Страница:
Тем временем штабс-капитан дошел до комнаты Анны, без стука, но соблюдая прежнюю осторожность и стараясь не шуметь, открыл дверь и скрылся за ней. Вскоре до меня донесся приглушенный смех, причем не только мужской, но и женский.
Ну что ж, пожалуй, и этого ночного визитера лучше посчитать за привидение. Как говорит няня, поблазнилось что-то… Да-да, именно так! Хотя я лично ничего не имею против привидений, способных заставить рассмеяться убитую горем женщину. Более того, в последнее время мне чудится, что в Ане снова можно разглядеть ту хорошенькую девочку, какой она прежде была, пока скорбь не овладела всем ее существом. Если это влияние некоторых призраков, то честь им и хвала.
Надеюсь только, к слову о призраках, что покойный поручик Чигарев не явится сегодня в Привольном, как Каменный гость в доме донны Анны, и не обратится к штабс-капитану со словами: «Дай руку мне!»…
Наутро я собралась в Гиреево – сегодня, пожалуй, как никогда, Анне самой по силам пообщаться со своими духами, и моя помощь будет тут просто лишней.
Но прежде, чем погрузиться в повседневные заботы лечебницы, нужно зайти в гости к старушке Сычихе, ведь не зря же она меня звала. Интересно, что за словцо она собирается мне шепнуть? Перенести визит в сторожку на вечер и уехать в Гиреево, так ничего и не узнав, было просто невозможно. Ей-богу, я не дождалась бы вечера, скончавшись от любопытства на руках гиреевских сиделок…
Направляясь через парк в сторожку, я столкнулась в аллее с Салтыковым, пребывавшем в какой-то необъяснимой обстоятельствами сонной задумчивости. Впрочем, при виде меня он несколько оживился, но само его оживление показалось мне мрачным.
– Леночка, скажи мне, только честно, положа руку на сердце – ты не находишь мое поведение величайшей глупостью? – тоскливо вопросил он.
Валентин не объяснил, что именно он подразумевает под словом глупость, но долгих объяснений и не требовалось.
– А сам ты разве так не думаешь? – слегка подначила его я, чтобы сделать более разговорчивым.
– Я, – Валентин слегка замялся, – я… боюсь, что именно так и думаю. Но ничего не могу с собой поделать. Анна… Она мне так дорога… А я был столь эгоистичен, что… Черт, как же трудно об этом говорить.
– Знаешь, если уж речь зашла об Анне, – я поняла, что и мне почему-то стало трудно говорить, но все же пыталась найти слова. – Эта юная дама за всю свою жизнь ни разу не сделала глупости, всегда была слишком добродетельна и разумна, и, может быть, ей как раз стоило бы сделать хоть что-нибудь в этом роде. Глупости так украшают жизнь! А от тебя зависит, чтобы ваши глупости не оказались для Ани непоправимо горькими, но, насколько я тебя знаю, этого ты никогда не допустишь.
После таких душеспасительных слов, посчитав возложенную на меня миссию резонера исчерпанной, я сочла себя вправе удалиться.
Теперь все мои помыслы сосредоточились на парковой сторожке. Идти мне осталось буквально два шага, а я все еще ломала голову над тем, как же обращаться к старой знахарке, переступив порог ее домика.
Прозвище Сычиха я посчитала слишком грубым и оскорбительным, называть просто по имени особу, годящуюся мне чуть ли не в бабушки, тоже неучтиво, отчество Меланьи было мне неведомо. А обращение типа сударыня или мадам применительно к деревенской ворожее было бы просто странно…
Решив по возможности обойтись без всяких обращений, а в крайнем случае поименовать знахарку тетушкой (слово бабушка подчеркнуло бы ее возраст и могло обидеть), я постучалась в дверь сторожки.
– Входи, открыто, – донесся до меня бодрый голос Меланьи. Я переступила порог.
Как и все усадебные строения, сторожка, возведенная по европейским архитектурным канонам, ничем не напоминала обычную деревенскую избу не только снаружи, но и внутри. Небольшие, но изящные оконца и очаг, сложенный во французском стиле из грубых камней и украшенный непременными чугунными завитушками, делали домик похожим на жилище зажиточных пейзан где-нибудь в долине Марны или Луары. Вся обстановка явно попала сюда из барского дома и претендовала даже на некоторую роскошь.
(Особенно если учесть, что в графском имении, долго простоявшем без хозяйского присмотра, мебель рассохлась, пропиталась пылью, повыцвела, и лак на ней потускнел и облупился. А здесь все было хорошо обихожено, и каждый комод сверкал блеском навощенных боков и латунных ручек и являл полный контраст с запустением в господских покоях.)
Под окнами тянулась вдоль стены резная деревянная скамья из дуба, своим благородством явно выдававшая заграничное происхождение, на кухонной полке теснились надраенные медные кастрюльки и стояли тарелки из хорошего фарфора с золотыми монограммами, а полку над очагом украшали саксонские блюда с характерным кобальтовым орнаментом. Да уж, хозяева усадьбы старую Меланью баловали, ничего не скажешь…
На крюке над огнем был подвешен котелок, в котором что-то булькало, распространяя острый запах пряных трав. Впрочем, и бесчисленные пучки сухих растений и кореньев, подвешенные на балках под потолком, тоже наполняли здешнюю атмосферу необычными ароматами.
Уже знакомый мне черный кот, безмятежно спавший на скамье, при моем появлении спрыгнул на пол, потянулся и принялся с интересом меня рассматривать недобрыми желтыми глазами. Боюсь, я не вызывала у него особой симпатии.
– Здравствуйте, – почтительно поприветствовала я знахарку, выкладывая на стол перед ней коробку шоколадных конфет фабрики «Эйнем». – Я вам сладкого к чаю принесла.
Няня, помнится, говорила, что Меланья не брезгует мелкими подарками, поэтому я не решилась прийти к ней с пустыми руками и прихватила гостинец. Но она отмахнулась от шоколада, проворчав:
– А, конфекты… Это барские затеи, пустые! Ты, милка, пойди сюда и сядь. Послушай, что я, старуха, тебе скажу. Те двое, что вчера с тобой были, – люди темные. Каждый свое зло на душе носит.
В этом я не сомневалась и без предупреждений старой Меланьи.
– Ты с ними дружбу не води, – продолжила она. – Лихо накличешь.
– Но ведь иначе не поймешь, что у них на уме, – возразила я знахарке. – Если знаешь, что замышляет враг, ты уже вооружен против его козней.
– Что ж, дело твое, – кивнула головой старуха. – Но про воду помни. Сгодится еще.
Далась же ей эта вода! Неужели она позвала меня сегодня только для того, чтобы снова напомнить о воде?
