Холт Виктория. Королева-распутница

   — Пойдемте, месье Паре, — сказала она. — Мы с вами подождем снаружи.
   Когда мужчины остались одни, король опустился на колени возле кровати.
   — Говорите, мой отец. Скажите то, что вы хотели сообщить мне.
   — Ваше Величество, я люблю вас… не только как короля, но и как моего сына.
   Слезы потекли по щекам Карла. Он поцеловал покрывало. Взволнованный король не мог забыть пробитого пулей рукава адмиральского кителя и пятен крови на нем.
   — Мой отец, в каком ужасном мире мы живем! Вы не должны умереть. Не должны покинуть меня… мне страшно.
   — Не бойтесь, сын мой. Вы — король этой страны, ее спасение от беды — в ваших руках. Вы должны быть сильным. Успокойтесь, Ваше Величество. Послушайте меня, мы не долго будем одни. Правьте Францией самостоятельно. Доверяйте лишь собственным суждениям. Одному человеку вам не следует доверять в первую очередь. Мне трудно произнести это, но я должен предупредить вас.
   Понизив голос до шепота, Колиньи произнес:
   — Остерегайтесь вашей матери. Не верьте ей. Управляйте страной без ее участия. Много несчастий выпало на долю нашей бедной страдающей страны благодаря ей. Она — ваш злой гений, мой сын. Вы должны освободиться от нее. Вы — мужчина. Вы достаточно взрослы, чтобы править Францией. Будьте сильным и мужественным. Молите Господа о том, чтобы он направил вас и помог справиться с трудными задачами, которые ждут вас.
   — Вы правы, — прошептал король. — Я должен править один. Должен править один.
   — Будьте сильным. Будьте достойным. Предоставьте людям свободу вероисповедания. Не используйте религию в политических целях. Религия и дипломатия должны быть разъединены. Выполняйте свои обещания. Ведите достойную жизнь и постоянно молитесь о помощи Господа. А главное, сын мой… главное…
   Король плакал.
   — Гаспар, мой отец, я не могу вынести это. Вы говорите со мной так, словно это наша встреча — последняя.
   — Нет, возможно, я поправлюсь. У меня еще много сил. Сдержите обещание, данное вами принцу Оранжскому. Помните, что честь обязывает вас к этому. Не следуйте наставлениям матери. Прислушивайтесь к слову Господа, а не к советам Макиавелли. Ваше Величество, вы способны сделать ваше правление хорошим. Тогда в ваш последний час вы сможете поблагодарить Господа за то, что он призвал вас править этой страной.
   — Я по-прежнему вижу кровь на вашем кителе. Густую красную кровь. Кровь величайшего адмирала, какого знала Франция. Что мы будем делать без вас?
   — Не плачьте, прошу вас, я еще с вами. Помните… помните мои слова. В первую очередь — касающиеся вашей матери.
   Дверь тихо открылась; Катрин, стоя у порога, посмотрела на мужчин. Король испуганно ахнул. Он знал, что она внушала ему ужас, была источником всех его страхов.
   — Это никогда не закончится, — резко произнесла королева-мать. — Наш дорогой адмирал утомлен. Он должен отдохнуть. Пойдемте, Ваше Величество, вы должны покинуть адмирала. Месье Паре, господин Колиньи устал. Верно?
   — Он нуждается в отдыхе, — согласился Паре.
   — А теперь оставьте меня, Ваше Величество, — сказал адмирал.
   — Я приду еще, — произнес король и шепнул Колиньи: — Я буду помнить все, что вы сказали мне.
   Возвращаясь в Лувр, Катрин казалась безмятежной, но она остро ощущала близость сына.
   Как только они оказались во дворце, Катрин отпустила своих приближенных и уединилась с королем.
   — Что сказал тебе адмирал, мой сын?
   Король спрятал свое заплаканное лицо от матери.
   — Это касается только нас двоих, — с достоинством ответил он.
   — Государственные дела? — спросила Катрин.
