Холт Виктория. Римский карнавал

   Столкнувшись с упорным сопротивлением, Джованни показал себя никудышным командиром, и ситуация складывалась не в пользу папских сил; единственный человек, отличившийся во время кампании, герцог Урбинский, поправился после ранения, но попал в плен к Орсини. Что же касается Джованни, то его ранили, но совсем легко. Понимая, что его положение становится смешным, он заявил, что, будучи раненым, не в состоянии продолжать участие в боях и вынужден оставить свои армии, которым придется разрешить конфликт без него.
   Теперь вся Италия потешалась над приключениями папского сынка. Вспоминали церемонию, на которой Джованни сделали главой папских вооруженных сил; вспоминали, как он гарцевал во главе своих армий, покидая Рим, словно завоеватель.
   Римляне очень веселились по этому поводу, а многие были рады — последние события должны заставить папу понять, что опасно в личных интересах распространять политику протекционизма слишком далеко.
   Чезаре перестал волноваться о состоянии здоровья отца, поскольку Александр был полон сил и энергии, как обычно, и Чезаре не собирался упускать возможность подразнить брата.
   Он позвал своих друзей, и они вместе придумали насмешливые объявления, которые потом развесили у главных въездов в город.
   «Разыскиваются, — говорилось в них, — те, кто располагает какими-либо сведениями относительно известной папской армии. В случае, если имеются новости, немедленно сообщите их герцогу Гандийскому».
   Джованни вернулся домой, где его встретил отец, любивший его ничуть не меньше. Он сразу же стал искать оправдание сыну и убеждать каждого, что, не получи Джованни ранения, дела бы обстояли совсем иначе.
   И все, кто слушал это, изумлялись лицемерию Александра, которому, видно, нравилось себя обманывать. Но потом пришлось восхищаться его талантом дипломата, потому что выходило, будто бы папа вовсе и не проигрывал войну. Может, он потерпел поражение на поле брани, но мирные условия обсуждались после сражения, и судя по этим условиям, Александр выходил несомненным победителем.
   Чезаре отправился навестить отца и застал с ним Джованни.
   Увидев брата, Чезаре не смог скрыть кривой усмешки.
   — Значит, ты покинул свою армию, генерал.
   — Кардинал, мы просто разъехались, — весело ответил Джованни. — Мы устали друг от друга.
   — Я так и слышал, — улыбнулся Чезаре. — Весь Рим только и говорит об этом. На городских стенах даже висят объявления.
   — Хотел бы я узнать, кто их повесил, — в глазах Джованни мелькнула угроза.
   — Не ссорьтесь, дети мои, — вмещался Александр. — Что сделано, то сделано. Нас постигла неудача, а теперь мы заключим мир.
   — Нам приходится просить о мире! — мрачно заметил Чезаре. — Хорошенький переход!
   — Мы и в самом деле сделаем хороший переход, — беззаботно проговорил Александр. — Орсини не в настроении продолжать борьбу. Я уже предложил им свои условия, они будут приняты.
   — Ваши условия, отец?
   — Мои условия и их. Я позволю им выкупить свои замки. Увидите, мы ничего не потеряем.
   — А Урбино? — спросил Чезаре. — Он в плену. Какой выкуп они запросят за него? Папа пожал плечами:
   — Наверняка его родичи соберут деньги и выкупят его.
   Глаза Чезаре стали похожи на щелочки. Этот блестящий дипломат, его отец, и в самом деле превращал поражение Джованни в победу. Джованни хитро поглядывал на брата.
   Он сказал:
   — Устав от войны, я рад, что завтра начинается карнавал.
   Братья посмотрели друг на друга, и каждый увидел в чужих глазах ненависть. Ты хотел унизить меня перед отцом, Чезаре Борджиа, думал Джованни; не воображай, что я позволю тебе безнаказанно дразнить меня. Берегись, потому что я найду способ отплатить тебе той же монетой, дорогой кардинал!
