюся безмолвную толпу.
   Фрейлины Марго окружили свою госпожу в ее покоях. Что будет теперь? — спрашивали они друг друга.
   Марго легла на кровать; она была напугана, но, как обычно, извлекала удовольствие из опасной ситуации. Король обвинил ее в рождении бастарда; скоро эта новость разлетится по Парижу, по всей Франции. Это не слишком сильно огорчило Марго. Она глубоко сожалела о своем бесплодии, которое было платой за грехи дедов. Марго не могла вынашивать детей и отчасти радовалась тому, что ее подозревают в тайных родах.
   Ночь прошла спокойно, но, проснувшись, Марго обнаружила в спальне шестьдесят лучников. Это было бессмысленное оскорбление со стороны короля, потому что солдаты пришли не для того, чтобы арестовать Марго; они лишь доставили послание Генриха, в котором Марго предписывалось без промедления «избавить город от своего присутствия».
   Поскольку Шамваллон, узнав об инциденте на балу, где прозвучало его имя, и испугавшись гнева короля, удрал в Германию, Марго решила тотчас исполнить приказ брата и в тот же день выехала в Гасконь.
   Ликующий король явился к матери.
   — Вот видишь! Я избавил наш двор от шпионки, и весьма быстро. Как с самого начала сказал Эпернон, приглашать ее сюда было ошибкой.
   Катрин покачала головой.
   — Мой сын, как бы я хотела, чтобы ты советовался со мной, собираясь сделать что-то. Куда выгоднее было бы присматривать за столь опасной особой здесь. Боюсь, что ты поступил весьма неразумно, прогнав ее.
   — Я — человек, — сказал король, — который, приняв решение, действует быстро.
   — Иногда мудрее немного поразмыслить, — заметила Катрин. — Мы еще увидим, правильно ли ты поступил или тебе следовало проявить большую осторожность.
   Генрих и правда вскоре увидел это. Наваррец, услышав о поступке короля, послал ему письмо, в котором сообщалось, что он не может принять назад жену, которую публично очернил король Франции — ее родной брат.
   Дело было в том, что Корисанда забеременела, желая иметь сына, наследника его владений, король Наварры задумался о женитьбе на ней. Он писал, что рассчитывает получить от королевской семьи репарации за брак со столь недостойной женщиной, как Марго. Он хотел развода. Что скажет христианский мир, спрашивал Наваррец, если он примет назад особу, которую король Франции публично опозорил и прогнал от своего двора?
   Катрин посмотрела бесстрастными глазами на сына; но король отказался признать свою ошибку.
   — Да будет проклят Наваррец! — закричал Генрих. — Да будет проклята его жена. Этому королевству не видать мира, пока они оба живы.
   — Она должна вернуться к своему мужу, — сказала Катрин. — Сделанного не исправить. Мой дорогой сын, твои друзья посоветовали тебе поступить подобным образом отнюдь не в интересах Франции, а из-за своей жалкой ревности. Ты не должен допускать, чтобы личные чувства влияли на государственные дела.
   Он нахмурился. Это было максимумом того, что Катрин осмелилась сказать против его фаворитов. Она тем временем задумалась о том, как избавиться от двух самых опасных милашек — Эпернона и Жуаеза. Уже умерло так много его фаворитов; Катрин боялась, что Генрих заподозрит ее в случае гибели еще одного друга. Она не могла рисковать любовью сына и остатками его уважения.
   Но она должна радоваться. Подобные истории показывают Генриху, что милашки помогают ему совершать промахи. Это доказывало кое-что еще: возросшую хитрость Наваррца.
   Французские послы посетили Нерак, а наваррские — Париж. Король Франции умиротворил короля Наварры. Генрих заявил, что он отказывается от сказанного в адрес сестры, что его дезинформировали; он якобы понял, что даже принцессы не защищены от клеветы.
