Хьюсон Дэвид. Убийство-2

   – Канализацию все еще обыскивают, – сообщил он. – Очевидно, он оказался умнее, чем тут думали.
   – Что значит – не был обычным солдатом? – спросила Лунд.
   – Я почитал его личное дело. Рабен проходил обучение в спецназовском подразделении.
   Спецназовец. Лунд, конечно, слышала этот термин и знала, что он ассоциируется с чем-то героическим и таинственным. Отряды специального назначения… Она никогда не интересовалась этой сферой жизни, просто не видела необходимости.
   – И что из того? – спросила она.
   – Парней из спецназа можно выбросить в самое гнилое место на планете, и они все равно выберутся оттуда живыми и невредимыми. Это то, чему их учат: выживать в экстремальных условиях, никогда не останавливаться, никогда не сдаваться. Не думаю, что Рабена быстро поймают.
   Лунд не могла оторвать глаз от черно-белого снимка. Рабен на нем был таким счастливым, таким молодым. Но вовсе не ангелом.
   – Вы были солдатом, Странге?
   – Был. Служил по призыву.
   – Тоже в спецназе?
   Он откинул голову назад и захохотал. Его смех был столь неожиданным и заразительным, что она сама заулыбалась.
   – Шутите? Я похож на киногероя? Туда берут только крутых мачо, во мне этого нет, во всяком случае – недостаточно. Даже если бы я хотел, меня бы не взяли, но, к счастью, я не хотел.
   Она снова обвела комнатку взглядом.
   – И насколько я помню, – добавил Странге, – есть такое правило: если ты имел отношение к спецназу, то потом об этом никому не рассказываешь. То есть Рабен вполне мог быть спецназовцем.
   Лунд посмотрела на него выжидательно. Странге понял ее взгляд:
   – Да, получается, что и я тоже. Только я не был.
   Она снова начала перебирать одежду в шкафу Рабена.
   – Что вы ищете?
   – Что-нибудь, что расскажет мне о нем и почему он решил сбежать.
   – Его прошение об освобождении отклонили.
   – Верно. И в один прекрасный день его найдут. И тогда запрячут сюда снова на долгие годы. Умный человек не поступил бы так глупо. Если только его не толкнуло на этот шаг отчаяние.
   От рисунков на стене пестрело в глазах. Столько картинок, и все нарисованы одним маленьким мальчиком, его сыном.
   – Рабен выбросил почти все вещи, что у него тут были. Почему?
   – Нас звал Брикс.
   – Вы не в курсе, директор больницы здесь?
   – Здесь. Но Бриксу нужен наш рапорт. Особый отдел арестовал трех…
   – Бриксу придется подождать.
 
   Медицинская карточка на Йенса Петера Рабена оказалась неожиданно тощей для осужденного на бессрочный срок.
   – Он надеялся получить условное освобождение, но управление тюрем отказало ему, – сказала директор Тофт. – Полагаю, это и стало причиной рецидива.
   – Рецидива чего? – хотела знать Лунд.
   – Посттравматического стресса. Как я уже говорила, в Афганистане с ним произошел инцидент, что, к сожалению, не редкость. Но случай Рабена особенно тяжелый. У него бывают припадки ярости, он подвержен наваждениям…
   – Что за инцидент?
   Тофт качнула белокурой головой:
   – Существуют определенные правила…
   – Вы только что сообщили мне, что на свободе оказался крайне опасный человек. Вероятно, он направляется в Копенгаген. Если вы скроете от нас что-либо…
   Тофт понимала, что перевес не на ее стороне.
   – Хорошо. Несколько его товарищей погибли в Гильменде. Он считал себя ответственным за их смерть. С одной стороны, его амнезия помогла – уберегла от тяжелых воспоминаний. Но с другой стороны, она усугубила его положение.
   – Каким образом? – спросил Странге.
