Холт Виктория. Долгий путь к счастью

   — Вот этого Фенвика я и разыскиваю. Хочу поговорить с ним о своем отце.
   — Он ведь, кажется, много лет был личным секретарем мистера Келлевэя, который оставил ему достаточно средств, чтобы купить тихий домок в Фоллертоне. Во всяком случае, так я слышал.
   — Почему-то почти нет людей, кто готов был бы рассказать мне об отце, а мне, естественно, хочется все разузнать. Вообще, странно, как это я жила, ни разу не услышав о нем ни слова. От него, кстати, тоже. Похоже, я его совершенно не интересовала.
   — Ваша мать, уезжая, забрала ведь вас с собой, не так ли?
   — Да, и тем более странно, что отец со мной не пытался связаться. В конце концов, я его родная дочь.
   — Я слышал, о нем отзывались как о человеке, не прощающем ничего.
   — Все, что я слышала об отце, было не очень приятным.
   — Тогда, может, лучше не ворошить прошлое?
   — Я так не считаю. Я хочу узнать о нем все.
   — Что же, тогда давайте попытаемся разыскать в Фоллертоне того человека.
   Попутчиком Майкл был просто замечательным, а уж как хорошо он знал эти места. Фоллертон лежал уже за пределами владений Хайдроков, иначе о Фенвике наверняка он знал бы больше.
   До деревушки Фоллертон добирались мы недолго. Миссис Пенджелли была права: одна улица, кучка домов, два-три коттеджа чуть в стороне.
   Нам встретился фермер, идущий рядом с лошадью, которая тащила воз сена. Он как раз поправлял уздечку, когда Майкл спросил у него:
   — Вы не знаете, где можно найти мистера Фенвика?
   Человек обернулся и немедленно с почтением, которое всегда вызывал Хайдрок у простых людей, заговорил:
   — Сэр, если вы имеете в виду Джона Фенвика, который жил в коттедже «Малберри», так он уехал.
   — Хорошо, а где этот коттедж, покажите.
   — Вот прямо по улице, сэр, затем направо, а там ярдов сто — и уже «Малберри» будет. Участок там, сад, цветник. Торговал он неплохо. Овощи у него были отменные, цветы всегда свежие, но вот — снялся и уехал. Говорил кому-то, что вроде такая жизнь ему не по нраву. Он ведь в замке Келлевэев работал, все переживал разлуку с ним. В общем, хозяйство здешнее он продал и — отбыл.
   — Вы не знаете, куда же?
   — Нет, сэр. Представления не имею.
   — Интересно, может, кто-нибудь в деревне знает?
   — Не ведаю, сэр… Вот, правда, в гостинице могут знать. Он частенько туда захаживал.
   Мы поблагодарили фермера и решили все-таки взглянуть на коттедж «Малберри». Зелень вокруг дома просто бушевала; на пороге появилась свежая, румяная женщина. Да, подтвердила она, «Малберри» раньше принадлежал мистеру Фенвику. Они купили у него этот участок, живут здесь около полугода. Они тоже занялись выращиванием овощей и торговлей цветами, и мистер Фенвик это делал, и предыдущий владелец. Нет, она понятия не имеет, куда мистер Фенвик перебрался. Все, что ей известно, это то, что эти края он покинул.
   Майкл счел идею о посещении гостиницы вполне подходящей — там можно было бы и перекусить, и поговорить с хозяевами.
   Легко отыскали мы гостиницу с полустершейся вывеской «Корн Долли». Зашли. Посетителей не было; мы заказали яблочного сидра и спросили, что можно у них поесть. На выбор нам предложили пышки, запеченную в тесте птицу, жаркое из баранины и бесчисленные закуски.
   Когда хозяйка вынесла кувшин сидра и горячие пышки, Майкл поинтересовался у нее о местонахождении мистера Джона Фенвика.
   — А-а, вы, наверное, о том Финвике, что из «Малберри», — протянула она, — да он прожил-то там всего ничего. Деревенская жизнь ему не нравилась. Он скорее клерк, служака.