 
   Папа обсуждал мирные условия с Чезаре. Джованни был слишком занят — он придумывал себе карнавальный костюм и планировал, как проведет время в праздничные дни. Он тосковал о Джеме, который всегда предлагал что-нибудь необычное и забавное.
   Должен наступить день, думал Чезаре, когда отец поймет, что рядом остался я один и готов разделить с ним его честолюбивые устремления. Как может такой незаурядный человек, как он, продолжать рисковать нашим положением из-за слепой веры в одного сына и неверия в другого?
   В такие минуты, как сейчас, Чезаре чувствовал себя почти счастливым. Теперь ему незачем было обращать внимание папы на недостатки Джованни — все промахи брата должны стать очевидными даже ослепленному любовью Александру.
   — Отец, — говорил Чезаре, — ты изумляешь меня. Борджиа только что потерпели поражение, которое многим кажется катастрофическим, а ты тут превращаешь его в победу.
   Александр рассмеялся.
   — Дорогой мой, гораздо важнее победить за столом переговоров, чем на поле брани.
   — Осмелюсь предположить, что это зависит от солдат. Если бы солдатом довелось быть мне, я бы водрузил свое знамя на крепости врага. Я бы растоптал врага, а мирные условия предлагал бы сам. Вернее, их просто бы и не было. Я бы завоевывал владения и замки противника.
   — Превосходно сказано.
   Чезаре насторожился. Не мелькнул ли в глазах Александра огонек раздумья? Может, теперь победит благоразумие?
   — Но, — продолжал папа, — сейчас уже сложилась определенная ситуация, и мы должны найти достойный выход. В данном случае самое важное — это скорость. Если мы испытали унижение, то они истощены. Они страшатся дальнейшей борьбы; именно поэтому мы согласны договориться.
   Чезаре улыбнулся. Он искренне восхищался отцом.
   — И ты заставил их выкупить свои замки!
   — За пятьдесят тысяч флоринов.
   — Надо было оставить замки себе, отец, тогда бы враги потерпели полное поражение.
   — Мы теперь на пятьдесят тысяч флоринов богаче.
   — Это только начало. Мы начали с Орсини? Кто следующий?
   — Недолго отдохнем.
   — А если Орсини соберутся с силами? Папа прямо посмотрел на сына.
   — В договоре есть одно условие, на которое мне пришлось согласиться. Во время конфликта Вирджинио Орсини находился в тюрьме в Неаполе…
   Чезаре потер руки.
   — Иначе нам бы не поздоровилось. Папа согласился. Чезаре улыбнулся; он вспомнил то далекое время, когда его увезли из дома матери, и он стал жить в Монте Джордано. Он вспомнил, как в замок Орсини приходил великий воин, как билось от радости мальчишеское сердце; он думал о долгих прогулках верхом и о суровом, но любящем Орсини. В тот год одним из героев Чезаре был Вирджинио. Чезаре испытал чувство гордости, когда Орсини сказал, что мечтал бы иметь такого сына, как он, Чезаре; тогда Чезаре стал бы настоящим солдатом.
   — Ты восхищаешься им, я вижу, — заметил папа.
   — Он великий воин.
   — Не такой уж надежный, когда у порога враг.
   — Без сомнения, у него имелись на то свои причины, отец. Ведь Орсини заключил союз с Францией.
   — Против нас, — ответил Александр. — Но это условие в договоре… Орсини требуют немедленного освобождения Вирджинио из тюрьмы.
   — Понимаю, ты не хочешь отпускать его.
   — Ты сам сказал, что положение дел сложилось бы не в нашу пользу, если бы Вирджинио оказался с ними и возглавил борьбу. Они по-прежнему наши враги. Сейчас они устали, у них нет настоящего командира, но стоит только ему появиться… — Папа пожал плечами. — Мне кажется, что Орсини с готовностью согласились на мои условия потому, что надеются вызволить Вирджинио из тюрьмы, чтобы после этого собрать свои силы и, выступить против нас. Вирджинио не должен оказаться на свободе.
