– Герцог в письме мэтру Кейду сообщал, что не знает, поможет ли посылаемое лекарство, но что он все-таки уповает на благополучный исход. А лорд Северн не хотел рисковать, слишком уж далеко зашли его планы. Даже смерть брата не показалась ему чересчур высокой ценой за… за шанс отвести от всего предприятия угрозу провала.
Лайам припомнил посеревшее лицо лорда Берта, кровь, хлещущую из-под дрожащих пальцев, и скрипнул зубами. Ему вдруг захотелось избавиться от флакончика, швырнуть, например, его с Лестницы в океан. Однако он ограничился тем, что вполголоса выругался, и обратился к Уорден с новым вопросом.
– Удалось ли выяснить, на кого этот Северн работал? На Сильвербриджа или Корвиала?
– Никто из его приспешников ничего внятного об этом не говорит. Их допрашивают – допрашивают с пристрастием, однако безрезультатно. Лорд обещал своим людям, что они будут в большой чести у нового короля, но имени его он им не называл, очевидно опасаясь огласки.
Уорден вздохнула.
– Да и сам Северн теперь ничего нам не скажет – этой ночью он покончил с собой.
У Лайама отвалилась челюсть.
– Покончил с собой? А вы, голубушка, где же вы были? Почему предоставили ему такую возможность? Почему не велели своим людям не спускать с него глаз?
Пацифик вспыхнула.
– От меня ничего не зависело, квестор! Условия содержания лорда в темнице определял принц казны. Будь моя воля, я как минимум отобрала бы у Северна пояс! Но Катилина строго-настрого запретил нам в чем-либо его стеснять.
Школа Добродетели считала самоубийство самым приемлемым выходом для людей, утративших честь.
– Нет, как это мило! Просто чудесно. Теперь никто не поручится, что освободившийся трон не займет убийца почившего короля!
– Тогда, возможно, и к лучшему, что мы ничего не знаем наверняка, – пробормотала Уорден. – В любом случае обсуждать высочайшие повеления – не наше дело.
– Даже если они – дурацкие? – Пацифик поморщилась, голос ее сделался твердым.
– Вам следует знать, что все, мною здесь сказанное, не подлежит разглашению. Весть о том, что король отравлен, может смутить многих.
Лайам сердито махнул рукой.
– Тогда зачем вы мне все это рассказали?
– Сама не знаю, – честно призналась Уорден. – Рассказала – и все.
Губы ее искривились в печальной усмешке.
– Возможно, мне показалось, что вы имеете право все знать. Вы рисковали жизнью, подвергались гонениям…
Она пожала плечами, дернула головой.
– Не знаю. Примите все сказанное, как дань вашей доблести…
– Впустую проявленной, – буркнул Лайам. – Все было впустую.
– Нет, не впустую. Нам с вашей помощью удалось изобличить опасного заговорщика.
Ну да, удалось. Лайам подумал об умирающем короле, о мэтре Кейде, о лорде Берте, о ни в чем не повинном сэре Неннии и о безвестном жреце храма Лаомедона, которого он даже не видел в глаза. «Все эти люди погибли зря. Как и Маркейд! О боги, Маркейд…»
Словно бы прочитав его мысли, Уорден сказала:
– Возможно, вам будет приятно узнать, что мы отыскали вашу подругу. Ей не причинили вреда, а просто держали в темнице. Очевидно, убийство женщины претило даже такому отпетому негодяю, как лорд Аурик.
«Или он решил оставить ее в живых как заложницу, а возможно и для каких-то других надобностей», – подумал Лайам, но тут же устыдился последней своей мысли.
– Она до сих пор не в себе, – продолжала пацифик. – Бедняжку опекают придворные дамы, однако они ничего не могут поделать – известие о смерти супруга слишком сильно ее потрясло.
Лайам зажмурился и опустил голову.
– Это я виноват. Я оставил его одного… связанного по рукам и ногам… я думал, его не тронут…
Он внезапно вспомнил о предложении Цеста.
