Холт Виктория. Римский карнавал

   Они бросились в объятия друг к другу, две испуганные девочки.
   И вот она пришла в Ватикан и там в присутствии Александра и членов комиссии услышала, как один из кардиналов зачитал документ, который гласил, что она не вступала в брачные отношения с Джованни Сфорца, выйдя за него замуж, в результате чего она осталась девственницей. Поскольку этот брак оказался ненастоящим, то они все и собрались здесь, чтобы объявить его аннулированным.
   Она стояла перед ними, никогда еще ее невинный вид так не помогал ей.
   На кардиналов и посланников большое впечатление произвели ее красота и ее юность. Им не потребовались никакие другие доказательства ее невинности.
   Ей сказали, что она больше не является женой Сфорца, она выразила им свою благодарность, произнеся небольшую речь, совершенно очаровав присутствующих.
   В какой-то момент она почувствовала, как ребенок шевельнулся в ней, пошатнулась от приступа головокружения и едва не упала.
   — Бедный ребенок! — негромко заметил один из кардиналов. — Какая пытка для юной невинной девушки — пройти через такое!
 
   Папа ждал ее в своих личных апартаментах, Чезаре был с ним.
   — Дорогая моя, — сказал Александр, тепло обнимая дочь, — наконец я держу тебя в своих объятиях! Это время было трудным для всех нас.
   — Да, отец. Чезаре добавил:
   — Самым трудным было для нас не видеть тебя.
   — Мне нужно было побыть одной, — ответила девушка, не осмеливаясь посмотреть в глаза отцу и брату.
   — Надеюсь, Пантисилея оказалась хорошей служанкой? — поинтересовался Александр.
   — Я люблю девочку. Не знаю, что бы я без нее делала. Тысячу раз благодарю, отец, за то, что ты мне прислал ее, — горячо ответила она.
   — Я знал, что она хорошо будет служить тебе.
   — Настало время начать тебе новую жизнь, — вступил в разговор Чезаре. — Теперь, когда ты избавилась от Сфорца, ты снова почувствуешь вкус к жизни.
   Она не отвечала. Она отчаянно пыталась найти в себе мужество признаться, в каком положении оказалась: объяснить, что они должны оставить мечты о выгодном браке для нее, рассказать, как любит она Педро и что он отец ребенка, которого она ждет.
   Лежа в келье в монастыре, она снова и снова пыталась представить, как признается во всем отцу, и хоть это казалось ей тяжелым испытанием, но все-таки не невозможным. Оказавшись с ними лицом к лицу, она поняла, что недооценила страх и трепет, который испытывала в их присутствии, ту власть, которую они над ней имели.
   Александр почти лукаво улыбнулся.
   — На твою руку много претендентов, дочка.
   — Отец, я не хочу думать об этом. Чезаре быстро подошел к сестре и обнял ее.
   — Что с тобой? Ты выглядишь больной. Боюсь, ты испытывала лишения в монастыре.
   — Нет, нет. Я ни в чем не знала нужды.
   — Там не место таким, как ты.
   — Но ты бледна и кажешься изможденной, — заметил папа.
   — Позвольте мне немного посидеть, — взмолилась Лукреция.
   Оба мужчины внимательно вглядывались в лицо девушки. Но только Александр заметил, что девушка охвачена страхом, и он помог ей сесть.
   Чезаре стал называть ей тех, кто хотел бы жениться на ней:
   — Франческо Орсини… Оттавио Риарио… и еще брат Санчии, маленький герцог.
   — Сегодня девочке выпало тяжелое испытание. Она нуждается в отдыхе. Твои комнаты ждут тебя. Мы сейчас же поедем домой.
   Чезаре хотел было возразить, но папа действовал со своей прежней решимостью. Он хлопнул в ладоши, и тут же появились слуги.
   — Женщины мадонны Лукреции должны проводить ее домой, — приказал он.
 
   Оставшись один, Александр подошел к висевшему на стене распятию. Он не стал молиться, он стоял и смотрел. Лоб пересекли морщины, брови нахмурены, лицо побагровело, а на висках пульсировали вены.
