Страница:
– Что ж, – неохотно согласилась Анни, – я займусь бумагами с утра.
Она направилась к выходу, чувствуя, как взгляды сослуживцев буквально жгут ей спину, ощущая их враждебность как нечто вполне осязаемое.
Влажный туман превратился в холодный, назойливый дождь. Анни натянула джинсовую куртку на голову и побежала к машине. Купленное ею шоколадное мороженое давно растаяло и растеклось липкой лужицей. Подходящий конец для подобного вечера.
Анни села за руль, пытаясь представить, что же будет завтра, но ей ничего не пришло в голову. У нее не было исходной точки для подобных размышлений. Она никогда еще не арестовывала коллегу-полицейского.
Пластмассовый крокодил, висящий на зеркале заднего вида, пялился на нее с насмешливой ухмылкой. Анни ткнула его указательным пальцем и смотрела, как игрушка заплясала на нитке. Она бросила взгляд на бумажный пакет, который засунула между сиденьями. Пакет, в котором было ее мороженое. Именно им она воспользовалась, чтобы взять окровавленные кожаные перчатки Фуркейда. Каждую перчатку следовало упаковать отдельно, но Анни использовала то, что оказалось у нее под рукой. Согласно инструкции она должна была сдать улики на хранение и проследить, чтобы их отправили в специальное помещение. Инстинкт подсказал ей, что не стоит сейчас возвращаться в участок с этим пакетом.
Но ведь она и так нарушила правила ради Фуркейда, пошла на уступки, чего никогда не допустила бы по отношению к любому другому человеку. Анни должна была бы вызвать патруль на место преступления, а она этого не сделала. Когда приехала «Скорая», она ничего не стала объяснять приехавшим медикам и отвезла проштрафившегося детектива в участок на своей собственной машине. Анни даже не стала сообщать о случившемся по радио в дежурную часть и никого не предупредила, потому что не хотела, чтобы ее слова услышали другие полицейские.
Анни нарушила должностные инструкции, потому что Фуркейд был копом, и все-таки именно она стала козлом отпущения. Коллеги теперь смотрели на нее так, словно на ее месте оказался враждебный чужак.
Она завела мотор и выехала со стоянки как раз в тот момент, когда на нее свернули две другие машины. Приехали помощники шерифа, которые должны были заступить на дежурство в полночь. Новость о поступке Фуркейда распространится со скоростью лесного пожара. Ее мир вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов. Все простое неожиданно стало сложным, все знакомое – незнакомым, все светлое – темным. Анни посмотрела на дождь и вспомнила слова, которые ей прошептал Фуркейд: «Страна теней».
Улицы были пусты, и фонари казались ненужной роскошью. Большая часть из семи тысяч жителей Байу-Бро работала и в будние дни отправлялась спать рано, оставляя веселье на выходные.
Неоновая вывеска «Пиво Дикси» вспыхивала красным светом в окне ночного заведения в так называемой цветной части города. Анни свернула направо у полуразвалившейся заправочной станции, выглядевшей как нечто оставшееся после сурового апокалипсиса из фантастического фильма с ее разбросанными полуразвалившимися машинами и запчастями. Дома вдоль этой улицы выглядели немногим лучше. Жалкие одноэтажные домишки вырастали из земли на покосившихся кирпичных столбах. Они стояли плечом к плечу на крохотных участках земли величиной с почтовую марку.
Анни ехала все дальше на запад, и постепенно владения становились больше, дома приобретали более почтенный и современный вид. В этом районе жил Эй-Джей.
Могла ли Анни обратиться к нему, ведь он работал на окружного прокурора? Теоретически полицейские и прокуратура играли в одной команде на стороне правосудия, но на самом деле они больше враждовали, чем сотрудничали. Если Анни решится перепрыгнуть через голову Ноблие и перейти линию, отделяющую ведомство шерифа от офиса прокурора, ей придется дорого за это заплатить. И Ноблие, и ее коллеги сочтут это еще одним доказательством того, что помощник шерифа Бруссар играет против них.
А если она обратится к Эй-Джею как друг, что тогда? Сможет ли он отделить дружбу от работы, если на чаше весов будет серьезное обвинение против Ника Фуркейда? И вправе ли Анни ожидать этого от него?
Анни нашла место для разворота и поехала в больницу. Избиение Маркуса Ренара было ее делом, пока кто-нибудь не доказал ей обратное. Она должна взять показания у жертвы.
Белое изваяние Богоматери приветствовало широко распростертыми руками каждого, кто приезжал в больницу Милосердия. Прожектора, угнездившиеся в зарослях гибискуса у основания статуи, освещали ее всю ночь, и она казалась маяком, указывающим путь.
Анни оставила машину в красной зоне возле приемного покоя, прикрепив к стеклу значок офиса шерифа. Вооружившись блокнотом, она направилась внутрь, гадая, сможет ли Ренар вообще говорить с ней.
– Мы только что перевели его в палату. – Сестра по имени Жоли провела ее по коридору, сияющему, словно жемчуг, при мягком ночном освещении. – Не знаете, кто его избил? Я бы этого мужика расцеловала.
– Он в тюрьме, – солгала Анни.
Сестра Жоли выгнула аккуратно выщипанную бровь:
– Это еще за что?
Они как раз остановились у двери в палату 118, и Анни подавила вздох.
– Он не спит? Ему давали снотворное? Ренар может говорить?
– Он может говорить, остатки зубов ему не мешают. Обезболивающих ему не давали. – Несколько садистская улыбка изогнула губы медсестры. – Мы не хотим, чтобы симптомы серьезного повреждения головы были смазаны.
Жоли открыла дверь в палату и придержала ее. В комнате стояли две кровати, но занята была только одна. Маркус Ренар лежал, чуть приподняв голову, его лицо напоминало изуродованный плод граната-мутанта. Прошло всего два часа после избиения, но синяки и отеки сделали Ренара неузнаваемым. На одной брови красовался шов. Еще одна полоска швов пролегла по подбородку и нижней губе, словно гусеница-многоножка. В ноздри ему заткнули ватные тампоны, а то, что осталось от носа, было скрыто под повязкой.
– И нет кляпа под рукой, – с сожалением произнесла медсестра. Потом бросила взгляд на Анни: – А вы не могли немного подождать, чтобы тот герой отправил этого ублюдка в кому?
– Я никогда не могла правильно рассчитать время, – с горькой иронией пробормотала Анни.
– Очень жаль.
Анни посмотрела вслед медсестре, возвратившейся на пост.
– Мистер Ренар, я помощник шерифа Бруссар, – представилась она, вынимая ручку и подходя ближе к кровати. – Если это возможно, то я хотела бы записать ваши показания по поводу того, что случилось сегодня вечером.
