Страница:
– Я принял тебя за грабителя. Ты не подчинилась моему приказу. Тебе следовало помнить, как следует себя вести.
– Отлично. Значит, это я виновата, что ты меня огрел. А как насчет того, чтобы помочь мне осмотреть все вокруг? Хотя я просто уверена, что негодяй давно уже смылся. Ты так орал…
Питр пропустил мимо ушей ее язвительное замечание. Они двинулись вокруг здания.
– Господи, что это за вонь? – Он светил фонарем им под ноги. – Ты что, свинью забила или еще кого-нибудь?
Анни достала свой собственный фонарь, прицепленный к поясу джинсов. Ее слух уловил монотонную дробь капель. Они одна за другой падали со ступеней, ведущих в ее квартиру. Теперь Анни протянула руку, подставляя ладонь, и посветила фонарем – кровь.
– О господи! – выдохнула она, отдергивая руку.
– Господь всемогущий, – пробормотал Питр и попятился.
Анни вытерла ладонь о футболку и пошла к первой ступени лестницы. Со ступеней свисали внутренности животного, напоминая омерзительную мишуру. Осветив фонарем площадку, она увидела следы кровавой бойни, кишки растянулись багрово-синей гирляндой вдоль всей лестницы.
– О господи! – повторила она.
Ей сразу вспомнилось изувеченное тело Памелы Бишон – изрезанное, выпотрошенное. И тут ее затопила волна горячего ужаса. Сэм. Фаншон.
Она бросилась бежать по направлению к пристани. Перед ней взбесившимся солнечным зайчиком метался свет фонаря. Сэм. Фаншон. Ее семья.
– Бруссар! – рявкнул у нее за спиной Питр.
Анни подлетела к парадной двери и забарабанила в нее фонариком, вертя ручку окровавленной рукой. Дверь распахнулась, и она ввалилась в гостиную, прямо в объятия Сэма.
– Слава тебе, господи! – Анни судорожно обняла его и всхлипнула. – Вы живы!
– Это внутренности свиньи. – Питр поковырял месиво дубинкой. – В это время года забивают много свиней.
Анни все еще трясло от пережитого. Она ходила взад и вперед у основания лестницы и кипела от возмущения. Питр нашел пятигаллоновый чан, который принесли продавцы, и установил его в стороне, чтобы на него падал свет, включенный теперь в магазине. Анни захотелось ткнуть его ногой и опрокинуть. А потом ударить Питра, этого мастера на все руки, идиота проклятого. Он наверняка принимал участие в шутке. Если это была шутка.
– Я хочу получить отчет из лаборатории, – отрезала она.
– Что? Зачем?
– Затем! Если выяснится, что чье-то тело лишилось содержимого, то его захотят получить обратно, Эйнштейн.
Питр что-то недовольно пробормотал. Если это улика, то ему придется заниматься этими кишками, собирать их в чан и везти в своей машине.
– Это внутренности свиньи, – стоял он на своем. Анни свирепо уставилась на него:
– Почему ты так в этом уверен? Потому что не хочешь с этим возиться или потому, что знаешь!
– Ничего я не знаю! – буркнул помощник шерифа.
– Если это штучки Маллена, можешь передать ему, что я прогоню его пинками до самого Лафайетта!
– Ничего я об этом не знаю! – взвился Питр. – Я ответил на твой вызов. Вот и все!
– Кто такой Маллен, детка? – поинтересовался Сэм. – Зачем ему устраивать такие развлечения?
Анни провела рукой по лбу. Как же ему объяснить? Сэм никогда не одобрял профессию, выбранную приемной дочерью. Ему приятно будет услышать, что коллеги пытаются от нее избавиться. Но если это не Маллен, то кто тогда?
– Глупая шутка, дядя Сэм.
– Шутка? – Он недоверчиво хмыкнул. – Ну нет. Ты не смеялась, когда прибежала ко мне. И ничего в этом нет веселого.
– Да, веселого мало, – согласилась Анни. Фаншон посмотрела на лестницу, куда сбежался десяток кошек, предававшихся теперь чревоугодию.
– Ну и грязь!
– Мы с помощником шерифа Питром все уберем, тетя.
Это улика, – сказала Анни. – А вы оба возвращайтесь в постель. Мне жаль, что я вас разбудила.
Ей пришлось еще минут пять спорить с ними и уговаривать вернуться домой. Когда они наконец ушли, ее вдруг снова охватила волна тревоги за них. Мир сошел с ума. И то, что она могла подумать, что кто-то выпотрошил Сэма и Фаншон, доказывает это.
Анни хотелось бы получить весомые доказательства вины Маллена. Но чем больше она обдумывала случившееся, тем меньше становилась ее уверенность в этом. Выкинуть ее их эфира – это просто, подписи автора не требуется. И змею в машину легко подсунуть, но такое… Слишком велика вероятность, что тебя поймают на месте преступления.
Подчинившись настоянию Анни, Питр вместе с ней проверил дорогу на насыпи и осветил фонарем все вокруг. Если здесь и парковали машину, то она давно уехала. Никаких кровавых отпечатков. А на «Каменистой дороге шины следов не оставляют.
Было уже около трех часов ночи, когда Анни поднялась в свою квартиру по внутренней лестнице, идущей из магазина. Все мышцы у нее болели. От удара Питра позвоночник между лопатками пронизывала острая боль. И все-таки она была слишком возбуждена, чтобы уснуть.
Анни достала еще бутылку пива из холодильника, выпила таблетку «Тайленола» и уселась на стул возле стола в кухне, где в беспорядке валялись ее записи по делу Памелы Бишон.
Она взяла листок с хронологической записью событий:
9 октября. 1:45. Памела снова сообщает о том, что кто-то подглядывает за ней. Подозреваемых нет.
10 октября. Выходя к школьному автобусу, Джози Бишон натыкается на крыльце на изувеченные останки енота.
Маркус Ренар хотел быть ей другом. Он хотел стать другом и для Памелы Бишон. Памела его отвергла. Анни в лицо назвала его убийцей. И Анни настроилась занять место Памелы в его жизни. Потому что ей так захотелось поиграть в детектива, потому что ей требовалось добиться справедливости для женщины, ушедшей в страну теней.
Она даже не могла себе представить, что подвергается риску оказаться там же.
ГЛАВА 25
– Отлично. Значит, это я виновата, что ты меня огрел. А как насчет того, чтобы помочь мне осмотреть все вокруг? Хотя я просто уверена, что негодяй давно уже смылся. Ты так орал…
Питр пропустил мимо ушей ее язвительное замечание. Они двинулись вокруг здания.
– Господи, что это за вонь? – Он светил фонарем им под ноги. – Ты что, свинью забила или еще кого-нибудь?