   Чувствуя себя уверенно в своем королевстве, Наваррец ехидно посмеивался. Хотя сейчас он обожал красавицу Корисанду, которая вынашивала его ребенка, Генрих все же не был уверен в том, что он согласен потерять Марго, эту самую поразительную и забавную женщину. Если король Франции предложит ему значительную компенсацию, он, Генрих Наваррский, возможно, примет Марго назад.
   Наконец Наваррец согласился взять к себе жену; за это король Франции убрал гарнизоны из нескольких городов, расположенных возле Наварры.
   Довольный Наваррец посмеивался. Поездка Марго в Париж оказалась весьма полезной.

 
   В Лувре и Париже царило напряжение, а при неракском дворе — такое ликование, какое редко видели здесь прежде. Даже король Наварры смотрел в будущее с оптимизмом.
   Герцог Анжу серьезно заболел; на выздоровление было мало надежды.
   Марго уже оплакивала брата; кое-кто говорил, что она питала к нему отнюдь не сестринскую любовь. Несмотря на свое горе, Марго, равно как и Наваррец и его министры, сохраняла бдительность. Смерть Анжу стала бы событием, наиболее важным именно для Наварры.
   На улицах Парижа люди шептались об итальянке. «Говорят, его отравила Иезавель».
   — Возможно ли это? Ведь он — ее сын.
   — Ее сын! А бедный Франциск Второй? А несчастный безумный Карл? Говорят, она отправила их в могилу до срока. Многим достались ее итальянские яды — сыну, дочери, кузену… она не щадит никого. Она — воплощение зла… наша французская Иезавель.
   Но Катрин искренне сожалела о болезни сына и испытывала сильное беспокойство. Анжу умирает! Что случится, если Генрих умрет? Похоже, ее дети не способны дожить до зрелости. Генрих выглядел старым не по годам. Если Генрих умрет, следующим претендентом на трон будет Наваррец. Да, Марго станет королевой Франции, но может ли она, Катрин, доверять дочери? Может ли она доверять Наваррцу?
   Эти глупцы на улицах думают, что она хочет отравить своего сына Анжу. Они не понимают ее. Они не знают, что ее убийства не являются настоящими убийствами; они были просто устранениями вредных людей, представлявших опасность для могущества дома Валуа — и не более того! Она не питала ненависти к тем, кого следовало устранить. Убила ли она женщину, которая много лет унижала ее и заставляла страдать при жизни мужа Генриха? Нет! Диана де Пуатье уцелела, потому что, когда Катрин получила возможность убить ее, Диана перестала играть важную роль.
   Катрин чувствовала себя абсолютно непонятой. Уличная клевета никогда не причиняла ей боли. Почему она должна беспокоиться из-за нее сейчас? Может быть, ее раздражение вызвано старением, усталостью от постоянной борьбы за ускользающую власть?
   Она снова подумала о ее старом враге, Филиппе Испанском. Как бы он отреагировал на смерть Анжу? Что предпринял бы зля того, чтобы гугенот Наваррец не стал бы королем католической Франции? Она была уверена в том, что Филипп не станет сидеть сложа руки. Сейчас голландцы не тревожили его так сильно, как прежде. Парма хорошо поработал в интересах своего господина; несколько месяцев тому назад принц Оранжский, защитник всех протестантов, был убит. Таким образом, Луиза, дочь Колиньи, после смерти Телиньи вышедшая замуж за принца, потеряла обоих мужей в результате насилия. Жена Колиньи, Луиза, по-прежнему находилась в тюрьме, куда ее поместили сразу после смерти мужа. Катрин должна приглядывать за этими гугенотами и Филиппом Испанским. Бедный Анжу мало чего добился в жизни, но смерть сделает его важной фигурой, которой он всегда хотел стать.
