Страница:
Лайам потряс головой. Последняя фраза врага сбила его с толку. «Что эта сволочь имеет в виду?» Чтобы прийти в себя, он покрепче вцепился в заложника.
– Как твое ухо, Эльдайн?
Миротворец расхохотался и привел меч в движение. Сияющее острие стало описывать в воздухе мерцающие круги.
– Сдавайся, Ренфорд! Внизу меня ждет десяток ребят. Живым тебе с Лестницы все равно не сойти!
– Мне нравится твой меч, – фыркнул Лайам. – Ты по нему не скучаешь?
Дурацкая подковырка, но ничего лучшего в голову почему-то не шло. Эльдайн прав: и пассажиры, и миротворцы, поджидающие внизу, уйти ему не дадут.
– Брось меч, – хмыкнул Эльдайн. – Тебе крышка, приятель.
Лайам молчал, лихорадочно размышляя.
– Забавно, – продолжал лейтенант. – Я ведь как раз везу в порт изображения твоего милого личика!
Он свободной рукой указал на сверток, заткнутый за широкий форменный пояс.
– А тут оказывается, что оригинал и сам спускается вниз!
Порт?.. Бухточка под платформой, котел водопада, внутренний рейд, внешний… «Там столько воды!»
Не успев как следует все осмыслить, Лайам ответил:
– Я попаду туда раньше!
Он отступил на шаг и закинул ногу на ограждение.
– Эй, не дури, Ренфорд! – предостерег лейтенант.
Но беглец, отпихнув заложника, уже бросил меч и уселся верхом на перила.
«Мастер, что ты задумал?!»
Какой-то миг Лайам цеплялся за камни платформы, глядя на раскинувшийся под ним игрушечный городок.
«Столько воды! Должно же мне повезти!»
Он разжал пальцы и прыгнул.
11
– Как твое ухо, Эльдайн?
Миротворец расхохотался и привел меч в движение. Сияющее острие стало описывать в воздухе мерцающие круги.
– Сдавайся, Ренфорд! Внизу меня ждет десяток ребят. Живым тебе с Лестницы все равно не сойти!
– Мне нравится твой меч, – фыркнул Лайам. – Ты по нему не скучаешь?
Дурацкая подковырка, но ничего лучшего в голову почему-то не шло. Эльдайн прав: и пассажиры, и миротворцы, поджидающие внизу, уйти ему не дадут.
– Брось меч, – хмыкнул Эльдайн. – Тебе крышка, приятель.
Лайам молчал, лихорадочно размышляя.
– Забавно, – продолжал лейтенант. – Я ведь как раз везу в порт изображения твоего милого личика!
Он свободной рукой указал на сверток, заткнутый за широкий форменный пояс.
– А тут оказывается, что оригинал и сам спускается вниз!
Порт?.. Бухточка под платформой, котел водопада, внутренний рейд, внешний… «Там столько воды!»
Не успев как следует все осмыслить, Лайам ответил:
– Я попаду туда раньше!
Он отступил на шаг и закинул ногу на ограждение.
– Эй, не дури, Ренфорд! – предостерег лейтенант.
Но беглец, отпихнув заложника, уже бросил меч и уселся верхом на перила.
«Мастер, что ты задумал?!»
Какой-то миг Лайам цеплялся за камни платформы, глядя на раскинувшийся под ним игрушечный городок.
«Столько воды! Должно же мне повезти!»
Он разжал пальцы и прыгнул.
11
Столько воды! Гладь внешней гавани, мерцающая в лучах восходящего солнца, внутренняя гавань, все еще сумрачная, кипящий котел водопада! И все же первые долгие мгновения падения сказали ему, что летит он прямехонько на гранитный уступ.
Лайам зажмурился.
Гигантская рука ухватила его, потащила к себе. Глаза беглеца чуть не выскочили из орбит от мощи рывка, с какой он был втянут внутрь грозового столпа, поддерживающего платформу. Плащ за спиной взметнулся, металлическая застежка впилась в подбородок, задирая Лайаму голову и пытаясь ее оторвать. Он мучительно охнул, но тут плащ опал и обрушился на него – мокрый, тяжелый. По лицу били капли, крупные, как снаряды метательных механизмов; вихри терзали тело, норовя разорвать его на клочки. Лайам попробовал сжаться в комок, но вихри выламывали и растаскивали конечности, стремясь заполучить в безраздельную собственность если не всю добычу, то хотя бы какую-то ее часть.
Буря, и не одна – сотни, тысячи бурь ярились в магической толще. Лайам то взлетал вверх в мощных потоках горячего воздуха, то, обрастая инеем, несся к земле. Он был не в состоянии думать: его швыряло взад и вперед, от смерча к смерчу, трепало, плющило и кувыркало, хлестало дождем и градом, и все это – в малые доли мгновения. Каждый вдох имел иной привкус, гортань то обжигало, то леденило, но чаще всего в рот и легкие вливался озон.
Грохот стоял жуткий, он перегружал перепонки, каждая плеть гигантского сгустка энергий ревела на собственный лад. Что-то вокруг непрестанно ухало, бормотало, гремело и завывало. Уши болели от нескончаемых перепадов давления, частая смена вибраций вызвала резь в животе.
Измученный, измочаленный, почти лишившийся чувств, Лайам летел по широкой спирали к основанию ножки большого гриба, шляпкой которого являлась платформа. Наконец он завис в воздухе, ровно на ту долю мгновения, чтобы успеть это осознать, – и затем камнем вошел во что-то сырое и плотное.
Очередной смерч? Лайам разинул рот, подавился водой и, отчаянно трепыхаясь, устремился вверх, к световому пятну – в поисках животворного вдоха. Вдохнуть он сумел, но воздух не желал его принимать, он давил на плечи и голову, затискивая ныряльщика в глубину. Каким-то краем сознания Лайам сообразил, что угодил в водоем, на который ложится платформа, и что воздушную массу над ним прессуют нисходящие вихри опадающего грозового столпа.
Сверху давило, снизу тянуло. Сапоги стали гирями, шерсть плаща превратилась в свинец.
Лайам ушел под воду, ломая неподатливую застежку. Освободившись от верхнего одеяния, он вновь вынырнул и жадно вдохнул. Вдали мелькнул край водоема – черная полоска между воздухом и водой. Беглец рванулся туда, но сапоги влекли на дно, ему пришлось стряхнуть их и сбросить.
Но и без обуви плыть было почти невозможно. Лайам терял силы, борясь с мощью незримой гигантской ладони, равнодушно пытавшейся его утопить. Он так напрягался, что растерял весь страх.
Его руки ударились обо что-то. Лайам вскрикнул и наглотался воды, не сразу сообразив, что натолкнулся на прибрежную мель. Он подтянулся выше, лег на дно животом и по-пластунски пополз вперед, подталкивая себя коленями и босыми ступнями. Глубина мелкого места не превышала нескольких дюймов, но верховой воздушный поток не давал ему поднять головы. Неестественно вывернув шею, чтобы иметь возможность дышать, Лайам все полз и полз, тупо удивляясь тому, что давление не ослабевает.