   – Поскольку он не знает или не помнит, что случилось на самом деле, его мозг порождает фантазии, чтобы заполнить вакуум. Иногда он думает, что люди вокруг него – те же заключенные – его солдаты. Мертвые. Он кричит на них, набрасывается с кулаками, если у него есть такая возможность. Я же рассказывала: перед тем как его поместили сюда, он взял в заложники совершенно незнакомого человека, чуть не убил его. Мне казалось, что мы миновали эту фазу…
   Лунд придвинула к ней фотоснимок.
   – Расскажите мне о Мюге Поульсене.
   Тофт кивнула:
   – Рабен хотел позвонить ему, очень настаивал. Говорил, что беспокоится о товарище.
   – Что его беспокоило?
   Она нахмурилась, припоминая:
   – Кажется, он думал, что Поульсен может причинить себе вред.
   – Вам не показалось это важным поводом для звонка?
   Тофт скривила губы:
   – Рабен страдает бредовым расстройством. Если бы я верила всему, что он говорит, я бы помешалась, как и он.
   – А эта женщина? – Лунд положила перед ней другую фотографию. – Анна Драгсхольм, юрист. Она консультировала военных.
   Тофт покачала головой:
   – Рабен уже много месяцев не вспоминает о войне. Его волновало только будущее и его семья.
   – Он не мог встречаться с этой женщиной?
   – Не думаю. Все свидания, звонки и прочие контакты я проверяю лично. А почему вы спрашиваете? Послушайте, мне жаль, что он сбежал. Но за этим ничего нет. Человек, сбежавший отсюда… – Она стала почти привлекательной благодаря выражению растерянности, возникшему на ее холодном лице. – Я ошиблась, думая, что он идет на поправку. Вам, наверное, следует взглянуть на одну запись.
   Она прошла к большому сейфу, достала оттуда диск, вставила его в ноутбук.
   – Вот каким он был, когда только поступил к нам. Три недели пришлось держать его в одиночке, прежде чем мы смогли приступить к лечению.
   Лунд и Странге обошли стол и встали за ее спиной. Человек на мониторе не был похож на человека, с которым Лунд вчера разговаривала. Он был худ, с густой бородой и грязными взлохмаченными волосами. Одетый в футболку и трикотажные спортивные брюки, он изрыгал проклятия, исступленно вопил. Правая рука у него была в гипсе, но, невзирая на это, он колотил кулаками в стены до крови. Потом он подхватил стул – единственный предмет мебели в голом помещении – и стал швырять его, целясь в объектив видеокамеры.
   – Большинство пациентов даже не догадываются, что там могут быть камеры, – сказала Тофт. – Предполагается, что они скрытые. Рабен же…
   Видеозапись закончилась. Она опустила крышку ноутбука.
   – Порой мне казалось, что он видит насквозь. В том числе и меня. Если кто и мог сбежать отсюда, то только он.
   К девяти часам они вновь вышли на улицу. Вокруг тюрьмы по-прежнему суетились люди и сновали собаки.
   – Все вокруг должно быть осмотрено, – распорядилась Лунд. – Пошлите людей к его семье и всем его друзьям и знакомым. Всех держать под наблюдением. Он сбежал, потому что хочет с кем-то поговорить.
   – Он сбежавший заключенный, а не подозреваемый, – сказал Странге. – Давайте не усложнять ситуацию.
   – Послушайте…
   – Нет, Лунд, теперь вы послушайте. Рабен был сфотографирован с обеими жертвами, но к их убийствам он никак не может иметь отношения. Он сидел здесь под замком, когда все случилось. Он не мог…
   – Ему что-то известно. Сначала он лжет мне про Анну Драгсхольм, а потом бежит отсюда.
   Он приблизился к машине, демонстративно распахнул переднюю пассажирскую дверцу.
   – Мы не нашли в записях Херстедвестера о его звонках и посетителях ничего мало-мальски подозрительного. А Брикс говорит, что у них появилось что-то новое на Кодмани. Просто сядьте в машину, а?
   Она стояла на дорожке, тяжело дыша от возмущения.
