Страница:
Сопровождаемые благожелательным взором однорукого хранителя храма, моряки преклонили колени и вдвоем вознесли принесенную кружку над своими опущенными головами, что-то невнятно бубня. Потом они встали, вылили вино в чашу, вырубленную в подножии алтаря, поставили кружку в свободную нишу, кивнули хранителю и побрели восвояси.
Лайам посторонился, чтобы дать им пройти, и тоже встал на колени, разглядывая алтарь. Повелитель бурь являлся далеко не последним божеством таралонского пантеона, ему воздвигали гигантские храмы, но это маленькое святилище производило куда более сильное впечатление, чем те чертоги, в которых Лайаму доводилось бывать. Приношения тут не были дорогими или изысканными, зато отличались разнообразием и затейливостью. Ниши в основном заполняли безделушки, любовно сработанные матросскими натруженными руками, особенно среди них выделялись макеты больших кораблей – со всем оснащением, вооружением и фигурками экипажа. Рядом теснились дары попроще: кружки, хлебцы, бутылочки с благовониями. Все это, выглядывая из оранжевой толщи коралла, казалось таинственным и прекрасным. Над алтарем висела доска с начертанным на ней изречением: «Подобен морю…»
– Подобен морю, – повторил Лайам и мысленно закончил стих: «Подобен морю бог – бездонен и безбрежен! Подобен буре бог – могуч, неукротим!»
– Подобен буре, – откликнулся хранитель и улыбнулся, когда посетитель посмотрел в его сторону. – Что, брат, скоро ли в рейс?
– Надеюсь, – пробормотал Лайам. Ему не хотелось лгать перед алтарем. Религия не занимала особого места в его жизни, однако он твердо знал, что боги есть боги и что лучше их не гневить. – Если повезет, то пойду.
– Что ж, Повелитель слышит тебя, – ответил хранитель, потирая культю. – А уж захочет ли он оказать тебе помощь – этого нам знать не дано.
Лайам согласно кивнул. Именно этим и раздражали его небожители. Тем, что на них нельзя положиться. Он обернулся к скамьям.
– Я бы хотел тут немного побыть. Ничего?
Хранитель великодушно махнул уцелевшей рукой.
– Сиди сколько хочешь! Храм открыт круглые сутки.
Лайам достал из кошелька несколько монет, положил их в нишу, потом пробрался к дальнему ряду скамеек и уселся в углу, привалившись спиной к стене. Свет от свечей сюда почти что не доходил. В краденой куртке было тепло, и он позволил себе расслабиться.
Мысли кружили и путались. Уорден, Северн, Монаршая Панацея, больной король, предательство, верность, глупость и долг… Проблемы требовали внимания, но ему не хотелось думать. Куда лучше следить, как отблески света играют в изломах коралловой толщи. Сидеть было приятно, Лайам впал в полутранс.
Через час Фануил сообщил, что Уорден, покинув тюрьму, направляется к Лестнице. Лайам бездумно велел дракончику не оставлять ее без пригляда.
В душе его вдруг поселилось странное умиротворение, граничащее с абсолютным безразличием ко всему.
В храм приходили миряне. Женщины, моряки. Молились, оставляли дары, уходили. Лайама никто не тревожил, включая хранителя храма.
Тот тоже недвижно сидел на своей табуретке, словно бы полностью поглощенный созерцанием алтаря.
Фануил проводил день куда деятельнее, он неотступно следовал за Уорден. Та навестила четырех миротворцев, дежуривших на постах, потом пошла по Торквею, придерживаясь одной ей ведомого маршрута и ненадолго заглядывая в многоквартирные жилые дома. Фамильяр добросовестно докладывал о каждой ее задержке, но Лайам к действиям каменной леди особого интереса не проявлял. Пацифик обходит своих людей, условливается с ними о встрече на завтра. «Выполняет свою часть уговора…» Все правильно, все в порядке вещей.
Дальние колокола пробили шесть. Хранитель встал с табурета, потянулся и собрал с алтаря все съестное. Приковыляла его сменщица: молодая женщина на костылях, с неестественно вывернутыми ногами. Они поболтали, и хранитель ушел, кивнув засидевшемуся в углу морячку. Сменщица уселась на табурет, подперла рукой голову и тоже уставилась на алтарь.
Село солнце, за пологом потемнело, скамейка вдруг сделалась твердой. Лайам, без всякой на то причины, почувствовал – пора уходить. Он встал и шагнул было к двери, потом, помешкав, повернул к алтарю и положил в нишу еще пару монеток. «На удачу!» – сказал он себе, кивнул хранительнице и вышел.
На улице было холодно; руки сразу замерзли. Лайам поочередно потер их. «Куда ты теперь? Ну, сначала, разумеется, ужинать! А потом что – в бордель?» Он хихикнул. Из храма – в публичный дом! «Ренфорд, где вы провели ночь перед решающей схваткой за жизнь короля?» «У шлюх, господа, разве это не ясно? Однако же перед этим я плотно перекусил!»
Посмеиваясь, Лайам не забывал поглядывать по сторонам, и все-таки он миновал несколько подходящих трактиров. Не из осторожности, а так – чтобы потянуть время. Наконец ему приглянулось довольно шумное заведение с броским названием «Тугая мошна». Там гуляли матросы, только-только вернувшиеся из удачного рейса. Они сдвинули вместе большую часть столов в общем зале и нестройными голосами горланили похабные песни. Трактирщик окинул вошедшего внимательным взглядом и предложил ему пройти в кабинет. Лайам из чувства противоречия отказался и занял свободный столик в дальнем углу.
Пока он ужинал, веселье достигло пика. Кого-то, под хохот товарищей, уже выворачивало наизнанку. «Эти парни сродни студиозусам, – думал Лайам, расплачиваясь, – правда, тем не приходится месяцами лазать по вантам над бушующими волнами». Пряча усмешку, он направился к двери.
– Мы его выжили! – заорал какой-то моряк. – Эй, брат, вернись! Мы его выжили! Это не дело!
Компания загалдела, и все вразнобой принялись уговаривать уходящего не обижаться и в знак примирения выпить с ними стаканчик-другой. Лайам покачал головой.
– Рад бы, да не могу. Через час мы уходим. Море не может оставаться пустым.
Ответом ему был нестройный рев. «Хорошо сказано!» – кричали одни. «Нет, пусть все-таки выпьет!» – настаивали другие. Лайам схватил со стойки свою кружку.
– Здравие короля, ребята! Здравие короля!
Традиционный тост несколько отрезвил гуляк. Все, кто сумел, подняли кружки.