Анни достала свой собственный фонарь, прицепленный к поясу джинсов. Ее слух уловил монотонную дробь капель. Они одна за другой падали со ступеней, ведущих в ее квартиру. Теперь Анни протянула руку, подставляя ладонь, и посветила фонарем – кровь.
– О господи! – выдохнула она, отдергивая руку.
– Господь всемогущий, – пробормотал Питр и попятился.
Анни вытерла ладонь о футболку и пошла к первой ступени лестницы. Со ступеней свисали внутренности животного, напоминая омерзительную мишуру. Осветив фонарем площадку, она увидела следы кровавой бойни, кишки растянулись багрово-синей гирляндой вдоль всей лестницы.
– О господи! – повторила она.
Ей сразу вспомнилось изувеченное тело Памелы Бишон – изрезанное, выпотрошенное. И тут ее затопила волна горячего ужаса. Сэм. Фаншон.
Она бросилась бежать по направлению к пристани. Перед ней взбесившимся солнечным зайчиком метался свет фонаря. Сэм. Фаншон. Ее семья.
– Бруссар! – рявкнул у нее за спиной Питр.
Анни подлетела к парадной двери и забарабанила в нее фонариком, вертя ручку окровавленной рукой. Дверь распахнулась, и она ввалилась в гостиную, прямо в объятия Сэма.
– Слава тебе, господи! – Анни судорожно обняла его и всхлипнула. – Вы живы!
– Это внутренности свиньи. – Питр поковырял месиво дубинкой. – В это время года забивают много свиней.
Анни все еще трясло от пережитого. Она ходила взад и вперед у основания лестницы и кипела от возмущения. Питр нашел пятигаллоновый чан, который принесли продавцы, и установил его в стороне, чтобы на него падал свет, включенный теперь в магазине. Анни захотелось ткнуть его ногой и опрокинуть. А потом ударить Питра, этого мастера на все руки, идиота проклятого. Он наверняка принимал участие в шутке. Если это была шутка.
– Я хочу получить отчет из лаборатории, – отрезала она.
– Что? Зачем?
– Затем! Если выяснится, что чье-то тело лишилось содержимого, то его захотят получить обратно, Эйнштейн.
Питр что-то недовольно пробормотал. Если это улика, то ему придется заниматься этими кишками, собирать их в чан и везти в своей машине.
– Это внутренности свиньи, – стоял он на своем. Анни свирепо уставилась на него:
– Почему ты так в этом уверен? Потому что не хочешь с этим возиться или потому, что знаешь!
– Ничего я не знаю! – буркнул помощник шерифа.
– Если это штучки Маллена, можешь передать ему, что я прогоню его пинками до самого Лафайетта!
– Ничего я об этом не знаю! – взвился Питр. – Я ответил на твой вызов. Вот и все!
– Кто такой Маллен, детка? – поинтересовался Сэм. – Зачем ему устраивать такие развлечения?
Анни провела рукой по лбу. Как же ему объяснить? Сэм никогда не одобрял профессию, выбранную приемной дочерью. Ему приятно будет услышать, что коллеги пытаются от нее избавиться. Но если это не Маллен, то кто тогда?
– Глупая шутка, дядя Сэм.
– Шутка? – Он недоверчиво хмыкнул. – Ну нет. Ты не смеялась, когда прибежала ко мне. И ничего в этом нет веселого.
– Да, веселого мало, – согласилась Анни. Фаншон посмотрела на лестницу, куда сбежался десяток кошек, предававшихся теперь чревоугодию.
– Ну и грязь!
– Мы с помощником шерифа Питром все уберем, тетя.
Это улика, – сказала Анни. – А вы оба возвращайтесь в постель. Мне жаль, что я вас разбудила.
Ей пришлось еще минут пять спорить с ними и уговаривать вернуться домой. Когда они наконец ушли, ее вдруг снова охватила волна тревоги за них. Мир сошел с ума. И то, что она могла подумать, что кто-то выпотрошил Сэма и Фаншон, доказывает это.
Анни хотелось бы получить весомые доказательства вины Маллена. Но чем больше она обдумывала случившееся, тем меньше становилась ее уверенность в этом. Выкинуть ее их эфира – это просто, подписи автора не требуется. И змею в машину легко подсунуть, но такое… Слишком велика вероятность, что тебя поймают на месте преступления.
Подчинившись настоянию Анни, Питр вместе с ней проверил дорогу на насыпи и осветил фонарем все вокруг. Если здесь и парковали машину, то она давно уехала. Никаких кровавых отпечатков. А на «Каменистой дороге шины следов не оставляют.
Было уже около трех часов ночи, когда Анни поднялась в свою квартиру по внутренней лестнице, идущей из магазина. Все мышцы у нее болели. От удара Питра позвоночник между лопатками пронизывала острая боль. И все-таки она была слишком возбуждена, чтобы уснуть.
Анни достала еще бутылку пива из холодильника, выпила таблетку «Тайленола» и уселась на стул возле стола в кухне, где в беспорядке валялись ее записи по делу Памелы Бишон.
Она взяла листок с хронологической записью событий:
9 октября. 1:45. Памела снова сообщает о том, что кто-то подглядывает за ней. Подозреваемых нет.
10 октября. Выходя к школьному автобусу, Джози Бишон натыкается на крыльце на изувеченные останки енота.
Маркус Ренар хотел быть ей другом. Он хотел стать другом и для Памелы Бишон. Памела его отвергла. Анни в лицо назвала его убийцей. И Анни настроилась занять место Памелы в его жизни. Потому что ей так захотелось поиграть в детектива, потому что ей требовалось добиться справедливости для женщины, ушедшей в страну теней.
Она даже не могла себе представить, что подвергается риску оказаться там же.
ГЛАВА 25
– Я подумала, что могла бы работать в архиве, – сказала Анни, усаживаясь в кресло перед письменным столом шерифа Ноблие. После бессонной ночи выглядела она неважно. Гас посмотрел на нее так, словно Анни вызвалась добровольно мыть туалеты.
– Ты хочешь там работать?! Я не ослышался?
– Никак нет, сэр. Я хочу работать патрульным, но раз это невозможно, я могу заняться чем-то другим.
Анни попыталась изобразить на своем лице энтузиазм, но это ей не слишком удалось.
– Я полагаю, там ты не сможешь принести никакого вреда, – пробормотал Гас Ноблие, обхватывая пальцами кружку с кофе.
– Никак нет, сэр. Я постараюсь, сэр.
Он переварил ее ответ, одновременно жуя булочку с черникой.
– Хорошо, Анни. Пусть будет архив. Но сегодня ты должна сначала еще кое-что сделать. Подойди к моей секретарше. Она тебе все объяснит.
– Макграф – полицейский пес? – Анни в ужасе уставилась на висевший в кладовке костюм – меховые лапы, шубейка и гигантская собачья головд.
