Страница:
– Завтра, – говорил ему охранник. – Этим займется ваш куратор.
– Завтра будет слишком поздно.
Охранник был мощным, из иностранцев.
– Вам звонки запрещены, Рабен. Не надо было так часто звонить.
– Это важно.
В десятке метров от них остановилась директор Тофт, беседуя с одним из заключенных. Рабен метнулся к ней, перебил, попросил, чтобы его просьбу о дополнительном звонке рассмотрели немедленно.
Прекрасная ледяная улыбка.
– Рабен! – крикнул ему охранник. – Пора возвращаться в камеру.
– Ко мне приходил армейский товарищ, – сказал он Тофт, не двигаясь. – Я о нем беспокоюсь.
– Почему? – спросила она.
– Он нездоров. Боюсь, он может причинить себе вред. Мне необходимо поговорить с ним. И с женой. Она поможет.
– Я передам вашему куратору, что дело срочное.
– Очень срочное.
– Да, я передам.
За его спиной приближались тяжелые шаги – к нему шел здоровяк-охранник.
– Я хотела с вами поговорить, Рабен.
– Можно, я сначала позвоню?
– Нет. Служба пробации отклонила ваше прошение. Обычно им требуется неделя или около того, чтобы изучить наши рекомендации. Но… – Она пожала узкими плечами. – Ваше заявление просто завернули, не обсуждая. Я не знаю, на каких основаниях…
Он не мог дышать, не мог думать.
– Когда я узнаю, то сообщу вам. Мне жаль.
– Что? – Он слышал, что охранник совсем рядом. – Почему?
Она уже уходила. Еще шесть месяцев за решеткой, а ей хватило пары секунд, чтобы сказать ему об этом.
– Тофт! Я прошел полный курс лечения. Я делал все, что вы велели…
– Я не знаю, почему вам отказали. – Она едва повернула голову, на ходу доставая ключи от своего спортивного автомобиля. – Когда узнаю…
– У меня маленький сын. Семья.
– Через шесть месяцев вы сможете снова подать прошение. Соблюдайте распорядок…
– Черт побери, дамочка, что мне делать?
Охранник подскочил к нему сбоку с кулаками наготове, с ухмылкой на лице и очевидным желанием подраться.
– Отойдите от директора, – приказал он.
– Я не прикасался к ней.
Крупный мужчина в форме взял его под локоть. Теперь, когда раны зажили, Рабен был снова крепок, силен и отлично натренирован. Он развернулся и резко толкнул охранника в грудь, отчего тот, засеменив ногами, попятился и в конце концов грохнулся на спину.
Тофт явно получала удовольствие от происходящего. Сложив руки на груди, она не отрываясь смотрела на Рабена.
– Вам следует сохранять спокойствие, – сказала она.
– Я спокоен. Просто мне непонятно.
За спиной снова раздались торопливые шаги, на этот раз их было много. Охранники четко следовали правилам: никогда не ввязываться в драку в одиночку. Некоторые из здешних заключенных опасны. Приведи подмогу и дождись удобного момента.
– Я не психопат. Не педофил и не уголовник.
Перед ним встал все тот же крупный охранник, постукивая по ладони дубинкой.
– Отойдите от нее, Рабен.
– Я не прикасался к ней! Я не…
– Мы не сможем вам помочь, если вы сами не хотите помочь себе, – спокойно сказала Тофт.
– То дерьмо, которым вы меня пичкали…
И вспыхнула ярость, та самая красная ревущая мгла, которая накатывала на него в Ираке и в Афганистане. От него ждали безудержного жаркого гнева, это чувство воспитывали в нем и поощряли его проявления.
Он отскочил, схватил стол, едва соображая, что делает. Двинулся навстречу смуглому охраннику, размахивая столом перед собой. Темная кожа цвета земли в Гильменде. Он видел ее повсюду, когда отправлялся в дозор, не зная, кого встретит: друга или врага.
Одно стремительное движение, и он с пронзительным воплем швырнул стол вперед, целясь в охранника.
Откуда-то к нему потянулись руки, давили колени, пинали ноги, мелькали кулаки. Йенс Петер Рабен очутился на полу, под массой тел, избиваемый, усмиряемый.
Кто-то зажал ему ноги, другой ткнул его лицом в плитку пола.
И поверх всего звучали слова Тофт, произносимые тем ровным, отточенным тоном, который он возненавидел за месяцы, что провел за решеткой. Он извернулся, чтобы посмотреть в ее голубые глаза.