   – Рабен мог убежать отсюда в любой момент. Ему это раз плюнуть. Он же был спецназовцем, помните?
   Странге в отчаянии закрыл глаза:
   – И зачем я вам об этом рассказал!
   – Он мог бы оказаться на свободе, когда захотел. Почему же именно сейчас? Вы хотя бы теоретически допускаете, что над этим стоит задуматься? Я пытаюсь помочь вам.
   – Помочь мне? – На его обычно невозмутимом лице отразилось удивление. – Я свое звание не просто так получил, Лунд, и тоже кое-что понимаю в сыскном деле.
   Она протянула руку:
   – Дайте мне ключи. Я поведу.
   – Это моя машина…
   Она подошла и встала рядом с ним с протянутой рукой, словно мать, требующая что-то от непослушного ребенка.
   – Дайте мне ключи.
   Он сунул руки в карманы и нахохлился.
   – Мы можем стоять так хоть всю ночь, – сказала Лунд. И, не дождавшись реакции, повторила: – Всю ночь. Обещаю…
   – Проклятье, – буркнул он, потом обогнул машину и забрался на пассажирское сиденье.
 
   Потребовалось шесть телефонных звонков, прежде чем Луиза Рабен нашла адвоката, согласного выслушать ее. Большинство сразу же заявляли, что не берутся вести безнадежные дела. Этот, по крайней мере, говорил с ней.
   – У него не было раньше судимостей, – убеждала она его.
   – Хорошо, мне нужно подумать, – сказал мужчина на другом конце провода.
   – Он хороший муж. Любящий отец. С ним ужасно обошлись. Я не знаю…
   – Я сказал, что подумаю. Позвоните мне в понедельник…
   – Я могу позвонить завтра.
   – На этой неделе я буду занят. А вы пока соберите мне документы по делу. Мы все обсудим в понедельник. Обычно я не беру дела военных, потому что не поддерживаю войну, особенно нашу войну в Афганистане.
   В другое время она бы набросилась на него, стала бы спорить. Не Йенс начал эту войну. Он был солдатом и пошел туда, куда его послали. Но сейчас…
   – Йенс тоже не одобрял ее.
   На этой хрупкой лжи и закончился их разговор. Она зажмурилась, произнесла краткую молитву.
   Когда она открыла глаза, то увидела в дверях отца.
   – Папа. – Она подбежала к нему. – Кажется, я нашла нам нового адвоката. На этот раз хорошего. У нас есть основания для апелляции.
   Он был сам не свой.
   – Я обещала ему подготовить все документы.
   – Луиза… тут к нам пришли.
   Позади него действительно стояли два человека в синей форме. Она, будучи женой военного, чуяла плохие новости за версту, читала их в глазах.
   – Что? – выдохнула она.
   Потом, сидя за кухонным столом, она слушала. Говорил один коп из двоих.
   – Он спланировал побег заблаговременно, – закончил он.
   – Когда он исчез? – спросил ее отец.
   Человек в форме кивнул в ее сторону:
   – Сразу после свидания с вашей дочерью.
   Все трое мужчин уставились на нее.
   – Я не знала. Это правда.
   – Луиза…
   Она вскочила, встала у раковины, глядя в черную ночь за окном и не видя ничего из-за слез, заливающих глаза.
   – Папа! Ты мне не веришь?
   – Снаружи его никто не ждал, – добавил коп. – Мы не считаем, что ему кто-то помогал. Но если у вас есть какие-то предположения, куда он мог направиться, вам следует рассказать нам. Он опасен…
   – Нет, не опасен! – воскликнула она, оборачиваясь к ним. – В этом-то все и дело. Если бы его выпустили, если бы он был со мной и Йонасом…
   – Ваш муж – сбежавший преступник, – сказал полицейский. – Мы считаем его опасным для общества и себя самого. Если вы знаете, где он может быть…
   – Она не знает, – перебил Ярнвиг. – В последнее время им не разрешали часто встречаться. Когда же ее пустили к нему, он не был… разговорчив.