Валери Комб фыркнула:
– Обычно эту роль играет Тони Антуан. Но он позвонил и сказал, что заболел. – Секретарша Ноблие протянула ей расписание. – Два выхода сегодня утром, и еще два после обеда. Помощник шерифа Йорк будет вести представление. Тебе только и остается, что стоять рядом.
– В этом кошмарном костюме?
Валери хихикнула и прикрыла рот шифоновым платком, повязанным вокруг шеи в тщетной попытке скрыть засос.
– Если хочешь знать мое мнение, тебе еще повезло, что ты вообще получила работу.
– Как же, конечно.
– У тебя десять минут, чтобы добраться до «Веселых крошек», – заметила Валери и ленивой походкой направилась к двери. – Лучше шевелите лапами, помощник шерифа. Или мне следовало сказать: виляйте хвостом?
– Тебе лучше знать, – буркнула ей вслед Анни. Дверь закрылась, оставив ее наедине с ее новым «я».
Анни пришла к выводу, что лучше всего ей надеть гигантскую голову и так пройти по коридорам управления, чтобы спрятаться в костюме и избежать дальнейшего унижения. Но выяснилось, что надеть собачью морду самостоятельно Анни не в силах. Она оказалась такой же тяжелой и громоздкой, как «Фольксваген». Ее попытка водрузить это сооружение из меха и папье-маше кончилась тем, что Анни потеряла равновесие и больно ударилась о металлические полки.
Выяснилось, что она не сможет вести машину с лапами на ногах. К тому же в костюме не оказалось никакой вентиляции, так что он вонял хуже любой собаки, которую доводилось встречать Анни.
Да еще помощник шерифа Йорк, как показали дальнейшие события, относился к представлению слишком серьезно.
– Ты можешь лаять? – поинтересовался он, надевая Анни на голову собачью морду. Они стояли на маленькой парковке возле детского сада «Веселые крошки». Его форменная рубашка без единого пятнышка была отлично накрахмалена и отглажена. А стрелки на брюках казались такими острыми, что ими можно было бы резать сыр.
Анни свирепо посмотрела на него сквозь крохотные дырочки в чуть приоткрытой пасти Макграфа.
– Что я могу? – Ее голос звучал приглушенно.
– Лаять. Полай для меня, как собака.
– Считай, что я этого не слышала. Йорк обошел ее кругом, поправил длинный хвост, свисавший сзади.
– Не срывай мероприятие, Бруссар. Наша задача – показать детям, что полицейские их друзья. А теперь скажи что-нибудь, как полицейский пес Макграф.
– Убери руки от моего хвоста, а не то я тебя укушу.
– Ты не должна так говорить, так можно и перепугать детей! И голос у тебя должен быть ниже, напоминать рычание. – Йорк встал перед ней, чуть ссутулился и состроил подходящую случаю физиономию. – Здррравствуйте, девочки и мальчики! – заговорил он голосом мультипликационной собаки. – Я Макгрраф, полицейский пес!
– Да, Йорк, ты точно настоящий кобель. Хочешь примерить костюмчик?
Он выпрямился, оскорбленный ее словами.
– Нет.
– Тогда заткнись и оставь меня в покое. Я не в настроении шутить.
– У вас проблема с дисциплиной, помощник шерифа, – объявил Йорк и направился через стоянку к боковому входу в детский сад своей обычной петушиной походкой.
Анни заковыляла следом, споткнулась на ступеньках и приземлилась на гигантский собачий нос. Йорк издал вздох великомученика, помог ей встать и провел в здание.
Анни поняла, что в этом тяжелом костюме совершенно не способна двигаться нормально. К тому же через небольшие отверстия в пасти Макграфа ей удавалось разглядеть только ограниченное пространство. Милые детишки наступали ей на лапы и дергали за хвост. Один прыгнул на нее со стола, вереща, как Тарзан, и ухватился за большой красный язык, свисающий из пасти. А другой подобрался поближе и описал ей ногу.
К тому времени, как они закончили свое выступление в начальной школе Святого Сердца, Анни чувствовала себя как выжатый лимон. Йорк прекратил с ней разговаривать, но перед этим объявил, что доложит о ее поведении сержанту Хукеру, а вероятно, и самому шерифу. По его словам, она уронила репутацию собаки-полицейского.
Анни стояла на боковой дорожке рядом со школой, держа под мышкой голову многострадального Макграфа, и смотрела, как Йорк стремительно несется к патрульной машине. Прозвенел звонок, возвещающий окончание занятий, и ее обступили школьники. Они лаяли, строили ей рожи и дергали за хвост. Никто из них не торопился занимать места в ожидающем их школьном автобусе.
– Привет, Джози, как дела? – поздоровалась Анни, заметив на ступенях лестницы дочурку Памелы и Донни.
Малышка пожала плечами, крепко обнимая свой рюкзачок.
– Пропустишь автобус. Джози покачала головой:
– Я должна поехать в офис адвоката. У бабушки и дедушки там назначена встреча. Его вчера выпустили из тюрьмы. Мы не пошли в церковь, а поехали за ним.
– Его выпустили под залог? – удивилась Анни. Кто бы мог подумать, что Притчет пошевелится в воскресенье? Никто, вот в этом-то все и дело. Официально никто не работает, так что воскресенье – это отличный день для тайных маневров. Семье не хочется, чтобы на них накинулась пресса. Притчет не захотел расстраивать Дэвидсонов больше необходимого. У этой семьи среди избирателей куда больше друзей, чем у Маркуса Ренара.
Джози снова пожала плечами, спустилась по лестнице и направилась к игровой площадке.
– Я не знаю. Когда мы приехали домой, дедушка отправился на целый день на рыбалку. А когда вернулся, заперся в кабинете и не выходил оттуда.
Девочка не пошла на освободившиеся качели, а села на тяжелый металлический брус, огораживающий небольшой цветник. Анни бросила голову Макграфа на асфальт и устроилась рядом с ней, уложив поудобнее хвост.
Девочка сидела, низко наклонив голову, волосы густой волной упали на лицо, скрывая его. Когда Джози наконец заговорила, ее тоненький голосок дрожал:
– Я так скучаю по мамочке…
Анни обняла малышку за плечи.
– Я знаю, что ты скучаешь, детка. – Она прижалась подбородком к макушке Джози. – Я очень хорошо тебя понимаю. Мне так жаль, что все это с тобой случилось.
– Я так хочу, чтобы мама вернулась, – всхлипнула Джози, уткнувшись головой в мех костюма, – но она никогда больше не вернется. Сестра Селеста говорит, что мне не следует сердиться на Господа, а я сержусь.
– Не волнуйся о Господе. Ему еще за многое придется ответить. На меня ты тоже сердишься?
Джози кивнула.
– Я понимаю. Но ты должна знать, Джози, что я делаю все, что могу, – прошептала Анни. – А на кого ты еще сердишься? На папу?
Джози снова кивнула.
– И на бабушку?
Еще один кивок.