– Медикаментозная терапия, – приказала она. – В камеру его.
Сильные руки поволокли Рабена прочь, невзирая на вопли и брыкание, втолкнули в одиночную камеру, подняли на металлический стол, обмотали его сопротивляющееся тело кожаными ремнями. В руку повыше локтя вонзилась игла. И тут же поплыли перед глазами другие картины, иные формы насилия.
Йенс Петер Рабен успел только подумать, сможет ли он когда-нибудь сбежать из этого кошмара наяву, найти покой и убежище в доме вместе с Луизой и маленьким мальчиком, который едва знал своего отца в лицо.
В кого он превратится, если его так и не выпустят? И что будет с Мюгом Поульсеном, напуганным невысоким солдатом, который был с ним в Гильменде, когда стены их общего маленького мира вдруг превратились в пыль.
Поульсен не хотел возвращаться на войну. Существовала только одна причина, которая заставила бы его вернуться, и это был страх.
А потом химия впилась в тело Рабена резко, шумно и стремительно. И после этого он уже не боролся с кожаными ремнями и ни о чем не думал.
Плоуг негодовал, насколько позволяла ему тугая узда чиновника.
Эрлинг Краббе покинул кабинет Бука в ярости, но уже через десять минут позвонил, смиренно предлагая поддержку своей партии при условии лишь минимальных поправок к законопроекту.
– И тем не менее вы недовольны, Карстен, – сказал Бук, закончив разговаривать с Краббе и собирая свой портфель перед уходом.
– Весьма. Закон сорок первого года никоим образом нельзя сравнивать с предложениями Народной партии. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы интересовались моим мнением перед тем, как обращаться за консультацией к правоведам.
– Вы правы. Я пока новичок на этом посту. Будьте терпеливы со мной, пожалуйста. А еще я политик и привык добиваться того, чего хочу.
Плоуг готовился к спору и воинственно топорщился, собрав всю свою смелость и решительность. Извинения Бука сбили его с толку.
– Я понимаю, министр, но на будущее…
– Это мой первый день! – Бук похлопал его по плечу. – И не так уж плохо я справился.
У бывшего фермера из Ютландии была приятная улыбка, и он умел ею пользоваться.
– Я не это имел в виду. Просто есть правила. Положение министра…
В кабинет ворвалась Карина.
– Вы должны взглянуть на это. Оба.
– Нет, – возразил Бук, собирая вещи. – В посольстве Польши прием, меня ждут. Там будут сосиски…
– Я им позвонила и сказала, что вы не придете. Пожалуйста…
У нее в глазах блестели слезы, а она была сильной, уверенной женщиной.
– Служба безопасности уже едет, – сказала она, ведя их к своему столу.
На мониторе ее компьютера застыл на паузе видеоролик: дом посреди темноты, в окнах свет.
– Что это, Карина? – спросил Бук.
– То странное сообщение, которое уже приходило несколько раз. Судя по адресу, отправлено из Министерства финансов, но на самом деле адрес – подделка. В тексте письма только ссылка. До половины шестого она не открывалась. Это… – Она сделала глубокий вздох и нажала на старт. – Смотрите сами.
Экран ожил. В одном из окон верхнего этажа вспыхнул свет, появился силуэт женщины, вытирающей полотенцем волосы, как будто она только что вышла из душа. Съемка сопровождалась звуком учащенного дыхания. Объектив проследил за женщиной, которая перешла на кухню. Она выпила стакан воды, на что-то посмотрела, потом ушла.
– Все это очень интересно, – сказал Бук. – Но в польском посольстве…
– Забудьте о приеме, – стояла на своем Карина.
Камера приближается к дому, слышны шаги по земле. Женщина с мокрыми волосами снова в кухне, режет на доске овощи. На ней голубой халат. Вот она прислушивается к чему-то, смотрит в окно, испускает неслышный крик, роняет нож.
Смазанные в движении кадры, звук разбитого стекла.
Затем сразу другая сцена, крупным планом. Она сидит в кресле в луче света, по-прежнему в голубом халате. Кровь льется у нее из носа, под глазом черный синяк, ссадина над бровью. Халат свалился с плеч почти до груди, открывая жестокие порезы на коже.
Она разрывается между неповиновением и гневом, пристально смотрит в камеру.