А потом чьи-то руки подхватили его под мышки и выдернули на берег.
«Мастер, вставай!»
– Мать Милосердная! Малый спасся лишь чудом!
– Как же он умудрился свалиться?
– И с такой высоты!
Кто это говорит? Лайам закашлялся, в горле его забулькало. Он с усилием повернулся и лег на живот, чтобы извергнуть воду из желудка и легких. Когда приступ рвоты закончился, те же руки помогли ему сесть.
«Мастер, здесь скоро появится лейтенант!»
– Фануил? – выдавил из себя Лайам и разлепил веки. Голова не держалась на шее и норовила упасть на грудь.
Ответом был радостный хохот нескольких глоток.
– Ты гляди, разговаривает!
Лайам жестами показал, что хочет встать. Его подняли, помогли устоять на ватных ногах.
– Полегче, братишка! – сказал человек, на чье плечо он опирался, – продубленный морем и солнцем крепыш в ярком платке. – После такой передряги не худо передохнуть! Ну и летел ты, я тебе доложу!
«Мастер, немедленно уходи!»
Серьги в ушах, татуировки, грубые безрукавки, короткие парусиновые штаны. Спасителей было шестеро, и все шестеро скалили зубы.
– Моряки? – выдохнул Лайам, и окружающие утвердительно закивали.
– Моряки-моряки, – сказал тот, что в платке. – С «Тигра», из Каэр-Урдоха. Только что прибыли, а Рейф тут бывал. Он-то и потянул нас глянуть на Лестницу.
– Вот уж не думал, что мы увидим такое, – пробормотал Рейф, и моряки разом загомонили, обсуждая детали случившегося. Лайам потряс головой и огляделся. Пока все вроде бы складывалось неплохо. Моряки оттащили его к скалам – подальше от грозового столпа. Причальная площадка Парящей Лестницы находилась на другой стороне водоема. Он поднял глаза и увидел платформу, висящую футах в ста над поверхностью моря.
«Мастер, ты можешь идти?»
– Я в порядке, – ответил Лайам, хотя ноги его тряслись, а голова шла кругом.
– Ты жив, – заметил яркий платок. – Об остальном же, приятель, я бы судить остерегся.
«С той стороны бегут миротворцы. Я задержу их, а ты уходи, если сможешь».
– Я постараюсь.
Моряки обменялись удивленными взглядами. Лайам, увидев это, полез за кошельком.
– Все хорошо, – сказал он и осекся: его пробрала внезапная дрожь. Зубы клацнули. Стиснув челюсти, Лайам негнущимися пальцами стал развязывать кошелек. – Спасибо, друзья. Мне надо идти.
– Куда ты такой пойдешь? – возразил один из матросов.
Справившись наконец с мокрым узлом, Лайам заглянул внутрь кожаного мешочка, оценил его скудное содержимое и застонал, вспомнив о векселях, ставших добычей взбаламученной вихрем пучины.
– У тебя и обувки-то нет! – заметил Рейф.
Два золотых, горсточка серебра и пригоршня медяков. Выудив из кошелька три серебряные монетки, Лайам протянул их соседу в платке.
– Видишь ли, брат, мне с миротворцами встречаться нельзя, если ты понимаешь, о чем я.
Моряки ухмыльнулись.
– С ищейками то есть? Тогда убери это, – сказал яркий платок, указывая на серебро. – Отдай ему свои башмаки, Вивиль!
Моряк, к которому он обратился, сбросил свои деревянные сабо с готовностью человека, которому привычнее ходить босиком. Лайам, засуетившись, вставил в них ноги.
– Беги, друг, – продолжал платок. – С ищейками мы разберемся.
Глаза беглеца увлажнились. Он нервно вздохнул и вложил серебро в руку разутого парня.
– Это за башмаки. Вы – славные люди. Еще раз спасибо, друзья.
«Мастер!»
– Все, ухожу! – Лайам поклонился своим спасителям и затрусил, прихрамывая, к ближайшему переулку.
После распадков и башен Торквея Беллоу-сити казался уродливо-плоским. Его неказистые каменные и кирпичные здания в массе своей не насчитывали более двух этажей. К тому же все они выглядели странно нагими, ибо плющ, густо укутывавший стены верхнего города, не рос на пропитанных морской солью камнях.
Но Лайаму все здесь было по сердцу. Истрепанный, мокрый, дрожащий, в чужих, чересчур больших башмаках он, тем не менее, во весь рот улыбался, он знал, что Эльдайн сойдет с Лестницы лишь через десять минут. Миротворцев с нижней площадки Фануил усыпил, а десять минут – это целая вечность!
Улицы порта кишели народом. Дюжие грузчики степенно вздымали над головами тюки, ящики, сундуки; носильщики в ярких фартуках катили перед собой тачки, набитые всяческой кладью. Деловитые клерки с канцелярскими сумочками и перьями за ушами приценивались на бегу к пирожкам, их бесцеремонно задевали татуированными плечами праздношатающиеся моряки (наколки у некоторых заползали даже на щеки). Впрочем, скандальная корабельная братия почтительно уступала дорогу прилично одетым чиновникам и купцам. Кое-кто из разноголосо гомонящего люда косился на Лайама, но в основном до него никому не было дела. Идет себе человек в мокрой одежде – и пусть. Беглеца же подобное равнодушие окружающих не только не задевало, а приводило, напротив, в полный восторг. Туман в его голове потихоньку развеивался, он начинал задаваться вопросами, что ему делать теперь.
Прежде всего – переодеться в сухое! С моря тянуло холодом, зубы продрогшего путника мелко стучали. Потом – найти убежище. В кошельке, конечно, достаточно денег, чтобы купить рубашку, куртку, штаны, но ведь ему еще надо отправить письмо Катилине! «И поесть, непременно поесть!» Наспех проглоченная наверху горячая булка – не еда, а сколько берут гонцы за услугу, Лайам не знал.
«Мне нужны деньги! Их надо как-нибудь раздобыть!» Он машинально взялся за пояс, нащупал пустые ножны и выругался. «Нельзя же срезать кошельки без ножа!»
Вдали над крышами завиднелась остроконечная колоколенка биржи, Лайам побрел в ту сторону, присматриваясь к прохожим. В глаза ему бросились по меньшей мере пять достойных внимания кошельков, последним он мог легко завладеть и без помощи бритвы. Но перед площадью ротозей свернул в какую-то подворотню. Лайам вздохнул.
Биржа – массивный кирпичный куб с рядом крохотных окон под крышей – могла представлять для него интерес, но возле ее непропорционально низких и узких дверей околачивалась парочка миротворцев. Лишняя встреча с ними была Лайаму ни к чему, да и в таком виде его внутрь здания, конечно же, не пустили бы.