Меланья строго смотрела на меня из-под низко повязанного темного платка. Сегодня она опять была в крестьянском платке и бесформенной старой одежде. А жаль – мне невольно пришло в голову, что в нарядах своей покойной хозяйки она гораздо лучше гармонировала бы с интерьером этого необычного места.
– Ты ведь сокровище графское ищешь? – спросила вдруг после долгой, выдержанной почти по Станиславскому паузы Меланья.
Я вздрогнула. Все маловажные мысли тут же вылетели у меня из головы. Удивительно! Этой древней бабке, сидящей безвылазно в своем домике, известно больше всех. Ну что ж, разговор принял столь интересный оборот, что я не сочла нужным отпираться.
– Да, ищу! Полагаю, что дедовское сокровище очень помогло бы молодой вдове, оказавшейся в весьма плачевном положении. Покойный поручик Чигарев не оставил Анне почти ничего. Девочке не на что жить!
– Ну что ж, верю, ты своей корысти в чужом добре не видишь.
Меланья продолжала сверлить меня жгучим взглядом, от которого мне делалось не по себе. Не менее жгучим взглядом рассматривал меня и кот, вероятно, перенявший ухватки своей хозяйки.
На секунду я дрогнула – захотелось поскорее уйти из этого странного и чуть-чуть страшного дома. И все же мое неискоренимое любопытство не позволяло прервать разговор.
– Клад-то графский заговоренный, – прошелестела наконец знахарка. – Он абы кому в руки не дастся. То, что тебе кладовая запись в руки попала, еще не сулит, что и сокровище легко отыщешь. Клады, матушка моя, головой сыскивают, а не лопатой. И на дело это надо пойти, помолясь и помоги попросив у Отца нашего небесного. Запомни, другой раз пойдешь клад искать, бери с собой белую восковую свечу, спрын-траву и траву «петров крест», чтобы нечистый вреда не причинил…
– «Петров крест»? – ошалело переспросила я.
Легко сказать – бери… Господи, где же мне взять такое экзотическое растение, если я даже не знаю, как оно выглядит? Мои познания в области ботаники, почерпнутые на уроках в родной гимназии, где я не отличалась особым прилежанием, помогали мне отличить подорожник от одуванчика и василек от ромашки, но «петров крест»… И спрын-трава… Это под силу разве что университетскому профессору-естественнику, да и то, поди, не каждому – у господ ученых весьма узкая специализация, и геолог ботанику не коллега…
Старуха снисходительно взглянула на меня и, забравшись на скамью, сняла с потолка два пучка сухих трав, перевязанных суровой нитью. Кинув передо мной на стол эти маленькие венички, она продолжила:
– Искать клад нужно только с добрым намерением. Дай зарок передать все, что найдешь, истинной хозяйке, а себе возьми лишь то, что Анна сама предложит. Помни, доставая клад, нельзя разговаривать и назад оглядываться нельзя. И никогда не спи там, где зарыто сокровище, нечистый заморочит…
– Ой, тетушка, вы так говорите, словно я этот клад уже нашла или по крайней мере точно знаю, где он лежит, – я не смогла удержаться от прагматического замечания, но тут же прикусила язык.
– А и не узнаешь, касатка, пока заклятие не снимешь. Заговоренный он, клад-то, сказано ж тебе было. Запомни: смочишь нож в святой воде, очертишь круг, на нем наметь все четыре стороны света и поставь туда четыре свечи. Огонек на них зажжешь, да каждой свече, как каждой сторонушке, в пояс поклонишься и скажешь слова заветные… Ты возьми карандашик-то и пиши за мной, не то из памяти вылетит. После назубок выучи, а бумажку в полночь сожги и пепел по воде развей. На, пиши!
Меланья протянула мне клочок плотной желтоватой бумаги и, низко пригнувшись, зашептала:
– «Четыре апостола-евангелиста, хранители Божьих тайн, Матфей, Марк, Лука, Иоанн, очистите место сие от наложенного на него заклятья». Эта молитва предначинательная, а коли найдешь сокровище да достанешь его из земли, скажи над ним: «Господь Бог впереди, Ангел-хранитель позади, святые евангелисты по бокам, аз тебе, Отец небесный, славу воздам! Защити меня, имярек, своей силой от дьявольских козней. Освободите сей клад от тяжкого заклятья». Но прежде, чем брать сокровище, еще сорок раз прочти над ним «Отче наш».
– Неужели молитву нужно читать именно сорок раз? – удивилась я. – Может быть, и трех раз достаточно?
– Сорок, – отрезала Меланья. – Не ленись, раба Божия, и не лукавь. И главное – не оглядывайся назад! Не смотри на то, что у тебя за спиной!
– Но на меня тут как раз со спины и напали, когда я поисками занималась, – я не смогла удержаться, чтобы не сообщить Меланье то, что скрывала от других. – Вот, шишка у меня до сих пор не прошла, так ударили…
Меланья разобрала волосы у меня на затылке и приложила к ушибу тряпицу с остро пахнущей жидкостью. Может быть, мне это показалось, но я почувствовала, как шишка под тряпицей сжимается…
– Ты слушай, что я говорю! – строго заявила Меланья. – Не перечь! Ежели все по уму сделаешь, так и подойти со злом к тебе никто не сможет. Ноги не понесут. Главное, не оборачивайся, силу врагу не придавай! А принеся клад домой, окропи его святой водой, каждую вещь подержи над пламенем свечи, а буде золото там отыщешь, так его еще на сутки опусти в проточную воду. Так сокровище от заклятья и скверны очистится. Водица зло смоет.
– Но ведь в проточной воде золотые вещицы может унести течением, – не удержалась я.
– На то тебе, голубка, голова и дадена, чтобы заране об этом умом пораскинуть, – ответствовала старуха и дала понять, что аудиенция окончена.
Покинула сторожку я с весьма странными чувствами. Пожалуй, единственное, что мне оставалось, это, согласно завету Антона Павловича Чехова, радоваться сознанию, что могло бы быть и хуже.
ГЛАВА 25
ГЛАВА 26
Ну что ж, пожалуй, и этого ночного визитера лучше посчитать за привидение. Как говорит няня, поблазнилось что-то… Да-да, именно так! Хотя я лично ничего не имею против привидений, способных заставить рассмеяться убитую горем женщину. Более того, в последнее время мне чудится, что в Ане снова можно разглядеть ту хорошенькую девочку, какой она прежде была, пока скорбь не овладела всем ее существом. Если это влияние некоторых призраков, то честь им и хвала.