Маркус изучающе смотрел на нее узенькими щелочками заплывших глаз. Его ангел милосердия. С высокой больничной кровати посетительница казалась маленькой. Джинсовая куртка скрывала очертания фигуры. Женщина была хорошенькой, хотя на скуле багровел синяк, а темные волосы растрепались. Глаза цвета черного кофе с несколько необычным разрезом смотрели очень серьезно, пока помощник шерифа ждала его ответа.
– Вы там были, – прошептал он, преодолевая боль.
– Я должна знать, что произошло до моего появления на стоянке, – пояснила Анни. – Из-за чего произошла драка?
– Нападение.
– Вы хотите сказать, что детектив Фуркейд просто набросился на вас?
– Я вышел… из здания, – произнес Ренар, задыхаясь. Ему наложили такую тугую повязку на ребра, что он с трудом дышал. – Он был там… Сказал, что ничего не кончилось. Ударил меня. Потом еще раз… и еще… Он хотел, чтобы я умер.
Анни подняла голову от блокнота.
– Вряд ли детектив в этом одинок, мистер Ренар.
– Вы не хотели, – сказал Маркус. – Вы… спасли меня.
– Я выполняла свою работу.
– А как же Фуркейд? Он пытался… убить меня.
– Детектив Фуркейд сказал вам об этом?
– Посмотрите на меня.
– Я не могу делать выводы, мистер Ренар.
– Но вы же сказали ему: «Ты его убьешь», – настаивал Ренар. – Вы спасли мне жизнь. Благодарю вас.
– Мне не нужна ваша благодарность, – резко ответила Анни.
– Я не… убивал Памелу. Я любил ее… Как друга.
– Друзей не преследуют.
Маркус поднял палец, чтобы предостеречь ее.
– Выводы…
– Этим делом я не занимаюсь, поэтому могу свободно рассматривать факты и приходить к любым выводам. Вы спровоцировали детектива Фуркейда?
– Нет. Он не соображал, что делает. Он был пьян.
Ренар попытался облизнуть губы, но его язык натолкнулся на пустые места и обломки зубов. Он перевел взгляд на пластмассовый кувшин справа от него.
– Вы не могли бы… налить мне воды, Анни?
– Помощник шерифа Бруссар, – слишком резко поправила его Анни. То, что Ренар назвал ее по имени, вывело Анни из себя. Она не хотела исполнять его просьбу, но у него и так были основания выдвинуть иск против управления. Не стоило усугублять ситуацию из-за ерунды.
Анни положила блокнот на тумбочку у кровати, налила полстакана воды и протянула ему. Костяшки пальцев на правой руке были содраны и сейчас светились оранжевыми пятнами йода. Именно этой рукой он держал нож, когда расправлялся с женщиной, которую, по его собственному выражению, он любил как друга.
Ренар попытался сделать глоток, стараясь не двигать зашитой губой. По подбородку на больничную рубаху потекла струйка воды. Ему было бы легче воспользоваться соломинкой, но сестры не позаботились об этом. Анни подумала, то Ренар просто счастливчик, раз ему не подсыпали отравы в питье.
– Еще раз спасибо, помощник шерифа, – Маркус попытался улыбнуться, и вид у него стал еще более омерзительным. – Вы очень добры.
– Вы собираетесь выдвинуть обвинения? – сухо поинтересовалась Анни.
Ренар как-то странно хрюкнул. Видимо, пытался рассмеяться.
– Детектив пытался меня убить. Да… Я хочу выдвинуть обвинения. Его место в тюрьме. Вы должны помочь мне отправить его туда… помощник шерифа. Вы свидетель.
Ручка застыла в пальцах Анни. Мысль о такой перспективе пронзила ее, словно шомпол.
– Знаете что, Ренар? Я очень жалею, что свернула на ту улицу сегодня вечером.
Он попытался покачать головой.
– Вы… не хотите, чтобы я умер… Анни. Вы спасли мне сегодня жизнь. Дважды.
– Я уже сказала, что сожалею об этом.
– Вы не… ищете мести. Вам нужна… правда… справедливость. Я не плохой человек… Анни.
– Я бы чувствовала себя лучше, если бы так решил суд. – Анни закрыла блокнот. – Кто-нибудь из офиса шерифа к вам еще заедет.
Маркус проводил Анни взглядом, потом закрыл глаза и представил ее лицо. Правильные черты, на подбородке ямочка, кожа цвета свежих сливок и молодых персиков из Джорджии. Ренар вспомнил ее голос – мягкий, чуть хрипловатый. Он подумал о том, что эта женщина могла бы ему сказать, если бы пришла не по долгу службы. Она бы утешила его, посочувствовала ему, и эти слова облегчили бы его боль.
Анни Бруссар, его ангел милосердия.
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
Она направилась к выходу, чувствуя, как взгляды сослуживцев буквально жгут ей спину, ощущая их враждебность как нечто вполне осязаемое.
Влажный туман превратился в холодный, назойливый дождь. Анни натянула джинсовую куртку на голову и побежала к машине. Купленное ею шоколадное мороженое давно растаяло и растеклось липкой лужицей. Подходящий конец для подобного вечера.
Анни села за руль, пытаясь представить, что же будет завтра, но ей ничего не пришло в голову. У нее не было исходной точки для подобных размышлений. Она никогда еще не арестовывала коллегу-полицейского.
Пластмассовый крокодил, висящий на зеркале заднего вида, пялился на нее с насмешливой ухмылкой. Анни ткнула его указательным пальцем и смотрела, как игрушка заплясала на нитке. Она бросила взгляд на бумажный пакет, который засунула между сиденьями. Пакет, в котором было ее мороженое. Именно им она воспользовалась, чтобы взять окровавленные кожаные перчатки Фуркейда. Каждую перчатку следовало упаковать отдельно, но Анни использовала то, что оказалось у нее под рукой. Согласно инструкции она должна была сдать улики на хранение и проследить, чтобы их отправили в специальное помещение. Инстинкт подсказал ей, что не стоит сейчас возвращаться в участок с этим пакетом.
Но ведь она и так нарушила правила ради Фуркейда, пошла на уступки, чего никогда не допустила бы по отношению к любому другому человеку. Анни должна была бы вызвать патруль на место преступления, а она этого не сделала. Когда приехала «Скорая», она ничего не стала объяснять приехавшим медикам и отвезла проштрафившегося детектива в участок на своей собственной машине. Анни даже не стала сообщать о случившемся по радио в дежурную часть и никого не предупредила, потому что не хотела, чтобы ее слова услышали другие полицейские.