Впрочем, площадь обступали и другие строения. Несколько кабачков, множество лавок, дом гонцов с колоннадой, гостиница, к каковой притулилось подобие каменного барака – без окон, зато с множеством труб, из которых валил густой дым. Гостиница привлекала. Наверняка там, в непосредственной близости к бирже, селятся одни толстосумы. Отважный вор проник бы туда через черный ход и несомненно нашел бы, чем поживиться!
Особой отваги Лайам в себе не ощущал, однако полагал, что отчаяние вполне способно ее заменить. «Может быть, попытаться? Нет. Это слишком рискованно». Он стал пробираться к бараку, стараясь держаться как можно дальше от миротворцев и все же искоса наблюдая за ними. Возле стражей порядка возвышались два столбика с перекладиной, на которой висели афишки. «Сколько же их вокруг понатыкано? Наверное, много…» Лайам зябко поежился. Одно утешало – то, что Эльдайн еще не успел здесь побывать.
«Фануил, ты где?»
«На колокольне, мастер».
«Видишь здание, к которому я подхожу? Нет ли там внутреннего двора?»
Из дверей каменного барака вышел плотный краснолицый мужчина в дорогом, подбитом мехом плаще. Волосы его были мокры.
«Есть, мастер. С бассейном. Думаю, это баня».
«Прекрасно».
Лайам, подбадривая себя, скроил на лице волчью усмешку и ускорил шаги.
Скромность снаружи и роскошь внутри, явно рассчитанная на богатеев. Гулкий пустой холл со сводчатым потолком и мозаичным полом. Стены украшены фресками на исторические сюжеты. Слева – Семнадцать семейств, прибывающих в Таралон, справа – морские драконы, разоряющие Карад-Ренит, прямо и в отдалении – лорд-протектор судит пиратов Галлоуз-Реста. Лайам поежился. Звонкий стук его башмаков нарушил торжественную тишину и заставил высунуться из каморки швейцара. Малый в цветастой ливрее окинул мокрого простоволосого посетителя неприязненным взглядом.
– Вы часом не заблудились, сударь?
– Я?! – Негодующий возглас, недоумение. – С чего бы? Это ведь баня?
Лицо малого вытянулось. Он сбавил тон.
– Баня, сударь. Но… член ли вы здешнего клуба?
Дело могло не выгореть, придется толкнуться в гостиницу, впрочем, нахальство и наглость берут города. Лайам надулся, возвысил голос.
– Член? О боги, какой еще член? Мне нужно прогреться, и как можно скорее! Пьяный гребец опрокинул шлюпку прямо посередине вашей чертовой лужи! Я промок, я продрог, мои вещи загублены! Дадут мне тут вымыться или нет?
Нехорошее ощущение в районе желудка сказало ему, что он перебарщивает. Важные господа цедят фразы, а не орут. Швейцар явно придерживался того же мнения, однако перечить взволнованному клиенту не стал.
– Конечно, сударь, конечно. Чтобы помыться, быть членом клуба вовсе не обязательно, только тогда мне придется взять с вас плату за вход! |
Лайам угрюмо фыркнул.
– И какова же она?
– Корона, сударь! – Швейцар сказал это с таким видом, будто ниже цены себе и представить нельзя.
Лайам опять фыркнул, чтобы скрыть изумление, и выудил из кошелька золотой. Это было вдесятеро выше против цен Саузварка. «Но, с другой стороны, в тамошних банях нет таких фресок на стенах. И приходится постоянно приглядывать за вещами». Он бросил монету швейцару.
– Где у вас раздеваются?
– Я покажу, сударь! – Швейцар угодливо заулыбался и побежал через гулкий зал к поворотной двери. – Пройдите сюда. Старый Цимбер о вас позаботится. – Он откланялся и исчез. Лайам толкнул дверь.
Раздевалка – длинная, узкая, с деревянными шкафчиками вдоль стен – была совершенно пуста, если не принимать во внимание толстячка средних лет, которому помогал разоблачаться слуга, и его собеседника – совсем молодого еще господина, тот раздевался сам. Кроме того, в уголке у двери сидел на табуретке старик с печальными, слезящимися глазами. Когда Лайам вошел, старик, кряхтя, встал.
– Любой шкафчик ваш, сударь, – сказал он. – Из тех, что не заняты, а таких добрая половина.
– Шкафчик не нужен! Мне нужно высушить то, что на мне.
Лайам демонстративно отжал полу своей туники. Вода полилась ручьем. Старик кивнул с таким видом, будто появление мокрых до нитки клиентов в этой бане – обычное дело.
– Не беспокойтесь, сударь. Я отнесу ваши вещи в котельную, там они мигом просохнут! – Он попытался прищелкнуть узловатыми пальцами, но у него не очень-то получилось. – Их заодно и почистят. А вы пока поплавайте или попарьтесь. Или займитесь гимнастикой, у нас отменный гимнастический зал. Библиотека тоже к вашим услугам. Когда вещи будут готовы, я вам сообщу. Меня зовут Цимбер. Если вам что-то понадобится, лишь позовите, я тут же явлюсь. А сейчас не угодно ли?
Он сделал невнятный жест, выказывая готовность помочь клиенту раздеться.
– Благодарю, старина. Я управлюсь и сам.
Лайам прошел вглубь раздевалки, сбросил с ног деревянные башмаки и принялся стаскивать с себя мокрую одежду, краем уха прислушиваясь к разговору мужчин.
Те, похоже, говорили о короле.
– Жаль, ах как жаль! – развел руками тот, что моложе. – Главное, прямых потомков у него нет, и если он не оправится…
– Да уж куда там! – буркнул толстяк, сплошь покрытый курчавыми черными волосами. Он задрал подбородок, уставившись в потолок. – Помяни мое слово, через неделю все будет кончено.
Лайам тянул время, украдкой разглядывая соседей. Толстяк был невысок, к тому же в его одежде преобладали кричащие голубые тона. Молодой человек – долговязый, но несколько полноватый – уже убирал в шкафчик костюм. «Цвет неброский, зеленый. Это, пожалуй, мне подойдет».
– Избави нас небо!
Толстяк фыркнул.
– Ну, небо тут ни при чем!
«Мастер, Лестница приземлилась».
Лайама охватил приступ страха.
«Что делает лейтенант?»
«Говорит с миротворцами. Послал человека развесить твои портреты».
Значит, Эльдайн пребывает в растерянности. Болван, он не может предугадать шагов беглеца. Впрочем, этого и следовало ожидать. Эльдайн не Уорден.
«Приглядывай за ним, Фануил».
Соседи облачились в халаты.
– Я слышал, король собирается в Рентриллиан, – сказал молодой человек. – Как только вернется Катилина. Чтобы совершить жертвоприношение.