Надеюсь только, к слову о призраках, что покойный поручик Чигарев не явится сегодня в Привольном, как Каменный гость в доме донны Анны, и не обратится к штабс-капитану со словами: «Дай руку мне!»…
Наутро я собралась в Гиреево – сегодня, пожалуй, как никогда, Анне самой по силам пообщаться со своими духами, и моя помощь будет тут просто лишней.
Но прежде, чем погрузиться в повседневные заботы лечебницы, нужно зайти в гости к старушке Сычихе, ведь не зря же она меня звала. Интересно, что за словцо она собирается мне шепнуть? Перенести визит в сторожку на вечер и уехать в Гиреево, так ничего и не узнав, было просто невозможно. Ей-богу, я не дождалась бы вечера, скончавшись от любопытства на руках гиреевских сиделок…
Направляясь через парк в сторожку, я столкнулась в аллее с Салтыковым, пребывавшем в какой-то необъяснимой обстоятельствами сонной задумчивости. Впрочем, при виде меня он несколько оживился, но само его оживление показалось мне мрачным.
– Леночка, скажи мне, только честно, положа руку на сердце – ты не находишь мое поведение величайшей глупостью? – тоскливо вопросил он.
Валентин не объяснил, что именно он подразумевает под словом глупость, но долгих объяснений и не требовалось.
– А сам ты разве так не думаешь? – слегка подначила его я, чтобы сделать более разговорчивым.
– Я, – Валентин слегка замялся, – я… боюсь, что именно так и думаю. Но ничего не могу с собой поделать. Анна… Она мне так дорога… А я был столь эгоистичен, что… Черт, как же трудно об этом говорить.
– Знаешь, если уж речь зашла об Анне, – я поняла, что и мне почему-то стало трудно говорить, но все же пыталась найти слова. – Эта юная дама за всю свою жизнь ни разу не сделала глупости, всегда была слишком добродетельна и разумна, и, может быть, ей как раз стоило бы сделать хоть что-нибудь в этом роде. Глупости так украшают жизнь! А от тебя зависит, чтобы ваши глупости не оказались для Ани непоправимо горькими, но, насколько я тебя знаю, этого ты никогда не допустишь.
После таких душеспасительных слов, посчитав возложенную на меня миссию резонера исчерпанной, я сочла себя вправе удалиться.
Теперь все мои помыслы сосредоточились на парковой сторожке. Идти мне осталось буквально два шага, а я все еще ломала голову над тем, как же обращаться к старой знахарке, переступив порог ее домика.
Прозвище Сычиха я посчитала слишком грубым и оскорбительным, называть просто по имени особу, годящуюся мне чуть ли не в бабушки, тоже неучтиво, отчество Меланьи было мне неведомо. А обращение типа сударыня или мадам применительно к деревенской ворожее было бы просто странно…
Решив по возможности обойтись без всяких обращений, а в крайнем случае поименовать знахарку тетушкой (слово бабушка подчеркнуло бы ее возраст и могло обидеть), я постучалась в дверь сторожки.
– Входи, открыто, – донесся до меня бодрый голос Меланьи. Я переступила порог.
Как и все усадебные строения, сторожка, возведенная по европейским архитектурным канонам, ничем не напоминала обычную деревенскую избу не только снаружи, но и внутри. Небольшие, но изящные оконца и очаг, сложенный во французском стиле из грубых камней и украшенный непременными чугунными завитушками, делали домик похожим на жилище зажиточных пейзан где-нибудь в долине Марны или Луары. Вся обстановка явно попала сюда из барского дома и претендовала даже на некоторую роскошь.
(Особенно если учесть, что в графском имении, долго простоявшем без хозяйского присмотра, мебель рассохлась, пропиталась пылью, повыцвела, и лак на ней потускнел и облупился. А здесь все было хорошо обихожено, и каждый комод сверкал блеском навощенных боков и латунных ручек и являл полный контраст с запустением в господских покоях.)
Под окнами тянулась вдоль стены резная деревянная скамья из дуба, своим благородством явно выдававшая заграничное происхождение, на кухонной полке теснились надраенные медные кастрюльки и стояли тарелки из хорошего фарфора с золотыми монограммами, а полку над очагом украшали саксонские блюда с характерным кобальтовым орнаментом. Да уж, хозяева усадьбы старую Меланью баловали, ничего не скажешь…
На крюке над огнем был подвешен котелок, в котором что-то булькало, распространяя острый запах пряных трав. Впрочем, и бесчисленные пучки сухих растений и кореньев, подвешенные на балках под потолком, тоже наполняли здешнюю атмосферу необычными ароматами.
Уже знакомый мне черный кот, безмятежно спавший на скамье, при моем появлении спрыгнул на пол, потянулся и принялся с интересом меня рассматривать недобрыми желтыми глазами. Боюсь, я не вызывала у него особой симпатии.
– Здравствуйте, – почтительно поприветствовала я знахарку, выкладывая на стол перед ней коробку шоколадных конфет фабрики «Эйнем». – Я вам сладкого к чаю принесла.
Няня, помнится, говорила, что Меланья не брезгует мелкими подарками, поэтому я не решилась прийти к ней с пустыми руками и прихватила гостинец. Но она отмахнулась от шоколада, проворчав:
– А, конфекты… Это барские затеи, пустые! Ты, милка, пойди сюда и сядь. Послушай, что я, старуха, тебе скажу. Те двое, что вчера с тобой были, – люди темные. Каждый свое зло на душе носит.
В этом я не сомневалась и без предупреждений старой Меланьи.
– Ты с ними дружбу не води, – продолжила она. – Лихо накличешь.
– Но ведь иначе не поймешь, что у них на уме, – возразила я знахарке. – Если знаешь, что замышляет враг, ты уже вооружен против его козней.
– Что ж, дело твое, – кивнула головой старуха. – Но про воду помни. Сгодится еще.
Далась же ей эта вода! Неужели она позвала меня сегодня только для того, чтобы снова напомнить о воде?
Меланья строго смотрела на меня из-под низко повязанного темного платка. Сегодня она опять была в крестьянском платке и бесформенной старой одежде. А жаль – мне невольно пришло в голову, что в нарядах своей покойной хозяйки она гораздо лучше гармонировала бы с интерьером этого необычного места.
– Ты ведь сокровище графское ищешь? – спросила вдруг после долгой, выдержанной почти по Станиславскому паузы Меланья.
Я вздрогнула. Все маловажные мысли тут же вылетели у меня из головы. Удивительно! Этой древней бабке, сидящей безвылазно в своем домике, известно больше всех. Ну что ж, разговор принял столь интересный оборот, что я не сочла нужным отпираться.
– Да, ищу! Полагаю, что дедовское сокровище очень помогло бы молодой вдове, оказавшейся в весьма плачевном положении. Покойный поручик Чигарев не оставил Анне почти ничего. Девочке не на что жить!