   Луиза Рабен утерла глаза.
   – Нам нужен список его друзей, знакомых, излюбленных мест…
   – Я поговорю с дочерью, будем на связи.
   Человек в синей форме поднялся и встал возле нее.
   – Если вы скрываете что-либо, то нарушаете тем самым закон, за что вам также может грозить тюрьма.
   – Она ничего не знает! – рявкнул полковник. – Всё, уходите. Разве вы не видите, в каком она состоянии? Мы-то думали, что Йенс вот-вот вернется домой.
   Второй коп, тот, что молчал все время, тоже поднялся на ноги.
   – Мы вернемся через час за списком, – сказал он. – Если он не будет готов, мы подождем здесь.
   Затем они ушли.
 
   Немытая посуда в раковине. Куча стирки в ванной. Да еще Йонас сломал свой контейнер для завтрака, и ей никак не удавалось починить его.
   – Тебе помочь? – спросил ее отец.
   – Не надо.
   Она снова села за стол, ожесточенно сражаясь с пластмассовыми креплениями.
   – Все это неправда.
   – Луиза…
   – Он сказал, что согласился на лечение. Он хотел только одного – вернуться домой.
   Ярнвиг забрал у нее контейнер, одним щелчком поставил крышку на место. А Луиза все никак не могла осознать услышанное.
   – Должна быть какая-то причина. Йенс не сбежал бы просто так…
   Он взял ее руку в свои.
   – Но он сбежал.
   Яркая вспышка гнева.
   – Что, просто так? Без причины? Как мама? Разве не это ты мне внушал? И это тоже было неправдой, я знаю.
   Ему очень не нравилось, когда ему возражали.
   – Нет. Она ушла из-за меня. Она ненавидела… – Он махнул рукой в сторону окна. – Ненавидела все это. Гарнизонную жизнь. И наверное, возненавидела и меня, как часть этой жизни.
   – У нее были причины.
   – Это были ее причины, не мои. Я их никогда не мог понять. Да, она оставила меня, Бог ей судья. Но тебя? Как она могла уйти от тебя? Я так и не…
   Он замолчал, глядя в пол. Луиза обернулась, заслышав легкие шаги. Из спальни вышел Йонас. Мальчик был напуган, чуть не плакал.
   – Мама! – произнес он тонким голосом. – Что случилось?
   Луиза бросилась к сыну, подхватила маленькое тельце на руки, обняла его, прижалась лицом к мягкой теплой щеке.
   – Все хорошо, малыш, – шепнула она. – Ничего не случилось.
   – Я слышал. Они говорили…
   – Ничего, – приговаривала она и обнимала так крепко, что больше он ничего не мог сказать.
 
   Студеная сырая ночь. Иней на земле, на деревьях в этом глухом углу на окраине Копенгагена.
   Йенс Петер Рабен наконец-то был свободен.
   На поверхность он выбрался возле какого-то завода по переработке отходов. Там проник в помещения для персонала, стащил чистую одежду – джинсы, свитер, куртку защитного цвета с капюшоном, а потом выбежал наружу, обтерся ледяным инеем, собранным с веток, чтобы избавиться от вони канализационных стоков, и переоделся.
   На заводе в этот час никого не было, поэтому ему не удалось найти ни машины, ни хотя бы велосипеда. Пришлось отправиться по грунтовке, ведущей от завода через лес, пешком. Двадцать минут быстрого шага, и он оказался на оживленной трассе, заполненной грузовиками и легковушками.
   Вскоре с неба посыпалась ледяная крошка. Через два часа после побега из Херстедвестера он вышел на бензозаправку, окруженную лесом.
   Он остановился под елями на краю леса и постарался составить в голове план действий.