   — Наверное, он частенько захаживал к вам посидеть?
   — Да, можно сказать, завсегдатаем был. Говорил, что лучше нашего сидра нигде не пивал. И пышки мои почитал, как раз… те, что вы сейчас кушаете… да, почитал их.
   Я сказала, что в этом нет ничего удивительного, поскольку они и впрямь отменные. Хозяйка была очень рада похвале, но помочь разыскать Фенвика при всем желании не могла.
   — Не слишком удачное утро, — сочувственно сказал Майкл. — Ничего, мы его рано или поздно найдем. Я поинтересуюсь, у меня есть возможность. Особого труда это не составит. Ну а что вы думаете о «Корн Долли»?⁵
   — Очень мило. И такое необычное название!
   — Вы обратили внимание на вывеску перед входом?
   — Да, там нарисован сноп колосьев, увязанный наподобие куклы.
   — Совершенно верно. Традиционно, завершив сбор урожая, крестьяне вяжут таких соломенных кукол и всюду развешивают. Видели, в столовой гостиницы как раз такое чучело болтается? Считается, что оно позаботится об урожае следующего года.
   — Да, помещение этой гостиницы напоминает чем-то «Полкрэг Инн». Очаг огромный, дубовые балки…
   — Но там нет такой глиняной лампы, как здесь, — сказал Майкл, взяв в руки стоявший посреди стола предмет. По форме он напоминал подсвечник. — Видите эту щель наверху? — продолжал Майкл. — Сюда вливали полную чашку масла, ставили фитилек — и, пожалуйста, горит. Мне нравится, как они здесь сохраняют старинные обычаи. Теперь это редко встретишь.
   Я подержала в руках масляную лампу, признала ее своеобразной, но на самом деле думала только о Фенвике и была горько разочарована тщетностью наших попыток найти его. Майкл наклонился ко мне через стол и погладил мою руку.
   — Выше нос, — сказал он, — обещаю, что разыщу вам Фенвика.
   — Спасибо. Вы такой добрый, так помогаете мне…
   — Да о чем вы! Мне это доставит удовольствие. Предоставьте поиски мне. Я вам сообщу, когда будут новости — записочку пришлю с почтовым голубем. Договорились?
   — Договорились, — ответила я. — Слэк, наверное, будет в восторге.
   — Мы с Гвеннол часто «переписываемся» подобным образом.
   — Да, она рассказывала.
   Мы покинули «Корн Долли», тронулись в обратный путь, и, когда среди деревьев показалось море, я увидела, что кое-где на нем мелькают ярко-белые барашки.
   — Береговой бриз, — заметил Майкл, — ничего страшного. Вас прекрасно доставят на Остров, желательно только отплывать не откладывая.
   — Я сама приплыла на своей лодке, — сказала я.
   — О! — выражение его лица изменилось, стало немного встревоженным, но он ничего не сказал, пока мы не добрались до «Полкрэг Инн».
   К этому времени волны на море закудрявились еще сильнее.
   — Вас отвезу я, — объявил Майкл.
   — Да нет, не стоит.
   — Я настаиваю. Тут не до шуток. С таким сердитым ветром справятся только мужские руки.
   — Но я так гордилась, что самостоятельно добралась сюда на лодке!
   — Это прекрасно — для начала. К сожалению, ситуация здесь меняется слишком быстро.
   Майкл обо всем быстро договорился. Он возьмет на пристани лодку помощнее, чем моя «Эллен», и в ней повезет меня на Остров. Позаботится он и об «Эллен» — один из рыбаков доставит ее вслед за нами, а потом они вместе вернутся на материк.
   Мне было неловко, что Хайдрок везет меня через пролив. Не сам «состав преступления» смущал меня, а толкование, которое дадут этому эпизоду Гвеннол или Д женифрай, когда узнают, что полдня я с ним еще и прогуливалась верхом по окрестностям. Я прекрасно понимала, что они подумают.
   Оказавшись уже на приличном расстоянии от материка, я заметила, что ветер поутих.
   — Вот видите, я бы сама справилась, — сказала я.
