Холт Виктория. В разгар лета

   Он подозрительно посмотрел на меня.
   - Все в порядке, - заверила я его. - Ты же знаешь, что я - твой друг.., и Джекко тоже.
   Он немного успокоился.
   - Тебе нравится работать в конюшне? - спросила я.
   Он пожал плечами.
   Я вспомнила птицу, которую нашел Джекко. Она выпала из гнезда, и мы ее выкармливали. Какое-то время казалось, что она чувствует себя хорошо, потом вдруг она стала бить крыльями о решетку клетки. Я выпустила ее на волю. Дигори напомнил мне эту птицу: он был в безопасности, его хорошо кормили, но он не был свободен.
   - Я покажу тебе дом, - повторила я.
   Он старался скрыть возбуждение, но не смог справиться со своими чувствами.
   - Пойдем, - сказала я. - Мы начнем снизу и поднимемся на самый верх. Внизу находится тюрьма. Ты хочешь ее посмотреть?
   Мы прошли через кухонные помещения и спустились по небольшой винтовой лестнице.
   - Внизу очень холодно. Миссис Пенлок хранит здесь продукты.
   Мы проходили мимо полок, на которых стояли кувшины и бутыли, и, пройдя по узкому коридору, оказались перед железной решеткой тюрьмы.
   - Можешь заглянуть внутрь, - сказала я.
   - Там никого нет, - произнес Дигори разочарованно.
   - Конечно, нет. В наше время люди не сажают своих противников за решетку.
   - Некоторых не мешало бы, - жестко возразил он, и опять я увидела, что он вспомнил о той страшной ночи.
   - Не в наши дни, - настаивала я твердо и подумала: "Я была не права, что привела его сюда".
   - Давай поднимемся наверх, - сказала я. - Здесь холодно.
   Мы вернулись через кухню, мимо печей, которые служили на протяжении веков, минуя вертела, огромные котлы, помещения прачечных, и вошли в большой холл.
   Я рассказывала Дигори о войнах, которые сотрясали страну, и о том, какую роль в них играли мои предки. Я отвела его в столовую и объяснила, о чем повествуют гобелены на стенах. Он внимательно слушал, что удивило меня. Я рассказывала ему о войне Алой и Белой розы и о Великом Восстании, об этом противостоянии аристократов и пуритан, которое разделило страну. Я чувствовала себя мисс Кастер, которая дает урок истории, но Дигори был весь внимание.
   Я показала ему смотровое отверстие, которое произвело на него особое впечатление; он долго стоял, глядя сначала в холл, потом в церковь. Я отвела его наверх, в башни, и мы прогуливались по зубчатой стене. Я никогда бы не поверила, что дом способен произвести на него такое впечатление Но это и в самом деле был удивительный дом, потому что всегда старались не разрушить его первозданный вид. Когда я говорила с Дигори, у меня было такое чувство, возможно, словно мы совершаем путешествие во времени, благодаря тому, что мы были одни в доме.
   Дигори не имел никакого образования; думаю, он никогда не слышал о событиях, о которых я рассказывала, но они производили на него огромное впечатление. Он то и дело прерывал меня настойчивыми вопросами.
   Мы стояли некоторое время, глядя на море.
   - Только представь, Дигори, оттуда Кадор выглядит почти таким же, как пять столетий назад. Не удивительно ли это?
   - Откуда ты знаешь? - спросил он. - Тебя же тогда не было.
   - Нет, конечно. Но он мало изменился.
   Дигори посмотрел на меня и сказал:
   - У тебя на лбу - поцелуй дьявола.
   Я провела рукой по лбу, его рука оказалась рядом.
   Он прикоснулся к моему виску рядом с левым глазом, и я поняла, что он имеет в виду. Это была небольшая родинка. Отец называл ее "пятнышком красоты".
   - Что значит "поцелуй дьявола"? - спросила я.
   - Говорят, что такой знак остается, когда дьявол поцелует тебя.
   - Какая чепуха! Меня даже мужчина никогда не целовал.