   В поездках в горячие точки многое из того, чему их учили, не пригодилось. В Дании им часто устраивали учебные заброски в леса, очень похожие на этот. Задача таких вылазок: оставаясь незамеченным, преодолеть десятки или сотни километров без денег, без транспорта и достичь указанной точки, выполнив попутно какое-нибудь задание.
   У него все получалось тогда, и сейчас он тоже не собирался проигрывать. Только раньше эти тренировочные вылазки организовывала армия, а теперь ему самостоятельно приходилось выполнять миссию, суть которой ему лишь предстояло узнать.
   Даже в Афганистане, когда изредка выпадали одиночные задания, он никогда не оставался без поддержки. Армия всегда с тобой, нашептывает на ухо греющие душу обещания. Но не здесь, возле этой пустынной заправки где-то на окраине Копенгагена.
   Рабен определил местонахождение камер видеонаблюдения, надвинул капюшон как можно ниже и пошел к туалетам. Там он выпил воды и, закрыв дверь на защелку, сделал то, о чем просило его тело: разделся и помылся. Потом принюхался и попытался уверить себя, что наконец-то избавился от запаха канализации.
   Подъехала машина – черный длинный «вольво-универсал». Рабен встал так, чтобы наблюдать, оставаясь невидимым. Из автомобиля вышел мужчина примерно его лет с двумя мальчиками, и они все вместе направились к маленькому магазинчику.
   Пора проверить машину. Рабен подобрался достаточно близко, чтобы увидеть в замке зажигания ключи. Он уже был готов забраться внутрь, когда услышал голоса детей. Они возвращались, довольные выпрошенными у отца сладостями.
   Рабен подхватил стоящее рядом ведро со щеткой и начал протирать лобовое стекло, тщательно отмывая каждое пятнышко.
   Подошел водитель, смерил Рабена хмурым взглядом. Дети, усевшись на заднее сиденье, тоже поглядывали на него с неприязнью.
   – Вот вам, – сказал мужчина и протянул ему монетку в двадцать крон.
   Рабен взял деньги. Если бы не дети, он бы с легкостью завладел ключами.
   – Мне очень нужно попасть в город, – попросил он.
   – Я туда не еду.
   – Можно мне все-таки поехать с вами? Если бы я добрался до станции…
   – Нет.
   Голова мужчины была опущена, глаза смотрели в землю. Рабен уже сталкивался с таким поведением – так же вели себя работодатели после того, как его выгнали из армии и ему пришлось искать работу. Их лица словно говорили: «Я знаю, что ты существуешь, но предпочел бы никогда этого не знать. Твои проблемы – это твои проблемы, и мне нет до них дела».
   Возле колонок остановилась еще одна машина, за рулем была женщина. Она быстро заправила машину, вернулась обратно. Рабен шагнул к ней и попросил подвезти его.
   – Вы не беспокойтесь, я не доставлю хлопот, мне надо…
   Женщина испугалась. Ни слова не сказав, она прыгнула за руль, завела двигатель и умчалась.
   Рабен оглянулся. Он стоял на открытом месте. Говоря с водителями, он откинул капюшон, и теперь его лицо фиксировалось как минимум двумя видеокамерами. За стеклом магазина кассир говорил по телефону.
   Копам не понадобится много времени. Все, чему его учили, оказалось напрасным.
   Он вошел внутрь, забрал из рук парня мобильник, положил в карман.
   – Давай сюда всю наличку, – приказал Рабен. – Ничего плохого я тебе не сделаю.
   Ему было не больше девятнадцати. Когда-нибудь и Йонас станет таким же.
   – Пожалуйста, малыш. Не делай глупостей. Просто отдай мне деньги.
   – Тут совсем немного. Все расплачиваются картами.
   Он открыл кассу. Рабен выхватил несколько купюр.
   – И ключи от твоей машины.
   – У меня нет…
   – Мы посреди леса. Не пешком же ты сюда пришел.
   – Меня папа привозит, – прохныкал паренек.
   Рабен возненавидел бы себя, но у него не было на это времени.
   – Мне нужно выбраться отсюда.