– Послушайте, Катилина предлагал мне награду. Должность или что-нибудь в этом духе. Как думаете, нельзя ли его попросить, чтобы он вместо этого поспособствовал ей? Назначил пенсию или дал при дворе какое-то место? Чтобы она всю жизнь ни в чем не нуждалась. Не могли бы вы походатайствовать за нее… от меня?
Уорден вгляделась в его взволнованное лицо, потом кивнула.
– Я полагаю, это можно устроить. И если вы хотите с ней повидаться…
– Нет! – поспешно воскликнул Лайам. Что он ей скажет, как посмотрит в глаза? – Просто сделайте что-нибудь, если можно…
– Как вам будет угодно.
Уорден с трудом встала и направилась к выходу из гостиной.
– Всем нам приходится нести свою ношу, квестор. Поступки, которых мы позже стыдимся, замыслы, которым не суждено сбыться, ошибки, последствия которых непоправимы…
Лайам выпрямился и с горечью произнес:
– Знаю-знаю: не следует принимать все это близко к сердцу.
Уорден остановилась в дверях.
– Нет, – покачала она головой. – Сердце не подчиняется воле. Нельзя зачеркнуть прошлое, но можно сверять с ним свои действия и впредь прежних ошибок не повторять.
Каменная леди вдруг улыбнулась – робко и неуверенно, как засмущавшаяся девчонка.
– Подумать только, я ведь едва вас не погубила! Если бы не ваша везучесть, вас бы повесили как убийцу! Я не смогла бы потом себе этого простить.
– Моя везучесть? – переспросил Лайам. – Я хорошо вас расслышал?
Уорден весело рассмеялась.
– Да, квестор Ренфорд. Везучесть, именно так.
Лайам не нашелся с ответом – все его остроумие куда-то девалось. Он растерянно усмехнулся.
– Что ж, именно богине удачи я время от времени и молюсь.
– Замолвите перед ней словечко и за меня!
Лицо Уорден вновь стало серьезным, она поклонилась – медленно и несколько церемонно.
– С этого момента, квестор, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Желаю благополучного возвращения в Саузварк.
Лайам низко склонил голову, и каменная леди ушла.
Вскоре он покинул дом Каталины. Его сопровождал гвардейский эскорт. Дежурный офицер возражений не принял, ссылаясь на распоряжение принца казны. Лайам поначалу счел, что ему не очень-то доверяют, и только чуть позже сообразил, что все это делается ради его же блага. «Мои портреты висели на каждом углу. Многие их запомнили. Принц опасается, как бы меня не опознала и, что гораздо хуже, не растерзала разгневанная толпа!»
Однако людей на улицах было немного, встречные мельком оглядывали отряд и опускали головы, торопясь по своим делам. Слухи о ночных арестах и о том, что обряд очищения не помог королю, разошлись по столице, ее жителей охватила апатия.
У пристани ожидала королевская барка. Гребцы налегли на весла, суденышко полетело вниз по Монаршей – к причальной площадке Парящей Лестницы. Пятачок был на удивление пуст. Желающих спуститься в Беллоу-сити не набиралось и дюжины. Четверо миротворцев покосились на гололобого господина, сопровождаемого почетным эскортом, потом стали приглядываться к нему. Офицер-гвардеец достал из кармана внушительного вида бумагу и отвел караульных в сторонку. Те изучили предъявленный документ и успокоились. Офицер вернулся к отряду, самодовольно покусывая усы.
Лайам пожал плечами и решил придержать свое любопытство. Что бы там ни было понаписано – не все ли равно?
Гвардейцы проводили его к пирсу, где стояло «Солнце коммерции», и, отсалютовав, удалились. Моряки всполошились. Когда Лайам поднялся на борт, его окружила толпа.
– Квестор, где же вы пропадали?
– Почему нас не пускают на берег?
– Почему на наше судно наложен арест? – Лайам соврал, что ему и самому это невдомек и что дело, скорее всего, в неразберихе, творящейся на таможне. Капитану с глазу на глаз он сказал почти то же самое.
