Холт Виктория. Королева-распутница

   — Мой дорогой, ты должен встать и одеться, — сказала она. — Еще есть несколько часов. Но лучше быть одетым.
   — Мама, полночь была недавно; колокол Дворца Правосудия прозвонит только перед рассветом.
   — Знаю, мой сын, но мне страшно. Я боюсь, что глупость твоих брата и сестры может раскрыть наши намерения. Вдруг наши враги собираются нанести удар первыми? Я отдам другие приказы. Мы должны начать раньше, чтобы предостеречься на случай предательства. Мы должны поймать их врасплох. А теперь встань и оденься; я разбужу короля. Нельзя терять время, лежа в постели. Я передам сообщение месье де Гизу. Если он узнает об изменении наших планов, можно будет все остальное доверить ему.
   — Но, мама, разумно ли менять планы так поздно?
   — Боюсь, не сделать это будет губительным. Идем.
   Это было лучше, чем лежать в постели и ждать. Действия всегда стимулировали Катрин. Она послала Бушаванна в особняк Гизов, велела Решу разбудить короля и отправить его к ней.
   Катрин выбрала позицию у окна, откуда она могла наблюдать происходившее снаружи; наконец явился растерянный и возбужденный король.
   — Что это значит, мадам?
   — Необходимо изменить наши планы. Мы раскрыли новый коварный план. Необходимо опередить их… промедление опасно.
   Карл закрыл лицо руками.
   — Откажемся от этой затеи. С меня довольно. Если существует гугенотский заговор против нас, то есть много католиков, готовых защитить королевскую семью.
   — Что? Ты позволишь им прийти и убить нас здесь, в Лувре?
   — Похоже, убийство все равно произойдет.
   Мать и герцог Анжуйский испуганно посмотрели на Карла. Он был безумным. Непредсказуемым. Они поступали правильно, не доверяя ему. Могли ли они знать, какие мысли придут ему в голову в следующую минуту? Промедление было опасным, они и так потеряли много времени из-за ненадежного короля.
   — Я знаю, убийство должно произойти, — всхлипнул Карл. — Кровопролитие неизбежно. Но давайте не будем начинать его.
   — Понимаешь ли ты, — тихо сказала Катрин, — что гугеноты нападают на нашу Святую Церковь? Неужели будет лучше, если погибнут не еретики, а она, непорочная невеста нашего Господа?
   — Не знаю, — крикнул король. — Я просто хочу остановить это кровопролитие.
   Зазвонил набатный колокол Сент-Жермен л'Оксеруа; через мгновение уже казалось, будто звонят все колокола Парижа.
   Поднялся шум: крики, визги, безжалостный смех; предсмертные вопли мужчин и женщин смешивались о мольбами о пощаде.
   — Началось… — прошептал король.
   — Господи! — забормотал герцог Анжуйский. — Что мы наделали?
   Он посмотрел на мать я увидел на ее лице то, что она редко позволяла ему видеть — страх… такой страх, какой он не пожелал бы испытать никому.
   Она еле слышно повторила его слова, обращаясь как бы к себе самой:
   — Что мы наделали? Что теперь произойдет?
   — Ад обрушился на землю! — закричал король. — Ад обрушился на землю!
   — Остановите это, — взмолился герцог Анжуйский. — Остановите безумие, пока оно не зашло слишком далеко. Пока мы не погибли… остановите, говорю вам!
   Катрин впервые в жизни запаниковала.
   — Ты прав, — пробормотала она. — Мы должны все остановить. Я отправлю послание Гизу. Адмирал не должен умереть…
   Хотя на небе еще не появились первые признаки рассвета, весь Париж уже проснулся на пороге дня Святого Варфоломея.

 
   Боль не позволяла адмиралу уснуть. Паре хотел дать ему опиат, но Колиньи не согласился. Он должен был многое обдумать. В приемной чутко спал его зять, он был готов в любой миг откликнуться на зов адмирала. Дорогой Телиньи! Господь наградил Колиньи, отдав его дочь в руки такого человека.