   Парень протянул руку куда-то под прилавок. Рабен не успел его остановить. К своему облегчению, он увидел, что в руке парня всего лишь ключ на кожаном брелоке.
   – Хозяин держит на заднем дворе развалюху на всякий случай. Берите…
   От стыда Рабен не мог пошевелиться.
   – Вам лучше уехать, – сказал парень.
   – Прости меня, – вздохнул Рабен.
   Выйдя на улицу, он нашел за магазинчиком старый помятый «форд», завел его с третьей попытки. Стрелка датчика топлива нехотя поднялась до середины. Рабен развернул машину и медленно, аккуратно поехал в сторону Копенгагена.
   У него теперь есть телефон и несколько сот крон. Ехать на этой машине можно будет минут тридцать, дольше было бы слишком опасно. Если в ходе учебной заброски он ограбил бы кого-то ради выполнения задания, то это могли счесть за обман. И сейчас, в реальной жизни, он тоже чувствовал себя подлецом.
 
   Бук стоял в кабинете Грю-Эриксена и смотрел на экран телевизора. Главной новостью был вероятный провал антитеррористического законопроекта. И нового министра юстиции.
   – Только что назначенный министром юстиции Томас Бук не преуспел в своих попытках создать альянс в поддержку комплекса мер, который, по словам премьер-министра, имеет жизненно важное значение для национальной безопасности.
   – Ха! – Бук шумно выдохнул и засмеялся.
   – Оппозиция обвиняет правительство в сокрытии ключевой информации, имеющей отношение к двум убийствам, предположительно совершенным террористами.
   На экране появилась Биргитта Аггер с выражением праведного гнева на лице.
   – В своем письме служба безопасности однозначно предупреждала Министерство юстиции о связи преступлений с террористами. Правительство ничего не предприняло, – провозгласила она.
   – Да не знал я о том письме! – воскликнул Бук. – Я же говорил ей…
   На манеже за окнами лежал иней, он покрывал и великолепные серые здания на острове Слотсхольмен. Бука опять привела сюда Карина, но он уже понемногу начинал ориентироваться в лабиринте коридоров, соединяющих его кабинет с фолькетингом и дворцом Кристиансборг. Возможно, в следующий раз…
   – Как так вышло, что вы не видели письма? – спросил премьер-министр, в большей степени удивленный, чем разочарованный.
   – Монберг изъял его из папки, а также кое-какие другие материалы, судя по всему. Биргитта Аггер прекрасно осведомлена, что я никогда его не видел.
   Грю-Эриксен опустился в свое кожаное кресло, кивнул Буку на место напротив. Голубая рубашка без единой морщинки, элегантный галстук цвета красного вина, идеальная стрижка, волосок к волоску… Бук знал, что таким политиком ему никогда не стать.
   – Но зачем Монбергу это понадобилось?
   – Это было еще до его болезни. Мы не знаем.
   Премьер-министр выглядел озадаченным.
   – Случай совершенно необычный. И против правил…
   – Он вам ничего не говорил?
   – В моем присутствии Монберг ни разу не упоминал это дело. И с чего вы решили, что он должен был?
   Бук смутился. Все-таки Краббе был прав: ему не хватало политического опыта, он часто попадал впросак.
   – Я только предположил…
   – Никогда ничего не предполагайте, – сказал Грю-Эриксен со снисходительной улыбкой. – Я знаю, все думают, будто я здесь самый главный. На самом деле я всего лишь лицо на упаковке. Конкретными делами занимаются министры вроде вас. Если бы я узнал, что мы имеем дело с терроризмом, я бы немедленно созвал совещание и проинформировал оппозиционные партии о ситуации. Это их право и наша обязанность. Нам придется извиниться перед ними сейчас…
   – Конечно, – согласился Бук.
   Грю-Эриксен нахмурился.