   — Государственные дела между королем и его адмиралом, мадам.
   — Надеюсь, он не толкает тебя на глупость.
   — Его советы мудры, мадам. Я молю Господа о его выздоровлении, потому что боюсь думать о том, как эта страна обойдется без Колиньи.
   — Когда умирает один великий человек, его место занимает другой, — сказала Катрин. — Когда умирает король, на трон поднимается новый монарх.
   — Мама, я должен многое сделать и хочу, чтобы мне позволили заняться этим.
   — Что сказал этот человек?
   — Я ответил тебе — это останется между мною и Колиньи.
   — Ты глупец!
   — Не забывайте, с кем вы говорите, мадам.
   — Я помню это. Я говорю со вчерашним мальчиком, который настолько глуп, что позволяет врагам обманывать себя.
   — Мадам, я дал вам слишком много власти… это продолжалось чересчур долго.
   — Кто сказал это?
   — Я. Я говорю это. Я…
   — Ты всегда повторяешь чужие слова.
   — Мадам, я… я…
   Он запнулся; она положила руки ему на плечи.
   — Не прячь свое лицо, мой сын. Посмотри мне в глаза и поделись со мной твоими планами. Скажи мне, что тебе приказал сделать адмирал…
   — Он ничего не приказывал. Он уважает меня как короля… в отличие от других. Я делаю лишь то, что хочу.
   — Значит, за все время, которое вы провели наедине, он ничего тебе не сказал, ничего не потребовал?
   — Все сказанное останется между нами.
   — Ты очарован всей этой набожностью. Он сказал: «Молитесь, чтобы Господь наставил вас»? Конечно, да. Под наставничеством Господа он разумел свои советы, потому что он считает себя Богом.
   — Вы богохульствуете, мадам.
   — Нет, это он богохульствует. Что еще он сказал тебе?
   — Я хочу остаться один.
   — Ты видел, что сделали с ним его врага, верно? Как тебе понравится, если они поступят с тобой так же? Я слышала, что происходило, когда ему ампутировали обрубок пальца. Какая боль! Ты даже не представляешь этого. Двум мужчинам пришлось держать адмирала, пока Паре орудовал щипцами. Тебе не перенести таких мук, мой сын. Ты видел кровь на его кителе? Рана была не слишком серьезной. Людям доводилось испытывать более тяжкие страдания; ты слышал насмешки людей, когда мы шли по улице к его дому? Слышал их ропот? Он был обращен против меня, правда? Но кто я такая? Всего лишь твоя мать. Они хотят нанести удар по тебе. О, в каком опасном мире мы живем! Вокруг нас льется кровь. Умирают великие люди. Короли тоже смертны. Они живут лучше простых людей, но их смерть более страшна.
   — Мама…
   — Мой сын, когда ты поймешь, что ты окружен врагами? Как ты можешь говорить: «Он — мой друг?» Откуда тебе известно, кто твой друг? Этот адмирал-гугенот не может подарить тебе свою дружбу. У него есть только его вера. Ради гугенотов он позволит разорвать тебя на части. Он мужественный человек, я признаю это. Он не боится страданий… не боится умереть ради его дела. Он так мало бережет себя. Неужели ты думаешь, что он будет беречь тебя? Он приведет тебя к гибели, пронзит шпагой твое сердце… во имя своей веры. Он вздернет тебя на дыбу, будет вытягивать твои конечности, ломать тебе кости… отсечет тебе голову… и все это ради его дела.
   Король смотрел прямо перед собой; она положила руку на его дрожащее предплечье.