   Никлас Мусс, верный друг адмирала, спал в кресле. В соседнем кресле сидел пастор Мерлин. В доме Колиньи находилось много преданных ему людей; у адмирала было много друзей в Париже. Принц Конде и король Наваррский навестили его вечером, но потом они отправились в Лувр. Амбруаз Паре, изо всех сил старавшийся спасти жизнь адмирала, еще несколько часов тому назад находился возле Колиньи; он неохотно покинул раненого лишь по приказу короля.
   Как неспокойно было в Париже! Как много добра можно было совершить, если бы король освободился от влияния матери и своего брата, герцога Анжуйского! Адмирал знал, что эти двое ненавидят его, что королева-мать, выражая сочувствие, испытывала ярость по поводу неудачного выстрела наемника Гиза. Адмирал знал, что, когда король приказал гвардии охранять его дом, герцог Анжуйский и Катрин добились того, чтобы охрану возглавил некто Коссен — старый враг Колиньи и всех гугенотов. Это не предвещало ничего хорошего, Гаспар понимал, что ему и его друзьям грозит опасность.
   Как тиха ночь! Во время празднеств, связанных со свадьбой, по ночам не смолкали голоса, поэтому нынешнее безмолвие казалось зловещим.
   Увижу ли я снова Шатильон? — печально подумал Колиньи. Дошла ли до Жаклин весть о несчастье, постигшем ее мужа? Он надеялся, что нет. Она будет сходить с ума от волнения, это вредно для нее и ребенка. Адмирал радовался тому, что Анделот, Франциск и Луи защищены стенами Шатильона. Возможно, если он поправится, а Паре заверил его в этом, через несколько недель он окажется в Шатильоне… может быть, к концу сентября. Розы еще не успеют отцвести. Как приятно было бы снова бродить по аллеям, смотреть на серые стены замка, не прячась за ними в страхе перед ждущим его убийцей!
   Кто знает, возможно, он вернется домой к концу сентября; сейчас завершался август. Сегодня — двадцать третье августа, канун Дня Святого Варфоломея.
   Он внезапно вздрогнул; звон колоколов прорезал воздух. Откуда он донесся? Кто звонит в этот час?
   Мусс вскочил с кресла; Мерлин открыл глаза.
   — Уже утро? — спросил пастор. — Что означает этот звон?
   — Удивительно, — сказал адмирал. — Колокольный звон до рассвета! Что он может значить?
   — Он разбудил вас, — сказал Мусс.
   — Нет, я не спал. Я лежал и предавался радостным мыслям о моей жене, детях и розах в Шатильоне.
   В комнату вошел Телиньи.
   — Ты слышал звон, мой сын? — спросил адмирал.
   — Он разбудил меня, отец. Чем он вызван? Послушайте. Вы слышите? Цоконье копыт… оно приближается.
   Мужчины поглядели друг на друга, оставив при себе свои мысли. Всех присутствующих, кроме адмирала, охватил страх. Он уже много часов лежал, страдая от боли и ожидая смерти; если сейчас она приближается к нему, то скоро мучения кончатся.
   — Мусс, — сказал Колиньи, — подойдите к окну, мой друг. Скажите нам, что вы видите внизу.
   Мусс раздвинул шторы; на улице горели факелы и свечи.
   — Кто это, Никлас? — спросил адмирал.
   Телиньи стоял у окна. Повернув свое бледное лицо к адмиралу, он пробормотал:
   — Гиз… и с ним десятка два людей.
   — Они пришли за мной, друзья, — сказал Гаспар. — Вы должны помочь мне одеться. Я не хочу появляться перед моими врагами в таком виде.
   Телиньи выбежал из комнаты и бросился по лестнице вниз.
   — Будьте начеку! — крикнул он охранникам, стоявшим у лестницы и в коридорах. — Враги уже здесь.
   Подойдя к главной двери, Телиньи услышал крик Коссена:
   — Лабонн, у тебя есть ключи? Ты должен впустить этого человека. Он принес адмиралу послание от короля.
   — Лабонн! — закричал Телиньи. — Не впускай никого.