   Невозможно! Но не абсолютно невозможно. Что происходило в монастыре все эти месяцы? Он слышал множество историй о том, что могло произойти и что происходило в монастырях. Но только не в Сан Систо.
   У него не хватало духу высказать свои подозрения Чезаре. Да, он боялся собственного сына.
   Стоит тому догадаться, о чем думает отец, и он может совершить что-нибудь безрассудное. Чезаре пока незачем знать… если это правда. Но это чудовищное подозрение и не должно быть правдой.
   Он возблагодарил Господа, что Чезаре настолько поглощен своими делами, что не может столь внимательно приглядываться к окружающим, как его отец. Чезаре мечтал о том, как перестанет служить церкви и женится на Шарлотте Неаполитанской, даже когда перед ним стояла Лукреция, и не заметил, насколько изменилась сестра. Могли ли месяцы спокойной жизни, проведенные ею в Сан Систо, вызвать в ней такую перемену? Не только они.
   Но он должен проявлять осторожность. Он не должен забывать о своих приступах слабости. Ему сейчас никак нельзя заболеть, потому что если его подозрения подтвердятся, ему понадобятся все его силы и ум, чтобы справиться с этим.
   Он должен подождать. Он должен вернуть себе прежнее самообладание. Он должен напомнить самому себе, что он — Александр, который всегда выходил победителем, Александр, умевший любое свое поражение превращать в победу.
   Наконец он принял решение и отправился к дочери.
   Лукреция лежала на кровати, Пантисилея сидела возле нее. На щеках Лукреции блестели слезы, при виде которых сердце Александра наполнилось нежностью.
   — Оставь нас, милая, — велел папа; глаза девушки выражали страх и одновременно восхищение. Казалось, они молят его о сочувствии, нежности, покровительстве и понимании, просят спасти любимую госпожу.
   — Отец! — Лукреция хотела подняться, но Александр положил руку на плечо дочери и мягко удержал девушку.
   — Ты ничего не хочешь мне сказать, девочка моя? — спросил он.
   Она с мольбой смотрела на него, но не могла вымолвить ни слова.
   — Ты должна сказать, — нежно сказал он. — Только если ты скажешь, я смогу тебе помочь.
   — Я боюсь, отец.
   — Боишься меня? Разве я не был добр к тебе?
   — Ты всегда был самым добрым в мире отцом.
   Он взял ее за руку и поцеловал ее.
   — Кто он?
   Она широко раскрыла глаза и упала на подушки.
   — Ты не доверяешь мне, детка?
   Неожиданно она вскочила и бросилась в его объятия; она отчаянно зарыдала; никогда прежде не видел он, чтобы его спокойная Лукреция так волновалась.
   — Моя ненаглядная, любимая моя, — тихонько говорил папа, — не бойся сказать мне правду. Ты можешь рассказать мне все. Я не стану ругать тебя, — что бы ты ни сказала. Разве ты не дороже всех на свете для меня? Разве сделать тебя счастливой — это не то, к чему я постоянно стремлюсь?
   — Я молюсь за тебя всем святым, — всхлипнула Лукреция.
   — Так ты не скажешь мне? Тогда скажу тебе я. У тебя будет ребенок. Когда?
   — В марте.
   Папа был изумлен.
   — Значит, осталось два месяца. Так мало! Я бы никогда не поверил.
   — Пантисилея вела себя так умно… о, как она утешала меня! Благодарю тебя за нее, отец. Я не могла бы найти себе лучшую подругу. Я всегда буду любить ее, всю жизнь.
   — Она очень милое создание, — сказал Александр. — Очень рад, что она помогала тебе. Но скажи, кто отец ребенка?
   — Я люблю его. Ты позволишь нам пожениться?
   — Трудно тебе хоть в чем-то отказать.