– Мой бог, – пробормотал Карстен Плоуг и придвинул стул.
Бук подошел ближе. В это время камера отъехала, и в кадре появилась веревка, которой женщину привязали к стулу. В левой руке она держит лист бумаги. Ее окровавленное, испуганное лицо склоняется к листу, и прерывающимся, ломким голосом она начинает читать:
– Я обвиняю лицемерное датское правительство и неверный датский народ в преступлениях против человечности.
Бумага дрожит в ее руке. Она поднимает глаза к объективу, ища жалости, ответа, но тщетно.
– Настало время мести Аллаха. Мусульманская лига отомстит за страдания, которые Дания причинила… в Палестине, Ираке и Афганистане.
Влажные волосы рассыпались по обнаженным плечам, голова трясется, бегут слезы, прочерчивая дорожки в кровавых слюнях вокруг рта. Она шепчет сквозь плач:
– Я признаю себя виновной. Моя кровь прольется, и многие последуют за мной на смерть.
Камера делает наезд. Ужас на ее лице.
– Я ничего не сделала… У меня маленькая дочь… Ради бога…
Камера еще ближе, еще. Рот в крови, зубы в крови, крик, и кадр застывает. Тишина – на экране. В комнате.
Карина встала, извинилась и быстро выбежала из кабинета. Томас Бук тяжело опустился на стул рядом с ее столом. Это была та самая женщина, которую он видел на фотографии в папках Фроде Монберга. Анна Драгсхольм. Бук уже освоил один из основных приемов политиков – научился запоминать имена. Это имя он забудет не скоро.
Клуб ветеранов располагался в районе Христианхаун, недалеко от бывшего военного района, который превратился в свободный город Христиания. Машину вел Странге, всю дорогу сохраняя угрюмое выражение лица.
– В чем дело? – спросила Лунд, когда они проехали мимо все еще освещенного острова Слотсхольмен к мосту Книппельсбро.
– В вас.
Да, он совсем не был похож на Майера: никаких шуток, никакой веселости. Он казался приличным, тихим, ответственным человеком. Ей это нравилось – в определенной степени.
– Мне жаль, если работа мешает вашей бурной личной жизни.
Он хмуро взглянул на нее. Неужели у него совсем нет чувства юмора?
– Это была шутка, Странге.
– Полиция – это не вся моя жизнь. У меня есть и другие дела. А у вас разве нет?
Она не ответила.
– Я вот о чем, – продолжил он. – Вы приехали в Копенгаген, чтобы увидеться с матерью. А сами вздумали заняться расследованием убийства.
– Меня попросил Брикс.
– Он попросил материалы почитать.
– Я почитала.
– А что мы сейчас делаем? Едем опрашивать свидетелей?
У него было необычное лицо: очень подвижное, молодое и в то же время – лицо зрелого человека, знавшего много горя.
– У вас нет никаких полномочий, Лунд.
– Брикс просил меня…
– Когда мы приедем на место, вы останетесь в машине, пока я не позову вас.
– Это же смешно.
Ее слова не понравились Странге. Он поглядел на дорогу, притормозил, остановился у обочины и выключил зажигание.
– Вы останетесь в машине, пока я вас не позову, – повторил он. – Соглашайтесь, а иначе выходите из машины и добирайтесь домой как хотите. Кстати, именно там вы и должны сейчас быть. А не здесь, со мной, под этим сволочным дождем!
Он сложил руки на груди и ждал ее ответа.
– Вы точно придете за мной? – спросила она.
– Если буду уверен, что там безопасно.
– Я не ребенок, Странге! У меня было такое же звание, как у вас.
– Было. – Он смотрел прямо ей в глаза. – И что случилось потом?
Он ждал. Но она не собиралась реагировать на вызов – ни в беседе с этим малознакомым полицейским, ни с кем-то еще.
– Ладно, – произнес Странге неожиданно мягко. – Люди всякое про вас говорят, вы же сами понимаете.
– Вы не знаете и половины.
– Хотите рассказать?
Она молчала.
– Вот и отлично, потому что я не хочу знать. – Он завел машину. – Здесь коп я, а не вы.
Не дожидаясь ответа, Странге вновь влился в поток вечернего оживленного движения.
Дождь лил как из ведра, когда он въехал на пустую парковку позади заброшенного здания рядом с одной из пешеходных улочек, ведущих в Христианию.