   — Но мать, которая выносила тебя, питает к тебе любовь, на которую способна она одна. Ты можешь быть королем, но прежде всего ты — ее сын. Ребенок, которого она кормила грудью. Мать никогда не забывает об этом, мой мальчик. Она способна умереть ради счастья своих детей. И если им суждено стать королями, только ей они должны доверять. Другим же — нет. Другие думают лишь о власти. Они будут смеяться, глядя, как тебя мучают. «Король мертв, — скажут они, — да здравствует новый король». О, ты глупец, если позволяешь обманывать себя человеку, который, возможно, действительно велик, но хочет одного — видеть гугенотов хозяевами этого королевства… Мечтает посадить гугенота на трон. Он будет добиваться этого даже ценой твоей жизни. Что он сказал тебе? Какой совет дал?
   Карл принялся дергать пальцами свой камзол. Посмотрел на мать глазами, полными муки.
   Она нежно обняла его.
   — Скажи мне, дорогой, — прошептала Катрин. — Скажи твоей маме.
   — Я не могу… не могу… эта наша тайна.
   — Он упомянул… твою маму?
   Король молча уставился на Катрин; его глаза были выпучены, губы искривились.
   — Что он сказал обо мне, сын? — спросила Катрин.
   — Ты мучаешь меня, — закричал король. — Оставь меня. Я хочу побыть один.
   Он оттолкнул ее и, бросившись на диван, вцепился зубами в подушку.
   — Я не скажу. Не скажу. Оставь меня. Он был прав, когда сказал, что ты… мой злой гений, что я должен править самостоятельно. Я буду делать это, уверяю тебя. Оставь меня… оставь меня.
   Катрин склонила голову; он подтвердил ее опасения. Она позвала Мадлен и послала ее успокоить короля. Герцог Анжуйский ждал мать в ее покоях. Он почувствовал царивший во всем дворце страх; он видел, как люди смотрели на улицах на короля и его приближенных.
   — Мама, — сказал он, — что нас ждет?
   — Прежде всего мы должны уничтожить этого надоедливого адмирала.
   — Как мы осуществим это? Он владеет магией… более сильной, чем наша. Похоже, его невозможно убить.
   — Мы найдем способ, — мрачно сказала Катрин.

 
   Карл, придя в себя благодаря нежной заботе Мадлен, принял решение.
   Он поклялся отомстить людям, пытавшимся убить адмирала, и был полон решимости выполнить свою клятву.
   Не посоветовавшись с матерью, он распорядился арестовать нескольких близких де Гизу мужчин, в том числе Шануана де Вилльмура.
   — Если Генрих де Гиз — соучастник преступления, он поплатится за это жизнью.
   Катрин воспользовалась первой же возможностью остаться наедине с сыном.
   — О, Карл, — печально промолвила она, — ты следуешь дурному совету, объявляя войну Генриху де Гизу. Неужели ты еще не оценил силу этого человека? Если бы ты говорил так в Блуа или Орлеане, в Шамборе или Шенонсо, я бы сказала, что ты не взвешиваешь свои слова. Но произносить такие угрозы в Париже — значит совершать величайшую глупость. Подняв руку на герцога, ты восстановишь против себя весь город, потому что парижане — на стороне Генриха. Ему достаточно только подать им знак, и весь город бросится на его защиту. Ты — король Франции, но он — король Парижа.
   Но король не отказался от своего замысла. Он помнил слова его друга Колиньи. Он, Карл, отомстит за адмирала. Если для этого необходимо убить де Гиза, значит, герцог умрет, какие бы последствия это ни сулило.
   Катрин пыталась повлиять на сына.
   — В такое время мы должны быть дипломатичными. Ты можешь легко найти козла отпущения для адмирала. Вполне подойдет человек из окружения твоего брата, поскольку говорят, что ружье принадлежало одному из его охранников. Сам Шануан… если это тебе необходимо. Но предупреждаю тебя — если ты хочешь остаться королем Франции, не трогай короля Парижа!
   — Мадам, — произнес король необычным для него спокойным голосом, — я принял решение.
   Она невозмутимо улыбнулась, но в душе ее бушевала буря.
