Страница:
– Да, кстати, как у нас дела с этим балаганом в 129 округе, – томно поведя тонкой, почти девичьей рукой, спросил он у своего собеседника, человека, гораздо старше себя. Однако этот человек с незапоминающейся серой внешностью то ли гэбиста, то ли аппаратчика ЦК КПСС, был подчиненным хозяина кабинета, который считался в администрации генератором идей.
– Основная борьба идет между представителем «Единой России» и яблочником.
– Ну, и кто же побеждает?
– По предварительным данным яблочник. Но могут быть и сюрпризы.
– О сюрпризах потом. А как явка?
– Будет, но на грани.
Хозяин кабинета на мгновение задумался.
– Значит, в случае чего можно будет натянуть и явку и победу единороса?
– Легко.
– А надо ли нам давать победу этому ставленнику московского мэра? Что-то он в последнее время снова не внушает доверия.
– Но ему же, вроде обещали. Провал его выдвиженца в Москве будет просто оплеухой ему.
– Утрется, – томно усмехнулся хозяин кабинета, – ему не привыкать. Как говорил один средневековый гуманист, крепостного лакея лучше вовремя выпороть, чтобы потом не пришлось казнить за более серьезные проступки.
Говоривший слыл в Кремле эрудитом.
Серый аппаратчик хоть и имел вид несколько холуйский, но цену себе знал. Он пережил в этих лабиринтах российской власти не одно поколение шефов. Они менялись, а вот он и его коллеги нет. Поэтому он не разменивался на дешевый подхалимаж, и остался равнодушен к шутке начальства.
Ровным, ничего не выражающим голосом, он спросил:
– Даем победить яблочнику?
– Ни в коем случае. Пусть победит единорос. Но выборы сделать несостоявшимися из-за низкой явки. Тем самым мы лишим кепку (так звали в коридорах власти московского мэра) лишнего человека в Думе и вообще намекнем ему, чтобы был полояльнее. Но в то же время мы покажем, что демократы в России победить не могут. И, наконец, мы продемонстрируем нашу объективность. Ведь могли бы натянуть явку ради «нашего», – он гадко ухмыльнулся, – кандидата, но не сделали этого.
– Как быть с «против всех»?
– Занизьте, как обычно.
– Вторым сделать все же яблочника?
– Много чести. Задвиньте его место на 3-4.
– А кто второй?
– Есть кто-нибудь поприличнее?
– Есть. Полковник, герой.
– Советского Союза?
– Нет, России.
Хозяин кабинета вновь гадко ухмыльнулся. Он знал истинную цену наградам нынешней гнилой Россиянии.
– Вот и сделайте его вторым.
– Хорошо. Я могу идти?
– Да, вы свободны.
Последний день агитационной кампании прошел в угаре. Волею судеб именно на этот день по жеребьевке Чугунов выступал один раз по ТВ и два раза по радио. Он буквально разрывался, и одно выступление по второстепенному каналу дал в записи.
Основные лозунги были все те же. «Россия без Кавказа», «Россия для русских», «Долой диктатуру бюрократии», «Свободу российским регионам от бездарного, хищного центра», «Москва – не Кремль. Свободу Москве».
Под последним лозунгом подписался бы и московский мэр. Если бы набрался смелости.
Петр был вымотан до предела. И держался исключительно на истерическом энтузиазме и… любви. День начался с смс-ки Тигрясика
«Помню, что сегодня последний день. Держимся вместе, любимый. Успехов, удачи, Божьей помощи. Я тебя, взрослый ребенок, люблю».
Он не успел ответить, ибо несся с одного выступления на другое. Но куража прибавилось. Мы прорвемся, – подумал он.
И весь день был в ударе.
Не чувствуя усталости подходил он к концу дня к агитационному автобусу. Вопреки его ожиданиям около автобуса была толпа. Их агитационные материалы расхватывали как горячие бесплатные пирожки. Динамики не стесняясь ревели песни «Коловорота». Милиции нигде не было. Зато было полно молодежи. Им как бы давали разгуляться в последний день.
В толпе сновали Юра, Зигфрид и еще человек пять молодых активистов, поддерживавших кампанию с самого ее начала.
Чугунов ввинтился в толпу. Он отвечал на какие-то вопросы, ставил автографы на своих книгах, пожимал руки.
Он не помнил, сколько времени это продолжалось. Внезапно он как будто очнулся, и увидел, что на улице совсем поздно. Толпа рассеялась. Юра, Зигфрид и молодые активисты стояли порознь и по отдаль в центре небольших групп наиболее любознательных прохожих.
Он остался один.
Петр вдруг почувствовал острое беспокойство. К нему подходили два по виду довольно пьяных прохожих.
– Послушай, земляк, а как понимать заглавие вот этой твоей книги?
Петр широко доброжелательно улыбнулся.
– А что собственно непонятно? Давайте, отвечу на все вопросы.
Спрашивающий не высказал заинтересованности в вопросах и ответах.
– Не нравится мне, как ты скалишься, – протянул он.
Тренер по тайскому боксу всегда говорил Чугунову.
– Не задирайте ноги, не старайтесь ударить высоко. Сносите противника лоу-киком под колени. Все эти выкрутасы на публику. А вы пришли ко мне не для спорта, а для дела.
Спорт, между тем, был неотъемлемой частью жизни Чугунова, но тайскому боксу он, боксер со стажем, учился действительно не для показательных выступлений.
Чуть присев он со всех сил ударил говорившего подъемом стопы по колену.
– Если не заинтересованы в продолжении общения, – говорил тренер, – бейте от души. Можно, правда, сломать противнику ногу. Но я же говорю о ситуациях, когда дальнейшее общение не предусмотрено.
Тренер был очень интеллигентен в речи.
Агрессивно настроенный прохожий (или это был не случайный прохожий?) коротко взвыв, рухнул на снег. Удар был не совсем техничен, зато силен, а главное, неожидан.
Его напарник, совершенно трезво и четко бросился к Чугунову. Тот изготовился к отражению атаки.
Но нападавший не успел ее начать. Справа и слева от него стояли, появившиеся как из-под земли, Зигфрид и Юра. А впереди был Чугунов.
– Чего вы, мужики, а? Мы просто спросить. А еще приличные люди…
Он говорил как пьяный, а главное, снова двигался как пьяный…
– Поднимай своего друга и иди с Богом, – елейным голосом произнес Юра, который в этот момент действительно был похож на Вини Пуха.
Припадая на поврежденную ногу тот, кому не понравилась улыбка Чугунова, молча поднялся. И опираясь на своего напарника, медленно поплелся прочь.
Юра был сосредоточен.