   — Может быть, — ответил Майкл, — но как бы я себя чувствовал, отпусти я вас одну?
   Лодка причалила к берегу. Он помог мне сойти на землю. Потом мы постояли немного.
   — Вы не зайдете в замок? — спросила я.
   — Думаю, не стоит. Мне надо возвращаться.
   Пришла к берегу и «Эллен».
   — Вы были бесконечно добры ко мне, — сказала я.
   — Как всегда, для меня это бесконечное удовольствие.
   Он прыгнул обратно в лодку, где на веслах сидел рыбак с побережья. Я помахала им на прощание. Поднимаясь по склону холма к замку, я встретила Дженифрай. По ее взгляду я поняла, что она видела, кто привез меня, видела, как Майкл пожимал мне руку на берегу, видела, как он уплыл потом в море.
   Сказала ли Дженифрай дочери об этом случае, не знаю. Неожиданно для себя я обнаружила, что украдкой посматриваю на них. Возможно, вид у меня при этом был немного виноватый. Не знаю, правда, заметили они это или нет.
   На следующий день Гвеннол сама отправилась на материк. Я осталась на Острове. Что-то заставило меня подумать — а не пойти ли к Тэсси? Может, в отсутствие Яго она предскажет мне другую судьбу?
   Тэсси сидела на крылечке своего домишка, при моем появлении ее старое сморщенное лицо растянулось в улыбке. Будто из-под земли у ног ее возник кот и уставился на меня.
   — Ну, заходи, — пригласила она.
   Я шагнула за ней.
   В очаге пылало несколько поленьев, резкий пряный запах трав и каких-то снадобий ошущался еще сильнее, чем в прошлый раз.
   — Ну, мисс, сегодня ты одна-одинешенька бродишь, — со своей характерной ухмылкой сказала старуха. — И что же нужно от меня такой молодой красавице, как ты? — спросила она. — Скажи мне. Хочешь, чтобы карты я раскинула? Может, хочешь, чтобы я глянула в хрустальный шар? Или будем читать судьбу твою по руке?
   — В прошлый раз ты уже предсказала мне прекрасное будущее, — ответила я, — что говорить, прогнозом тем я довольна. Правда, вдруг сегодня твои пророчества будут не такими благостными.
   Эти слова мои ей, видимо, понравились.
   — Да ты не просто довольна была, очень довольна — и не ты одна, кстати.
   — Я хочу узнать судьбу другого человека.
   — О-о… — Старуха озорно наклонила голову набок, — нет, Малкен, — продолжала она, обращаясь к коту, — такими делами мы не занимаемся, а, котик?
   Кот мяукнул, будто соглашаясь с ней.
   — Этот человек уже умер… а может, и не умер, — сказала я.
   — Призракам не нужны предсказания, — резко оборвала она меня.
   — Но раз ты можешь заглянуть в будущее, значит, можешь и прошлое увидеть. Я хочу узнать о своей сводной сестре Сильве.
   — Ах, вот оно что? Бедняга! Тяжкая жизнь была у нее.
   — А она когда-нибудь приходила к тебе?
   — Часто. Часто приходила. Особенно в конце. Были у нее причины…
   — Какие? — подалась я наперед.
   — Ей не терпелось узнать свое будущее.
   — Здесь люди, похоже, не хотят вспоминать о ней.
   — Чему же удивляться… где она сейчас? Может, на дне морском… Ах бедняга, всегда такая грустная приходила…
   — Ты что, видишь, как она лежит на дне моря?
   Она вперила в меня свои проницательные глаза.
   — Вот один день вижу, как она там лежит, а потом вдруг она совсем в другом месте.
   — Но уж если ты действительно все понимаешь и все видишь так, как ты говоришь, должна же ты знать, жива она или умерла.
   — Сколько народу клянется, что слышат ее голос сквозь вой ветра.
   — То есть ты тоже считаешь, что она утонула?
   — Лодку-то море вынесло, разве нет? Куда бы ей деться, если пустая лодочка была?