   — Но ты ведь сказал, что они настаивают на этом условии.
   — Да.
   — И ты согласился?
   — Конечно.
   — Тогда очень скоро Вирджинио выйдет из тюрьмы.
   — Он не должен оказаться на свободе.
   — Но ведь ты согласился…
   — У нас в Неаполе есть друзья. Осталось еще несколько дней. Я поручу это тебе. Ты всегда стремился показать свою находчивость. Великие полководцы должны сохранять самообладание в любой ситуации, им нужно не только мужество, но и хитрость.
   — Когда я был мальчишкой и жил в Монте Джордано, я хорошо его знал, — медленно проговорил Чезаре.
   — Это было очень давно.
   — Да, — ответил Чезаре, — очень давно. Папа положил руку на плечо сына.
   — Ты поймешь, как надо поступить, чтобы принести пользу семье.
   Глупо поддаваться сентиментальностям.
   Чезаре ходил по комнате. Не в его обычаях было медлить, когда видел выгоду того, что нужно сделать. И все-таки он снова и снова вспоминал Вирджинио. Он видел себя скачущим верхом позади Вирджинио, представлял его крепкую фигуру; он даже испытывал былое восхищение.
   Вирджинио, человек, сделавший жизнь мальчика на Монте Джордано терпимой; Вирджинио, хотевший воспитать в нем солдата.
   Времени для раздумий не оставалось. Приказ нужно немедленно доставить в Неаполь. Немного белого порошка с инструкцией — и дело сделано.
   Вирджинио скоро последний раз поест в тюрьме.
   Если бы это был не он, я бы не колебался, думал Чезаре. Я ни на мгновение ни в чем не усомнился бы. Но Вирджинио! О, вздор! Что такое мальчишеское поклонение!
   Но ведь он был так добр ко мне.
   Добр! Какое отношение имеет доброта к Борджиа?
   И все-таки Чезаре не переставал мерить шагами комнату.
   — Только не Вирджинио, — бормотал он, — только не Вирджинио Орсини.
   Карнавал на улицах Рима был в самом разгаре, люди решили как следует повеселиться. Папа с проворством, удивлявшем всех, кто оказался свидетелем, с легкостью фокусника извлек из военного поражения дипломатическую победу.
   Победили Орсини? Но чего они добились? Разве что прекращения военных действий. Они отдали крупную сумму, чтобы вернуть свои замки; глава семьи Вирджинио Орсини, хотя папа гарантировал его освобождение, неожиданно умер за несколько часов перед выходом из неволи.
   Люди смеялись, вспоминая о том, с какой ловкостью действовал Александр — им хотелось от души повеселиться.
   Улицы заполнились мужчинами и женщинами, одетыми в карнавальные костюмы и маски.
   Мимо шли процессии, над головами людей виднелись забавные фигуры; другие умело управляли причудливыми фантастическими куклами, которые делали непристойные жесты к полному восторгу толпы. Играла музыка, народ танцевал, царило всеобщее веселье, войны и политические интриги казались где-то далеко.
   Чезаре из окна наблюдал за гуляющими на площади и злился, что не может вычеркнуть из памяти Вирджинио Орсини — ночью он порой в испуге просыпался и видел у постели высокую фигуру сурового человека, с упреком глядевшего на него.
   Глупо, совсем не похоже на него! Он желал развлечься. Ему хотелось видеть в Риме Лукрецию. Они с отцом должны вернуть ее домой и освободить от провинциального недотепы Джованни Сфорца. Он ненавидел этого типа. Ненависть успокаивала.
   А сейчас он отправится прямо в комнату Санчии. Они с ней устроят такую оргию, что он забудет обо всем, что его тревожит, перестанет думать о Лукреции и об Орсини.
   Он нашел в покоях Санчии одну Лойселлу и поинтересовался, где ее госпожа.
