Холт Виктория. Римский карнавал

   — Отец, я не могу поклясться. Папа улыбнулся.
   — Ты слишком всего боишься, девочка. Бывает такое время, когда приходится отступать от истины, если не во имя собственного спасения, то ради счастья близких.
   Лукреция была ошеломлена. Она переводила взгляд с одного на другого. Этих двоих мужчин она любила больше всех на свете. Она понимала: что бы ни ждало ее в будущем, что бы ни случилось, она должна будет любить их и они должны значить в ее жизни гораздо больше, чем кто-либо еще, она связана с ними сильнее, чем думала; она принадлежит им, а они ей; их связывают с ней родственные чувства и глубокая искренняя любовь, чувства, сильнее которых она не знала. И она понимала, что самые близкие ей люди — лицемеры, обманщики и убийцы.
   Она не могла больше этого вытерпеть. Она обратилась к отцу:
   — Отец, прошу, позволь мне уйти. Я подумаю над этим.
   Они нежно расцеловали девушку — отец и брат. Она ушла, а они продолжали обсуждать свои планы и то, как лучше выйти из создавшегося положения.
   Что же касается Лукреции, то они не ожидали с ее стороны никаких осложнений.
 
   Она не станет подписывать чудовищный документ. Это ложь, явная ложь.
   Ее отец и брат защитят ее; она должна отбросить свои сомнения, она должна помнить, что поставлено на карту. Ее брат Джованни будет молиться, чтобы помочь ей. Просто унизительно, заявил он, что Лукреция остается женой такого ничтожества, как Джованни Сфорца. Конечно, ее семья хочет помочь ей избавиться от Сфорца. Глупо с ее стороны упрямиться. Что страшного, если она подпишет документ?
   — Но ведь это ложь… ложь, — плакала Лукреция.
   Александр терпеливо объяснял девушке, что от нее требуется, но его удивляло, говорил он дочери, что она так огорчает своего отца.
   — Дело не в том, что надо солгать, — пыталась объяснить Лукреция, — а в том, что это причиняет боль моему мужу. На нем останется клеймо импотента, и ты знаешь, отец, какое унижение он испытает.
   — Тебе незачем так беспокоиться о других. Он сможет снова жениться и доказать, что он способен.
   — Но кто же захочет выйти за него замуж, если объявят, что он не может дать женщине ребенка?
   — Не говори глупостей, детка. Подпиши документ. Это так просто. Твоя подпись… И совсем скоро все кончится.
   Но она снова и снова отказывалась.
   А в это время Джованни Сфорца, возмущенный тем, какую причину решил выдвинуть папа, чтобы добиться развода, энергично протестовал во всеуслышание.
   Он заявил, что Борджиа лгут — он вступал в брачные отношения с Лукрецией. Он многократно делил с ней супружеское ложе.
   Он решил, что может искать сочувствия только в одном месте — он помчится в Милан и попросит помощи у своих кузенов Сфорца. Они не проявили особого желания помочь ему раньше, но, бесспорно, родственники должны держаться вместе, когда оскорбляют одного из членов их семьи.
   Людовико, имея достаточно собственных проблем, не очень обрадовался приезду Джованни. Могло случиться, что французы снова нападут на Италию, тогда Милан будет их первой целью. Если так, то Людовико может понадобиться помощь Александра, а на что он мог рассчитывать, выступив в деле о разводе против папы? В сложившихся обстоятельствах Людовико мало чем мог помочь бедняге Сфорца.
   — Дорогой мой брат, — сказал Людовико, — почему ты не хочешь согласиться на развод? С этим будет быстро покончено, и ты обо всем забудешь.
   — Ты понимаешь всю чудовищность своего предложения?
   — Я понимаю, что папа оставит тебе приданое Лукреции, если ты согласишься. И еще он сохранит к тебе дружеское расположение.
   — Приданое, дружеское расположение! Мне останется это, если я позволю ему пустить слух, что я импотент!