   — О отец, дорогой мой отец, мне надо было раньше прийти к тебе. Какой я была дурочкой! Я боялась. Когда я жила без тебя, то видела тебя не таким, какой ты есть. Я представляла тебя могущественным папой, который озабочен поисками выгодного жениха для своей дочери. Я позабыла, что наш святой отец — в первую очередь наш родной отец.
   — Теперь мы снова вместе. Имя этого человека?
   — Он твой камердинер Педро Кальдес. Он встряхнул плачущую девушку.
   — Педро Кальдес, — повторил он. — Красивый малый. Один из моих любимых камердинеров. Конечно, он навещал тебя в монастыре.
   — Это случилось, когда он принес мне весть о смерти Джованни, отец, я была так несчастна. Он утешил меня.
   Папа гневно смотрел на дочь; лицо исказили ярость и страдание. Мой любимый сын убит, думал он, моя дочь ждет ребенка от слуги!
   Но когда Лукреция посмотрела на отца, его лицо уже приняло свое обычное выражение нежности и добродушия.
   — Дорогая моя девочка, — сказал он, — признаюсь, я удивлен.
   Она схватила руки отца и покрыла их поцелуями. Как умоляюще смотрела она на отца, испытывая восхищение и страх. Она напомнила ему свою мать в период разгара их страсти.
   — Отец, ты поможешь мне?
   — Неужели ты сомневаешься хоть на мгновение? Стыдись, Лукреция! Но ты должна вести себя осторожно. Ты получила развод на том основании, что твой муж — импотент, а ты — девственница. — Несмотря на всю трагичность ситуации и ужас папы, он не смог удержаться от улыбки. Такое положение при иных обстоятельствах показалось бы невероятно забавным.
   — Подумай о том, что скажут наши милейшие кардиналы, если узнают, что очаровательная юная девушка, чистая и невинная, так благопристойно державшая себя перед ними, на седьмом месяце беременности? О Лукреция, моя умная, моя хитрая дочь, ничего хорошего ждать не приходится. Тогда как насчет развода? Мы должны действовать с максимальной осторожностью. Все должно оставаться в тайне. Кто об этом знает?
   — Никто, кроме Пантисилеи и Педро. Папа кивнул.
   — Никто больше не должен знать.
   — Отец, а ты разрешишь мне выйти за него замуж? Мы хотим уехать из Рима и где-нибудь жить вместе, тихо и скромно, где никому не будет до нас дела — кто мы такие и чем занимаемся; где мы могли вести тихую счастливую жизнь, как простые люди.
   Папа отбросил волосы с ее разгоряченного лица.
   — Любимая моя, — произнес он, — ты должна предоставить все мне. Люди поймут, что испытание, выпавшее на твою долю, было нелегким. Ты будешь жить в апартаментах Санта Мария в Портико, пока ты не поправишься, к тебе не будет заходить никто, кроме Пантисилеи. В это время мы решим, что можно сделать, чтобы ты была счастлива.
   Лукреция откинулась на подушки, по щекам ее медленно текли слезы.
   — В самом деле, — сказала она, — Александр VI, ты не человек, ты — Бог.
 
   Мадонна Лукреция заболела. В течение двух месяцев с того дня, как она покинула монастырь, она не выходила из своих покоев, и только ее служанка Пантисилея и члены семьи могли навещать ее.
   Жители Рима втихомолку посмеивались. Что бы это значило? Чем занималась госпожа Лукреция во время своего пребывания в святой обители? Они помнили, что она в конце концов тоже Борджиа. Уж не появится ли через некоторое время в Ватикане ребенок, младенец, которого папа по доброте душевной усыновит?
   Чезаре, услышав подобные сплетни, заявил, что отомстит любому, кто посмеет повторить их.
   Он отправился к отцу и сообщил, что говорят в городе.
   — Это неизбежно, — ответил папа. — Про нас всегда ходят подобные слухи. Люди нуждаются в них, как, например, в карнавалах.
   — Я не потерплю, чтобы подобное говорили о Лукреции. Она должна показаться людям. Ей необходимо нарушить свое уединение.