   – Я ни на секунду не поверил, будто их волнует национальная безопасность, – проговорил он. – Все это политика. Аггер хочет очернить нас любым способом. – Грю-Эриксен встал и надел пиджак. – Вам необходимо исправить причиненный ею вред, Томас. Погасите шумиху. Договоритесь с Краббе. И тогда мы разберемся с Аггер позднее.
   – Конечно. – Бук понятия не имел, как выполнить эти задания. – Очень жаль, что Монберг так и не пришел в сознание. Было бы проще, если бы мы знали его мотивы.
   Грю-Эриксен покачал седой головой:
   – Не надо впутывать сюда Монберга. Он все еще в коме. А вот с Краббе нужно работать. Ускорьте расследование убийств. После этого никто не станет слушать нытье Биргитты Аггер. – Грю-Эриксен глянул на часы. – Мне пора идти. – Он подошел к Буку и тепло пожал ему руку. – Сожалею, что вам пришлось испытать крещение огнем. Вы, разумеется, и представить не могли, на что соглашаетесь, принимая мое предложение. Уверяю вас, для меня это тоже полная неожиданность.
   Снаружи, в широком холодном коридоре, он вызвал Карину, чтобы она проводила его обратно. Пока он дожидался ее, зазвонил телефон. Бук взглянул на номер и почувствовал, как сжалось сердце. Жена.
   – Девочки уже спят? – спросил Бук.
   Из телефонного динамика полился поток жалоб – Мария говорила о назойливой охране вокруг дома, о том, что он не позвонил, как обещал…
   – Прости, что я не успел пожелать им спокойной ночи. Срочные дела. Это же Слотсхольмен. Политика. Работа.
   И вопрос, которого он боялся.
   – Я не знаю, когда смогу приехать. У нас тут проблемы. Возможно, настоящий кризис. Не знаю, Мария…
   К его удивлению, она предложила приехать в Копенгаген и побыть с ним некоторое время. Он подумал об этом, но недолго. У него все равно не найдется времени видеться с ней. И все будет только хуже.
   – Давай обсудим это в другой раз, – сказал он и тут же почувствовал укол совести: это был ответ политика, а не мужа, и сорвался он с языка слишком уж легко.
 
   Брикс шагал по коридору с коробкой документов под мышкой, слушая, что говорит ему Лунд. Особого интереса он не выказывал.
   – Рабен отрицал свое знакомство с Анной Драгсхольм. – Она показала ему снимок, унесенный из кабинета полковника Ярнвига. – Но мы нашли вот это.
   Под обычным темно-серым костюмом шефа виднелась простоватая, почти домашняя рубашка – как будто его упорядоченный образ жизни был нарушен.
   – Рабен проходил подготовку в войсках специального назначения. Два года назад он в составе контингента «Эгир» был в Афганистане. – Она указала на снимок. – Вот это Рабен. Это Мюг Поульсен. А рядом с ними – Анна Драгсхольм.
   – Ну и что? – произнес Брикс. – Где тут связь с Мусульманской лигой?
   – Кто-то зашел на сервер воинской части под паролем Мюга Поульсена и скачал список личного состава «Эгира».
   Брикс вошел в кабинет сбоку от основного помещения. Там уже ждал Странге.
   – Нужно искать Рабена, – убеждала Брикса Лунд. – Он знает, что все это значит.
   Молчание.
   – Меня вообще кто-нибудь слушает? – спросила она.
   Брикс достал из коробки лист бумаги и передал его Странге.
   – Служба безопасности арестовала трех подозреваемых, связанных с Кодмани, – сказал Брикс.
   – Рабен… – принялась за свое Лунд.
   – Забудьте вы хоть на минуту об этом Рабене. При обыске служба безопасности обнаружила в доме Кодмани ключ от абонентского ящика в почтовом отделении в Вестербро. Ящик зарегистрирован на его имя. – Шеф вынул из коробки пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежали серебряные армейские жетоны с крестиками вместо личных номеров. – Думаю, содержимое говорит само за себя. Вряд ли нам следует беспокоиться о беглых солдатах.