   — Но у Лукреции богатое приданое, да и добрым отношением папы не стоит пренебрегать.
   — Кузен, я тебя спрашиваю: случись, что усомнились в твоей мужественности, что бы ты делал?
   На несколько секунд Людовико задумался, потом заговорил:
   — Так вот, Джованни, есть способ, который поможет тебе доказать, что заявление Александра безосновательно.
   — Какой же? — Джованни сгорал от любопытства.
   — Докажи это как можно убедительней в присутствии нашего посланника и папского легата. Лукреция сможет приехать в замок Непи, и там вы при свидетелях покажете, что ты способен быть хорошим мужем.
   Джованни в ужасе отшатнулся от кузена, услышав подобное предложение.
   — Но, дорогой мой, — мягко проговорил Людовико, — так делали и раньше. Если же Лукреция откажется приехать, что ж, тогда я смогу найти несколько куртизанок, чтобы они помогли тебе. Ты сможешь выбрать себе одну, смею заверить тебя, что наши миланские женщины так привлекательны, как и римские.
   — Это совершенно невозможно.
   — Я только предложил, — ответил Людовико, пожимая плечами. — Если ты отказываешься обдумать мое предложение, то рискуешь тем, что люди начнут делать свои собственные выводы.
   — Я отказываюсь участвовать в спектакле.
   — Такой шаг мне кажется единственным выходом из создавшегося положения.
   — В присутствии миланского посланника и папского легата! — взревел взбешенный Джованни. — А кто такой этот папский легат? Еще один Борджиа, племянник его святейшества. Конечно, что бы я ни сделал в его присутствии, он поклянется, что я импотент. Он — еще одно подтверждение политики семейственности, проводимой папой! А посланник? Без сомнения, ему дадут взятку, и он будет свидетельствовать против меня, а откажется — ему пригрозят.
   Людовико грустно смотрел на своего родственника, но больше ничего не приходило ему в голову. Невезучий этот Джованни — он вызвал презрение и неприязнь Борджиа к себе. К тому же он глупец, потому что Борджиа хотят избавиться от него, а он им мешает.
   Лукреция понимала, что именно ей придется подписать. Она больше не может сопротивляться им. Каждый день они приходили к ней или она сама звала отца. Все уговаривали ее подписать. Все — это ее отец, по-прежнему доброжелательный, но уже проявляющий признаки нетерпения; Чезаре, рассердившийся в конце концов на нее, чего никогда прежде не случалось; Джованни, пытающийся доказать ей, что она просто глупенькая маленькая девочка, которая не знает, что ей надо.
   Она не знала, где ее муж. Сначала подумывала, не уехать ли ей тайком из Рима в Пезаро, но когда она услышала о том, какие жестокие обвинения бросает он в ее адрес, она отказалась от этой мысли, потому что Джованни Сфорца заявил, что папа затеял развод, чтобы Лукреция могла жить рядом с ним, а он бы заменил ей мужа. Первый раз услышав эти злобные слухи, она отшатнулась от человека, который отважился сказать ей это. Она никогда не испытывала чувства такого одиночества, как в это время. Ей страстно хотелось, чтобы кто-то, кому она могла бы довериться, оказался рядом. Но Джулия не часто виделась с Лукрецией, Санчия была слишком занята собственными делами и борьбой между Джованни и Чезаре за ее благосклонность.
   Настал день, когда она подписала подготовленный для нее документ, в котором заявляла, что из-за импотенции мужа она все еще девственница.
   Весь Рим смеялся.
   Дочь одной из самых скандально известных семей Европы объявила о своей невинности! Люди воспринимали это как самую удачную шутку, которую они слышали за многие годы.
   Даже слуги не могли удержаться от хихиканья, когда оставались одни. Они были свидетелями соперничества между братьями, стремившимися завоевать любовь Лукреции; они видели, как обнимал ее Александр. И находилось множество тех, кто мог поклясться, что Джованни Сфорца и Лукреция живут вместе как муж и жена.