– И на дедушку Ханта?
– Н-нет.
– На кого еще?
Джози молчала. Анни ждала ее ответа, ей было тяжело вести этот разговор. Налетел легкий бриз, и головки анютиных глазок закачались. Лепесток упал с цветка азалии и задержался на куске хлеба, не доеденном кем-то за завтраком.
– На кого еще ты сердишься, Джози?
– На себя, – раздался тоненький голосок, дрожащий от боли. – Я пошла к Кристине… Может, если бы я осталась дома…
Анни слушала это прерываемое всхлипами признание, чувствуя себя девятилетней, вспоминая ужасное ощущение вины, которое она сама носила в себе все эти годы. Ведь маленькая Анни всегда была рядом с мамой, следила за ней в плохие дни и просила Бога послать маме счастья. И стоило ей только уйти из дома, как Мари покончила с собой.
Анни вспомнила, как она шла по дороге, ведущей на дамбу, горький вкус слез на щеках, когда она бросила в воду своего любимого Микки Мауса. Этой игрушкой, купленной во время ее первого путешествия, она так дорожила. Но ее первые каникулы вне дома стали концом для ее матери. Анни вспомнила, как дядя Сэм выловил игрушку в камышах, а потом сел на берегу, посадил Анни к себе на колени. И они оба плакали, а мокрый Микки Маус лежал между ними.
– Ты ни в чем не виновата, Джози, – наконец негромко заговорила Анни. – Я тоже так думала, когда умерла моя мама. Мне тоже казалось, что если бы я осталась дома, то ничего бы не случилось. Но мы не можем предвидеть, когда несчастье случится в нашей жизни.
В том, что умерла твоя мама, нет твоей вины, малышка. Я только прошу тебя поверить мне, когда я говорю, что я твой друг. И я всегда буду твоим другом, Джози. Я всегда буду стараться оказаться рядом с тобой и сделать для тебя все, что только смогу.
Девочка посмотрела на Анни и попыталась улыбнуться.
– Тогда почему ты одета как собака?
Анни скорчила гримасу.
– Временное понижение в должности. Это не продлится долго. Мне сказали, что из меня получилась отвратительная полицейская собака.
– Ты играла очень плохо, – согласилась Джози. Она с отвращением наморщила носик: – И от тебя та-ак плохо пахнет.
– Эй, полегче с оскорблениями, – поддразнила ее Анни. – А то выпущу на тебя всех моих блох. – Она поднялась. – Я тебя провожу, а ты поможешь мне нести эту голову.
Вода в озере Поншартрен отливала металлом. Ровное, как монета, оно простиралось к северу, рассекаемое на две части высоким мостом. Вдалеке бороздили водную гладь несколько лодок – мальчишки явно прогуливали уроки. С этой части берега открывался великолепный вид, стоящий немалых денег. Недвижимость на этом берегу относилась к категории «это вам не по средствам». А вот Дювалю Маркоту она была по карману.
Его дом в итальянском стиле выглядел так, словно ему место в Тоскане, а не в Луизиане. Участок окружала стена высотой в восемь футов, но чугунные ворота не были закрыты, открывая взгляду случайного прохожего изумрудную лужайку и прекрасные клумбы с цветами. Черный длинный «Линкольн» стоял возле дома на подъездной дорожке. С высоты ограды за всем происходящим наблюдал глаз видеокамеры.
Ник проехал мимо и развернулся. Как всегда, черный ход оказался открытым. Фургон цветочника с распахнутыми настежь дверцами стоял около входа на кухню. Ник припарковал свой пикап за оградой и подошел к дому, прихватив по дороге огромный букет цветов из фургона.
На кухне кипела работа. Худощавая женщина наблюдала за двумя помощницами в белоснежных фартуках, готовившими канапе. Еще две женщины составляли на подносы бокалы. Мускулистый парень лет двадцати появился на пороге с ящиком шампанского и поставил его на стол перед маленьким женоподобным мужчиной в очках в золотой оправе. Коротышка повернулся к Нику:
– Отнесите это в Красную гостиную. Композиция предназначена для круглого стола возле камина.
Горничная распахнула перед Фуркейдом дверь.
В прошлом Ник дважды побывал в этом доме и запомнил расположение комнат. Он мог восстановить в памяти любое антикварное украшение и каждую картину, висящую на стене. Красная гостиная располагалась справа от входа в дом. Декорированная в стиле Второй империи, чрезмерно украшенная, где обстановка казалась выставленной напоказ, комната выглядела так, словно ждала визита Наполеона.
Ник поставил цветочную композицию на круглый стол из красного дерева и быстро прошел через холл в восточное крыло. Его каблуки стучали по полированным полам. Он предпочел парадной лестнице черную в дальнем конце холла. Кабинет Маркота располагался на втором этаже восточного крыла. Он был человеком привычки и всегда работал дома по пятницам и понедельникам. Деловые партнеры, в обществе которых Маркот» никогда бы не появился в основном офисе своей компании, частенько захаживали к нему домой. Ник вспомнил о «Линкольне» у подъезда и нахмурился.
Ему следовало немного подождать, прийти совсем поздно, застать Маркота в постели. Но тогда хозяин дома мог. запросто пристрелить его и оправдываться потом тем, что принял его за грабителя. Нику пришлось напомнить себе, что он пришел сюда по делу, а не ради мести. Он вошел в ванную комнату и закрыл за собой дверь.
Фуркейд посмотрелся в зеркало. Черная свободная спортивная куртка поверх белой футболки скрывала наплечную кобуру и полуавтоматический «ругер». Ник подобрался, пульс молотом стучал в висках, а от предвкушения во рту появился какой-то металлический привкус. Он не видел Маркота больше года и не планировал впредь с ним встречаться. И вот он снова шныряет в доме Маркота.
Ник закрыл глаза, глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Зачем он сюда пришел? Не было никаких явных доказательств связи между Маркотом и делом Памелы Бишон. Фуркейд лично проверил все номера, по которым звонил Донни Бишон перед смертью жены, и не нашел прямой связи с Маркотом. Если Донни звонил Маркоту после смерти Памелы, то Нику об этом никогда не узнать. Не существовало причины для изъятия телефонных счетов Бишона за этот период времени. И потом, если Донни звонил магнату после гибели жены, то, следовательно, Маркот не причастен к ее убийству.
Но, несмотря ни на что, Ника не покидало чувство неудовлетворенности. Призрак Маркота блуждал среди теней в этом деле. Донни требовалось, чтобы дело Памелы было закрыто. Только тогда он сможет воплотить в жизнь свои планы по продаже ее доли в «Байу риэлти». И если Ник станет тем, кто уберет Ренара и отправится за это в тюрьму, то он ничем не сможет помешать Маркоту.
Ник медленно выдохнул. Он не должен давать прошлому власть над собой. Фуркейд снова вышел в коридор и подошел к двойным лакированным дверям из кипариса.