– Я и вправду не знаю, почему нас прижали, капитан Матюрен. В верхнем Торквее сейчас неспокойно. Видимо, поначалу кто-то что-то напутал, а потом в этой путанице все же разобрались.
Капитан бросил взгляд на обритую голову квестора, на бледные молнии, пересекающие его лоб.
– М-да, – сказал он. – Я понимаю. Поговаривают, что наверху не очень-то хорошо. Какие-то драки, убийства, поджоги… Я понимаю. И по-прежнему готов вам служить.
В глазах его читался вопрос, но Лайам не дрогнул. Что-что, а такие взгляды выдерживать он умел. Капитан Матюрен покашлял в кулак.
– Как скажете, квестор. Дать команду к отходу?
– Нет, – сказал Лайам. – У меня тут еще есть дела.
Матросы, засидевшиеся на судне, охотно кинулись выполнять его поручения. Самого шустрого Лайам отправил разменять кредитные векселя, хранившиеся в капитанской, окованной железом укладке, а когда тот вернулся, принялся рассылать остальных. Кого – с покаянными письмами, кого – с деньгами, кого (в большинстве случаев) – и с тем и с другим. Адреса были самые разные: баня в Беллоу-сити, гостиница «Трезвомыслие» в верхнем Торквее, корабль «Тигр» из Каэр-Урдоха в порту. Потом три святилища (маленький храм Повелителя Бурь тоже не был забыт), потом коллегия Благоденствия («Обалденствия») Башенного распадка…
В сумерках, когда последний посыльный взбежал по сходням на палубу, капитан Матюрен подошел к своему пассажиру.
– Что, квестор, с рассветом уходим?
– Я не совсем уверен в том, капитан. – Старый морской волк был явно разочарован, однако вежливо улыбнулся и ушел к себе. Фануил, слетев с мачты, уселся подле хозяина.
«Мастер, чего ты ждешь?»
Лайам ответил. Дракончик склонил голову набок.
«Это необходимо?»
– Пожалуй, нет, – поразмыслив, откликнулся Лайам. – Но, по крайней мере, мы первыми принесем эту весть в Южный Тир.
«Как неудачно, что Панацея не помогла!»
Лайам лишь усмехнулся.
«Вот-вот, неудачно! Лучше не скажешь. Это именно так!»
«Ты ведь не виноват. Ты сделал, что мог».
Лайам почесал рептилии спинку.
«Я знаю. Ты тоже».
Он долго стоял у борта, глядя, как в быстро темнеющем небе загораются первые звезды, потом сбежал вниз по трапу и залез в свой гамак.
Ранним утром он опять поднялся на палубу – колокола били шесть. Капитан Матюрен уже прогуливался вдоль борта и словно бы его поджидал.
– Квестор, мне очень не хочется вам докучать, но ребята обеспокоены. В этом проклятом городе им все обрыдло. Когда станет ясно, скоро ли мы отвалим?
Лайам рассеянно оглядел соседние корабли, потом перевел взгляд на водопад, на утесы.
– Думаю, нам недолго ждать, капитан. Не более суток.
Матюрен помрачнел, однако же промолчал.
Но ждать не пришлось. В ту же минуту до них долетел слабый трезвон верхних столичных колоколов. Потом ударили звонницы Беллоу-сити. Звон все ширился и нарастал – унылый, беспорядочный, бесконечный. Фануил, выбравшись из каюты, толкнул острой мордочкой хозяина в ногу.
«Мастер, это и есть тот самый сигнал?»
«Думаю, да».
Лайам помедлил какое-то время, потом обернулся и крикнул:
– Капитан Матюрен, прикажите поднять паруса! Мы можем отчалить, если у вас все готово.
Моряков понукать не пришлось – все врассыпную бросились к такелажу. Позже, когда им объяснят, что случилось, многие разрыдаются, не стыдясь своих слез. Пока же над палубой «Солнца коммерции» звучала веселая ругань, а само видавшее виды суденышко, щеголевато виляя кормой, шло к выходу из окруженной скалами гавани, сопровождаемое немолчным набатом, сообщающим обитателям древней столицы о том, что король Никанор IV скончался.