   На самом деле никто не клялся в этом. Люди не хотели оказаться запертыми в темнице и лишиться языка. Они не испытывали ни малейшего желания подвергать себя опасности быть пойманными и брошенными в реку. Им не хотелось выпить отравленное вино и шагнуть в вечность.
   Одной из самых несчастных в Риме была Лукреция. Ее мучил стыд за то, что она сделала, она чувствовала, что не может больше выносить ежедневную рутину жизни. Она вспоминала те дни, когда совсем ребенком счастливо жила вместе с монахинями в Сан Систо, казалось, что вся обитель дышит покоем. И вскоре после того, как она подписала документ, Лукреция покинула свой дворец и отправилась в монастырь Сан Систо. Там она умоляла позвать настоятельницу и, когда появилась сестра Джиролама, бросилась на колени и воскликнула:
   — О, умоляю вас дать мне убежище под вашим кровом, я так измучена, мне нужен покой, который я непременно найду в этих стенах.
   Сестра Джиролама, узнав дочь папы, тепло обняла ее и сказала, что монастырь Сан Систо станет ей домом, если она того желает.
   Лукреция высказала просьбу повидаться со своими старинными подругами, сестрой Керубиной и сестрой Сперанцой, которые давным-давно, как теперь казалось, учили ее любить Бога. Настоятельница послала за ними, когда они пришли, Лукреция расплакалась. Тогда сестра Джиролама велела им отвести девушку в келью, где она должна молиться, а они пусть остаются с ней, сколько она захочет.
 
   Узнав, что Лукреция нашла приют в монастыре, Чезаре разозлился, но папа попросил его успокоиться и умолял никому не говорить о неожиданном бегстве Лукреции.
   — Если кто-нибудь узнает об этом, то все сразу заинтересуются, что послужило причиной ее поступка, — сказал папа. — Многие зададут себе вопрос, добровольно ли она поставила свою подпись под документом.
   — Достаточно скоро станет известно, что она отправилась к монахиням искать убежища.
   — Мы не должны этого допустить. Сегодня же я пошлю вооруженных людей вернуть ее домой.
   — А если она не вернется?
   — Лукреция послушается меня. — Папа мрачно улыбнулся. — К тому же монахини Сан Систо не захотят вызвать неудовольствие папы.
   Вооруженные всадники отправились в монастырь. Лукреция находилась в окружении четырех монахинь, когда вдруг услышала, что кто-то приехал.
   Она устремила свои удивленные глаза на окружающих. Как хотелось бы ей быть одной из них и жить, не зная тревог. О, думала она, я отдала бы все, чтобы поменяться местами с Серафиной или Керубиной, с Паолой или Сперанцой.
   К ней подошла настоятельница и сказала:
   — У ворот люди из папского окружения. Они получили приказ забрать вас домой, мадонна Лукреция.
   — Мадонна, — ответила девушка, опускаясь на колени и пряча лицо в складках монашеской рясы, — умоляю вас, не дайте им увезти меня!
   — Дочь моя, твое желание — оставить суетный мир и провести дни, отпущенные тебе создателем, с нами?
   Лукреция смущенно ответила:
   — Они не позволят мне, но разрешите мне остаться здесь хоть ненадолго. Молю вас, не откажите мне. Мне так страшно. Здесь я могу оставаться наедине со своими мыслями и молиться, чего я лишена в своем дворце. Здесь я наедине с Господом. Таковы мои чувства, и я верю, что если вы дадите мне приют в своей обители еще ненадолго, я пойму, должна ли оставить свет и стать одной из вас. Мадонна, прошу вас, дайте мне приют.
   — Я никому не откажу в нем, — сказала Джиролама.
   Одна из монахинь торопливо подошла к ней и сообщила, что люди у ворот требуют привести к ним настоятельницу.