Молодой секретарь Маркота сидел за столом в приемной.
– Чем могу вам помочь? – вежливо поинтересовался он.
– Я хочу увидеть Маркота.
Секретарь с подозрением оглядел Ника.
– Мне жаль, но вы не договаривались о встрече.
– Не стоит сожалений. Он меня примет.
– Мистер Маркот очень занятой человек. У него деловая встреча.
Фуркейд перегнулся через стол и схватил молодого человека за галстук прямо под узлом, плотно намотав его на кулак.
– Ты вел себя очень невежливо, – мягко проговорил Ник. – Тебе просто повезло, что я такой терпеливый парень. Я всегда даю людям еще один шанс. А теперь, пока я тебя не придушил, нажми-ка кнопочку и сообщи мистеру Маркоту, что Ник Фуркейд пришел к нему по делу.
Он отпустил молодого человека, и тот рухнул в свое кресло, глотая ртом воздух. Он потянулся к трубке, нажал на клавишу интеркома.
– Прошу прощения, что прерываю вас, мистер Маркот, – он прокашлялся, но хрипота не исчезла. – Пришел Ник Фуркейд. Он хочет вас видеть.
Ему никто не ответил. Ник нетерпеливо пристукивал каблуком. Спустя секунду двойные двери, ведущие в кабинет Маркота, распахнулись, и на пороге появились четверо.
Ник быстро оценил компанию по достоинству и отступил к ближайшей стене. Первым шел Вик Ди Монти по прозвищу Затычка, средней руки мафиози из Нового Орлеана. Он выглядел как кубик с мускулистыми руками и ногами. Двое совершенно одинаковых мужчин, сопровождавших его, наоборот, отличались очень высоким ростом – бугрящиеся, накачанные стероидами мускулы, маленькие головки с очень короткой стрижкой, полное отсутствие шеи и солнечные очки от Армани, скрывающие глаза.
Маркот стоял на пороге, пока его гости выходили в приемную. Глаза его смотрели по-доброму, а в груди вместо сердца лежал черный кусок угля. Он был внешне доброжелательным, скромным, втайне порочным. Дюваль Маркот не всегда был таким, и он дорого заплатил за свой имидж. Те немногие в высших кругах, кто знал об этом, благоразумно делали вид, что ни о чем не ведают.
– Неужели это мой старый друг Ник Фуркейд?! – провозгласил Маркот, одаряя детектива приятной улыбкой, обычно зарезервированной для старых и добрых знакомых. – Какой сюрприз!
– Неужели?
– Входи, Ник, – последовал широкий приглашающий жест. – Эван, будьте добры, принесите нам кофе.
Ник прошел мимо хозяина дома в кабинет. Ему не хотелось признаваться, что вид на озеро, открывающийся из окна кабинета, произвел на него впечатление. И сама комната никого не могла оставить равнодушным. Серый ковер был по тону чуть светлее стен. Предметы искусства выгодно подчеркивали друг друга, а мебели было место только в музее.
Ник встал позади кресла в стиле Людовика XIV, чтобы видеть двери, и положил руки на спинку. Маркот противостоял всему, во что верил Ник. Фуркейд мечтал наказать Маркота, но для этого следовало погрязнуть в пороках самому. Неудача только подогревала его ярость.
– Каким ветром тебя занесло сюда, детектив? – поинтересовался Маркот. – Кстати, ты поразительно хладнокровен. Я бы мог предположить, что ты приехал на вечеринку – мы сегодня собирались повеселиться, да только боюсь, что твоего имени нет в списке гостей. Официальный визит тоже исключается. Твои полномочия не могут простираться так далеко. И потом, насколько я понимаю, недавно с твоей службой вышла заминка.
– Что вам об этом известно?
– То, что я прочел в газетах, мой мальчик. Итак, чем я могу тебе помочь?
Спокойствие Маркота удивило Ника. Этот человек когда-то уничтожил его, и вот он сидит перед ним как ни в чем не бывало, словно для него это ничего не значило.
– Ответьте мне на один вопрос. Когда вы впервые обсуждали вопрос о продаже «Байу риэлти» с Донни Бишоном?
– Кто такой Донни Бишон?
– Если вы читаете газеты, то знаете, кто он такой.
– У тебя есть основания полагать, что я с ним говорил? С чего бы мне заинтересоваться какой-то заштатной компанией по продаже недвижимости?
– Сейчас подумаю. – Ник приложил два пальца к виску, делая вид, что изо всех сил пытается сосредоточиться. – Деньги? Сделать деньги. Спрятать деньги. Отмыть деньги. Выбирайте сами. Может, ваш друг Вик Затычка хочет хорошо вложить деньги. Или у вас в кармане несколько сенаторов, готовых разрешить вам открыть игорные дома на воде. Возможно, вам известно что-то такое, чего больше не знает никто.
На лице Маркота сохранилось бесстрастное выражение.
– Вы оскорбляете меня, детектив.
– Неужели? Ладно, согласен. Только что в этом нового?
– Ничего. Ты так же утомителен, как и всегда. Я добропорядочный деловой человек, Фуркейд. Моя репутация ничем не запятнана.
– Сколько нужно, чтобы купить такую репутацию? Сколько вы платите всяким проходимцам, чтобы с ними снюхаться?
– У мистера Ди Монти строительная компания. Мы работаем вместе над одним проектом.
– Ну разумеется. Вы собираетесь привезти Затычку и его головорезов вместе с собой в Байу-Бро?
– У тебя проблемы с головой, Фуркейд. Мне совершенно неинтересен какой-то там городишко на болоте, полный змей.
Ник предупреждающе поднял палец.
– Следите за своими выражениями, Маркот. Это мой городишко на болоте, полный змей. И это вы меня туда отправили. Я не хочу видеть там вашу рожу. Или унюхать запах ваших денег.
Маркот покачал головой:
– Ты так ничему и не научился, болотная крыса? Я прекрасно тебя принял, а ты меня оскорбляешь. Если бы я захотел, тебя бы арестовали. Как это будет выглядеть в твоем досье? Все решат, что ты сдвинулся, мне так кажется. Избиваешь подозреваемых, потом едешь в Новый Орлеан, оскорбляешь всем известного бизнесмена и филантропа. Ты достал меня, Фуркейд, как москит. Один раз я тебя прихлопнул. Не выводи меня снова из себя.
– Ты хочешь там работать?! Я не ослышался?
– Никак нет, сэр. Я хочу работать патрульным, но раз это невозможно, я могу заняться чем-то другим.
Анни попыталась изобразить на своем лице энтузиазм, но это ей не слишком удалось.
– Я полагаю, там ты не сможешь принести никакого вреда, – пробормотал Гас Ноблие, обхватывая пальцами кружку с кофе.
– Никак нет, сэр. Я постараюсь, сэр.