– Пора кончать. И так лихо отбомбились. Я даже не предполагал, что нам дадут так порезвиться. Но, наверное, надо знать меру.
– Тебе, старому оперу, виднее, – сказал Чугунов. Давайте, сворачиваемся. Только я думаю, пока сворачиваемся, надо в этом кафе, – он показал на ближайшее кафе, – залить кофе в термос. Ну и коньячка личному составу. Действительно, отработали на отлично. Ну, я пошел.
– Постой, – резко сказал Юра. – Пойдешь с Зигфридом.
– Слушаюсь, – с легким оттенком иронии ответил Петр. Хотя понимал, что в данной ситуации право командовать было у Юры.
Они сидели, тесно набившись в автобусе. Петр пил коньяк как воду, и не пьянел. Мальчишки орали что-то свое все сразу. Было весело и суматошно. Петр тоже что-то говорил и благодарил всю команду.
Не пил один Юра. Он был за рулем.
Отвлекшись на минуту, Петр вынул мобильник.
«Отбомбились», – по авиационному кратко и емко набрал он смс. И через несколько минут получил ответ.
«Мальчики, мы с вами повсюду, на баррикадах, за праздничным столом, в бане, в койке, в загсе. Любим заочно. Встретим и проводим, а может, оставим. Ждем».
«Ты, прелесть, любимая. Жду встречи», – набрал он сообщение.
«Жду. Буду сексапильной, как из секс-шопа. Хочешь?
Хочу ласкать, хочу любить, хочу тобой любимой быть. Я не могу одна уснуть. Хочу в любви твоей тонуть».
Они общались посредством смс, потому что разговоры с теми краями из Москвы были неустойчивыми. А вот смс принимались без помех.
Глава 4. Пир
– Основная борьба идет между представителем «Единой России» и яблочником.
– Ну, и кто же побеждает?
– По предварительным данным яблочник. Но могут быть и сюрпризы.
– О сюрпризах потом. А как явка?
– Будет, но на грани.
Хозяин кабинета на мгновение задумался.
– Значит, в случае чего можно будет натянуть и явку и победу единороса?
– Легко.
– А надо ли нам давать победу этому ставленнику московского мэра? Что-то он в последнее время снова не внушает доверия.
– Но ему же, вроде обещали. Провал его выдвиженца в Москве будет просто оплеухой ему.
– Утрется, – томно усмехнулся хозяин кабинета, – ему не привыкать. Как говорил один средневековый гуманист, крепостного лакея лучше вовремя выпороть, чтобы потом не пришлось казнить за более серьезные проступки.
Говоривший слыл в Кремле эрудитом.
Серый аппаратчик хоть и имел вид несколько холуйский, но цену себе знал. Он пережил в этих лабиринтах российской власти не одно поколение шефов. Они менялись, а вот он и его коллеги нет. Поэтому он не разменивался на дешевый подхалимаж, и остался равнодушен к шутке начальства.
Ровным, ничего не выражающим голосом, он спросил:
– Даем победить яблочнику?
– Ни в коем случае. Пусть победит единорос. Но выборы сделать несостоявшимися из-за низкой явки. Тем самым мы лишим кепку (так звали в коридорах власти московского мэра) лишнего человека в Думе и вообще намекнем ему, чтобы был полояльнее. Но в то же время мы покажем, что демократы в России победить не могут. И, наконец, мы продемонстрируем нашу объективность. Ведь могли бы натянуть явку ради «нашего», – он гадко ухмыльнулся, – кандидата, но не сделали этого.
– Как быть с «против всех»?
– Занизьте, как обычно.
– Вторым сделать все же яблочника?
– Много чести. Задвиньте его место на 3-4.
– А кто второй?
– Есть кто-нибудь поприличнее?
– Есть. Полковник, герой.
– Советского Союза?
– Нет, России.
Хозяин кабинета вновь гадко ухмыльнулся. Он знал истинную цену наградам нынешней гнилой Россиянии.
– Вот и сделайте его вторым.
– Хорошо. Я могу идти?
– Да, вы свободны.
Последний день агитационной кампании прошел в угаре. Волею судеб именно на этот день по жеребьевке Чугунов выступал один раз по ТВ и два раза по радио. Он буквально разрывался, и одно выступление по второстепенному каналу дал в записи.
Основные лозунги были все те же. «Россия без Кавказа», «Россия для русских», «Долой диктатуру бюрократии», «Свободу российским регионам от бездарного, хищного центра», «Москва – не Кремль. Свободу Москве».
Под последним лозунгом подписался бы и московский мэр. Если бы набрался смелости.
Петр был вымотан до предела. И держался исключительно на истерическом энтузиазме и… любви. День начался с смс-ки Тигрясика
«Помню, что сегодня последний день. Держимся вместе, любимый. Успехов, удачи, Божьей помощи. Я тебя, взрослый ребенок, люблю».
Он не успел ответить, ибо несся с одного выступления на другое. Но куража прибавилось. Мы прорвемся, – подумал он.
И весь день был в ударе.
Не чувствуя усталости подходил он к концу дня к агитационному автобусу. Вопреки его ожиданиям около автобуса была толпа. Их агитационные материалы расхватывали как горячие бесплатные пирожки. Динамики не стесняясь ревели песни «Коловорота». Милиции нигде не было. Зато было полно молодежи. Им как бы давали разгуляться в последний день.
В толпе сновали Юра, Зигфрид и еще человек пять молодых активистов, поддерживавших кампанию с самого ее начала.
Чугунов ввинтился в толпу. Он отвечал на какие-то вопросы, ставил автографы на своих книгах, пожимал руки.
Он не помнил, сколько времени это продолжалось. Внезапно он как будто очнулся, и увидел, что на улице совсем поздно. Толпа рассеялась. Юра, Зигфрид и молодые активисты стояли порознь и по отдаль в центре небольших групп наиболее любознательных прохожих.
Он остался один.
Петр вдруг почувствовал острое беспокойство. К нему подходили два по виду довольно пьяных прохожих.
– Послушай, земляк, а как понимать заглавие вот этой твоей книги?
Петр широко доброжелательно улыбнулся.
– А что собственно непонятно? Давайте, отвечу на все вопросы.
Спрашивающий не высказал заинтересованности в вопросах и ответах.
– Не нравится мне, как ты скалишься, – протянул он.
Тренер по тайскому боксу всегда говорил Чугунову.
– Не задирайте ноги, не старайтесь ударить высоко. Сносите противника лоу-киком под колени. Все эти выкрутасы на публику. А вы пришли ко мне не для спорта, а для дела.
Спорт, между тем, был неотъемлемой частью жизни Чугунова, но тайскому боксу он, боксер со стажем, учился действительно не для показательных выступлений.