– Здравие короля!
Дверь кабака отворилась, не скрипнув, и закрылась без стука. Лайам сумел ускользнуть.
Бордели, казалось, были натыканы всюду. На каждом углу светились красные фонари, под ними толклись вертлявые сутенеры, из окон высовывались красотки – бесстыжие, полуголые, весьма привлекательные для взора мужчины, который плотно поужинал и никуда не спешит. При иных обстоятельствах… Лайам вздохнул. Он и по натуре своей был довольно брезглив, а тут еще у него завелась подружка. Молодая, задорная, белозубая, служившая квестором в одном маленьком – и таком далеком теперь – городке. Случись что, он просто не сможет смотреть ей в глаза. Нет-нет, ни о каких других женщинах не может идти и речи! Единственное, что в борделе для него привлекательно, – это кровать. «Настоящая! С пологом, тугими перовыми подушками и мягкими одеялами!» М-да, одеяла, конечно же одеяла, но у этих подушек такие формы, что… Лайам крякнул и покраснел.
В конце концов, проблуждав без толку около часа, он решил вернуться в святилище Повелителя бурь, на свое насиженное местечко. Калека-хранительница взглянула на него не без удивления. Пару минут спустя она взяла костыли и подковыляла к скамейке.
– Ты очень религиозен, а?
– У меня что-то вроде бдения, – недовольно откликнулся Лайам. Он намеревался вздремнуть, но хранительница не отступалась.
– Бдения?
– Я утром иду в Рентриллиан, – сказал он, надеясь, что разговор на том и закончится.
Женщина взглянула на него с подозрением.
– В Рентриллиан? А Кане говорил, что ты собираешься в море…
Лайам вздохнул.
– Так все и было, но, похоже, наш рейс отложили. Дня на два, на три, не больше. Вот я и надумал прогуляться в Рентриллиан.
– За короля, значит, словечко замолвить? – сказала хранительница, прищурив глаза.
– Угу, – буркнул Лайам. – А теперь, позвольте мне помолиться.
Он опустил веки, сложил на груди руки и привалился затылком к стене.
– Похоже, что ты просто спишь, а не молишься, – заметила неотвязная баба.
– Молиться можно по-разному, – отозвался Лайам, не открывая глаз.
– Ага, чтобы не платить за ночлег.
Лайам понял, что покоя ему не будет, вздохнул и развязал кошелек. Хранительница хмыкнула, взяла серебряную монету и проворно заковыляла к пологу, заменявшему дверь.
– Постереги пока храм, паломничек! Я – в винную лавку и мигом назад.
Лайам проводил ее взглядом и решил воспользоваться своим одиночеством, чтобы переодеться. Повелитель бурь видывал всякое, он не должен обидеться на то, что в его святилище кто-то меняет штаны. Лишь бы калека не помешала.
Калека не помешала, ее не было около четверти часа, а когда она притащилась с двумя объемистыми кувшинами, Лайам уже дремал.
Впрочем, заснуть как следует ему так и не удалось. Он то проваливался в сон, то вновь просыпался. Хранительница не трогала морячка, втихомолку потягивая винцо. Миряне в святилище больше не заходили, однако сон почему-то не шел. «Ну и ладно, а то ты еще расхрапишься!»
И потом, не спишь, значит, и не проспишь. Лайам твердо решил отправиться в путь спозаранку. Часа в два ночи, не позже. Тогда до священной долины он доберется к шести и без помех обследует подступы к святилищу, где назначены встречи. Лайам клевал носом, встряхивался и снова клевал, слушая колокольный бой. Десять… одиннадцать… вот уже и двенадцать… Пройдет какое-то время, он сбудет с рук Панацею и наконец-то свободно вздохнет. Он сможет расправить плечи, высоко вскинуть голову… «Нет, лучше, пожалуй, ее опустить. И желательно, на подушку…»
Пробило два. Лайам встряхнулся и встал. Хранительница вяло помахала рукой. Он тоже махнул ей рукой и вышел из храма. Холодный ночной воздух хорошо освежал, но еще больше его взбодрило соображение, что так или иначе, но завтра к полудню все это закончится. Лайам повеселел, призвал к себе Фануила и, ориентируясь по звездам, побрел в юго-западном направлении – к прибрежной дороге.
На южной окраине Беллоу-сити тесно стоящих зданий не наблюдалось, особняки-одиночки сиротливо жались к рыночным площадям и сортировочным плацам, где собирались обозы и нагружались телеги, которым предстояло везти товары в верхний Торквей. Сейчас, в третьем часу ночи, здесь должна была царить тишина, нарушаемая лишь редкими возчиками, решившими подоспеть к первой загрузке.
Тишина и вправду стояла отменная, но… Лайам не верил глазам. Море мелькающих, переливающихся, дрожащих огней предстало его взору. Люди с фонарями, факелами, свечами, подобно призракам, молча брели сквозь ночные пространства, подбиваясь друг к другу, образуя тонкие ручейки, безмолвно вливающиеся в широкий поток, смещавшийся к юго-западным горным отрогам. Озадаченный Лайам не находил зрелищу объяснения. «Куда это они все собрались?»
Впереди, посреди просторного плаца, пылал одинокий костер – яркий оранжево-алый всплеск, раздвигающий мрак. Вокруг него, склонив головы, застыли людские фигуры – в капюшонах и одинаковых поясах. Возле них, прямо на холодных камнях, лежали мешки, одеяла. Паломники! Они явно здесь ночевали, чтобы оказаться поближе к месту, с которого начинается Молитвенный тракт.
«В Рентриллиан! Они все направляются в Рентриллиан!» Лайам нахмурился, сверля фанатиков яростным взглядом. Те как раз затянули что-то очень уж заунывное. А люди все шли и шли. На юго-запад – к прибрежной дороге. Шли целыми семьями, неся самых маленьких детей на руках. Сонные малыши вряд ли понимали, что происходит, однако никто из них не пищал, не скулил. Молодые поддерживали пожилых, какой-то мужчина тащил на закорках совсем дряхлого старика, очевидно собственного папашу. Все это походило на исход беженцев из города, отданного на растерзание жестоким врагам.
«Они идут молиться за своего короля. И это пока ведь лишь самые рьяные патриоты!» А ближе к рассвету число паломников возрастет – часам к десяти долина Рентриллиан переполнится до отказа. Лайам попробовал хотя бы приблизительно подсчитать, сколько же там соберется народу, но вскоре сдался. «Достаточно, чтобы заполнить все храмы!» Сыщется ли в таких условиях хоть где-то местечко для встречи с глазу на глаз?