Он переварил ее ответ, одновременно жуя булочку с черникой.
– Хорошо, Анни. Пусть будет архив. Но сегодня ты должна сначала еще кое-что сделать. Подойди к моей секретарше. Она тебе все объяснит.
– Макграф – полицейский пес? – Анни в ужасе уставилась на висевший в кладовке костюм – меховые лапы, шубейка и гигантская собачья головд.
Валери Комб фыркнула:
– Обычно эту роль играет Тони Антуан. Но он позвонил и сказал, что заболел. – Секретарша Ноблие протянула ей расписание. – Два выхода сегодня утром, и еще два после обеда. Помощник шерифа Йорк будет вести представление. Тебе только и остается, что стоять рядом.
– В этом кошмарном костюме?
Валери хихикнула и прикрыла рот шифоновым платком, повязанным вокруг шеи в тщетной попытке скрыть засос.
– Если хочешь знать мое мнение, тебе еще повезло, что ты вообще получила работу.
– Как же, конечно.
– У тебя десять минут, чтобы добраться до «Веселых крошек», – заметила Валери и ленивой походкой направилась к двери. – Лучше шевелите лапами, помощник шерифа. Или мне следовало сказать: виляйте хвостом?
– Тебе лучше знать, – буркнула ей вслед Анни. Дверь закрылась, оставив ее наедине с ее новым «я».
Анни пришла к выводу, что лучше всего ей надеть гигантскую голову и так пройти по коридорам управления, чтобы спрятаться в костюме и избежать дальнейшего унижения. Но выяснилось, что надеть собачью морду самостоятельно Анни не в силах. Она оказалась такой же тяжелой и громоздкой, как «Фольксваген». Ее попытка водрузить это сооружение из меха и папье-маше кончилась тем, что Анни потеряла равновесие и больно ударилась о металлические полки.
Выяснилось, что она не сможет вести машину с лапами на ногах. К тому же в костюме не оказалось никакой вентиляции, так что он вонял хуже любой собаки, которую доводилось встречать Анни.
Да еще помощник шерифа Йорк, как показали дальнейшие события, относился к представлению слишком серьезно.
– Ты можешь лаять? – поинтересовался он, надевая Анни на голову собачью морду. Они стояли на маленькой парковке возле детского сада «Веселые крошки». Его форменная рубашка без единого пятнышка была отлично накрахмалена и отглажена. А стрелки на брюках казались такими острыми, что ими можно было бы резать сыр.
Анни свирепо посмотрела на него сквозь крохотные дырочки в чуть приоткрытой пасти Макграфа.
– Что я могу? – Ее голос звучал приглушенно.
– Лаять. Полай для меня, как собака.
– Считай, что я этого не слышала. Йорк обошел ее кругом, поправил длинный хвост, свисавший сзади.
– Не срывай мероприятие, Бруссар. Наша задача – показать детям, что полицейские их друзья. А теперь скажи что-нибудь, как полицейский пес Макграф.
– Убери руки от моего хвоста, а не то я тебя укушу.
– Ты не должна так говорить, так можно и перепугать детей! И голос у тебя должен быть ниже, напоминать рычание. – Йорк встал перед ней, чуть ссутулился и состроил подходящую случаю физиономию. – Здррравствуйте, девочки и мальчики! – заговорил он голосом мультипликационной собаки. – Я Макгрраф, полицейский пес!
– Да, Йорк, ты точно настоящий кобель. Хочешь примерить костюмчик?
Он выпрямился, оскорбленный ее словами.
– Нет.
– Тогда заткнись и оставь меня в покое. Я не в настроении шутить.
– У вас проблема с дисциплиной, помощник шерифа, – объявил Йорк и направился через стоянку к боковому входу в детский сад своей обычной петушиной походкой.
Анни заковыляла следом, споткнулась на ступеньках и приземлилась на гигантский собачий нос. Йорк издал вздох великомученика, помог ей встать и провел в здание.
Анни поняла, что в этом тяжелом костюме совершенно не способна двигаться нормально. К тому же через небольшие отверстия в пасти Макграфа ей удавалось разглядеть только ограниченное пространство. Милые детишки наступали ей на лапы и дергали за хвост. Один прыгнул на нее со стола, вереща, как Тарзан, и ухватился за большой красный язык, свисающий из пасти. А другой подобрался поближе и описал ей ногу.
К тому времени, как они закончили свое выступление в начальной школе Святого Сердца, Анни чувствовала себя как выжатый лимон. Йорк прекратил с ней разговаривать, но перед этим объявил, что доложит о ее поведении сержанту Хукеру, а вероятно, и самому шерифу. По его словам, она уронила репутацию собаки-полицейского.
Анни стояла на боковой дорожке рядом со школой, держа под мышкой голову многострадального Макграфа, и смотрела, как Йорк стремительно несется к патрульной машине. Прозвенел звонок, возвещающий окончание занятий, и ее обступили школьники. Они лаяли, строили ей рожи и дергали за хвост. Никто из них не торопился занимать места в ожидающем их школьном автобусе.
– Привет, Джози, как дела? – поздоровалась Анни, заметив на ступенях лестницы дочурку Памелы и Донни.
Малышка пожала плечами, крепко обнимая свой рюкзачок.
– Пропустишь автобус. Джози покачала головой:
– Я должна поехать в офис адвоката. У бабушки и дедушки там назначена встреча. Его вчера выпустили из тюрьмы. Мы не пошли в церковь, а поехали за ним.
– Его выпустили под залог? – удивилась Анни. Кто бы мог подумать, что Притчет пошевелится в воскресенье? Никто, вот в этом-то все и дело. Официально никто не работает, так что воскресенье – это отличный день для тайных маневров. Семье не хочется, чтобы на них накинулась пресса. Притчет не захотел расстраивать Дэвидсонов больше необходимого. У этой семьи среди избирателей куда больше друзей, чем у Маркуса Ренара.
Джози снова пожала плечами, спустилась по лестнице и направилась к игровой площадке.
– Я не знаю. Когда мы приехали домой, дедушка отправился на целый день на рыбалку. А когда вернулся, заперся в кабинете и не выходил оттуда.
Девочка не пошла на освободившиеся качели, а села на тяжелый металлический брус, огораживающий небольшой цветник. Анни бросила голову Макграфа на асфальт и устроилась рядом с ней, уложив поудобнее хвост.
Девочка сидела, низко наклонив голову, волосы густой волной упали на лицо, скрывая его. Когда Джози наконец заговорила, ее тоненький голосок дрожал:
– Я так скучаю по мамочке…
Анни обняла малышку за плечи.
– Я знаю, что ты скучаешь, детка. – Она прижалась подбородком к макушке Джози. – Я очень хорошо тебя понимаю. Мне так жаль, что все это с тобой случилось.