Анни нарушила должностные инструкции, потому что Фуркейд был копом, и все-таки именно она стала козлом отпущения. Коллеги теперь смотрели на нее так, словно на ее месте оказался враждебный чужак.
Она завела мотор и выехала со стоянки как раз в тот момент, когда на нее свернули две другие машины. Приехали помощники шерифа, которые должны были заступить на дежурство в полночь. Новость о поступке Фуркейда распространится со скоростью лесного пожара. Ее мир вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов. Все простое неожиданно стало сложным, все знакомое – незнакомым, все светлое – темным. Анни посмотрела на дождь и вспомнила слова, которые ей прошептал Фуркейд: «Страна теней».
Улицы были пусты, и фонари казались ненужной роскошью. Большая часть из семи тысяч жителей Байу-Бро работала и в будние дни отправлялась спать рано, оставляя веселье на выходные.
Неоновая вывеска «Пиво Дикси» вспыхивала красным светом в окне ночного заведения в так называемой цветной части города. Анни свернула направо у полуразвалившейся заправочной станции, выглядевшей как нечто оставшееся после сурового апокалипсиса из фантастического фильма с ее разбросанными полуразвалившимися машинами и запчастями. Дома вдоль этой улицы выглядели немногим лучше. Жалкие одноэтажные домишки вырастали из земли на покосившихся кирпичных столбах. Они стояли плечом к плечу на крохотных участках земли величиной с почтовую марку.
Анни ехала все дальше на запад, и постепенно владения становились больше, дома приобретали более почтенный и современный вид. В этом районе жил Эй-Джей.
Могла ли Анни обратиться к нему, ведь он работал на окружного прокурора? Теоретически полицейские и прокуратура играли в одной команде на стороне правосудия, но на самом деле они больше враждовали, чем сотрудничали. Если Анни решится перепрыгнуть через голову Ноблие и перейти линию, отделяющую ведомство шерифа от офиса прокурора, ей придется дорого за это заплатить. И Ноблие, и ее коллеги сочтут это еще одним доказательством того, что помощник шерифа Бруссар играет против них.
А если она обратится к Эй-Джею как друг, что тогда? Сможет ли он отделить дружбу от работы, если на чаше весов будет серьезное обвинение против Ника Фуркейда? И вправе ли Анни ожидать этого от него?
Анни нашла место для разворота и поехала в больницу. Избиение Маркуса Ренара было ее делом, пока кто-нибудь не доказал ей обратное. Она должна взять показания у жертвы.
Белое изваяние Богоматери приветствовало широко распростертыми руками каждого, кто приезжал в больницу Милосердия. Прожектора, угнездившиеся в зарослях гибискуса у основания статуи, освещали ее всю ночь, и она казалась маяком, указывающим путь.
Анни оставила машину в красной зоне возле приемного покоя, прикрепив к стеклу значок офиса шерифа. Вооружившись блокнотом, она направилась внутрь, гадая, сможет ли Ренар вообще говорить с ней.
– Мы только что перевели его в палату. – Сестра по имени Жоли провела ее по коридору, сияющему, словно жемчуг, при мягком ночном освещении. – Не знаете, кто его избил? Я бы этого мужика расцеловала.
– Он в тюрьме, – солгала Анни.
Сестра Жоли выгнула аккуратно выщипанную бровь:
– Это еще за что?
Они как раз остановились у двери в палату 118, и Анни подавила вздох.
– Он не спит? Ему давали снотворное? Ренар может говорить?
– Он может говорить, остатки зубов ему не мешают. Обезболивающих ему не давали. – Несколько садистская улыбка изогнула губы медсестры. – Мы не хотим, чтобы симптомы серьезного повреждения головы были смазаны.
Жоли открыла дверь в палату и придержала ее. В комнате стояли две кровати, но занята была только одна. Маркус Ренар лежал, чуть приподняв голову, его лицо напоминало изуродованный плод граната-мутанта. Прошло всего два часа после избиения, но синяки и отеки сделали Ренара неузнаваемым. На одной брови красовался шов. Еще одна полоска швов пролегла по подбородку и нижней губе, словно гусеница-многоножка. В ноздри ему заткнули ватные тампоны, а то, что осталось от носа, было скрыто под повязкой.
– И нет кляпа под рукой, – с сожалением произнесла медсестра. Потом бросила взгляд на Анни: – А вы не могли немного подождать, чтобы тот герой отправил этого ублюдка в кому?
– Я никогда не могла правильно рассчитать время, – с горькой иронией пробормотала Анни.
– Очень жаль.
Анни посмотрела вслед медсестре, возвратившейся на пост.
– Мистер Ренар, я помощник шерифа Бруссар, – представилась она, вынимая ручку и подходя ближе к кровати. – Если это возможно, то я хотела бы записать ваши показания по поводу того, что случилось сегодня вечером.
Маркус изучающе смотрел на нее узенькими щелочками заплывших глаз. Его ангел милосердия. С высокой больничной кровати посетительница казалась маленькой. Джинсовая куртка скрывала очертания фигуры. Женщина была хорошенькой, хотя на скуле багровел синяк, а темные волосы растрепались. Глаза цвета черного кофе с несколько необычным разрезом смотрели очень серьезно, пока помощник шерифа ждала его ответа.
– Вы там были, – прошептал он, преодолевая боль.
– Я должна знать, что произошло до моего появления на стоянке, – пояснила Анни. – Из-за чего произошла драка?
– Нападение.
– Вы хотите сказать, что детектив Фуркейд просто набросился на вас?
– Я вышел… из здания, – произнес Ренар, задыхаясь. Ему наложили такую тугую повязку на ребра, что он с трудом дышал. – Он был там… Сказал, что ничего не кончилось. Ударил меня. Потом еще раз… и еще… Он хотел, чтобы я умер.
Анни подняла голову от блокнота.
– Вряд ли детектив в этом одинок, мистер Ренар.
– Вы не хотели, – сказал Маркус. – Вы… спасли меня.
– Я выполняла свою работу.
– А как же Фуркейд? Он пытался… убить меня.
– Детектив Фуркейд сказал вам об этом?
– Посмотрите на меня.
– Я не могу делать выводы, мистер Ренар.
– Но вы же сказали ему: «Ты его убьешь», – настаивал Ренар. – Вы спасли мне жизнь. Благодарю вас.
– Мне не нужна ваша благодарность, – резко ответила Анни.
– Я не… убивал Памелу. Я любил ее… Как друга.
– Друзей не преследуют.
Маркус поднял палец, чтобы предостеречь ее.
– Выводы…
– Этим делом я не занимаюсь, поэтому могу свободно рассматривать факты и приходить к любым выводам. Вы спровоцировали детектива Фуркейда?
– Нет. Он не соображал, что делает. Он был пьян.