   — Чезаре, ну как же она может сделать это? Папа смотрел на сына и удивлялся эгоизму Чезаре, который ожидал дня, когда его освободят от служения церкви и он сможет жениться на Шарлотте Неаполитанской и принять командование папскими армиями. Мысли об этом поглощали все его внимание, совершенно затмевая все остальное. Наверное, так же он вел себя, когда готовил убийство Джованни. Горе отца было ничтожно в сравнении с величием честолюбивых замыслов сына. Он даже не знал, в каком затруднительном положении оказалась его сестра. Это казалось невероятным, потому что стоило ему слегка задуматься над ситуацией, он сразу бы все понял.
   Пора бы разобраться ему в происходящем. В конце месяца или в начале следующего у Лукреции родится ребенок. Он должен узнать.
   — Это только подтвердит верность слухов, — ответил Александр.
   Чезаре совсем ничего не понимал. Папа увидел, как кровь бросилась ему в лицо.
   — Правда, — продолжал Александр, — что Лукреция ждет ребенка. Он родится совсем скоро. Чезаре, ты понимаешь, что я говорю?
   Александр нахмурился. Он знал, как испугает Лукрецию то, что брат посвящен в тайну. Они с Пантисилеей вели себя очень осмотрительно, когда Чезаре приходил навестить Лукрецию.
   — Лукреция… ждет ребенка! Папа пожал плечами.
   — Такие вещи случаются, — спокойно заметил он.
   — Пока находилась в монастыре! — Чезаре сжимал кулаки. — Так вот почему ей там так нравилось! Кто отец?
   — Сын, давай не будем поддаваться эмоциям. В этом деле нам понадобится вся наша хитрость, вся наша выдержка. Если мы хотим устроить Лукреции выгодный брак, как задумали, нам нельзя допустить, чтобы стало известно, что, стоя перед кардиналами и объявляя себя девственницей, она была на седьмом месяце беременности. Это должно остаться нашим маленьким секретом.
   — Кто отец ребенка? — повторил свой вопрос Чезаре.
   Папа продолжал говорить, будто ничего не слышал.
   — Выслушай мой план. Никто кроме Пантисилеи не будет посещать Лукрецию. Как только ребенок появится на свет, его заберут. Я уже договорился с одними порядочными людьми, которые возьмут младенца и позаботятся о нем. Я щедро отблагодарю их, потому что нельзя забывать — это будет мой внук, Борджиа, а нам нужны Борджиа. Может, через несколько лет я возьму ребенка в Ватикан. Может, буду просто следить за его воспитанием. Но в течение нескольких лет о нем ничего не должны знать.
   — Я хочу знать имя этого человека, — настаивал Чезаре.
   — Ты слишком возбужден. Должен предупредить тебя, что гнев — величайший враг тех, кто позволяет ему победить себя. Обуздывай свой гнев. Я научился делать это еще в юности. Не подавай вида, что ты полон желания отомстить этому юноше. Бери пример с меня. Я понимаю, что заставило его поступить подобным образом. Скажи, разве ты в аналогичных обстоятельствах не повел бы себя точно так же? Мы не можем винить его. — Выражение лица Александра едва заметно изменилось. — Но мы знаем, как следует обойтись с ним, когда придет время.
   — Он умрет, — воскликнул Чезаре.
   — Всему свое время, — заметил папа. — Пока… пусть все идет мирно. Еще есть Пантисилея, — произнес с ноткой сожаления в голосе Александр. — Она знает слишком много. Бедная девочка, это не доведет ее до добра.
   — Отец, ты очень мудр. Ты знаешь, что надо делать в подобной ситуации. Но я должен знать, кто он. Я не успокоюсь, пока не узнаю.
   — Не поступай опрометчиво, сын. Его имя — Педро Кальдес.
   — Он один из твоих камердинеров?
   Папа кивнул.
   Чезаре трясло от гнева.
   — Как посмел он! Камердинер, лакей… и моя сестра!
   Александр положил руку сыну на плечо, его встревожила реакция Чезаре.