– Будет ли толк? – хмыкнул толстяк и полез в кошелек. Вынув оттуда пару монет, он протянул их слуге. – Принеси нам кувшин красного альекирского. Найдешь нас в парной.
Слуга поклонился и мелкой трусцой побежал к поворотной двери. Его господин и молодой человек тем временем направились в дальний конец раздевалки. Там – за толстой деревянной решеткой – мелькали людские фигуры и позвякивали гимнастические снаряды.
Лайам проводил парочку взглядом, потом скатал свои вещи в бесформенный ком и пошел к старику. Решительная минута близилась, его охватило волнение.
– Долго ли все это будет сохнуть? – спросил он предательски дрогнувшим голосом.
– Никак не долее часа, сударь, – ответил прислужник, принимая мокрые тряпки, как величайшую драгоценность. – Ни о чем не заботьтесь и чувствуйте себя совершенно свободно.
Цимбер ушел.
Лайам замер. Ему вдруг показалось, что в грустных глазах старого Цимбера блеснула догадка и что его последняя фраза имеет двойной смысл. Клиент со шрамами на ногах и груди не мог не вызвать у него подозрений.
«Он знает, что я задумал!»
Мысль холодила желудок, но Лайам яростно встряхнул головой.
«Тьма с ним! Поспеши!»
Да, в саузваркских дешевых банях воровство процветает, но здесь ведь не Саузварк. И заведение это явно из дорогих. Из тех, где принято полагаться на порядочность посетителей. Людям, способным заплатить за помывку корону, нет нужды воровать.
Несколько успокоенный этими рассуждениями, Лайам подбежал к шкафчику молодого человека и принялся лихорадочно одеваться. Чужие штаны были ему чуть велики, а рукава туники, от которой несло каким-то ароматическим маслом, напротив, коротковаты. Затянув пояс потуже, похититель поморщился: шерсть неприятно липла к влажному телу. Зато чулки и мягкие туфли пришлись в самый раз, хотя в сложившейся ситуации Лайам отдал бы предпочтение сапогам. «Хочешь иметь сапоги, ступай воровать в казармы!» В шкафчике висел также добротный плащ, под ним обнаружились кошелек и кинжал.
Лайам перебросил плащ через руку, сунул кинжал за пояс и направился к выходу, но, спохватившись, вернулся к шкафчику толстяка. Нащупанный там кошелек был поувесистее, вдобавок к нему Лайам прихватил шляпу из черного бархата и шарф.
Полностью таким образом экипировавшись и запасшись деньгами, беглец подбежал к поворотной двери. Холл был пуст, швейцар находился в каморке. В животе Лайама екнуло, однако он вскинул голову, расправил плечи и, горделиво раскачиваясь, зашагал по мраморным плитам.
«Мастер, Эльдайн ушел от Лестницы и движется в западном направлении».
Весть принесла облегчение, да и комфортный скрип ворованных туфель вовсе не походил на стук грубых сабо. «Чего же ты так дрожишь?» Под ложечкой противно сосало, на лбу похитителя выступил пот. Холл казался ему бесконечным. Лайам не сводил глаз с каморки швейцара. «На тебя вешают два убийства – что в сравнении с этим мелкая кража?»
И все же его трясло. Еще пара шагов – а там улица, воля. Дверь отворилась неслышно. Ноги сами собой дернулись, изъявляя готовность бежать. «Спокойно!» Лайам заставил себя идти ровным шагом. «На тебе шляпа, шарф, кошельки привязаны к поясу. Ты выглядишь как обычный торговец». Он приостановился, нарочито медленно встряхнул плащ перед тем, как накинуть его на плечи, а затем неторопливо свернул в первый попавшийся переулок. Словно ему именно туда было и надо. Словно он совершенно не заботился тем, что вся банная челядь вкупе с обворованными клиентами вот-вот выскочит из каменного барака и помчится следом за ним с воплями: «Держи вора!»
Его деланного спокойствия хватило квартала на полтора, после чего, не выдержав напряжения, Лайам пустился бегом.
Он пришел в себя только близ внешних причалов, в царстве складов и торговых контор, заполоненном рассыльными, клерками и толпами грузчиков. Утро выдалось не по сезону солнечным, теплым, резко контрастируя со вчерашним ненастьем, и потому, возможно, все встречные казались ему неестественно оживленными.
Внешняя гавань – не самое подходящее место для человека, желающего укрыться. Слишком много народу – возни, беготни, суеты. И никаких трущоб, никаких забегаловок, заброшенных зданий. Однако Лайаму предстояло отправить письмо Катилине, а для этого ему нужны были перо, чернила, бумага и кто-нибудь расторопный, способный доставить послание адресату. Ткнувшись в несколько мест, он пригляделся наконец к одной винной лавчонке и, моля небеса об удаче, решил попытать счастья там.
Ему таки повезло: зал кабачка был пуст. Хозяйка – изможденная женщина с унылым лицом – явно обрадовалась посетителю.
– Бумаги? Чернил? Сейчас, сударь, сейчас. Не сомневайтесь, вам мигом все предоставят.
Она вызвала из задних комнат мальчишку и отправила его в канцелярскую лавку.
Пока мальчик ходил, женщина сочла нужным занять «доброго господина» беседой и успела многое о себе рассказать. Она вдовствует, ее муж – моряк – погиб в плавании к Принципалии-Суэви, и выживать ей теперь помогает лишь эта лавчонка. Лайам кивал, гадая, не сумело ли это унылое существо дать посыльному знак привести миротворцев, и все же рассказ страдалицы его тронул. Он заказал вина – «лучшего из того, что имеется».
Раскрасневшаяся хозяйка принесла ему чашу красного, но обнаружилось, что такую кислятину пить практически невозможно. Лайам принудил себя сделать второй глоток, однако вернувшийся мальчик избавил его от необходимости хвалить поданную бурду. «Добрый господин» ушел в угол лавки и обустроился за дальним столом.
Взявшись за перо, Лайам попробовал сосредоточиться. Однако мысли его разбегались, в мозгу вертелось единственное – «ПОМОГИТЕ!». Он откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. События прошлых суток даже сейчас казались ему чересчур фантастическими.
«Катилина, несомненно, решит, что имеет дело с безумцем. Как можно поверить в то, что сановный лорд решился убить своего брата и что это проделано с ведома самого пацифика миротворцев руками их лейтенанта? Ты и сам-то едва в это веришь, хотя лично все видел!» Лайам поморщился. В своих рассуждениях ему вдруг почудилась какая-то нестыковка. На ум пришел странный выкрик Эльдайна. Почему тот на публичное обвинение его в убийстве Берта словно смутился и закричал, что у пацифика эта ложь не пройдет?
Лайам озадаченно выпрямился.
«Фануил!»