   — Значит, и ты не знаешь, — грустно произнесла я.
   — Вот этого я не говорила, мисс. Я сказала, что многие слышали голос призрака и что лодка вернулась пустая.
   — Почему она ходила к тебе?
   — Будущее знать хотела.
   — Какая она была? Мы с ней похожи?
   — Да, похожи как гвоздь на панихиду.
   — Неужели ничего общего?
   — Э-э, ну вот волосы у нее золотые были, целая копна. От матери ей достались. А от Келлевэев — ни черточки.
   — Она ходила к тебе, потому что была несчастна?
   — Секреты умеешь держать?
   — Да! — Я буквально подалась вперед. — Да, обещаю.
   — Мать ее приходила ко мне. Тяжелая приходила. Хотела избавиться от ребенка.
   — Почему? — выдохнула я.
   — Значит, были причины.
   — А какая она была, ее мать?
   — О, мадам Эффи из других краев. Отец твой всегда брал себе женщин издалека… ведь и твоя мать нездешняя была. А потом еще удивлялся, чего это жены его все по сторонам смотрят. Сам он по делам все время разъезжал — нынче мистер Яго за хозяйство взялся. Так вот, пришла она ко мне и говорит: «Тесси, я беременна. Нестерпим мне этот ребенок». А я глянула и вижу — поздно. «Поздно, говорю, мадам Эффи. На пару месяцев раньше надо было прийти. А сейчас уж ничем тебе не помогу».
   — Несчастное дитя! Даже родной матери была не нужна.
   — Хуже нет быть нежеланным ребенком. Сильва поняла это сразу, едва вообще научилась понимать.
   — Ты, должно быть, помнишь меня ребенком.
   — О, конечно, прекрасно помню. Для мадам Френсис ты что солнышко на небе была.
   — Значит, счастливая была семья?
   — Некоторым не дано счастье быть счастливым. Отец твой был из таких.
   — Расскажи мне о последних днях Сильвы.
   — Она приходила ко мне… дважды приходила… за неделю до…
   — Она казалась тебе совсем безутешной?
   — По ней разве можно понять? Смеялась, смеялась, а поди разбери, смех ли, слезы ли. Тогда она сказала: «Все будет теперь иначе. И меня здесь уже не будет, Тэсси». Мы поговорили, она хотела, чтобы я по руке ей погадала. Ничего хорошего там я не прочла. Но ей не сказала. Иногда я плохое не говорю людям.
   Старуха подняла голову, будто всматриваясь куда-то в пустоту за моей спиной.
   — Если вижу затаившуюся рядом тьму, я только предупреждаю: «Остерегайся!» Предупреждаю всякого — себя, его, тебя… да… тебя, мисс Эллен. Вот так-то.
   Я не выдержала, обернулась почти непроизвольно.
   Тэсси захохотала.
   — Я всегда повторяю это. Остерегайся. Будь настороже. Всегда. А больше о мисс Сильве мне нечего сказать.
   Я поняла, что могу уходить. Что же, хоть каплю добавила она к истории моей сводной сестры. На стол я положила несколько монет, как это в прошлый раз сделал Яго; быстрые глаза старухи сразу сосчитали денежки.
   — Приходи, дитя мое, приходи еще, — пропела она, — приходи, как будет нужда.
   Поблагодарив, я быстро вышла на залитый солнцем двор.
   Два дня спустя, воспользовавшись штилем на море, я снова отправилась на побережье. В этот раз я собиралась заглянуть в «Полкрэг Инн», перекусить там, а потом пройтись по местным лавкам. Рождество было уже не за горами, и если мне придется встречать его на Острове, надо заранее позаботиться о подарках для всех родственников. Я твердо решила долго не задерживаться и, самое главное, от берега далеко не отходить, чтобы не пропустить изменение ветра.