   - Он делает это ночью, когда ты спишь.
   - Какая нелепая мысль! Это родинка. Отец говорит, что она привлекательна, причем здесь дьявол?
   В глазах Дигори опять появилось ненавистное воспоминание:
   - Люди говорят, что такие вещи бывают от дьявола.
   Опять я сказала опрометчиво. Мне стало очень жаль его, и я положила руку на его плечо:
   - Послушай, Дигори. Мы должны забыть все, что с этим связано, это прошло. Это было жестоко, ужасно, но с этим покончено, и ничего уже нельзя исправить.
   Он молчал, глядя вдаль, переживая все опять, - я была в этом уверена, - и я переживала это вместе с ним. Мне казалось даже, что я чувствую запах горелой соломы.
   - Мы должны забыть, Дигори! Ты должен привыкнуть к жизни здесь. У тебя хорошая работа. Ферри добр к тебе, не так ли? Это ведь лучше.., лучше, чем воровать рыбу. Тебя ведь могли поймать.
   Он покачал головой.
   - Да, Дигори, могли. Если тебе что-то не нравится, ты можешь сказать нам.., мне или Джекко. Мы всегда поможем.
   Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова напомнил мне птицу в клетке. Он прикоснулся к моему виску:
   - Вот что я тебе скажу. Я избавлю тебя от поцелуя дьявола.
   - О, Дигори, родинка меня не беспокоит. Мой отец говорит, что, когда я вырасту, она будет привлекать ко мне внимание.
   Я поняла, что его желание вывести мою родинку было способом выразить мне благодарность за то, что я для него сделала. "Никогда не отвергай желание людей отплатить тебе благодарностью, - говорила мама. - Может быть, ты в этом и не нуждаешься, но этого требует их гордость. Прими это с благодарностью" Теперь я поняла, что она имела в виду.
   - Хорошо, Дигори. Можешь вывести мою родинку. Мы вошли в башню и спустились в дом. Дигори то и дело останавливался и с удивлением разглядывал окружающее. Мне это было очень приятно: Дигори предстал передо мной совсем с другой стороны. Он, конечно, был необразован, но у него был вкус к прекрасному. Казалось, ему трудно оторваться от гобеленов, и я вновь и вновь рассказывала ему о войнах, которые послужили для них сюжетами.
   Не знаю, как долго продолжалась экскурсия по дому, но время было уже на исходе. Исаак и миссис Пенлок должны были скоро вернуться. Я сказала об этом Дигори.
   Выражение страха появилось на его лице. Сейчас он был полон желания убраться отсюда. Я вела его к главному входу, но ему не терпелось уйти тем же путем, каким пришел: через одно из открытых окон в кухне.
   После его визита я почувствовала, что теперь лучше понимаю Дигори. Я решила рассказать об этом Джекко и предложить чаще наведываться к Дигори, чтобы он чувствовал себя в безопасности.
   Но последствия нашего путешествия не заставили себя ждать и застали меня врасплох. Джекко и я поехали вместе с отцом. Джекко часто совершал объезды вместе с отцом, чтобы больше узнать об управлении хозяйством. Я была вольна их сопровождать, когда мне захочется. Меня интересовали люди, которые арендовали землю в наших владениях.
   Когда мы вернулись в конюшню, нам навстречу торопливо вышел Джон Ферри.
   - О, сэр Джейк! У нас неприятности. Этот мальчишка...
   Слегка сжатые губы означали, что Дигори попал в какую-то неприятность.
   - Что случилось? - спросил отец.
   - Слэттери поймал его с поличным, сэр Джейк. У него был большой кусок говядины. Он запихивал мясо в сумку, когда его поймали. В этом нет никакого сомнения, сэр.
   - С какой целью он воровал мясо? - спросил отец, - Его ведь здесь хорошо кормят, не так ли?
   - Бывают воры по природе, сэр. Это становится их привычкой.
   - Где сейчас мальчишка?
   - У Слэттери, он собирается наказать его. Мы решили, что нужно, сообщить вам, чтобы вы знали, кого держите в доме.