   — Твоя гордость велика, сын мой. Но помни… осторожность! Мы знаем, как нам справиться с этим делом, ты и я. Но сейчас лучшее — осторожность.
 
   Осторожность! Не в характере Чезаре было проявлять осторожность. Приступы гнева, охватывавшие его время от времени еще в детстве, стали случаться с ним чаще по мере того, как он подрастал, ему все труднее и труднее держать себя в руках.
   Перед его глазами неотступно стояла картина: его сестра и камердинер. Им овладели ревность и ненависть, в своем сердце он вынашивал убийство.
   Папа призывал к осторожности, но он больше не слушал отца. После смерти брата он понял, в чем слабость Александра. Он не умел долго печалиться. Он забывал о преступлениях, совершенных членами семьи; он переставал раскаиваться в содеянном и снова возвращался к жизни. Великая страсть, на которую он был способен какой бы мимолетной она ни оказывалась, была сильной, пока длилась; он постоянно должен был кого-то любить. Чезаре досталась любовь, которую отец питал к Джованни, он унаследовал ее, словно состояние или титул. Чезаре знал, что ему нечего опасаться потерять привязанность отца, что бы он ни сделал. Это было его величайшим открытием. Вот почему он чувствовал себя сильным, непобедимым. Александр — властитель Италии — склоняется перед волей своего сына.
   Так что когда Александр произнес слово «осторожность», Чезаре не счел нужным обращать внимание на предостережение отца.
   Как-то он лицом к лицу встретился с Педро Кадесом в одном из коридоров, ведущих в апартаменты папы. Чезаре впал с такую ярость, что и не вспомнил о словах отца.
   — Кальдес, стой! — закричал Чезаре.
   — Господин, — начал удивленный камердинер, — что вы хотите от меня?
   — Твою жизнь, — ответил Чезаре и выхватил меч.
   Испуганный молодой человек повернулся и бросился бежать в покои папы. Чезаре с мечом в руке бежал следом.
   Педро, полный ужаса, слышал, как Чезаре злобно смеется за его спиной. Один раз меч задел бедро Педро, и тот почувствовал, что горячая кровь струится по ноге.
   — Зря стараешься! — кричал Чезаре. — Ты все равно умрешь — за то, что ты сделал с моей сестрой.
   Едва живой от страха, Педро добежал до папского трона, на котором сидел Александр; рядом находились несколько слуг и один из кардиналов.
   — Святой отец, спасите! Спасите меня или я погиб! — выкрикнул Педро и упал к ногам Александра.
   Чезаре настиг юношу. Александр поднялся, его лицо было перекошено от ужаса, всем своим видом он хотел остановить сына.
   — Мой сын, мой сын, прекрати! — воскликнул он. — Убери меч!
   Но Чезаре только рассмеялся, занося меч над несчастным Педро. Александр наклонился, чтобы защитить его, но в этот момент Чезаре вонзил меч в камердинера, кровь брызнула на папское облачение и даже на его лицо.
   Слуги и кардинал в ужасе отпрянули. Александр обнял Педро и обратил на сына гневный взгляд.
   — Спрячь меч! — сурово приказал он, и Чезаре увидел перед собой прежнего Александра; оставаясь благожелательным, он всегда знал, как обуздать сыновей. — Не выясняйте отношения у святого трона.
   Чезаре снова засмеялся, но тут же почувствовал, к своему величайшему удивлению, что по-прежнему испытывает страх перед отцом и никак не может побороть его. Он подчинился и с вызовом сказал:
   — Пусть не думает, что это конец нашей ссоры.
   После чего повернулся и направился к дверям. Александр негромко заметил:
   — Молодая горячая кровь! Он сам не ожидал от себя такого безрассудства. Но кто из нас не бывал безрассуден в молодости? Сделайте перевязку этому юноше, — распорядился он, — и… ради его же безопасности приставьте к нему охрану.
   Пантисилея склонилась над постелью.
   — Начинается, — едва выговорила Лукреция.
