Страница:
Поэтому президенту было, как говорит молодежь «по барабану», какая будет революция, бархатная, не бархатная, оранжевая, или серо-буро-малиновая.
Дума была в растерянности. Ее большинство, называвшее себя про президентским, просто повисало в воздухе. Единственным вопросом, который беспокоил аналитиков, был вопрос о том, какая из думских фракций сможет продать свой брэнд фактическим победителям – конфессии неоязычников. Ибо без этого им было трудно участвовать в выборах. Хотя с точки зрения степени представления общественных интересов, они были наиболее репрезентативны. Свыше 65% русских на вопросы социологов отвечали, что они приверженцы веры в Сварога, Велеса, Перуна и Ладу.
В итоге одна из партий, входящих в так называемый «патриотический блок», вышла из него, организовала свою собственную маленькую фракцию и объявила о блокировке с неоязычниками. После этого их победа была уже очевидна.
Еще бы, выразители воли Богов, покаравшие фальсификаторов, спасители половины России от экологического бедствия, любимцы молодежи. И к тому же последовательные сторонники народовластия, выразители интересов среднего и мелкого бизнеса и региональных элит. Оказалось, что у этой компании еще и неплохие связи с Западом.
И, вот парадокс, одновременно есть контакты с мусульманами.
На команду Чугунова уже смотрели, как на будущую власть. И он без всякого опасения вернулся в Москву. Политическими делами заправляли Василий и Леха Никольский. Как могли помогали им Юра с Зигфридом, положение которых было, однако, двойственным. Они были одновременно и спасителями отечества и людьми, формально являвшимися преступниками. Ибо любой убитый под Старовоткинском мог быть представлен при определенном подходе, как жертва.
Собственно, формальное положение Чугунова было аналогично. Хотя он, разумеется, был, с точки зрения закона гораздо более чист, чем тот же Зигфрид.
Впрочем, это было время, когда все игнорировали формальности. В августовском воздухе была разлита весенняя эйфория.
Противоречие с законами природы, однако, – подумал Петр и набрал ее номер.
– Тигрясик?
Она молчала. А потом после паузы с дрожью в голосе произнесла:
– Может ты меня заколдовал? Услышав твой голос у меня накатились слезы. Разве это норма?
– Ну, я же Верховный жрец, моя Огненная Фея. Так что это норма.
– Дурак ты, а не Верховный жрец.
– Ладно. Увидимся сегодня?
– А ты будешь в городе?
– А то, – он сказал это нарочито. На местном диалекте это означало «конечно же».
– О, да ты прямо земляком нашим стал! Ладно, когда приедешь, созвонимся.
В эту ночь они любили друг друга с какой-то необычной даже для них, нежностью, страстью и неутомимостью. Уже окончательно обессилев от любовных игр, он продолжал с неутоленной жаждой ласки гладить ее голенькую, чистую, почти детскую щелочку. И она почти мурлыча, как котенок все прижималась и прижималась к нему, как будто хотела слиться с ним навсегда.
Утром он передал ей объемистый пакет.
– Что здесь? – спросила она.
– Здесь кое-какие деньги, а также документы на дом и на машину. А также нотариально заверенное завещание. Я оставляю тебе все, что имею. А также права на издание всех моих книг.
– Ты что с ума сошел. Какое завещание?! Запрещаю тебе думать о смерти. С чего это вдруг. Дурак, дурак, дурак. – И продолжала после паузы – Хотела бы тебя растерзать, но тогда как же я без тебя. Живи, борись, побеждай, люби этот свет. У меня еще кожа не остыла от твоих ласк. Люблю тебя. Ты глоток свежего воздуха, без которого я не выживу. Ты моя сердечная боль, моя несбыточная мечта. Ты самое лучшее из того, что у меня есть. Я люблю тебя. Оставайся таким как ты есть. Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю – повторяла она как в бреду.
– Ну, что ты, Тигреночек, это я так, на всякий случай, – он ласково гладил ее по голове, перебирая пальцами короткие непокорные волосы. – Знаешь ведь, времена сейчас трудные.
– Дурак, какой же ты дурак. Ну, при чем тут времена?! Бывали и потруднее. Ведь вы, то есть мы, уже почти победили.
– Почти, еще не означает окончательно.
– Не заговаривай мне зубы! Что ты надумал?!
– Да, ничего Тигрясик! Ровным счетом ничего! Я всего лишь проявил необходимую аккуратность. Все же в прошлой жизни я был немцем.
– Дураком ты был, дураком и останешься. Иди ко мне. Ну, его к черту, этот завтрак.
Он ехал совершенно один в пустом вагоне дневной электрички. Это было странно. Любой другой на его месте ездил бы с охраной на лимузине с целым кортежем машин, набитых телохранителями. Но ведь это вульгарная азиатчина. Вот князь де Круа и лорд Брюс, как часто рассказывал Гийом, гуляют одни по пустынным пляжам, говорят о смысле жизни, о строении мира. Но не только об этом. Разве не обсуждают они грандиозные комбинации, которые могут перевернуть мир? Да и переворачивают. Но их не пасет целая свора охранников.
А почему ему нельзя жить так же, как они? Во всем. Начиная с осознания своего человеческого достоинства, и заканчивая правом на одиночество.
«Бессмертным себя считаешь?» – прошелестело в голове.
«Не считаю, а знаю. Моя душа бессмертна. И будет вновь и вновь возвращаться в этот мир. Набравшись знаний и отдохнув у пращура Сварога».
«Ну, смотри…»
«А пошел ты на х…».
Глава 25. Арийский долг
Эпилог. Когда Боги смеются
Дума была в растерянности. Ее большинство, называвшее себя про президентским, просто повисало в воздухе. Единственным вопросом, который беспокоил аналитиков, был вопрос о том, какая из думских фракций сможет продать свой брэнд фактическим победителям – конфессии неоязычников. Ибо без этого им было трудно участвовать в выборах. Хотя с точки зрения степени представления общественных интересов, они были наиболее репрезентативны. Свыше 65% русских на вопросы социологов отвечали, что они приверженцы веры в Сварога, Велеса, Перуна и Ладу.
В итоге одна из партий, входящих в так называемый «патриотический блок», вышла из него, организовала свою собственную маленькую фракцию и объявила о блокировке с неоязычниками. После этого их победа была уже очевидна.