   — Мой господин, — ответила девушка, бросая на Чезаре взгляды из-под опущенных ресниц, — принцесса вместе с Франческой и Бернандиной недавно ушла посмотреть на карнавал. Ваша светлость, вы не должны беспокоиться, она надела маску.
   Он нисколько не беспокоился, просто ощущал легкую досаду. Ему не хотелось выходить на улицу, чтобы смешаться с бурлящей толпой и разыскивать Санчию. Чезаре посмотрел на Лойселлу — она внушала надежду. Вдруг он с отвращением отвернулся. Ему показалось, что он снова стал ребенком и рядом стоит Вирджинио и упрекает его за недостойное поведение и дурные манеры.
   Он стремительно вышел из комнаты, но тщетны были его попытки избавиться от доносившегося с улицы шума.
   Маска Санчии не могла полностью скрыть ее красоту. Сквозь прорезь для глаз она смотрела на происходящее вокруг. Ее черные волосы выбились из-под капюшона.
   Франческа и Бернандина тоже были в масках; девушки хихикали, заметив за собой слежку, едва они вышли из дворца.
   — Невероятно! Какой великолепный карнавал! — выдохнула Франческа. — В Неаполе никогда не было ничего подобного.
   — Давайте постоим здесь и посмотрим на проходящих мимо людей, — предложила Санчия, зная, что за ними стоят трое молодых людей.
   Она взглянула через плечо и встретилась с парой блестящих глаз.
   — Мне кажется, мы поступили опрометчиво, выйдя из дома одни без сопровождения кавалеров. Ведь что угодно… что угодно может с нами случиться.
   Какие-то подгулявшие молодые люди замедлили шаг, увидев детушек — их привлекла гордая осанка Санчии.
   Молодой человек, празднично-смелый, подошел к Санчии и схватил ее за руку.
   — Под этой маской скрывается прекрасная незнакомка, клянусь, — сказал он. — Пойдем, красавица, присоединяйся к нам.
   — Не испытываю ни малейшего желания, — сказала Санчия.
   — Ведь сейчас карнавал, синьора, и вы не должны оставаться в одиночестве.
   Она закричала, когда он снова коснулся ее руки, и тогда один из стоящих позади приказал:
   — Проучите этого наглеца.
   Молодой человек, обратившийся к Санчии, побледнел, увидев выступившего вперед одного из троих с мечом в руке. Юноша, заикаясь, проговорил:
   — Но сейчас карнавал. Я не имел в виду ничего плохого…
   Но тут меч ударил его по руке, он закричал и бросился прочь, за ним последовали его приятели.
   — Догнать его, мой господин? — спросил тот, который обнажил меч.
   — Не надо, — услышал он в ответ. — Этого достаточно.
   Санчия повернулась к нему.
   — Благодарю вас, синьор, — произнесла она. — Мне страшно подумать о том, что могло случиться с нами, если бы вы не оказались рядом и не вступились за нас.
   — Мы счастливы оказать вам услугу, — ответил мужчина.
   Он поцеловал ей руку.
   Она узнала его и не сомневалась, что он тоже знает, кто она. Но они находили удовольствие в этой игре — она началась с тех пор, как он вернулся с войны. Она знала, что он добивается ее отчасти из ненависти к Чезаре; и хотя она не испытывала желания становиться яблоком раздора между ними, все же твердо решила сделать брата Чезаре своим любовником.
   Он был красив — по-своему даже красивее Чезаре; у него тоже была репутация жестокого человека, но и в этом он отличался от брата. Она собиралась преподать герцогу Гандийскому урок — показать ему, что его любовь к ней сильнее, чем его желание отомстить брату. Что эта любовь станет для него самым важным в жизни.
   Но сейчас им было приятно делать вид, скрываясь под масками, что они не узнают друг друга.
   Он держал ее руку в своей.
   — Присоединимся к гуляющим?
   — Не уверена, что нам это будет удобно, — заметила в ответ Санчия. — Мы вышли просто посмотреть издали.