   Оставив лодку у причала, я сначала направилась на торговую улицу, где в нескольких магазинчиках купила кое-какие мелочи. В витрине одной лавки меня привлекла выставленная для продажи картина. Это был морской пейзаж — ясный летний день, сапфировое море, кружевная пена легких волн, набегающих на полоску золотого песка. Но завораживало в марине не это. Стайка белоснежных чаек, как брызги, рассыпанных над морской гладью, околдовала меня, восхитило удивительное контрастное сочетание белого и ярко-синего цвета на картине. И я поняла, что мне необходимо купить это полотно. Ведь глядя на него, где бы я ни была, я буду неизменно вспоминать Остров Птиц.
   Уже потом пришла мысль, что этот морской пейзаж будет прекрасным рождественским подарком для Яго; порадовать его было даже важнее, чем сохранить эту картину на память себе.
   Я зашла в дверь, сказала служащему, стоявшему за прилавком, что меня заинтересовала марина под названием «Чайки». Вглядываясь в эту работу пристальнее, я поняла, что она стоит обозначенной на ней цены. Чем дольше я смотрела на синее море и белых птиц, тем больше они нравились мне. «Беру», — сказала я.
   Пока шло оформление покупки, какой-то человек появился из недр магазина. Я сразу узнала его. Это был Джеймс Мэнтон, художник, который жил на острове Голубых Скал и которого мы с Яго встречали в птичьем «заповеднике».
   Глаза его сияли, на какое-то мгновение я подумала, что он рад исключительно встрече со мной, но быстро сообразила, что «Чайки» — это его работа, он просто как художник доволен, что его творчество оценили.
   — О, да это мисс Эллен Келлевэй!
   — И я вас узнала, — сказала я.
   — Значит, вы покупаете моих «Чаек».
   — Да они сразу заворожили меня. Едва я увидела в витрине вашу работу, я поняла, что должна приобрести ее.
   — И что же вам здесь так понравилось?
   — Цвет, в первую очередь. И птицы… живые птицы. Кажется, они так и взмоют в небо прямо с холста. А море… такое безмятежное, такое красивое. Теперь я знаю, какое море можно назвать идеальным, я еще не видела его, но буду ждать.
   — Вы очень меня порадовали, — сказал художник, — это великая радость говорить с человеком, который в твоей картине видит именно то, что ты хотел выразить красками. Вы сразу заберете полотно?
   — Пожалуй, да. Хотя, наверное, ее могут мне и потом доставить.
   — А вы здесь одна?
   — Да. И не свожу с моря глаз. Не хочу оказаться застигнутой им врасплох.
   Мэнтон рассмеялся.
   — Знаете, у меня есть идея. Сейчас они завернут вам картину, и мы с вами зайдем в «Полкрэг Инн», выпьем по чашке чая. Потом я отнесу вашу ношу в лодку. Согласны?
   — Отличная мысль.
   Мы устроились за столом в уютной столовой гостиницы. Миссис Пенджелли подала крепкий душистый чай и ячменные лепешки с джемом и взбитыми сливками.
   Мэнтон спросил, как мне нравится жизнь на Острове. В ответ я сказала, что иногда просто забываю, на Острове ли я, на материке ли, особенно когда море и погода не превращают меня в узницу.
   — Вы живете на Острове, несравненно большем, чем мой, на Голубых Скалах, — сказал художник, — разница существенная.
   — Вы, наверное, знали моего отца.
   Я была решительно настроена использовать небом ниспосланную возможность и пополнить свои сведения об отце.
   Лицо Мэнтона чуть потемнело.
   — Да, его я знал.
   — Насколько я понимаю, он не очень-то нравился вам.
   — Я бы предпочел не обсуждать эту тему, мисс Келлевэй.
   — Никто не хочет говорить о нем, хотя мне это крайне интересно.
   — Вряд ли от человека, которого он считал своим врагом, вы услышите то, что хотели бы, возможно, слышать.
   — Он считал вас врагом? Уверена, что он был не прав.
   — Ваш отец всегда был прав — так он думал о себе.
   — Первая жена его умерла…
   — Он был жесток с нею. Относись он к ней иначе…
   — Вы полагаете, он виноват в ее сметри? Не убил же он ее!