   — Это солдаты, мадонна. Они хорошо вооружены и выглядят очень внушительно.
   — Они пришли за мной, — сказала Лукреция. — Мадонна, не дайте им увезти меня.
   Настоятельница бесстрашно приблизилась к солдатам, которые сказали, что они очень спешат и что прибыли по приказу папы за его дочерью.
   — Лукреция просила оставить ее в нашей обители, — услышали они в ответ.
   — Послушайте, сестра, ведь это приказ папы.
   — Очень жаль. Но таков закон нашего монастыря — любой, кто попросит у нас убежища, не встретит отказа.
   — Но она ведь не обычная гостья. Не настолько же вы глупы, чтобы оскорбить его святейшество? Борджиа — и отец, и сыновья — не любят, когда кто-то не подчиняется им.
   Солдаты старались уговорить настоятельницу, доказывая ей, что она должна выполнить распоряжение Александра, если она достаточно благоразумная женщина. Но если Джиролама не была благоразумной, то несомненно, смелости ей хватало.
   — Вы не можете войти в наш дом, — сказала она. — Если вы сделаете это, то совершите богохульство.
   Солдаты опустили глаза — у них не было ни малейшего желания осквернять обитель, но в то же время они получили строгий приказ.
   Джиролама решительно посмотрела на солдат:
   — Возвращайтесь к его святейшеству, — сказала она, — сообщите ему, что дочь попросила у меня пристанища и я приютила ее и не поменяю решения, даже если он прикажет мне отпустить ее.
   Вооруженный отряд повернул обратно. Солдат удивило мужество женщины.
   В Ватикане папа и двое его сыновей молча переживали нанесенное оскорбление.
   Они знали, что на улицах шепчутся о том, что Лукреция ушла в монастырь по той причине, что ее пытались заставить сделать что-то противное ее желанию.
   Александр пришел к одному из своих скорых и блестящих решений.
   — Пусть ваша сестра остается в монастыре, — сказал он, — больше не предпринимайте никаких попыток забрать ее оттуда. Распространяются сплетни, затевается скандал, и пока мы не добьемся развода, мы хотим оградить Лукрецию от подобных вещей. Нужно распустить слухи, что мадонна по нашему желанию живет в Сан Систо, именно мы захотели, чтобы она побыла в спокойных условиях, пока не станет свободна от Джованни Сфорца.
   Так что Лукрецию оставили в покое, но в то же время ее отец и братья удвоили свои усилия, чтобы скорее добиться развода.
   Жизнь Лукреции подчинялась теперь звону колоколов Сан Систо, она была счастлива в монастыре, где с ней обращались, как с самой дорогой гостьей.
   Никто не сообщал ей новостей, и она не знала, что римляне все еще потешаются над тем, что они называли фарсом развода. Ее миновали скандалы, которые связывались с именем Борджиа, она не имела ни малейшего понятия о том, какие стихи и эпиграммы пишут на стенах.
   Александр вел спокойную жизнь, не обращая ровно никакого внимания на грязные измышления. Единственной целью он считал развод дочери со Сфорца.
   Он поддерживал постоянную связь с монастырем, но не предпринимал никаких попыток убедить Лукрецию вернуться домой. Он позволил ей узнать о ходивших слухах, и она приняла решение принять монашеский сан, добившись на то разрешения отца, так как полагала, что это лучшее решение вопроса в ответ на гнусности, которые распространяли о ней.
   Папа выбрал из своей челяди слугу, чтобы носить Лукреции письма. А поскольку он планировал после развода послать дочь в Испанию в сопровождении брата, герцога Гандийского, то выбрал посыльным молодого испанца, своего любимого камердинера.
   Педро Кальдес был молод, хорош собой и всячески старался угодить папе. Его национальность способствовала этому, поскольку Александр особенно благоволил к испанцам; прекрасные манеры юноши восхищали папу, который не хотел, чтобы Лукреция слишком увлеклась жизнью монастыря и сильно привязалась к монахиням.
