Страница:
Юра имел в виду то, что первый раз загородные владения Чугунова проверяли месяц назад и ничего не нашли.
– Здесь вообще трудно за нами подглядывать и нас подслушивать. Деревня, чистое поле да речка. Каждый незнакомец на виду, – заметил Петр.
– Береженного Бог бережет, – ответил Юра.
– Ладно, Алексеич, – подал голос Зигфрид, – все же все не так мрачно. Получается же у нас с лагерем на Украине. Получится и тут.
Чугунов прервал их дискуссию.
– Ребята, – сказал он, – я не авантюрист в душе…
– В этом мы убеждаемся все чаще и чаще, – иронично заметил Юра.
– И все же. Я, прежде всего, ученый.
– С саперной лопаткой в руках и сломанным носом, – не удержался от реплики Юра.
Все, в том числе Чугунов, рассмеялись. И Петр, как ни в чем ни бывало продолжал.
– Но именно как ученый и аналитик говорю вам, что пришла пора больших игр. То, что казалось авантюрой вчера, сегодня становится совершенно нормальным методом достижения своих целей. Нынешний президент явно сдал игру заказчикам оранжевой революции. Но в его окружении наверняка есть люди, которым это не нравится. Мы, кстати, об этом говорили неоднократно. Итак, в верхах есть те, кто попытаются перехватить инициативу. И на гребне беспорядков превратить оранжевую революцию в имперскую контрреволюцию.
А это не сделать без участия масс. Массы они начнут раскачивать, но процесс не удержат. Хотя бы потому, что не умеют и не могут оседлать не имперскую, а именно русскую национальную идею. А массам нужен именно русский национализм. Простой и понятный. И тут должны вклиниться мы. На чьей стороне? Ты Юра извини, но не на стороне коррумпированных ментов и бюрократической мафии. Значит, на стороне оранжевых. Но мы будем ультра оранжевыми.
– Правильно, – сказал Зигфрид.
– А я что, против? – хихикнул Юра. – Тем более, что именно заказчики оранжевых, или, как ты выразился, ультра оранжевых дали нам денег. Я же никогда заказчиков не кидал.
– Итак, мы вклиниваемся. Но не как болтуны, а как сила, готовая действовать. И демонстрируем это действие. В том числе, с помощью этого самого летучего отряда. Да его вообще можно создать только на одну акцию. Но такую, чтобы все ахнули.
– Ахнут, – в один голос сказали Зигфрид и Василий.
– И еще один момент, – продолжал Чугунов. – Вы, господа, не обижайтесь, но, в сущности, это не самое главное. Самое главное так поучаствовать в раскачке ситуации, чтобы самим контролировать время начала кризиса. По моим расчетам он начнется либо с выступлений социальных, либо с выступлений студенческих анти армейских. Мне кажется, что есть заинтересованные лица и в том, и в другом варианте. Но мы должны быть готовыми к обоим вариантам. И своими силами поддерживать тот, который будет запаздывать.
Если начнутся социальные волнения, ускорим выступления студентов, если студенческие – наоборот. Тем самым расчетную мощность кризиса мы удваиваем. И он сразу же выходит из-под контроля.
– А сможем? – спросил Василий.
– В отношении студенческих, сможем наверняка. Союз русских инженеров имеет тесные связи со всем студенческим активом. В отношении социальных надо думать и работать. Однако кое-где поставить народ на уши чисто инженерными методами мы уже можем.
– Революцию делают инженеры, – как говорил незабвенный Троцкий, – сказал Локтионов.
– Правильно, Василич. Итак, распределение обязанностей на ближайшие недели. Авиационный проект за Василичем. Украинский лагерь на Юре. Зигфрид и Василий отбирают вместе бойцов, которые сумеют и летать и драться. Пока хватит четырех-пяти. Уж найдите таких, мужики.
– Найдем.
– И, наконец, студенты и строительство языческой конфессии. Опять Василий. Не прогнешься?
– Не прогнусь, профессор. Но, пользуясь случаем, при соратниках хочу сказать. Ты, Петр, даже не представляешь, что ты значишь для целого слоя людей. Как много народу и нынешний порядок не терпит, и ничего альтернативного среди нашей оппозиции найти не может. Твои идеи – это свет в конце тоннеля для всех нас. И, кроме того, возможность реализовать свои самые сильные чувства. Чувства гнева и мести. Подумай, ведь именно тебе дали средства на ведение борьбы. Значит, другие были заведомо слабее, глупее, трусливее и ненадежнее.
– Да, Петрович, за радость борьбы, за возможность взять в руки меч, тебе многие будут благодарны.
– Романтики, – хихикнул Юра. – В своей патетике даже о женщинах забыли. Звони, Петрович. Небось, дамы заждались.
И опять гремело веселье. И Зигфрид орал что-то о Вальхалле. А обычно флегматичный Василий плясал, как одержимый. И снова луна заглядывала в окно мансарды. И тело его любимой жемчужно светилось на широком ложе.
Как же умела, страстна, неутомима и одновременно нежна была она в любви! Ее тело было упруго и подвижно. У Чугунова в жизни было не так уж много женщин. По тем или иным качествам их можно было сравнивать между собой. Но его фея, его Тигрясик, была несравненна. Ей было совершенно не тяжело, когда Чугунов, действительно напоминавший чугунную тумбу, страстно наваливался на нее. Она извивалась под ним сильно и гибко, шепча такие слова, которых он никогда не слышал от других.
Он припал к ее губам, не прерывая основного действия любовных игр.
– Я тебя обожаю. Мы с тобой дышим и живем в унисон, – прошептала она, когда поцелуй закончился. И вдруг застонала и забилась в его объятиях, как драгоценная рыбка. Его мужское достоинство как будто обдало теплой волной и сжало в объятиях. С такой силой и страстью завершила она свою игру. А он все продолжал входить в нее, потеряв счет времени и, как будто, воспарив над этим миром.
А потом, еще долго гладил рукой ее чудную грудь и белеющую, как лилия в ночи, руку.
Отвечая на его ласки многочисленными поцелуями, она шептала
– Я испытываю к тебе столько любви и нежности, как будто общаюсь с маленьким ребенком, таким родным и незащищенным, которого надо баловать поцелуями.
Она фея, – подумал Чугунов. – Не может так любить земная женщина. Ее послали мне Боги, как знак того, что я на верном пути. И я пройду этот путь до конца. Что бы ни ждало меня на финише.