«Я тут, мастер, на крыше соседнего склада. Здесь много чаек, и они очень жирные».
«Забудь о них. Помоги мне обмозговать кое-что».
Они вдвоем шаг за шагом восстановили события вчерашнего дня, обращая особое внимание на поступки Уорден. Убийство лорда Берта произошло без нее. Зато в доме мертвого мэтра Кейда она была – вместе с Эльдайном. Эльдайн, вероятно, и совершил второе убийство – кинжалом Лайама, но ничто не доказывает, что Уорден присутствовала при этом. Да, она шла за Лайамом по пятам, побывала в гостинице, потом – в коллегии «Обалденствия», затем добралась и до дома Маркейд. Но ведь это Эльдайн вломился туда чуть позже – сама Уорден не прибегала к физической силе, она предпочла устроить засаду там, куда, по ее расчетам, беглец был должен прийти…
«А Эльдайн – тот лез из кожи, чтобы убрать меня от нее. Предложил ей заняться поисками Маркейд, хотя распрекрасно знал, где та находится!»
Он не стал заострять на этом внимания – ему не хотелось задумываться об участи своей бывшей подружки.
«Зачем ему это?»
После длительной паузы Фануил решился отдать дань очевидному.
«Мастер, возможно, она не с ними. Возможно, лишь лейтенант держит сторону Аурика, а ей о том ничего не известно».
Лайам нахмурился. Вывод уродца ему не понравился, хотя он и сам склонялся к нему.
«Тогда почему она не дает мне покоя? Почему так старается меня изловить?»
«Но она ведь не знает, что ты невиновен. Мастер Кейд убит твоим кинжалом, у тебя Монаршая Панацея, ты бежишь от стражников, прячешься. Кто же еще преступник, если не ты?»;
«Ну, спасибо!»
Фануил не принял иронии.
«Схватить тебя – ее долг. На ее месте ты бы действовал так же».
Лайам зажмурился.
Гигантская рука ухватила его, потащила к себе. Глаза беглеца чуть не выскочили из орбит от мощи рывка, с какой он был втянут внутрь грозового столпа, поддерживающего платформу. Плащ за спиной взметнулся, металлическая застежка впилась в подбородок, задирая Лайаму голову и пытаясь ее оторвать. Он мучительно охнул, но тут плащ опал и обрушился на него – мокрый, тяжелый. По лицу били капли, крупные, как снаряды метательных механизмов; вихри терзали тело, норовя разорвать его на клочки. Лайам попробовал сжаться в комок, но вихри выламывали и растаскивали конечности, стремясь заполучить в безраздельную собственность если не всю добычу, то хотя бы какую-то ее часть.
Буря, и не одна – сотни, тысячи бурь ярились в магической толще. Лайам то взлетал вверх в мощных потоках горячего воздуха, то, обрастая инеем, несся к земле. Он был не в состоянии думать: его швыряло взад и вперед, от смерча к смерчу, трепало, плющило и кувыркало, хлестало дождем и градом, и все это – в малые доли мгновения. Каждый вдох имел иной привкус, гортань то обжигало, то леденило, но чаще всего в рот и легкие вливался озон.
Грохот стоял жуткий, он перегружал перепонки, каждая плеть гигантского сгустка энергий ревела на собственный лад. Что-то вокруг непрестанно ухало, бормотало, гремело и завывало. Уши болели от нескончаемых перепадов давления, частая смена вибраций вызвала резь в животе.
Измученный, измочаленный, почти лишившийся чувств, Лайам летел по широкой спирали к основанию ножки большого гриба, шляпкой которого являлась платформа. Наконец он завис в воздухе, ровно на ту долю мгновения, чтобы успеть это осознать, – и затем камнем вошел во что-то сырое и плотное.
Очередной смерч? Лайам разинул рот, подавился водой и, отчаянно трепыхаясь, устремился вверх, к световому пятну – в поисках животворного вдоха. Вдохнуть он сумел, но воздух не желал его принимать, он давил на плечи и голову, затискивая ныряльщика в глубину. Каким-то краем сознания Лайам сообразил, что угодил в водоем, на который ложится платформа, и что воздушную массу над ним прессуют нисходящие вихри опадающего грозового столпа.
Сверху давило, снизу тянуло. Сапоги стали гирями, шерсть плаща превратилась в свинец.
Лайам ушел под воду, ломая неподатливую застежку. Освободившись от верхнего одеяния, он вновь вынырнул и жадно вдохнул. Вдали мелькнул край водоема – черная полоска между воздухом и водой. Беглец рванулся туда, но сапоги влекли на дно, ему пришлось стряхнуть их и сбросить.
Но и без обуви плыть было почти невозможно. Лайам терял силы, борясь с мощью незримой гигантской ладони, равнодушно пытавшейся его утопить. Он так напрягался, что растерял весь страх.
Его руки ударились обо что-то. Лайам вскрикнул и наглотался воды, не сразу сообразив, что натолкнулся на прибрежную мель. Он подтянулся выше, лег на дно животом и по-пластунски пополз вперед, подталкивая себя коленями и босыми ступнями. Глубина мелкого места не превышала нескольких дюймов, но верховой воздушный поток не давал ему поднять головы. Неестественно вывернув шею, чтобы иметь возможность дышать, Лайам все полз и полз, тупо удивляясь тому, что давление не ослабевает.
А потом чьи-то руки подхватили его под мышки и выдернули на берег.
«Мастер, вставай!»
– Мать Милосердная! Малый спасся лишь чудом!
– Как же он умудрился свалиться?
– И с такой высоты!
Кто это говорит? Лайам закашлялся, в горле его забулькало. Он с усилием повернулся и лег на живот, чтобы извергнуть воду из желудка и легких. Когда приступ рвоты закончился, те же руки помогли ему сесть.
«Мастер, здесь скоро появится лейтенант!»
– Фануил? – выдавил из себя Лайам и разлепил веки. Голова не держалась на шее и норовила упасть на грудь.
Ответом был радостный хохот нескольких глоток.
– Ты гляди, разговаривает!
Лайам жестами показал, что хочет встать. Его подняли, помогли устоять на ватных ногах.
– Полегче, братишка! – сказал человек, на чье плечо он опирался, – продубленный морем и солнцем крепыш в ярком платке. – После такой передряги не худо передохнуть! Ну и летел ты, я тебе доложу!
«Мастер, немедленно уходи!»
Серьги в ушах, татуировки, грубые безрукавки, короткие парусиновые штаны. Спасителей было шестеро, и все шестеро скалили зубы.
– Моряки? – выдохнул Лайам, и окружающие утвердительно закивали.
– Моряки-моряки, – сказал тот, что в платке. – С «Тигра», из Каэр-Урдоха. Только что прибыли, а Рейф тут бывал. Он-то и потянул нас глянуть на Лестницу.