Ренар попытался облизнуть губы, но его язык натолкнулся на пустые места и обломки зубов. Он перевел взгляд на пластмассовый кувшин справа от него.
– Вы не могли бы… налить мне воды, Анни?
– Помощник шерифа Бруссар, – слишком резко поправила его Анни. То, что Ренар назвал ее по имени, вывело Анни из себя. Она не хотела исполнять его просьбу, но у него и так были основания выдвинуть иск против управления. Не стоило усугублять ситуацию из-за ерунды.
Анни положила блокнот на тумбочку у кровати, налила полстакана воды и протянула ему. Костяшки пальцев на правой руке были содраны и сейчас светились оранжевыми пятнами йода. Именно этой рукой он держал нож, когда расправлялся с женщиной, которую, по его собственному выражению, он любил как друга.
Ренар попытался сделать глоток, стараясь не двигать зашитой губой. По подбородку на больничную рубаху потекла струйка воды. Ему было бы легче воспользоваться соломинкой, но сестры не позаботились об этом. Анни подумала, то Ренар просто счастливчик, раз ему не подсыпали отравы в питье.
– Еще раз спасибо, помощник шерифа, – Маркус попытался улыбнуться, и вид у него стал еще более омерзительным. – Вы очень добры.
– Вы собираетесь выдвинуть обвинения? – сухо поинтересовалась Анни.
Ренар как-то странно хрюкнул. Видимо, пытался рассмеяться.
– Детектив пытался меня убить. Да… Я хочу выдвинуть обвинения. Его место в тюрьме. Вы должны помочь мне отправить его туда… помощник шерифа. Вы свидетель.
Ручка застыла в пальцах Анни. Мысль о такой перспективе пронзила ее, словно шомпол.
– Знаете что, Ренар? Я очень жалею, что свернула на ту улицу сегодня вечером.
Он попытался покачать головой.
– Вы… не хотите, чтобы я умер… Анни. Вы спасли мне сегодня жизнь. Дважды.
– Я уже сказала, что сожалею об этом.
– Вы не… ищете мести. Вам нужна… правда… справедливость. Я не плохой человек… Анни.
– Я бы чувствовала себя лучше, если бы так решил суд. – Анни закрыла блокнот. – Кто-нибудь из офиса шерифа к вам еще заедет.
Маркус проводил Анни взглядом, потом закрыл глаза и представил ее лицо. Правильные черты, на подбородке ямочка, кожа цвета свежих сливок и молодых персиков из Джорджии. Ренар вспомнил ее голос – мягкий, чуть хрипловатый. Он подумал о том, что эта женщина могла бы ему сказать, если бы пришла не по долгу службы. Она бы утешила его, посочувствовала ему, и эти слова облегчили бы его боль.
Анни Бруссар, его ангел милосердия.
ГЛАВА 6
Дождь шел стеной, укорачивая свет фар. Ночь стала совсем близкой, обступая машину, словно стенки туннеля. Небо казалось слишком низким, а чересчур тесно стоящие деревья будто нависли над дорогой.
Дженнифер Нолан терпеть не могла работать в вечернюю смену. Но и сидеть дома по вечерам она тоже не любила. Она всего боялась – темноты, звуков во мраке, того, что могло скрываться в темноте. В зеркале заднего вида возник свет фар, и у Дженнифер Нолан перехватило дыхание. Повсюду все только и говорили, что об убийстве и о том, что женщинам небезопасно ходить по улицам ночью. Она слышала, что несчастную Бишон расчленили. В новостях об этом не говорили, но Дженнифер слышала разговоры и верила им. Слухи все равно просачиваются. Как, например, о том, что на убитую надели карнавальную маску. Полиция не хотела, чтобы об этом узнали, но всем все равно все стало известно.
Дженнифер только представила себе ужас, который испытала несчастная жертва, и у нее немедленно начались ночные кошмары. Она даже думать не хотела о карнавале, до которого оставалось меньше двух недель, и все из-за этой маски.
Машина нагнала ее, и страх Дженнифер усилился. Но автомобиль проехал мимо, задние фонари сверкнули в ночи, и у Дженнифер отлегло от сердца. Она включила сигнал поворота и свернула на стоянку трейлеров.
Держа ключ в руке, как учили в журнале «Гламур», она подошла к двери. Необходимо держать ключ наготове, чтобы быстро открыть дверь. Его можно использовать и как орудие защиты, если кто-нибудь набросится на нее из кустов, которые, к несчастью, росли возле ее трейлера.
В гостиной горел свет, создавая иллюзию, что кто-то находился дома весь вечер. Закрыв за собой дверь, Дженнифер повесила жакет на вешалку и схватила с кухонного стола полотенце, чтобы вытереть совершенно мокрые рыжие волосы. Она прошла по трейлеру, зажигая повсюду свет. Дженнифер вела себя достаточно осторожно и входила в комнату только после того, как зажигала свет, чтобы осмотреться. Ее спальня располагалась в конце темного коридора. Все стояло на своих местах, и в шкафу никого не оказалось. На столике возле кровати стоял баллончик с лаком для волос. Она сможет, воспользоваться им, если кто-то ворвется к ней ночью.
Дженнифер поняла, что она в безопасности, страх отступил, уступая место усталости. В подавленном настроении она почистила зубы, сняла джинсы и улеглась в постель в футболке, в которой проходила весь день. «Я живу с дураком» – гласила надпись на ней, а стрелка указывала на пустое место в кровати рядом с ней. Дженнифер была одна. До 1:57 ночи.
Дженнифер Нолан неожиданно проснулась. Когда она попыталась сесть в кровати и закричать, рука в перчатке нанесла ей сильный удар в лицо. Женщина ударилась головой о спинку кровати. Она еще раз попыталась вырваться, но ее остановило лезвие ножа у горла. От ужаса она обмочилась, из глаз потекли слезы.
Но даже сквозь слезы она разглядела нападавшего в слабом свете, просачивающемся сквозь дешевенькие жалюзи. Мужчина навис над ней словно воплощение беспощадной судьбы. Он показался Дженнифер огромным. Она в ужасе уставилась на его лицо, наполовину скрытое карнавальной маской, украшенной перьями.
Дженнифер Нолан терпеть не могла работать в вечернюю смену. Но и сидеть дома по вечерам она тоже не любила. Она всего боялась – темноты, звуков во мраке, того, что могло скрываться в темноте. В зеркале заднего вида возник свет фар, и у Дженнифер Нолан перехватило дыхание. Повсюду все только и говорили, что об убийстве и о том, что женщинам небезопасно ходить по улицам ночью. Она слышала, что несчастную Бишон расчленили. В новостях об этом не говорили, но Дженнифер слышала разговоры и верила им. Слухи все равно просачиваются. Как, например, о том, что на убитую надели карнавальную маску. Полиция не хотела, чтобы об этом узнали, но всем все равно все стало известно.