   Джекко и я с беспокойством посмотрели на отца.
   Он сказал:
   - Скорее, идем к Слэттери и выясним все.
   Том Слэттери, мясник, краснолицый человек, похожий на те свиные туши, которые висели в его лавке, с той лишь разницей, что у них во рту торчали апельсины, а у него - гнилые зубы. На нем всегда был передник в синюю и белую полоску, обрызганный кровью. Он постоянно стоял у разделочной доски с тесаком в руках.
   Мы оставили лошадей, привязав их к ограде у лавки, и вошли.
   Дигори находился в заднем помещении лавки, безуспешно пытаясь скрыть страх. Мы удивились, увидев Люка Трегерна, егеря Хансона, сидящего в компании Слэттери.
   - Добрый день, Слэттери, Трегерн, - сказал отец. - Что здесь произошло с моим мальчишкой?
   - Добрый день, сэр Джейк, - сказал Слэттери. - Он просто вор. Я отвернулся всего лишь на минуту, и слышу крик. Счастье еще, что вошел мистер Трегерн. Он как раз увидел, как мальчишка кладет мясо в сумку и готов уже выскочить из лавки.
   - Я поймал его с поличным, сэр Джейк, - сказал Люк Трегерн.
   Он выглядел весьма самодовольно.
   - Он ворует всю свою жизнь, - добавил Слэттери. - Скользкий, как угорь. Я так бы и не узнал никогда, что он был в моей лавке, если бы не мистер Трегерн.
   - Я рад, что пришел вовремя, - сказал Люк Трегерн.
   Дигори поднял умоляющие глаза на отца.
   - Это правда? - спросил отец. - Ты действительно украл это мясо?
   Дигори не ответил. Я не могла сдержаться:
   - Зачем ты это сделал, безумный мальчишка? У тебя ведь достаточно еды.
   Он не отвечал.
   - Должна же быть какая-то причина? - спросил Джекко.
   - Расскажи нам, почему ты украл мясо? - спросил отец. - Ты голоден? Если у тебя есть какая-то причина, ты должен нам сказать.
   Какое-то время Дигори молчал, потом пальцем показал на меня:
   - Это было для нее.
   - Не понимаю...
   - Это должно было быть секретное мясо. Чтобы никто не знал, откуда оно, иначе бы не подействовало.
   - О чем он говорит? - спросил отец.
   - Поцелуй дьявола. Ты же хотела, чтобы я помог, - пояснил Дигори.
   Тогда я, наконец, поняла и прикоснулась к виску.
   - Я, кажется, понимаю. Дигори хотел что-то для меня сделать. Он заметил это, - я показала на родинку, - и захотел меня от нее избавить. Для этого нужно было мясо, Дигори?
   Он кивнул:
   - Она будет расти, но я приложу варево и она исчезнет за два дня.
   - Но почему ты его украл? Я могла взять немного мяса для тебя на кухне.
   - Мясо должно быть секретным. Ты не должна знать, откуда оно.
   Я умоляюще посмотрела на отца:
   - Он хотел отплатить нам добром, Джекко и мне.
   - Я никогда еще не слышал подобной ерунды, - сказал отец. - Видите, Слэттери, это детская игра.
   Оставьте мальчика, я с ним разберусь. - Он положил на стол золотой соверен. - Возмещаю вам убытки.
   Думаю, то, что было у мальчика в сумке, не нанесло вам большого урона. Я поговорю с мальчиком и дочерью. Не стоит придавать большого значения детским играм.
   Мы вышли из лавки. Я заметила, что Люк Трегерн насмешливо посмотрел нам вслед, и у меня появилось чувство, что он явно разочарован исходом дела. Вероятно, он думал, что его должны были похвалить за ловкость.
   Отец строго сказал Дигори:
   - Никогда не бери ничего, что тебе не принадлежит, мальчик, иначе неприятностей не избежишь. А теперь возвращайся к работе.