– Вот уж не думал, что мы увидим такое, – пробормотал Рейф, и моряки разом загомонили, обсуждая детали случившегося. Лайам потряс головой и огляделся. Пока все вроде бы складывалось неплохо. Моряки оттащили его к скалам – подальше от грозового столпа. Причальная площадка Парящей Лестницы находилась на другой стороне водоема. Он поднял глаза и увидел платформу, висящую футах в ста над поверхностью моря.
«Мастер, ты можешь идти?»
– Я в порядке, – ответил Лайам, хотя ноги его тряслись, а голова шла кругом.
– Ты жив, – заметил яркий платок. – Об остальном же, приятель, я бы судить остерегся.
«С той стороны бегут миротворцы. Я задержу их, а ты уходи, если сможешь».
– Я постараюсь.
Моряки обменялись удивленными взглядами. Лайам, увидев это, полез за кошельком.
– Все хорошо, – сказал он и осекся: его пробрала внезапная дрожь. Зубы клацнули. Стиснув челюсти, Лайам негнущимися пальцами стал развязывать кошелек. – Спасибо, друзья. Мне надо идти.
– Куда ты такой пойдешь? – возразил один из матросов.
Справившись наконец с мокрым узлом, Лайам заглянул внутрь кожаного мешочка, оценил его скудное содержимое и застонал, вспомнив о векселях, ставших добычей взбаламученной вихрем пучины.
– У тебя и обувки-то нет! – заметил Рейф.
Два золотых, горсточка серебра и пригоршня медяков. Выудив из кошелька три серебряные монетки, Лайам протянул их соседу в платке.
– Видишь ли, брат, мне с миротворцами встречаться нельзя, если ты понимаешь, о чем я.
Моряки ухмыльнулись.
– С ищейками то есть? Тогда убери это, – сказал яркий платок, указывая на серебро. – Отдай ему свои башмаки, Вивиль!
Моряк, к которому он обратился, сбросил свои деревянные сабо с готовностью человека, которому привычнее ходить босиком. Лайам, засуетившись, вставил в них ноги.
– Беги, друг, – продолжал платок. – С ищейками мы разберемся.
Глаза беглеца увлажнились. Он нервно вздохнул и вложил серебро в руку разутого парня.
– Это за башмаки. Вы – славные люди. Еще раз спасибо, друзья.
«Мастер!»
– Все, ухожу! – Лайам поклонился своим спасителям и затрусил, прихрамывая, к ближайшему переулку.
После распадков и башен Торквея Беллоу-сити казался уродливо-плоским. Его неказистые каменные и кирпичные здания в массе своей не насчитывали более двух этажей. К тому же все они выглядели странно нагими, ибо плющ, густо укутывавший стены верхнего города, не рос на пропитанных морской солью камнях.
Но Лайаму все здесь было по сердцу. Истрепанный, мокрый, дрожащий, в чужих, чересчур больших башмаках он, тем не менее, во весь рот улыбался, он знал, что Эльдайн сойдет с Лестницы лишь через десять минут. Миротворцев с нижней площадки Фануил усыпил, а десять минут – это целая вечность!
Улицы порта кишели народом. Дюжие грузчики степенно вздымали над головами тюки, ящики, сундуки; носильщики в ярких фартуках катили перед собой тачки, набитые всяческой кладью. Деловитые клерки с канцелярскими сумочками и перьями за ушами приценивались на бегу к пирожкам, их бесцеремонно задевали татуированными плечами праздношатающиеся моряки (наколки у некоторых заползали даже на щеки). Впрочем, скандальная корабельная братия почтительно уступала дорогу прилично одетым чиновникам и купцам. Кое-кто из разноголосо гомонящего люда косился на Лайама, но в основном до него никому не было дела. Идет себе человек в мокрой одежде – и пусть. Беглеца же подобное равнодушие окружающих не только не задевало, а приводило, напротив, в полный восторг. Туман в его голове потихоньку развеивался, он начинал задаваться вопросами, что ему делать теперь.
Прежде всего – переодеться в сухое! С моря тянуло холодом, зубы продрогшего путника мелко стучали. Потом – найти убежище. В кошельке, конечно, достаточно денег, чтобы купить рубашку, куртку, штаны, но ведь ему еще надо отправить письмо Катилине! «И поесть, непременно поесть!» Наспех проглоченная наверху горячая булка – не еда, а сколько берут гонцы за услугу, Лайам не знал.
«Мне нужны деньги! Их надо как-нибудь раздобыть!» Он машинально взялся за пояс, нащупал пустые ножны и выругался. «Нельзя же срезать кошельки без ножа!»
Вдали над крышами завиднелась остроконечная колоколенка биржи, Лайам побрел в ту сторону, присматриваясь к прохожим. В глаза ему бросились по меньшей мере пять достойных внимания кошельков, последним он мог легко завладеть и без помощи бритвы. Но перед площадью ротозей свернул в какую-то подворотню. Лайам вздохнул.
Биржа – массивный кирпичный куб с рядом крохотных окон под крышей – могла представлять для него интерес, но возле ее непропорционально низких и узких дверей околачивалась парочка миротворцев. Лишняя встреча с ними была Лайаму ни к чему, да и в таком виде его внутрь здания, конечно же, не пустили бы.
Впрочем, площадь обступали и другие строения. Несколько кабачков, множество лавок, дом гонцов с колоннадой, гостиница, к каковой притулилось подобие каменного барака – без окон, зато с множеством труб, из которых валил густой дым. Гостиница привлекала. Наверняка там, в непосредственной близости к бирже, селятся одни толстосумы. Отважный вор проник бы туда через черный ход и несомненно нашел бы, чем поживиться!
Особой отваги Лайам в себе не ощущал, однако полагал, что отчаяние вполне способно ее заменить. «Может быть, попытаться? Нет. Это слишком рискованно». Он стал пробираться к бараку, стараясь держаться как можно дальше от миротворцев и все же искоса наблюдая за ними. Возле стражей порядка возвышались два столбика с перекладиной, на которой висели афишки. «Сколько же их вокруг понатыкано? Наверное, много…» Лайам зябко поежился. Одно утешало – то, что Эльдайн еще не успел здесь побывать.
«Фануил, ты где?»
«На колокольне, мастер».
«Видишь здание, к которому я подхожу? Нет ли там внутреннего двора?»
Из дверей каменного барака вышел плотный краснолицый мужчина в дорогом, подбитом мехом плаще. Волосы его были мокры.
«Есть, мастер. С бассейном. Думаю, это баня».
«Прекрасно».
Лайам, подбадривая себя, скроил на лице волчью усмешку и ускорил шаги.