В воскресенье они возвратились в Москву. И снова включились в бешеную гонку. Все их планы претворялись в жизнь. Петру снова и снова казалось, что только Боги могут так помогать. Хотя каждое событие и было объяснимо вполне рационально. Но имеется же в системном анализе принцип, гласящий – последовательность маловероятных событий, происходящих в системе, есть проявление детерминированной закономерности в системе более высокого уровня.
Эту закономерность мы можем и не знать. Но по упомянутой цепи событий можно быть уверенным, что такая закономерность существует.
Да, существует.
С нами Бог!
Мобильник запищал совсем некстати. За рулем в Москве не стоит отвлекаться. Ладно, если не замолчит, пока не встану у обочины, отвечу, – решил Чугунов. Но мобильник все пищал и пищал.
– Слушаю.
– Петр?
– Я самый, Володя. Узнал сразу, богатым не будешь.
– Слушай, можешь подъехать сейчас в Сокольники? Мы тут пьем, считай с большого расстройства. Очень не хватает тебя.
Владимир Леонидович Веточкин, по прозвищу Бомбодел был исключительно деликатным человеком. И если уж он о чем-то просил, то значит, это было необходимо.
– Ладно, Володя. Я за рулем, но сейчас решу вопрос с машиной и подъеду. Как вас найти?
Веточкин объяснил. Чугунов позвонил в офис, вызвал водителя и поручил ему отогнать машину в гараж. Это было чудовищно глупо, но он почему-то не хотел ездить с личным шофером, хотя мог себе это позволить. За что был неоднократно порицаем Юрой, возмущенно говорившем об инфантильности и мальчишестве иных деятелей.
Так или иначе, через час он входил в зал пивного ресторана. Веточкина и его пожилого спутника Петр разглядел сразу. Он подошел к их столику.
– Заждались тебя, Петр, – сказал Веточкин. Он изрядно выпил, но был в том состоянии, когда алкоголь не берет.
– Извини, все так неожиданно.
– Знакомься, Павел Андреевич Каурин, мой коллега. Вернее, коллега моего покойного отца.
Кандидат технических наук, подполковник Веточкин был потомственным военным технократом. Все его предки, начиная века эдак с восемнадцатого, были или офицерами артиллерийских или инженерных войск, или профессорами университета. Глядя на него, сразу замечал породу. Выше среднего роста, хорошо сложен. Правильные черты лица. Спокойные умные серые глаза. Володя никогда не ругался матом. Его речь отличалась правильностью и изысканной точностью. Было просто нелепо представить Веточкина лгущим или орущим. Его отец был известным деятелем атомной промышленности, Героем Советского Союза.
Познакомился Чугунов с Веточкиным в начале 1990-х, оказавшись вместе в руководстве одной из массовых организаций Русского Движения. Потом был Белый дом, разочарование в продажных вождях, уход из политики. Но контактов с Володей Чугунов не терял. И иногда они помогали друг другу, а еще чаще просто морально поддерживали.
– Очень приятно. Профессор Чугунов Петр Петрович, – церемонно представился Петр. – Можно просто по имени.
– Володя много говорил о вас, так что можно сказать, мы заочно знакомы.
– Тогда вопрос по сути, какую депрессию заливаем алкоголем?
– Собственно, депрессия и алкоголь вопрос второй. А первый вопрос, почему ты Петр до сих пор не пригласил меня к себе в Союз русских инженеров? – спросил Володя ровно, без тени обиды. Хотя имел все основания обидеться.
– Извини, дружище, замотался. А потом, я толком не знаю, где ты сейчас и не скомпрометирует ли тебя общение с этой не совсем респектабельной организацией.
– Такого спеца, как Володя скомпрометировать невозможно, – заявил Каурин. – А потом, почему организация с таким хорошим названием может быть не совсем респектабельной?
– Потому что нас называют гнездом антигосударственного влияния в среде русских технократов. Газеты читаете?
– Не читаю принципиально.
– Тогда вопрос снимается. Но все же, Володя, зачем ты меня сдернул? Мне, конечно же, приятно тебя видеть, но должна же быть причина?
– Понимаешь Петр, у меня какой-то комплексный крах всего на свете. Сегодняшняя депрессия, это так, проходной эпизод. Но он продемонстрировал, что дальше так жить просто невозможно. А у тебя на все есть ответы. Не возражай, пожалуйста – он поднял ладонь, останавливая возможную реплику Петра. – Все знают, что ты нашел некое решение всех наших проблем, а главное, всех наших сомнений. Об этом много говорят в тусовках наших былых соратников.
– И все же, что случилось сегодня?
– Понимаешь, была одна защита докторской. Соискатель явный прохиндей. Не мог даже приличный текст заказать сделать. В диссертации ошибка на ошибке. Да и сам он сволочь, многое сделавший для развала отрасли. Вот решили мы с Павлом Андреевичем его проучить. Пришли на защиту, все его ляпсусы и откровенные подтасовки разложили по полочкам. Думали, хоть скандал устроим. Но нет, никакого скандала. Его пропустили единогласно. Весь совет элементарно куплен.
– И вас это удивило?
– Но, пойми, не так же нагло. Это же атомная промышленность, а не искусствоведение!
– Володя, нельзя прыгать вверх в падающем самолете. Поэтому падают все и атомщики и искусствоведы.
– А ты?
– Обо мне разговор особый. Я с этого самолета фактически уже спрыгнул. Хотя, понимаю, сравнение некорректно. Кстати, а как жизнь вообще. Мы не пересекались уже больше года. Где ты сейчас?
– В Минобороне нашу службу разогнали. Но меня взяли в Минатом.
– С удовольствием взяли, – вставил Каурин.
– Потом от Минатома стал сотрудничать с МАГАТЭ. Фактически работаю там. Но сложилась анекдотичная ситуация. Работу моей группы фактически финансирует Франция. Было даже специальное распоряжение французского правительства на этот счет.
– Представляете, Петр, – вставил Каурин, – из французского бюджета по специальному решению правительства Франции финансируется работа одного из структурных подразделений Минатома России! Вот как ценят Владимира в мире!
– Представляю. Это весьма почетно и лестно для Володи.
– Нет. У меня требуют все больше и больше взяток наличной валютой. Чиновники родного ведомства. Но дошло до того, что взятки стала вымогать и местная прокуратура. Нашли какие-то нарушения, грозятся посадить. Когда им говоришь чего-то по сути дела, ответ один – получаете много денег в валюте. Надо делиться. Я им говорю, что это же французское финансирование. Там нельзя просто так обналичивать деньги. Не верят и давят, и давят…
– Так бросай все к чертовой матери. И уезжай во Францию.
– А как же мои сотрудники?
– Возьми с собой пару самых толковых. Уж если ради тебя на такие исключения идут, парочку твоих согласятся взять?