– Я так хочу, чтобы мама вернулась, – всхлипнула Джози, уткнувшись головой в мех костюма, – но она никогда больше не вернется. Сестра Селеста говорит, что мне не следует сердиться на Господа, а я сержусь.
– Не волнуйся о Господе. Ему еще за многое придется ответить. На меня ты тоже сердишься?
Джози кивнула.
– Я понимаю. Но ты должна знать, Джози, что я делаю все, что могу, – прошептала Анни. – А на кого ты еще сердишься? На папу?
Джози снова кивнула.
– И на бабушку?
Еще один кивок.
– И на дедушку Ханта?
– Н-нет.
– На кого еще?
Джози молчала. Анни ждала ее ответа, ей было тяжело вести этот разговор. Налетел легкий бриз, и головки анютиных глазок закачались. Лепесток упал с цветка азалии и задержался на куске хлеба, не доеденном кем-то за завтраком.
– На кого еще ты сердишься, Джози?
– На себя, – раздался тоненький голосок, дрожащий от боли. – Я пошла к Кристине… Может, если бы я осталась дома…
Анни слушала это прерываемое всхлипами признание, чувствуя себя девятилетней, вспоминая ужасное ощущение вины, которое она сама носила в себе все эти годы. Ведь маленькая Анни всегда была рядом с мамой, следила за ней в плохие дни и просила Бога послать маме счастья. И стоило ей только уйти из дома, как Мари покончила с собой.
Анни вспомнила, как она шла по дороге, ведущей на дамбу, горький вкус слез на щеках, когда она бросила в воду своего любимого Микки Мауса. Этой игрушкой, купленной во время ее первого путешествия, она так дорожила. Но ее первые каникулы вне дома стали концом для ее матери. Анни вспомнила, как дядя Сэм выловил игрушку в камышах, а потом сел на берегу, посадил Анни к себе на колени. И они оба плакали, а мокрый Микки Маус лежал между ними.
– Ты ни в чем не виновата, Джози, – наконец негромко заговорила Анни. – Я тоже так думала, когда умерла моя мама. Мне тоже казалось, что если бы я осталась дома, то ничего бы не случилось. Но мы не можем предвидеть, когда несчастье случится в нашей жизни.
В том, что умерла твоя мама, нет твоей вины, малышка. Я только прошу тебя поверить мне, когда я говорю, что я твой друг. И я всегда буду твоим другом, Джози. Я всегда буду стараться оказаться рядом с тобой и сделать для тебя все, что только смогу.
Девочка посмотрела на Анни и попыталась улыбнуться.
– Тогда почему ты одета как собака?
Анни скорчила гримасу.
– Временное понижение в должности. Это не продлится долго. Мне сказали, что из меня получилась отвратительная полицейская собака.
– Ты играла очень плохо, – согласилась Джози. Она с отвращением наморщила носик: – И от тебя та-ак плохо пахнет.
– Эй, полегче с оскорблениями, – поддразнила ее Анни. – А то выпущу на тебя всех моих блох. – Она поднялась. – Я тебя провожу, а ты поможешь мне нести эту голову.
Вода в озере Поншартрен отливала металлом. Ровное, как монета, оно простиралось к северу, рассекаемое на две части высоким мостом. Вдалеке бороздили водную гладь несколько лодок – мальчишки явно прогуливали уроки. С этой части берега открывался великолепный вид, стоящий немалых денег. Недвижимость на этом берегу относилась к категории «это вам не по средствам». А вот Дювалю Маркоту она была по карману.
Его дом в итальянском стиле выглядел так, словно ему место в Тоскане, а не в Луизиане. Участок окружала стена высотой в восемь футов, но чугунные ворота не были закрыты, открывая взгляду случайного прохожего изумрудную лужайку и прекрасные клумбы с цветами. Черный длинный «Линкольн» стоял возле дома на подъездной дорожке. С высоты ограды за всем происходящим наблюдал глаз видеокамеры.
Ник проехал мимо и развернулся. Как всегда, черный ход оказался открытым. Фургон цветочника с распахнутыми настежь дверцами стоял около входа на кухню. Ник припарковал свой пикап за оградой и подошел к дому, прихватив по дороге огромный букет цветов из фургона.
На кухне кипела работа. Худощавая женщина наблюдала за двумя помощницами в белоснежных фартуках, готовившими канапе. Еще две женщины составляли на подносы бокалы. Мускулистый парень лет двадцати появился на пороге с ящиком шампанского и поставил его на стол перед маленьким женоподобным мужчиной в очках в золотой оправе. Коротышка повернулся к Нику:
– Отнесите это в Красную гостиную. Композиция предназначена для круглого стола возле камина.
Горничная распахнула перед Фуркейдом дверь.
В прошлом Ник дважды побывал в этом доме и запомнил расположение комнат. Он мог восстановить в памяти любое антикварное украшение и каждую картину, висящую на стене. Красная гостиная располагалась справа от входа в дом. Декорированная в стиле Второй империи, чрезмерно украшенная, где обстановка казалась выставленной напоказ, комната выглядела так, словно ждала визита Наполеона.
Ник поставил цветочную композицию на круглый стол из красного дерева и быстро прошел через холл в восточное крыло. Его каблуки стучали по полированным полам. Он предпочел парадной лестнице черную в дальнем конце холла. Кабинет Маркота располагался на втором этаже восточного крыла. Он был человеком привычки и всегда работал дома по пятницам и понедельникам. Деловые партнеры, в обществе которых Маркот» никогда бы не появился в основном офисе своей компании, частенько захаживали к нему домой. Ник вспомнил о «Линкольне» у подъезда и нахмурился.
Ему следовало немного подождать, прийти совсем поздно, застать Маркота в постели. Но тогда хозяин дома мог. запросто пристрелить его и оправдываться потом тем, что принял его за грабителя. Нику пришлось напомнить себе, что он пришел сюда по делу, а не ради мести. Он вошел в ванную комнату и закрыл за собой дверь.
Фуркейд посмотрелся в зеркало. Черная свободная спортивная куртка поверх белой футболки скрывала наплечную кобуру и полуавтоматический «ругер». Ник подобрался, пульс молотом стучал в висках, а от предвкушения во рту появился какой-то металлический привкус. Он не видел Маркота больше года и не планировал впредь с ним встречаться. И вот он снова шныряет в доме Маркота.
Ник закрыл глаза, глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Зачем он сюда пришел? Не было никаких явных доказательств связи между Маркотом и делом Памелы Бишон. Фуркейд лично проверил все номера, по которым звонил Донни Бишон перед смертью жены, и не нашел прямой связи с Маркотом. Если Донни звонил Маркоту после смерти Памелы, то Нику об этом никогда не узнать. Не существовало причины для изъятия телефонных счетов Бишона за этот период времени. И потом, если Донни звонил магнату после гибели жены, то, следовательно, Маркот не причастен к ее убийству.