Еще бы, выразители воли Богов, покаравшие фальсификаторов, спасители половины России от экологического бедствия, любимцы молодежи. И к тому же последовательные сторонники народовластия, выразители интересов среднего и мелкого бизнеса и региональных элит. Оказалось, что у этой компании еще и неплохие связи с Западом.
И, вот парадокс, одновременно есть контакты с мусульманами.
На команду Чугунова уже смотрели, как на будущую власть. И он без всякого опасения вернулся в Москву. Политическими делами заправляли Василий и Леха Никольский. Как могли помогали им Юра с Зигфридом, положение которых было, однако, двойственным. Они были одновременно и спасителями отечества и людьми, формально являвшимися преступниками. Ибо любой убитый под Старовоткинском мог быть представлен при определенном подходе, как жертва.
Собственно, формальное положение Чугунова было аналогично. Хотя он, разумеется, был, с точки зрения закона гораздо более чист, чем тот же Зигфрид.
Впрочем, это было время, когда все игнорировали формальности. В августовском воздухе была разлита весенняя эйфория.
Противоречие с законами природы, однако, – подумал Петр и набрал ее номер.
– Тигрясик?
Она молчала. А потом после паузы с дрожью в голосе произнесла:
– Может ты меня заколдовал? Услышав твой голос у меня накатились слезы. Разве это норма?
– Ну, я же Верховный жрец, моя Огненная Фея. Так что это норма.
– Дурак ты, а не Верховный жрец.
– Ладно. Увидимся сегодня?
– А ты будешь в городе?
– А то, – он сказал это нарочито. На местном диалекте это означало «конечно же».
– О, да ты прямо земляком нашим стал! Ладно, когда приедешь, созвонимся.
В эту ночь они любили друг друга с какой-то необычной даже для них, нежностью, страстью и неутомимостью. Уже окончательно обессилев от любовных игр, он продолжал с неутоленной жаждой ласки гладить ее голенькую, чистую, почти детскую щелочку. И она почти мурлыча, как котенок все прижималась и прижималась к нему, как будто хотела слиться с ним навсегда.
Утром он передал ей объемистый пакет.
– Что здесь? – спросила она.
– Здесь кое-какие деньги, а также документы на дом и на машину. А также нотариально заверенное завещание. Я оставляю тебе все, что имею. А также права на издание всех моих книг.
– Ты что с ума сошел. Какое завещание?! Запрещаю тебе думать о смерти. С чего это вдруг. Дурак, дурак, дурак. – И продолжала после паузы – Хотела бы тебя растерзать, но тогда как же я без тебя. Живи, борись, побеждай, люби этот свет. У меня еще кожа не остыла от твоих ласк. Люблю тебя. Ты глоток свежего воздуха, без которого я не выживу. Ты моя сердечная боль, моя несбыточная мечта. Ты самое лучшее из того, что у меня есть. Я люблю тебя. Оставайся таким как ты есть. Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю – повторяла она как в бреду.
– Ну, что ты, Тигреночек, это я так, на всякий случай, – он ласково гладил ее по голове, перебирая пальцами короткие непокорные волосы. – Знаешь ведь, времена сейчас трудные.
– Дурак, какой же ты дурак. Ну, при чем тут времена?! Бывали и потруднее. Ведь вы, то есть мы, уже почти победили.
– Почти, еще не означает окончательно.
– Не заговаривай мне зубы! Что ты надумал?!
– Да, ничего Тигрясик! Ровным счетом ничего! Я всего лишь проявил необходимую аккуратность. Все же в прошлой жизни я был немцем.
– Дураком ты был, дураком и останешься. Иди ко мне. Ну, его к черту, этот завтрак.
Он ехал совершенно один в пустом вагоне дневной электрички. Это было странно. Любой другой на его месте ездил бы с охраной на лимузине с целым кортежем машин, набитых телохранителями. Но ведь это вульгарная азиатчина. Вот князь де Круа и лорд Брюс, как часто рассказывал Гийом, гуляют одни по пустынным пляжам, говорят о смысле жизни, о строении мира. Но не только об этом. Разве не обсуждают они грандиозные комбинации, которые могут перевернуть мир? Да и переворачивают. Но их не пасет целая свора охранников.
А почему ему нельзя жить так же, как они? Во всем. Начиная с осознания своего человеческого достоинства, и заканчивая правом на одиночество.
«Бессмертным себя считаешь?» – прошелестело в голове.
«Не считаю, а знаю. Моя душа бессмертна. И будет вновь и вновь возвращаться в этот мир. Набравшись знаний и отдохнув у пращура Сварога».
«Ну, смотри…»
«А пошел ты на х…».
Глава 25. Арийский долг
Ничего не предвещало беды. Она легко носилась по отделению детской больницы, которым заведовала уже довольно долго. Она все успевала, умудряясь решать кучу проблем, при этом никого не задевая и не обижая. Как это ей удавалось? Очень просто, сказал бы иной мудрец, ибо была она врачом от Бога, любившим свою профессию до самозабвения. Она много чего еще любила в жизни. И надо сказать, жизнь отвечала ей взаимностью.
И вот послала же после сорока лет такую Любовь, о которой можно только мечтать.
Радио что-то говорило, когда она на минуту заскочила в ординаторскую. И вдруг она отчетливо расслышала Его фамилию. «Верховный жрец Сварога. Председатель Союза русских инженеров профессор Чугунов». Что с ним? Какой взрыв? Какой теракт? Или несчастный случай? Переворот? Сопротивление?
Она вдруг потеряла способность понимать родную речь. Ноги подкосились, и она опустилась на стул.
Резко зазвонил мобильник.
– Елена Петровна…, – знакомый голос одного из молодых соратников Петра, «мальчишек», как называл он их.
– Елена Петровна…
– Это правда, Леша? – спросила она, даже не поняв, что означает «это».
– Да, Елена Петровна.
Трубка упала на стол.
– Елена Петровна, Елена Петровна, что с Вами – орал на столе мобильник.
Она как сомнабула подняла трубку.
– Да, я слушаю.
– Елена Петровна, много наших пострадали.
Он был по сути в горячке боя и даже не осознавал, какую страшную вещь сказал ей несколькими секундами назад. Но,… на войне как на войне. И надо было думать о живых.
– Требуется ваша помощь, – продолжал он. И в лечении, и чтобы спрятать нескольких наших.
Она была врачом от Бога. И Бог заставил ее придти в себя, когда надо было оказывать помощь людям. Этим мальчишкам, взвалившим на свои еще такие хрупкие плечи непомерную тяжесть борьбы за Светлую Русь.