– Но я не хочу уезжать!!! Я русский!!!
– Значит надо бороться.
– Как?! Разве мы не убедились, что политическая борьба в России это фарс?!
– А я и не предлагаю политическую борьбу.
– Не понимаю. Что же ты предлагаешь?
– Гражданскую войну. Ты же потомственный бомбодел. Помоги нам сделать бомбу. Это и будет твой вклад в победу русской национально-освободительной революции.
– Вы, Петр шутите. Причем неудачно, – насупился Каурин.
– А прокуратура, требуя у Володи взятки в валюте, шутит более удачно?
– Но можно доказывать свою правоту законными методами.
– Вы сегодня попытались сделать это. Причем в вопросе довольно второстепенном. Как, получилось? Или пришлось глушить депрессию алкоголем? Тогда за что пьем, коллеги?
– Я старый человек, вы уж извините, Петр. Но мне кажется, вам доставляет удовольствие строить из себя Мефистофеля.
– Павел Андреевич, – Петр впервые с момента своего многолетнего знакомства с Володей почувствовал раздражение. – Я ничего не строю. Это вы меня пригласили. Это вы плачетесь мне в жилетку. – Он вдруг вспомнил горящий взгляд Василия, и продолжал с еще большей уверенностью, – я знаю десятки людей, которые готовы бороться со всей этой сволочью. Нет, я ошибся. Не бороться – воевать. Воевать бескомпромиссно, тотально, до полного уничтожения. Не считаясь с потерями. Ни своими, ни чужими, ни попавших под руку случайных прохожих. Другого пути нет. Вы все равно потеряете все, что цените и чем гордитесь. Но хотя бы отомстите своим врагам. Спасите тех, кого они, оставшись безнаказанными, унизят, ограбят, обманут или убьют завтра. После того, как вы им сдадитесь без боя.
– Вы говорите о своих соотечественниках как о врагах!
– Такова логика всех гражданских войн. И не мы начали эту войну. Не мы десятками расстреливали пленных на стадионе у американского посольства в 1993 году. Не мы засовывали гранаты в промежность девчушкам на четырнадцатом этаже Белого дома. Не мы косили из пулеметов безоружную толпу у Останкино. Не мы отдавали Западу военные секреты, созданные отцами. Не мы убивали спящего генерала Рохлина, а потом сваливали это убийство на его жену. Не мы взрывали своих спящих соотечественников в их домах, чтобы потом все свалить на мифических террористов. Не мы фальсифицировали все выборы, а потом и вообще их отменили. Что вам еще надо, чтобы понять – война объявлена!
Чугунов, не стесняясь, орал на весь ресторан. На них испугано косились.
Ему вдруг стало весело.
– Впрочем, господа, коль скоро вы пригласили меня для психологической поддержки, перейдем к данной процедуре. Поговорим о женщинах. Это, я чувствую, вас взбодрит.
Но Володя посмотрел на него затравлено и сказал:
– От меня ушла жена.
Чугунов ввалился в свою коммуналку поздним вечером. Хмурый сосед в старых тренировочных трико с пузырями на коленях и тельняшке, их теперь в России носили все поголовно, показался в дверях своей комнаты.
– Петрович, тебе звонили три раза.
– Кто?
– Какая-то баба.
– Ты ей сказал, что я здесь бываю редко. Пусть звонит по мобильному.
– Она не знает твоего мобильного.
В России принято любого мужика, не достигшего определенного социального положения до старости лет звать по имени. Чугунову эта манера не очень нравилась, но это не тот вопрос, ради которого стоит соответствовать своим идеалам.
– Не обижайся, Колян, мне звонят достаточно редко.
– Да я что…
Их диалог прервал звонок.
– Чугунов, – раздался в трубке голос бывшей жены. Она всегда называла его по фамилии.
– Да.
– У меня к тебе дело.
– Какое?
– Скажу при встрече.
– Я не жажду с тобой встречаться.
– И все же придется! – сразу взвилась она.
– Осади, дорогая. И скажи лучше, в чем дело. Хотя бы в общих чертах. Вряд ли у тебя есть такие секреты, о которых нельзя просто сказать по телефону.
Вдруг он понял, что от него хотят. Что ж, он человек щедрый. Как можно миролюбивее он сказал.
– Слушай, у меня подозрение, что тебе потребовались деньги. Но ты боишься, что по телефону я тебе откажу. Не беспокойся. Если твои потребности в рамках моих возможностей, я тебе помогу.
Она не ответила прямо, а заголосила почти что со слезами.
– Нас могут выгнать из квартиры… Твой сын останется на улице…Я знаю, у тебя сейчас деньги должны быть.
– Я же сказал, помогу. Не голоси, и скажи сколько.
– Пятнадцать тысяч.
– Разумеется баксов. Ладно, приходи завтра сюда ко мне часов в одиннадцать утра.
К счастью, нужная сумма была у него при себе. На текущие оперативные расходы. И, в конце концов, он же не потратил пока на себя не копейки. И вполне имел право истратить такие деньги по своему личному усмотрению.
Она пришла ровно в одиннадцать. От вчерашней растерянности не осталось и следа. Взглянув на нее мельком, Чугунов понял, что она одета модно и довольно дорого. Он помог ей снять пальто и, наклонившись, расстегнул и помог снять сапоги.
– Все такой же джентльмен, профессор, – она вздернула свой курносый носик и скривила губы.
– Давай не начинать разговоры в коридоре. Пройдем в комнату.
Они вошли в комнату.
– У тебя пепельница есть? – спросила она, доставая сигареты.
– Ты же знаешь, я не курю.
– А для гостей?
– Здесь я гостей не принимаю.
– Убого живешь, Чугунов. Так люди, о которых пишут в газетах, не живут.
– Ты знаешь быт многих людей, о которых пишут в газетах?
– Да уж знаю.
Раздражение начало охватывать его. Но пока он сдерживался.
– Кстати, чем ты теперь занимаешься? – вежливо поинтересовался он.
– Из медицины ушла. Теперь я риэлтер.
– Талант к торговле у тебя в крови.
– Не язви, Чугунов. Родителей я похоронила.
– Извини. Но все же к делу.
– Не хочешь спросить, зачем мне эти деньги?
– Не дурак. Все ясно, как ведро сметаны. Заигралась ты со своими спекуляциями. Влетела в ситуацию. И теперь тебя за пятнадцать тысяч баксов грозят за долги лишить квартиры, которая стоит гораздо дороже.
– Догадливый ты Чугунов.
