Холт Виктория. Королева-распутница

   Он упал навзничь. Он кусал свои кулаки; она увидела пену на его губах. Она не хотела, чтобы он полностью терял контроль над собой, потому что тогда он требовал крови. Она должна держать его в страхе, на грани между здоровьем и болезнью.
   — Карл, возьми себя в руки. Еще не поздно. У тебя есть много друзей. Я позвала некоторых из них. Они ждут сейчас встречи с тобой.
   Он уставился на нее широко раскрытыми растерянными глазами.
   — Твои друзья, мой дорогой сын, — сказала она, — заслонят тебя от ужасной судьбы, которую готовят тебе предатели. Возьми себя в руки, мой дорогой. Мы должны бороться; мы одержим победу. Думаешь, твоя мать позволит кому-то обидеть ее мальчика? Она уже разработала план борьбы с твоими врагами; твои друзья готовы помочь ей. Предатели вынашивают свои планы; но истинные друзья короля знают, что делать. Встань, мой дорогой.
   Она погладила его пальцами по щеке.
   — Так-то лучше, дорогой. Твоя мать, которая всегда защищала тебя, защитит тебя и сейчас; на совете, который ждет короля, ты увидишь величайших людей Франции, готовых с оружием в руках сражаться с предателями, которые хотят причинить тебе зло. Ты воспрянешь духом, дорогой сын, увидев их. Ты пойдешь на совет?
   — Да, мама.
   — И ты поверишь в то, что я и мои друзья узнали с помощью серьезной работы?
   — Да, мама.
   — Идем, мой дорогой. Мы освободим тебя от чар, которые напустили на нашего короля враги.
   Карл колебался, и Катрин продолжила:
   — Знаю, это тяжело. Адмирал прибегает к помощи колдовства. Он наклонился в момент выстрела. Рядом с ним был дьявол. Теперь он всегда находится возле адмирала. Но мы одолеем сатану нашей собственной магией, мой сын; ты знаешь, что в любви матери к сыну, в верности настоящих друзей есть нечто магическое. Существует добрая магия; злые духи боятся добра.
   Она подвела его к двери. Он уже поддался ее гипнозу, как в детстве. Он не доверял ей; она пугала его, но он был вынужден следовать за Катрин, подчиняться матери.
   Первым человеком, которого он увидел в зале заседаний, стал Генрих де Гиз.
   Герцог низко поклонился королю.
   — Я вернулся, Ваше Величество, — сказал он, — как только услышал, что вы нуждаетесь в моей шпаге.
   Здесь же находились его дяди и братья. Каждый несколькими словами подтвердил свою лояльность королю. Они заявили, что пренебрегли риском оказаться у него в немилости, поскольку могли понадобиться ему.
   Король заметил, что все участники совещания были католиками. Они говорили о заговоре против короля и королевской семьи, раскрытом их шпионами. Они призывали к немедленным действиям, просили у короля разрешения начать их.
   Карл обвел взглядом группу мужчин и испытал желание броситься на пол и отдаться приближающемуся приступу. Он хотел убежать от реальности в свой безумный фантастический мир. Он не знал, как долго ему удастся сдерживать себя. Он ощущал неистовое биение сердца, ему было трудно дышать. Стоя здесь, он думал о суровом, но добром лице адмирала, о последних словах Колиньи, обращенных к нему: «Берегитесь вашего злого гения…»
   Этот злой гений находится рядом с ним… глаза матери казались огромными… такими огромными, что он не мог скрыться от них; глядя в них, он, казалось, видел все ужасы, которые она описывала ему; Карлу мерещилось, что он находится не в этой комнате, а в камере пыток; над ним наклонялся палач с суровым и добрым лицом Гаспара де Колиньи.
   Карл услышал собственный голос; он прозвучал тихо из-за оглушительной пульсации крови в голове; король знал, что он кричит.
   — Клянусь Господом, если вы решили убить адмирала, я согласен, Господи, но тогда вы должны уничтожить всех гугенотов Франции, чтобы никто не упрекнул меня в этом кровавом поступке!