– Конечно Лешенька. Что я должна делать?
Только тут он догадался, что же он только что сказал ей, подтвердив гибель Чугунова.
– Простите, Елена Петровна. Простите, если можете, мою бестактность. Но…
– Ничего Лешенька. И давай побыстрее к делу. Пока… пока я еще в состоянии говорить с тобой, – сказала она сглатывая судорожный ком в горле.
Они пошли в последний бой. Грязные, подлые, трусливые. На три дня Москва оказалась в их полной власти. Им уже было наплевать на легитимность. Если закон не на их стороне, значит к черту закон. Они сторонники закона и порядка, только если этот закон на их стороне. А сейчас они покажут всем, что закон на стороне тех, кто силен.
Сводными силами, общей численностью в пять дивизий они захватили столицу. Группа генералов МВД и армии объявила о захвате власти.
Но зерна чести и достоинства уже проросли в душах многих людей. Провинция не приняла новой власти. И после нескольких дней противостояния на местах, ринулась на штурм взятой захватчиками столицы. Не для демонстрации, а для бескомпромиссной войны шли на Москву колонны под знаменем со Свароговым квадратом. Этого невозможно было представить еще год назад. Но сейчас народ уже имел в лице новой религиозной организации структуру сопротивления. Свою собственную, которая в одночасье стала и властью и армией. А моральным авторитетом она была уже давно.
Узурпаторы растерялись. Они сопротивления не ожидали.
Столица была взята в плотное кольцо. Как назвать этих людей? Повстанцами? Но они воевали с узурпаторами. Защитниками Конституции? Но какой? Не столь же узурпаторской, как и те, кто ее сейчас попирали?
Нет, они воевали не за бумажки, написанные подлецами, трусами и дураками. А за основополагающие понятия Жизни – Честь, Достоинство, Свободу.
– Ставим ваши инфразвуковые установки вот здесь, – моложавый полковник со Свароговым квадратом над левым карманом ткнул карандашом в карту. – Какова предельная дальность их действия?
– Летальная?
– Нет, чтобы хотя бы на время вывести их из строя.
– Триста пятьдесят метров будет наверняка.
– Вот тогда и обработайте эти дома. Они превратили их в опорные пункты и перекрывают нам возможность прорвать их оборону в этом самом выгодном для нас месте.
– Есть! – Бомбодел в полевой подполковничьей форме старого образца выглядел так, как будто не расставался с ней никогда.
Вчера Василий сказал ему об этом. И Володя засмеялся.
– Одел свою старую полевую во второй раз в жизни.
Бои продолжались уже неделю. Было ясно, что стороны выдыхаются, и одна из них вот-вот предпримет попытку решить дело одним ударом.
– Что у нас с авиацией? – спросил на вечернем заседании штаба Бомбодел.
– Сохраняет нейтралитет. Как, кстати и большинство силовиков вообще. Фактически идет война между этими пятью дивизиями и ополчением из регионов, поддержанным различными частями. Хотя в сумме этих частей тоже набралось бы дивизии на три.
Но нам трудно сохранять управляемость нашей группировкой. Ополчение есть ополчение.
– А почему бы их не выманить вот сюда? – указал на карте Юра. – Они ведь хотят ударить по нашим основным силам. Вот пусть и бьют.
– А дальше? – спросил полковник.
– Давай Бомбодел, твоя очередь.
– У нас есть изделие килотонн на двадцать.
– Чего же вы до сих пор молчали?!
– Во-первых, надеялись обойтись без него. Во-вторых, не уверены в нем. Есть вероятность отказа. А в этом случае предложенный Юрой маневр весьма рискованный. Они вырываются за город, а потом, пройдя по тылам нашей осады, просто разгонят наших добровольцев ко всем чертям.
– Риск в данном случае оправдан. Тем более, что в городе ваше изделие все равно нельзя применять. А предпринимать нечто кардинальное все равно необходимо. Ситуация в стадии кульминации.
Но тогда встает вопрос о доставке.
– Есть несколько самолетов, полуспортивных.
– А они могут нести такой заряд?
– Он не настолько уж велик. Это вам не 1945 год.
– А кто полетит?
– Я, – сказал Василий.
– Успеешь уйти после взрыва?
– На войне, как на войне.
Его голубые глаза вдруг сверкнули сталью. Он всю жизнь хотел быть военным летчиком.
– Эх вы, повстанцы-любители.
– Во-первых, не повстанцы, а во-вторых, не такие уж любители – заметил Зигфрид.
Вдали грохотал шум боя.
– За пять минут до сброса нажмешь эту кнопку, – повторял Бомбодел Василию. – Изделие начнет активироваться.
– За пять минут до сброса это через десять минут полета от исходного пункта маршрута. Выдерживайте скорость и курс. Промахнуться здесь практически невозможно, – Алексей одновременно выполнял и роль техника самолета и роль штурмана наведения. – Потом рвите этот рычаг. И сразу полный газ и максимальный набор. А после, когда волна нагонит, главное не свалиться в штопор.
– Ладно, это уже мои проблемы. От винта!
Он взлетел почти без ошибок. Набрал высоту тысяча двести метров. Уточнил, что находится над исходным пунктом маршрута, и лег на курс. Ошибиться в принципе было трудно. Не так уж велико расстояние от места взлета до цели. Пятибалльная легкая кучевая облачность почти не мешала определяться по наземным ориентирам. Но периодически скрывала самолет от возможных наблюдателей с земли.
Впрочем, противник с земли особо не следил за небом. Атаки с воздуха не ожидали. Поэтому небольшой самолет, то показывающийся, то скрывающийся в легких облаках не привлек внимания.
Василий шел по компасу выше облаков. После того, как он лег на боевой курс, он смотрел на землю только изредка, убеждаясь в правильности выполнения полетного задания. Как пилот достаточно неопытный, он мог бы делать это чаще. Но он доверял небу больше, чем земле, а потом, он просто хотел вобрать его в себя. Через десять минут он оказался в точке, где облака совсем не скрывали землю.
Он увидел, что пролетает над колоннами прорвавшихся из Москвы войск хунты. До сброса оставалось пять минут. Под ним, несомненно, был противник. Ошибиться было трудно. Он нажал красную кнопку и продолжал полет, старательно выдерживая курс и скорость.
Прошло пять минут. Он дернул рычаг и почувствовал, что самолет немного подбросило. Машина явно стала легче.