   Но было уже поздно. Ключи попали в руки Коссена. Телиньи услышал крик Лабонна и понял, что верный друг убит.
   — Сражайтесь! — крикнул Телиньи своим людям. — Сражайтесь за Колиньи и веру!
   Он бегом вернулся в спальню. Мерлин молился стоя на коленях, а Мусс помогал адмиралу одеться. В комнате были слышны звуки выстрелов и крики.
   Внезапно в нее забежал солдат-гугенот.
   — Господин адмирал, — крикнул он, — вы должны бежать. Не теряйте времени. Здесь находятся люди Гиза. Они ломают внутреннюю дверь.
   — Мой друг, — спокойно произнес адмирал, — вы должны уйти… все. Лично я готов к смерти. Я давно жду ее.
   — Я никогда не покину вас, отец, — сказал Телиньи.
   — Мой сын, твоя жизнь слишком ценна, ее необходимо сохранить. Уходи… уходи немедленно. Помни о Луизе. Помни о Шатильоне. Такие, как ты, должны жить и бороться. Не переживай слишком сильно из-за того, что я умру. Я — старый человек, мой век истек.
   — Я буду драться рядом с вами, — сказал Телиньи. — Мы еще можем скрыться.
   — Я не в силах идти, мой сын. Ты не сможешь унести меня. Медлить глупо. Я слышу, они уже на лестнице. Это значит, что они идут по трупам наших преданных друзей. Иди, мой сын. Жаклин познает беду — в эту ночь она станет вдовой. Если ты любишь мою дочь, не обрекай ее на подобную судьбу. Ты огорчаешь меня. Я несчастен, пока ты остаешься. Я буду радоваться, зная, что ты ушел от убийц. Умоляю тебя, сын. Еще есть время. По крыше… Ради Господа… ради Луизы… Шатильона… умоляю тебя… уходи!
   Телиньи поцеловал тестя и всхлипнул:
   — Хорошо, отец… если вы этого хотите. Ради Луизы…
   — Умоляю тебя, поторопись. Беги на чердак… на крышу.
   — Прощайте, мой отец.
   — Прощай, дорогой сын.
   Улыбнувшись зятю, Гаспар вытер пот со лба.
   — Ты тоже уходи, мой дорогой друг, — сказал он Мерлину.
   — Мой дорогой господин, у меня нет жены, которую я могу сделать вдовой. Мое место — рядом с вами. Я не покину вас.
   — Я тоже, мой господин, — сказал Мусс. — У меня есть шпага и сильная рука.
   — Это неизбежная смерть, — устало сказал адмирал. — Нас так мало, а их — много.
   — Но я не захочу жить, — заявил Мусс, — если брошу вас сейчас.
   — Дорогие друзья, я бы не хотел, чтобы те, кому вы дороги, упрекнули меня в вашей смерти. Я обрадуюсь, если вы уйдете. Мерлин, вы можете сделать много доброго. Идите… за моим зятем на крышу. Прошу вас. Я могу помолиться без вас. Вы напрасно губите ваши жизни… жизни гугенотов. Умоляю вас. Приказываю вам…
   Пастор согласился, что он не принесет никакой пользы, оставшись с Колиньи, но старый Никлас Мусс непоколебимо стоял у кровати со шпагой в руке; Колиньи понял, что никакие слова не заставят этого человека покинуть спальню.
   Адмирал опустился на колени у кровати и начал молиться.
   — Господи, я отдаю мою душу в твои руки. Утешь мою жену. Направь моих юных детей… В твои руки… в твои руки…
   Дверь распахнулась. Коссен и человек, в котором адмирал узнал своего врага, носившего фамилию Бесме, ворвались в комнату. За ними появились другие, в том числе итальянцы Тосинджи и Петруччи. У них были белые повязки на рукавах и кресты на шляпах.
   Они отпрянули назад, увидев пожилого человека, стоящего на коленях у кровати. Католики торопливо перекрестились. Безмятежное выражение адмиральского лица и спокойствие, с которым он поднял свои глаза, на мгновение лишило незваных гостей смелости.