Чуть присев он со всех сил ударил говорившего подъемом стопы по колену.
– Если не заинтересованы в продолжении общения, – говорил тренер, – бейте от души. Можно, правда, сломать противнику ногу. Но я же говорю о ситуациях, когда дальнейшее общение не предусмотрено.
Тренер был очень интеллигентен в речи.
Агрессивно настроенный прохожий (или это был не случайный прохожий?) коротко взвыв, рухнул на снег. Удар был не совсем техничен, зато силен, а главное, неожидан.
Его напарник, совершенно трезво и четко бросился к Чугунову. Тот изготовился к отражению атаки.
Но нападавший не успел ее начать. Справа и слева от него стояли, появившиеся как из-под земли, Зигфрид и Юра. А впереди был Чугунов.
– Чего вы, мужики, а? Мы просто спросить. А еще приличные люди…
Он говорил как пьяный, а главное, снова двигался как пьяный…
– Поднимай своего друга и иди с Богом, – елейным голосом произнес Юра, который в этот момент действительно был похож на Вини Пуха.
Припадая на поврежденную ногу тот, кому не понравилась улыбка Чугунова, молча поднялся. И опираясь на своего напарника, медленно поплелся прочь.
Юра был сосредоточен.
– Пора кончать. И так лихо отбомбились. Я даже не предполагал, что нам дадут так порезвиться. Но, наверное, надо знать меру.
– Тебе, старому оперу, виднее, – сказал Чугунов. Давайте, сворачиваемся. Только я думаю, пока сворачиваемся, надо в этом кафе, – он показал на ближайшее кафе, – залить кофе в термос. Ну и коньячка личному составу. Действительно, отработали на отлично. Ну, я пошел.
– Постой, – резко сказал Юра. – Пойдешь с Зигфридом.
– Слушаюсь, – с легким оттенком иронии ответил Петр. Хотя понимал, что в данной ситуации право командовать было у Юры.
Они сидели, тесно набившись в автобусе. Петр пил коньяк как воду, и не пьянел. Мальчишки орали что-то свое все сразу. Было весело и суматошно. Петр тоже что-то говорил и благодарил всю команду.
Не пил один Юра. Он был за рулем.
Отвлекшись на минуту, Петр вынул мобильник.
«Отбомбились», – по авиационному кратко и емко набрал он смс. И через несколько минут получил ответ.
«Мальчики, мы с вами повсюду, на баррикадах, за праздничным столом, в бане, в койке, в загсе. Любим заочно. Встретим и проводим, а может, оставим. Ждем».
«Ты, прелесть, любимая. Жду встречи», – набрал он сообщение.
«Жду. Буду сексапильной, как из секс-шопа. Хочешь?
Хочу ласкать, хочу любить, хочу тобой любимой быть. Я не могу одна уснуть. Хочу в любви твоей тонуть».
Они общались посредством смс, потому что разговоры с теми краями из Москвы были неустойчивыми. А вот смс принимались без помех.
Глава 4. Пир
Юра Булаев жил в Питере. В Москву помочь Петру в его кампании он приехал на собственном микроавтобусе. Это все, что осталось от былой мощи Национал-республиканской партии России, которую Юра возглавлял некогда. Петр тогда был его замом.
Разумеется, Петр выделил из скудного бюджета кампании денег, чтобы поездка Юры была хотя бы не убыточна для него. И все же со стороны Юры это была прежде всего поддержка старого товарища, а отнюдь не политический бизнес.
Теперь, завершив кампанию, они катили в загородный дом Чугунова, отдохнуть и расслабиться.
Этот дом был единственным, что осталось у Петра Петровича от «былой роскоши». Хотя особой роскоши и не было. Но все же…
Несмотря на буйную молодость, Петр довольно рано защитил и кандидатскую и докторскую диссертации. Ему, надо сказать, везло в делах, да и работать он умел.
Но вот с женщинами ему не везло. Вероятно, сказывалось полное отсутствие душевности, резкость характера и излишний темперамент в делах любовных. Хотя, вот парадокс, с женщинами он всегда вел себя по-рыцарски. Но, наверное, его рыцарственность была или слишком экзальтированной, или, наоборот, суховатой. Схематичной, что ли. Этакое прусское гусарство.
Здесь он полностью оправдывал свою фамилию. Чугунов, он и есть Чугунов. Разумеется, девственником он не был. Но все его связи были довольно случайными.
Поэтому хотя к 35 годам он был кандидатом наук, старшим научным сотрудником престижного НИИ, владельцем не шикарной, но все же отдельной кооперативной квартиры в Москве, словом женихом хоть куда, жениться все же так и не удосужился. Более того, был уверен, что, скорее всего, так и останется старым холостяком.
Они появились в его жизни одновременно. Две женщины. Две Елены. Гримаса судьбы заключалась в том, что обе они были еще и коллегами. Правда одна только заканчивала медицинский институт, а вторая уже год как работала.
Та, что постарше была умна и интересна как человек. Хотя была и несколько не в его вкусе. Но его почему-то влекло к ней как магнитом.
Вторая была проще, грубее, сексуальнее. И имела одно несомненное преимущество в его глазах. У нее не было ребенка, в то время как у первой была дочь от предыдущего раннего и неудачного брака.
Стереотипы воспитания склонили его к выбору второй в качестве жены. Хотя, если бы он мог лепить идеальный образ своей спутницы, то несомненно «соорудил» бы себе совершенно другую подругу. Не похожую ни на ту, ни на другую. Но Елена номер 2, как в шутку называл он ее про себя, подтолкнула его выбор старым, как мир способом, забеременев от него.
Они поженились. Родился сын. Надо отдать его жене должное, она ревностно взялась за обустройство их быта. И как могла, способствовала его работе над докторской диссертацией.
Тут грянула перестройка и в круговерти новых возможностей ему выпал шанс возглавить крупное НПО. А вернее создать его на базе одного хиреющего института и ряда совсем уж гиблых контор.
Он взялся за дело со свойственной ему энергией. Однако вскоре понял, что от него не требуется дела. Надо было лишь провести косметический ремонт разваливающихся организаций, чтобы продолжать качать деньги из бюджета.
Чугунов решил отказаться. И рассказал о своем решении жене.
Он не ожидал столь бурной реакции. Ее довольно милое лицо исказила гримаса гнева. Так нравившийся ему чуть вздернутый носик, как будто заострился и еще больше задрался кверху, делая ее похожей на зомби из могилы. Зеленоватые глаза стали как у кошки.