Дженнифер только представила себе ужас, который испытала несчастная жертва, и у нее немедленно начались ночные кошмары. Она даже думать не хотела о карнавале, до которого оставалось меньше двух недель, и все из-за этой маски.
Машина нагнала ее, и страх Дженнифер усилился. Но автомобиль проехал мимо, задние фонари сверкнули в ночи, и у Дженнифер отлегло от сердца. Она включила сигнал поворота и свернула на стоянку трейлеров.
Держа ключ в руке, как учили в журнале «Гламур», она подошла к двери. Необходимо держать ключ наготове, чтобы быстро открыть дверь. Его можно использовать и как орудие защиты, если кто-нибудь набросится на нее из кустов, которые, к несчастью, росли возле ее трейлера.
В гостиной горел свет, создавая иллюзию, что кто-то находился дома весь вечер. Закрыв за собой дверь, Дженнифер повесила жакет на вешалку и схватила с кухонного стола полотенце, чтобы вытереть совершенно мокрые рыжие волосы. Она прошла по трейлеру, зажигая повсюду свет. Дженнифер вела себя достаточно осторожно и входила в комнату только после того, как зажигала свет, чтобы осмотреться. Ее спальня располагалась в конце темного коридора. Все стояло на своих местах, и в шкафу никого не оказалось. На столике возле кровати стоял баллончик с лаком для волос. Она сможет, воспользоваться им, если кто-то ворвется к ней ночью.
Дженнифер поняла, что она в безопасности, страх отступил, уступая место усталости. В подавленном настроении она почистила зубы, сняла джинсы и улеглась в постель в футболке, в которой проходила весь день. «Я живу с дураком» – гласила надпись на ней, а стрелка указывала на пустое место в кровати рядом с ней. Дженнифер была одна. До 1:57 ночи.
Дженнифер Нолан неожиданно проснулась. Когда она попыталась сесть в кровати и закричать, рука в перчатке нанесла ей сильный удар в лицо. Женщина ударилась головой о спинку кровати. Она еще раз попыталась вырваться, но ее остановило лезвие ножа у горла. От ужаса она обмочилась, из глаз потекли слезы.
Но даже сквозь слезы она разглядела нападавшего в слабом свете, просачивающемся сквозь дешевенькие жалюзи. Мужчина навис над ней словно воплощение беспощадной судьбы. Он показался Дженнифер огромным. Она в ужасе уставилась на его лицо, наполовину скрытое карнавальной маской, украшенной перьями.
ГЛАВА 7
Ричард Кадроу умирал. Несмотря на усилия медиков, его тело буквально пожирало само себя. Ему посоветовали оставить практику и посвятить все время лечению, которое все равно не принесло бы результатов. Ричард Кадроу понимал, что его смерть неизбежна. Только работа заставляла его жить. Бросая вызов докторам и своим болезням, он уже умудрился прожить дольше, чем ему предсказывали. Кадроу надеялся, что сражение за Маркуса Ренара даст ему возможность прожить еще месяцев шесть-восемь.
– Моего клиента избил до полусмерти ваш детектив, Ноблие. Какого еще дерьма вы собираетесь навешать мне на уши, чтобы скрыть правду?
Гас молча поджал губы. Его глаза превратились в щелки, когда он метнул яростный взгляд на Кадроу, сидевшего напротив.
– Или вы скажете, что Маркус Ренар сам сломал себе нос и челюсть? И сам выбил себе зубы? Спросите вашего помощника Бруссар. А еще лучше, я сам сделаю это, – сказал Кадроу, поднимаясь с кресла.
Гас решительно встал, его палец угрожающе уперся в адвоката.
– Держитесь подальше от моих людей, Кадроу.
Адвокат стоял на своем:
– Бруссар – свидетель, а Фуркейд – бандит. Он вел себя так же в Новом Орлеане, и вы отлично знали об этом, когда брали его на работу. Поскольку вы не соизволили отстранить Фуркейда от дела Памелы Бишон после его очевидной попытки подложить улику и манипулировать следствием, вы также можете считаться виновным в сговоре с целью нападения на моего клиента.
Гас фыркнул:
– Сговор? Ну-ну, попробуй притащить это в суд, посмотрим, что у тебя выйдет. И можешь выдвигать сколько угодно исков. Ты умрешь в бедности, прежде чем тебе удастся выцарапать хоть пенни из моего ведомства. А что касается остального, то я что-то не помню, чтобы тебя избирали окружным прокурором.
– Смит Притчет выдвинет обвинения еще до того, как ты успеешь переварить тот бекон, что съел на завтрак. Он будет счастлив засадить этого ублюдка Фуркейда за решетку.
– Поживем – увидим, – прорычал Ноблие. – Тебе ничего не известно о том, что случилось вчера вечером, и я не обязан обсуждать это с тобой.
– Это все должно быть отражено в рапорте. – Кадроу с видимым усилием поднял свой кейс. – И черт меня подери, лучше этому рапорту существовать. Бруссар произвела арест, взяла показания у моего клиента, спрашивала, намерен ли он выдвинуть обвинение, Если это не отражено в документах, то тебе придется за это дорого заплатить, Ноблие.
Черты лица Гаса исказились, словно он только что учуял запах полуразложившегося трупа.
– Твой клиент страдает галлюцинациями, да к тому же он еще и лжец. И это его самые лучшие качества, – сказал шериф, направляясь мимо адвоката к двери своего кабинета. – Вон отсюда, Кадроу! Мне есть чем заняться помимо того, чтобы терпеть, как ты тут воняешь все утро.
Кадроу улыбнулся. Энергия закипела в его венах, словно ракетное топливо, вызывая прилив сил.
– Шериф, общаться с вами, как всегда, было сплошным удовольствием. Но ничто не сравнится с наслаждением от того, что я уничтожу и вас, и вашего бандита Фуркейда.
– Почему бы тебе не облагодетельствовать мир и не сдохнуть прямо сейчас? – предложил Гас.
– Я никогда не доставлю вам такого удовольствия, Ноблие. Я планирую пережить вас на посту шерифа, пусть даже назло вам.
– Рад заметить, что я на сто процентов уверен, что тебе это не удастся.
– Что ж, посмотрим, за кем останется последнее слово.
Кадроу вышел, и Гас шумно захлопнул за ним дверь.
– За мной, конечно, старый вонючий подонок! – рявкнул он, оставшись в одиночестве. Потом повернулся к двери, ведущей в кабинет его секретаря и гаркнул: – Заходи, Бруссар!