   — Вы — Гаспар де Колиньи? — спросил Тосинджи.
   — Да. Вижу, вы пришли убить меня. Делайте что хотите. Моя жизнь почти закончилась, вы мало что можете изменить.
   Никлас Мусс поднял свою шпагу, пытаясь защитить адмирала, но Тосинджи парировал удар, а Петруччи вонзил кинжал в грудь старика. Другие поспешили завершить дело, начатое Тосинджи, и Мусс со стоном упал возле кровати.
   — Да сгинут все еретики! — закричали люди.
   Это было сигналом; католики набросились на бесчувственное тело адмирала. Бесме пронзил его шпагой, другие воткнули в него кинжалы, желая окропить лезвия благороднейшей кровью, которую они обещали себе пролить этой ночью.
   Колиньи лежал перед ними; они молча смотрели на него; каждый желал скрыть от соратников чувство стыда.
   Бесме подошел к окну и открыл его.
   — Дело сделано? — крикнул Генрих де Гиз.
   — Да, мой герцог, — ответил Бесме.
   Шевалье Ангулемский, внебрачный отпрыск Генриха Второго и сводный брат короля, стоявший внизу с Гизом, закричал:
   — Тогда выброси его из окна, чтобы мы убедились в том, что ты говоришь правду.
   Убийцы подняли тело адмирала.
   — Он еще жив, — сказал Петруччи.
   — Он проживет недолго, соприкоснувшись с землей внизу, — отозвался Тосинджи. — О, мой добрый друг, мой благородный адмирал, если бы вы не наклонились, чтобы поднять бумагу, когда я стрелял в вас, то вы могли избавить себя от мучений… И нас тоже! Поднимите его, мои друзья. Как он тяжел! Бросайте!
   Адмирал предпринял слабую попытку уцепиться за окно; один человек уколол его кинжалом в руку, и… через мгновение Гаспар де Колиньи уже лежал внизу, во дворе.
   Шевалье Ангулемский слез с коня и сказал Гизу:
   — Тяжело видеть, что это он. Его белые волосы сегодня стали красными. Он словно надел парик, следуя моде, введенной мадам Марго.
   Генрих де Гиз опустился на землю, чтобы осмотреть тело.
   — Это он, — сказал герцог и поставил ногу на грудь адмирала. — Наконец, господин де Гиз, убийца моего отца, вы мертвы. Вы прожили долго после того, как заплатили в Орлеане за убийство Франциска де Гиза.
   Шевалье пнул тело и приказал одному из его людей отрезать голову адмирала.
   Окровавленную голову подняли вверх за волосы под восторженные крики.
   — Прощай, Колиньи! — заорали католики.
   — Прощай, убийца Франциска де Гиза! — произнес герцог, и этот крик был подхвачен другими.
   — Вы можете отнести голову в Лувр, — сказал шевалье. — Это подарок королеве-матери, о котором она давно мечтала.
   — Что делать с телом, мой господин? — спросил Тосинджи.
   — Отдайте его парижанам, пусть они поступят с ним как хотят.
   В этот момент прискакал гонец.
   — Послание от королевы-матери, мой герцог. «Остановитесь, — сказала она. — Не убивайте адмирала».
   — Скачи во весь опор обратно, — распорядился герцог. — Передай королеве-матери, что ты опоздал. Пойдемте, мои друзья. Смерть еретикам! Смерть гугенотам! Король приказывает нам убивать… убивать… убивать…

 
   Телиньи посмотрел на город с высоты крыши. Везде горели огни, факелы освещали ужасную картину. Звучали крики умирающих мужчин и женщин — хриплые, молящие, гневные, растерянные.
   Куда бежать? Как попасть в безопасное место, к Луизе? Он знал, что адмиралу не спастись; он должен добраться до его близких и утешить их, оплакать вместе с ними кончину Колиньи.
   Он ощутил запах крови. Что происходит, этой безумной, невообразимой ночью? Что делают люди на улицах? Какова судьба его друзей?