   — Невозможно наблюдать за карнавалом на расстоянии, как вы только что поняли из поведения этих наглецов. Пойдемте, позвольте показать вам карнавал. Вам нечего бояться. Я здесь, чтобы защищать вас.
   Она хитро улыбнулась. Словно хотела сказать: я не верю, что ты защитишь меня, Джованни. Если возникнет опасность, ты убежишь. Но с вами я буду чувствовать себя счастливее.
   — Мы будем держаться вместе, — сказал Джованни. Он сделал знак своим двоим спутникам, один из них тут же взял Франческу под руку, другой обнял за талию Бернандину. — Куда мы отправимся? — продолжал он. — В Колизей? Там будет большое гуляние. А может, лучше посмотрим соревнования в цирке?
   — Ведите нас, куда хотите, — сказала Санчия.
   — Позвольте мне предложить, мой господин, — вмешался один из мужчин. — Давайте выберемся из толпы. Эти нежные синьоры подвергают себя опасности, когда возле них вертятся простолюдины.
   — Ты говоришь дело, — согласился Джованни.
   — Рядом с Виа Серпенте есть небольшая таверна. Вот место, — где мы сможем избавиться от шума толпы.
   — Тогда вперед, — сказал Джованни. Санчия повернулась к Франческе и Бернандине.
   — Нет, — сказала она, — не думаю, что мои спутницы и я сможем пойти с вами в трактир. Если вы проводите нас до площади Святого Петра, мы будем в безопасности и…
   — Пойдемте, — настаивал Джованни, глаза его блестели сквозь маску. — Доверьтесь мне, прекрасная незнакомка. Вы не пожалеете.
   Санчия притворилась, будто она дрожит.
   — Я немного беспокоюсь…
   Но Джованни обнял ее и двинулся вперед, увлекая Санчию за собой. Она испуганно взглянула через плечо, но Франческа и Бернандина находились в таком же положении. Они притворно вскрикивали от страха, но их кавалеры не обращали на это никакого внимания, следуя за Джованни и Санчией.
   — Дорогу! Дорогу! — выкрикивал Джованни, пробираясь сквозь толпу. Многие бросались следом за ним, другие пытались его остановить. На карнавале бушевали страсти и сталкивались разные темпераменты.
   Говорили ли эти двое что-нибудь Джованни, приближаясь к нему, узнавали ли их в толпе? Как бы то ни было, становилось очевидно, что любой, кто собирался бросить им вызов, тут же в страхе убегал.
   Вдруг Санчия заметила, что плащ Джованни застегнут брошью с изображением буйвола. Его спутники тоже носили такую эмблему, один на шляпе, другой на камзоле. Санчия мысленно рассмеялась. Джованни не рискнул бы появиться на улицах без всякого указания на то, кто он такой, и чтобы это сразу можно было заметить. Нашлось бы множество желающих наброситься на молодого хвастуна, но кто осмелится поднять руку на Борджиа?
   Она наслаждалась этим вечером. Чезаре нужно проучить. Он больше думает о том, как унизить брата, чем о ней, а за такое пренебрежение к любовнице он должен заплатить. Она знала, как можно привести его в ярость. Он расплатится за то, что ей пришлось испытать унижение.
   Последние несколько дней они с Джованни обменивались понимающими взглядами; это был самый забавный способ добиться, чтобы незначительные намеки переросли в нечто иное и достигли накала.
   Дойдя до Виа Серпенти, они торопливо миновали лабиринты улочек. Казалось, звуки карнавала замерли, когда один из людей Джованни распахнул дверь таверны и все вошли внутрь.
   Джованни крикнул:
   — Принесите еды. Принесите вина. Много вина?
   Хозяин торопливо приблизился к ним. Он низко поклонился, лицо его исказилось от страха, когда он заметил брошь, которую носил Джованни.
   — Милостивые господа, — начал он.
   — Ты разве не слышал, что мы велели подать вина и еды? Быстро принести и то другое, — приказал Джованни.