   — Сын мой, — сказал Александр молодому камердинеру, — ты будешь относить письма моей дочери и отдавать их лично ей в руки. Настоятельница знает, что Лукреция находится в монастыре с моего согласия, поэтому тебя будут пускать к мадонне Лукреции. — Александр улыбнулся. — Тебе придется быть не простым посыльным, я хочу, чтобы ты об этом знал. Ты будешь рассказывать ей о славе своей страны. Я хочу, чтобы ты зажег в ней желание посетить ее.
   — Я сделаю все, что в моих силах, ваше высокопреосвященство.
   — Не сомневаюсь. Узнай, ведет ли она жизнь монахини. Я не хочу, чтобы моя дочь жила так скромно. Спроси, не пожелает ли она, чтобы я прислал ей компаньонку — очаровательную девушку одних с ней лет. Передай ей, что я нежно ее люблю и скажи, что я всегда помню о ней. Теперь иди, а как вернешься, приходи — расскажешь, как она поживает.
   Итак, Педро отправился в монастырь, твердо решив успешно справиться с данным ему поручением. Он был в восторге от него. Он часто видел мадонну Лукрецию и восхищался ею. Она казалась ему самой прекрасной женщиной на свете, его больше привлекала ее сдержанность, чем смелая красота Джулии, а Санчия вообще была не в его вкусе, он смотрел на нее как на обыкновенную куртизанку. Педро казалось, что в сравнении с другими женщинами Лукреция только выигрывает.
   Он стоял перед монастырем у подножия Авентина и смотрел на здание. Он почувствовал, что это мгновение может изменить его судьбу; ему выпала возможность попробовать завоевать дружбу Лукреции, о чем он прежде не осмеливался и мечтать.
   Его впустили. Монахини, встречавшиеся ему в коридорах, торопливо проходили мимо с опущенными глазами. Педро проводили в маленькую комнатку. Как спокойно там было!
   Он осмотрел голые стены, на которых не висело ничего, кроме распятия, и каменный пол. Мебель состояла из нескольких табуреток и грубо сколоченной скамьи. Сиявшее за стенами кельи солнце казалось далеким, — так холодно было в комнатке.
   Неожиданно он увидел перед собой Лукрецию. На ней было длинное черное платье, какие носили монахини, но голова оставалась непокрытой, и ее золотые волосы струились по плечам. Это символично, подумал Педро. То, что она не прячет волосы, означает, что девушка не пришла к твердому решению постричься в монахини. Он сразу поймет, когда это произойдет, потому что тогда ему не позволят любоваться ее золотистыми волосами.
   Он склонился в поклоне, Лукреция протянула ему руку, он поцеловал ее.
   — Я приехал по поручению папы.
   — Ты принес письма?
   — Да, мадонна. И надеюсь, что вы напишете ответ.
   — Непременно. — Он заметил, как жадно схватила она письма.
   — Мадонна, — обратился он к ней, немного поколебавшись, — ваш отец высказал пожелание, чтобы я немного задержался и поговорил с вами, а вы бы расспросили меня о новостях в Ватикане.
   — Очень любезно с его стороны, — ответила Лукреция, очаровательно улыбаясь. — Прошу, садись. Я бы предложила тебе чего-нибудь освежиться, но…
   Он поднял руку.
   — Я ничего не хочу, мадонна. И я не могу сесть в вашем присутствии, пока вы стоите.
   Она улыбнулась и села лицом к нему. Письма она положила на скамью, но не снимала с них руки, словно ее пальцы хотели проникнуть в их смысл.
   — Скажи мне твое имя, — попросила она.
   — Педро Кальдес.
   — Я часто встречала тебя прежде. Ты один из камердинеров моего отца, ты приехал из Испании.
   — Я счастлив, что вы заметили меня.
   — Я всегда замечаю тех, кто усердно служит моему отцу.