   Он слишком молод, чтобы умереть. Он еще мало пожил. Адмирал познал приключения, любовь, служение делу; вкусил радость семейной жизни; но Телиньи мало что успел испытать. Он вспомнил прекрасное лицо Луизы, их прогулки по тенистым аллеям сада. Как сильно он мечтал о покое Шатильона, как страстно желал убежать из парижского кошмара!
   Он подождет здесь на крыше, пока все не успокоится. Потом выберется из Парижа через какие-то городские ворота. Возможно, он изменит облик — если убивают друзей адмирала, его, Телиньи, тоже не захотят оставить в живых. Он должен жить, должен попасть в Шатильон… к Луизе.
   Над его головой просвистела пуля. Он услышал донесшийся снизу крик. Его заметили. На Телиньи упал отсвет факелов.
   — Вот он… на крыше…
   Руку пронзила острая боль. Он растерянно посмотрел по сторонам.
   — Я должен бежать, — пробормотал Телиньи. — Должен добраться до Шатильона… до Луизы.
   Факел осветил край крыши. Телиньи увидел, откуда он пришел. За ним тянулись кровавые следы ног. Он услышал новые злобные крики и звуки выстрелов.
   Телиньи пополз вперед. Он испытывал слабость и головокружение.
   — Ради Луизы… — выдохнул он. — Ради Шатильона и Луизы…
   Он скатился с крыши с ее именем на устах.
   Толпа, узнав дрожащее тело, набросилась на него; люди сообщали друг другу о смерти Телиньи. Они разорвали его одежду и забрали ее куски на память об этой ночи.

 
   Взволнованная Марго отправилась в свою спальню. Ее муж уже находился там. Он лежал в постели в окружении придворных.
   Марго удалилась в гардеробную, позвала своих фрейлин раздеть ее, после чего присоединилась к Наваррцу.
   Казалось, ему тоже было не до сна.
   Она не могла забыть слова сестры и злость, которую они пробудили в их матери. Марго была уверена, но ей что-то угрожает. Она хотела, чтобы приближенные Наваррца удалились; тогда она сможет поделиться с мужем происшедшим. Но люди, похоже, не собирались уходить, и Наваррец, кажется, не хотел этого.
   Они возбужденно обсуждали покушение на адмирала и его возможные последствия.
   — Утром, — сказал Наваррец, — я отправлюсь к королю и потребую суда. Я попрошу Конде сопровождать меня и попытаюсь, добиться ареста Генриха де Гиза.
   Марго насмешливо улыбнулась. Ее мужу следует многое узнать. Здесь в Париже Генрих де Гиз обладал влиянием не меньшим, чем король.
   Они продолжили разговор о Колиньи, об аудиенции Карла и справедливости, которую они попросят у короля Марго слушала мужа. Она устала, но не могла заснуть в присутствии людей, а Генрих не отпускал их. Ночь тянулась; наконец, заявив, что скоро наступит новый день, Генрих выразил желание поиграть в теннис до пробуждения короля.
   — Затем, — сказал он, — я без промедления отправлюсь к нему и потребую аудиенции.
   Генрих повернулся к приближенным.
   — Давайте пойдем и приготовимся к игре. Я не засну, пока не добьюсь справедливости в отношении Колиньи.
   Он поднялся с кровати.
   — Я буду спать до полудня, — сказала Марго. — Я устала.
   Они покинули ее, опустив балдахин; вскоре она заснула.
   Марго проснулась внезапно. На улицах звонили колокола, кричали люди. Марго в изумлении приподнялась и села; она поняла, что ее разбудил непрекращающийся стук в дверь. Она тотчас вспомнила странные события последнего вечера.
   Стук усилился; он сопровождался громкими криками.
   — Откройте! Откройте! Наваррец! Наваррец!
   — Кто там? — закричала Марго и позвала прибежавшую из смежной комнаты фрейлину. — Кто-то стучит. Отопри дверь.
   Женщина бросилась к двери. Марго, приподняв балдахин, увидела вбежавшего в комнату мужчину. Его лицо было смертельно бледным, одежда — залитой кровью, которая капала на ковер.