Анни поднялась с кресла, где коротала время в ожидании, сердце у нее упало. Она очень внимательно прислушивалась к громким голосам, хотя расслышать слов из-за двери не могла. Ей показалось, что жар перепалки физически передался ей. Анни почувствовала, как между лопатками струйкой потек пот и взмокли подмышки.
Сделав глубокий вдох, она вошла в кабинет начальника и закрыла за собой дверь. Ноблие тяжело шагнул ей навстречу, сверля пронизывающим взглядом.
– Ты вчера брала показания у Маркуса Ренара?
– Да, сэр.
– Я велел тебе отправляться домой, так или нет, Бруссар? Может быть, у меня старческий склероз или что-то в этом роде, а? Или мне просто приснилось, что я приказал тебе идти домой?
– Никак нет, сэр.
– Тогда за каким чертом ты отправилась в больницу?
– Я должна была взять у Ренара показания, шериф, – ответила Анни.
– Не следует напоминать мне инструкцию, помощник шерифа Бруссар, – резко прервал ее Гас. – Ты что, полагаешь, что я с ней незнаком? Когда я отдаю приказание что-то сделать, Бруссар, у меня есть на это основания. – Он нагнулся к ней и немного сбавил тон. – Иногда надо как следует разобраться в ситуации, прежде чем поступать, как предписывает должностная инструкция. Ты понимаешь, о чем я говорю, помощник шерифа?
У Анни от напряжения окаменели все мускулы, но она не сдавалась:
– Я видела, как Ник Фуркейд избивал Маркуса Ренара, шериф.
– Меня мало интересует, что ты видела. Я говорю, что ты не знала всех обстоятельств, ты не слышала звонка о грабителе из этой части города, тебя там не было, когда правонарушитель сопротивлялся аресту.
Анни не сводила с него глаз.
– Вы хотите сказать, что меня не было вчера вечером здесь, когда все пытались состряпать правдоподобную историю? – наконец произнесла она, понимая, что провоцирует гнев Ноблие. – Вчерашний поступок Фуркейда – вне закона.
– А то, что Ренар сотворил с Бишон, это по закону?
– Разумеется, нет, но…
– Выслушай меня внимательно, Анни, – намного спокойнее и мягче произнес шериф. Он отступил назад и присел на край письменного стола. – Мир нельзя поделить на черное и белое, Анни. В нем очень много серого. Я не хочу сказать, что оправдываю поступок Фуркейда. Я хочу сказать, что понимаю его. Ты не должна совершать опрометчивых поступков. Не стоит пытаться арестовать детектива, не нужно ехать в больницу брать показания, когда я приказываю тебе отправляться домой.
– Я не могу изменить тот факт, что я была там, шериф, или что Ренар видел меня на месте происшествия. Как бы все это выглядело, если бы яне взяла у него показания?
– Это бы выглядело так, что он перепутал ход событий. Или что мы даем ему время прийти в себя, прежде чем снова беспокоить его.
«Или что мы попросту игнорируем жертву жестокого избиения только потому, что это дело рук полицейского. Или пытаемся выиграть время, чтобы состряпать правдоподобную историю», – добавила про себя Анни.
Она отвернулась и стала смотреть на стену – блестящее доказательство отличной карьеры Огюста Ф. Ноблие. Вот фотография шерифа, когда он был помоложе, – улыбается, пожимает руку губернатору Эдвардсу. Потом целый ряд снимков менее известных политиков и знаменитостей, побывавших в округе Парту во время правления шерифа Ноблие. Анни раньше всегда уважала его.
– Что сделано, то сделано, и мы с этим справимся, помощник, – закончил Ноблие с таким видом, словно это Анни нарушила закон. – Дело в том, что мы бы разобрались с этой ситуацией лучше, если бы ты действовала со мной заодно. Понимаешь, о чем я?
Анни промолчала. Не стоило напоминать, что ей не позволили быть с ними заодно, а просто захлопнули дверь у нее перед носом, исключили из дела, словно она была посторонней. Теперь Анни не знала, что лучше – быть выброшенной из дела или участвовать в сговоре.
– Я не хочу, чтобы ты говорила с журналистами, – продолжал Ноблие, обходя стол и устраиваясь в большом кожаном кресле. – И ни под каким видом ты не должна говорить с Кадроу. Поняла меня?
– Так точно, сэр.
– «Никаких комментариев», вот что ты должна отвечать. Справишься?
– Да, сэр.
– И что важнее всего, я не хочу, чтобы ты говорила с Маркусом Ренаром. Уяснила?
– Да, сэр.
– Ты была не на дежурстве, поэтому не слышала сообщения о грабителе в этом районе. Ты случайно наткнулась на них и вмешалась в ситуацию. Так все было?
– Да, сэр, – прошептала Анни, ощущение тошноты поднималось у нее в желудке, словно дрожжевое тесто. Ноблие минуту молча смотрел на нее.
– Откуда Кадроу узнал, что ты пыталась арестовать Фуркейда? Он уже с тобой говорил?
– Адвокат оставил сообщение на моем автоответчике утром, пока я бегала.
– Но ты с ним не говорила? – уточнил шериф.
– Нет.
– Ты говорила Ренару, что арестовала Фуркейда?
– Нет.
– Ты говорила с Фуркейдом в присутствии Ренара?
– Ренар был без сознания.
– Значит, Кадроу блефует, мерзкий сукин сын, – пробормотал себе под нос Гас. – Ненавижу его. Мне плевать, что он умирает. Лучше бы этот паразит поторопился и освободил нас от себя. Ты написала рапорт?
– Еще нет.
– И не пиши. Если ты начала что-то записывать, все порви.
– Но Ренар выдвинет обвинения…
– Но это не значит, что мы должны облегчать ему жизнь. Давай, запиши его жалобу, составь предварительный рапорт, но не упоминай об аресте Фуркейда. Этого не было. Оставь свои инициалы на рапорте и принеси бумаги ко мне в кабинет. Я персонально буду заниматься этим делом, – добавил он, словно уже репетируя фразу для будущего официального заявления. – Чудом избежавший наказания преступник пытается оговорить моего сотрудника. И не надо так на меня смотреть, Бруссар. – Шериф обвиняюще ткнул в нее пальцем. – Мы не делаем ничего, что Кадроу не сделал бы для ублюдка, чьи интересы он представляет.
– Значит, мы ничем не лучше их, – тихо сказала Анни.