   Она покинула короля и, переодевшись торговкой, выскользнула через малоизвестную дверь из Лувра. Сквозь уличную толпу Катрин направилась на Рю Сент-Антуан. В городе царила неспокойная атмосфера. Люди обсуждали покушение на адмирала — католики с удовлетворением, гугеноты — со страхом Катрин проникла через заднюю дверь в особняк де Гизов и сказала слуге, что у нее есть сообщение для герцога; она отметила, что ее не узнали.
   — Я должна увидеть герцога лично, — заявила Катрин. — Я послана королевой-матерью.
   Наконец ее провели к Генриху, который был со своим братом, герцогом Майеннским; увидев гостью, Генрих немедленно отпустил всех своих приближенных.
   Когда двери закрылись, Катрин спросила:
   — Вы уверены, что нас не могут подслушать?
   — Говорите без страха, мадам, — сказал де Гиз.
   Она сердито посмотрела на него.
   — Славное дельце. Похоже, нам все-таки следовало воспользоваться услугами герцогини. Этому неловкому идиоту нужно отрубить руки.
   — Ваше Величество, вы должны понять, — сказал герцог Майеннский, — что тут нет вины этого человека. Во всей Франции не найти лучшего стрелка.
   — Мадам, — вставил де Гиз, — он не виноват в том, что адмирал наклонился. Это судьба.
   — О! — воскликнула Катрин, стиснув пальцами браслет. — Я всегда боялась, что его защищает какая-то могучая магия. Почему… почему он должен был наклониться в тот миг?
   — И просто поднять упавший на землю листок, — мрачно продолжил де Гиз. — Если бы не это, у стрелка не было бы проблем.
   — Послушайте, — сказала Катрин. — Король арестовал кое-кого из ваших людей. Несомненно, вам это уже известно. Ваш человек бросил там ружье. Считают, что он ускакал на коне, стоявшем в конюшне одного из ваших друзей. Король поклялся отомстить вам. Вы должны немедленно покинуть Париж.
   Гиз улыбнулся.
   — Но, мадам, это было бы настоящей глупостью.
   Покинуть сейчас Париж? Это равносильно признанию вины.
   — Думаю, — сказал герцог Майеннский, — что Ее Величество хочет изложить нам какой-то план.
   — Вы правы. Ситуация не может оставаться без изменений. Гугеноты бормочут угрозы на улицах. Они осмеливались оскорблять меня, когда я шла к дому адмирала. Они кипят от негодования и готовы взорваться.
   — Ну и пусть. — Де Гиз положил руку на свою шпагу. — Пусть они взорвутся в Париже; тогда они увидят, что думают о них парижане.
   — Мы не можем допустить гражданскую войну в Париже, месье. Я бы хотела, чтобы был наведен порядок, пока это в наших силах.
   Глаза Катрин сверкали, на ее лице проступил румянец. Она видела, что настал тот момент, которого она собиралась дождаться, беседуя с Альвой в галерее Байонна.
   Время пришло. Это было очевидно. Нельзя допустить войну между католиками и гугенотами в Париже. Если она вспыхнет, де Гиз возьмет на себя роль короля. Кто знает, чем это закончится? Что, если католики, победив, посадят своего героя на трон? Он был принцем и мог претендовать на корону. Возможно, несмотря на то что почта задерживалась в Лионе, весть о бракосочетании католички и гугенота добралась до границы и попала в Испанию… Рим. Если удастся осуществить ее план, она сможет послать в Рим не только голову Колиньи, но и несколько других. Новость, которую она сообщит Филиппу и Грегори, заставит их позабыть о какой-то свадьбе.
   — Я не имела в виду, что вы должны на самом деле покинуть Париж, господа. Нет. Сделайте вид, что вы уезжаете из Парижа с членами вашей семьи, которые находятся здесь с вами. Вы выберетесь из города через ворота Сент-Антуан… немного удалитесь от Парижа… затем измените ваш внешний вид и в сумерках вернетесь назад. Вы скроетесь на некоторое время… в этом доме. Никто, кроме ваших ближайших друзей, не будет знать, что вы здесь. Я не могу отпустить вас из Парижа, потому что вы нужны мне для дела, которое предстоит нам.