   Он увидел кровать. Заметил Марго. Покачиваясь шагнул к ней с протянутыми вперед руками.
   Марго выскользнула из кровати, и незнакомец, бросившись на колени, поднял свое искаженное страхом лицо.
   — Спасите меня… Наваррец… Наваррец…
   Марго на мгновение сильно растерялась. Она не имела понятия о том, кто этот человек, почему он так выглядит и почему ворвался в спальню; стоя на коленях, он испачкал кровью ночную рубашку принцессы; в это время в комнату ворвались четверо мужчин с окровавленными шпагами в руках; их глаза горели, как у диких зверей, объятых жаждой убийства.
   В чувствительной Марго одновременно пробудились жалость, злость и возмущение. Она быстрым движением освободилась от цепких рук мужчины и встала перед ним; ее черные волосы были растрепаны, глаза Марго сверкали. Она бросила на алчущих крови мужчин лишь один взгляд, и они, несмотря на их состояние, сразу почувствовали, что находятся в обществе королевы.
   — Как вы посмели! — крикнула она. — Как вы посмели войти в мою спальню!
   Мужчины отступили, но лишь на шаг. Марго кольнул страх, но он лишь придал ей душевных сил. Она крикнула своим фрейлинам:
   — Немедленно приведите ко мне командира гвардии. Вы же, трусы наглецы… убийцы… оставайтесь здесь, или вам придется пострадать.
   Но в эту ночь кровопролития присутствие особы королевской крови не могло произвести слишком большого впечатления на головорезов. Один из них десятью минутами ранее обагрил свою шпагу кровью герцога. Сейчас перед ним стояла всего лишь жена какого-то гугенота!
   Заметив фанатичный блеск в глазах этих людей, она надменно подняла голову.
   — Если вы осмелитесь приблизиться ко мне еще на шаг, вас подвергнут пыткам и потом казнят. На колени! Я — королева! Если вы не подчинитесь мне немедленно, вы ответите за это.
   Но они не опустились на колени, и она увидела в четырех парах глаз не только жажду крови, но и похоть, желание овладеть ею. Она поняла, что вокруг нее творятся ужасные вещи, что ей угрожает серьезная опасность, что перед ней находятся бандиты, в такую ночь видевшие в королеве просто женщину.
   Как долго она сможет сдерживать их? Как скоро они расправятся с несчастным полуживым существом, лежавшим перед ней? А с самой Марго?
   Но тут, слава Богу, появился господин де Нанси, капитан гвардии, красивый, обаятельный мужчина, которому Марго не раз дарила многообещающие и восхищенные улыбки.
   — Господин де Нанси! — закричала она. — Посмотрите, какому унижению подвергают меня эти негодяи!
   Она заметила, что у него, как и у ворвавшихся в спальню мужчин, на шляпе был белый крест.
   — Что вы здесь делаете? — закричал он. — Как вы посмели войти в покои принцессы-католички?
   Один из незнакомцев указал на человека, которого Марго пыталась спрятать в складках ее ночной рубашки.
   — Он вбежал сюда, мы лишь последовали за ним. Ему удалось вырваться, когда мы поймали его.
   — Вы проследовали за ним сюда! В покои Ее Величества! Вам пойдет на пользу, если вы исчезнете, прежде чем Ее Величество запомнит ваши гнусные рожи.
   — Мы заберем еретика? Он поднял шум в спальне дамы.
   — Я сама разберусь с ним, — надменно произнесла Марго. — Вы слышали, что сказал господин де Нанси. Вы поступите мудро, если тотчас уберетесь.
   Когда они неохотно ушли, губы де Нанси искривились.
   — Вы поможете мне уложить этого человека на диван месье, произнесла холодным тоном Марго. — И объясните, почему вас забавляет то, что ваши подчиненные не боятся оскорблять меня.
   — Мадам, простите меня, — сказал де Нанси, поднимая на руки едва не потерявшего сознание человека, — но ваша доброта известна всем, и если вам показалось, что я улыбаюсь, то это произошло лишь потому, что я подумал о находчивости этого несчастного.