Пакет с деньгами был приготовлен заранее и небрежно был брошен на стол. Чугунов взял его и уже хотел отдать. Он взял пакет и повернулся к ней.
Она стояла, одетая в платье, напоминающее трико. Платье было на ладонь выше колен. Колготки цвета слоновой кости гармонировали с кремовато-бежевым цветом платья. На шее блестела целая россыпь золотых цепочек. Впрочем, довольно дешевых.
Надо сказать, что одежда выгодно подчеркивала ее весьма неплохую фигуру. Она смотрела на Чгунова надменно, в знакомой гримасе кривя свои резко очерченные губы.
Можно подумать, что это я ее о чем-то прошу! – вдруг подумал Чугунов, ощущая приступ накатывающей злобы. Глаза затуманились. Он начал ощущать себя как будто со стороны…
– А знаешь, – его голос звучит глухо, – я дам тебе еще пять тысяч сверху.
Ему вдруг остро хочется грязного злого секса без любви. И эта сука лучше всего подходит для таких занятий. Хотя почему пять тысяч, а не сто баксов, как за нормальную проститутку, он не понимает.
Она усмехается все еще надменно, но чуть испугано. Он швыряет ей пакет с приготовленными деньгами и вынимает из стола еще пять тысяч, которые неосторожно хранит дома. Он отсчитывает деньги, как будто уже получил ее согласие.
– Ну, – он смотрит на нее тяжелым взглядом.
Она чуть дрожащими руками скидывает свое платье-трико и остается в черном боди. Колготки оказываются чулками.
– А ты, оказывается, хорошо подготовилась к встрече. Даже вкусов моих не забыла.
Кривая улыбка как шрам пересекает его лицо.
– Чего остановилась? Давай дальше.
– Может не надо? – она вдруг чего-то пугается.
– А ты неплохо сохранилась, – не замечает он ее реплики. – Как там поживает ваша великолепная грудь, мадам?
Она не отвечает, но начинает медленно снимать боди.
– Чулки снимать?
– Да.
Она остается перед ним совершенно голая. Он не понимает, как и когда он тоже скинул с себя одежду.
– Одень резинку, – робко просит она. – У меня сегодня опасные дни.
– Ничего, ликвидацию возможных последствий оплачу.
Он заваливает ее на край дивана. Жестко вцепляется пальцами в ее нежные ляжки, в то место, где они переходят в ягодицы и, как будто стараясь разорвать ее напополам, тянет низ ее ягодиц в стороны. Она закусывает губу и закрывает глаза. А он резко входит в нее. Она не готова к сексу и постанывает от боли. Но его не волнуют ее чувства…
Боже! Чего только не привидится! Вот тварь, она всю жизнь провоцировала его если не на грязные поступки, то хотя бы, как вот сейчас, на грязные мысли. Но ему было стыдно даже за эти мысли, за минуту невольного грязного бреда. За этот короткий сон наяву.
Да если бы это случилось, как он мог бы смотреть в глаза своему Тигрясику, своей фее, своему талисману?! Как мог бы гладить ее нежно белеющую в ночи руку. Он помотал головой, сбрасывая наваждение. Она все также стояла у стола, разумеется, вполне одетая, удивляясь, отчего он вдруг впал в ступор. И продолжала улыбаться, но не так вызывающе.
– Бери деньги и иди себе, дорогая. У меня дела, – хрипло проговорил он.
– Больше ты ничего не хочешь мне сказать?
– Знаешь, чем отличается настоящий джентльмен от поддельного? Тем, что настоящий джентльмен, джентльмен не всегда и не со всеми. Всего наилучшего. И не влетай в такие авантюры больше. У меня может не оказаться таких денег.
Она повернулась и вышла в коридор. Когда Чугунов, после короткой паузы вышел за ней, она была уже в своем пальто и сапогах. Поворачиваясь в дверях, она как бы через силу выдавила из себя.
– Спасибо.
– Пустое. Рад был помочь.
Он закрыл дверь и, вернувшись в комнату, завалился на диван. Он устал, как будто только что переколол два куба дров.
А может быть даже три.
Глава 16. Благословение Сварога
– Здесь вообще трудно за нами подглядывать и нас подслушивать. Деревня, чистое поле да речка. Каждый незнакомец на виду, – заметил Петр.
– Береженного Бог бережет, – ответил Юра.
– Ладно, Алексеич, – подал голос Зигфрид, – все же все не так мрачно. Получается же у нас с лагерем на Украине. Получится и тут.
Чугунов прервал их дискуссию.
– Ребята, – сказал он, – я не авантюрист в душе…
– В этом мы убеждаемся все чаще и чаще, – иронично заметил Юра.
– И все же. Я, прежде всего, ученый.
– С саперной лопаткой в руках и сломанным носом, – не удержался от реплики Юра.
Все, в том числе Чугунов, рассмеялись. И Петр, как ни в чем ни бывало продолжал.
– Но именно как ученый и аналитик говорю вам, что пришла пора больших игр. То, что казалось авантюрой вчера, сегодня становится совершенно нормальным методом достижения своих целей. Нынешний президент явно сдал игру заказчикам оранжевой революции. Но в его окружении наверняка есть люди, которым это не нравится. Мы, кстати, об этом говорили неоднократно. Итак, в верхах есть те, кто попытаются перехватить инициативу. И на гребне беспорядков превратить оранжевую революцию в имперскую контрреволюцию.
А это не сделать без участия масс. Массы они начнут раскачивать, но процесс не удержат. Хотя бы потому, что не умеют и не могут оседлать не имперскую, а именно русскую национальную идею. А массам нужен именно русский национализм. Простой и понятный. И тут должны вклиниться мы. На чьей стороне? Ты Юра извини, но не на стороне коррумпированных ментов и бюрократической мафии. Значит, на стороне оранжевых. Но мы будем ультра оранжевыми.
– Правильно, – сказал Зигфрид.
– А я что, против? – хихикнул Юра. – Тем более, что именно заказчики оранжевых, или, как ты выразился, ультра оранжевых дали нам денег. Я же никогда заказчиков не кидал.
– Итак, мы вклиниваемся. Но не как болтуны, а как сила, готовая действовать. И демонстрируем это действие. В том числе, с помощью этого самого летучего отряда. Да его вообще можно создать только на одну акцию. Но такую, чтобы все ахнули.
– Ахнут, – в один голос сказали Зигфрид и Василий.
– И еще один момент, – продолжал Чугунов. – Вы, господа, не обижайтесь, но, в сущности, это не самое главное. Самое главное так поучаствовать в раскачке ситуации, чтобы самим контролировать время начала кризиса. По моим расчетам он начнется либо с выступлений социальных, либо с выступлений студенческих анти армейских. Мне кажется, что есть заинтересованные лица и в том, и в другом варианте. Но мы должны быть готовыми к обоим вариантам. И своими силами поддерживать тот, который будет запаздывать.