«Отбомбился», – подумал Василий и на форсаже стал набирать высоту.
Грохот ядерного взрыва заполнил кабину.
«Й-й-йес! Я сделал это. Изделие сработало. Им конец!».
Разумеется, он не справился с управлением. Самолетик швырнуло, и смяло, как сломанный бумажный змей. Земля закрутилась не под ним, а над ним. А потом сбоку. Но в какой-то момент ему показалось, что он не падает вниз, а летит вверх.
И он действительно летел вверх. По тоннелю, из которого нет пути назад.
– А ты настоящий летчик, внучек.
Какой-то старик с серыми глазами смотрел на него с ласковым одобрением.
– Вперед, вперед! – орал Зигфрид. Он летел огромными прыжками и с высоты своего огромного роста крушил чьи-то головы, размахивая автоматом, как дубиной. Все патроны он давно истратил.
Его отряд атаковал позиции противника в тридцати пяти километрах от эпицентра.
Деморализованные ядерным взрывом, уцелевшие солдаты хунты разбегались перед Зигфридом как овцы. Взрыв отгремел с полчаса назад. Смертоносная ударная волна уже смяла дивизии прорыва. А испепеляющий свет испарил тех, кто был поближе к эпицентру. Но уцелевшим нельзя было дать опомниться. Нельзя было позволить им отойти в Москву. И поэтому несколько отрядов ополчения срезали основание клина, которым войска хунты прорвались на оперативный простор. Впрочем, клина уже не было. Была куча горелого мусора.
Это наступление в зоне ядерного поражение было опасно. Но Зигфрид не боялся. Он знал, что ему ничего не грозит. Как его легендарный тезка, он как будто искупался в крови дракона и был неуязвим.
– С нами Бог! – орал Зигфрид
– С нами Бог! – вторили ему его боевики, прошедшие вместе с ним изнурительные тренировки карпатского лагеря и победу под Старовоткинском. С лицами, замотанными платками, которые выполняли роль импровизированных противопыльных масок, они казались приведениями. Нет, ангелами. Ангелами возмездия.
И как символы победы в небе над ними появились легкие самолетики Лехи Никольского. В иной ситуации они бы были совершенно бесполезны, но сейчас они сбросили на деморализованное стадо жандармов старые железные кровати. Падая, те издавали чудовищный визг и свист. Казалось, рушатся небеса. И ужас выворачивал души наизнанку. После шока ядерного взрыва этого психического воздействия было достаточно, чтобы совершенно парализовать и деморализовать вооруженных лакеев хунты.
И они бежали, бежали, бросая оружие и забиваясь в любые щели.
А сзади их настигал Зигфрид. Герой, выполняющий свой священный арийский долг.
Долг возмездия.
«За мою искалеченную юность! За Профессора, за Василия, за красавицу Зойку, молодость которой испохабил ее благоверный мент! За все, за все, за все! Получайте скоты, посмевшие поднять руку на соотечественников по приказу жирных тварей в лампасах».
А-а-ааа!
С диким ревом Зигфрид обрушил приклад на шею убегающего противника ниже кромки каски. Тот ткнулся носом в землю.
А Зигфрид продолжал свой бег.
Он был счастлив.
Месяц прошел, как в угаре. Она не успевала думать о себе. Раненые шли сплошным потоком. Перевязки, капельницы, ассистирование на операциях. Скольким мальчишкам она спасла жизнь! Уже тем, что не отходила от них бредовыми горячечными ночами. Сколько их весь век будут помнить ее тонкие, прохладные, чуткие пальцы на своих горячих лбах.
Хорошо, что ей повезло, и она не оказалась на территории, контролируемой хунтой. Говорят, там творились ужасные вещи. Но и без этого хватало и забот и переживаний. Ее боль притупилась.
И вот настал день победы.
Но вместо веселья ее охватило отчаяние и усталость. Его уже никогда не будет рядом с ней! Она вернулась домой из эвакогоспиталя, который снова стал районной больницей. И проспала сутки подряд.
Жизнь понемногу налаживалась. Но как после всяких потрясений, не обходилось без проблем. Тогда она вспомнила о пакете, оставленном Чугуновым. В свое время она просто забросила его в самый дальний угол шкафа, суеверно боясь открыть. А теперь он ей понадобился. Она раскрыла его.
Поверх слоя из крупных купюр в евро и бумаг лежал лист, где его размашистым почерком было написано:
«Не грусти, Тигрясик! Жизнь продолжается! Невозможное – наша профессия! Господь Бог – наш правый пилот!».
Она разрыдалась и не помнила, сколько проплакала.
Вернуться к действительности ее заставил звонок в дверь. На пороге стояли Юра, Зигфрид, Бомбодел и Леха Никольский.
– Здравствуйте, Елена Петровна, мы к вам – сказал за всех Бомбодел.
– Здравствуйте, ребята. Извините за мой вид.– Она наскоро вытирала слезы.
Они тактично не замечали ее заплаканные глаза.
– Да что вы, все нормально. Вы отлично выглядите…
– А где Василий? – она знала всех ближайших соратников Чугунова.
Они промолчали.
Она все поняла.
– Елена Петровна…
– Я так плохо выгляжу, Зигфрид? Раньше ты звал меня Леной.
Она вскинула голову и даже попыталась улыбнуться.
– Извините… То есть, извини, – замялся Зигфрид.
– А где Зоя с Мариной? – как будто облизнулся Юра.
– Пора семью в Москву перевозить, Юрочка, – вдруг засмеялась она.
– А я ее уже перевез. Но одно другому не мешает.
Ей вдруг стало легко.
«Вот видишь, жизнь продолжается» – прошелестело в голове.
«Продолжается, чучундра», – ответила мысленно она не задумываясь.
– Ладно, мальчики, гуляем. С днем победы! Леха, беги на рынок…
Она хотела дать ему денег из пакета.
– Лена, да у нас все с собой, – сказал Бомбодел.
– Хорошо, но у меня здесь тесно. Учтите.
– Он хотел, чтобы ты жила у него. Мы все знаем. Пойдем туда с тобой. Чтобы тебе было легче. Пойдем, пойдем, не тушуйся, – сказал Бомбодел.
– Эх, мальчики, мальчики… Ну, пошли.
Они гуляли почти как раньше. Когда все утихомирились, она поднялась в мансарду. Засыпая, она подумала, что на его деньги построит здесь в городе большую детскую клинику.
А просыпаясь утром, вдруг ясно поняла, что беременна. Просто в суматохе последних месяцев не понимала этого.