Лайам припомнил посеревшее лицо лорда Берта, кровь, хлещущую из-под дрожащих пальцев, и скрипнул зубами. Ему вдруг захотелось избавиться от флакончика, швырнуть, например, его с Лестницы в океан. Однако он ограничился тем, что вполголоса выругался, и обратился к Уорден с новым вопросом.
– Удалось ли выяснить, на кого этот Северн работал? На Сильвербриджа или Корвиала?
– Никто из его приспешников ничего внятного об этом не говорит. Их допрашивают – допрашивают с пристрастием, однако безрезультатно. Лорд обещал своим людям, что они будут в большой чести у нового короля, но имени его он им не называл, очевидно опасаясь огласки.
Уорден вздохнула.
– Да и сам Северн теперь ничего нам не скажет – этой ночью он покончил с собой.
У Лайама отвалилась челюсть.
– Покончил с собой? А вы, голубушка, где же вы были? Почему предоставили ему такую возможность? Почему не велели своим людям не спускать с него глаз?
Пацифик вспыхнула.
– От меня ничего не зависело, квестор! Условия содержания лорда в темнице определял принц казны. Будь моя воля, я как минимум отобрала бы у Северна пояс! Но Катилина строго-настрого запретил нам в чем-либо его стеснять.
Школа Добродетели считала самоубийство самым приемлемым выходом для людей, утративших честь.
– Нет, как это мило! Просто чудесно. Теперь никто не поручится, что освободившийся трон не займет убийца почившего короля!
– Тогда, возможно, и к лучшему, что мы ничего не знаем наверняка, – пробормотала Уорден. – В любом случае обсуждать высочайшие повеления – не наше дело.
– Даже если они – дурацкие? – Пацифик поморщилась, голос ее сделался твердым.
– Вам следует знать, что все, мною здесь сказанное, не подлежит разглашению. Весть о том, что король отравлен, может смутить многих.
Лайам сердито махнул рукой.
– Тогда зачем вы мне все это рассказали?
– Сама не знаю, – честно призналась Уорден. – Рассказала – и все.
Губы ее искривились в печальной усмешке.
– Возможно, мне показалось, что вы имеете право все знать. Вы рисковали жизнью, подвергались гонениям…
Она пожала плечами, дернула головой.
– Не знаю. Примите все сказанное, как дань вашей доблести…
– Впустую проявленной, – буркнул Лайам. – Все было впустую.
– Нет, не впустую. Нам с вашей помощью удалось изобличить опасного заговорщика.
Ну да, удалось. Лайам подумал об умирающем короле, о мэтре Кейде, о лорде Берте, о ни в чем не повинном сэре Неннии и о безвестном жреце храма Лаомедона, которого он даже не видел в глаза. «Все эти люди погибли зря. Как и Маркейд! О боги, Маркейд…»
Словно бы прочитав его мысли, Уорден сказала:
– Возможно, вам будет приятно узнать, что мы отыскали вашу подругу. Ей не причинили вреда, а просто держали в темнице. Очевидно, убийство женщины претило даже такому отпетому негодяю, как лорд Аурик.
«Или он решил оставить ее в живых как заложницу, а возможно и для каких-то других надобностей», – подумал Лайам, но тут же устыдился последней своей мысли.
– Она до сих пор не в себе, – продолжала пацифик. – Бедняжку опекают придворные дамы, однако они ничего не могут поделать – известие о смерти супруга слишком сильно ее потрясло.
Лайам зажмурился и опустил голову.
– Это я виноват. Я оставил его одного… связанного по рукам и ногам… я думал, его не тронут…
Он внезапно вспомнил о предложении Цеста.
– Послушайте, Катилина предлагал мне награду. Должность или что-нибудь в этом духе. Как думаете, нельзя ли его попросить, чтобы он вместо этого поспособствовал ей? Назначил пенсию или дал при дворе какое-то место? Чтобы она всю жизнь ни в чем не нуждалась. Не могли бы вы походатайствовать за нее… от меня?