Если начнутся социальные волнения, ускорим выступления студентов, если студенческие – наоборот. Тем самым расчетную мощность кризиса мы удваиваем. И он сразу же выходит из-под контроля.
– А сможем? – спросил Василий.
– В отношении студенческих, сможем наверняка. Союз русских инженеров имеет тесные связи со всем студенческим активом. В отношении социальных надо думать и работать. Однако кое-где поставить народ на уши чисто инженерными методами мы уже можем.
– Революцию делают инженеры, – как говорил незабвенный Троцкий, – сказал Локтионов.
– Правильно, Василич. Итак, распределение обязанностей на ближайшие недели. Авиационный проект за Василичем. Украинский лагерь на Юре. Зигфрид и Василий отбирают вместе бойцов, которые сумеют и летать и драться. Пока хватит четырех-пяти. Уж найдите таких, мужики.
– Найдем.
– И, наконец, студенты и строительство языческой конфессии. Опять Василий. Не прогнешься?
– Не прогнусь, профессор. Но, пользуясь случаем, при соратниках хочу сказать. Ты, Петр, даже не представляешь, что ты значишь для целого слоя людей. Как много народу и нынешний порядок не терпит, и ничего альтернативного среди нашей оппозиции найти не может. Твои идеи – это свет в конце тоннеля для всех нас. И, кроме того, возможность реализовать свои самые сильные чувства. Чувства гнева и мести. Подумай, ведь именно тебе дали средства на ведение борьбы. Значит, другие были заведомо слабее, глупее, трусливее и ненадежнее.
– Да, Петрович, за радость борьбы, за возможность взять в руки меч, тебе многие будут благодарны.
– Романтики, – хихикнул Юра. – В своей патетике даже о женщинах забыли. Звони, Петрович. Небось, дамы заждались.
И опять гремело веселье. И Зигфрид орал что-то о Вальхалле. А обычно флегматичный Василий плясал, как одержимый. И снова луна заглядывала в окно мансарды. И тело его любимой жемчужно светилось на широком ложе.
Как же умела, страстна, неутомима и одновременно нежна была она в любви! Ее тело было упруго и подвижно. У Чугунова в жизни было не так уж много женщин. По тем или иным качествам их можно было сравнивать между собой. Но его фея, его Тигрясик, была несравненна. Ей было совершенно не тяжело, когда Чугунов, действительно напоминавший чугунную тумбу, страстно наваливался на нее. Она извивалась под ним сильно и гибко, шепча такие слова, которых он никогда не слышал от других.
Он припал к ее губам, не прерывая основного действия любовных игр.
– Я тебя обожаю. Мы с тобой дышим и живем в унисон, – прошептала она, когда поцелуй закончился. И вдруг застонала и забилась в его объятиях, как драгоценная рыбка. Его мужское достоинство как будто обдало теплой волной и сжало в объятиях. С такой силой и страстью завершила она свою игру. А он все продолжал входить в нее, потеряв счет времени и, как будто, воспарив над этим миром.
А потом, еще долго гладил рукой ее чудную грудь и белеющую, как лилия в ночи, руку.
Отвечая на его ласки многочисленными поцелуями, она шептала
– Я испытываю к тебе столько любви и нежности, как будто общаюсь с маленьким ребенком, таким родным и незащищенным, которого надо баловать поцелуями.
Она фея, – подумал Чугунов. – Не может так любить земная женщина. Ее послали мне Боги, как знак того, что я на верном пути. И я пройду этот путь до конца. Что бы ни ждало меня на финише.
В воскресенье они возвратились в Москву. И снова включились в бешеную гонку. Все их планы претворялись в жизнь. Петру снова и снова казалось, что только Боги могут так помогать. Хотя каждое событие и было объяснимо вполне рационально. Но имеется же в системном анализе принцип, гласящий – последовательность маловероятных событий, происходящих в системе, есть проявление детерминированной закономерности в системе более высокого уровня.
Эту закономерность мы можем и не знать. Но по упомянутой цепи событий можно быть уверенным, что такая закономерность существует.
Да, существует.
С нами Бог!
Мобильник запищал совсем некстати. За рулем в Москве не стоит отвлекаться. Ладно, если не замолчит, пока не встану у обочины, отвечу, – решил Чугунов. Но мобильник все пищал и пищал.
– Слушаю.
– Петр?
– Я самый, Володя. Узнал сразу, богатым не будешь.
– Слушай, можешь подъехать сейчас в Сокольники? Мы тут пьем, считай с большого расстройства. Очень не хватает тебя.
Владимир Леонидович Веточкин, по прозвищу Бомбодел был исключительно деликатным человеком. И если уж он о чем-то просил, то значит, это было необходимо.
– Ладно, Володя. Я за рулем, но сейчас решу вопрос с машиной и подъеду. Как вас найти?
Веточкин объяснил. Чугунов позвонил в офис, вызвал водителя и поручил ему отогнать машину в гараж. Это было чудовищно глупо, но он почему-то не хотел ездить с личным шофером, хотя мог себе это позволить. За что был неоднократно порицаем Юрой, возмущенно говорившем об инфантильности и мальчишестве иных деятелей.
Так или иначе, через час он входил в зал пивного ресторана. Веточкина и его пожилого спутника Петр разглядел сразу. Он подошел к их столику.
– Заждались тебя, Петр, – сказал Веточкин. Он изрядно выпил, но был в том состоянии, когда алкоголь не берет.
– Извини, все так неожиданно.
– Знакомься, Павел Андреевич Каурин, мой коллега. Вернее, коллега моего покойного отца.
Кандидат технических наук, подполковник Веточкин был потомственным военным технократом. Все его предки, начиная века эдак с восемнадцатого, были или офицерами артиллерийских или инженерных войск, или профессорами университета. Глядя на него, сразу замечал породу. Выше среднего роста, хорошо сложен. Правильные черты лица. Спокойные умные серые глаза. Володя никогда не ругался матом. Его речь отличалась правильностью и изысканной точностью. Было просто нелепо представить Веточкина лгущим или орущим. Его отец был известным деятелем атомной промышленности, Героем Советского Союза.
Познакомился Чугунов с Веточкиным в начале 1990-х, оказавшись вместе в руководстве одной из массовых организаций Русского Движения. Потом был Белый дом, разочарование в продажных вождях, уход из политики. Но контактов с Володей Чугунов не терял. И иногда они помогали друг другу, а еще чаще просто морально поддерживали.