– Идиот, юродивый, – орала она. – Да кому нужны твои идеи и дела. Тебе дают должность не для занятия твоей гребанной наукой, а для того, чтобы ты смог делать деньги. Сколько можно жить в этой убогой квартире?! Сколько можно так паршиво одеваться?! У тебя есть шанс, у тебя есть обязанность перед семьей. И ты должен этот шанс использовать.
Разумеется, он тоже не остался в долгу. Но, чего не сделает здоровый 39-летний самец перед сексуальным шантажом молодой женушки с такой аппетитной попкой?
Он согласился. Три года он все глубже погружался во все более рискованные аферы. Теперь его семья жила в чудной четырехкомнатной квартире. Появилась машина. Потом вторая.
Но вот в эту квартиру приехали родители жены, вовремя смотавшиеся из Ташкента, где русским становилось все тяжелее.
Теща была продавщицей, а тесть работал на бензозаправке. Не ахти какие должности, но в сволочной советской Азии и на этих должностях можно было делать неплохие деньги.
Так что родня приехала не с пустыми руками. И, по совести говоря, не очень то стеснила Чугунова в их огромной квартире. Но свихнувшаяся на спекуляциях семья в свихнувшейся на спекуляциях стране была для него невыносима.
Он развелся, уволился с высокой должности. Разменял квартиру, оставив себе только эту комнату в коммуналке, и вернулся к науке, пополнив ряды нищающих российских ученых.
Надо сказать, что сделал он это во время. Его зама по хозяйственной части посадили через два года. Его приемник стал жертвой покушения. Ему подпилили болты на левом переднем колесе автомобиля и тот, на ходу потеряв это колесо, вылетел на встречную полосу. С соответствующими последствиями, разумеется.
Так что можно было еще и поблагодарить судьбу за все. Но благодарить почему-то не хотелось.
Элементарная житейская озлобленность в сочетании с неприязнью к азиатам и кавказцам (да и русским южанам тоже, чего стоила хотя бы его женушка и ее семейка!) привели его в ряды русского движения.
А там уже заработал его привычный фанатизм в любой работе, за которую он брался. Он быстро стал довольно известным активистом, а потом одним из лидеров этого оппозиционного направления.
Он защищал Белый дом в 1993 году, а потом не бросил борьбы, несмотря на разгром оппозиции и выдавливание с политической арены настоящего русского сопротивления кремлевскими союзниками – жириновцами и красными разных мастей.
Странно, но именно его фанатизм и неподкупность стали причиной нового поворота в его судьбе. Ему предложили работу аналитика в РИА «Новости». Сферой его изучения должны были быть взаимоотношения власти и оппозиции.
Он и тут проявил себя с лучшей стороны, вскоре став настоящим профессионалом политической аналитики. И его взяли в коммерческую структуру при ИТАР-ТАСС.
Вот тогда он и построил себе тот дом, в который они сейчас и ехали с Юрой и Зигфридом. Конечно же, дом был не столь шикарен и просторен, как хотелось бы. Но вполне приличный, со всеми удобствами и баней.
Так что расслабиться было где. Хотя ехать было далековато.
А собственно, стоит ли сомневаться, – думал он, глядя на проносящиеся за окном пейзажи северного Подмосковья. Что в лоб, что по лбу. Ну не одна, так другая. – Он думал сейчас о своей бывшей жене и ее былой сопернице. – Смешно, но даже имена и отчества у них одинаковые. Одна сильно помогала, но потом предала. А другая… Конечно с ней было бы интереснее. В былые времена он иногда часто мысленно обращался к ней, умной и ироничной. Казалось, что не он сам себе, а именно она отвечает ему в долгих заочных мысленных беседах.
Наверное, с ней было бы и спокойнее. Но как бы он ужился с ее дочерью. Противной, избалованной девкой, считающей себя пупом земли.
Он, наверное, стерпел бы присутствие этого совершенно чужого и чуждого человека рядом с собой. Но непременно настал бы день, когда чаша терпения переполнилась бы.
Он часто представлял себе этот вариант своей жизни. И приходил к выводу, что, в сущности, все было бы почти точно так же, как и сейчас. В чем-то лучше, в чем-то хуже. Например, была бы не квартира, купленная за его деньги, а большой дом. Больший, чем у него сейчас. Но все равно построенный на его же деньги.
Но в некий момент он бы не почувствовал себя в нем хозяином. Как не чувствовал он себя хозяином в своей бывшей квартире. И тогда бы он все равно ушел. А не все ли равно когда и от кого уходить. От стервы жены или от стервы падчерицы. Главное было бы куда. В этом варианте его жизни ему было куда уйти.
Хвала Богам!
И теперь он был свободен.
Да еще и любим. Впервые в жизни по-настоящему.
– А что за женщины, Петрович? – прервав молчание, спросил Юра.
– Класс! – ответил Чугунов.
– Преувеличиваешь, профессор, – лениво бросил Зигфрид.
– Ничуть. Вообще о русских женщинах из глубинки можно слагать саги и баллады. Знаешь, ко мне тут приезжали иностранцы, так они прямо балдели. Говорили, что идут не по улице, а по большому подиуму на конкурсе красоты.
– То-то, они в качестве Мисс Мира чаще всего выбирают черт знает кого. То азиаток, то латиносок, а как-то раз даже негритянку выбрали.
– Ну, допустим, выбирают-то не те, кто был у меня. А потом, чего мы тут между своими дурака валяем. Политкорректность, е…и ее мать. Надо будет, и самку орангутанга выберут.
Все весело рассмеялись.
– Да, кстати, одна из наших подруг на этот вечер мать девушки, занявшей третье место на конкурсе Мисс Россия.
– Ты бы еще ее бабушку пригласил, – ухмыльнулся Юра.
– Зря иронизируешь, дружище. Яблоко от яблоньки, сам понимаешь. А потом, не знаю как ты, а я не люблю очень молодых ссыкух и сосок. Кстати, и в молодости не любил. Да, женщина должна быть помладше меня. Но, чтобы ей было не меньше 25-27. Моложе они все дуры, а многие еще и стервы.
– Ну, этой, твоей матери Мисс России, или как там ее, вряд ли 25-27.
– Нет, слегка за сорок. Но, по лицу не дашь и 35. А фигура, я вам скажу, просто блеск. Кстати, это не редкость здесь. Знаете, я изумился, когда узнал, что в нашем городке чуть ли не каждая вторая занимается шейпингом. Только я знаю восемь соответствующих клубов. Представляете, это на 65 тысяч жителей! Вы можете представить такое в Москве, Питере, да и вообще в любом мегаполисе.