Уорден вгляделась в его взволнованное лицо, потом кивнула.
– Я полагаю, это можно устроить. И если вы хотите с ней повидаться…
– Нет! – поспешно воскликнул Лайам. Что он ей скажет, как посмотрит в глаза? – Просто сделайте что-нибудь, если можно…
– Как вам будет угодно.
Уорден с трудом встала и направилась к выходу из гостиной.
– Всем нам приходится нести свою ношу, квестор. Поступки, которых мы позже стыдимся, замыслы, которым не суждено сбыться, ошибки, последствия которых непоправимы…
Лайам выпрямился и с горечью произнес:
– Знаю-знаю: не следует принимать все это близко к сердцу.
Уорден остановилась в дверях.
– Нет, – покачала она головой. – Сердце не подчиняется воле. Нельзя зачеркнуть прошлое, но можно сверять с ним свои действия и впредь прежних ошибок не повторять.
Каменная леди вдруг улыбнулась – робко и неуверенно, как засмущавшаяся девчонка.
– Подумать только, я ведь едва вас не погубила! Если бы не ваша везучесть, вас бы повесили как убийцу! Я не смогла бы потом себе этого простить.
– Моя везучесть? – переспросил Лайам. – Я хорошо вас расслышал?
Уорден весело рассмеялась.
– Да, квестор Ренфорд. Везучесть, именно так.
Лайам не нашелся с ответом – все его остроумие куда-то девалось. Он растерянно усмехнулся.
– Что ж, именно богине удачи я время от времени и молюсь.
– Замолвите перед ней словечко и за меня!
Лицо Уорден вновь стало серьезным, она поклонилась – медленно и несколько церемонно.
– С этого момента, квестор, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Желаю благополучного возвращения в Саузварк.
Лайам низко склонил голову, и каменная леди ушла.
Вскоре он покинул дом Каталины. Его сопровождал гвардейский эскорт. Дежурный офицер возражений не принял, ссылаясь на распоряжение принца казны. Лайам поначалу счел, что ему не очень-то доверяют, и только чуть позже сообразил, что все это делается ради его же блага. «Мои портреты висели на каждом углу. Многие их запомнили. Принц опасается, как бы меня не опознала и, что гораздо хуже, не растерзала разгневанная толпа!»
Однако людей на улицах было немного, встречные мельком оглядывали отряд и опускали головы, торопясь по своим делам. Слухи о ночных арестах и о том, что обряд очищения не помог королю, разошлись по столице, ее жителей охватила апатия.
У пристани ожидала королевская барка. Гребцы налегли на весла, суденышко полетело вниз по Монаршей – к причальной площадке Парящей Лестницы. Пятачок был на удивление пуст. Желающих спуститься в Беллоу-сити не набиралось и дюжины. Четверо миротворцев покосились на гололобого господина, сопровождаемого почетным эскортом, потом стали приглядываться к нему. Офицер-гвардеец достал из кармана внушительного вида бумагу и отвел караульных в сторонку. Те изучили предъявленный документ и успокоились. Офицер вернулся к отряду, самодовольно покусывая усы.
Лайам пожал плечами и решил придержать свое любопытство. Что бы там ни было понаписано – не все ли равно?
Гвардейцы проводили его к пирсу, где стояло «Солнце коммерции», и, отсалютовав, удалились. Моряки всполошились. Когда Лайам поднялся на борт, его окружила толпа.
– Квестор, где же вы пропадали?
– Почему нас не пускают на берег?
– Почему на наше судно наложен арест? – Лайам соврал, что ему и самому это невдомек и что дело, скорее всего, в неразберихе, творящейся на таможне. Капитану с глазу на глаз он сказал почти то же самое.
– Я и вправду не знаю, почему нас прижали, капитан Матюрен. В верхнем Торквее сейчас неспокойно. Видимо, поначалу кто-то что-то напутал, а потом в этой путанице все же разобрались.