«Не где-то, а в святилище Ночи, – напомнил себе Лайам. – Туда, может быть, никто и не сунется». Богиня Ночи не пользовалась в Таралоне любовью. У нее не имелось даже служителей, и все культовые отправления великодушно свершались жрецами иных богов. «Будем надеяться, что в эту ночь люди не воспылают к ней страстью!»
В любом случае что-то менять было уже поздновато. Поэтому Лайам встряхнулся и побрел за колеблющейся цепочкой огней, приноровляясь к шагам молчаливых паломников.
Прибрежная дорога, вынырнув из Беллоу-сити, тут же попала во власть ветра и волн. Холодные соленые брызги летели в лицо, камни под ногами сделались скользкими, ветер трепал красные языки факелов и задувал свечи. Однако колонна медленно, но настойчиво двигалась вдоль подошвы отрога.
«Мастер, внимание, впереди миротворцы!»
Они прятались от непогоды за гранитным утесом – там, где дорога отворачивала от моря. Лайам подался в середину толпы. Пульс его участился, под ложечкой засосало, однако все обошлось. Караульным было несладко, они жались друг к другу и не очень внимательно оглядывали проходящих. Так что группа паломников, с которой шагал Лайам, без какой-либо заминки свернула на Молитвенный тракт.
Тот уходил круто вверх, цепочка огней, постепенно редея, тянулась к самому небу. У Лайама быстро заныли икры, не прошло и десятка минут, как на обочинах тракта стали встречаться люди, присевшие отдохнуть. В основном это были старики и старухи. Их позы говорили о жуткой усталости, но во взглядах читалась решимость.
Паломники помоложе тоже делали остановки. Чтобы перекусить или попросту постоять, глазея на необычное зрелище. Реки вверх не текут, но людской поток попирал все законы природы.
Паломники подходили к раскиданным вдоль дороги лоткам, покупали еду, амулеты, свечи и благовония, крутили колеса фортуны. Торговля шла бойко, однако никто из лоточников не горланил, расхваливая свой товар. Цены назывались шепотом и были очень приемлемыми, за гроши тут не бились. В этой особой атмосфере торжественности и устремленности к общей цели Лайам чувствовал себя немного чужим, отверженным, и в то же время он ощущал свое превосходство.
Ведь все эти люди идут лишь затем, чтобы помолиться о здравии короля, он же несет с собой снадобье, способное поставить его на ноги. Пока они будут расшибать в поклонах богам свои лбы, он вступит в смертельную схватку с изменником, задумавшим погубить Никанора. «И никто об этом не знает! Такое тут никому и в голову не придет!»
Лайам расправил плечи, презрительно косясь на паломников. Справа брела плохо одетая женщина с изможденным лицом, она несла на руках спящего малыша. Устыдившись своих мыслей, Лайам опустил голову и ускорил шаг. Женщина пропала из виду.
На половине пути к перевалу он тоже остановился, чтобы купить черствый заплесневелый хлебец, затем снова присоединился к процессии. Вокруг все молчали – то ли сберегая дыхание, то ли опасаясь нарушить торжественную тишину. Ноги болели, намятые туфлями, не предназначенными для долгой ходьбы. Лайам шагал и шагал, сунув руки в карманы.
Небо на востоке зарозовело, дорога забирала на север, чтобы, миновав седловину горы, влиться в долину Рентриллиан.
«Мастер, в проходе стоят миротворцы».
«Ладно, – поморщился Лайам. – Как-нибудь проскочу! Но ты держись все-таки рядом. Не вздумай охотиться на горных баранов!»
Дракончик обиженно промолчал.
Перед тесниной между двумя отвесными скалами шествие застопорилось. Лайама потащило вперед, подъем сделался круче. Миротворцев было всего двое. Их обступала группа жрецов – бритоголовых, в унылых коричневых одеяниях. Суровые, изборожденные шрамами лица, внимательные глаза.
«Бравые малые из храма Раздора», – подумал, скривившись, Лайам. В Саузварке он имел с этим храмом трения и потому опустил голову, хотя признать его местная братия, конечно же, не могла. «К тому же они не вооружены…»
– Эй, ты! – молодой жрец с глазами орла пробивался через толпу в его сторону.
– Ты, с наколкой!
Лайам поднял голову и прижал руки к груди:
– Я?
Жрец остановился, в глазах его – серых и выпуклых – светилось глубокое порицание.
– Ты хочешь войти с этим в долину? – Он указал взглядом на кинжал, прицепленный к поясу путника. – А?
Толпа раздалась, обтекая стоящих.
– О боги, ну надо же! – ахнул Лайам. – Прости меня, добрый наставник!
Он поспешно вынул кинжал из ножен и протянул его молодому жрецу.
– Я просто забыл о нем, добрый наставник. Это ведь и не оружие даже, а просто столовый нож. Но я совсем не хотел…
– Не надо так волноваться, – надменно перебил его жрец, принимая кинжал. – Забывчивость свойственна людям. Хочешь ли ты получить свой нож обратно? Братья дадут тебе специальный ярлык.
Он указал на обочину, где стояла корзина, наполовину заполненная оружием всякого рода.
– Нет, пожалуй, – промямлил Лайам. – Я потом добуду себе другой. Обойдусь как-нибудь… какое-то время… Я просто забыл… заторопился и не подумал. Оставьте его себе.
Жрец снисходительно улыбнулся:
– Тогда считай, что ты сделал первое подношение.
– Вот и прекрасно, – откликнулся Лайам, перевел дух и снова влился в поток паломников, молясь всем богам, чтобы миротворцы не обратили внимания на этот маленький инцидент.
Они и не обратили – такие сценки разыгрывались здесь то и дело. Приближаясь к проходу, он опустил голову, благополучно миновал пост и очутился в священной долине.
17
Лайам посторонился, чтобы дать им пройти, и тоже встал на колени, разглядывая алтарь. Повелитель бурь являлся далеко не последним божеством таралонского пантеона, ему воздвигали гигантские храмы, но это маленькое святилище производило куда более сильное впечатление, чем те чертоги, в которых Лайаму доводилось бывать. Приношения тут не были дорогими или изысканными, зато отличались разнообразием и затейливостью. Ниши в основном заполняли безделушки, любовно сработанные матросскими натруженными руками, особенно среди них выделялись макеты больших кораблей – со всем оснащением, вооружением и фигурками экипажа. Рядом теснились дары попроще: кружки, хлебцы, бутылочки с благовониями. Все это, выглядывая из оранжевой толщи коралла, казалось таинственным и прекрасным. Над алтарем висела доска с начертанным на ней изречением: «Подобен морю…»
– Подобен морю, – повторил Лайам и мысленно закончил стих: «Подобен морю бог – бездонен и безбрежен! Подобен буре бог – могуч, неукротим!»