   — Какое дело, мадам? — спросил Гиз.
   — Избавить Францию от этих опасных гугенотов раз и навсегда… одним махом.

 
   В тот же день волнение охватило город. Гизы покинули Париж! Они, похоже, уехали почти без помпы и свиты, словно спешили как можно поскорее удрать из Парижа. Католики растерялись; гугеноты ликовали.
   Может ли это означать что-либо, спрашивали они, кроме того, что де Гизы попали в немилость? Значит, король занял сторону гугенотов. Если это правда, говорили гугеноты, то адмирал пострадал не напрасно.
   В саду Тюильри произошел инцидент; какой-то гугенот затеял ссору с гвардейцем короля, который не пожелал пропустить его. Гугенот рвался в сад, требуя справедливости. Телиньи, проявив мудрость, сумел предотвратить беду, но напряжение усилилось.
   Катрин решила действовать быстро. Она собрала тайное совещание в тенистой аллее Тюильри; заговорщики встретились с ней и герцогом Анжуйским, пользовавшимся доверием королевы-матери в этом вопросе. Помощники Катрин были итальянцами; она остановила свой выбор на соотечественниках, потому что считала их более искусными убийцами, нежели французы. Это были наставники короля Ретц и Бираго, Луи де Гонзага, герцог Неверский и два флорентийца — Кавьяга и Петруччи.
   — Мои друзья, — прошептала Катрин, когда все собрались, — адмирал должен умереть, и весьма быстро. Вы видите, что в этой стране не будет мира, пока он жив.
   Все согласились с королевой-матерью.
   — Сейчас, — продолжила она, — мы должны решить, какой способ лучше применить.
   Катрин ждала появления человека, которому она неоднократно доверяла выполнение деликатных заданий. Он по предварительной договоренности с королевой-матерью должен был сообщить им о заговоре, который он только что раскрыл. Катрин нуждалась в серьезном оправдании того, что она хотела предложить; вымышленное разоблачение заговора обеспечит это оправдание.
   Время прибытия этого человека было рассчитано идеально точно.
   Месье Бушаванн имел цепкие, настороженные глаза шпиона. Расположившись в доме на Рю Бетизи сразу после приезда адмирала в Париж, он по заданию королевы-матери сообщал ей обо всем увиденном им. Сейчас он принес потрясающее известие. Гугеноты, сообщил Бушаванн, готовят восстание. Они намерены захватить Лувр, убить всех членов королевской семьи, посадить на французский трон Генриха Наваррского и навсегда подчинить себе католиков.
   — Господа, — сказала Катрин, — теперь мы знаем, что мы должны сделать. Для нас открыт только один путь.
   — Каковы планы Вашего Величества? — спросил Рету.
   — Уничтожить не только адмирала, но и всех парижских гугенотов… прежде чем они уничтожат нас, — бесстрастно ответила Катрин. — Мы должны хранить все в тайне. Наши планы будут известны только тем, кто заодно с нами, кому мы можем доверять. Господа, мы должны приступить к работе немедленно — нельзя терять время, если мы хотим нанести удар прежде, чем это сделают наши врага.
   — Мадам, — напомнил Катрин герцог Неверский, — прежде чем мы что-нибудь предпримем, нам необходимо заручиться согласием короля. Нам нужно благословение монарха. Если Гиз в Париже, мы можем рассчитывать на него: он поставит под наши знамена всех столичных католиков.
   Катрин позволила себе улыбнуться.
   — Не бойтесь. Месье де Гиз будет здесь в нужный момент. Что касается короля — положитесь в этом на меня. Господин де Ретц, вы были воспитателем Карла и хорошо знаете его. Возможно, мне понадобится ваша помощь, чтобы уговорить короля.
   — Мадам, — сказал Ретц, — король изменился. Он уже не податливый мальчик, которого мы знали. Сейчас он одержим идеей мести за адмирала.