«Добился своего, чучундра», – сказала она про себя. «Я же уже не девочка, сколько раз тебе говорить. Ладно уж, поймал. Теперь не отверчусь».
«Ну, теперь ты богата, можешь позволить себе это второе материнство».
«Дурак, ты дурак, Петрович, а еще профессор. Да что с тобой поделаешь».
– Ну что, Гийом? Дела в России налаживаются. Просто поразительно, как верно мы предугадали ход событий и попытку экстремистов из окружения бывшего президента пойти на крайности.
– Да, ваши прогнозы сбылись, дядя.
– Не совсем, не совсем. Я, откровенно говоря, не ожидал, что эти русские идеалисты так оперативно решат все проблемы и отведут от мира угрозу такого масштаба. Но теперь они у власти. И они, можно сказать, твои друзья. Знаешь, кузен Генри просто в восторге. Он искренне считает тебя центральной фигурой в этом проекте. И не могу не сказать, что это обошлось нам всего в десять миллионов евро. Для проекта такого масштаба сумма смехотворно малая.
Гийом стиснул зубы. «А во сколько это обошлось им?!!», – кричала душа князя де Круа. Душа, все же немного «отравленная» колдовской страной Русью. Но эта отрава была не более сильна, чем едва уловимый золотистый оттенок его твердых глаз, цвета олова. Поэтому он ответил предельно корректно.
– Несомненно, вы правы милорд.
– Я вас чем-то задел, мой мальчик?
– Это вам показалось, дядюшка. Кстати, добавлю, как астрофизик, планета Немезида вроде бы опять покидает Солнечную систему.
– Наверное, на этот раз навсегда, – пожевал губами лорд Брюс. – Но при чем тут российские дела?
– Российские ни при чем, дядюшка. А вот русские очень даже при чем. Русские дядюшка. Осваивайте новую терминологию.
– Кажется, наши потомки наконец-то снова нашли общий язык, братец Тор? – спросил Сварог. – И неплохо поработали вместе. Теперь Европа и Русь, Русь и Европа могут объединенными усилиями приступить к воплощению замысла Творца. Для чего, собственно, и созданы люди.
– Белые люди, братец. Белые. Вечно ты забываешь уточнить формулировки, – проворчал Тор.
И вот послала же после сорока лет такую Любовь, о которой можно только мечтать.
Радио что-то говорило, когда она на минуту заскочила в ординаторскую. И вдруг она отчетливо расслышала Его фамилию. «Верховный жрец Сварога. Председатель Союза русских инженеров профессор Чугунов». Что с ним? Какой взрыв? Какой теракт? Или несчастный случай? Переворот? Сопротивление?
Она вдруг потеряла способность понимать родную речь. Ноги подкосились, и она опустилась на стул.
Резко зазвонил мобильник.
– Елена Петровна…, – знакомый голос одного из молодых соратников Петра, «мальчишек», как называл он их.
– Елена Петровна…
– Это правда, Леша? – спросила она, даже не поняв, что означает «это».
– Да, Елена Петровна.
Трубка упала на стол.
– Елена Петровна, Елена Петровна, что с Вами – орал на столе мобильник.
Она как сомнабула подняла трубку.
– Да, я слушаю.
– Елена Петровна, много наших пострадали.
Он был по сути в горячке боя и даже не осознавал, какую страшную вещь сказал ей несколькими секундами назад. Но,… на войне как на войне. И надо было думать о живых.
– Требуется ваша помощь, – продолжал он. И в лечении, и чтобы спрятать нескольких наших.
Она была врачом от Бога. И Бог заставил ее придти в себя, когда надо было оказывать помощь людям. Этим мальчишкам, взвалившим на свои еще такие хрупкие плечи непомерную тяжесть борьбы за Светлую Русь.
– Конечно Лешенька. Что я должна делать?
Только тут он догадался, что же он только что сказал ей, подтвердив гибель Чугунова.
– Простите, Елена Петровна. Простите, если можете, мою бестактность. Но…
– Ничего Лешенька. И давай побыстрее к делу. Пока… пока я еще в состоянии говорить с тобой, – сказала она сглатывая судорожный ком в горле.
Они пошли в последний бой. Грязные, подлые, трусливые. На три дня Москва оказалась в их полной власти. Им уже было наплевать на легитимность. Если закон не на их стороне, значит к черту закон. Они сторонники закона и порядка, только если этот закон на их стороне. А сейчас они покажут всем, что закон на стороне тех, кто силен.
Сводными силами, общей численностью в пять дивизий они захватили столицу. Группа генералов МВД и армии объявила о захвате власти.
Но зерна чести и достоинства уже проросли в душах многих людей. Провинция не приняла новой власти. И после нескольких дней противостояния на местах, ринулась на штурм взятой захватчиками столицы. Не для демонстрации, а для бескомпромиссной войны шли на Москву колонны под знаменем со Свароговым квадратом. Этого невозможно было представить еще год назад. Но сейчас народ уже имел в лице новой религиозной организации структуру сопротивления. Свою собственную, которая в одночасье стала и властью и армией. А моральным авторитетом она была уже давно.
Узурпаторы растерялись. Они сопротивления не ожидали.
Столица была взята в плотное кольцо. Как назвать этих людей? Повстанцами? Но они воевали с узурпаторами. Защитниками Конституции? Но какой? Не столь же узурпаторской, как и те, кто ее сейчас попирали?
Нет, они воевали не за бумажки, написанные подлецами, трусами и дураками. А за основополагающие понятия Жизни – Честь, Достоинство, Свободу.
– Ставим ваши инфразвуковые установки вот здесь, – моложавый полковник со Свароговым квадратом над левым карманом ткнул карандашом в карту. – Какова предельная дальность их действия?
– Летальная?
– Нет, чтобы хотя бы на время вывести их из строя.
– Триста пятьдесят метров будет наверняка.
– Вот тогда и обработайте эти дома. Они превратили их в опорные пункты и перекрывают нам возможность прорвать их оборону в этом самом выгодном для нас месте.
– Есть! – Бомбодел в полевой подполковничьей форме старого образца выглядел так, как будто не расставался с ней никогда.
Вчера Василий сказал ему об этом. И Володя засмеялся.
– Одел свою старую полевую во второй раз в жизни.
Бои продолжались уже неделю. Было ясно, что стороны выдыхаются, и одна из них вот-вот предпримет попытку решить дело одним ударом.