И это при той тяжелейшей жизни, – продолжал Петр, – которая имеет место в русской провинции. Да можно драмы писать о каждой из моих новых землячек, столько им пришлось пережить. Но, поди ж ты, все… Ну, не все, – поправился он, – так очень многие, большинство даже, за собой следят. Спортом занимаются, умные книги читают, одеваются со вкусом при всей скудости имеющихся у них средств и вообще…
– Умытые и золотом покрытые, – хохотнул Зигфрид.
– Хотя бы и так. Во всяком случае, теперь, после нескольких лет жизни здесь, москвички кажутся мне…
– Не обижай землячек, ты все же коренной москвич, – заметил Юра.
– А, ладно, мы же не на митинге. Никого не уговариваем, что «мы хорошие». Впрочем, русские женщины действительно лучшие в мире. Просто в Москве все меньше и меньше русских, вот толпа и теряет лицо. А здесь, слава Богу, все не так. Пока… – уточнил он и продолжал. – Тут один знакомый недавно побывал в Париже. Думал, что там все как Бриджит Бордо. А оказалось, крокодилица на крокодилице.
– Да, у них сейчас даже актрис приличных нет. Посмотри их сериалы. Черт знает что, – безапелляционно заявил Зигфрид.
– А может, ты идеализируешь их, Петрович? – спросил Юра.
– Французских актрис?
– Нет, своих новых землячек. Знаешь, я много по России помотался…
– А то я мало…
– Но ты натура творческая. Склонен идеализировать многое. Вот уехал из Москвы, когда тебе было паскудно. Здесь отдышался, и теперь нет тебе на земле места лучше. И водка здесь слаще, и женщины краше.
Зигфрид вдруг вспомнил свою мачеху и некоторых опустившихся ровесниц из своего родного городка и с немецкой педантичностью вставил:
– Да, профессор, по-моему, ты преувеличиваешь.
– Да не преувеличиваю я, ребята. Но, я вам уже рассказывал, что мне говорил, «новый русский националист» Гиви. Так вот, он прав в том, что иногда свежим взглядом многое видно лучше. А, да что там. Сами увидите.
– Кстати, мы поворот не проехали? – спросил Юра.
– Нет, еще километров десять. Но, ты прав, пора звонить подругам.
Он взял мобильник и набрал ее номер.
– Тигрясик?
– Вы ошиблись номером, мужчина.
Она всегда прикалывалась, как девчонка при любой возможности. И это было так мило.
– Хорошо, девушка. Но я, собственно звонил по объявлению. В бюро эскортных услуг. Ведь это ваш номер?
– Ну, ты нахал, Петр. Ты что же нас за съемных проституток держишь?
– Ни в коем случае. Просто надо же было ответить на твой прикол.
Она засмеялась.
– Опять переиграл. Не мог хотя бы для приличия поддаться?
– Не мог. Я сейчас все еще в горячке былых боев. На игру в поддавки не настроен.
– Хорошо, хорошо, мой рыцарь. – Она как всегда внезапно переменила тон. – Ну, и где вас носит, господа политики?
– Да какие мы политики. Так, любители.
– Любители чего?
– Тигров из зоопарка. Короче, мы у поворота. Будем через минут 35. Встречаемся у 24-часового магазина за площадью. Идет?
– Идет.
– Все будете, или за кем-нибудь придется заезжать?
– Да уж будем. Куда еще вас таких усталых по городу гонять.
– Гуманистка.
– Профессия обязывает. Пока.
Она была детским врачом. Причем врачом от Бога. Это говорили все, хорошо ее знавшие. Петр встретил ее на посиделках у одной знакомой. Это было тогда, когда он, завершив строительство дома и фактически переехав в этот городок, понемногу начал втягиваться в местную «светскую жизнь».
В первую встречу Петра поразило выражение ее лица и манеры. Это была смесь усталости и достоинства, какая-то горькая гордость. Эта смесь горечи, усталости, достоинства и гордости показались Петру чуть ли не символом России.
Она ушла очень рано.
– Куда она так рано? – спросил Петр хозяйку.
– На работу, – ответила та. – И видя удивление Петра, продолжала. – Лена работает на четырех работах. Ее бывший муж долго гулял, потом ушел жить к юной любовнице. А Лене оставил воспитывать сына и выплачивать долги перед бандитами, которые сам наделал.
– И сколько же, прости за бестактность.
– Восемь тысяч долларов.
Петр внутренне содрогнулся. Восемь тысяч в этом провинциальном городке это целое состояние. Ему захотелось немедленно догнать ее и предложить свою помощь. Он уже мысленно метнулся к двери. Заметив его состояние, хозяйка продолжала.
– Она недавно выплатила весь долг. Но, пока вынуждена еще работать как вол.
Второй раз они встретились в той же компании через год. На этот раз Лена была весела. Даже искрометна. От былой усталости не осталось и следа. И Петр вдруг заметил, как же она красива. Приветливое, доброе лицо. Чудные нежные голубые глаза. Аккуратный носик с легкой горбинкой.
Но все это меркло по сравнению с фигурой. Просто идеальной. Она была не велика ростом и удивительно гармонично сложена. Уже потом, когда их отношения стали близкими, Чугунов снова и снова восхищался и ее фигурой в целом и отдельными чертами. Узкой, «лодочкой», поразительно изящной, можно сказать идеальной формы, стопой с высоким подъемом. Маленькими, идеально округлыми коленками. Классическими, «арийскими» ключицами. Тонкими пальцами. Которые могли быть и ласковыми и твердыми.
А какие у нее были бедра и попка! Как говориться, ни убавить, ни прибавить. И прекрасная грудь. Нежная, округлая, ничуть не отвисшая.
Но все это великолепие было, тем не менее, не самым главным.
Ах, как она двигалась! Как никто другой. Легко, четко и в то же время плавно. Эта поразительная грация сочеталась, не могла не сочетаться, скажем мы, со спортивным складом ее тела. Все оно было упруго и подтянуто. Но в то же время нежно.
Да, неправильно мы приучились оценивать красоту. Красота это далеко не фотогеничность. Более того, фотогеничность вообще не есть красота. По настоящему красивая женщина проявляется в движении, и в… объятиях.
На той вечеринке они протанцевали почти четыре часа подряд. Чугунов был в ударе. Он крутился округ Лены и осыпал ее знаками своего несколько тяжеловесного гусарского внимания. Она не замечала тяжеловесности, но была в восторге от его гусарства и рыцарства.
И одаривала его своей чудной улыбкой. Когда она улыбалась, становились видны морщинки у глаз на ее, не по годам молодом, лице. Они полукругом поднимались от глаз к вискам. Но эти, довольно резкие, морщинки ее не портили. Наоборот они придавали ее улыбке лукавства и пикантности.