– Ну что ж, верю, ты своей корысти в чужом добре не видишь.
Меланья продолжала сверлить меня жгучим взглядом, от которого мне делалось не по себе. Не менее жгучим взглядом рассматривал меня и кот, вероятно, перенявший ухватки своей хозяйки.
На секунду я дрогнула – захотелось поскорее уйти из этого странного и чуть-чуть страшного дома. И все же мое неискоренимое любопытство не позволяло прервать разговор.
– Клад-то графский заговоренный, – прошелестела наконец знахарка. – Он абы кому в руки не дастся. То, что тебе кладовая запись в руки попала, еще не сулит, что и сокровище легко отыщешь. Клады, матушка моя, головой сыскивают, а не лопатой. И на дело это надо пойти, помолясь и помоги попросив у Отца нашего небесного. Запомни, другой раз пойдешь клад искать, бери с собой белую восковую свечу, спрын-траву и траву «петров крест», чтобы нечистый вреда не причинил…
– «Петров крест»? – ошалело переспросила я.
Легко сказать – бери… Господи, где же мне взять такое экзотическое растение, если я даже не знаю, как оно выглядит? Мои познания в области ботаники, почерпнутые на уроках в родной гимназии, где я не отличалась особым прилежанием, помогали мне отличить подорожник от одуванчика и василек от ромашки, но «петров крест»… И спрын-трава… Это под силу разве что университетскому профессору-естественнику, да и то, поди, не каждому – у господ ученых весьма узкая специализация, и геолог ботанику не коллега…
Старуха снисходительно взглянула на меня и, забравшись на скамью, сняла с потолка два пучка сухих трав, перевязанных суровой нитью. Кинув передо мной на стол эти маленькие венички, она продолжила:
– Искать клад нужно только с добрым намерением. Дай зарок передать все, что найдешь, истинной хозяйке, а себе возьми лишь то, что Анна сама предложит. Помни, доставая клад, нельзя разговаривать и назад оглядываться нельзя. И никогда не спи там, где зарыто сокровище, нечистый заморочит…
– Ой, тетушка, вы так говорите, словно я этот клад уже нашла или по крайней мере точно знаю, где он лежит, – я не смогла удержаться от прагматического замечания, но тут же прикусила язык.
– А и не узнаешь, касатка, пока заклятие не снимешь. Заговоренный он, клад-то, сказано ж тебе было. Запомни: смочишь нож в святой воде, очертишь круг, на нем наметь все четыре стороны света и поставь туда четыре свечи. Огонек на них зажжешь, да каждой свече, как каждой сторонушке, в пояс поклонишься и скажешь слова заветные… Ты возьми карандашик-то и пиши за мной, не то из памяти вылетит. После назубок выучи, а бумажку в полночь сожги и пепел по воде развей. На, пиши!
Меланья протянула мне клочок плотной желтоватой бумаги и, низко пригнувшись, зашептала:
– «Четыре апостола-евангелиста, хранители Божьих тайн, Матфей, Марк, Лука, Иоанн, очистите место сие от наложенного на него заклятья». Эта молитва предначинательная, а коли найдешь сокровище да достанешь его из земли, скажи над ним: «Господь Бог впереди, Ангел-хранитель позади, святые евангелисты по бокам, аз тебе, Отец небесный, славу воздам! Защити меня, имярек, своей силой от дьявольских козней. Освободите сей клад от тяжкого заклятья». Но прежде, чем брать сокровище, еще сорок раз прочти над ним «Отче наш».
– Неужели молитву нужно читать именно сорок раз? – удивилась я. – Может быть, и трех раз достаточно?
– Сорок, – отрезала Меланья. – Не ленись, раба Божия, и не лукавь. И главное – не оглядывайся назад! Не смотри на то, что у тебя за спиной!
– Но на меня тут как раз со спины и напали, когда я поисками занималась, – я не смогла удержаться, чтобы не сообщить Меланье то, что скрывала от других. – Вот, шишка у меня до сих пор не прошла, так ударили…
Меланья разобрала волосы у меня на затылке и приложила к ушибу тряпицу с остро пахнущей жидкостью. Может быть, мне это показалось, но я почувствовала, как шишка под тряпицей сжимается…
– Ты слушай, что я говорю! – строго заявила Меланья. – Не перечь! Ежели все по уму сделаешь, так и подойти со злом к тебе никто не сможет. Ноги не понесут. Главное, не оборачивайся, силу врагу не придавай! А принеся клад домой, окропи его святой водой, каждую вещь подержи над пламенем свечи, а буде золото там отыщешь, так его еще на сутки опусти в проточную воду. Так сокровище от заклятья и скверны очистится. Водица зло смоет.
– Но ведь в проточной воде золотые вещицы может унести течением, – не удержалась я.
– На то тебе, голубка, голова и дадена, чтобы заране об этом умом пораскинуть, – ответствовала старуха и дала понять, что аудиенция окончена.
Покинула сторожку я с весьма странными чувствами. Пожалуй, единственное, что мне оставалось, это, согласно завету Антона Павловича Чехова, радоваться сознанию, что могло бы быть и хуже.
ГЛАВА 25
Анна
Утром Анна проснулась поздно, непривычно спокойная и умиротворенная. Накануне снова распогодилось, и теперь в комнату сквозь занавески и листву растущих под окнами деревьев пробивалось яркое летнее солнце.
В постели она была одна, но подушки и скомканная простыня хранили очертания второго тела и еле уловимый запах мужского одеколона. Аня уткнулась лицом в наволочку, снова и снова ловя этот запах, пробуждающий так много воспоминаний.
Она была этой ночью с мужчиной… Забыв про свой траур, про покойного мужа, верность которому собиралась хранить всю оставшуюся жизнь. Это грех, грех! Но разве у грешниц бывает так хорошо, так покойно на душе? Разве им улыбается солнышко?
Может быть, грех не столь и тяжек, раз Господь, которому ведомы все наши поступки и помышления, попустил его? И разве жалость и любовь такие уж грешные чувства?
Аня лениво потянулась, потом неспешно встала, нащупала ногами ночные туфли, подошла к балконной двери и распахнула настежь створки. Легкий летний ветерок дунул ей в лицо. Великую грешницу должно было бы разразить на месте громом небесным, а у Ани на лице играют теплые лучи и нежные дуновения…
Нет, в любви ничего порочного быть не может!