– Очень приятно. Профессор Чугунов Петр Петрович, – церемонно представился Петр. – Можно просто по имени.
– Володя много говорил о вас, так что можно сказать, мы заочно знакомы.
– Тогда вопрос по сути, какую депрессию заливаем алкоголем?
– Собственно, депрессия и алкоголь вопрос второй. А первый вопрос, почему ты Петр до сих пор не пригласил меня к себе в Союз русских инженеров? – спросил Володя ровно, без тени обиды. Хотя имел все основания обидеться.
– Извини, дружище, замотался. А потом, я толком не знаю, где ты сейчас и не скомпрометирует ли тебя общение с этой не совсем респектабельной организацией.
– Такого спеца, как Володя скомпрометировать невозможно, – заявил Каурин. – А потом, почему организация с таким хорошим названием может быть не совсем респектабельной?
– Потому что нас называют гнездом антигосударственного влияния в среде русских технократов. Газеты читаете?
– Не читаю принципиально.
– Тогда вопрос снимается. Но все же, Володя, зачем ты меня сдернул? Мне, конечно же, приятно тебя видеть, но должна же быть причина?
– Понимаешь Петр, у меня какой-то комплексный крах всего на свете. Сегодняшняя депрессия, это так, проходной эпизод. Но он продемонстрировал, что дальше так жить просто невозможно. А у тебя на все есть ответы. Не возражай, пожалуйста – он поднял ладонь, останавливая возможную реплику Петра. – Все знают, что ты нашел некое решение всех наших проблем, а главное, всех наших сомнений. Об этом много говорят в тусовках наших былых соратников.
– И все же, что случилось сегодня?
– Понимаешь, была одна защита докторской. Соискатель явный прохиндей. Не мог даже приличный текст заказать сделать. В диссертации ошибка на ошибке. Да и сам он сволочь, многое сделавший для развала отрасли. Вот решили мы с Павлом Андреевичем его проучить. Пришли на защиту, все его ляпсусы и откровенные подтасовки разложили по полочкам. Думали, хоть скандал устроим. Но нет, никакого скандала. Его пропустили единогласно. Весь совет элементарно куплен.
– И вас это удивило?
– Но, пойми, не так же нагло. Это же атомная промышленность, а не искусствоведение!
– Володя, нельзя прыгать вверх в падающем самолете. Поэтому падают все и атомщики и искусствоведы.
– А ты?
– Обо мне разговор особый. Я с этого самолета фактически уже спрыгнул. Хотя, понимаю, сравнение некорректно. Кстати, а как жизнь вообще. Мы не пересекались уже больше года. Где ты сейчас?
– В Минобороне нашу службу разогнали. Но меня взяли в Минатом.
– С удовольствием взяли, – вставил Каурин.
– Потом от Минатома стал сотрудничать с МАГАТЭ. Фактически работаю там. Но сложилась анекдотичная ситуация. Работу моей группы фактически финансирует Франция. Было даже специальное распоряжение французского правительства на этот счет.
– Представляете, Петр, – вставил Каурин, – из французского бюджета по специальному решению правительства Франции финансируется работа одного из структурных подразделений Минатома России! Вот как ценят Владимира в мире!
– Представляю. Это весьма почетно и лестно для Володи.
– Нет. У меня требуют все больше и больше взяток наличной валютой. Чиновники родного ведомства. Но дошло до того, что взятки стала вымогать и местная прокуратура. Нашли какие-то нарушения, грозятся посадить. Когда им говоришь чего-то по сути дела, ответ один – получаете много денег в валюте. Надо делиться. Я им говорю, что это же французское финансирование. Там нельзя просто так обналичивать деньги. Не верят и давят, и давят…
– Так бросай все к чертовой матери. И уезжай во Францию.
– А как же мои сотрудники?
– Возьми с собой пару самых толковых. Уж если ради тебя на такие исключения идут, парочку твоих согласятся взять?
– Но я не хочу уезжать!!! Я русский!!!
– Значит надо бороться.
– Как?! Разве мы не убедились, что политическая борьба в России это фарс?!
– А я и не предлагаю политическую борьбу.
– Не понимаю. Что же ты предлагаешь?
– Гражданскую войну. Ты же потомственный бомбодел. Помоги нам сделать бомбу. Это и будет твой вклад в победу русской национально-освободительной революции.
– Вы, Петр шутите. Причем неудачно, – насупился Каурин.
– А прокуратура, требуя у Володи взятки в валюте, шутит более удачно?
– Но можно доказывать свою правоту законными методами.
– Вы сегодня попытались сделать это. Причем в вопросе довольно второстепенном. Как, получилось? Или пришлось глушить депрессию алкоголем? Тогда за что пьем, коллеги?
– Я старый человек, вы уж извините, Петр. Но мне кажется, вам доставляет удовольствие строить из себя Мефистофеля.
– Павел Андреевич, – Петр впервые с момента своего многолетнего знакомства с Володей почувствовал раздражение. – Я ничего не строю. Это вы меня пригласили. Это вы плачетесь мне в жилетку. – Он вдруг вспомнил горящий взгляд Василия, и продолжал с еще большей уверенностью, – я знаю десятки людей, которые готовы бороться со всей этой сволочью. Нет, я ошибся. Не бороться – воевать. Воевать бескомпромиссно, тотально, до полного уничтожения. Не считаясь с потерями. Ни своими, ни чужими, ни попавших под руку случайных прохожих. Другого пути нет. Вы все равно потеряете все, что цените и чем гордитесь. Но хотя бы отомстите своим врагам. Спасите тех, кого они, оставшись безнаказанными, унизят, ограбят, обманут или убьют завтра. После того, как вы им сдадитесь без боя.
– Вы говорите о своих соотечественниках как о врагах!
– Такова логика всех гражданских войн. И не мы начали эту войну. Не мы десятками расстреливали пленных на стадионе у американского посольства в 1993 году. Не мы засовывали гранаты в промежность девчушкам на четырнадцатом этаже Белого дома. Не мы косили из пулеметов безоружную толпу у Останкино. Не мы отдавали Западу военные секреты, созданные отцами. Не мы убивали спящего генерала Рохлина, а потом сваливали это убийство на его жену. Не мы взрывали своих спящих соотечественников в их домах, чтобы потом все свалить на мифических террористов. Не мы фальсифицировали все выборы, а потом и вообще их отменили. Что вам еще надо, чтобы понять – война объявлена!
Чугунов, не стесняясь, орал на весь ресторан. На них испугано косились.
Ему вдруг стало весело.