Глядя на ее улыбку, Петр вспомнил персонаж из сказок своего детства – веселого Тигренка. Именно так, показывая свои острые зубки в широком оскале и морща края лба, улыбался этот Тигренок. Чертенок и озорник.
Тогда он впервые фамильярно назвал ее Тигренком. Она не обиделась фамильярности, а задорно рассмеялась.
Хотя и ответила адекватно, назвав его чугунной тумбочкой.
Он звучно захохотал в ответ. Ибо обожал свою фамилию, и не стеснялся, а гордился своим «чугунным» характером, тяжеловесным упорством, работоспособностью, свои «прусским» юмором и грубоватым гусарством.
Они тормознули у круглосуточного магазина. Тигренок стояла вместе с двумя подругами – Зоей и Мариной.
– Девчонки, давайте в автобус, – бестактно проорал на всю улицу Петр.
Тигрясик покрутила пальцами у виска. Но при этом радостно улыбалась. Петр помог женщинам усесться.
– Это Зигфрид, это Юра – представил он своих друзей. – А это Лена, Зоя и Марина.
Зоя была матерью девушки, чуть не ставшей Мисс Россия. По мнению Петра, она была даже красивее своей дочери. Во всяком случае, сексуальнее. Среднего роста, с длинными ногами, узкой талией, аккуратной округлой грудью. Правильным чертам лица придавали пикантность глаза – желтые, сверкающие, шалые. Эти шалые глаза гармонировали со всей манерой ее поведения. Резковатая, быстрая, острая на язык, она, тем не менее, с поразительным чутьем удерживалась на грани и не скатывалась к откровенной грубости и вульгарности.
Разумеется, Петр выделил из скудного бюджета кампании денег, чтобы поездка Юры была хотя бы не убыточна для него. И все же со стороны Юры это была прежде всего поддержка старого товарища, а отнюдь не политический бизнес.
Теперь, завершив кампанию, они катили в загородный дом Чугунова, отдохнуть и расслабиться.
Этот дом был единственным, что осталось у Петра Петровича от «былой роскоши». Хотя особой роскоши и не было. Но все же…
Несмотря на буйную молодость, Петр довольно рано защитил и кандидатскую и докторскую диссертации. Ему, надо сказать, везло в делах, да и работать он умел.
Но вот с женщинами ему не везло. Вероятно, сказывалось полное отсутствие душевности, резкость характера и излишний темперамент в делах любовных. Хотя, вот парадокс, с женщинами он всегда вел себя по-рыцарски. Но, наверное, его рыцарственность была или слишком экзальтированной, или, наоборот, суховатой. Схематичной, что ли. Этакое прусское гусарство.
Здесь он полностью оправдывал свою фамилию. Чугунов, он и есть Чугунов. Разумеется, девственником он не был. Но все его связи были довольно случайными.
Поэтому хотя к 35 годам он был кандидатом наук, старшим научным сотрудником престижного НИИ, владельцем не шикарной, но все же отдельной кооперативной квартиры в Москве, словом женихом хоть куда, жениться все же так и не удосужился. Более того, был уверен, что, скорее всего, так и останется старым холостяком.
Они появились в его жизни одновременно. Две женщины. Две Елены. Гримаса судьбы заключалась в том, что обе они были еще и коллегами. Правда одна только заканчивала медицинский институт, а вторая уже год как работала.
Та, что постарше была умна и интересна как человек. Хотя была и несколько не в его вкусе. Но его почему-то влекло к ней как магнитом.
Вторая была проще, грубее, сексуальнее. И имела одно несомненное преимущество в его глазах. У нее не было ребенка, в то время как у первой была дочь от предыдущего раннего и неудачного брака.
Стереотипы воспитания склонили его к выбору второй в качестве жены. Хотя, если бы он мог лепить идеальный образ своей спутницы, то несомненно «соорудил» бы себе совершенно другую подругу. Не похожую ни на ту, ни на другую. Но Елена номер 2, как в шутку называл он ее про себя, подтолкнула его выбор старым, как мир способом, забеременев от него.
Они поженились. Родился сын. Надо отдать его жене должное, она ревностно взялась за обустройство их быта. И как могла, способствовала его работе над докторской диссертацией.
Тут грянула перестройка и в круговерти новых возможностей ему выпал шанс возглавить крупное НПО. А вернее создать его на базе одного хиреющего института и ряда совсем уж гиблых контор.
Он взялся за дело со свойственной ему энергией. Однако вскоре понял, что от него не требуется дела. Надо было лишь провести косметический ремонт разваливающихся организаций, чтобы продолжать качать деньги из бюджета.
Чугунов решил отказаться. И рассказал о своем решении жене.
Он не ожидал столь бурной реакции. Ее довольно милое лицо исказила гримаса гнева. Так нравившийся ему чуть вздернутый носик, как будто заострился и еще больше задрался кверху, делая ее похожей на зомби из могилы. Зеленоватые глаза стали как у кошки.
– Идиот, юродивый, – орала она. – Да кому нужны твои идеи и дела. Тебе дают должность не для занятия твоей гребанной наукой, а для того, чтобы ты смог делать деньги. Сколько можно жить в этой убогой квартире?! Сколько можно так паршиво одеваться?! У тебя есть шанс, у тебя есть обязанность перед семьей. И ты должен этот шанс использовать.
Разумеется, он тоже не остался в долгу. Но, чего не сделает здоровый 39-летний самец перед сексуальным шантажом молодой женушки с такой аппетитной попкой?
Он согласился. Три года он все глубже погружался во все более рискованные аферы. Теперь его семья жила в чудной четырехкомнатной квартире. Появилась машина. Потом вторая.
Но вот в эту квартиру приехали родители жены, вовремя смотавшиеся из Ташкента, где русским становилось все тяжелее.
Теща была продавщицей, а тесть работал на бензозаправке. Не ахти какие должности, но в сволочной советской Азии и на этих должностях можно было делать неплохие деньги.
Так что родня приехала не с пустыми руками. И, по совести говоря, не очень то стеснила Чугунова в их огромной квартире. Но свихнувшаяся на спекуляциях семья в свихнувшейся на спекуляциях стране была для него невыносима.
Он развелся, уволился с высокой должности. Разменял квартиру, оставив себе только эту комнату в коммуналке, и вернулся к науке, пополнив ряды нищающих российских ученых.
Надо сказать, что сделал он это во время. Его зама по хозяйственной части посадили через два года. Его приемник стал жертвой покушения. Ему подпилили болты на левом переднем колесе автомобиля и тот, на ходу потеряв это колесо, вылетел на встречную полосу. С соответствующими последствиями, разумеется.