Аня стояла в дверях балкона, не рискуя опираться на балконную решетку, – Леля была права, утверждая, что эта решетка – дело ненадежное и даже опасное по причине ветхости. Вдруг откуда-то снизу взмыл некий лохматый предмет, перелетел через перила и шлепнулся к Аниным ногам. Это был букет полевых цветов, туго перевязанный длинной травинкой. И было легко догадаться, чьей рукой букет брошен к Аниным ногам. Подхватив цветы, она закружилась с ними по комнате, а потом, небрежно подхватив лентой волосы, спустилась вниз выпить кофе, не выпуская букета из рук.
Большой вазы внизу не оказалось, пришлось воспользоваться щербатым фаянсовым кувшином с незабудками, прихваченным с кухни. Набрав в бочке под водостоком воды, Аня устроила цветы на столе, а потом уселась со своей чашкой поближе к ним.
– Елена Сергеевна встала? – спросила она у няни, пряча свои сияющие глаза.
– А как же. С утра пораньше кофейку откушала и за дела, небось уж в Гиреево давно управляется, – ответила няня.
– А Валентин Петрович? – продолжила расспросы Аня, почувствовав, как при упоминании имени Валентина у нее екнуло сердце.
– Тоже поднялся засветло. Я его завтраком покормила. Проголодался, сердешный, за ночь – и яишню съел, и пирожков. Известное дело, мужчина крепкий, здоровый, хоть на лицо и пораненный… Я ему еще кашки сварила для сытости. Пища простая – она всегда здоровая, и сытости в ней больше. Теперь-то Валентин Петрович в парке гуляет. Ты-то, Нюточка, пойдешь к нему?
– Зачем? – осторожно спросила Аня.
– Ну уж и зачем? – Няня хитро прищурилась. – Может, и сладится что у вас, дай-то Господи. Не век же тебе вдоветь, касатка.
Аня хотела ответить няне что-нибудь строгое, чтобы пресечь подобные намеки, но не нашлась с ответом и только густо покраснела.
До обеда Аня не видела Валентина и немного боялась встречи с ним. Как знать, что она теперь прочтет в его глазах? Может быть, осуждение?
Но в глазах Салтыкова она прочла только нежность. Ане снова стало легко и радостно на душе.
Елена Сергеевна вернулась из Гиреево усталая, но, как и всегда, деятельная.
– Ах, господа, я за всей суетой совершенно забыла про подсчет белья, полученного от прачек. Сегодня сделала выборочную проверку и недосчиталась двух простыней, скатерти и трех полотенец. Варвара Филипповна будет очень недовольна, – с ходу пожаловалась она. – Но что поделать, у меня сегодня есть более важные дела. Касающиеся бумаг твоего деда, Анюта.
Этой иносказательной фразой Елена Сергеевна собиралась дать понять Анне, что снова намерена поискать сокровища. Однако Салтыков, которому Аня накануне проболталась о найденных записях деда и прапрадеда, не утерпел и прямо спросил:
– Кладоискательством займешься, Леночка? Графские сокровища обнаружить думаешь?
– Так ты уже все знаешь? – Елена Сергеевна взглянула на Аню, впрочем, без особой укоризны. – Ну что ж, может быть, это и к лучшему. Сколько мы будем от тебя таиться? Да, господа, сама удивляюсь собственному упрямству в этом деле, но, по секрету говоря, я собираюсь провести… хм… как бы лучше выразиться, некое мистическое действо.
– Мистическое? – удивилась Аня. – Ты же всегда стояла на рациональных позициях и была ярой противницей всякой мистики.
– Видишь ли, я не исключаю, что некое рациональное зерно найдется и в мистических обрядах, – высказала неожиданную мысль Елена Сергеевна. – Если не знаешь, с чего начать, можно начать и с мистики, все равно. В крайнем случае мы можем считать это забавной игрой. Я сегодня утром была в гостях у вашей знахарки Меланьи Сычовой. Она считает, что клад твоего деда заговоренный.
Анна и Валентин уставились на нее во все глаза. Да, для прогрессивно мыслящей дамы Елена Сергеевна сегодня высказывалась несколько странно…
– И ты веришь, что клад заговоренный? – с удивлением переспросила Аня, надеясь, что Леля вот-вот обратит по своему обыкновению все дело в шутку.
– Как знать, может, и заговоренный, и еще как бы не сама Меланья в молодые годы его заговаривала, – Елена Сергеевна продолжала всех удивлять. – Во всяком случае старуха настаивает на том, что следует прочесть определенное заклятие, без которого клад не откроется. Ну что ж, я прочту, хуже от этого, надеюсь, не будет. Только, Валентин, пожалуйста, проследи, чтобы где-нибудь поблизости не ошивался поручик Степанчиков. Он сегодня в Гиреево буквально не давал мне проходу, таскался за мной как хвост и, боюсь, не решил бы в конце концов объявиться в Привольном с дружеским визитом. Весьма нежелательно, если он застанет меня за ворожбой. А то и попытается напасть со спины…
С этими загадочными словами про нападение со спины Елена Сергеевна извлекла откуда-то два пучка сухих трав и прицепила их к поясу.
Аня и Валентин переглянулись. Леля явно была не в себе. Ладно еще, что она не желает демонстрировать перед знакомыми своих мистических действ, это-то как раз объяснимо. Но почему она боится нападения со спины? Странно все это, странно! Наверное, усталость и хроническое недосыпание сказывается.
Валентин, чтобы успокоить ее, обошел вокруг дома дозором и доложил, что Степанчикова нигде не наблюдается. Это было кстати.
Леля попросила у кухарки большой хлебный нож, окропила его из бутылочки, начертила ножом на земле у крыльца дома круг и попросила Валентина поточнее определить, где север.
– Кажется, в лесу нужно смотреть на мох, покрывающий стволы деревьев, если ищешь север. Но на парковых липах не так уж много мха, – извиняющимся голосом произнесла она, стоя с ножом в руке над своим кругом.
Заинтригованный Валентин извлек из кармана маленький компас в замшевом чехольчике и указал, где расположены стороны света. Леля нанесла на землю соответствующие пометки и расставила четыре белые свечи, после чего вошла в круг, принялась бить земные поклоны и шептать слова неизвестной молитвы, помянающей имена святых евангелистов.
– Леночка, с такими номерами нужно выступать перед богомольцами в Сергиевом Посаде. Если ты когда-нибудь, не приведи того, Господи, разоришься, – хмыкнул Салтыков, – сможешь собирать неплохую милостыньку, представляя свои мистические этюды на площади перед лаврой.
– Я бы попросила подобные комментарии впредь держать при себе, – заметила Леля. – Если уж я это все проделала, то вовсе не для того, чтобы кого-нибудь позабавить. Ну что ж, господа, теперь будем ждать помощи от хранителей Божьих тайн, а пока предлагаю поднять по бокалу за нашу удачу.