– Впрочем, господа, коль скоро вы пригласили меня для психологической поддержки, перейдем к данной процедуре. Поговорим о женщинах. Это, я чувствую, вас взбодрит.
Но Володя посмотрел на него затравлено и сказал:
– От меня ушла жена.
Чугунов ввалился в свою коммуналку поздним вечером. Хмурый сосед в старых тренировочных трико с пузырями на коленях и тельняшке, их теперь в России носили все поголовно, показался в дверях своей комнаты.
– Петрович, тебе звонили три раза.
– Кто?
– Какая-то баба.
– Ты ей сказал, что я здесь бываю редко. Пусть звонит по мобильному.
– Она не знает твоего мобильного.
В России принято любого мужика, не достигшего определенного социального положения до старости лет звать по имени. Чугунову эта манера не очень нравилась, но это не тот вопрос, ради которого стоит соответствовать своим идеалам.
– Не обижайся, Колян, мне звонят достаточно редко.
– Да я что…
Их диалог прервал звонок.
– Чугунов, – раздался в трубке голос бывшей жены. Она всегда называла его по фамилии.
– Да.
– У меня к тебе дело.
– Какое?
– Скажу при встрече.
– Я не жажду с тобой встречаться.
– И все же придется! – сразу взвилась она.
– Осади, дорогая. И скажи лучше, в чем дело. Хотя бы в общих чертах. Вряд ли у тебя есть такие секреты, о которых нельзя просто сказать по телефону.
Вдруг он понял, что от него хотят. Что ж, он человек щедрый. Как можно миролюбивее он сказал.
– Слушай, у меня подозрение, что тебе потребовались деньги. Но ты боишься, что по телефону я тебе откажу. Не беспокойся. Если твои потребности в рамках моих возможностей, я тебе помогу.
Она не ответила прямо, а заголосила почти что со слезами.
– Нас могут выгнать из квартиры… Твой сын останется на улице…Я знаю, у тебя сейчас деньги должны быть.
– Я же сказал, помогу. Не голоси, и скажи сколько.
– Пятнадцать тысяч.
– Разумеется баксов. Ладно, приходи завтра сюда ко мне часов в одиннадцать утра.
К счастью, нужная сумма была у него при себе. На текущие оперативные расходы. И, в конце концов, он же не потратил пока на себя не копейки. И вполне имел право истратить такие деньги по своему личному усмотрению.
Она пришла ровно в одиннадцать. От вчерашней растерянности не осталось и следа. Взглянув на нее мельком, Чугунов понял, что она одета модно и довольно дорого. Он помог ей снять пальто и, наклонившись, расстегнул и помог снять сапоги.
– Все такой же джентльмен, профессор, – она вздернула свой курносый носик и скривила губы.
– Давай не начинать разговоры в коридоре. Пройдем в комнату.
Они вошли в комнату.
– У тебя пепельница есть? – спросила она, доставая сигареты.
– Ты же знаешь, я не курю.
– А для гостей?
– Здесь я гостей не принимаю.
– Убого живешь, Чугунов. Так люди, о которых пишут в газетах, не живут.
– Ты знаешь быт многих людей, о которых пишут в газетах?
– Да уж знаю.
Раздражение начало охватывать его. Но пока он сдерживался.
– Кстати, чем ты теперь занимаешься? – вежливо поинтересовался он.
– Из медицины ушла. Теперь я риэлтер.
– Талант к торговле у тебя в крови.
– Не язви, Чугунов. Родителей я похоронила.
– Извини. Но все же к делу.
– Не хочешь спросить, зачем мне эти деньги?
– Не дурак. Все ясно, как ведро сметаны. Заигралась ты со своими спекуляциями. Влетела в ситуацию. И теперь тебя за пятнадцать тысяч баксов грозят за долги лишить квартиры, которая стоит гораздо дороже.
– Догадливый ты Чугунов.
Пакет с деньгами был приготовлен заранее и небрежно был брошен на стол. Чугунов взял его и уже хотел отдать. Он взял пакет и повернулся к ней.
Она стояла, одетая в платье, напоминающее трико. Платье было на ладонь выше колен. Колготки цвета слоновой кости гармонировали с кремовато-бежевым цветом платья. На шее блестела целая россыпь золотых цепочек. Впрочем, довольно дешевых.
Надо сказать, что одежда выгодно подчеркивала ее весьма неплохую фигуру. Она смотрела на Чгунова надменно, в знакомой гримасе кривя свои резко очерченные губы.
Можно подумать, что это я ее о чем-то прошу! – вдруг подумал Чугунов, ощущая приступ накатывающей злобы. Глаза затуманились. Он начал ощущать себя как будто со стороны…
– А знаешь, – его голос звучит глухо, – я дам тебе еще пять тысяч сверху.
Ему вдруг остро хочется грязного злого секса без любви. И эта сука лучше всего подходит для таких занятий. Хотя почему пять тысяч, а не сто баксов, как за нормальную проститутку, он не понимает.
Она усмехается все еще надменно, но чуть испугано. Он швыряет ей пакет с приготовленными деньгами и вынимает из стола еще пять тысяч, которые неосторожно хранит дома. Он отсчитывает деньги, как будто уже получил ее согласие.
– Ну, – он смотрит на нее тяжелым взглядом.
Она чуть дрожащими руками скидывает свое платье-трико и остается в черном боди. Колготки оказываются чулками.
– А ты, оказывается, хорошо подготовилась к встрече. Даже вкусов моих не забыла.
Кривая улыбка как шрам пересекает его лицо.
– Чего остановилась? Давай дальше.
– Может не надо? – она вдруг чего-то пугается.
– А ты неплохо сохранилась, – не замечает он ее реплики. – Как там поживает ваша великолепная грудь, мадам?
Она не отвечает, но начинает медленно снимать боди.
– Чулки снимать?
– Да.
Она остается перед ним совершенно голая. Он не понимает, как и когда он тоже скинул с себя одежду.
– Одень резинку, – робко просит она. – У меня сегодня опасные дни.
– Ничего, ликвидацию возможных последствий оплачу.
Он заваливает ее на край дивана. Жестко вцепляется пальцами в ее нежные ляжки, в то место, где они переходят в ягодицы и, как будто стараясь разорвать ее напополам, тянет низ ее ягодиц в стороны. Она закусывает губу и закрывает глаза. А он резко входит в нее. Она не готова к сексу и постанывает от боли. Но его не волнуют ее чувства…
Боже! Чего только не привидится! Вот тварь, она всю жизнь провоцировала его если не на грязные поступки, то хотя бы, как вот сейчас, на грязные мысли. Но ему было стыдно даже за эти мысли, за минуту невольного грязного бреда. За этот короткий сон наяву.