   Сообщили о кончине Анжу. Его слабый организм Валуа не смог справиться с воспалением легких. Анжу мертв. Генрих Наваррский — наследник французского трона. Вся Европа насторожилась. Протестант во главе Франции нарушит баланс сил. Англия приготовилась послать Лейчестера на помощь Голландии, несмотря на потерю любимого ими принца Оранжского, голландцы были исполнены новой надежды. Филипп Испанский с тревогой поглядывал в сторону Парижа и проводил заседания своего совета. Он видел во Франции одного человека, который, по мнению испанцев, никогда не позволил бы протестанту единолично править страной. Генрих де Гиз, лидер Католической лиги, быстро становился самым могущественным человеком Франции.
   Катрин настороженно ждала. Она подолгу тайно совещалась с королем, но Генрих Валуа не хотел думать о государственных делах, потому что ему недавно прислали новую коллекцию обезьянок и попугаев, и он решал, с кем из друзей поделиться животными. Собачки требовали его внимания; милашки развлекали короля, помогали ему проводить время. Эпернон и Жуаез соперничали между собой, боролись за любовь короля, если Генрих дарил что-то Жуаезу, ему приходилось преподносить еще более роскошный презент Эпернону, что лишь усиливало ревность Жуаеза. Эпернон получил звание генерал-полковника, после этого Генриху пришлось сделать Жуаеза адмиралом; затем Эпернон стал правителем Метца, Вердена и Тула. Эпернон и Жуаез превратились в богатейших людей Франции. Если сегодня Эпернон превосходил по размеру своего состояния Жуаеза, то завтра приходилось одаривать последнего.
   Вернувшись из Рима, Жуаез пожелал жениться. Он попросил дать ему в жены богатую даму, женитьба на которой повысила бы его престиж. «Ваше Величество, у вас есть жена, вы знаете, что я стремлюсь во всем походить на вас».
   Короля это позабавило. Его фаворит должен жениться, невестой станет родная сестра королевы способная дать Жуаезу большое приданое.
   Жуаез радостно захлопал в ладоши, когда король вместе с другими милашками начал планировать свадебные празднества. Они должны были продлиться две недели и обойтись в кругленькую сумму. Пустяки! Парижане любят торжества, люди должны платить за то, что им нравится.
   Народ ждал женитьбы Жуаеза, после этой свадьбы придется женить Эпернона.
   Король ломал голову над тем, где взять столь же богатую жену для дорогого Эпернона. Генрих опасался, что менее пышные торжества пробудят в Эперноне ужасную ревность. Он частично решил проблему, ограбив муниципальную казну, он придумал хороший способ раздобыть еще денег — король увеличил плату за судейские должности. Он посмеялся вместе с милашками. Король всегда умел найти очередной способ добывания денег.
   Баттус процветал еще сильнее, чем прежде. Король и его фавориты устраивали уличные шествия. Им казалось забавным после появления в роскошных, расшитых драгоценностями нарядах шагать по городу в рубищах. Они надевали на себя белые мешки — более красивые, чем те, что они носили прежде. Мешки с изображениями черепов выглядели эффектно.
   Король пребывал в отличном настроении. Эти шествия после двух пышных, экстравагантных свадеб любимцев Генриха демонстрировали народу, что король и его друзья — весьма набожные в душе люди.
   Катрин, в смущении наблюдая за происходящим пыталась протестовать. Она понимала, что глаза народа прикованы к Парижу. Из Англии на столицу смотрела Элизабет Английская, из Голландии и Зеландии — Уилльям Нассау; Генрих Наваррский затаился, имея возможность выжидать; Филипп Испанским хранил бдительность; Генрих де Гиз находился рядом. Не обменивались ли двое последних письмами, миновавшими руки королевы-матери? — беспокоилась Катрин.
   Нелепые церемонии продолжались; пышным пиршествам не было конца. Возмущенные парижане, заглядывая в окна Лувра, видели короля в женском платье из зеленого шелка и милашек в нарядах придворных дам.
   Молчаливый, мрачный Париж смотрел на все это, созревая для бунта.