– Я проверял этот клуб. В нем состоит десять-одиннадцать тысяч человек по всей Дании. Секретаря зовут Аллан Мюг Поульсен. Он снимает комнату рядом с офисом. Дом номер двадцать шесть.
– Он все еще служит в армии?
– Я не знаю.
– Бывал в Афганистане?
Странге не ответил.
– Драгсхольм давала этим людям деньги. Каждый месяц, – подчеркнула Лунд. – Вы должны узнать почему.
– Я спрошу. – Странге заглушил двигатель, сунул ключи в карман, открыл дверцу. – Ждите меня здесь. – Он повернулся и посмотрел на нее. – Мы договорились?
Лунд отсалютовала с самым серьезным видом, какой только могла состроить. Странге вышел и направился вдоль ряда дверей, отыскал нужный подъезд и вошел внутрь здания. Она пробормотала себе под нос что-то едкое и глубоко несправедливое. Конечно, он не имеет права вовлекать в следствие посторонних гражданских лиц. Может, он боялся выговора. Или просто хотел настоять на своем. Вот и Ян Майер постоянно чувствовал необходимость доказывать что-то в ее присутствии, и она никогда не могла понять почему. Он был хорошим копом, обладал умом и воображением. И учился быстро. По большей части – у нее.
Она увидела, как в доме зажегся свет.
Странге совсем не такой. Прежде всего, он куда более уверен в себе. Она хотела послушать, как он разговаривает со свидетелями, какие вопросы задает.
Но больше всего ей хотелось делать это самой. В расследовании убийства был свой особый запах, ощущение, вкус. В глуши Гедсера, выискивая жалких нелегалов, которые пытаются найти лазейку в Данию, она и забыла, каково это – охотиться на убийцу. А теперь снова почувствовала этот запах. Он ей нравился.
– Я нужна тебе, Брикс, – прошептала она, сидя на пассажирском сиденье черного полицейского автомобиля без опознавательных знаков. – Я умею смотреть, умею видеть…
По торцу дома на уровне второго этажа тянулся металлический мостик. Взгляд Лунд пробежал вдоль черных перил, наткнулся на сорванный массивный замок на цепи.
В этот момент из здания на мостик вышел человек, одетый в черное, с низко надвинутым на лицо капюшоном. Держа руки в карманах и опустив голову, он быстро двигался к лестнице в дальнем конце мостика.
Человек торопился и ежился, он словно пытался спрятаться внутрь черной зимней куртки.
Лунд опустила окно и крикнула:
– Эй!
Этого короткого слова хватило, чтобы человек на мостике припустил бегом.
Лунд выскочила из машины, ни о чем не думая.
Был только один путь на улицу – через крытую автомобильную парковку. Лунд побежала вслед за незнакомцем в черном, не переставая окликать его.
На улице, где стены здания больше не давали укрытия, в лицо ей ударил сильный ледяной ветер. Человек направлялся в сторону ворот Христиании, расписанных аляповатыми изображениями косяков с марихуаной, знаков мира и символов хиппи.
Внутри свободного города машин не было, лишь пешеходы в лабиринте строений перемещались куда-то в темноте. Здесь никто никуда не спешил. Только она и человек, которого она преследовала.
Лунд бежала изо всех сил, протискиваясь сквозь толпы ленивых, ворчащих людей, окутанных дымом наркотиков, мимо передвижных уличных кафешек, откуда доносилась громкая музыка и отупелый смех.
Вот и Пушер-стрит – главная улица, заполненная любопытными туристами и местными жителями, бродящими среди прилавков, заваленных подносами с марихуаной. Лунд лавировала между ними под обстрелом подозрительных взглядов – уж очень характерно, высоко подняв руку, держит она фонарик, так делают только полицейские.
Впереди снова на мгновение промелькнула фигура в черном. И окончательно исчезла. Лунд искала, пока сама не заблудилась в аллеях и тупиках Христиании. Ей пришлось достать телефон, свериться с картой, чтобы понять, где она находится. Затем она пошла обратно к зданию, где располагался клуб ветеранов, с облегчением увидела вокруг себя нормальные улицы с машинами и пешеходами с пакетами продуктов в руках, а не с косяками.
Примерно на полпути с боковой улочки к ней кто-то выскочил, схватил за руку.
– Господи, – выдохнула она, разглядев обеспокоенное, озадаченное лицо Странге.
– Вы хорошо понимаете по-датски? Я же просил вас оставаться в машине!