   — Кроме ножа в спину или яда в стакан есть масса других способов убийства. Убивает и злоба, и жестокость — именно этим он и воспользовался. Ее жизнь он исковеркал, искромсал. Он был ревнив, мстителен, несправедлив.
   Я поразилась, сколько гнева и негодования было в словах Мэнтона; еще минуту назад он казался таким спокойным, безмятежным, этот мягкий немолодой человек, занятый своим творчеством. И вдруг ненависть к моему отцу выявила иные стороны характера Мэнтона.
   — Значит, вы хорошо знали ее?
   — Я знал его, знал и вашу мать тоже. Ваша мать была талантлива по-настоящему, из нее вырос бы профессиональный живописец, если бы он не губил в ней ее дар. А у нас с ней было много общего.
   — Значит, моя мать тоже была несчастлива с мужем?
   — Была. Но все же уехала, забрала ребенка.
   — И как он к этому отнесся?
   — Отнесся! — иронически засмеялся Мэнтон. — Да он только рад был.
   — А что, дочери его совсем не интересовали?
   — Сильва, бедняжка. Ее он ненавидел. Она была бы совсем другой… если бы она росла в счастливой семье. Как бы я… — Он передернул плечами. — Сильве так и не выпало возможности… Поэтому…
   — Она исчезла, — закончила я фразу, которую он произносить, похоже, не хотел.
   — Чего еще можно было ожидать, когда она обитала в такой жуткой атмосфере? Когда ее мать скончалась, она еще девочкой совсем была… и вот остаться одной… в таком месте…
   — Я сама, конечно, ничего не помню, раз трехлетней меня увезли отсюда. А что, меня отец тоже ненавидел?
   — На детей он не тратил ни сил, ни времени, ни чувства.
   — А вы не знаете, что было на Острове сразу после отъезда моей матери?
   — Искать ее он не пытался. Но так никогда и неп ей этого, как до смерти так и не простил Эффи… — Мэнтон тряхнул головой, — не надо было мне в таком тоне говорить о вашем отце…
   — Я ведь просто хочу знать правду. Даже если она неприятна, я готова смотреть ей в лицо. Пусть лучше я узнаю все как есть, чем буду довольствоваться фактами.
   — Вы должны извинить меня, — продолжал он, — я немного забылся. Мы с ним, мягко выражаясь, не ладили. При жизни он меня на дух не выносил, не позволял даже появляться на его Острове. Случись такое, меня запросто могли бы по его приказу швырнуть в море.
   — Ну, надеюсь, те неприятные дни уже позади.
   — О, семейная вражда, знаете ли, иногда может растянуться на многие поколения. Уже причина ссоры позабудется, а неприязненные отношения остаются. Разве догадывается кто-нибудь, из-за чего началась вражда Монтекки и Капулетти. Я на Остров Келлевэй теперь ни ногой, даже мысленно! Я счастлив обитать среди своих Голубых Скал.
   — Весь маленький Остров — к вашим услугам.
   — Это то, что мне нужно. Когда я приезжаю сюда, в основном работаю. В Лондоне я занимаюсь выставками, вернисажами, общаюсь с коллегами. А здесь, на побережье, я оставляю в витрине лавки одну картину, чтобы ценящая искусство молодая леди, прогуливаясь по городу, могла случайно увидеть и купить ее.
   — Я рада, что обратила внимание на «Чаек», рада, что это ваша работа. Хочется верить, что мое признание вашего творчества поможет нарушить многолетнюю атмосферу вражды, которая витает над этими двумя островами.
   — Это чудо, — улыбнулся он, — чудо, что вы его дочь.
   День прошел не без пользы и удовольствия. Приплыв благополучно на Остров, я закрылась в своей комнате, поставила картину на свету и погрузилась в ее созерцание.
   Наглядевшись вдоволь, я ее спрятала до поры до времени, а точнее до Рождества, когда в качестве подарка я вручу «Чаек» Яго.
   Октябрь стоял тихий, золотисто-хрустальный. Дни были теплые, чуть туманные, никаких признаков жестоких осенних шквалов не замечалось. Яго утверждал, что вряд ли без них обойдется, скорее всего, они до ноября отложили свои «визиты».