– Подобен буре, – откликнулся хранитель и улыбнулся, когда посетитель посмотрел в его сторону. – Что, брат, скоро ли в рейс?
– Надеюсь, – пробормотал Лайам. Ему не хотелось лгать перед алтарем. Религия не занимала особого места в его жизни, однако он твердо знал, что боги есть боги и что лучше их не гневить. – Если повезет, то пойду.
– Что ж, Повелитель слышит тебя, – ответил хранитель, потирая культю. – А уж захочет ли он оказать тебе помощь – этого нам знать не дано.
Лайам согласно кивнул. Именно этим и раздражали его небожители. Тем, что на них нельзя положиться. Он обернулся к скамьям.
– Я бы хотел тут немного побыть. Ничего?
Хранитель великодушно махнул уцелевшей рукой.
– Сиди сколько хочешь! Храм открыт круглые сутки.
Лайам достал из кошелька несколько монет, положил их в нишу, потом пробрался к дальнему ряду скамеек и уселся в углу, привалившись спиной к стене. Свет от свечей сюда почти что не доходил. В краденой куртке было тепло, и он позволил себе расслабиться.
Мысли кружили и путались. Уорден, Северн, Монаршая Панацея, больной король, предательство, верность, глупость и долг… Проблемы требовали внимания, но ему не хотелось думать. Куда лучше следить, как отблески света играют в изломах коралловой толщи. Сидеть было приятно, Лайам впал в полутранс.
Через час Фануил сообщил, что Уорден, покинув тюрьму, направляется к Лестнице. Лайам бездумно велел дракончику не оставлять ее без пригляда.
В душе его вдруг поселилось странное умиротворение, граничащее с абсолютным безразличием ко всему.
В храм приходили миряне. Женщины, моряки. Молились, оставляли дары, уходили. Лайама никто не тревожил, включая хранителя храма.
Тот тоже недвижно сидел на своей табуретке, словно бы полностью поглощенный созерцанием алтаря.
Фануил проводил день куда деятельнее, он неотступно следовал за Уорден. Та навестила четырех миротворцев, дежуривших на постах, потом пошла по Торквею, придерживаясь одной ей ведомого маршрута и ненадолго заглядывая в многоквартирные жилые дома. Фамильяр добросовестно докладывал о каждой ее задержке, но Лайам к действиям каменной леди особого интереса не проявлял. Пацифик обходит своих людей, условливается с ними о встрече на завтра. «Выполняет свою часть уговора…» Все правильно, все в порядке вещей.
Дальние колокола пробили шесть. Хранитель встал с табурета, потянулся и собрал с алтаря все съестное. Приковыляла его сменщица: молодая женщина на костылях, с неестественно вывернутыми ногами. Они поболтали, и хранитель ушел, кивнув засидевшемуся в углу морячку. Сменщица уселась на табурет, подперла рукой голову и тоже уставилась на алтарь.
Село солнце, за пологом потемнело, скамейка вдруг сделалась твердой. Лайам, без всякой на то причины, почувствовал – пора уходить. Он встал и шагнул было к двери, потом, помешкав, повернул к алтарю и положил в нишу еще пару монеток. «На удачу!» – сказал он себе, кивнул хранительнице и вышел.
На улице было холодно; руки сразу замерзли. Лайам поочередно потер их. «Куда ты теперь? Ну, сначала, разумеется, ужинать! А потом что – в бордель?» Он хихикнул. Из храма – в публичный дом! «Ренфорд, где вы провели ночь перед решающей схваткой за жизнь короля?» «У шлюх, господа, разве это не ясно? Однако же перед этим я плотно перекусил!»
Посмеиваясь, Лайам не забывал поглядывать по сторонам, и все-таки он миновал несколько подходящих трактиров. Не из осторожности, а так – чтобы потянуть время. Наконец ему приглянулось довольно шумное заведение с броским названием «Тугая мошна». Там гуляли матросы, только-только вернувшиеся из удачного рейса. Они сдвинули вместе большую часть столов в общем зале и нестройными голосами горланили похабные песни. Трактирщик окинул вошедшего внимательным взглядом и предложил ему пройти в кабинет. Лайам из чувства противоречия отказался и занял свободный столик в дальнем углу.
Пока он ужинал, веселье достигло пика. Кого-то, под хохот товарищей, уже выворачивало наизнанку. «Эти парни сродни студиозусам, – думал Лайам, расплачиваясь, – правда, тем не приходится месяцами лазать по вантам над бушующими волнами». Пряча усмешку, он направился к двери.
– Мы его выжили! – заорал какой-то моряк. – Эй, брат, вернись! Мы его выжили! Это не дело!
Компания загалдела, и все вразнобой принялись уговаривать уходящего не обижаться и в знак примирения выпить с ними стаканчик-другой. Лайам покачал головой.
– Рад бы, да не могу. Через час мы уходим. Море не может оставаться пустым.
Ответом ему был нестройный рев. «Хорошо сказано!» – кричали одни. «Нет, пусть все-таки выпьет!» – настаивали другие. Лайам схватил со стойки свою кружку.
– Здравие короля, ребята! Здравие короля!
Традиционный тост несколько отрезвил гуляк. Все, кто сумел, подняли кружки.
– Здравие короля!
Дверь кабака отворилась, не скрипнув, и закрылась без стука. Лайам сумел ускользнуть.
Бордели, казалось, были натыканы всюду. На каждом углу светились красные фонари, под ними толклись вертлявые сутенеры, из окон высовывались красотки – бесстыжие, полуголые, весьма привлекательные для взора мужчины, который плотно поужинал и никуда не спешит. При иных обстоятельствах… Лайам вздохнул. Он и по натуре своей был довольно брезглив, а тут еще у него завелась подружка. Молодая, задорная, белозубая, служившая квестором в одном маленьком – и таком далеком теперь – городке. Случись что, он просто не сможет смотреть ей в глаза. Нет-нет, ни о каких других женщинах не может идти и речи! Единственное, что в борделе для него привлекательно, – это кровать. «Настоящая! С пологом, тугими перовыми подушками и мягкими одеялами!» М-да, одеяла, конечно же одеяла, но у этих подушек такие формы, что… Лайам крякнул и покраснел.