– Что у нас с авиацией? – спросил на вечернем заседании штаба Бомбодел.
– Сохраняет нейтралитет. Как, кстати и большинство силовиков вообще. Фактически идет война между этими пятью дивизиями и ополчением из регионов, поддержанным различными частями. Хотя в сумме этих частей тоже набралось бы дивизии на три.
Но нам трудно сохранять управляемость нашей группировкой. Ополчение есть ополчение.
– А почему бы их не выманить вот сюда? – указал на карте Юра. – Они ведь хотят ударить по нашим основным силам. Вот пусть и бьют.
– А дальше? – спросил полковник.
– Давай Бомбодел, твоя очередь.
– У нас есть изделие килотонн на двадцать.
– Чего же вы до сих пор молчали?!
– Во-первых, надеялись обойтись без него. Во-вторых, не уверены в нем. Есть вероятность отказа. А в этом случае предложенный Юрой маневр весьма рискованный. Они вырываются за город, а потом, пройдя по тылам нашей осады, просто разгонят наших добровольцев ко всем чертям.
– Риск в данном случае оправдан. Тем более, что в городе ваше изделие все равно нельзя применять. А предпринимать нечто кардинальное все равно необходимо. Ситуация в стадии кульминации.
Но тогда встает вопрос о доставке.
– Есть несколько самолетов, полуспортивных.
– А они могут нести такой заряд?
– Он не настолько уж велик. Это вам не 1945 год.
– А кто полетит?
– Я, – сказал Василий.
– Успеешь уйти после взрыва?
– На войне, как на войне.
Его голубые глаза вдруг сверкнули сталью. Он всю жизнь хотел быть военным летчиком.
– Эх вы, повстанцы-любители.
– Во-первых, не повстанцы, а во-вторых, не такие уж любители – заметил Зигфрид.
Вдали грохотал шум боя.
– За пять минут до сброса нажмешь эту кнопку, – повторял Бомбодел Василию. – Изделие начнет активироваться.
– За пять минут до сброса это через десять минут полета от исходного пункта маршрута. Выдерживайте скорость и курс. Промахнуться здесь практически невозможно, – Алексей одновременно выполнял и роль техника самолета и роль штурмана наведения. – Потом рвите этот рычаг. И сразу полный газ и максимальный набор. А после, когда волна нагонит, главное не свалиться в штопор.
– Ладно, это уже мои проблемы. От винта!
Он взлетел почти без ошибок. Набрал высоту тысяча двести метров. Уточнил, что находится над исходным пунктом маршрута, и лег на курс. Ошибиться в принципе было трудно. Не так уж велико расстояние от места взлета до цели. Пятибалльная легкая кучевая облачность почти не мешала определяться по наземным ориентирам. Но периодически скрывала самолет от возможных наблюдателей с земли.
Впрочем, противник с земли особо не следил за небом. Атаки с воздуха не ожидали. Поэтому небольшой самолет, то показывающийся, то скрывающийся в легких облаках не привлек внимания.
Василий шел по компасу выше облаков. После того, как он лег на боевой курс, он смотрел на землю только изредка, убеждаясь в правильности выполнения полетного задания. Как пилот достаточно неопытный, он мог бы делать это чаще. Но он доверял небу больше, чем земле, а потом, он просто хотел вобрать его в себя. Через десять минут он оказался в точке, где облака совсем не скрывали землю.
Он увидел, что пролетает над колоннами прорвавшихся из Москвы войск хунты. До сброса оставалось пять минут. Под ним, несомненно, был противник. Ошибиться было трудно. Он нажал красную кнопку и продолжал полет, старательно выдерживая курс и скорость.
Прошло пять минут. Он дернул рычаг и почувствовал, что самолет немного подбросило. Машина явно стала легче.
«Отбомбился», – подумал Василий и на форсаже стал набирать высоту.
Грохот ядерного взрыва заполнил кабину.
«Й-й-йес! Я сделал это. Изделие сработало. Им конец!».
Разумеется, он не справился с управлением. Самолетик швырнуло, и смяло, как сломанный бумажный змей. Земля закрутилась не под ним, а над ним. А потом сбоку. Но в какой-то момент ему показалось, что он не падает вниз, а летит вверх.
И он действительно летел вверх. По тоннелю, из которого нет пути назад.
– А ты настоящий летчик, внучек.
Какой-то старик с серыми глазами смотрел на него с ласковым одобрением.
– Вперед, вперед! – орал Зигфрид. Он летел огромными прыжками и с высоты своего огромного роста крушил чьи-то головы, размахивая автоматом, как дубиной. Все патроны он давно истратил.
Его отряд атаковал позиции противника в тридцати пяти километрах от эпицентра.
Деморализованные ядерным взрывом, уцелевшие солдаты хунты разбегались перед Зигфридом как овцы. Взрыв отгремел с полчаса назад. Смертоносная ударная волна уже смяла дивизии прорыва. А испепеляющий свет испарил тех, кто был поближе к эпицентру. Но уцелевшим нельзя было дать опомниться. Нельзя было позволить им отойти в Москву. И поэтому несколько отрядов ополчения срезали основание клина, которым войска хунты прорвались на оперативный простор. Впрочем, клина уже не было. Была куча горелого мусора.
Это наступление в зоне ядерного поражение было опасно. Но Зигфрид не боялся. Он знал, что ему ничего не грозит. Как его легендарный тезка, он как будто искупался в крови дракона и был неуязвим.
– С нами Бог! – орал Зигфрид
– С нами Бог! – вторили ему его боевики, прошедшие вместе с ним изнурительные тренировки карпатского лагеря и победу под Старовоткинском. С лицами, замотанными платками, которые выполняли роль импровизированных противопыльных масок, они казались приведениями. Нет, ангелами. Ангелами возмездия.
И как символы победы в небе над ними появились легкие самолетики Лехи Никольского. В иной ситуации они бы были совершенно бесполезны, но сейчас они сбросили на деморализованное стадо жандармов старые железные кровати. Падая, те издавали чудовищный визг и свист. Казалось, рушатся небеса. И ужас выворачивал души наизнанку. После шока ядерного взрыва этого психического воздействия было достаточно, чтобы совершенно парализовать и деморализовать вооруженных лакеев хунты.
И они бежали, бежали, бросая оружие и забиваясь в любые щели.
А сзади их настигал Зигфрид. Герой, выполняющий свой священный арийский долг.
Долг возмездия.