   — Сию минуту, ваша светлость. Джованни опустился на кушетку и потянул Санчию.
   — И хочу, чтобы вы насладились гостеприимством… гостеприимством, на которое только способен трактирщик, — прошептал он.
   — Синьор, я не какая-нибудь простолюдинка, чтобы хватать меня во время карнавала, — ответила Санчия.
   — Ваш голос, ваши манеры выдают вас, — сказал он. — Но женщина, рискнувшая выйти на улицу во время карнавала, сама просит, чтобы ее похитили.
   Его спутники зааплодировали, как аплодировали всему, что он говорил.
   — Мы выпьем с вами немного вина, после чего сразу уйдем, а вы оставайтесь, — заявила Санчия.
   — Мы полны желания получить все удовольствия, которые может предложить карнавал, — вмешался один из мужчин, не сводя глаз с Джованни.
   — Все! — повторил, словно эхо, Джованни. Появился хозяин с вином.
   — Это самое лучшее, что у тебя есть? — поинтересовался молодой человек.
   — Самое лучшее, ваша светлость.
   — В таком случае оно должно быть неплохим, а если нет, я могу рассердиться.
   Трактирщик буквально дрожал от страха.
   — А теперь, — крикнул Джованни, — запри все двери. Мы хотим остаться одни., совсем одни, ты меня понял?
   — Да, ваша светлость.
   — Еду принесешь потом. Я понял, что еще не голоден. Пока достаточно вина. У тебя есть удобные комнаты?
   — Могу поручиться, что они вам понравятся, — с усмешкой сказал хозяин, — ими уже пользовались.
   — Оставь нас теперь, приятель, — велел Джованни. И, повернувшись к девушкам, сказал:
   — Давайте выпьем за ту радость, которую подарит нам этот день. Санчия встала.
   — Синьор, — начала она. Джованни обхватил ее руками и крепко обнял. Она стала сопротивляться, пытаясь вырваться, но Джованни прекрасно понимал, что она только делает вид и знает, кто он такой и что она, так же как и он, ждет того, что должно неминуемо произойти. , Он скинул камзол и сказал:
   — В такой момент мне ни к чему вино. — Он подхватил Санчию на руки и громко произнес:
   — Хозяин! Покажи мне твою лучшую комнату. И поторапливайся, я спешу.
   Санчия лениво и безуспешно сопротивлялась. Бернандина и Франческа прижались друг к другу, но их будущие любовники схватили обеих. Санчия и Джованни исчезли.
   Комнатка была небольшая, с низким потолком, но чистая, как и обещал хозяин.
   — Не кушетку бы я выбрал для тебя, моя принцесса, — сказал Джованни. — Но придется довольствоваться этим.
   — Вы должны узнать, кто я, — заметила Санчия.
   Он снял с нее маску.
   — Я знал это с самого начала, как и вы. Зачем, милая Санчия, вам понадобилось разыгрывать спектакль с похищением? Взаимное согласие встретить неизбежное, — так, кажется, было бы проще.
   — Но менее забавно.
   — Я убежден, что вы боитесь Чезаре, — бросил он ей вызов.
   — Это почему?
   — Потому что вы стали его возлюбленной, как только приехали в Рим, а он имеет репутацию ревнивого любовника.
   — Я никого не боюсь.
   — Чезаре не похож на остальных. Санчия, ненасытная Санчия. Вы не можете посмотреть на мужчину без того, чтобы не пожелать его. Я видел, какие взгляды вы бросаете… Я видел ваши сомнения. Потом я понял, что вы решили, что мы должны быть вместе, но вам не хотелось подвергать себя опасности. Пусть Джованни возьмет вину на себя, сказали вы себе. Значит, пусть будет похищение.
   — Вы думаете, что меня интересует, что скажут мои прежние любовники?
   — Вы Чезаре даже боитесь.
   — Я никому не позволю командовать собой.
   — Вот тут вы ошибаетесь. В этой комнате, при закрытых дверях, командовать буду я.