– Черта с два, – возразил Ноблие, протягивая руку к телефону. – Мы хорошие парни, Анни. Мы работаем на Правосудие. Просто оно не всегда хорошо видит из-за этой своей повязки на глазах. Ты свободна, Бруссар.Женская раздевалка в офисе шерифа округа Парту изначально была кладовкой. Когда в шестидесятых годах это здание строилось, женщины в департаменте не работали, и не видящие дальше своего носа шовинисты не предусмотрели такой возможности. В результате у мужчин-полицейских в раздевалке был душ и просторная комната отдыха, а их коллеги-женщины довольствовались бывшей кладовкой для швабр. Раздевалка имела неприглядный вид – голая лампочка под потолком, четыре узких металлических шкафчика, дешевенькое зеркало без рамы над крошечной фаянсовой раковиной.
Когда Анни впервые пришла на службу, кто-то проделал дырку из мужской раздевалки в футе слева от зеркала. Теперь Анни периодически осматривала комнату на предмет новых дырок и замазывала их шпаклевкой, которую хранила в своем шкафчике вместе с шоколадными батончиками. Она была единственной женщиной – помощником шерифа, которая пользовалась раздевалкой регулярно, и единственной женщиной – патрульным офицером. Анни считала эту комнату своей собственной и попыталась как-то украсить ее. Она принесла искусственную пальму в горшке и обрезок ковра, чтобы прикрыть цементный пол.
Анни села на складной стул и посмотрела на папку, лежащую у нее на коленях. Она слишком далеко зашла, когда прошлой ночью напечатала рапорт об аресте Фуркейда. Когда она села дома за машинку и изложила все черным по белому, у нее появилось ощущение хотя бы минимального контроля над ситуацией. Поздно ночью к ней пришло и минимальное чувство уверенности. А утром шериф Ноблие уничтожил и то и другое. Он хотел, чтобы Анни солгала и составила фальшивый рапорт.
– Моего клиента избил до полусмерти ваш детектив, Ноблие. Какого еще дерьма вы собираетесь навешать мне на уши, чтобы скрыть правду?
Гас молча поджал губы. Его глаза превратились в щелки, когда он метнул яростный взгляд на Кадроу, сидевшего напротив.
– Или вы скажете, что Маркус Ренар сам сломал себе нос и челюсть? И сам выбил себе зубы? Спросите вашего помощника Бруссар. А еще лучше, я сам сделаю это, – сказал Кадроу, поднимаясь с кресла.
Гас решительно встал, его палец угрожающе уперся в адвоката.
– Держитесь подальше от моих людей, Кадроу.
Адвокат стоял на своем:
– Бруссар – свидетель, а Фуркейд – бандит. Он вел себя так же в Новом Орлеане, и вы отлично знали об этом, когда брали его на работу. Поскольку вы не соизволили отстранить Фуркейда от дела Памелы Бишон после его очевидной попытки подложить улику и манипулировать следствием, вы также можете считаться виновным в сговоре с целью нападения на моего клиента.
Гас фыркнул:
– Сговор? Ну-ну, попробуй притащить это в суд, посмотрим, что у тебя выйдет. И можешь выдвигать сколько угодно исков. Ты умрешь в бедности, прежде чем тебе удастся выцарапать хоть пенни из моего ведомства. А что касается остального, то я что-то не помню, чтобы тебя избирали окружным прокурором.
– Смит Притчет выдвинет обвинения еще до того, как ты успеешь переварить тот бекон, что съел на завтрак. Он будет счастлив засадить этого ублюдка Фуркейда за решетку.
– Поживем – увидим, – прорычал Ноблие. – Тебе ничего не известно о том, что случилось вчера вечером, и я не обязан обсуждать это с тобой.
– Это все должно быть отражено в рапорте. – Кадроу с видимым усилием поднял свой кейс. – И черт меня подери, лучше этому рапорту существовать. Бруссар произвела арест, взяла показания у моего клиента, спрашивала, намерен ли он выдвинуть обвинение, Если это не отражено в документах, то тебе придется за это дорого заплатить, Ноблие.
Черты лица Гаса исказились, словно он только что учуял запах полуразложившегося трупа.
– Твой клиент страдает галлюцинациями, да к тому же он еще и лжец. И это его самые лучшие качества, – сказал шериф, направляясь мимо адвоката к двери своего кабинета. – Вон отсюда, Кадроу! Мне есть чем заняться помимо того, чтобы терпеть, как ты тут воняешь все утро.
Кадроу улыбнулся. Энергия закипела в его венах, словно ракетное топливо, вызывая прилив сил.
– Шериф, общаться с вами, как всегда, было сплошным удовольствием. Но ничто не сравнится с наслаждением от того, что я уничтожу и вас, и вашего бандита Фуркейда.
– Почему бы тебе не облагодетельствовать мир и не сдохнуть прямо сейчас? – предложил Гас.
– Я никогда не доставлю вам такого удовольствия, Ноблие. Я планирую пережить вас на посту шерифа, пусть даже назло вам.
– Рад заметить, что я на сто процентов уверен, что тебе это не удастся.
– Что ж, посмотрим, за кем останется последнее слово.
Кадроу вышел, и Гас шумно захлопнул за ним дверь.
– За мной, конечно, старый вонючий подонок! – рявкнул он, оставшись в одиночестве. Потом повернулся к двери, ведущей в кабинет его секретаря и гаркнул: – Заходи, Бруссар!
Анни поднялась с кресла, где коротала время в ожидании, сердце у нее упало. Она очень внимательно прислушивалась к громким голосам, хотя расслышать слов из-за двери не могла. Ей показалось, что жар перепалки физически передался ей. Анни почувствовала, как между лопатками струйкой потек пот и взмокли подмышки.
Сделав глубокий вдох, она вошла в кабинет начальника и закрыла за собой дверь. Ноблие тяжело шагнул ей навстречу, сверля пронизывающим взглядом.
– Ты вчера брала показания у Маркуса Ренара?
– Да, сэр.
– Я велел тебе отправляться домой, так или нет, Бруссар? Может быть, у меня старческий склероз или что-то в этом роде, а? Или мне просто приснилось, что я приказал тебе идти домой?
– Никак нет, сэр.
– Тогда за каким чертом ты отправилась в больницу?
– Я должна была взять у Ренара показания, шериф, – ответила Анни.
– Не следует напоминать мне инструкцию, помощник шерифа Бруссар, – резко прервал ее Гас. – Ты что, полагаешь, что я с ней незнаком? Когда я отдаю приказание что-то сделать, Бруссар, у меня есть на это основания. – Он нагнулся к ней и немного сбавил тон. – Иногда надо как следует разобраться в ситуации, прежде чем поступать, как предписывает должностная инструкция. Ты понимаешь, о чем я говорю, помощник шерифа?
У Анни от напряжения окаменели все мускулы, но она не сдавалась:
– Я видела, как Ник Фуркейд избивал Маркуса Ренара, шериф.