В конце концов, проблуждав без толку около часа, он решил вернуться в святилище Повелителя бурь, на свое насиженное местечко. Калека-хранительница взглянула на него не без удивления. Пару минут спустя она взяла костыли и подковыляла к скамейке.
– Ты очень религиозен, а?
– У меня что-то вроде бдения, – недовольно откликнулся Лайам. Он намеревался вздремнуть, но хранительница не отступалась.
– Бдения?
– Я утром иду в Рентриллиан, – сказал он, надеясь, что разговор на том и закончится.
Женщина взглянула на него с подозрением.
– В Рентриллиан? А Кане говорил, что ты собираешься в море…
Лайам вздохнул.
– Так все и было, но, похоже, наш рейс отложили. Дня на два, на три, не больше. Вот я и надумал прогуляться в Рентриллиан.
– За короля, значит, словечко замолвить? – сказала хранительница, прищурив глаза.
– Угу, – буркнул Лайам. – А теперь, позвольте мне помолиться.
Он опустил веки, сложил на груди руки и привалился затылком к стене.
– Похоже, что ты просто спишь, а не молишься, – заметила неотвязная баба.
– Молиться можно по-разному, – отозвался Лайам, не открывая глаз.
– Ага, чтобы не платить за ночлег.
Лайам понял, что покоя ему не будет, вздохнул и развязал кошелек. Хранительница хмыкнула, взяла серебряную монету и проворно заковыляла к пологу, заменявшему дверь.
– Постереги пока храм, паломничек! Я – в винную лавку и мигом назад.
Лайам проводил ее взглядом и решил воспользоваться своим одиночеством, чтобы переодеться. Повелитель бурь видывал всякое, он не должен обидеться на то, что в его святилище кто-то меняет штаны. Лишь бы калека не помешала.
Калека не помешала, ее не было около четверти часа, а когда она притащилась с двумя объемистыми кувшинами, Лайам уже дремал.
Впрочем, заснуть как следует ему так и не удалось. Он то проваливался в сон, то вновь просыпался. Хранительница не трогала морячка, втихомолку потягивая винцо. Миряне в святилище больше не заходили, однако сон почему-то не шел. «Ну и ладно, а то ты еще расхрапишься!»
И потом, не спишь, значит, и не проспишь. Лайам твердо решил отправиться в путь спозаранку. Часа в два ночи, не позже. Тогда до священной долины он доберется к шести и без помех обследует подступы к святилищу, где назначены встречи. Лайам клевал носом, встряхивался и снова клевал, слушая колокольный бой. Десять… одиннадцать… вот уже и двенадцать… Пройдет какое-то время, он сбудет с рук Панацею и наконец-то свободно вздохнет. Он сможет расправить плечи, высоко вскинуть голову… «Нет, лучше, пожалуй, ее опустить. И желательно, на подушку…»
Пробило два. Лайам встряхнулся и встал. Хранительница вяло помахала рукой. Он тоже махнул ей рукой и вышел из храма. Холодный ночной воздух хорошо освежал, но еще больше его взбодрило соображение, что так или иначе, но завтра к полудню все это закончится. Лайам повеселел, призвал к себе Фануила и, ориентируясь по звездам, побрел в юго-западном направлении – к прибрежной дороге.
На южной окраине Беллоу-сити тесно стоящих зданий не наблюдалось, особняки-одиночки сиротливо жались к рыночным площадям и сортировочным плацам, где собирались обозы и нагружались телеги, которым предстояло везти товары в верхний Торквей. Сейчас, в третьем часу ночи, здесь должна была царить тишина, нарушаемая лишь редкими возчиками, решившими подоспеть к первой загрузке.
Тишина и вправду стояла отменная, но… Лайам не верил глазам. Море мелькающих, переливающихся, дрожащих огней предстало его взору. Люди с фонарями, факелами, свечами, подобно призракам, молча брели сквозь ночные пространства, подбиваясь друг к другу, образуя тонкие ручейки, безмолвно вливающиеся в широкий поток, смещавшийся к юго-западным горным отрогам. Озадаченный Лайам не находил зрелищу объяснения. «Куда это они все собрались?»
Впереди, посреди просторного плаца, пылал одинокий костер – яркий оранжево-алый всплеск, раздвигающий мрак. Вокруг него, склонив головы, застыли людские фигуры – в капюшонах и одинаковых поясах. Возле них, прямо на холодных камнях, лежали мешки, одеяла. Паломники! Они явно здесь ночевали, чтобы оказаться поближе к месту, с которого начинается Молитвенный тракт.
«В Рентриллиан! Они все направляются в Рентриллиан!» Лайам нахмурился, сверля фанатиков яростным взглядом. Те как раз затянули что-то очень уж заунывное. А люди все шли и шли. На юго-запад – к прибрежной дороге. Шли целыми семьями, неся самых маленьких детей на руках. Сонные малыши вряд ли понимали, что происходит, однако никто из них не пищал, не скулил. Молодые поддерживали пожилых, какой-то мужчина тащил на закорках совсем дряхлого старика, очевидно собственного папашу. Все это походило на исход беженцев из города, отданного на растерзание жестоким врагам.
«Они идут молиться за своего короля. И это пока ведь лишь самые рьяные патриоты!» А ближе к рассвету число паломников возрастет – часам к десяти долина Рентриллиан переполнится до отказа. Лайам попробовал хотя бы приблизительно подсчитать, сколько же там соберется народу, но вскоре сдался. «Достаточно, чтобы заполнить все храмы!» Сыщется ли в таких условиях хоть где-то местечко для встречи с глазу на глаз?
«Не где-то, а в святилище Ночи, – напомнил себе Лайам. – Туда, может быть, никто и не сунется». Богиня Ночи не пользовалась в Таралоне любовью. У нее не имелось даже служителей, и все культовые отправления великодушно свершались жрецами иных богов. «Будем надеяться, что в эту ночь люди не воспылают к ней страстью!»
В любом случае что-то менять было уже поздновато. Поэтому Лайам встряхнулся и побрел за колеблющейся цепочкой огней, приноровляясь к шагам молчаливых паломников.
Прибрежная дорога, вынырнув из Беллоу-сити, тут же попала во власть ветра и волн. Холодные соленые брызги летели в лицо, камни под ногами сделались скользкими, ветер трепал красные языки факелов и задувал свечи. Однако колонна медленно, но настойчиво двигалась вдоль подошвы отрога.
«Мастер, внимание, впереди миротворцы!»
Они прятались от непогоды за гранитным утесом – там, где дорога отворачивала от моря. Лайам подался в середину толпы. Пульс его участился, под ложечкой засосало, однако все обошлось. Караульным было несладко, они жались друг к другу и не очень внимательно оглядывали проходящих. Так что группа паломников, с которой шагал Лайам, без какой-либо заминки свернула на Молитвенный тракт.