   Дигори побежал стремглав, и отец повернулся ко мне:
   - Я не понимаю, как ты могла оказаться такой глупой? Он мог изуродовать тебя своим колдовским питьем.
   - Я только подумала, что он хочет чем-нибудь отплатить нам, а мама говорит, что мы должны помнить о человеческой гордости и уважать ее.
   - Думаю, она права, но этот сумасшедший должен быть осторожен. Люди и так настроены к нему враждебно. Они чувствуют вину за то, что случилось в ту ночь, но никто не хочет брать ответственность на себя.
   Думаю, мама сказала бы тебе, что люди ненавидят быть виновными и стремятся оправдаться в собственных глазах. Если бы они смогли доказать, что внук мамаши Джинни - вор, это было бы для них хоть каким-то оправданьем. Поэтому, если ты имеешь хоть какое-то влияние на мальчика, скажи ему, чтобы был осторожен.
   - Мы ему обязательно скажем, - заверил Джекко.
   Я согласно кивнула.
   ***
   Когда мы молоды и неиспорченны, мы верим в легкие решения. Волшебные сказки всегда хорошо заканчивались. Я думала, что, если Дигори обеспечен работой, едой, жильем и находится под защитой моего отца, этого достаточно для счастливой жизни Но жизненные удобства не смогли изменить Дигори. Он был диким, свобода была единственным, о чем он мечтал. Когда мамаша Джинни была жива, Дигори был лишен многого. Люди относились к нему с подозрением, потому что его бабка была ведьмой, но он был счастлив и свободен.
   Дигори сделал "Собачий дом" своим пристанищем.
   Он спал там, отказавшись от комнаты над конюшней.
   За "Собачим домом" раскинулась небольшая лужайка, где он разводил костер и готовил себе пищу.
   Ему не нравилась компания остальных конюхов.
   Ферри был терпелив с Дигори но, как я думаю, надеялся на то, что в конечном итоге мальчик на чем-нибудь попадется. Миссис Пенлок никогда ни слова не говорила против Дигори, зато всегда очень многозначительно фыркала, когда упоминалось его имя.
   Это случилось примерно спустя две недели после случая в мясной лавке. Ферри вошел в дом, и по его торжествующему виду я поняла, что с Дигори что-то случилось. Мы с отцом встретили его.
   Ферри стоял, комкая в руках шапку все время, пока говорил:
   - Опять этот мальчишка, сэр Джейк.
   - Что случилось?
   - Он в тюрьме, сэр Джейк.
   - Что?
   - Его поймали в лесах Хансона, сэр. У него в сумке был фазан. Теперь ясно, чем он занимался все это время.
   Отец посмотрел на него отсутствующим взглядом:
   - Ненормальный. Он что, не знает закона? На что ему фазан? Он сыт...
   - Этот мальчишка - прирожденный вор. Его поймал егерь мистера Хансона, мистер Трегерн, и отвел куда надо. Это серьезный проступок, сэр.
   - Очень серьезный, - согласился отец. - Хорошо, Ферри.
   Ферри потер лоб и вышел. Я посмотрела на отца с отчаянием.
   - Кажется, - сказал отец, печально глядя на меня, - на этот раз молодой сумасшедший влип по-настоящему.
   ***
   Как он был прав!
   Я и Джекко были расстроены. Как Дигори мог быть таким безумцем! При помощи отца нам удалось спасти его от мясника, но сейчас было совсем другое дело.
   - Ты можешь ему помочь? - спросил Джекко отца.
   - Он уже в руках закона. Егерь Хансона сделал все очень быстро. Я не сомневаюсь, что они попросят Слэттери свидетельствовать против Дигори.
   - Ты можешь им запретить?
   - Нет, сын. Я не могу вмешиваться в судебный процесс. То, что говорит Слэттери, правда, мальчишка - прирожденный вор. Он попался уже во второй раз. Мне кажется, уже было достаточно предостережений.
   - Но это только бравада! - воскликнула я.
   - Подобную роскошь, которую он, в его положении, не мог себе позволить.