Но, несмотря ни на что, Ника не покидало чувство неудовлетворенности. Призрак Маркота блуждал среди теней в этом деле. Донни требовалось, чтобы дело Памелы было закрыто. Только тогда он сможет воплотить в жизнь свои планы по продаже ее доли в «Байу риэлти». И если Ник станет тем, кто уберет Ренара и отправится за это в тюрьму, то он ничем не сможет помешать Маркоту.
Ник медленно выдохнул. Он не должен давать прошлому власть над собой. Фуркейд снова вышел в коридор и подошел к двойным лакированным дверям из кипариса.
Молодой секретарь Маркота сидел за столом в приемной.
– Чем могу вам помочь? – вежливо поинтересовался он.
– Я хочу увидеть Маркота.
Секретарь с подозрением оглядел Ника.
– Мне жаль, но вы не договаривались о встрече.
– Не стоит сожалений. Он меня примет.
– Мистер Маркот очень занятой человек. У него деловая встреча.
Фуркейд перегнулся через стол и схватил молодого человека за галстук прямо под узлом, плотно намотав его на кулак.
– Ты вел себя очень невежливо, – мягко проговорил Ник. – Тебе просто повезло, что я такой терпеливый парень. Я всегда даю людям еще один шанс. А теперь, пока я тебя не придушил, нажми-ка кнопочку и сообщи мистеру Маркоту, что Ник Фуркейд пришел к нему по делу.
Он отпустил молодого человека, и тот рухнул в свое кресло, глотая ртом воздух. Он потянулся к трубке, нажал на клавишу интеркома.
– Прошу прощения, что прерываю вас, мистер Маркот, – он прокашлялся, но хрипота не исчезла. – Пришел Ник Фуркейд. Он хочет вас видеть.
Ему никто не ответил. Ник нетерпеливо пристукивал каблуком. Спустя секунду двойные двери, ведущие в кабинет Маркота, распахнулись, и на пороге появились четверо.
Ник быстро оценил компанию по достоинству и отступил к ближайшей стене. Первым шел Вик Ди Монти по прозвищу Затычка, средней руки мафиози из Нового Орлеана. Он выглядел как кубик с мускулистыми руками и ногами. Двое совершенно одинаковых мужчин, сопровождавших его, наоборот, отличались очень высоким ростом – бугрящиеся, накачанные стероидами мускулы, маленькие головки с очень короткой стрижкой, полное отсутствие шеи и солнечные очки от Армани, скрывающие глаза.
Маркот стоял на пороге, пока его гости выходили в приемную. Глаза его смотрели по-доброму, а в груди вместо сердца лежал черный кусок угля. Он был внешне доброжелательным, скромным, втайне порочным. Дюваль Маркот не всегда был таким, и он дорого заплатил за свой имидж. Те немногие в высших кругах, кто знал об этом, благоразумно делали вид, что ни о чем не ведают.
– Неужели это мой старый друг Ник Фуркейд?! – провозгласил Маркот, одаряя детектива приятной улыбкой, обычно зарезервированной для старых и добрых знакомых. – Какой сюрприз!
– Неужели?
– Входи, Ник, – последовал широкий приглашающий жест. – Эван, будьте добры, принесите нам кофе.
Ник прошел мимо хозяина дома в кабинет. Ему не хотелось признаваться, что вид на озеро, открывающийся из окна кабинета, произвел на него впечатление. И сама комната никого не могла оставить равнодушным. Серый ковер был по тону чуть светлее стен. Предметы искусства выгодно подчеркивали друг друга, а мебели было место только в музее.
Ник встал позади кресла в стиле Людовика XIV, чтобы видеть двери, и положил руки на спинку. Маркот противостоял всему, во что верил Ник. Фуркейд мечтал наказать Маркота, но для этого следовало погрязнуть в пороках самому. Неудача только подогревала его ярость.
– Каким ветром тебя занесло сюда, детектив? – поинтересовался Маркот. – Кстати, ты поразительно хладнокровен. Я бы мог предположить, что ты приехал на вечеринку – мы сегодня собирались повеселиться, да только боюсь, что твоего имени нет в списке гостей. Официальный визит тоже исключается. Твои полномочия не могут простираться так далеко. И потом, насколько я понимаю, недавно с твоей службой вышла заминка.
– Что вам об этом известно?
– То, что я прочел в газетах, мой мальчик. Итак, чем я могу тебе помочь?
Спокойствие Маркота удивило Ника. Этот человек когда-то уничтожил его, и вот он сидит перед ним как ни в чем не бывало, словно для него это ничего не значило.
– Ответьте мне на один вопрос. Когда вы впервые обсуждали вопрос о продаже «Байу риэлти» с Донни Бишоном?
– Кто такой Донни Бишон?
– Если вы читаете газеты, то знаете, кто он такой.
– У тебя есть основания полагать, что я с ним говорил? С чего бы мне заинтересоваться какой-то заштатной компанией по продаже недвижимости?
– Сейчас подумаю. – Ник приложил два пальца к виску, делая вид, что изо всех сил пытается сосредоточиться. – Деньги? Сделать деньги. Спрятать деньги. Отмыть деньги. Выбирайте сами. Может, ваш друг Вик Затычка хочет хорошо вложить деньги. Или у вас в кармане несколько сенаторов, готовых разрешить вам открыть игорные дома на воде. Возможно, вам известно что-то такое, чего больше не знает никто.
На лице Маркота сохранилось бесстрастное выражение.
– Вы оскорбляете меня, детектив.
– Неужели? Ладно, согласен. Только что в этом нового?
– Ничего. Ты так же утомителен, как и всегда. Я добропорядочный деловой человек, Фуркейд. Моя репутация ничем не запятнана.
– Сколько нужно, чтобы купить такую репутацию? Сколько вы платите всяким проходимцам, чтобы с ними снюхаться?
– У мистера Ди Монти строительная компания. Мы работаем вместе над одним проектом.
– Ну разумеется. Вы собираетесь привезти Затычку и его головорезов вместе с собой в Байу-Бро?
– У тебя проблемы с головой, Фуркейд. Мне совершенно неинтересен какой-то там городишко на болоте, полный змей.
Ник предупреждающе поднял палец.
– Следите за своими выражениями, Маркот. Это мой городишко на болоте, полный змей. И это вы меня туда отправили. Я не хочу видеть там вашу рожу. Или унюхать запах ваших денег.
Маркот покачал головой:
– Ты так ничему и не научился, болотная крыса? Я прекрасно тебя принял, а ты меня оскорбляешь. Если бы я захотел, тебя бы арестовали. Как это будет выглядеть в твоем досье? Все решат, что ты сдвинулся, мне так кажется. Избиваешь подозреваемых, потом едешь в Новый Орлеан, оскорбляешь всем известного бизнесмена и филантропа. Ты достал меня, Фуркейд, как москит. Один раз я тебя прихлопнул. Не выводи меня снова из себя.