   — Тогда мы должны избавить его от этой навязчивой идеи.
   Она бросила холодный взгляд на Ретца, затем посмотрела на других мужчин.
   — Мы должны встретиться снова. Должны собрать всех, кому можем доверять. Я прослежу за тем, чтобы господин де Гиз и его семья были с нами. Что касается короля — мы должны заняться им немедленно.

 
   Катрин и Ретц сообща начали обрабатывать короля, но Карл проявил досадную твердость; влияние адмирала на короля явно усилилось.
   — Мадам, — закричал он на Катрин, — я поклялся наказать тех, кто хотел убить его, и я сделаю это.
   — Ты глупец, — сказала Катрин. — Ты не знаешь, что он готовит для тебя.
   — Он — мой друг, и я верю ему. Что бы ни случилось, гугеноты не причинят мне зла. Он — их лидер и любит меня как сына.
   — Он околдовал тебя своими красивыми речами.
   — Ваше Величество, этот человек ввел вас в заблуждение, — сказал Ретц. — При необходимости он пожертвует вами. Вы помните мой рассказ о зверствах, совершенных гугенотами над католиками. Позвольте мне напомнить вам…
   — Нет нужды напоминать мне что-либо. Вы можете идти, граф. Меня ждут дела.
   Граф заколебался, но король сурово посмотрел на него. Катрин знаком велела Ретцу уйти; когда он исчез, Карл повернулся к матери.
   — Ты тоже, мама, — произнес он, но Катрин не собиралась позволить ему так легко выставить ее за дверь.
   — Мой дорогой сын, — сказала она, — я должна поговорить с тобой о том, что должен услышать только ты один; это не стоит обсуждать даже при таком верном нам человеке, как граф де Ретц. Мне сообщили новость, которую ты должен немедленно узнать.
   — Что это за новость?
   — Гугеноты готовят заговор, цель которого — убить тебя.
   Король раздраженно пожал плечами.
   — Я видел адмирала. Я знаю, что он не желает мне ничего, кроме добра. Неужто он допустил существование такого заговора?
   — Да, допустил и стал его руководителем. Я вижу, что ты не веришь собственной матери, которая неустанно заботится о твоем благе. Возможно, тебя сумеют убедить другие.
   Она дернула веревку колокольчика; когда появился слуга, она велела ему прислать сюда Бушаванна.
   — Бушаванн? — спросил король. — Кто это?
   — Верный друг Вашего Величества, человек, который с риском для своей жизни устроил наблюдательный пункт в доме адмирала, чтобы блюсти интересы короля. Он расскажет тебе, что он услышал, находясь там.
   В покои вошел Бушаванн.
   — Месье, — сказала Катрин, — я вызвала вас сюда, чтобы вы лично поведали королю то, что вы узнали в доме его врага.
   Бушаванн поцеловал руку короля, который хмуро посмотрел на него.
   — Говорите, — прорычал король.
   — Ваше Величество, существует заговор, направленный против вас. Гугеноты собираются восстать под предводительством адмирала. С этой целью они прибыли в Париж. Они намерены захватить вашу семью и самым жестоким образом убить вашу мать, братьев и сестер. Вас они бросят в тюрьму. Они скажут людям, что вы сможете сохранить трон, если станете гугенотом. Они будут пытать вас якобы для того, чтобы вы приняли новую веру, но ваше обращение ничего не изменит, потому что они не хотят видеть вас на троне. Они предложат отдать корону их человеку.
   — Это ложь! — закричал король.
   — Ваше Величество, я могу сказать лишь то, что я слышал в доме адмирала во время частых совещаний и встреч. Я слушал у двери. Держал глаза и уши широко раскрытыми… из-за любви к Вашему Величеству и королеве-матери, которая всегда была моим другом. Ваше Величество, защитите себя вовремя.
   Пальцы короля задергались.
   — Я не верю ни единому вашему слову.
   Он повернулся к матери.