   — Немедленно положите его на диван.
   — Мадам, он — гугенот.
   — Ну и что?
   — Король приказал уничтожить этой ночью всех гугенотов.
   Она в ужасе уставилась на него.
   — И моего мужа? Его друзей?
   — Ваш муж и принц Конде останутся живы.
   Теперь она поняла значение ужасного шума, доносившегося с улицы Марго затошнило. Она ненавидела кровопролитие. Его организовали они все — ее мать, братья, любовник.
   — Я унесу этого человека, мадам, — учтивым тоном произнес де Нанси. — Он больше не будет пачкать кровью вашу комнату.
   Но Марго покачала головой.
   — Вы выполните мое распоряжение, месье, и положите его на диван.
   — Мадам, я прошу вас вспомнить приказ короля.
   — Я не привыкла к неисполнению моих приказов, — заявила Марго. — Немедленно отнесите его к дивану. И вы, месье де Нанси, никому не скажете о том, что он находится здесь. Вы послушаетесь меня, или я никогда не прощу вам вашей дерзости.
   Де Нанси был весьма галантен, а Марго — очаровательна. Что значит один гугенот из тысяч? — сказал он себе.
   — Обещаю вам, мадам, никто не узнает о том, что вы оставили его здесь.
   Он положил мужчину на черный атласный диван; Марго попросила фрейлин принести мази и бинты; она была ученицей Паре и умела лучше многих пользоваться этими средствами. Она нежно перевязала раны пострадавшего. Хотя бы один гугенот останется в живых, подумала Марго.
   Герцог де Ларошфуко крепко спал с улыбкой на своем свежем юном лице; внезапно он проснулся, не поняв толком, что его разбудило. Ему снилось, что он участвует в маскараде — самом шумном, какой он видел, — и король попросил Ларошфуко не отходить от него. Он отчетливо услышал голос: «Фуко, Фуко, не уходи сегодня».
   Как шумно будет ночью на улицах! Такое творилось после каждой важной свадьбы. Когда гости разъедутся домой, Париж стихнет. Но нынешний шум был странным. Звон колоколов в такой час? Визг? Крики? Плач?
   Он перевернулся на другой бок.
   Но ему не удалось избавиться от шума. Он приближался. Казалось, что его источник находится в доме.
   Он был прав. Дверь внезапно распахнулась. Кто-то вошел в комнату. Кажется, несколько человек позвали его.
   Люди раздвинули полог кровати; Ларошфуко окончательно проснулся.
   Он усмехнулся; он решил, что все понятно. Вот почему король посоветовал ему остаться во дворце. Карл явился со своими веселыми друзьями, чтобы поиграть в избиение. Сейчас он услышит голос короля: «Сегодня твой черед, Фуко. Не вини меня. Я советовал тебе остаться во дворце».
   — Идите! — крикнул Ларошфуко. — Я готов.
   Темная фигура с белым крестом на шляпе устремилась вперед; Ларошфуко почувствовал острую боль от удара кинжалом. Другие люди обступили его; он увидел блеск их оружия.
   — Умри… еретик! — сказал кто-то; Ларошфуко, любимец короля, откинулся на спину и застонал; на простыне появилось алое пятно.

 
   Резня шла полным ходом. Страх Катрин пропал. Гугеноты были застигнуты врасплох, опасаться серьезного ответного удара не следовало. Она, Катрин, как и ее семья, в безопасности; она сообщит Филиппу Испанскому самую приятную для него весть, способную подсластить горькую пилюлю — сообщение о том, что ее дочь вышла за гугенота; мрачный монарх поймет, что этот брак был вызван необходимостью и стал наживкой, нужной для того, чтобы подстроить врагам ловушку. Она сдержала свое слово; обещание, данное Альве в Байонне, было выполнено. Теперь она могла отдохнуть, наслаждаясь временной безопасностью в неспокойном мире; временная безопасность — это максимум того, на что она могла надеяться.
   Ей принесли голову Колиньи; Катрин, окруженная членами Летучего Эскадрона, торжествовала, глядя на нее.