Тот уходил круто вверх, цепочка огней, постепенно редея, тянулась к самому небу. У Лайама быстро заныли икры, не прошло и десятка минут, как на обочинах тракта стали встречаться люди, присевшие отдохнуть. В основном это были старики и старухи. Их позы говорили о жуткой усталости, но во взглядах читалась решимость.
Паломники помоложе тоже делали остановки. Чтобы перекусить или попросту постоять, глазея на необычное зрелище. Реки вверх не текут, но людской поток попирал все законы природы.
Паломники подходили к раскиданным вдоль дороги лоткам, покупали еду, амулеты, свечи и благовония, крутили колеса фортуны. Торговля шла бойко, однако никто из лоточников не горланил, расхваливая свой товар. Цены назывались шепотом и были очень приемлемыми, за гроши тут не бились. В этой особой атмосфере торжественности и устремленности к общей цели Лайам чувствовал себя немного чужим, отверженным, и в то же время он ощущал свое превосходство.
Ведь все эти люди идут лишь затем, чтобы помолиться о здравии короля, он же несет с собой снадобье, способное поставить его на ноги. Пока они будут расшибать в поклонах богам свои лбы, он вступит в смертельную схватку с изменником, задумавшим погубить Никанора. «И никто об этом не знает! Такое тут никому и в голову не придет!»
Лайам расправил плечи, презрительно косясь на паломников. Справа брела плохо одетая женщина с изможденным лицом, она несла на руках спящего малыша. Устыдившись своих мыслей, Лайам опустил голову и ускорил шаг. Женщина пропала из виду.
На половине пути к перевалу он тоже остановился, чтобы купить черствый заплесневелый хлебец, затем снова присоединился к процессии. Вокруг все молчали – то ли сберегая дыхание, то ли опасаясь нарушить торжественную тишину. Ноги болели, намятые туфлями, не предназначенными для долгой ходьбы. Лайам шагал и шагал, сунув руки в карманы.
Небо на востоке зарозовело, дорога забирала на север, чтобы, миновав седловину горы, влиться в долину Рентриллиан.
«Мастер, в проходе стоят миротворцы».
«Ладно, – поморщился Лайам. – Как-нибудь проскочу! Но ты держись все-таки рядом. Не вздумай охотиться на горных баранов!»
Дракончик обиженно промолчал.
Перед тесниной между двумя отвесными скалами шествие застопорилось. Лайама потащило вперед, подъем сделался круче. Миротворцев было всего двое. Их обступала группа жрецов – бритоголовых, в унылых коричневых одеяниях. Суровые, изборожденные шрамами лица, внимательные глаза.
«Бравые малые из храма Раздора», – подумал, скривившись, Лайам. В Саузварке он имел с этим храмом трения и потому опустил голову, хотя признать его местная братия, конечно же, не могла. «К тому же они не вооружены…»
– Эй, ты! – молодой жрец с глазами орла пробивался через толпу в его сторону.
– Ты, с наколкой!
Лайам поднял голову и прижал руки к груди:
– Я?
Жрец остановился, в глазах его – серых и выпуклых – светилось глубокое порицание.
– Ты хочешь войти с этим в долину? – Он указал взглядом на кинжал, прицепленный к поясу путника. – А?
Толпа раздалась, обтекая стоящих.
– О боги, ну надо же! – ахнул Лайам. – Прости меня, добрый наставник!
Он поспешно вынул кинжал из ножен и протянул его молодому жрецу.
– Я просто забыл о нем, добрый наставник. Это ведь и не оружие даже, а просто столовый нож. Но я совсем не хотел…
– Не надо так волноваться, – надменно перебил его жрец, принимая кинжал. – Забывчивость свойственна людям. Хочешь ли ты получить свой нож обратно? Братья дадут тебе специальный ярлык.
Он указал на обочину, где стояла корзина, наполовину заполненная оружием всякого рода.
– Нет, пожалуй, – промямлил Лайам. – Я потом добуду себе другой. Обойдусь как-нибудь… какое-то время… Я просто забыл… заторопился и не подумал. Оставьте его себе.
Жрец снисходительно улыбнулся:
– Тогда считай, что ты сделал первое подношение.
– Вот и прекрасно, – откликнулся Лайам, перевел дух и снова влился в поток паломников, молясь всем богам, чтобы миротворцы не обратили внимания на этот маленький инцидент.
Они и не обратили – такие сценки разыгрывались здесь то и дело. Приближаясь к проходу, он опустил голову, благополучно миновал пост и очутился в священной долине.
17
Спуск в долину словно бы охраняли гигантские статуи королей Таралона, их высекали прямо из камня скал. Сама долина, рассеченная водами стремительно бегущей Монаршей, походила на парк: с рощицами, беломраморными дорожками и лужайками, среди которых были разбросаны разнообразные и весьма причудливые строения. Либо огромные, как мавзолей Аурика Великого, на чьих гранитных фризах буквами в человеческий рост были выбиты тексты его законов, либо совсем крохотные, как усыпальница брата легендарного короля – лорда-протектора, прячущаяся в гуще вечнозеленых кустарников. Впечатляли и фонтан Урис – с величавой статуей этой богини (она пела, когда задувал сильный ветер), и Черный утес Повелителя бурь, и золотой обелиск Асцелина Эдары.
Всего в долине насчитывалось более сотни строений, и чуть ли не к каждому из них сейчас устремлялись толпы паломников. Люди перемещались от храма к храму, они волокли к алтарям упирающихся баранов и коз, и к небу – то здесь, то там – уже восходили столбы жирного черного дыма. На перепутьях стояли подтянутые жрецы бога Раздора, готовые как указать заблудившимся дорогу к нужным святилищам, так и пресечь возможные беспорядки. Однако паломники вели себя тихо и сами прекрасно знали, куда им идти.
Лайам вытянул шею, пытаясь разглядеть святилище Ночи, но оно пряталось за длинной аллеей платанов. Разобрать, что там делается, было нельзя. «Надо пойти посмотреть. И лучше – прямо сейчас».
Вырвавшись из теснины, охраняемой каменными королями, Молитвенный тракт расплетался на дюжину троп. Лайам пошел по самой широкой из них, она вела к нижнему из четырех переброшенных через реку мостов. С его невысокой арки открывался прекрасный вид на Монаршую – до самого ее поворота к Торквею. Небо уже совсем посветлело, хотя солнце все еще не выбралось из-за скал.