   Он заметил улыбку торжества на лице матери. Карл отвернулся от нее. Он отчаянно дрожал и брызгал слюной на бархатный камзол.
   Король посмотрел на Катрин. Его злой гений!
   — Это твое желание! — сказал он. — Убивать… убивать… убивать!
   Карл бросился к двери комнаты и закричал:
   — Так убей… убей… всех. Да! Смерть… кровь… кровь на мостовых… кровь в реке. Убей их всех, если ты этого жаждешь.
   Он побежал, плача, в свои покои. Участники совещания растерянно переглянулись. Короля они редко видели в таком жалком состоянии.
   Катрин резко повернулась к ним лицом.
   — Господа, — произнесла она, — вы слышали приказ короля. У нас мало времени. Обсудим наши планы.

 
   Совещание продолжилось.
   — Господин де Гиз, будет справедливым доверить вам уничтожение адмирала и его людей возле Сент-Жермен л'Оксеруа.
   — Мадам, вы можете быть спокойной, предоставив мне убийцу моего отца.
   — Господин де Монпансье, вы возьмете на себя приближенных Конде.
   — Мадам, — спросил Монпансье, — а что насчет самого молодого принца?
   — Разве король не сказал: «Убейте всех гугенотов»? — произнес де Гиз. — Почему вы хотите сделать исключение для принца Конде? Король велел убить всех гугенотов, включая Конде, Наваррца, Ларошфуко — всех.
   Катрин помолчала. Снова возникла старая проблема. Она посмотрела на принцев де Гизов. Они держались самоуверенно, в них горели амбиции. Генрих де Гиз уже завладел Парижем. Что, если будут уничтожены все принцы Бурбоны? Между домом Валуа и домом де Гизов и Лорренов не останется никого. Мужчины Валуа не обладали большой силой и крепким здоровьем де Гизов. Она не могла даже сравнить безумного короля или ее дорогого красавца Генриха с Генрихом де Гизом.
   Любимый сын Катрин значительно уступал Генриху де Гизу в телесной силе и мужестве. Несокрушимые Гизы являлись прирожденными лидерами. Уже сейчас Генрих де Гиз был готов взять в свои руки организацию резни, словно он был ее вдохновителем. Стоит убрать Бурбонов, и дом Гизов и Лорренов бросится к трону.
   Она решила оставить в живых Наваррца и Конде.
   Герцог Неверский, сестра которого была замужем за молодым принцем Конде, не хотел смерти своего зятя. Катрин посмотрела на герцога и взглядом воодушевила его заступиться за молодого Конде, что он сделал, проявив красноречие.
   — Дадим Конде и Наваррцу шанс сменить веру, — сказала королева-мать.
   — Они никогда этого не сделают, — произнес Гиз.
   — В таком случае они разделят судьбу остальных, — пообещала ему Катрин. — Но я настаиваю на том, чтобы они получили возможность обращения в католическую религию. Теперь перейдем к практическим вопросам. Что послужит сигналом? Пусть зазвонит колокол Дворца Правосудия. К этому времени все должны быть готовы. Я предлагаю, чтобы это произошло, когда на небе появятся первые признаки рассвета. Сколько в Париже верных нам людей?
   — В настоящий момент, мадам, двадцать тысяч, — ответил ей экс-судья. — Позже мы сможем вызвать еще несколько тысяч.
   — Двадцать тысяч, — повторила Катрин. — Они все готовы подчиняться герцогу де Гизу?
   Герцог заверил ее в этом.
   Он дал указание нынешнему судье:
   — Месье Ле Шаррон, необходимо запереть все городские ворота, чтобы никто не смог покинуть Париж или войти в него. По Сене не должны ходить корабли.
   Катрин, предвидя бунт, настояла на том, чтобы из Отель-де-Вилль была убрана вся артиллерия.
   — Позже, господин Ле Шаррон, — сказала она, — вы узнаете, где следует разместить эти пушки.