– Ой, за вином нужно спуститься вниз, в погреб, – виновато подала голос Аня. – Все, что мы вчера принесли, уже кончилось…
– Ничего, я спущусь, – Елена Сергеевна прихватила свечу и связку ключей. – Только если я задержусь там слишком долго, отправляйтесь мне на выручку. Вдруг дверь снова сама собой запрется или еще что-нибудь произойдет…
– Леля, ты травы с пояса сними, – посоветовала Аня. – Что ты ходишь, как дикарь. Они же тебе мешают.
– Нет-нет, это не простые травы. Это спрын-трава и «петров крест». Сычиха пообещала, что от этих трав мне будет помощь и защита.
Аня и Салтыков посмотрели Леле вслед с некоторым сожалением. Просто никак нельзя было не заметить всех проявившихся в ее поведении странностей.
– Леля всегда была такой здравомыслящей, хотя ее и считали несколько эксцентричной, – заговорила наконец Анна. – Не понимаю, что теперь с ней происходит. Она здесь слишком много работает и сильно устает, не высыпается, да и понервничать изрядно пришлось. Но я не думала, что это все так повлияет на ее рассудок… Как мы сможем смотреть в глаза ее мужу, если у Лели разовьется душевная болезнь? И мы будем в этом виноваты…
В ожидании Елены Сергеевны Анна и Салтыков прошли в столовую и приготовили бокалы. Но Леля с обещанной бутылкой вина все не приходила и не приходила.
– Пожалуй, придется спуститься в погреб и посмотреть, что там случилось, – заметил Валентин. – Елене давно пора было вернуться…
– Я с тобой! – воскликнула Аня, не желавшая оставаться в одиночестве. – Неужели там опять происходит нечто, связанное с мистикой?
– Ну почему обязательно связанное с мистикой? – пожал плечами Валентин. – Может быть, Леночка всего лишь подвернула ногу. Или пламя ее свечи задуло сквозняком, и она меделенно, ощупью ищет вино впотьмах.
В постели она была одна, но подушки и скомканная простыня хранили очертания второго тела и еле уловимый запах мужского одеколона. Аня уткнулась лицом в наволочку, снова и снова ловя этот запах, пробуждающий так много воспоминаний.
Она была этой ночью с мужчиной… Забыв про свой траур, про покойного мужа, верность которому собиралась хранить всю оставшуюся жизнь. Это грех, грех! Но разве у грешниц бывает так хорошо, так покойно на душе? Разве им улыбается солнышко?
Может быть, грех не столь и тяжек, раз Господь, которому ведомы все наши поступки и помышления, попустил его? И разве жалость и любовь такие уж грешные чувства?
Аня лениво потянулась, потом неспешно встала, нащупала ногами ночные туфли, подошла к балконной двери и распахнула настежь створки. Легкий летний ветерок дунул ей в лицо. Великую грешницу должно было бы разразить на месте громом небесным, а у Ани на лице играют теплые лучи и нежные дуновения…
Нет, в любви ничего порочного быть не может!
Аня стояла в дверях балкона, не рискуя опираться на балконную решетку, – Леля была права, утверждая, что эта решетка – дело ненадежное и даже опасное по причине ветхости. Вдруг откуда-то снизу взмыл некий лохматый предмет, перелетел через перила и шлепнулся к Аниным ногам. Это был букет полевых цветов, туго перевязанный длинной травинкой. И было легко догадаться, чьей рукой букет брошен к Аниным ногам. Подхватив цветы, она закружилась с ними по комнате, а потом, небрежно подхватив лентой волосы, спустилась вниз выпить кофе, не выпуская букета из рук.
Большой вазы внизу не оказалось, пришлось воспользоваться щербатым фаянсовым кувшином с незабудками, прихваченным с кухни. Набрав в бочке под водостоком воды, Аня устроила цветы на столе, а потом уселась со своей чашкой поближе к ним.
– Елена Сергеевна встала? – спросила она у няни, пряча свои сияющие глаза.
– А как же. С утра пораньше кофейку откушала и за дела, небось уж в Гиреево давно управляется, – ответила няня.
– А Валентин Петрович? – продолжила расспросы Аня, почувствовав, как при упоминании имени Валентина у нее екнуло сердце.
– Тоже поднялся засветло. Я его завтраком покормила. Проголодался, сердешный, за ночь – и яишню съел, и пирожков. Известное дело, мужчина крепкий, здоровый, хоть на лицо и пораненный… Я ему еще кашки сварила для сытости. Пища простая – она всегда здоровая, и сытости в ней больше. Теперь-то Валентин Петрович в парке гуляет. Ты-то, Нюточка, пойдешь к нему?
– Зачем? – осторожно спросила Аня.
– Ну уж и зачем? – Няня хитро прищурилась. – Может, и сладится что у вас, дай-то Господи. Не век же тебе вдоветь, касатка.
Аня хотела ответить няне что-нибудь строгое, чтобы пресечь подобные намеки, но не нашлась с ответом и только густо покраснела.
До обеда Аня не видела Валентина и немного боялась встречи с ним. Как знать, что она теперь прочтет в его глазах? Может быть, осуждение?
Но в глазах Салтыкова она прочла только нежность. Ане снова стало легко и радостно на душе.
Елена Сергеевна вернулась из Гиреево усталая, но, как и всегда, деятельная.
– Ах, господа, я за всей суетой совершенно забыла про подсчет белья, полученного от прачек. Сегодня сделала выборочную проверку и недосчиталась двух простыней, скатерти и трех полотенец. Варвара Филипповна будет очень недовольна, – с ходу пожаловалась она. – Но что поделать, у меня сегодня есть более важные дела. Касающиеся бумаг твоего деда, Анюта.
Этой иносказательной фразой Елена Сергеевна собиралась дать понять Анне, что снова намерена поискать сокровища. Однако Салтыков, которому Аня накануне проболталась о найденных записях деда и прапрадеда, не утерпел и прямо спросил:
– Кладоискательством займешься, Леночка? Графские сокровища обнаружить думаешь?
– Так ты уже все знаешь? – Елена Сергеевна взглянула на Аню, впрочем, без особой укоризны. – Ну что ж, может быть, это и к лучшему. Сколько мы будем от тебя таиться? Да, господа, сама удивляюсь собственному упрямству в этом деле, но, по секрету говоря, я собираюсь провести… хм… как бы лучше выразиться, некое мистическое действо.
– Мистическое? – удивилась Аня. – Ты же всегда стояла на рациональных позициях и была ярой противницей всякой мистики.
– Видишь ли, я не исключаю, что некое рациональное зерно найдется и в мистических обрядах, – высказала неожиданную мысль Елена Сергеевна. – Если не знаешь, с чего начать, можно начать и с мистики, все равно. В крайнем случае мы можем считать это забавной игрой. Я сегодня утром была в гостях у вашей знахарки Меланьи Сычовой. Она считает, что клад твоего деда заговоренный.