   Скоро стало ясно, что помочь ничем нельзя. Отец попросил мистера Хансона поговорить со своим егерем, но тот вернулся ни с чем: Люк Трегерн не хотел оставить поступок Дигори безнаказанным. Мистер Хансон дал понять отцу, что они оба достаточно знают законы, чтобы понимать: добиваться для мальчишки особых привилегий - напрасная трата времени.
   Отец сказал нам:
   - Конечно, я понимаю настойчивость Люка, потому что в прошлый раз Дигори не удалось наказать.
   Я предупреждал этого безумца, а он посмеялся надо мной. Нет, здесь ничего нельзя поделать. Мальчишка должен получить урок. Он, конечно, будет тяжелым, но это его собственная ошибка, за которую он должен платить. Думаю, это единственный способ заставить его образумиться.
   Я хотела увидеть Дигори и поговорить с ним, но это было невозможно.
   Джекко и я выезжали в вересковые поля и, лежа в траве, строили безумные планы его спасения. Но ничего нельзя было сделать, хотя мы не хотели признаться себе в этом.
   "Как он мог быть таким безумцем?" - продолжала я задавать себе вопрос. Дигори просто нравилось рисковать. Это давало ему возможность ценить себя и напоминало о былых днях, когда он жил с бабушкой. Отец прав: если бы его не поймали сейчас, это все равно бы когда-нибудь случилось.
   - Что с ним будет?
   Его поймали, и в его вине не было никакого сомнения. Как предсказал отец, Слэттери и Трегерн с готовностью свидетельствовали против Дигори. Опять всплыл наружу эпизод в лавке мясника, но ни слова не было упомянуто о причине, по которой он украл мясо. Никто не интересовался, почему он это сделал, просто констатировали факт кражи. Поскольку Дигори работал у отца, а его единственная родственница недавно умерла, с мальчиком поступили мягко, решив, что он ничему не научился, потому что родился вором и никогда не станет порядочным человеком. Нашей стране не нужны такие люди. Дигори был приговорен к семи годам высылки.
   Мы все были потрясены приговором: он казался незаслуженно суровым. Репутация Дигори свидетельствовала против него, а показания, данные Слэттери и Трегерном, довершили дело.
   Мы с отцом много говорили о Дигори во время конной прогулки.
   - Это возвращает меня в прошлое, - сказал отец. - Ты знаешь эту историю? Я убил человека, который пытался поиздеваться над цыганкой, и был приговорен к семи годам высылки.., прямо, как этот мальчик.
   Но его поступок кажется ничтожным в сравнении с моим.
   - Человеческая жизнь поставлена на одни весы с фазаном!
   - Ты поступил справедливо, а Дигори нет.
   - Но я убил человека. У меня были покровители: твой дедушка был человеком с большим влиянием, и мама не оставляла его в покое. Она умоляла, чтобы он спас меня от виселицы, что мне вполне реально угрожало.
   - Не говори об этом. Это невыносимо слушать.
   - Да, дорогая, если бы это случилось, тебя бы никогда не было. Вот настоящая трагедия.
   - Не шути. Но что будет с Дигори?
   - Он заслужил свою участь и пройдет через все, как я. Может быть, несчастья могут стать залогом будущего счастья. Я возмужал в Австралии. Я был беспомощным юношей с романтическими представлениями. Уйти с цыганами! Представь, какая глупость!
   Но судьба не погладила меня по головке, я оценил серьезность жизни. Из Австралии я вернулся рассудительным человеком, готовым нести ответственность за свои поступки.
   - Мне невыносимо думать о том, что Дигори отошлют так далеко.
   - Да, страшное испытание, но он его пройдет. В конце концов, нельзя сказать, что он был здесь счастлив. То, что случилось той ночью, глубоко ранило его.
   Может быть, само лучшее - полная перемена, совершенно новая жизнь. Если он выдержит, все может быть не так плохо. - Какое-то время отец молчал, а потом сказал:
   - Я вспоминаю, как плыл на корабле, прибывающем в неведомую страну... Но через некоторое время я привык к ней. Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Какими бы трудными ни были времена, их нужно пережить, они не могут длиться вечно. Что-то должно измениться.