На другом берегу народу было поменьше, и у Лайама появилась надежда, что днем, по крайней мере в первой его половине, в святилище Ночи никто не пойдет. Он обогнул храм-крепость бога Раздора, где паломников строили в очередь.
– Запускать будем группами! – зычно покрикивал престарелый прислужник. – По десятку – не больше! Не волнуйтесь, успеете все!
За крепостью находилась сосновая роща, в ней гнездились священные вороны. От их хриплых криков, а главное, от удушающе острой вони помета у Лайама защипало в глазах. Он поспешил миновать это место, потом обогнул изящный, напоминавший обсерваторию храм Аретузы и наконец очутился на посыпанной щебнем дорожке, которая выводила к искомой аллее. В просветах между могучими стволами платанов виднелся ряд небольших гробниц.
Входом в аллею служила арка, на замковом камне которой красовались два корабля и восходящее солнце. То был герб семьи Мариданов, первых королей Таралона. Под аркой стоял жрец в коричневом одеянии.
– Ты тут первый, – сказал он, улыбаясь, и Лайам улыбнулся в ответ.
Мариданы были скромными королями, и гробницы у них были скромные: двенадцать каменных склепов, напоминавших сельские хижины, без окон, без какого-либо декора. Лайам шагал мимо них по хрустящему щебню, размышляя о том, какое странное место избрали для своего вечного упокоения основатели королевства. «Ведь в их распоряжении была вся долина, а они предпочли лежать в стороне. Неудивительно, что у них отобрали трон!» За последним склепом дорожка сворачивала в густой ельник. «А может быть, им попросту не хотелось, чтобы кто-то тревожил их сон?» Оглянувшись через плечо, Лайам с удовлетворением убедился, что дорожка за ним первозданно пуста. Мариданы умерли слишком давно, их славу затмили более удачливые преемники, они обратились в прах, в глазах большинства паломников поклонения не достойный.
Вековые ели росли густо, их лохматые лапы задевали за плечи. Наконец он вышел на расчищенную площадку, упирающуюся в подножие отвесной скалы. Тут было темно и промозгло, Лайама пробрала дрожь. Чуть в стороне от центра площадки курилась небольшая жаровня, возле нее лежала мраморная плита для подношений, ибо те, кому вдруг взбредало на ум почтить богиню мрака и холода, обычно предпочитали в святилище не входить.
«Понятное дело!» Кому приятно заныривать в узкий, неправильной формы лаз, ведущий внутрь скалы? С этого лаза начиналась система пещер. Многие верили, что они тянутся к сердцу земли, а кое-кто полагал, что и далее – к серым землям, пристанищу мертвых. «Ну, так далеко, надеюсь, я не зайду!»
Ступени кончились, туфли зашаркали по грубому камню. Скупой свет, проникающий в лаз снаружи, угас. Лайам на миг застыл на пороге тьмы, потом недовольно фыркнул и принялся пробираться дальше, придерживаясь за шероховатые стены прохода. «Так далеко заходить мне вовсе не обязательно!» Проход шел под уклон, вниз ощутимо тянуло. Заметив это, Лайам замедлил шаги. «Тут просто темно, глупенький мальчик! Не надо бояться, тут просто темно!»
Камень под пальцами становился все холоднее, так же как и окружающий воздух. Он зябко передернул плечами и потряс головой. Светящиеся круги, пляшущие перед его глазами, пропали, осталось одно пятно – и оно все росло. Осторожно продвигаясь вперед, Лайам наконец догадался, что приближается к источнику света. Он облегченно вздохнул, невольно заторопился – и… очутился в первом зале святилища, причем совсем неожиданно для себя.
Руки его, потеряв опору, упали, стены вокруг раздались, ушли ввысь. Свисавшие с потолка огромной пещеры отложения минеральных солей – сталактиты срослись с поднимающимися снизу вверх сталагмитами, образуя нечто вроде колонн. В стенах гигантской каверны зияли черные лазы, над некоторыми висели таблички из тускло светящегося металла, однако освещали пещеру совсем не они. Свет исходил от изваяния мрачной богини. Лайам шел к нему, как через лес, пронизанный серебром лунных лучей. Изо рта его валил пар.
Ночь восседала на каменном троне. Одной рукой она приподнимала ворот плаща, закрывая лицо, другой, полусогнутой, поддерживала геометрически правильный шар. В ногах ее лежали два волка, на плече примостилась сова. Вся эта зловещая скульптурная группа источала холодное неземное сияние.
Тут же стояла молодая женщина в белых одеждах жрицы Матери Милосердной. Услышав шаги, она подняла голову.
– Приветствую тебя, сын мой.
«Сын!» Лайам был ее лет на десять постарше. Он поклонился, пряча усмешку.
– Приветствую тебя, матушка.
– Ты хочешь здесь помолиться?
Она говорила шепотом, и Лайам невольно понизил голос.
– Не я, матушка. Мой господин. Он придет чуть позднее и приказал мне загодя посмотреть, что тут к чему. Говорят, пещеры так глубоки, что в них немудрено заблудиться…
Служительница усмехнулась, блеснув ровными зубками.
– И правда, немудрено. Но сюда, как видишь, дорога прямая…
– Моему господину желательно побыть одному. – Лайам движением подбородка указал на зияющие отверстия в стенах. – Есть ли тут для того подходящее место?
– Есть, как не быть. Идем, покажу.
Жрица повела мнимого порученца важного господина к лазу, не отмеченному табличкой. В своих белых одеждах она походила на привидение и ступала легко. Лайам слышал лишь шарканье собственных туфель. Коридор пошел вниз, потом повернул, стало темно, однако впереди что-то забрезжило. Тьму сменил полумрак, узкий тоннель постепенно расширился, пока не сделался чем-то вроде продолговатой пещеры. Жрица остановилась и обернулась к Лайаму.
– Думаю, твой господин будет доволен, – с улыбкой прошептала она. – Там дальше – колодец Ночи. Самое уединенное место из тех, что нам здесь доступны.
Всего в долине насчитывалось более сотни строений, и чуть ли не к каждому из них сейчас устремлялись толпы паломников. Люди перемещались от храма к храму, они волокли к алтарям упирающихся баранов и коз, и к небу – то здесь, то там – уже восходили столбы жирного черного дыма. На перепутьях стояли подтянутые жрецы бога Раздора, готовые как указать заблудившимся дорогу к нужным святилищам, так и пресечь возможные беспорядки. Однако паломники вели себя тихо и сами прекрасно знали, куда им идти.