Скромность снаружи и роскошь внутри, явно рассчитанная на богатеев. Гулкий пустой холл со сводчатым потолком и мозаичным полом. Стены украшены фресками на исторические сюжеты. Слева – Семнадцать семейств, прибывающих в Таралон, справа – морские драконы, разоряющие Карад-Ренит, прямо и в отдалении – лорд-протектор судит пиратов Галлоуз-Реста. Лайам поежился. Звонкий стук его башмаков нарушил торжественную тишину и заставил высунуться из каморки швейцара. Малый в цветастой ливрее окинул мокрого простоволосого посетителя неприязненным взглядом.
– Вы часом не заблудились, сударь?
– Я?! – Негодующий возглас, недоумение. – С чего бы? Это ведь баня?
Лицо малого вытянулось. Он сбавил тон.
– Баня, сударь. Но… член ли вы здешнего клуба?
Дело могло не выгореть, придется толкнуться в гостиницу, впрочем, нахальство и наглость берут города. Лайам надулся, возвысил голос.
– Член? О боги, какой еще член? Мне нужно прогреться, и как можно скорее! Пьяный гребец опрокинул шлюпку прямо посередине вашей чертовой лужи! Я промок, я продрог, мои вещи загублены! Дадут мне тут вымыться или нет?
Нехорошее ощущение в районе желудка сказало ему, что он перебарщивает. Важные господа цедят фразы, а не орут. Швейцар явно придерживался того же мнения, однако перечить взволнованному клиенту не стал.
– Конечно, сударь, конечно. Чтобы помыться, быть членом клуба вовсе не обязательно, только тогда мне придется взять с вас плату за вход! |
Лайам угрюмо фыркнул.
– И какова же она?
– Корона, сударь! – Швейцар сказал это с таким видом, будто ниже цены себе и представить нельзя.
Лайам опять фыркнул, чтобы скрыть изумление, и выудил из кошелька золотой. Это было вдесятеро выше против цен Саузварка. «Но, с другой стороны, в тамошних банях нет таких фресок на стенах. И приходится постоянно приглядывать за вещами». Он бросил монету швейцару.
– Где у вас раздеваются?
– Я покажу, сударь! – Швейцар угодливо заулыбался и побежал через гулкий зал к поворотной двери. – Пройдите сюда. Старый Цимбер о вас позаботится. – Он откланялся и исчез. Лайам толкнул дверь.
Раздевалка – длинная, узкая, с деревянными шкафчиками вдоль стен – была совершенно пуста, если не принимать во внимание толстячка средних лет, которому помогал разоблачаться слуга, и его собеседника – совсем молодого еще господина, тот раздевался сам. Кроме того, в уголке у двери сидел на табуретке старик с печальными, слезящимися глазами. Когда Лайам вошел, старик, кряхтя, встал.
– Любой шкафчик ваш, сударь, – сказал он. – Из тех, что не заняты, а таких добрая половина.
– Шкафчик не нужен! Мне нужно высушить то, что на мне.
Лайам демонстративно отжал полу своей туники. Вода полилась ручьем. Старик кивнул с таким видом, будто появление мокрых до нитки клиентов в этой бане – обычное дело.
– Не беспокойтесь, сударь. Я отнесу ваши вещи в котельную, там они мигом просохнут! – Он попытался прищелкнуть узловатыми пальцами, но у него не очень-то получилось. – Их заодно и почистят. А вы пока поплавайте или попарьтесь. Или займитесь гимнастикой, у нас отменный гимнастический зал. Библиотека тоже к вашим услугам. Когда вещи будут готовы, я вам сообщу. Меня зовут Цимбер. Если вам что-то понадобится, лишь позовите, я тут же явлюсь. А сейчас не угодно ли?
Он сделал невнятный жест, выказывая готовность помочь клиенту раздеться.
– Благодарю, старина. Я управлюсь и сам.
Лайам прошел вглубь раздевалки, сбросил с ног деревянные башмаки и принялся стаскивать с себя мокрую одежду, краем уха прислушиваясь к разговору мужчин.
Те, похоже, говорили о короле.
– Жаль, ах как жаль! – развел руками тот, что моложе. – Главное, прямых потомков у него нет, и если он не оправится…
– Да уж куда там! – буркнул толстяк, сплошь покрытый курчавыми черными волосами. Он задрал подбородок, уставившись в потолок. – Помяни мое слово, через неделю все будет кончено.
Лайам тянул время, украдкой разглядывая соседей. Толстяк был невысок, к тому же в его одежде преобладали кричащие голубые тона. Молодой человек – долговязый, но несколько полноватый – уже убирал в шкафчик костюм. «Цвет неброский, зеленый. Это, пожалуй, мне подойдет».
– Избави нас небо!
Толстяк фыркнул.
– Ну, небо тут ни при чем!
«Мастер, Лестница приземлилась».
Лайама охватил приступ страха.
«Что делает лейтенант?»
«Говорит с миротворцами. Послал человека развесить твои портреты».
Значит, Эльдайн пребывает в растерянности. Болван, он не может предугадать шагов беглеца. Впрочем, этого и следовало ожидать. Эльдайн не Уорден.
«Приглядывай за ним, Фануил».
Соседи облачились в халаты.
– Я слышал, король собирается в Рентриллиан, – сказал молодой человек. – Как только вернется Катилина. Чтобы совершить жертвоприношение.
– Будет ли толк? – хмыкнул толстяк и полез в кошелек. Вынув оттуда пару монет, он протянул их слуге. – Принеси нам кувшин красного альекирского. Найдешь нас в парной.
Слуга поклонился и мелкой трусцой побежал к поворотной двери. Его господин и молодой человек тем временем направились в дальний конец раздевалки. Там – за толстой деревянной решеткой – мелькали людские фигуры и позвякивали гимнастические снаряды.
Лайам проводил парочку взглядом, потом скатал свои вещи в бесформенный ком и пошел к старику. Решительная минута близилась, его охватило волнение.
– Долго ли все это будет сохнуть? – спросил он предательски дрогнувшим голосом.
– Никак не долее часа, сударь, – ответил прислужник, принимая мокрые тряпки, как величайшую драгоценность. – Ни о чем не заботьтесь и чувствуйте себя совершенно свободно.
Цимбер ушел.
Лайам замер. Ему вдруг показалось, что в грустных глазах старого Цимбера блеснула догадка и что его последняя фраза имеет двойной смысл. Клиент со шрамами на ногах и груди не мог не вызвать у него подозрений.
«Он знает, что я задумал!»
Мысль холодила желудок, но Лайам яростно встряхнул головой.
«Тьма с ним! Поспеши!»
Да, в саузваркских дешевых банях воровство процветает, но здесь ведь не Саузварк. И заведение это явно из дорогих. Из тех, где принято полагаться на порядочность посетителей. Людям, способным заплатить за помывку корону, нет нужды воровать.