   — Лежите, мадонна, я дам знать его святейшеству.
   Лукреция кивнула:
   — Он обо всем позаботится.
   Пантисилея послала в Ватикан раба с кольцом, служившим условным знаком того, что роды начались — в свое время Александр вручил его Пантисилее, чтобы в случае необходимости сразу прислать повитуху. В такой ситуации, решил папа, не следует писать ни единого слова. Получив кольцо, он тут же поймет его значение, потому что оно может быть передано ему с единственной целью.
   — Как благодарна я Господу, что он дал мне такого отца, — пробормотала Лукреция. — О Пантисилея, ну почему я не пошла к нему сразу? Если бы я не побоялась, мы с Педро уже могли бы пожениться. Как давно я не видела Педро! Он должен быть рядом со мной. Я была бы тогда безмерно счастлива! Я попрошу, чтобы отец привел его ко мне.
   — Конечно, мадонна, — успокоила ее девушка.
   Она испытывала легкую тревогу. До нее дошли слухи об исчезновении Педро Кальдеса, но она не стала говорить об этом Лукреции. Она огорчится, узнав об этом, что плохо отразится на ее состоянии.
   — Ты знаешь, я мечтаю, — сказала Лукреция. — Я все время мечтаю. Мы уедем из Рима. Я уверена, нам нужно будет так поступить. Мы станем тихо жить в каком-нибудь небольшом городке, далеко отсюда — еще дальше, чем Пезаро. Но не думаю, что отец позволит нам долго находиться вдали от него. Он будет часто навещать нас. Как он полюбит своего внука! Пантисилея, ты думаешь, родится мальчик?
   — Кто знает, мадонна? Давайте будем молить за мальчика или девочку, только пусть этот ребенок принесет вам счастье.
   — Ты говоришь, как мудрец, Пантисилея. Взгляни-ка на меня. Да у тебя щеки мокрые! Ты плачешь. Почему ты плачешь?
   — Потому что… это так прекрасно. Совсем скоро начнется новая жизнь… плод нашей любви. Как это чудесно! Вот я и всплакнула.
   — Дорогая Пантисилея! Но мне придется испытать мучения, признаюсь, я очень боюсь.
   — Не надо бояться, госпожа. Боль пройдет, и наступит блаженство.
   — Останься со мной, милая. Не оставляй меня. Обещай мне.
   — Если мне позволят.
   — А когда ребенок родится, когда у нас будет свой скромный уголок, ты останешься с нами. Только ребенок не должен слишком любить тебя, а то я стану ревновать.
   В ответ Пантисилея разрыдалась.
   — Это потому, что все слишком прекрасно. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
   Пришла повитуха. Она была в маске, с ней пришли еще двое, тоже в масках. Они остались ждать около двери в комнату Лукреции, а повитуха приблизилась к постели.
   Она осмотрела Лукрецию и отдала распоряжения Пантисилее. Двое так и остались стоять у дверей комнаты, пока длились роды.
   Лукреция, придя в себя и немного отдохнув, спросила о ребенке. Его принесли, она взяла его на руки.
   — Маленький мальчик, — сказала Пантисилея.
   — Кажется, я умру от счастья, — тихонько проговорила Лукреция. — Мой ребенок. Если бы Педро был здесь… Как был бы он рад увидеть сына! Пантисилея, я хочу, чтобы ты привела ко мне Педро.
   Девушка кивнула.
   — Приведи его сейчас же.
   К постели подошла повитуха. Она сказала:
   — Мадонна устала, ей нужно отдохнуть.
   — Я хочу подержать сына на руках, — возразила Лукреция, — а когда придет его отец, я совсем успокоюсь и тогда отдохну.
   — Вашу служанку нужно немедленно послать за ним. Обо всем уже договорились, — сказала повитуха. Она повернулась к Пантисилее:
   — Наденьте плащ и будьте готовы сразу же идти.
   — Я не знаю, где его найти, — начала Пантисилея.
   — Тебя отведут к нему.