   Молодой человек вспыхнул от удовольствия.
   — Мне вдвойне приятно находиться здесь, — сказал он, — потому что не только папа поручил мне навестить вас, но я сам испытываю огромное удовольствие видеть вас.
   Неожиданно девушка рассмеялась:
   — Как приятно снова услышать комплимент!
   — По городу ходят слухи, которые очень огорчают его святейшество, мадонна. Некоторые намекают, что вы намереваетесь навсегда остаться в монастыре. — Она молчала, в глазах светилась тревога, когда он снова заговорил:
   — Мадонна Лукреция, ведь это не правда… не правда!
   Он замолчал, ожидая, что она рассердится на него за его дерзость, но не увидел в ней никакого высокомерия. Она только улыбалась.
   — Значит, ты считаешь, что это не может быть правдой. Скажи, почему?
   — Потому что вы слишком прекрасны, — ответил он.
   Она рассмеялась от удовольствия.
   — Здесь есть несколько очень красивых монахинь.
   — Но вам следует украшать папский двор. Вы не должны спрятать свою красоту в монастыре.
   — Это мой отец велел тебе так сказать?
   — Нет, но его крайне огорчит, если вы примете подобное решение.
   — Приятно поговорить с тем, кто разделяет мои тревоги. Понимаешь, я попросила здесь убежища и получила его. Мне хочется отгородиться от… многого. И я не раскаиваюсь, что пришла сюда к своей дорогой Джироламе.
   — Это приятное место, мадонна, но только временное. Вы позволите передать вашему отцу, что с нетерпением ожидаете дня, когда снова будете со своей семьей?
   — Нет, не думаю. Я еще не решила. Бывает, что мне ничего не надо, только бы наслаждаться покоем обители, и я думаю о том, как чудесно подниматься рано утром и ждать, когда колокола скажут, что мне делать. Жизнь здесь проста, и иногда мне очень хочется жить простой жизнью.
   — Простите, мадонна, но, оставшись здесь, вы откажетесь от своей судьбы. Она ответила:
   — Давай поговорим о чем-нибудь другом, я устала от своих проблем. Как поживает мой отец?
   — Он, одинок без вас.
   — Я тоже по нему скучаю. И очень жду писем. — Она взглянула на них.
   — Вы хотите, чтобы я оставил вас одну и вы смогли бы спокойно прочитать их? Она заколебалась.
   — Нет, — ответила девушка. — Я пока оставлю их. Будет, чем заняться, когда ты уйдешь. Как мои братья?
   — Так же, как при вас, — не сразу ответил Педро.
   Она печально кивнула, вспомнив об их страсти к Санчии, ставшей еще одной причиной ненависти братьев друг к другу.
   — Ты когда-нибудь вернешься в Испанию?
   — Надеюсь.
   — Ты скучаешь по дому?
   — Как все, кто жил там и покинул ее.
   — Мне кажется, я чувствовала бы то же самое, если бы мне пришлось уехать из Италии.
   — Вам бы понравилась моя родина.
   — Расскажи мне о ней.
   — О чем мне вам рассказать — о Толедо, который расположен на подкове из гранита, о горных вершинах, уходящих ввысь? О Севилье, где и зимой цветут розы, о чудесных оливковых рощах, о вине, которое делают там? Говорят, мадонна, что те, кого любит Бог, живут в Севилье. Я хотел бы показать вам дворцы и узкие улочки, и нигде апельсины и пальмы не растут так пышно, как в Севилье.
   — Мне кажется, что ты поэт.
   — Я чувствую вдохновение.
   — Твоей прекрасной страной?
   — Нет, мадонна. Вами!
   Лукреция улыбалась. Было бесполезно делать вид, будто ей не доставляет удовольствие присутствие молодого человека, будто она не чувствует, что воспрянула к жизни, словно глотнув свежего воздуха, принесенного этим юношей. Ей казалось, что она долго и глубоко спала, пока ей нужно было поспать, а теперь снова звуки жизни звучат вокруг, и она полна желания проснуться.