– Из здания выбежал какой-то человек. Я окликнула его, но он припустил со всех ног. Что-то здесь не так.
Он стоял под струями дождя возле мокрой стены из серого кирпича.
– Вы что-нибудь выяснили? – спросила она.
– Когда? Я только вошел внутрь, как вы подняли крик. Пришлось бежать за вами.
– Мюга Поульсена нашли?
Он покачал головой.
– Вы что, решили стать копом-одиночкой и своими криками напугать банду наркодилеров?
– Я не коп, – ответила Лунд. – Вы сами сказали.
Она быстро пошла к зданию, где располагался клуб ветеранов, и оказалась внутри прежде, чем он догнал ее.
Дверь в комнату Поульсена была открыта. Казалось, там никого нет.
– Я успел добраться только до входа, когда вы устроили переполох, – сказал подошедший Странге. – Может, следует сообщить дежурному…
– О чем именно?
Она вошла в комнату. Перевернутый стул говорил о том, что тут была борьба. Больше ничего интересного. Лунд вышла, прошла по коридору к двери, на которой краской было написано: «Клуб ветеранов».
Внутри стулья, стол для пинг-понга, дешевый компьютер. Чайник, несколько кружек и газовая плитка.
– Да, не усложняли себе жизнь люди, – заметил Странге. – Поищу их отчетность. Может, там удастся найти, куда шли деньги Драгсхольм.
Он достал фонарик, стал выдвигать ящики. Лунд нашла выключатели на стене. На потолке зажглись мощные флуоресцентные лампы. Помещение оказалось захламленным, пыльным и убогим.
В глубине комнаты непрозрачным полиэтиленом был выгорожен угол – то ли для покраски, то ли для других строительных работ.
Лунд подошла ближе. Рядом с полотнищем на полу растекалось красное пятно. Она не стала дожидаться Странге, который все еще осматривал содержимое тумбочек, отодвинула полиэтилен, заглянула внутрь.
Мужчина, вверх ногами, подвешен на веревке, перекинутой через балку под потолком.
Кровь капала из его перерезанного горла, образуя темную липкую лужу на бетонном полу.
Лунд достала фонарик, чтобы разглядеть все в подробностях. Подошел Странге, вполголоса бормоча проклятия.
У нее еще оставались медицинские перчатки, которыми она пользовалась в доме Анны Драгсхольм. Лунд вынула их из кармана, натянула, присела на корточки, оказавшись нос к носу с телом, медленно покачивающимся перед ней, словно жуткий маятник. С помощью ручки подцепила предмет, который заметила на шее мертвого мужчины.
Серебряная цепочка в пятнах крови. И на ней кусочек металла, разрезанный пополам.
Армейский жетон. На остром, грубом крае мельчайшие кусочки ткани, пропитанной кровью.
Стоя рядом с телом Мюга Поульсена, из которого на холодный пол медленно капала кровь, Странге позвонил Бриксу. Лунд слушала. Разговор показался ей затянутым.
– Что он сказал? – спросила она, когда Странге сунул телефон в карман куртки.
– Выезжает. С командой криминалистов.
– А что еще?
Он посмотрел на нее недоуменно, даже с интересом, как ей показалось.
– Уровень террористической опасности повысился с желтого на красный. Правительство получило что-то вроде угрозы. Там говорится, что та женщина, Драгсхольм, была первой. – Он поднял глаза на висящее перед ним тело. – Всего лишь первой.
Лунд стояла на месте и поворачивалась на триста шестьдесят градусов, оглядывая неуютную комнату. Многого тут не найти, думала она, во всяком случае без помощи экспертов. Должно быть, тот человек, которого она преследовала, ушел по черной лестнице. Надо было поймать его. Правда, оружия у нее не было. Ничего у нее не было.
– Вы сразу поняли, что это не муж? – спросил Странге.
– А вы разве нет? – спросила она вместо ответа.
Это ошибка – думать, будто преступления по природе своей сложны. Их порождают самые простые чувства: страх, зависть, ненависть, жадность, страсть. Работа полиции – ее работа, пока ей позволено, – состояла в том, чтобы удалить наслоения внешних обстоятельств, снять покрывало лжи, которое прятало эту простую истину.
– По статистике, прежде всего преступника следует искать среди близких, – сказал Странге.