   Так будет и с Дигори.
   - Интересно, услышим ли мы о нем когда-нибудь?
   Встретимся ли мы еще?
   - Поживем - увидим, моя дорогая девочка.
   Мы возвращались домой в торжественном и печальном настроении.
   СКАНДАЛ В ВЕРХАХ
   Долгое время я не могла забыть о Дигори. Я вспоминала его то стоящим рядом со мной, пряча рыбу в свою сумку, то швыряющим камешки в реку, то в лавке Слэттери... Что значит - быть высланным на семь лет?
   Мы много говорили об этом с отцом, и он вспоминал о своем прошлом: прибытие на неведомую землю, выход из корабельного трюма под сияющее солнце, чувство униженности от того, что ты - преступник и находишься среди преступников. Так было и с моим отцом, то же сейчас происходит и с Дигори. Быть может, он идет сейчас по этапу на тяжелые работы. Отец был значительно старше Дигори, когда ему выпало это испытание.
   Иногда мы с братом обсуждали судьбу Дигори, но очень скоро его интерес к подобным разговорам угас.
   "Это неизбежно, и в один прекрасный день я буду к этому относиться также", - думала я.
   Джекко ходил в школу, мне было очень одиноко, и я привыкла с нетерпением ждать выходных. Кроме того, иногда Джекко не возвращался домой, проводя время с приятелями, бывало, и его приятели приходили к нам. Они мне позволяли присоединяться к ним: мы ездили верхом, купались, ловили рыбу, катались на коньках или ходили под парусом с рыбаками. Но бывало так, что мне ясно давали понять нежелательность моего присутствия.
   За всей этой суетой я тоже забыла о Дигорн, и, только случайно оказываясь на пепелище, я вспоминала все и чувствовала острую боль и угрызения совести оттого, что забыла. В любом случае у всех было словно молчаливое соглашение забыть тот канун самого долгого дня в году.
   Я вспоминаю следующий такой праздник. Мы выехали в вересковые поля в экипаже, и лошадьми правил отец. Все происходило по сравнению с прошлым годом очень спокойно: зажгли костер, пели песни, и никому не пришло в голову прыгать, через огонь.
   Правда, люди избегали ходить на поляну в лес к сгоревшей хижине. Даже днем они предпочитали обходной путь. Возможно, некоторые из них вспоминали происшедшее и испытывали глубокий стыд, но мамаша Джинни была мертва, а ее внук далеко.
   Рольфа я теперь видела реже, чем обычно: он часто пропадал у университетских друзей, кроме того, он часто ездил на археологические раскопки. Но его отец приезжал к нам часто и с гордостью рассказывал, о деятельности сына.
   Когда я все-таки видела его, он казался мне почти таким же, как обычно, но я изменилась: он больше не был моим идеалом. Возможно, Рольф заметил это и стал меньше интересоваться мной. Раз или два я делала попытку поговорить с ним о той ночи, но смелость покидала меня в последний момент, и ничего так и не было сказано.
   Проходили годы. У меня появилась новая гувернантка. Время от времени, когда мы выбирались в Лондон, обязательно заезжали в Эверсли. Бабушка умерла через год после дедушки. Моя мать была совершенно убита потерей обоих родителей.
   Эверсли с тех пор переменился. Дэвид и Клодина старели, и Джонатан, еще один внук моего дедушки, управлял делами в имении. Но я полагала, что он вряд ли унаследует имение, пока жив Дэвид.
   Мне нравились Джонатан и его жена Тамариск. Она была очень красива, и меня она особо интересовала, потому что приходилась мне наполовину сестрой. Иногда .мне казалось слишком сложным вникать в запутанные родственные связи нашей семьи.
   Однажды мой отец сказал:
   - Я не люблю всякие уловки, твоя мать - тоже, поэтому тебе лучше все знать. Я был весьма неугомонным в юности. Ты знаешь, что я одно время жил среди цыган?