   — Вы забыли, что минуту назад обвиняли меня в том, что я все это затеяла.
   — Давайте не спорить. Санчия… Санчия! Она улыбнулась.
   — Как вы уверены в себе! Если вы были бы так же решительно настроены против Орсини, как против беззащитных женщин…
   Он схватил ее за плечи и резко тряхнул, вспыхнув от гнева. Потом рассмеялся.
   — Вам вовсе не нужен нежный любовник, мадонна Санчия. Я понимаю.
   — Я думаю о Франческе и Бернандине.
   — Сейчас они во власти своих кавалеров. Они целыми днями смотрят друг на друга; уж если вам вздумалось поменять братьев, то эти четверо только и мечтали о таком дне. Давай, к чему медлить?
   — Правда, к чему? — пробормотала Санчия.
 
   Чезаре впал в ярость, поскольку только что его шпионы донесли ему, что Санчия и Джованни все время вместе.
   Он вошел в ее комнату, когда ее служанки причесывали ее. Наткнувшись на них, он услышал, как они хихикают, обсуждая свои любовные похождения. Он шагнул к Санчии, смахнул со столика блюдо со сладостями и крикнул служанкам:
   — Оставьте нас одних!
   Они в страхе покинули комнату — им показалось, что сейчас Чезаре способен на убийство.
   — Ты просто шлюха! — сказал он. — Я узнал, что ты любовница моего брата. Санчия пожала плечами.
   — Почему это тебя удивляет?
   — Не потому, что ты отдаешься любому, кто попросит, нет! Меня удивляет, что ты осмелилась вызвать мой гнев, да!
   — А меня удивляет, что у тебя нашлось время сердиться на меня… У тебя, который так много времени тратит на ревность к Джованни из-за его титула и отношения к нему вашего отца.
   — Замолчи. Неужели ты думаешь, я позволю тебе оскорблять и унижать меня подобным образом?
   — Что-то я не вижу, чтобы тебя это особенно беспокоило.
   Она с улыбкой смотрела на него, в ее голубых глазах светилось желание. Когда у него бывали приступы гнева, он казался ей привлекательнее, чем когда был нежным любовником.
   — Увидишь, Санчия, — сказал он. — Только прощу тебя набраться терпения.
   — Я не слишком-то терпелива.
   — Ты шлюха, я знаю, самая скандально известная шлюха в Риме. Жена одного из братьев и любовница двух других. Ты знаешь, ведь весь город говорит о тебе.
   — И о тебе, дорогой братец… и о Джованни… и о святом отце. Даже о Лукреции.
   — Лукреция не имеет никакого отношения к скандалу.
   — Неужели?
   Чезаре шагнул к ней и резко ударил по щеке; она схватила его за руку и вцепилась в нее зубами. Глядя, как кровь струится по руке Чезаре, она схватилась за горящую щеку.
   При виде крови он словно потерял голову. В глазах его светилась ненависть, он схватил ее за руку с такой силой, что она вскрикнула от боли.
   — Чезаре, убери руки. Ты делаешь мне больно.
   — Приятно слышать. Именно этого я и хотел. Не думай, что ты можешь обращаться со мной, как с другими.
   Снова ее острые зубы впились ему в руку; он ухватил ее за плечо, ослабив хватку на запястье. Она стала царапать его лицо. Азарт борьбы охватил обоих. Он снова попытался схватить ее за руки, но она сумела вцепиться ему в ухо и стала его выкручивать.
   Через несколько мгновений они катались по полу, каждый из них испытывал смешанное чувство ненависти и желания — уж такими они были.
   Она сопротивлялась; не потому, что ей хотелось сопротивляться, а потому, что хотела продлить борьбу. Он называл ее проституткой, ничтожеством и прочими словами, которые мог вспомнить, лишь бы побольнее задеть ее самолюбие, которого у нее, он знал, хватало. Она отвечала оскорблением за оскорбление.