Да если бы это случилось, как он мог бы смотреть в глаза своему Тигрясику, своей фее, своему талисману?! Как мог бы гладить ее нежно белеющую в ночи руку. Он помотал головой, сбрасывая наваждение. Она все также стояла у стола, разумеется, вполне одетая, удивляясь, отчего он вдруг впал в ступор. И продолжала улыбаться, но не так вызывающе.
– Бери деньги и иди себе, дорогая. У меня дела, – хрипло проговорил он.
– Больше ты ничего не хочешь мне сказать?
– Знаешь, чем отличается настоящий джентльмен от поддельного? Тем, что настоящий джентльмен, джентльмен не всегда и не со всеми. Всего наилучшего. И не влетай в такие авантюры больше. У меня может не оказаться таких денег.
Она повернулась и вышла в коридор. Когда Чугунов, после короткой паузы вышел за ней, она была уже в своем пальто и сапогах. Поворачиваясь в дверях, она как бы через силу выдавила из себя.
– Спасибо.
– Пустое. Рад был помочь.
Он закрыл дверь и, вернувшись в комнату, завалился на диван. Он устал, как будто только что переколол два куба дров.
А может быть даже три.
Глава 16. Благословение Сварога
На этот раз Володя позвонил в офис Союза русских инженеров. Он застал Петра совершенно случайно.
– Петр, извини, но надо продолжить разговор…
– Хорошо.
– Я приеду к тебе в офис…
– Не стоит. Встретимся там, где мы гуляли в парке полтора года назад.
– Напомни.
– Весной. Говорили о теоретических проблемах астрофизики.
– Разве астрофизики? По-моему…
– Значит вспомнил.
– Да, но…
– Вот там через час.
Не хватало еще, чтобы засекли его встречу с таким известным деятелем атомной промышленности. Впрочем, разумеется, засекут. Но попозже, попозже. Хотя, может, сегодня опять дежурит неизвестный доброжелатель?
Сварог посмеялся наивности своего потомка. Разумеется, дежурил именно этот деятель. Иное было просто невозможно. События убыстрялись, и Чугунова надо было опекать гораздо надежнее. Ибо сейчас он напрямую работал на Мироповорот.
– Петр, я согласен, – сказал Володя без обиняков.
– Подожди, дружище. Давай сперва выслушай весь наш план. Он может тебе не понравится.
И он рассказал Володе абсолютно все. Это было не профессионально. Но Володя был воплощением благородства. И никогда не подвел бы доверившегося ему человека.
– Как, не передумал? – спросил в завершение Чугунов.
– Нет.
– Но что-то тебя гложет?
– Ты наблюдателен, Петр. Если бы подобное я услышал от кого-нибудь другого, я бы, может и попросил тайм-аут на дальнейшие раздумья. Но тебе я верю. Понимаешь, не только твоим аргументам, но и тебе лично.
– Благодарю. В твоих устах это большая похвала. Но к делу. Давай я по-дилетантски прикину некоторые планы по созданию изделия. Я конечно же буду пороть чушь, но ты, опровергая меня сам будешь генерировать идеи. А кроме того, более подробно ознакомишься с нашими возможностями. Идет?
– Давай. Тем более, что согласившись, я сам не представляю, как это можно сделать.
– Чудесно. Итак, начнем с готовых изделий. Помнишь, как ты рассказывал о своих инспекторских приключениях. Как один командир склада бомб продал все бензопилы, и теперь дальние подступы к складу представляют собой дремучий лес, через который не ходят часовые и не обновляют внешнюю сигнализацию. А другой склад регулярно обесточивается и еле тянет на собственной резервной станции, у которой не хватает горючего. Ибо оно тоже продано…
– Таких баек можно набрать не один десяток. Более того, профессионалы некоего государства, располагающего соответствующими силами, могли бы эти склады захватить и уничтожить. Но вот вывезти оттуда изделие не смогли бы даже они. Тем более не сможем этого сделать мы.
– Петр, извини, но надо продолжить разговор…
– Хорошо.
– Я приеду к тебе в офис…
– Не стоит. Встретимся там, где мы гуляли в парке полтора года назад.
– Напомни.
– Весной. Говорили о теоретических проблемах астрофизики.
– Разве астрофизики? По-моему…
– Значит вспомнил.
– Да, но…
– Вот там через час.
Не хватало еще, чтобы засекли его встречу с таким известным деятелем атомной промышленности. Впрочем, разумеется, засекут. Но попозже, попозже. Хотя, может, сегодня опять дежурит неизвестный доброжелатель?
Сварог посмеялся наивности своего потомка. Разумеется, дежурил именно этот деятель. Иное было просто невозможно. События убыстрялись, и Чугунова надо было опекать гораздо надежнее. Ибо сейчас он напрямую работал на Мироповорот.
– Петр, я согласен, – сказал Володя без обиняков.
– Подожди, дружище. Давай сперва выслушай весь наш план. Он может тебе не понравится.
И он рассказал Володе абсолютно все. Это было не профессионально. Но Володя был воплощением благородства. И никогда не подвел бы доверившегося ему человека.
– Как, не передумал? – спросил в завершение Чугунов.
– Нет.
– Но что-то тебя гложет?
– Ты наблюдателен, Петр. Если бы подобное я услышал от кого-нибудь другого, я бы, может и попросил тайм-аут на дальнейшие раздумья. Но тебе я верю. Понимаешь, не только твоим аргументам, но и тебе лично.
– Благодарю. В твоих устах это большая похвала. Но к делу. Давай я по-дилетантски прикину некоторые планы по созданию изделия. Я конечно же буду пороть чушь, но ты, опровергая меня сам будешь генерировать идеи. А кроме того, более подробно ознакомишься с нашими возможностями. Идет?
– Давай. Тем более, что согласившись, я сам не представляю, как это можно сделать.
– Чудесно. Итак, начнем с готовых изделий. Помнишь, как ты рассказывал о своих инспекторских приключениях. Как один командир склада бомб продал все бензопилы, и теперь дальние подступы к складу представляют собой дремучий лес, через который не ходят часовые и не обновляют внешнюю сигнализацию. А другой склад регулярно обесточивается и еле тянет на собственной резервной станции, у которой не хватает горючего. Ибо оно тоже продано…
– Таких баек можно набрать не один десяток. Более того, профессионалы некоего государства, располагающего соответствующими силами, могли бы эти склады захватить и уничтожить. Но вот вывезти оттуда изделие не смогли бы даже они. Тем более не сможем этого сделать мы.