   Ле Шаррон оторопел. Он прибыл на совещание, собираясь обсудить устранение опасного врага, и неожиданно столкнулся с готовящимся массовым убийством. Катрин заметила его колебания и испугалась. Она разделила страх своего сына. Она знала, что сейчас переживает свои самые опасные дни. Один неверный шаг, и все рухнет; вместо гугенотов могут погибнуть ее сыновья, королевский дом Валуа, она сама.
   Катрин произнесла резким тоном:
   — Приказы будут отданы не ранее утра; месье Ле Шаррон, предатели нашего католического дела не смогут рассчитывать на пощаду.
   — Мадам, — сказал испуганный Шаррон, — я — ваш слуга.
   — Я рада за вас, месье, — произнесла холодным тоном Катрин.
   Они продолжили обсуждение планов. Каждый католик повяжет на руку белый платок и нарисует на шляпе белый крест. Все должно быть продумано до мелочей. Нельзя допустить даже один неверный шаг.
   Наконец совет разошелся; началось выматывающее нервы ожидание.

 
   Катрин казалось, что ночь никогда не кончится. Она еще не испытывала подобного страха. Она расхаживала по своим покоям; полы ее черного платья разлетались, губы были сухими, сердце трепетало, руки дрожали; она безуспешно пыталась обрести покой, который королева-мать сохраняла в течение многих опасных лет.
   Посвященные в тайну ждали сигнала, но еще надо было пережить ночь — ночь тревоги и страха. Гиз, его родственники и приближенные ждали в особняке герцога. Верные друзья Генриха получили указание. Но кому можно верить? Она видела отвращение на лице судьи, месье Ле Шаррона. Можно ли доверять ему?
   Никогда еще время не шло так медленно для королевы-матери. Это была самая важная ночь в ее жизни. Она должна привести к успеху. Избавить Катрин от ее страхов. Убедить Филиппа Испанского в том, что она — его друг, сделать так, чтобы он никогда не сомневался в этом. Он увидит, что она сдержала обещание, данное когда-то в Байонне. Когда же придет рассвет?
   Что может случиться? Судья не подведет. Он — семейный человек и не станет рисковать близкими. Католик никогда не выдает католиков гугенотам Катрин радовалась тому, что в настоящий момент де Гизы были ее союзниками. Она могла положиться на них. Не существовало более ярого врага гугенотов, чем Генрих де Гиз; больше всего на свете он хотел смерти адмирала. Те люди, которым Катрин боялась доверять, ничего не знали о готовящейся авантюре. Герцог Аленсон оставался в неведении. Он заигрывал с гугенотской верой просто из озорства; этот младший сын Катрин был таким же проказником, как Марго. Принцессе ничего не сказали о грядущих событиях, потому что она была замужем за гугенотом; похоже, ее отношения с Наваррцем после свадьбы улучшились; Марго уже показала, что ей нельзя доверять. Бояться нечего… нечего, нечего. Но минуты словно остановили свой бег.
   Если бы только вместо Карла королем был Генрих! Он хотел устранить гугенотов не меньше, чем Гиз; она могла доверять Генриху. Но Карлу? «Убей всех гугенотов!» — крикнул он, но то был момент безумия. Что будет, когда оно пройдет? Она боялась того, что он мог сделать. Катрин послала за графом де Ретцем.

 
   Ретц пошел к королю. Карл шагал взад-вперед по своим покоям с бешеными, залитыми кровью глазами.
   Ретц попросил короля отпустить приближенных, чтобы поговорить с ним наедине.
   — Как медленно идет время, — сказал Карл, когда они остались одни. — Ждать тяжело. Боюсь, граф, они начнут раньше нас. Что тогда? Что тогда?
   — Ваше Величество, мы контролируем все. Нам нечего бояться.
   Но он подумал: разве что короля.
   — Иногда мне кажется, что я должен пойти к адмиралу, граф.
   — Нет, Ваше Величество, — в ужасе крикнул Ретц. — Это погубит все наши планы.
   — Но если существует заговор против нас, граф, то он направлен против Гизов. Именно их обвиняют в убийстве адмирала.