ГЛАВА ШЕСТАЯ


   Катрин, пренебрегая тяготами старости, пытаясь игнорировать ревматические боли, впервые начав внимательно относиться к своему рациону — она слишком долго не ограничивала себя в отношении любимой еды, — испытала прилив свежей энергии. Беда стояла на пороге. В любой момент власть могли вырвать из рук королевы-матери. Она поняла это в последние годы, ощутив изменения в политической атмосфере; она ездила по стране, добиваясь мира, устраняя врагов, зашитая корону — так она думала. Герцог Гиз, казалось, потерял свои амбиции, довольствовался своим положением, и поэтому Катрин игнорировала его. На самом деле он получил возможность продолжать свою тайную деятельность; словно уйдя в подполье, он подкапывался под фундамент ее власти, который грозил обвалиться. Катрин следовало знать, что самый честолюбивый мужчина Франции не изменит своим амбициям. Ей нельзя было ослаблять наблюдение за Генрихом де Гизом.
   Что он замышляет? Его Лига стала самой влиятельной силой во Франции. Она подспудно, бесшумно крепла, пока внимание тех, кому следовало наблюдать за ней, было хитроумно отвлечено мелкими опасностями. Лига боролась против короля.
   Катрин окинула взглядом годы правления сына. Некогда женственный, однако умный юноша изменился. Лучшие черты его характера стерлись, в сейчас, за исключением тех моментов, когда он проявлял остроумие и неожиданную хватку в делах, он казался всего лишь деградировавшим щеголем. Его здоровье ослабло, конституция оставляла желать лучшего. В нем появился цинизм, вызванный ощущением того, что его жизнь продлится недолго; поэтому он хотел использовать ее к своему удовольствию. Он разочаровывал мать, она обижалась на сына. Иногда она позволяла своей любви к неблагодарному сыну одерживать верх над жаждой власти. Ей следовало проявлять больше мудрости и помнить горькие уроки, которые много лет назад преподнес ей другой любимый ею Генрих. Сейчас она думала о годах страданий и унижений, о муках, которые она испытывала, наблюдая за мужем я его любовницей сквозь отверстие в полу; ее переживания были результатом ран, которые она сама причиняла себе. Она удивлялась тому, что позволяла себе следовать столь бессмысленной линии поведения; очевидно, она не усвоила опыта прошлого, потому что в отношении с сыном Генрихом дала волю чувствам, как некогда с мужем. Катрин Медичи не следовало впускать в свою жизнь эмоции.
   Но теперь с этим покончено; лишь угроза несчастья раскрыла ей глаза на глупость ее поведения. Она любила сына, но удержать власть было важнее, чем сохранить его любовь. При необходимости она могла интриговать против него.
   Она теряла контроль над событиями. Где ее шпионы? Несомненно, они работали, не щадя своих сил, ко шпионы Гиза действовали эффективнее. Женщины Катрин, однако, помогли ей узнать одну вещь — Генрих де Гиз осмелился вступить в контакт с Испанией, словно он уже был правителем Франции.
   Этот старый дурак, кардинал Бурбон — брат еще большего глупца, Антуана де Бурбона, много лет назад сделавшего из себя посмешище двора, — собирался после смерти Генриха захватить трон. Генрих еще был молодым человеком, а Бурбон уже успел состариться. Что на уме у Гизов? Какими тайными посланиями обмениваются герцог Гиз и Филипп Испанский? Неужели Филипп действительно думает, что Гиз будет стоять и смотреть, как кардинал захватит корану? Возможно, Гиз намерен править руками кардинала. В положении серого кардинала, властителя, стоящего за троном, были свои преимущества — Катрин могла засвидетельствовать это.
   Кардиналу исполнилось шестьдесят четыре года. Мог ли он пережить Генриха, не прибегнув к …? Но Катрин не позволяла себе допускать возможность того, что они планируют уничтожить ее сына; она должна забыть о том, что она — больная женщина. Она должна сделать слишком многое.