   — Вызови охрану. Я арестую его. Доставлю его к адмиралу. Посмотрим, сможет ли он повторить свою ложь в присутствии Колиньи. Звони! Звони! Или мне сделать это самому?
   Катрин знаком велела Бушаванну уйти; она сама удержала короля, но он вырвался из ее объятий; Катрин испугалась. Он не был сильным, но его сила возрастала, когда его охватывало безумие; Катрин с тревогой заметила приближение приступа. Она должна удерживать его на грани психического здоровья, чтобы сохранять возможность пугать сына и тем самым подчинять своей воле.
   — Послушай меня, мой сын. Ты сдаешься слишком легко. Тебе грозит страшная смерть. Это верно. Только Господь ведает, какие адские пытки готовят тебе. Мы знаем одно: они будут страшнее тех, каким подвергаются простые люди. Не каждый день доводится истязать короля. О, мой дорогой, не дрожи так. Позволь мне стереть пот с твоего несчастного лба. Ты не должен сдаваться. Неужели ты думаешь, что твоя мама позволит кому-то обидеть ее сына, ее маленького короля?
   — Как… ты сможешь помешать им? Они убьют и тебя.
   — Нет, мой сын. Все эти годы после смерти твоего отца я боролась с врагами нашей семьи. Я… слабая женщина… сражалась голыми руками. Твой брат, бедный мальчик, умер, будучи королем; затем ты сел на трон, и я двенадцать лет берегла его для тебя в тяжелые минуты, о которых ты не знаешь. Когда-нибудь историки напишут обо мне: «Эта женщина жила исключительно ради своих сыновей. Она была самой преданной матерью на свете; она отстаивала права ее детей вопреки их недоверию к ней, заговорам и изменам она отдала все свою жизнь ее детям». Это правда; верно, мой сын? Разве ты не оставался на троне после смерти твоего брата Франциска? Несмотря на происки злых людей, желавших сбросить тебя с него!
   — Да, мадам, это правда.
   — Так неужели ты не выслушаешь сейчас твою мать?
   — Да, мама, да. Но я не могу поверить, что Колиньи предал меня. Он так добр и мужествен.
   — Он добр к гугенотам. Он, несомненно, мужествен. Но он предан не тебе, мой сын. Мы знаем, что он безжалостен к врагам, а ты, в силу обстоятельств, стал его врагом.
   — Нет. Я его друг. Он любит меня как сына. Он не солгал бы мне перед возможной скорой встречей со своим Господом.
   — Он может считать, что поступает правильно, обманывая в интересах своей веры. Таковы его методы. Таковы методы их всех. О, слушайся твою мать. Не позволь им вырвать тебя из семьи. Не дай им утащить тебя в камеру пыток, растянуть твои конечности, изувечить твое драгоценное тело. Мне не следовало позволять Бушаванну рассказывать тебе обо всем, что они грозят сделать с тобой.
   — Теперь я знаю! Ты… должна сказать мне.
   — Тебе лучше не знать, мои сын. Если ты решил принести себя и свою семью в жертву адмиралу, то ради Бога не проси меня рассказывать тебе о пытках, которые они готовят для тебя. Ты не вынесешь их. Ты когда-нибудь видел, как рвут живую плоть раскаленными докрасна щипцами и льют расплавленный свинец в раны? Нет! Ты бы не выдержал такого зрелища.
   — Они сказали… что они… сделают это со мной?
   Она кивнула.
   — Я не верю в это. Такие люди, как Колиньи… Телиньи… мой дорогой Ларошфуко!
   — Мой милый, толпа берет дело в свои руки. Когда чернь поднимается, лидерам приходится давать ей свободу в обращении с узниками. Ты помнишь Амбуаз и те казни? Я заставила тебя смотреть на них, потому что я хотела, чтобы ты знал о таких вещах. Ты со своими братьями и сестрами видел, как людям отрывают конечности… как они переживают тысячу смертей… мучительных и долгих.
   — Не говори об этом! — закричал король.