«За мою искалеченную юность! За Профессора, за Василия, за красавицу Зойку, молодость которой испохабил ее благоверный мент! За все, за все, за все! Получайте скоты, посмевшие поднять руку на соотечественников по приказу жирных тварей в лампасах».
А-а-ааа!
С диким ревом Зигфрид обрушил приклад на шею убегающего противника ниже кромки каски. Тот ткнулся носом в землю.
А Зигфрид продолжал свой бег.
Он был счастлив.
Месяц прошел, как в угаре. Она не успевала думать о себе. Раненые шли сплошным потоком. Перевязки, капельницы, ассистирование на операциях. Скольким мальчишкам она спасла жизнь! Уже тем, что не отходила от них бредовыми горячечными ночами. Сколько их весь век будут помнить ее тонкие, прохладные, чуткие пальцы на своих горячих лбах.
Хорошо, что ей повезло, и она не оказалась на территории, контролируемой хунтой. Говорят, там творились ужасные вещи. Но и без этого хватало и забот и переживаний. Ее боль притупилась.
И вот настал день победы.
Но вместо веселья ее охватило отчаяние и усталость. Его уже никогда не будет рядом с ней! Она вернулась домой из эвакогоспиталя, который снова стал районной больницей. И проспала сутки подряд.
Жизнь понемногу налаживалась. Но как после всяких потрясений, не обходилось без проблем. Тогда она вспомнила о пакете, оставленном Чугуновым. В свое время она просто забросила его в самый дальний угол шкафа, суеверно боясь открыть. А теперь он ей понадобился. Она раскрыла его.
Поверх слоя из крупных купюр в евро и бумаг лежал лист, где его размашистым почерком было написано:
«Не грусти, Тигрясик! Жизнь продолжается! Невозможное – наша профессия! Господь Бог – наш правый пилот!».
Она разрыдалась и не помнила, сколько проплакала.
Вернуться к действительности ее заставил звонок в дверь. На пороге стояли Юра, Зигфрид, Бомбодел и Леха Никольский.
– Здравствуйте, Елена Петровна, мы к вам – сказал за всех Бомбодел.
– Здравствуйте, ребята. Извините за мой вид.– Она наскоро вытирала слезы.
Они тактично не замечали ее заплаканные глаза.
– Да что вы, все нормально. Вы отлично выглядите…
– А где Василий? – она знала всех ближайших соратников Чугунова.
Они промолчали.
Она все поняла.
– Елена Петровна…
– Я так плохо выгляжу, Зигфрид? Раньше ты звал меня Леной.
Она вскинула голову и даже попыталась улыбнуться.
– Извините… То есть, извини, – замялся Зигфрид.
– А где Зоя с Мариной? – как будто облизнулся Юра.
– Пора семью в Москву перевозить, Юрочка, – вдруг засмеялась она.
– А я ее уже перевез. Но одно другому не мешает.
Ей вдруг стало легко.
«Вот видишь, жизнь продолжается» – прошелестело в голове.
«Продолжается, чучундра», – ответила мысленно она не задумываясь.
– Ладно, мальчики, гуляем. С днем победы! Леха, беги на рынок…
Она хотела дать ему денег из пакета.
– Лена, да у нас все с собой, – сказал Бомбодел.
– Хорошо, но у меня здесь тесно. Учтите.
– Он хотел, чтобы ты жила у него. Мы все знаем. Пойдем туда с тобой. Чтобы тебе было легче. Пойдем, пойдем, не тушуйся, – сказал Бомбодел.
– Эх, мальчики, мальчики… Ну, пошли.
Они гуляли почти как раньше. Когда все утихомирились, она поднялась в мансарду. Засыпая, она подумала, что на его деньги построит здесь в городе большую детскую клинику.
А просыпаясь утром, вдруг ясно поняла, что беременна. Просто в суматохе последних месяцев не понимала этого.
«Добился своего, чучундра», – сказала она про себя. «Я же уже не девочка, сколько раз тебе говорить. Ладно уж, поймал. Теперь не отверчусь».
«Ну, теперь ты богата, можешь позволить себе это второе материнство».
«Дурак, ты дурак, Петрович, а еще профессор. Да что с тобой поделаешь».
– Ну что, Гийом? Дела в России налаживаются. Просто поразительно, как верно мы предугадали ход событий и попытку экстремистов из окружения бывшего президента пойти на крайности.
– Да, ваши прогнозы сбылись, дядя.
– Не совсем, не совсем. Я, откровенно говоря, не ожидал, что эти русские идеалисты так оперативно решат все проблемы и отведут от мира угрозу такого масштаба. Но теперь они у власти. И они, можно сказать, твои друзья. Знаешь, кузен Генри просто в восторге. Он искренне считает тебя центральной фигурой в этом проекте. И не могу не сказать, что это обошлось нам всего в десять миллионов евро. Для проекта такого масштаба сумма смехотворно малая.
Гийом стиснул зубы. «А во сколько это обошлось им?!!», – кричала душа князя де Круа. Душа, все же немного «отравленная» колдовской страной Русью. Но эта отрава была не более сильна, чем едва уловимый золотистый оттенок его твердых глаз, цвета олова. Поэтому он ответил предельно корректно.
– Несомненно, вы правы милорд.
– Я вас чем-то задел, мой мальчик?
– Это вам показалось, дядюшка. Кстати, добавлю, как астрофизик, планета Немезида вроде бы опять покидает Солнечную систему.
– Наверное, на этот раз навсегда, – пожевал губами лорд Брюс. – Но при чем тут российские дела?
– Российские ни при чем, дядюшка. А вот русские очень даже при чем. Русские дядюшка. Осваивайте новую терминологию.
– Кажется, наши потомки наконец-то снова нашли общий язык, братец Тор? – спросил Сварог. – И неплохо поработали вместе. Теперь Европа и Русь, Русь и Европа могут объединенными усилиями приступить к воплощению замысла Творца. Для чего, собственно, и созданы люди.
– Белые люди, братец. Белые. Вечно ты забываешь уточнить формулировки, – проворчал Тор.
Эпилог. Когда Боги смеются
Годы не прошли бесследно для Зигфрида. Он поседел. Но был все так же легок и подтянут, как в молодые годы. Впрочем, не только благородная седина выдавала его возраст. Глаза мечтателя стали глазами мудреца. Глубокими и немного печальными. Печальными от знания чего-то неизвестного другим.