Анна и Валентин уставились на нее во все глаза. Да, для прогрессивно мыслящей дамы Елена Сергеевна сегодня высказывалась несколько странно…
– И ты веришь, что клад заговоренный? – с удивлением переспросила Аня, надеясь, что Леля вот-вот обратит по своему обыкновению все дело в шутку.
– Как знать, может, и заговоренный, и еще как бы не сама Меланья в молодые годы его заговаривала, – Елена Сергеевна продолжала всех удивлять. – Во всяком случае старуха настаивает на том, что следует прочесть определенное заклятие, без которого клад не откроется. Ну что ж, я прочту, хуже от этого, надеюсь, не будет. Только, Валентин, пожалуйста, проследи, чтобы где-нибудь поблизости не ошивался поручик Степанчиков. Он сегодня в Гиреево буквально не давал мне проходу, таскался за мной как хвост и, боюсь, не решил бы в конце концов объявиться в Привольном с дружеским визитом. Весьма нежелательно, если он застанет меня за ворожбой. А то и попытается напасть со спины…
С этими загадочными словами про нападение со спины Елена Сергеевна извлекла откуда-то два пучка сухих трав и прицепила их к поясу.
Аня и Валентин переглянулись. Леля явно была не в себе. Ладно еще, что она не желает демонстрировать перед знакомыми своих мистических действ, это-то как раз объяснимо. Но почему она боится нападения со спины? Странно все это, странно! Наверное, усталость и хроническое недосыпание сказывается.
Валентин, чтобы успокоить ее, обошел вокруг дома дозором и доложил, что Степанчикова нигде не наблюдается. Это было кстати.
Леля попросила у кухарки большой хлебный нож, окропила его из бутылочки, начертила ножом на земле у крыльца дома круг и попросила Валентина поточнее определить, где север.
– Кажется, в лесу нужно смотреть на мох, покрывающий стволы деревьев, если ищешь север. Но на парковых липах не так уж много мха, – извиняющимся голосом произнесла она, стоя с ножом в руке над своим кругом.
Заинтригованный Валентин извлек из кармана маленький компас в замшевом чехольчике и указал, где расположены стороны света. Леля нанесла на землю соответствующие пометки и расставила четыре белые свечи, после чего вошла в круг, принялась бить земные поклоны и шептать слова неизвестной молитвы, помянающей имена святых евангелистов.
– Леночка, с такими номерами нужно выступать перед богомольцами в Сергиевом Посаде. Если ты когда-нибудь, не приведи того, Господи, разоришься, – хмыкнул Салтыков, – сможешь собирать неплохую милостыньку, представляя свои мистические этюды на площади перед лаврой.
– Я бы попросила подобные комментарии впредь держать при себе, – заметила Леля. – Если уж я это все проделала, то вовсе не для того, чтобы кого-нибудь позабавить. Ну что ж, господа, теперь будем ждать помощи от хранителей Божьих тайн, а пока предлагаю поднять по бокалу за нашу удачу.
– Ой, за вином нужно спуститься вниз, в погреб, – виновато подала голос Аня. – Все, что мы вчера принесли, уже кончилось…
– Ничего, я спущусь, – Елена Сергеевна прихватила свечу и связку ключей. – Только если я задержусь там слишком долго, отправляйтесь мне на выручку. Вдруг дверь снова сама собой запрется или еще что-нибудь произойдет…
– Леля, ты травы с пояса сними, – посоветовала Аня. – Что ты ходишь, как дикарь. Они же тебе мешают.
– Нет-нет, это не простые травы. Это спрын-трава и «петров крест». Сычиха пообещала, что от этих трав мне будет помощь и защита.
Аня и Салтыков посмотрели Леле вслед с некоторым сожалением. Просто никак нельзя было не заметить всех проявившихся в ее поведении странностей.
– Леля всегда была такой здравомыслящей, хотя ее и считали несколько эксцентричной, – заговорила наконец Анна. – Не понимаю, что теперь с ней происходит. Она здесь слишком много работает и сильно устает, не высыпается, да и понервничать изрядно пришлось. Но я не думала, что это все так повлияет на ее рассудок… Как мы сможем смотреть в глаза ее мужу, если у Лели разовьется душевная болезнь? И мы будем в этом виноваты…
В ожидании Елены Сергеевны Анна и Салтыков прошли в столовую и приготовили бокалы. Но Леля с обещанной бутылкой вина все не приходила и не приходила.
– Пожалуй, придется спуститься в погреб и посмотреть, что там случилось, – заметил Валентин. – Елене давно пора было вернуться…
– Я с тобой! – воскликнула Аня, не желавшая оставаться в одиночестве. – Неужели там опять происходит нечто, связанное с мистикой?
– Ну почему обязательно связанное с мистикой? – пожал плечами Валентин. – Может быть, Леночка всего лишь подвернула ногу. Или пламя ее свечи задуло сквозняком, и она меделенно, ощупью ищет вино впотьмах.
ГЛАВА 26
Елена
Я спустилась в винный погреб, занятая своими мыслями – где же все-таки может быть этот проклятый клад… Никогда не думала, что кладоискательство, прежде казавшееся мне всего лишь темой, достойной пера Стивенсона, и в реальной жизни окажется столь же захватывающим делом.
Итак, я сделала все, чтобы разрушить охраняющие графский клад чары. Если заклятье старой Сычихи и вправду подействует, клад должен нам каким-нибудь образом открыться… Вот только каким? Ну да уж высшие силы наверняка сами что-нибудь придумают.
Господи, о чем это я? Неужели здешние странные места стали оказывать пагубное влияние на мою психику и я медленно схожу с ума? А я ведь прежде имела нахальство гордиться своим здравомыслием!
Ладно, сейчас на очереди маленькое практическое дело – выбрать из неисчислимых запасов бутыль с подходящим для нашей компании напитком, а о мистических тайнах можно пораскинуть умом и после, на досуге.
Погромыхав связкой ключей, я вставила в замок знакомый ключ с витой головкой и распахнула дверь. Пламя моей свечи дрогнуло и потянулось внутрь погреба. На всякий случай я заложила в дверной проем, поближе к притолоке, связку с ключами – она не даст двери захлопнуться от сквозняка.
В этот раз внутреннее убранство погреба можно было рассмотреть гораздо лучше – кроме огонька свечи, слегка разогнавшего тьму, в него проникали еще и тонкие снопики света из маленьких вентиляционных отверстий под потолком. На улице-то как-никак белый день…
Я осмотрела стены, уставленные огромными старинными бочками. Вероятно, они установлены здесь в незапамятные времена. Небось и пресловутый Анин щур их помнит, а уж при дедушке – балканском герое они точно были… Ой, мамочки, что-то мне эти бочки напоминают… И я уже понимаю, что именно!