   — Это не так, Ваше Величество. Также обвиняют вашу мать и герцога Анжуйского. И не без оснований, потому что, Ваше Величество, ваши мать и брат знали, что необходимо убить адмирала, чтобы защитить вас. Это не все. Считают, что вы тоже вовлечены в заговор. Поэтому вас собираются… устранить. Никакие ваши слова не убедят адмирала и его друзей в том, что вы непричастны к покушению. Не существует иного выхода, кроме запланированного нами.
   — Когда течет кровь, — сказал король, — я потом всегда чувствую себя виноватым. Люди будут говорить, что французский король Карл Девятый пролил кровь невинных гугенотов, прибывших на свадьбу его сестры. Они будут говорить это… помнить это… всегда. Они обвинят меня… короля!
   Ретц встревожился. Он знал характер короля не хуже, чем его мать. Полное возвращение к психическому здоровью будет губительным для заговорщиков.
   — Ваше Величество, — сказал граф, — я прошу вас вспомнить, что они собираются сделать с вами. Что качается обвинений, то все будут знать, что случившееся — результат вражды между домом Гизов и Шатильоном. Генрих де Гиз не простил Колиньи убийство отца. Вы останетесь в стороне. Вы ни в чем не виновны. За всем стоит Генрих де Гиз. Ответственность возложат на него; вы будете в безопасности.
   — Я буду в безопасности, — сказал король и заплакал.

 
   Позже, ночью, король внезапно испугался. Он бросился в покои Мари Туше. Его появление встревожило ее.
   — Что тебя мучает, Карл?
   — Ничего, Мари. Я запру тебя сейчас. Ты не сможешь выйти. Кто бы ни подошел к двери… не отвечай.
   — Что случилось? Почему у тебя такой странный вид?
   — Ничего… ничего, Мари. Но ты должна оставаться здесь. Обещай мне это.
   Засмеявшись, как безумный, он крикнул:
   — У тебя не будет выбора. Я запру тебя. Ты — моя пленница, Мари.
   — Карл, в чем дело? Скажи мне.
   — Все в порядке. Все хорошо. Завтра все будет хорошо.
   Он нахмурился.
   — О, Мари, я забыл. Еще есть Мадлен.
   — Что Мадлен?
   — Не могу сказать. Я запру тебя сейчас. Ты, дорогая, — моя пленница. Завтра все узнаешь.
   Оставшись одна, Мари заплакала. Она была напугана. Она вынашивала ребенка короля; это вызывало у нее одновременно радость и страх.

 
   — Мадлен, — воскликнул король. — Где ты, Мадлен? Иди ко мне немедленно.
   Мадлен находилась в своей маленькой комнате возле покоев короля; она пела гимн гугенотов.
   — Не пой это! Не надо! Я запрещаю. Ты не должна петь это, Мадлен.
   — Но, Ваше Величество, вы же много раз слышали, как я пою этот гимн. Я усыпляла вас под него. Вы помните это. Вы любили его больше других песен.
   — Не этой ночью, Мадлен. Дорогая Мадлен, помолчи. Идем со мной. Ты должна пойти со мной.
   — Карл, что тебя тревожит? Снова неизвестность?
   Он замер, нахмурился.
   — Да, Мадлен, неизвестность. Здесь… в моей голове.
   Его глаза стали безумными. Карла охватило волнение, он словно предвкушал какую-то радость.
   — Пойдем, Мадлен. Идем немедленно, ты нужна Мари. Ты должна остаться с ней сегодня ночью.
   — Она больна?
   — Ты нужна ей. Я приказываю тебе пойти к Мари. Немедленно. Ты проведешь с ней всю ночь, Мадлен. И ты не должна покидать ее покои. Ты не сможешь это сделать. Мадлен, тебе нельзя петь этот гимн… или любой другой… этой ночью. Обещай мне это, Мадлен.
   — Карл, Карл, что тебя мучает? Скажи Мадлен… ты знаешь, что это всегда тебе помогало.
   — Сейчас это не поможет, Мадлен. Мне и не нужна помощь.