Так что можно было еще и поблагодарить судьбу за все. Но благодарить почему-то не хотелось.
Элементарная житейская озлобленность в сочетании с неприязнью к азиатам и кавказцам (да и русским южанам тоже, чего стоила хотя бы его женушка и ее семейка!) привели его в ряды русского движения.
А там уже заработал его привычный фанатизм в любой работе, за которую он брался. Он быстро стал довольно известным активистом, а потом одним из лидеров этого оппозиционного направления.
Он защищал Белый дом в 1993 году, а потом не бросил борьбы, несмотря на разгром оппозиции и выдавливание с политической арены настоящего русского сопротивления кремлевскими союзниками – жириновцами и красными разных мастей.
Странно, но именно его фанатизм и неподкупность стали причиной нового поворота в его судьбе. Ему предложили работу аналитика в РИА «Новости». Сферой его изучения должны были быть взаимоотношения власти и оппозиции.
Он и тут проявил себя с лучшей стороны, вскоре став настоящим профессионалом политической аналитики. И его взяли в коммерческую структуру при ИТАР-ТАСС.
Вот тогда он и построил себе тот дом, в который они сейчас и ехали с Юрой и Зигфридом. Конечно же, дом был не столь шикарен и просторен, как хотелось бы. Но вполне приличный, со всеми удобствами и баней.
Так что расслабиться было где. Хотя ехать было далековато.
А собственно, стоит ли сомневаться, – думал он, глядя на проносящиеся за окном пейзажи северного Подмосковья. Что в лоб, что по лбу. Ну не одна, так другая. – Он думал сейчас о своей бывшей жене и ее былой сопернице. – Смешно, но даже имена и отчества у них одинаковые. Одна сильно помогала, но потом предала. А другая… Конечно с ней было бы интереснее. В былые времена он иногда часто мысленно обращался к ней, умной и ироничной. Казалось, что не он сам себе, а именно она отвечает ему в долгих заочных мысленных беседах.
Наверное, с ней было бы и спокойнее. Но как бы он ужился с ее дочерью. Противной, избалованной девкой, считающей себя пупом земли.
Он, наверное, стерпел бы присутствие этого совершенно чужого и чуждого человека рядом с собой. Но непременно настал бы день, когда чаша терпения переполнилась бы.
Он часто представлял себе этот вариант своей жизни. И приходил к выводу, что, в сущности, все было бы почти точно так же, как и сейчас. В чем-то лучше, в чем-то хуже. Например, была бы не квартира, купленная за его деньги, а большой дом. Больший, чем у него сейчас. Но все равно построенный на его же деньги.
Но в некий момент он бы не почувствовал себя в нем хозяином. Как не чувствовал он себя хозяином в своей бывшей квартире. И тогда бы он все равно ушел. А не все ли равно когда и от кого уходить. От стервы жены или от стервы падчерицы. Главное было бы куда. В этом варианте его жизни ему было куда уйти.
Хвала Богам!
И теперь он был свободен.
Да еще и любим. Впервые в жизни по-настоящему.
– А что за женщины, Петрович? – прервав молчание, спросил Юра.
– Класс! – ответил Чугунов.
– Преувеличиваешь, профессор, – лениво бросил Зигфрид.
– Ничуть. Вообще о русских женщинах из глубинки можно слагать саги и баллады. Знаешь, ко мне тут приезжали иностранцы, так они прямо балдели. Говорили, что идут не по улице, а по большому подиуму на конкурсе красоты.
– То-то, они в качестве Мисс Мира чаще всего выбирают черт знает кого. То азиаток, то латиносок, а как-то раз даже негритянку выбрали.
– Ну, допустим, выбирают-то не те, кто был у меня. А потом, чего мы тут между своими дурака валяем. Политкорректность, е…и ее мать. Надо будет, и самку орангутанга выберут.
Все весело рассмеялись.
– Да, кстати, одна из наших подруг на этот вечер мать девушки, занявшей третье место на конкурсе Мисс Россия.
– Ты бы еще ее бабушку пригласил, – ухмыльнулся Юра.
– Зря иронизируешь, дружище. Яблоко от яблоньки, сам понимаешь. А потом, не знаю как ты, а я не люблю очень молодых ссыкух и сосок. Кстати, и в молодости не любил. Да, женщина должна быть помладше меня. Но, чтобы ей было не меньше 25-27. Моложе они все дуры, а многие еще и стервы.
– Ну, этой, твоей матери Мисс России, или как там ее, вряд ли 25-27.
– Нет, слегка за сорок. Но, по лицу не дашь и 35. А фигура, я вам скажу, просто блеск. Кстати, это не редкость здесь. Знаете, я изумился, когда узнал, что в нашем городке чуть ли не каждая вторая занимается шейпингом. Только я знаю восемь соответствующих клубов. Представляете, это на 65 тысяч жителей! Вы можете представить такое в Москве, Питере, да и вообще в любом мегаполисе.
И это при той тяжелейшей жизни, – продолжал Петр, – которая имеет место в русской провинции. Да можно драмы писать о каждой из моих новых землячек, столько им пришлось пережить. Но, поди ж ты, все… Ну, не все, – поправился он, – так очень многие, большинство даже, за собой следят. Спортом занимаются, умные книги читают, одеваются со вкусом при всей скудости имеющихся у них средств и вообще…
– Умытые и золотом покрытые, – хохотнул Зигфрид.
– Хотя бы и так. Во всяком случае, теперь, после нескольких лет жизни здесь, москвички кажутся мне…
– Не обижай землячек, ты все же коренной москвич, – заметил Юра.
– А, ладно, мы же не на митинге. Никого не уговариваем, что «мы хорошие». Впрочем, русские женщины действительно лучшие в мире. Просто в Москве все меньше и меньше русских, вот толпа и теряет лицо. А здесь, слава Богу, все не так. Пока… – уточнил он и продолжал. – Тут один знакомый недавно побывал в Париже. Думал, что там все как Бриджит Бордо. А оказалось, крокодилица на крокодилице.
– Да, у них сейчас даже актрис приличных нет. Посмотри их сериалы. Черт знает что, – безапелляционно заявил Зигфрид.
– А может, ты идеализируешь их, Петрович? – спросил Юра.
– Французских актрис?
– Нет, своих новых землячек. Знаешь, я много по России помотался…
– А то я мало…
– Но ты натура творческая. Склонен идеализировать многое. Вот уехал из Москвы, когда тебе было паскудно. Здесь отдышался, и теперь нет тебе на земле места лучше. И водка здесь слаще, и женщины краше.