   - Конечно. Я думаю, это было очень увлекательно.
   - Это было глупо, но, как я всегда говорил тебе, невозможно быть полностью уверенным в том, что хорошо, а что плохо. Если бы я не пожил с цыганами, то никогда бы не встретил твою мать. Когда я впервые увидел ее, она была маленькой девочкой, примерно как ты сейчас. В то же время я встретил и мать Тамариск. Она всегда казалась такой грустной. Однажды ночью мы плясали вокруг костра...
   - Накануне самого долгого дня в году? - вскричала я.
   - Нет, тогда отмечали победу при Трафальгаре.
   Все были радостные и возбужденные. Последствием этой ночи стало рождение Тамариск. Я - отец Тамариск!
   Я сказала:
   - Странные события происходят в такие ночи! Люди перестают быть самими собой. Может быть, это как-то связано с кострами?
   Потом я опять стала думать о той ужасной ночи.
   Мать Тамариск умерла, как я узнала, при родах, и поэтому Тамариск воспитывалась в нашей семье и знала Джонатана всю свою жизнь.
   Они очень любили друг друга. Я могла это почувствовать, наблюдая, как Тамариск готова наброситься на любого, кто критиковал ее мужа. Такой же она была и со своими детьми; у них родились два мальчика, Ричард и Джон, которые росли дикими и необузданными, но очень любящими своих родителей.
   Мне доставляли удовольствие визиты в Эверсли. Я любила окрестности, море, до которого было рукой подать, и старые дома неподалеку от Эверсли Грассленд и Эндерби, которые были частью одного фамильного владения. Моя мать жила в Грассленде со своим первым мужем, поскольку она была уже замужем до брака с моим отцом. А Эндерби принадлежал Питеру и Амарилис Лэнсдон. Дом был наследством Тамариск, но Питер уже давно выкупил его, и он использовался как деревенский дом, потому что Лэнсдоны жили в основном в Лондоне.
   За несколько лет до этого отец продал наш дом в Лондоне: мы в нем не нуждались. На Альбемарл-стрит находился фамильный особняк, который довольно часто пустовал, и мы жили в нем, когда приезжали в Лондон. Лэнсдоны же владели большим особняком в Вестминстере. Этот дом всегда производил на меня огромное впечатление. Он был высокий, величественный, и из некоторых комнат открывался вид на реку.
   Питер Лэнсдон был членом парламента. Когда правила его партия, он занимал высокий пост в правительстве и вел беспокойную жизнь, потому что был многими деловыми интересами связан с Сити. Он источал силу. Амарилис им очень гордилась. Его дочь Елена и сын Питеркин - это имя было ему дано, чтобы отличать его от отца, - относились к нему с благоговейным трепетом.
   Я очень любила Елену и Питеркина. Елена была примерно на шесть лет старше меня, Питеркин - на четыре. Елену представили в свете - испытание, которое, как сказала мама, мне тоже придется перенести, после чего Елена возненавидела его. Все зависит от того, имеет ли девушка успех: если да, ей завидуют, если нет, презирают. Так вот Елену презирали все.
   Конечно, я не говорю о ее матери: Амарилис была одной из тех добрых, милых и любезных женщин, которые щедро изливают на вас всю свою симпатию и благожелательность. Но Елена сказала мне, что ее отец был разочарован, он ведь хотел, чтобы она "сделала хорошую партию". Я могла это понять: дядя Питер добивался успеха во всем, за что бы ни взялся, и ожидал от своих детей того же.
   Я сказала матери однажды;
   - Мне кажется, нет больше двух других людей, которые были бы менее похожи друг на друга, чем дядя Питер и тетя Амарилис.
   Я вспоминаю, как окаменело ее лицо, как всегда, когда упоминался дядя Питер. Она ответила:
   - Ты права, едва ли найдутся два человека, менее похожие друг на друга.
   - Тогда почему они поженились? - спросила я, Моя мать хранила молчание, и я поняла, что она не любит дядю Питера.