Капитан бросил взгляд на обритую голову квестора, на бледные молнии, пересекающие его лоб.
– М-да, – сказал он. – Я понимаю. Поговаривают, что наверху не очень-то хорошо. Какие-то драки, убийства, поджоги… Я понимаю. И по-прежнему готов вам служить.
В глазах его читался вопрос, но Лайам не дрогнул. Что-что, а такие взгляды выдерживать он умел. Капитан Матюрен покашлял в кулак.
– Как скажете, квестор. Дать команду к отходу?
– Нет, – сказал Лайам. – У меня тут еще есть дела.
Матросы, засидевшиеся на судне, охотно кинулись выполнять его поручения. Самого шустрого Лайам отправил разменять кредитные векселя, хранившиеся в капитанской, окованной железом укладке, а когда тот вернулся, принялся рассылать остальных. Кого – с покаянными письмами, кого – с деньгами, кого (в большинстве случаев) – и с тем и с другим. Адреса были самые разные: баня в Беллоу-сити, гостиница «Трезвомыслие» в верхнем Торквее, корабль «Тигр» из Каэр-Урдоха в порту. Потом три святилища (маленький храм Повелителя Бурь тоже не был забыт), потом коллегия Благоденствия («Обалденствия») Башенного распадка…
В сумерках, когда последний посыльный взбежал по сходням на палубу, капитан Матюрен подошел к своему пассажиру.
– Что, квестор, с рассветом уходим?
– Я не совсем уверен в том, капитан. – Старый морской волк был явно разочарован, однако вежливо улыбнулся и ушел к себе. Фануил, слетев с мачты, уселся подле хозяина.
«Мастер, чего ты ждешь?»
Лайам ответил. Дракончик склонил голову набок.
«Это необходимо?»
– Пожалуй, нет, – поразмыслив, откликнулся Лайам. – Но, по крайней мере, мы первыми принесем эту весть в Южный Тир.
«Как неудачно, что Панацея не помогла!»
Лайам лишь усмехнулся.
«Вот-вот, неудачно! Лучше не скажешь. Это именно так!»
«Ты ведь не виноват. Ты сделал, что мог».
Лайам почесал рептилии спинку.
«Я знаю. Ты тоже».
Он долго стоял у борта, глядя, как в быстро темнеющем небе загораются первые звезды, потом сбежал вниз по трапу и залез в свой гамак.
Ранним утром он опять поднялся на палубу – колокола били шесть. Капитан Матюрен уже прогуливался вдоль борта и словно бы его поджидал.
– Квестор, мне очень не хочется вам докучать, но ребята обеспокоены. В этом проклятом городе им все обрыдло. Когда станет ясно, скоро ли мы отвалим?
Лайам рассеянно оглядел соседние корабли, потом перевел взгляд на водопад, на утесы.
– Думаю, нам недолго ждать, капитан. Не более суток.
Матюрен помрачнел, однако же промолчал.
Но ждать не пришлось. В ту же минуту до них долетел слабый трезвон верхних столичных колоколов. Потом ударили звонницы Беллоу-сити. Звон все ширился и нарастал – унылый, беспорядочный, бесконечный. Фануил, выбравшись из каюты, толкнул острой мордочкой хозяина в ногу.
«Мастер, это и есть тот самый сигнал?»
«Думаю, да».
Лайам помедлил какое-то время, потом обернулся и крикнул:
– Капитан Матюрен, прикажите поднять паруса! Мы можем отчалить, если у вас все готово.
Моряков понукать не пришлось – все врассыпную бросились к такелажу. Позже, когда им объяснят, что случилось, многие разрыдаются, не стыдясь своих слез. Пока же над палубой «Солнца коммерции» звучала веселая ругань, а само видавшее виды суденышко, щеголевато виляя кормой, шло к выходу из окруженной скалами гавани, сопровождаемое немолчным набатом, сообщающим обитателям древней столицы о том, что король Никанор IV скончался.