   Лукреция улыбнулась девушке, глаза маленькой служанки светились радостно.
   — Я не стану медлить, — воскликнула Пантисилея, — я отправлюсь немедленно.
   — Тебя проводят. Твой спутник ждет тебя за дверью.
   — Я скоро вернусь, госпожа, — заверила Лукрецию девушка. Она опустилась на колени и поцеловала руку хозяйке.
   — Ступай, Пантисилея, — негромко сказала Лукреция. — Поторопись.
   Она глазами проводила верную служанку до порога. Повитуха склонилась над кроватью.
   — Мадонна, я заберу ребенка. Он должен спать в своей колыбели. А вам нужно отдохнуть. У меня есть лекарство, оно поможет вам уснуть. Выпейте его и спите долго и спокойно, вам нужно быть сильной.
   Лукреция выпила лекарство, поцеловала ребенка в светлую головку и откинулась на подушки. Через несколько минут она уже спала.
 
   Как только Пантисилея вышла из комнаты, поджидавший ее у двери шагнул вперед.
   — Следуй за мной, — приказал он, и они вместе вышли из дворца, где во внутреннем дворе их ждала лошадь.
   Был вечер, и только луна освещала путь Пантисилее и ее спутнику; когда они вдвоем на одном коне скакали прочь от дворца. Они выехали из людной части города и направились к реке. Когда они доехали до берега реки, всадник остановился.
   — Какой чудный вечер, Пантисилея, — сказал он.
   Она взглянула на бледную луну, на желтый свет, отражавшийся в воде, и подумала, что в самом деле, вечер прекрасный. Весь мир казался ей прекрасным, потому что она чувствовала себя счастливой. Ее госпожа благополучно разрешилась от бремени мальчиком, а сама она едет за Педро. По дороге она предавалась мечтам о своем будущем.
   — Да, — произнесла она вслух, — чудный вечер. Давайте не будем задерживаться. Моя госпожа очень хочет скорее увидеть Педро.
   — Спешить незачем, — ответил тот. — Твоя госпожа крепко спит и проспит еще долго. Она устала.
   — Все равно я бы хотела сразу поехать туда, куда мы направляемся.
   — Отлично Пантисилея. Он спрыгнул с коня.
   — Куда вы собираетесь идти?
   Вместо ответа он снял ее с лошади. Она огляделась в поисках какого-нибудь жилища, где мог бы укрываться Педро, но ничего не увидела.
   — Как ты мила, Пантисилея, — проговорил мужчина, — и как молода.
   Он наклонился и поцеловал ее в губы.
   Это ее страшно удивило, но не показалось неприятным. Так давно ее не ласкал мужчина.
   Она негромко засмеялась и сказала:
   — Сейчас не время. Я хочу, чтобы вы немедленно проводили меня к Педро Кальдесу.
   — Я понял, Пантисилея, — ответил мужчина.
 
   Лукреция проснулась. Было светло.
   Ей приснился сон. Она в чудесном деревенском саду, ее мальчик лежит в колыбели, а она стоит рядом с отцом малыша и любуется ребенком.
   Счастливый сон, но только сон.
   Она не одна в комнате. Рядом, у постели, сидят двое, она чувствует, как тревожно стучит ее сердце. Ей обещали привести Педро, но он не пришел. А где же Пантисилея?
   Она попыталась подняться.
   — Тебе нужно лежать, — сказал Александр. — Тебе понадобятся все твои силы.
   — Отец, — пробормотала она и повернулась к другому человеку. — И Чезаре, — добавила она.
   — Мы пришли сказать тебе, что все в порядке, — сказал Чезаре. Он говорил сдержанно и отрывисто, и она знала, что он рассержен. Лукреция прильнула к отцу. Голос отца звучал, как всегда, нежно и ласково.
   — Я хочу, чтобы принесли ребенка, — сказала. — Отец, это мальчик. Ты полюбишь его.
   — Да, — ответил Александр. — Через несколько лет он будет с нами. Она улыбнулась.