   Он грубо схватил ее за руку и потащил к покоям Мари.
   Когда он отпер замок, мадемуазель Туше оказалась у порога. Он втолкнул Мадлен в комнату и остановился, глядя на женщин. Поднес палец к губам — этот жест Карл перенял у матери.
   — Ни звука. Ключ есть только у меня. Будьте уверены — я не расстанусь с ним. Никакого пения. Ни звука… иначе — смерть… смерть…
   Он замкнул дверь. Женщины недоуменно, растерянно переглянулись.
   — Он послал меня к вам, потому что вы больны, — сказала Мадлен.
   — Но я здорова, Мадлен.
   — Он решил, что я нужна вам.
   Мари опустилась на кровать и горько заплакала.
   — Что вас мучает, моя малышка? — спросила Мадлен. — Скажите мне, потому что он послал меня успокоить вас. Вы поссорились?
   Мари покачала головой.
   — О, няня, мне иногда бывает так страшно. Что происходит? Эта ночь кажется такой странной. Я боюсь… боюсь короля. Он держится загадочно.
   — Все нормально, — сказала Мадлен. — Просто у него в голове засела какая-то безумная мысль. Он считает, что мы в опасности, и хочет, чтобы мы защитили друг друга.
   Но успокоить Мари, носившую в своем чреве ребенка, было не так-то просто.

 
   Ретц пытался успокоить короля, но Карл был вне себя от волнения.
   — Мари! — крикнул он. — Мадлен! Кто еще?
   Он вспомнил Амбруаза Паре; не обращая внимания на Ретца, Карл бросился к двери своих покоев и приказал слугам:
   — Немедленно доставьте ко мне Амбруаза Паре. Найдите его. Не теряйте времени. Когда вы отыщете Паре, отправьте его ко мне… срочно… срочно…
   Слуга убежал с известием о том, что король заболел и вызывает своего главного доктора.
   Ретц упросил короля уйти с ним в маленькую изолированную комнату; когда они оказались там, граф запер дверь.
   — Это безумие, Ваше Величество. Вы выдадите наш план.
   — Но я не могу позволить Паре умереть. Он — великий человек. Он делает много полезного для Франции. Он спасает жизни. Паре не должен умереть.
   — Вы выдадите нас, Ваше Величество, таким поведением.
   — Почему он еще не пришел? Он — глупец! Его схватят. Будет поздно. Паре, глупец, где вы? Где же вы?
   Ретц безуспешно успокаивал короля. Он не знал точно, каким способом можно удержать Карла на грани между безумием и нормой. Если король окончательно сойдет с ума, он может наговорить Бог знает что. Однако сохраняя рассудок, он не согласится на резню.
   Прибыл Паре; когда Ретц впустил его в комнату, Карл бросился к нему, обнял врача и заплакал.
   — Вы больны, Ваше Величество?
   — Нет, Паре. Это вы… вы… Вы останетесь здесь. Не покинете этой комнаты. Если вы попытаетесь уйти, я убью вас.
   Паре, похоже, растерялся. Он решил, что сейчас появятся стражники и арестуют его. Он не представлял, в чем его собираются обвинить.
   Карл рассмеялся, увидев страх на лице Паре и догадавшись о его причине.
   — Мой пленник! — с истерическим лукавством воскликнул король. — Сегодня ночью вы никуда не убежите, мой друг. Останетесь здесь под замком.
   Он с громким хохотом позволил Ретцу увести себя. Недоумевающий и встревоженный хирург уставился на запертую дверь.

 
   Марго охватило беспокойство. Генрих де Гиз не пришел на свидание. Что могло помешать ему?
   Весь этот день два человека занимали ее мысли — Генрих де Гиз и Генрих Наваррский. Такое пикантное положение нравилось ей. Муж оказался далеко не дикарем. Он мог быть забавным; она даже немного ревновала, видя, как он ухаживает за мадам де Сов. На это она отвечала продолжающейся связью с Генрихом де Гизом. Где в эту ночь находился ее любовник? Почему он не пришел на свидание?