Лунд думала о жетоне, висевшем на статуэтке среди книг, и о куске металла на шее Мюга Поульсена. И тот и другой были подделками, она не сомневалась в этом, потому что вместо цифр на них были выбиты лишь крестики – грубо, на любительском оборудовании.
– Прежде всего надо открыть глаза, – сказала она.
Через десять минут за дверью послышался шум – прибыл Брикс, а вместе с ним полицейские с суровыми лицами, готовые работать столько часов, сколько потребуется, мужчины и женщины в белых костюмах, в бахилах и пластиковых шапочках. Лунд и не думала, что снова будет присутствовать при осмотре места убийства. Расследование продолжалось.
3
Понедельник, 14 ноября 18:52
– Завтра будет слишком поздно.
Охранник был мощным, из иностранцев.
– Вам звонки запрещены, Рабен. Не надо было так часто звонить.
– Это важно.
В десятке метров от них остановилась директор Тофт, беседуя с одним из заключенных. Рабен метнулся к ней, перебил, попросил, чтобы его просьбу о дополнительном звонке рассмотрели немедленно.
Прекрасная ледяная улыбка.
– Рабен! – крикнул ему охранник. – Пора возвращаться в камеру.
– Ко мне приходил армейский товарищ, – сказал он Тофт, не двигаясь. – Я о нем беспокоюсь.
– Почему? – спросила она.
– Он нездоров. Боюсь, он может причинить себе вред. Мне необходимо поговорить с ним. И с женой. Она поможет.
– Я передам вашему куратору, что дело срочное.
– Очень срочное.
– Да, я передам.
За его спиной приближались тяжелые шаги – к нему шел здоровяк-охранник.
– Я хотела с вами поговорить, Рабен.
– Можно, я сначала позвоню?
– Нет. Служба пробации отклонила ваше прошение. Обычно им требуется неделя или около того, чтобы изучить наши рекомендации. Но… – Она пожала узкими плечами. – Ваше заявление просто завернули, не обсуждая. Я не знаю, на каких основаниях…
Он не мог дышать, не мог думать.
– Когда я узнаю, то сообщу вам. Мне жаль.
– Что? – Он слышал, что охранник совсем рядом. – Почему?
Она уже уходила. Еще шесть месяцев за решеткой, а ей хватило пары секунд, чтобы сказать ему об этом.
– Тофт! Я прошел полный курс лечения. Я делал все, что вы велели…
– Я не знаю, почему вам отказали. – Она едва повернула голову, на ходу доставая ключи от своего спортивного автомобиля. – Когда узнаю…
– У меня маленький сын. Семья.
– Через шесть месяцев вы сможете снова подать прошение. Соблюдайте распорядок…
– Черт побери, дамочка, что мне делать?
Охранник подскочил к нему сбоку с кулаками наготове, с ухмылкой на лице и очевидным желанием подраться.
– Отойдите от директора, – приказал он.
– Я не прикасался к ней.
Крупный мужчина в форме взял его под локоть. Теперь, когда раны зажили, Рабен был снова крепок, силен и отлично натренирован. Он развернулся и резко толкнул охранника в грудь, отчего тот, засеменив ногами, попятился и в конце концов грохнулся на спину.
Тофт явно получала удовольствие от происходящего. Сложив руки на груди, она не отрываясь смотрела на Рабена.
– Вам следует сохранять спокойствие, – сказала она.
– Я спокоен. Просто мне непонятно.
За спиной снова раздались торопливые шаги, на этот раз их было много. Охранники четко следовали правилам: никогда не ввязываться в драку в одиночку. Некоторые из здешних заключенных опасны. Приведи подмогу и дождись удобного момента.
– Я не психопат. Не педофил и не уголовник.
Перед ним встал все тот же крупный охранник, постукивая по ладони дубинкой.
– Отойдите от нее, Рабен.
– Я не прикасался к ней! Я не…
– Мы не сможем вам помочь, если вы сами не хотите помочь себе, – спокойно сказала Тофт.
– То дерьмо, которым вы меня пичкали…
И вспыхнула ярость, та самая красная ревущая мгла, которая накатывала на него в Ираке и в Афганистане. От него ждали безудержного жаркого гнева, это чувство воспитывали в нем и поощряли его проявления.
Он отскочил, схватил стол, едва соображая, что делает. Двинулся навстречу смуглому охраннику, размахивая столом перед собой. Темная кожа цвета земли в Гильменде. Он видел ее повсюду, когда отправлялся в дозор, не зная, кого встретит: друга или врага.