Лайам вытянул шею, пытаясь разглядеть святилище Ночи, но оно пряталось за длинной аллеей платанов. Разобрать, что там делается, было нельзя. «Надо пойти посмотреть. И лучше – прямо сейчас».
Вырвавшись из теснины, охраняемой каменными королями, Молитвенный тракт расплетался на дюжину троп. Лайам пошел по самой широкой из них, она вела к нижнему из четырех переброшенных через реку мостов. С его невысокой арки открывался прекрасный вид на Монаршую – до самого ее поворота к Торквею. Небо уже совсем посветлело, хотя солнце все еще не выбралось из-за скал.
На другом берегу народу было поменьше, и у Лайама появилась надежда, что днем, по крайней мере в первой его половине, в святилище Ночи никто не пойдет. Он обогнул храм-крепость бога Раздора, где паломников строили в очередь.
– Запускать будем группами! – зычно покрикивал престарелый прислужник. – По десятку – не больше! Не волнуйтесь, успеете все!
За крепостью находилась сосновая роща, в ней гнездились священные вороны. От их хриплых криков, а главное, от удушающе острой вони помета у Лайама защипало в глазах. Он поспешил миновать это место, потом обогнул изящный, напоминавший обсерваторию храм Аретузы и наконец очутился на посыпанной щебнем дорожке, которая выводила к искомой аллее. В просветах между могучими стволами платанов виднелся ряд небольших гробниц.
Входом в аллею служила арка, на замковом камне которой красовались два корабля и восходящее солнце. То был герб семьи Мариданов, первых королей Таралона. Под аркой стоял жрец в коричневом одеянии.
– Ты тут первый, – сказал он, улыбаясь, и Лайам улыбнулся в ответ.
Мариданы были скромными королями, и гробницы у них были скромные: двенадцать каменных склепов, напоминавших сельские хижины, без окон, без какого-либо декора. Лайам шагал мимо них по хрустящему щебню, размышляя о том, какое странное место избрали для своего вечного упокоения основатели королевства. «Ведь в их распоряжении была вся долина, а они предпочли лежать в стороне. Неудивительно, что у них отобрали трон!» За последним склепом дорожка сворачивала в густой ельник. «А может быть, им попросту не хотелось, чтобы кто-то тревожил их сон?» Оглянувшись через плечо, Лайам с удовлетворением убедился, что дорожка за ним первозданно пуста. Мариданы умерли слишком давно, их славу затмили более удачливые преемники, они обратились в прах, в глазах большинства паломников поклонения не достойный.
Вековые ели росли густо, их лохматые лапы задевали за плечи. Наконец он вышел на расчищенную площадку, упирающуюся в подножие отвесной скалы. Тут было темно и промозгло, Лайама пробрала дрожь. Чуть в стороне от центра площадки курилась небольшая жаровня, возле нее лежала мраморная плита для подношений, ибо те, кому вдруг взбредало на ум почтить богиню мрака и холода, обычно предпочитали в святилище не входить.
«Понятное дело!» Кому приятно заныривать в узкий, неправильной формы лаз, ведущий внутрь скалы? С этого лаза начиналась система пещер. Многие верили, что они тянутся к сердцу земли, а кое-кто полагал, что и далее – к серым землям, пристанищу мертвых. «Ну, так далеко, надеюсь, я не зайду!»
Ступени кончились, туфли зашаркали по грубому камню. Скупой свет, проникающий в лаз снаружи, угас. Лайам на миг застыл на пороге тьмы, потом недовольно фыркнул и принялся пробираться дальше, придерживаясь за шероховатые стены прохода. «Так далеко заходить мне вовсе не обязательно!» Проход шел под уклон, вниз ощутимо тянуло. Заметив это, Лайам замедлил шаги. «Тут просто темно, глупенький мальчик! Не надо бояться, тут просто темно!»
Камень под пальцами становился все холоднее, так же как и окружающий воздух. Он зябко передернул плечами и потряс головой. Светящиеся круги, пляшущие перед его глазами, пропали, осталось одно пятно – и оно все росло. Осторожно продвигаясь вперед, Лайам наконец догадался, что приближается к источнику света. Он облегченно вздохнул, невольно заторопился – и… очутился в первом зале святилища, причем совсем неожиданно для себя.
Руки его, потеряв опору, упали, стены вокруг раздались, ушли ввысь. Свисавшие с потолка огромной пещеры отложения минеральных солей – сталактиты срослись с поднимающимися снизу вверх сталагмитами, образуя нечто вроде колонн. В стенах гигантской каверны зияли черные лазы, над некоторыми висели таблички из тускло светящегося металла, однако освещали пещеру совсем не они. Свет исходил от изваяния мрачной богини. Лайам шел к нему, как через лес, пронизанный серебром лунных лучей. Изо рта его валил пар.
Ночь восседала на каменном троне. Одной рукой она приподнимала ворот плаща, закрывая лицо, другой, полусогнутой, поддерживала геометрически правильный шар. В ногах ее лежали два волка, на плече примостилась сова. Вся эта зловещая скульптурная группа источала холодное неземное сияние.
Тут же стояла молодая женщина в белых одеждах жрицы Матери Милосердной. Услышав шаги, она подняла голову.
– Приветствую тебя, сын мой.
«Сын!» Лайам был ее лет на десять постарше. Он поклонился, пряча усмешку.
– Приветствую тебя, матушка.
– Ты хочешь здесь помолиться?
Она говорила шепотом, и Лайам невольно понизил голос.
– Не я, матушка. Мой господин. Он придет чуть позднее и приказал мне загодя посмотреть, что тут к чему. Говорят, пещеры так глубоки, что в них немудрено заблудиться…
Служительница усмехнулась, блеснув ровными зубками.
– И правда, немудрено. Но сюда, как видишь, дорога прямая…
– Моему господину желательно побыть одному. – Лайам движением подбородка указал на зияющие отверстия в стенах. – Есть ли тут для того подходящее место?
– Есть, как не быть. Идем, покажу.
Жрица повела мнимого порученца важного господина к лазу, не отмеченному табличкой. В своих белых одеждах она походила на привидение и ступала легко. Лайам слышал лишь шарканье собственных туфель. Коридор пошел вниз, потом повернул, стало темно, однако впереди что-то забрезжило. Тьму сменил полумрак, узкий тоннель постепенно расширился, пока не сделался чем-то вроде продолговатой пещеры. Жрица остановилась и обернулась к Лайаму.
– Думаю, твой господин будет доволен, – с улыбкой прошептала она. – Там дальше – колодец Ночи. Самое уединенное место из тех, что нам здесь доступны.