Хотя эта печаль таилась где-то в глубине и не мешала Зигфриду одним взглядом вселять уверенность собеседнику. Глаза Зигфрида проникали в душу. Он как бы приподнимал человека, поддерживал его, не давал отчаяться и упасть. Хотелось довериться этому мудрому гиганту, а если он что-то прикажет, выполнить это беспрекословно и радостно, как волю Богов.
Однако иногда его взгляд становился ужасным. Голубые глаза еще более светлели и испепеляли противника каким-то неземным ледяным огнем. И горе было тому, кто вызывал гнев этого человека, выражавшего волю Богов и говорившего от имени тех сотен погибших героев и гениев, которые волею Судьбы доверили именно ему продолжать дело, за которое они отдали все, что имели.
Он часто вспоминал их. Вспоминал и в трудные годы борьбы и позже, когда все задуманное вроде сбылось. Но, вот же особенности памяти, сейчас он думал о них все чаще и чаще. Они жили рядом с ним. И это не было преувеличением. Он был почти уверен, что действительно советуется и с Профессором, и с Летчиком, и с Бомбоделом и со всеми другими. И это именно они, а не его собственная память (по аналогии или как-нибудь еще) подсказывают стратегические решения, которые в последнее время требовались все чаще и чаще.
И то сказать, борьба давно закончилась, началось то, что Профессор называл цивилизационным строительством. И Президент Светлой Руси должен был направить это строительство в нужное русло. И не дать стране и нации съехать на обочину.
Да, читатель, ты прав в своей догадке. Президентом Светлой Руси уже много лет был Зигфрид. Правда, политическая система страны изменилась. И Президент не формировал правительство, не «командовал» регионами. Он действительно выполнял роль некоего наставника, если хотите, Верховного жреца.
Можно было бы назвать его гарантом. Однако это слово очень уж дискредитировало себя в прошлом. И его откровенно не любили все. Зигфрид в том числе.
Именно в качестве такого «капитана-наставника» участвовал Президент Светлой Руси в обсуждении всех стратегических решений. Впрочем, иногда не только стратегических. Вот и сейчас он слушал бурные дебаты по поводу работы правоохранительной системы в новых цивилизационных условиях.
Слушал как бы в пол уха, не показывая откровенно свое отношение к выступлениям, чтобы дать возможность всем говорить, не оглядываясь на авторитеты.
Это было правильно, и дебаты велись предельно свободно. Иные молодые политики, участвовавшие в обсуждении, вообще подумали даже, что «старик спит» с полуоткрытыми глазами.
Между тем, Зигфрид следил за обсуждением очень внимательно. И когда сторонники восстановления (разумеется, в мягкой, цивилизованной форме) тюремной системы запальчиво исчерпали свои аргументы, заставив задуматься своих оппонентов, Зигфрил резко встал.
Его голос звучал по-молодому звонко.
– Никогда на Светлой Руси не будет тюрем! Никогда людей не будут запирать в клетку как зверей! Хотя мы даже зоопарки сумели организовать по-новому, без клеток, – усмехнулся он.
Эта усмешка и снижение тональности обманули некоторых участников совещания. Молодой, пышущий энергией автор проекта, начинающий полнеть ответственный чиновник соответствующего ведомства, воспользовался паузой и попытался возразить Президенту.
Хотя эта печаль таилась где-то в глубине и не мешала Зигфриду одним взглядом вселять уверенность собеседнику. Глаза Зигфрида проникали в душу. Он как бы приподнимал человека, поддерживал его, не давал отчаяться и упасть. Хотелось довериться этому мудрому гиганту, а если он что-то прикажет, выполнить это беспрекословно и радостно, как волю Богов.
Однако иногда его взгляд становился ужасным. Голубые глаза еще более светлели и испепеляли противника каким-то неземным ледяным огнем. И горе было тому, кто вызывал гнев этого человека, выражавшего волю Богов и говорившего от имени тех сотен погибших героев и гениев, которые волею Судьбы доверили именно ему продолжать дело, за которое они отдали все, что имели.
Он часто вспоминал их. Вспоминал и в трудные годы борьбы и позже, когда все задуманное вроде сбылось. Но, вот же особенности памяти, сейчас он думал о них все чаще и чаще. Они жили рядом с ним. И это не было преувеличением. Он был почти уверен, что действительно советуется и с Профессором, и с Летчиком, и с Бомбоделом и со всеми другими. И это именно они, а не его собственная память (по аналогии или как-нибудь еще) подсказывают стратегические решения, которые в последнее время требовались все чаще и чаще.
И то сказать, борьба давно закончилась, началось то, что Профессор называл цивилизационным строительством. И Президент Светлой Руси должен был направить это строительство в нужное русло. И не дать стране и нации съехать на обочину.
Да, читатель, ты прав в своей догадке. Президентом Светлой Руси уже много лет был Зигфрид. Правда, политическая система страны изменилась. И Президент не формировал правительство, не «командовал» регионами. Он действительно выполнял роль некоего наставника, если хотите, Верховного жреца.
Можно было бы назвать его гарантом. Однако это слово очень уж дискредитировало себя в прошлом. И его откровенно не любили все. Зигфрид в том числе.
Именно в качестве такого «капитана-наставника» участвовал Президент Светлой Руси в обсуждении всех стратегических решений. Впрочем, иногда не только стратегических. Вот и сейчас он слушал бурные дебаты по поводу работы правоохранительной системы в новых цивилизационных условиях.
Слушал как бы в пол уха, не показывая откровенно свое отношение к выступлениям, чтобы дать возможность всем говорить, не оглядываясь на авторитеты.
Это было правильно, и дебаты велись предельно свободно. Иные молодые политики, участвовавшие в обсуждении, вообще подумали даже, что «старик спит» с полуоткрытыми глазами.
Между тем, Зигфрид следил за обсуждением очень внимательно. И когда сторонники восстановления (разумеется, в мягкой, цивилизованной форме) тюремной системы запальчиво исчерпали свои аргументы, заставив задуматься своих оппонентов, Зигфрил резко встал.
Его голос звучал по-молодому звонко.
– Никогда на Светлой Руси не будет тюрем! Никогда людей не будут запирать в клетку как зверей! Хотя мы даже зоопарки сумели организовать по-новому, без клеток, – усмехнулся он.
Эта усмешка и снижение тональности обманули некоторых участников совещания. Молодой, пышущий энергией автор проекта, начинающий полнеть ответственный чиновник соответствующего ведомства, воспользовался паузой и попытался возразить Президенту.