   Ежедневно мы на «Эллен» выходили в море. Обойти на лодке Остров было самым большим для меня удовольствием. Этот уголок земли нравился мне все больше и больше. Яго постоянно рассказывал мне о бедах и радостях островитян, я и сама кое-кого уже неплохо знала. И люди принимали меня хорошо и радушно, если нам приходилось встречаться. Очень приятно было слышать их речи, из которых явствовало, каким хорошим хозяином они считают Яго.
   — Суров, — отозвалась как-то о нем одна пожилая женщина, — но справедлив. Дом свой надо держать в порядке, сад холить и лелеять, тогда хозяин всегда пособит с ремонтом.
   …Это было в дивный полдень, когда легкая полупрозрачная дымка скрывала солнце на небе, когда неяркий осенний матовый свет его заливал все вокруг. Я неустанно думала о людях с Далекого Острова, нет, не о тех, кто сегодня жил под яркими крышами коттеджей и трудился в садах, а о тех неведомых людях из прошлого, чьи жизни так плохо вырисовывались в моем воображении.
   Почему мне так хотелось знать все о тех, кого уже нет? «Праздное любопытство», — сказал бы Филипп.
   «О да, тебе всегда хочется все знать, особенно о людях», — это уже голос Эсмеральды прозвенел в голове.
   Да, это так. Но я не могла избавиться от ощущения, что моя жизнь как-то связана с теми, кто жил на Острове этом раньше. Особенно мне важно узнать, что это за связи.
   Почти никогда мои размышления не обходились без Яго. Чувства мои к нему были столь неоднозначны, что не думать о нем я не могла. Часто смотрела я на его портреты, набросанные маминой рукой в альбоме, с которым, кстати, я не расставалась. Мать, безусловно, ощущала двойственность его натуры. То же видела она и в Сильве. Может, рисунками этими она хотела сказать, что в каждом человеке две — а может, и больше — стороны. Личность любая многогранна. Например, мой отец. Судя по всему, характер его был невероятно тяжелым, нрав невыносимым, возможно, но что-то ведь заставило когда-то и мою мать, и Эффи влюбиться в него, выйти замуж.
   Я пристроила весла на бортах лодки. «Эллен» мягко качалась на волнах. Нежный прохладный бриз освещал лицо, а грело его ласковое золотисто-розовое солнышко. Плыли в синеве облака, ветер все время изменял их и так причудливые формы. Вот появилось на небе лицо, вот оно стало женским, старым, почти бесовским — и мгновенно вспомнила я Тэсси. Затаившееся зло подстерегает каждого из нас, говорила она мне. «Остерегайся!» Действительно ли она хотела предостеречь меня, намекая на угрожающую мне беду? Или это просто традиционное словцо из лексикона колдунов и прорицателей? Когда мы были у нее вместе с Яго, из уст старухи в основном звучало пожелание «счастья навеки, если пойду в нужную сторону». Да это любому можно сказать. У каждого в жизни была возможность выбрать «нужную дорогу», которая привела бы его к счастью и благоденствию, а если человек несчастлив, значит, выбор был сделан неверно.
   «Эллен» качалась на волнах уже примерно в миле от берега. Наверное, пора возвращаться.
   Я взялась за весла и в этот момент, замерев от испуга, увидела, что… на дне лодки вода!
   Непроизвольно я коснулась рукой воды — ее было еще очень мало, значит, течь только-только открылась. Пальцы почему-то стали немного липкими. Сахар, что ли? Откуда?
   Пока я в оцепенении смотрела на залитое дно, вода быстро прибывала, закрыв днище лодки уже почти по всей длине. Схватив весла, я принялась грести к берегу изо всех сил. «Эллен» дала течь. Сомнений не оставалось. Ох, ну как же далеко до Острова! Лодка может затонуть в любой момент, а пловчиха я просто никудышная.
   Все произошло быстрее, чем я ожидала. «Эллен» резко накренилась на один борт… и я оказалась в воде.