   Это тревожило Марго. Она встретила его, когда он шел с совещания. Прежде Марго считала, что его нет в Париже. Она заметила растерянность Генриха при встрече: он смущенно сказал ей, что поспешил тайно вернуться в столицу. Тогда она приняла это объяснение, но теперь, когда он не сдержал обещание, она задумалась о том, что значат эти секретные исчезновение и появление.
   Пришло время ее матери ложиться спать; Марго, разумеется, присутствовала при этой церемонии. Кажется, сегодня в спальне матери людей было больше, чем обычно. Марго внезапно насторожилась. Сегодня в этих людях ощущалось необычное напряжение, они были возбуждены, оживленно шептались маленькими группами Марго заметила, что при ее приближении беседа становилась банальной, скучной. Неужели при дворе произошел новый скандал, который скрывали от нее? Не связан ли он с отсутствием Генриха?
   Она села на сундук и посмотрела по сторонам, наблюдая за церемонией отхода королевы-матери ко сну.
   Катрин уже лежала в постели; несколько человек разговаривали с ней.
   Марго вдруг заметила свою сестру; герцогиня де Лоррен выглядела скорее печальной и испуганной, нежели возбужденной.
   Марго позвала сестру и похлопала ладонью по сундуку.
   — Ты сегодня грустна, сестра, — сказала Марго; губы Клаудии задрожали, словно ей напомнили о чем-то ужасном.
   — Клаудия, что случилось? Что с тобой?
   — Марго… ты не должна…
   Она замолчала.
   — Ну? — сказала Марго.
   — Марго… мне страшно. Очень страшно.
   — Что произошло, Клаудия? Что сегодня со всеми? Почему ты утаиваешь это? Скажи мне!
   К ним приблизилась Шарлотта де Сов.
   — Мадам, — обратилась она к Клаудии, — королева-мать желает, чтобы вы немедленно подошли к ней.
   Клаудия направилась к постели; Марго перехватила суровый взгляд, который королева-мать бросила на Клаудию; сестра Марго наклонила голову, слушая шепот Катрин.
   Все это было странно. Марго заметила, что кое-кто из присутствующих смотрит на нее настороженно.
   — Маргарита, — сказала Катрин. — Иди сюда.
   Марго подчинилась. Она замерла у кровати, ощущая прикованный к ней испуганный взгляд сестры.
   — Я не знала, что ты тут, — сказала Катрин. — Тебе пора ложиться. Иди к себе.
   Марго пожелала матери спокойной ночи; Катрин раздраженно махнула ей рукой; Клаудия не отводила взгляда от сестры. Когда Марго подошла к двери, Клаудия бросилась ей вслед и схватила ее за руку.
   По щекам Клаудии бежали слезы.
   — Марго! — крикнула она. — Моя дорогая сестра!
   — Клаудия, ты сошла с ума, — повысила голос Катрин.
   Но Клаудию охватил страх за сестру.
   — Мы не можем отпустить ее, — в отчаянии заявила она. — Только не Марго! О, Господи! Дорогая, дорогая Марго, оставайся в эту ночь со мной. Не ходи в покои мужа.
   Катрин подняла голову с подушки.
   — Приведите ко мне герцогиню де Лоррен… немедленно…
   Клаудия практически подтащила сестру к кровати их матери.
   Марго услышала шепот Катрин:
   — Ты потеряла рассудок?
   — Ты хочешь принести ее в жертву? — закричала Клаудия. — Твою дочь… мою сестру…
   — Ты действительно обезумела. Что на тебя нашло? Тебе передалась болезнь брата? Маргарита, у твоей сестры больное воображение, она бредит. Я уже сказала тебе, что ты должна спать. Прошу тебя оставить нас и срочно отправиться к мужу.
   Смущенная и растерянная Марго вышла из комнаты.

 
   В покоях короля, во время церемонии отхода ко сну, католики присутствовали наряду с гугенотами; в отличие от спальни его матери здесь не было атмосферы тайны и настороженности; католики дружески беседовали с гугенотами, как это было со дня прибытия последних на свадьбу.