   Бурбон, яростный сторонник Гизов, верный католик, согласился пренебречь приоритетным правом своего племянника, Генриха Наваррского, и занять трон. Он поклялся, что, став королем, он искоренит ересь.
   Катрин вызвала к себе Гиза и спросила его, почему он общается с королем Испании без ведома и согласия короля Франции.
   Гиз держался самоуверенно — более самоуверенно, чем когда-либо, подумала Катрин. Было ясно, что он лучше королевы-матери осведомлен о происходящем. Только аристократическое воспитание удерживало его от дерзкого тона.
   — Мадам, — сказал Гиз, — Франция не потерпит короля-гугенота; если король умрет, не оставив наследника — да не допустит этого Господь, — король Наварры решит, что у него есть права на трон; этого не произойдет лишь в случае избрания народом Франции к этому моменту нового короля.
   Катрин молча, задумчиво поглядела на Гиза. Солнечные лучи, проникавшие в комнату через узкое окно, освещали его волосы, делая их золотистыми и серебряными. Он был выше всех придворных; в его поджарость ощущалась сила. Шрам на щеке подчеркивал агрессивность его облика. Катрин не удивлялась тому, что человек, обладавший такой внешностью, властвовал над душами парижан. Его называли королем Парижа. Только глупец не понял бы, что, говоря о будущем короля Франции, Генрих имел в виду не кардинала, разменявшего седьмой десяток, а себя, красивого и еще не старого герцога.
   — Вы считаете возможным вести переговоры с иностранной державой, не поинтересовавшись волей короля, месье! — сказала Катрин.
   — Король занят другими делами, мадам. За свадьбой Жуаеза последовала женитьба Эпернона. Я подходил к королю, но он обсуждал свои наряды для свадьбы и сослался на занятость.
   Какая дерзость! Какое высокомерие! — подумала Катрин. Однако она сознавала, что испытывает легкую радость. Будь он ее сыном, все обстояло бы иначе! Катрин приняла решение; она решила подыграть наглому герцогу… во всяком случае, отчасти. В конце концов, это было единственным мудрым выходом. Она потеряла контроль над событиями и уже не могла пренебрегать Генрихом. Если она не могла стать его серьезным врагом, ей следовало казаться другом герцога.
   — Хорошо, месье, — сказала Катрин, — вы правы, говоря о том, что Франция не потерпит короля-гугенота.
   — Мадам, я рад, что вы одобряете мои действия.
   Наклонившись, он поцеловал ей руку.
   — Мой сын. — Она с нежностью посмотрела на него. — Да! Я называю вас моим сыном. Разве не воспитывались вы с моими детьми? Мой сын, для Франции наступили плохие дни. Король, окруженный безнравственными и легкомысленными молодыми людьми, предается наслаждениям. Но во Франции сейчас нет места легкомысленным молодым людям. Мы с вами должны работать вместе… на благо Франции.
   — Вы правы, мадам, — согласился Гиз.
   На благо Франции! — мысленно повторила Катрин, провожая взглядом уходящего Генриха. Он достаточно умен, чтобы понять, что королева-мать всегда работает только на себя; герцог же, в свою очередь, заботился о своем личном благе.
   — Святая Дева! — пробормотала Катрин. — Я должна следить за каждым его шагом.

 
   Марго не обрела счястья в Беарне. Ей было скучно. Муж принял ее назад, но он дал ей понять, что сомневается в правильности своего поступка.
   Он был по-прежнему предан Корисанде, которая по части интеллекта не превосходила глупую Фоссо; Генрих решил, что Марго необходимо понять следующее: она остается королевой Наварры, но правит страной он, король.
   — Ты изменился, — сказала Марго, — приблизившись на шаг к трону Франции.
   — Нет! — ответил он. — Я — тот же человек. Я по-прежнему не мою ноги.
   — Это меня не касается, — заметила она.