Несколько успокоенный этими рассуждениями, Лайам подбежал к шкафчику молодого человека и принялся лихорадочно одеваться. Чужие штаны были ему чуть велики, а рукава туники, от которой несло каким-то ароматическим маслом, напротив, коротковаты. Затянув пояс потуже, похититель поморщился: шерсть неприятно липла к влажному телу. Зато чулки и мягкие туфли пришлись в самый раз, хотя в сложившейся ситуации Лайам отдал бы предпочтение сапогам. «Хочешь иметь сапоги, ступай воровать в казармы!» В шкафчике висел также добротный плащ, под ним обнаружились кошелек и кинжал.
Лайам перебросил плащ через руку, сунул кинжал за пояс и направился к выходу, но, спохватившись, вернулся к шкафчику толстяка. Нащупанный там кошелек был поувесистее, вдобавок к нему Лайам прихватил шляпу из черного бархата и шарф.
Полностью таким образом экипировавшись и запасшись деньгами, беглец подбежал к поворотной двери. Холл был пуст, швейцар находился в каморке. В животе Лайама екнуло, однако он вскинул голову, расправил плечи и, горделиво раскачиваясь, зашагал по мраморным плитам.
«Мастер, Эльдайн ушел от Лестницы и движется в западном направлении».
Весть принесла облегчение, да и комфортный скрип ворованных туфель вовсе не походил на стук грубых сабо. «Чего же ты так дрожишь?» Под ложечкой противно сосало, на лбу похитителя выступил пот. Холл казался ему бесконечным. Лайам не сводил глаз с каморки швейцара. «На тебя вешают два убийства – что в сравнении с этим мелкая кража?»
И все же его трясло. Еще пара шагов – а там улица, воля. Дверь отворилась неслышно. Ноги сами собой дернулись, изъявляя готовность бежать. «Спокойно!» Лайам заставил себя идти ровным шагом. «На тебе шляпа, шарф, кошельки привязаны к поясу. Ты выглядишь как обычный торговец». Он приостановился, нарочито медленно встряхнул плащ перед тем, как накинуть его на плечи, а затем неторопливо свернул в первый попавшийся переулок. Словно ему именно туда было и надо. Словно он совершенно не заботился тем, что вся банная челядь вкупе с обворованными клиентами вот-вот выскочит из каменного барака и помчится следом за ним с воплями: «Держи вора!»
Его деланного спокойствия хватило квартала на полтора, после чего, не выдержав напряжения, Лайам пустился бегом.
Он пришел в себя только близ внешних причалов, в царстве складов и торговых контор, заполоненном рассыльными, клерками и толпами грузчиков. Утро выдалось не по сезону солнечным, теплым, резко контрастируя со вчерашним ненастьем, и потому, возможно, все встречные казались ему неестественно оживленными.
Внешняя гавань – не самое подходящее место для человека, желающего укрыться. Слишком много народу – возни, беготни, суеты. И никаких трущоб, никаких забегаловок, заброшенных зданий. Однако Лайаму предстояло отправить письмо Катилине, а для этого ему нужны были перо, чернила, бумага и кто-нибудь расторопный, способный доставить послание адресату. Ткнувшись в несколько мест, он пригляделся наконец к одной винной лавчонке и, моля небеса об удаче, решил попытать счастья там.
Ему таки повезло: зал кабачка был пуст. Хозяйка – изможденная женщина с унылым лицом – явно обрадовалась посетителю.
– Бумаги? Чернил? Сейчас, сударь, сейчас. Не сомневайтесь, вам мигом все предоставят.
Она вызвала из задних комнат мальчишку и отправила его в канцелярскую лавку.
Пока мальчик ходил, женщина сочла нужным занять «доброго господина» беседой и успела многое о себе рассказать. Она вдовствует, ее муж – моряк – погиб в плавании к Принципалии-Суэви, и выживать ей теперь помогает лишь эта лавчонка. Лайам кивал, гадая, не сумело ли это унылое существо дать посыльному знак привести миротворцев, и все же рассказ страдалицы его тронул. Он заказал вина – «лучшего из того, что имеется».
Раскрасневшаяся хозяйка принесла ему чашу красного, но обнаружилось, что такую кислятину пить практически невозможно. Лайам принудил себя сделать второй глоток, однако вернувшийся мальчик избавил его от необходимости хвалить поданную бурду. «Добрый господин» ушел в угол лавки и обустроился за дальним столом.
Взявшись за перо, Лайам попробовал сосредоточиться. Однако мысли его разбегались, в мозгу вертелось единственное – «ПОМОГИТЕ!». Он откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. События прошлых суток даже сейчас казались ему чересчур фантастическими.
«Катилина, несомненно, решит, что имеет дело с безумцем. Как можно поверить в то, что сановный лорд решился убить своего брата и что это проделано с ведома самого пацифика миротворцев руками их лейтенанта? Ты и сам-то едва в это веришь, хотя лично все видел!» Лайам поморщился. В своих рассуждениях ему вдруг почудилась какая-то нестыковка. На ум пришел странный выкрик Эльдайна. Почему тот на публичное обвинение его в убийстве Берта словно смутился и закричал, что у пацифика эта ложь не пройдет?
Лайам озадаченно выпрямился.
«Фануил!»
«Я тут, мастер, на крыше соседнего склада. Здесь много чаек, и они очень жирные».
«Забудь о них. Помоги мне обмозговать кое-что».
Они вдвоем шаг за шагом восстановили события вчерашнего дня, обращая особое внимание на поступки Уорден. Убийство лорда Берта произошло без нее. Зато в доме мертвого мэтра Кейда она была – вместе с Эльдайном. Эльдайн, вероятно, и совершил второе убийство – кинжалом Лайама, но ничто не доказывает, что Уорден присутствовала при этом. Да, она шла за Лайамом по пятам, побывала в гостинице, потом – в коллегии «Обалденствия», затем добралась и до дома Маркейд. Но ведь это Эльдайн вломился туда чуть позже – сама Уорден не прибегала к физической силе, она предпочла устроить засаду там, куда, по ее расчетам, беглец был должен прийти…
«А Эльдайн – тот лез из кожи, чтобы убрать меня от нее. Предложил ей заняться поисками Маркейд, хотя распрекрасно знал, где та находится!»
Он не стал заострять на этом внимания – ему не хотелось задумываться об участи своей бывшей подружки.
«Зачем ему это?»
После длительной паузы Фануил решился отдать дань очевидному.
«Мастер, возможно, она не с ними. Возможно, лишь лейтенант держит сторону Аурика, а ей о том ничего не известно».
Лайам нахмурился. Вывод уродца ему не понравился, хотя он и сам склонялся к нему.
«Тогда почему она не дает мне покоя? Почему так старается меня изловить?»
«Но она ведь не знает, что ты невиновен. Мастер Кейд убит твоим кинжалом, у тебя Монаршая Панацея, ты бежишь от стражников, прячешься. Кто же еще преступник, если не ты?»;
«Ну, спасибо!»
Фануил не принял иронии.
«Схватить тебя – ее долг. На ее месте ты бы действовал так же».