   События дня утомили короля. Он хотел отдохнуть, забыть обо всем с помощью она.
   — Как я устал! — сказал Карл; граф де Ретц, уже много часов не отходивший от короля, поспешил успокоить его.
   — У Вашего Величества был тяжелый день. Вы почувствуете себя лучше после дневного сна.
   «Не стоит притворяться, будто этот день — такой же, как все остальные, — подумал Карл. — Завтра? Как он ждал наступления следующего дня! Тогда все кончится, мятежники будут подавлены, он обретет безопасность. Выпустит Мари и Мадлен из их маленькой тюрьмы. Освободит господина Паре. Как они будут благодарить его за то, что он спас им жизни!»
   В голове Карла пульсировала кровь, он с трудом держал глаза открытыми. Не было ли какого-то снотворного зелья матери в вине, которое поднес ему Ретц, чтобы он проспал следующие несколько часов?
   Гугеноты и католики! Глядя на них сейчас, кто мог поверить в яростную вражду между ними? Почему они не способны быть друзьями, которыми они сейчас казались?
   Скоро утомительная церемония закончится, полог его кровати опустят, и придет сон… А вдруг ему приснится кошмар? Он имел основания бояться снов. Истязания плоти… изувеченные тела… адские вопли мужчин и женщин… кровь.
   Герцог де Ларошфуко склонился над его рукой. Дорогой Ларошфуко! Такой красивый и добрый! Они крепко дружили. Герцог был одним из немногих, кого Карл действительно любил. Король всегда радовался обществу герцога.
   — До свидания, Ваше Величество.
   — До свидания.
   — Пусть только самые приятные сны посетят Ваше Величество.
   В глазах герцога светилась теплота. Он был настоящим другом Карла. Он бы любил меня, даже если бы я не был королем, подумал Карл. Ларошфуко — истинный друг.
   Герцог направился к двери. Сейчас он покинет Лувр и пойдет по узким улицам к себе домой в сопровождении своих последователей; по дороге он будет шутить и смеяться, потому что никто не любит шутки так, как дорогой Ларошфуко. Дорогой друг… и гугенот!
   Нет, подумал король. Это нельзя допустить. Только не Ларошфуко!
   Он отогнал дремоту.
   — Фуко! — крикнул Карл! — Фуко!
   Герцог вернулся.
   — О, Фуко, ты не должен уходить сегодня. Можешь остаться здесь и спать с моими камердинерами. Это необходимо. Ты пожалеешь, если уйдешь, мой дорогой Фуко.
   Ларошфуко, похоже, удивился; Ретц шагнул вперед.
   — Король шутит, — сказал герцог.
   Ларошфуко улыбнулся Карлу и слегка наклонил голову. Король посмотрел на друга остекленевшими глазами и пробормотал:
   — Фуко, вернись Фуко… мой дорогой друг… только не дорогой Фуко…
   Ретц задвинул полог над кроватью короля.
   Отход ко сну завершился.
   Слезы медленно потекли по щекам короля Франции; в Лувре все стихло.

 
   Катрин, лежа в постели, считала минуты. Через два часа она встанет, она не могла переносить ожидание. Она со злостью думала о глупой Клаудии, которая могла пробудить у Марго подозрения. Она думала о глупом Карле, пытавшемся, по словам Ретца, предупредить Ларошфуко. Что, если Ларошфуко понял намек? Он был одним из лидеров гугенотов. Что он сделает? Что предпринял бы любой разумный человек, узнав о готовящемся? Конечно, он занялся бы разработкой ответного плана.
   Невозможно вынести томительное ожидание. Время вставать еще не пришло, но она не могла лежать в кровати. Не могла ждать момента, когда на нее обрушится беда. Она должна действовать. Активность поможет преодолеть страх.
   Она встала, торопливо оделась и тайком пробралась в покои герцога Анжуйского; там Катрин расположилась рядом с ним, плотно задвинув полог кровати.
   Он не спал, потому что его мучил еще больший страх, чем ее. На лбу молодого человека блестели капельки пота, его волосы были не завиты.