   — Я мечтаю увидеть Испанию.
   — Его святейшество намекнул, что если герцог вернется в Испанию, то он сможет взять вас с собой.
   В Испанию! Чтобы спрятаться от сплетен, от позора развода! Это ей показалось приятной перспективой.
   — Я с удовольствием бы поехала… ненадолго.
   — Конечно, ненадолго, мадонна. Ваш отец никогда не отпустит вас от себя надолго.
   — Я знаю.
   — Он так беспокоится о вас, что все время думает, как вам здесь живется. Он спрашивает: не жестка ли ее постель? Не кажется ли ей пища безвкусной? Не тяготит ли ее образ жизни монахини? Ему интересно знать, кто расчесывает и моет вам волосы. Он сказал, что хотел бы прислать вам компаньонку, девушку, которую он для вас сам выбрал. Она молода и станет вам и подругой, и служанкой. Он просил меня принести ему ответ, согласны ли вы принять его предложение.
   Лукреция задумалась. Потом сказала:
   — Прошу, передай отцу, что я всей душой преданна ему. Скажи, что его любовь ко мне не сильнее моей любви к нему. Скажи, что я каждый вечер и каждое утро молюсь, чтобы быть достойной его забот. И еще скажи, что я здесь счастлива, но что мне приятно было поговорить с тобой и что я жду ту, которую он выберет мне в подруги и служанки.
   — А теперь, синьора, я должен удалиться, чтобы дать вам спокойно прочитать письма.
   — Как ты добр, — заметила девушка, — как предусмотрителен!
   Она протянула руку, он коснулся руки губами.
   Он не торопился, стараясь продлить удовольствие, и ей было приятно, что он так делает. Монахини были ее хорошими друзьями, но Лукреция расцветала, когда ею восхищались.
   Она по-прежнему находилась в безопасности в своем убежище, но она получила наслаждение, глотнув свежего воздуха из огромного мира.
 
   Папа послал за девушкой, которую выбрал для дочери в качестве компаньонки и служанки в монастыре Сан Систо.
   Она была очаровательна, мила, изящна, с блестящими темными глазами и точеной фигуркой. Александру она сразу понравилась, когда он впервые увидел ее. Он по-прежнему находил ее очаровательной, но сейчас он восхищался ее каштановыми волосами, точь-в-точь такими, как у его фаворитки.
   Увидев вошедшую девушку, он протянул навстречу ей руки и сказал:
   — Пантисилея, дорогая моя девочка, у меня есть для тебя поручение.
   Пантисилея опустила свои прекрасные глаза и ждала. Она боялась, что папа отошлет ее. Она всегда со страхом думала об этом. Она понимала, что их с папой связь не может длиться вечно. Папа быстро менял любовниц, даже Джулия Фарнезе не продержалась особенно долго.
   У нее были свои мечты. Кто бы не мечтал на ее месте? Она представляла себя состоятельной женщиной вроде Ваноцци Катани или Джулии Фарнезе.
   Сейчас она начала понимать, что ее выбрали, чтобы она несколько часов развлекала уставшего папу.
   — Ты дрожишь, детка, — мягко заметил Александр.
   — Это от страха, что вы отошлете меня. Александр улыбнулся, улыбка была доброй. Он всегда был добрым по отношению к женщинам. Он машинально расправил складки своей мантии; он вспоминал свою рыжеволосую возлюбленную.
   — Тебе не придется уезжать далеко от нас, а когда ты узнаешь, какое поручение я тебе дам, то обрадуешься, поняв, что я могу доверить это не только тому, кого люблю, но тому, кого уважаю и кому полностью доверяю.
   — Да, святой отец.
   — Ты поедешь в монастырь Сан Систо, где станешь заботиться о моей дочери Лукреции.