– Меня мало интересует, что ты видела. Я говорю, что ты не знала всех обстоятельств, ты не слышала звонка о грабителе из этой части города, тебя там не было, когда правонарушитель сопротивлялся аресту.
Анни не сводила с него глаз.
– Вы хотите сказать, что меня не было вчера вечером здесь, когда все пытались состряпать правдоподобную историю? – наконец произнесла она, понимая, что провоцирует гнев Ноблие. – Вчерашний поступок Фуркейда – вне закона.
– А то, что Ренар сотворил с Бишон, это по закону?
– Разумеется, нет, но…
– Выслушай меня внимательно, Анни, – намного спокойнее и мягче произнес шериф. Он отступил назад и присел на край письменного стола. – Мир нельзя поделить на черное и белое, Анни. В нем очень много серого. Я не хочу сказать, что оправдываю поступок Фуркейда. Я хочу сказать, что понимаю его. Ты не должна совершать опрометчивых поступков. Не стоит пытаться арестовать детектива, не нужно ехать в больницу брать показания, когда я приказываю тебе отправляться домой.
– Я не могу изменить тот факт, что я была там, шериф, или что Ренар видел меня на месте происшествия. Как бы все это выглядело, если бы яне взяла у него показания?
– Это бы выглядело так, что он перепутал ход событий. Или что мы даем ему время прийти в себя, прежде чем снова беспокоить его.
«Или что мы попросту игнорируем жертву жестокого избиения только потому, что это дело рук полицейского. Или пытаемся выиграть время, чтобы состряпать правдоподобную историю», – добавила про себя Анни.
Она отвернулась и стала смотреть на стену – блестящее доказательство отличной карьеры Огюста Ф. Ноблие. Вот фотография шерифа, когда он был помоложе, – улыбается, пожимает руку губернатору Эдвардсу. Потом целый ряд снимков менее известных политиков и знаменитостей, побывавших в округе Парту во время правления шерифа Ноблие. Анни раньше всегда уважала его.
– Что сделано, то сделано, и мы с этим справимся, помощник, – закончил Ноблие с таким видом, словно это Анни нарушила закон. – Дело в том, что мы бы разобрались с этой ситуацией лучше, если бы ты действовала со мной заодно. Понимаешь, о чем я?
Анни промолчала. Не стоило напоминать, что ей не позволили быть с ними заодно, а просто захлопнули дверь у нее перед носом, исключили из дела, словно она была посторонней. Теперь Анни не знала, что лучше – быть выброшенной из дела или участвовать в сговоре.
– Я не хочу, чтобы ты говорила с журналистами, – продолжал Ноблие, обходя стол и устраиваясь в большом кожаном кресле. – И ни под каким видом ты не должна говорить с Кадроу. Поняла меня?
– Так точно, сэр.
– «Никаких комментариев», вот что ты должна отвечать. Справишься?
– Да, сэр.
– И что важнее всего, я не хочу, чтобы ты говорила с Маркусом Ренаром. Уяснила?
– Да, сэр.
– Ты была не на дежурстве, поэтому не слышала сообщения о грабителе в этом районе. Ты случайно наткнулась на них и вмешалась в ситуацию. Так все было?
– Да, сэр, – прошептала Анни, ощущение тошноты поднималось у нее в желудке, словно дрожжевое тесто. Ноблие минуту молча смотрел на нее.
– Откуда Кадроу узнал, что ты пыталась арестовать Фуркейда? Он уже с тобой говорил?
– Адвокат оставил сообщение на моем автоответчике утром, пока я бегала.
– Но ты с ним не говорила? – уточнил шериф.
– Нет.
– Ты говорила Ренару, что арестовала Фуркейда?
– Нет.
– Ты говорила с Фуркейдом в присутствии Ренара?
– Ренар был без сознания.
– Значит, Кадроу блефует, мерзкий сукин сын, – пробормотал себе под нос Гас. – Ненавижу его. Мне плевать, что он умирает. Лучше бы этот паразит поторопился и освободил нас от себя. Ты написала рапорт?
– Еще нет.
– И не пиши. Если ты начала что-то записывать, все порви.
– Но Ренар выдвинет обвинения…
– Но это не значит, что мы должны облегчать ему жизнь. Давай, запиши его жалобу, составь предварительный рапорт, но не упоминай об аресте Фуркейда. Этого не было. Оставь свои инициалы на рапорте и принеси бумаги ко мне в кабинет. Я персонально буду заниматься этим делом, – добавил он, словно уже репетируя фразу для будущего официального заявления. – Чудом избежавший наказания преступник пытается оговорить моего сотрудника. И не надо так на меня смотреть, Бруссар. – Шериф обвиняюще ткнул в нее пальцем. – Мы не делаем ничего, что Кадроу не сделал бы для ублюдка, чьи интересы он представляет.
– Значит, мы ничем не лучше их, – тихо сказала Анни.
– Черта с два, – возразил Ноблие, протягивая руку к телефону. – Мы хорошие парни, Анни. Мы работаем на Правосудие. Просто оно не всегда хорошо видит из-за этой своей повязки на глазах. Ты свободна, Бруссар.Женская раздевалка в офисе шерифа округа Парту изначально была кладовкой. Когда в шестидесятых годах это здание строилось, женщины в департаменте не работали, и не видящие дальше своего носа шовинисты не предусмотрели такой возможности. В результате у мужчин-полицейских в раздевалке был душ и просторная комната отдыха, а их коллеги-женщины довольствовались бывшей кладовкой для швабр. Раздевалка имела неприглядный вид – голая лампочка под потолком, четыре узких металлических шкафчика, дешевенькое зеркало без рамы над крошечной фаянсовой раковиной.
Когда Анни впервые пришла на службу, кто-то проделал дырку из мужской раздевалки в футе слева от зеркала. Теперь Анни периодически осматривала комнату на предмет новых дырок и замазывала их шпаклевкой, которую хранила в своем шкафчике вместе с шоколадными батончиками. Она была единственной женщиной – помощником шерифа, которая пользовалась раздевалкой регулярно, и единственной женщиной – патрульным офицером. Анни считала эту комнату своей собственной и попыталась как-то украсить ее. Она принесла искусственную пальму в горшке и обрезок ковра, чтобы прикрыть цементный пол.
Анни села на складной стул и посмотрела на папку, лежащую у нее на коленях. Она слишком далеко зашла, когда прошлой ночью напечатала рапорт об аресте Фуркейда. Когда она села дома за машинку и изложила все черным по белому, у нее появилось ощущение хотя бы минимального контроля над ситуацией. Поздно ночью к ней пришло и минимальное чувство уверенности. А утром шериф Ноблие уничтожил и то и другое. Он хотел, чтобы Анни солгала и составила фальшивый рапорт.