И тут у меня перед глазами, словно на экране кинематографа, развернулся чертеж покойного графа, тот самый, с загадочными кругами (я так часто разглядывала эту бумагу, что могла воспроизвести ее даже с закрытыми глазами).
Ну, конечно, если эти бочки нарисовать на схеме в виде кругов (а как иначе? цилиндры делали бы разгадку клада слишком очевидной!), то все совпадает! Сколько их тут? Одна, две, три, пятая, восьмая… Ей-богу, если граф не зарыл дедовское сокровище в собственном винном погребе, то меня можно считать полной идиоткой (а хочется верить, что это не так!).
Впрочем, пожалуй, некоторые основания заподозрить меня в идиотизме все-таки найдутся – иначе столь очевидная вещь пришла бы мне в голову раньше. Надо же, искать сокровище где угодно, не вспомнив о том, что находится буквально под самым носом!
Чувствуя, как от лихорадочного возбуждения путаются мысли, я кинулась наверх…
– Леля, мы уже заждались! Хотели пойти поискать тебя в погребе, думали, снова что-то случилось, – с тихим упреком сказала Аня. – А где же вино? Ты забыла взять бутылку?
– Что? Вино? К черту вино! – Сумбур в моей голове был чреват приступом косноязычия, и мне потребовалось несколько секунд и два-три глубоких вздоха, чтобы взять себя в руки. – Валентин, бери заступ. Пойдемте в погреб, мои дорогие. Я кажется знаю, где Анин дедушка зарыл ларец с дарами императрицы.
– Боже, Леночка, неужели твои мистические обряды и молитвы с севера на юг подействовали? Тебе что, удалось расколдовать заговоренное сокровище? – недоверчиво хмыкнул Салтыков.
– Потом, потом, обо всем поговорим после, – невежливо перебила я старого приятеля, уверенная, что сейчас мне простят все что угодно. – Я сама еще ни в чем до конца не уверена, но давайте все же поторопимся! Так, белая свеча, спрын-трава и «петров крест» у меня с собой… Да, запомните, пока мы будем искать сокровище, нельзя разговаривать и оглядываться назад. Аня, слышишь, это особенно важно – ни в коем случае не оглядывайся назад и не смотри на то, что у тебя за спиной! И еще – не удивляйтесь, если я вдруг начну читать долгие молитвы. Это вовсе не потому, что я собираюсь впасть в религиозный экстаз. Просто так надо. Это обязательная часть старинного обряда! Ну что ж, господа, вперед!
Итак, я сделала все, чтобы разрушить охраняющие графский клад чары. Если заклятье старой Сычихи и вправду подействует, клад должен нам каким-нибудь образом открыться… Вот только каким? Ну да уж высшие силы наверняка сами что-нибудь придумают.
Господи, о чем это я? Неужели здешние странные места стали оказывать пагубное влияние на мою психику и я медленно схожу с ума? А я ведь прежде имела нахальство гордиться своим здравомыслием!
Ладно, сейчас на очереди маленькое практическое дело – выбрать из неисчислимых запасов бутыль с подходящим для нашей компании напитком, а о мистических тайнах можно пораскинуть умом и после, на досуге.
Погромыхав связкой ключей, я вставила в замок знакомый ключ с витой головкой и распахнула дверь. Пламя моей свечи дрогнуло и потянулось внутрь погреба. На всякий случай я заложила в дверной проем, поближе к притолоке, связку с ключами – она не даст двери захлопнуться от сквозняка.
В этот раз внутреннее убранство погреба можно было рассмотреть гораздо лучше – кроме огонька свечи, слегка разогнавшего тьму, в него проникали еще и тонкие снопики света из маленьких вентиляционных отверстий под потолком. На улице-то как-никак белый день…
Я осмотрела стены, уставленные огромными старинными бочками. Вероятно, они установлены здесь в незапамятные времена. Небось и пресловутый Анин щур их помнит, а уж при дедушке – балканском герое они точно были… Ой, мамочки, что-то мне эти бочки напоминают… И я уже понимаю, что именно!
И тут у меня перед глазами, словно на экране кинематографа, развернулся чертеж покойного графа, тот самый, с загадочными кругами (я так часто разглядывала эту бумагу, что могла воспроизвести ее даже с закрытыми глазами).
Ну, конечно, если эти бочки нарисовать на схеме в виде кругов (а как иначе? цилиндры делали бы разгадку клада слишком очевидной!), то все совпадает! Сколько их тут? Одна, две, три, пятая, восьмая… Ей-богу, если граф не зарыл дедовское сокровище в собственном винном погребе, то меня можно считать полной идиоткой (а хочется верить, что это не так!).
Впрочем, пожалуй, некоторые основания заподозрить меня в идиотизме все-таки найдутся – иначе столь очевидная вещь пришла бы мне в голову раньше. Надо же, искать сокровище где угодно, не вспомнив о том, что находится буквально под самым носом!
Чувствуя, как от лихорадочного возбуждения путаются мысли, я кинулась наверх…
– Леля, мы уже заждались! Хотели пойти поискать тебя в погребе, думали, снова что-то случилось, – с тихим упреком сказала Аня. – А где же вино? Ты забыла взять бутылку?
– Что? Вино? К черту вино! – Сумбур в моей голове был чреват приступом косноязычия, и мне потребовалось несколько секунд и два-три глубоких вздоха, чтобы взять себя в руки. – Валентин, бери заступ. Пойдемте в погреб, мои дорогие. Я кажется знаю, где Анин дедушка зарыл ларец с дарами императрицы.
– Боже, Леночка, неужели твои мистические обряды и молитвы с севера на юг подействовали? Тебе что, удалось расколдовать заговоренное сокровище? – недоверчиво хмыкнул Салтыков.
– Потом, потом, обо всем поговорим после, – невежливо перебила я старого приятеля, уверенная, что сейчас мне простят все что угодно. – Я сама еще ни в чем до конца не уверена, но давайте все же поторопимся! Так, белая свеча, спрын-трава и «петров крест» у меня с собой… Да, запомните, пока мы будем искать сокровище, нельзя разговаривать и оглядываться назад. Аня, слышишь, это особенно важно – ни в коем случае не оглядывайся назад и не смотри на то, что у тебя за спиной! И еще – не удивляйтесь, если я вдруг начну читать долгие молитвы. Это вовсе не потому, что я собираюсь впасть в религиозный экстаз. Просто так надо. Это обязательная часть старинного обряда! Ну что ж, господа, вперед!