Зигфрид вдруг вспомнил свою мачеху и некоторых опустившихся ровесниц из своего родного городка и с немецкой педантичностью вставил:
– Да, профессор, по-моему, ты преувеличиваешь.
– Да не преувеличиваю я, ребята. Но, я вам уже рассказывал, что мне говорил, «новый русский националист» Гиви. Так вот, он прав в том, что иногда свежим взглядом многое видно лучше. А, да что там. Сами увидите.
– Кстати, мы поворот не проехали? – спросил Юра.
– Нет, еще километров десять. Но, ты прав, пора звонить подругам.
Он взял мобильник и набрал ее номер.
– Тигрясик?
– Вы ошиблись номером, мужчина.
Она всегда прикалывалась, как девчонка при любой возможности. И это было так мило.
– Хорошо, девушка. Но я, собственно звонил по объявлению. В бюро эскортных услуг. Ведь это ваш номер?
– Ну, ты нахал, Петр. Ты что же нас за съемных проституток держишь?
– Ни в коем случае. Просто надо же было ответить на твой прикол.
Она засмеялась.
– Опять переиграл. Не мог хотя бы для приличия поддаться?
– Не мог. Я сейчас все еще в горячке былых боев. На игру в поддавки не настроен.
– Хорошо, хорошо, мой рыцарь. – Она как всегда внезапно переменила тон. – Ну, и где вас носит, господа политики?
– Да какие мы политики. Так, любители.
– Любители чего?
– Тигров из зоопарка. Короче, мы у поворота. Будем через минут 35. Встречаемся у 24-часового магазина за площадью. Идет?
– Идет.
– Все будете, или за кем-нибудь придется заезжать?
– Да уж будем. Куда еще вас таких усталых по городу гонять.
– Гуманистка.
– Профессия обязывает. Пока.
Она была детским врачом. Причем врачом от Бога. Это говорили все, хорошо ее знавшие. Петр встретил ее на посиделках у одной знакомой. Это было тогда, когда он, завершив строительство дома и фактически переехав в этот городок, понемногу начал втягиваться в местную «светскую жизнь».
В первую встречу Петра поразило выражение ее лица и манеры. Это была смесь усталости и достоинства, какая-то горькая гордость. Эта смесь горечи, усталости, достоинства и гордости показались Петру чуть ли не символом России.
Она ушла очень рано.
– Куда она так рано? – спросил Петр хозяйку.
– На работу, – ответила та. – И видя удивление Петра, продолжала. – Лена работает на четырех работах. Ее бывший муж долго гулял, потом ушел жить к юной любовнице. А Лене оставил воспитывать сына и выплачивать долги перед бандитами, которые сам наделал.
– И сколько же, прости за бестактность.
– Восемь тысяч долларов.
Петр внутренне содрогнулся. Восемь тысяч в этом провинциальном городке это целое состояние. Ему захотелось немедленно догнать ее и предложить свою помощь. Он уже мысленно метнулся к двери. Заметив его состояние, хозяйка продолжала.
– Она недавно выплатила весь долг. Но, пока вынуждена еще работать как вол.
Второй раз они встретились в той же компании через год. На этот раз Лена была весела. Даже искрометна. От былой усталости не осталось и следа. И Петр вдруг заметил, как же она красива. Приветливое, доброе лицо. Чудные нежные голубые глаза. Аккуратный носик с легкой горбинкой.
Но все это меркло по сравнению с фигурой. Просто идеальной. Она была не велика ростом и удивительно гармонично сложена. Уже потом, когда их отношения стали близкими, Чугунов снова и снова восхищался и ее фигурой в целом и отдельными чертами. Узкой, «лодочкой», поразительно изящной, можно сказать идеальной формы, стопой с высоким подъемом. Маленькими, идеально округлыми коленками. Классическими, «арийскими» ключицами. Тонкими пальцами. Которые могли быть и ласковыми и твердыми.
А какие у нее были бедра и попка! Как говориться, ни убавить, ни прибавить. И прекрасная грудь. Нежная, округлая, ничуть не отвисшая.
Но все это великолепие было, тем не менее, не самым главным.
Ах, как она двигалась! Как никто другой. Легко, четко и в то же время плавно. Эта поразительная грация сочеталась, не могла не сочетаться, скажем мы, со спортивным складом ее тела. Все оно было упруго и подтянуто. Но в то же время нежно.
Да, неправильно мы приучились оценивать красоту. Красота это далеко не фотогеничность. Более того, фотогеничность вообще не есть красота. По настоящему красивая женщина проявляется в движении, и в… объятиях.
На той вечеринке они протанцевали почти четыре часа подряд. Чугунов был в ударе. Он крутился округ Лены и осыпал ее знаками своего несколько тяжеловесного гусарского внимания. Она не замечала тяжеловесности, но была в восторге от его гусарства и рыцарства.
И одаривала его своей чудной улыбкой. Когда она улыбалась, становились видны морщинки у глаз на ее, не по годам молодом, лице. Они полукругом поднимались от глаз к вискам. Но эти, довольно резкие, морщинки ее не портили. Наоборот они придавали ее улыбке лукавства и пикантности.
Глядя на ее улыбку, Петр вспомнил персонаж из сказок своего детства – веселого Тигренка. Именно так, показывая свои острые зубки в широком оскале и морща края лба, улыбался этот Тигренок. Чертенок и озорник.
Тогда он впервые фамильярно назвал ее Тигренком. Она не обиделась фамильярности, а задорно рассмеялась.
Хотя и ответила адекватно, назвав его чугунной тумбочкой.
Он звучно захохотал в ответ. Ибо обожал свою фамилию, и не стеснялся, а гордился своим «чугунным» характером, тяжеловесным упорством, работоспособностью, свои «прусским» юмором и грубоватым гусарством.
Они тормознули у круглосуточного магазина. Тигренок стояла вместе с двумя подругами – Зоей и Мариной.
– Девчонки, давайте в автобус, – бестактно проорал на всю улицу Петр.
Тигрясик покрутила пальцами у виска. Но при этом радостно улыбалась. Петр помог женщинам усесться.
– Это Зигфрид, это Юра – представил он своих друзей. – А это Лена, Зоя и Марина.
Зоя была матерью девушки, чуть не ставшей Мисс Россия. По мнению Петра, она была даже красивее своей дочери. Во всяком случае, сексуальнее. Среднего роста, с длинными ногами, узкой талией, аккуратной округлой грудью. Правильным чертам лица придавали пикантность глаза – желтые, сверкающие, шалые. Эти шалые глаза гармонировали со всей манерой ее поведения. Резковатая, быстрая, острая на язык, она, тем не менее, с поразительным чутьем удерживалась на грани и не скатывалась к откровенной грубости и вульгарности.