Одно стремительное движение, и он с пронзительным воплем швырнул стол вперед, целясь в охранника.
Откуда-то к нему потянулись руки, давили колени, пинали ноги, мелькали кулаки. Йенс Петер Рабен очутился на полу, под массой тел, избиваемый, усмиряемый.
Кто-то зажал ему ноги, другой ткнул его лицом в плитку пола.
И поверх всего звучали слова Тофт, произносимые тем ровным, отточенным тоном, который он возненавидел за месяцы, что провел за решеткой. Он извернулся, чтобы посмотреть в ее голубые глаза.
– Медикаментозная терапия, – приказала она. – В камеру его.
Сильные руки поволокли Рабена прочь, невзирая на вопли и брыкание, втолкнули в одиночную камеру, подняли на металлический стол, обмотали его сопротивляющееся тело кожаными ремнями. В руку повыше локтя вонзилась игла. И тут же поплыли перед глазами другие картины, иные формы насилия.
Йенс Петер Рабен успел только подумать, сможет ли он когда-нибудь сбежать из этого кошмара наяву, найти покой и убежище в доме вместе с Луизой и маленьким мальчиком, который едва знал своего отца в лицо.
В кого он превратится, если его так и не выпустят? И что будет с Мюгом Поульсеном, напуганным невысоким солдатом, который был с ним в Гильменде, когда стены их общего маленького мира вдруг превратились в пыль.
Поульсен не хотел возвращаться на войну. Существовала только одна причина, которая заставила бы его вернуться, и это был страх.
А потом химия впилась в тело Рабена резко, шумно и стремительно. И после этого он уже не боролся с кожаными ремнями и ни о чем не думал.
Плоуг негодовал, насколько позволяла ему тугая узда чиновника.
Эрлинг Краббе покинул кабинет Бука в ярости, но уже через десять минут позвонил, смиренно предлагая поддержку своей партии при условии лишь минимальных поправок к законопроекту.
– И тем не менее вы недовольны, Карстен, – сказал Бук, закончив разговаривать с Краббе и собирая свой портфель перед уходом.
– Весьма. Закон сорок первого года никоим образом нельзя сравнивать с предложениями Народной партии. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы интересовались моим мнением перед тем, как обращаться за консультацией к правоведам.
– Вы правы. Я пока новичок на этом посту. Будьте терпеливы со мной, пожалуйста. А еще я политик и привык добиваться того, чего хочу.
Плоуг готовился к спору и воинственно топорщился, собрав всю свою смелость и решительность. Извинения Бука сбили его с толку.
– Я понимаю, министр, но на будущее…
– Это мой первый день! – Бук похлопал его по плечу. – И не так уж плохо я справился.
У бывшего фермера из Ютландии была приятная улыбка, и он умел ею пользоваться.
– Я не это имел в виду. Просто есть правила. Положение министра…
В кабинет ворвалась Карина.
– Вы должны взглянуть на это. Оба.
– Нет, – возразил Бук, собирая вещи. – В посольстве Польши прием, меня ждут. Там будут сосиски…
– Я им позвонила и сказала, что вы не придете. Пожалуйста…
У нее в глазах блестели слезы, а она была сильной, уверенной женщиной.
– Служба безопасности уже едет, – сказала она, ведя их к своему столу.
На мониторе ее компьютера застыл на паузе видеоролик: дом посреди темноты, в окнах свет.
– Что это, Карина? – спросил Бук.
– То странное сообщение, которое уже приходило несколько раз. Судя по адресу, отправлено из Министерства финансов, но на самом деле адрес – подделка. В тексте письма только ссылка. До половины шестого она не открывалась. Это… – Она сделала глубокий вздох и нажала на старт. – Смотрите сами.
Экран ожил. В одном из окон верхнего этажа вспыхнул свет, появился силуэт женщины, вытирающей полотенцем волосы, как будто она только что вышла из душа. Съемка сопровождалась звуком учащенного дыхания. Объектив проследил за женщиной, которая перешла на кухню. Она выпила стакан воды, на что-то посмотрела, потом ушла.
– Все это очень интересно, – сказал Бук. – Но в польском посольстве…
– Забудьте о приеме, – стояла на своем Карина.
Камера приближается к дому, слышны шаги по земле. Женщина с мокрыми волосами снова в кухне, режет на доске овощи. На ней голубой халат. Вот она прислушивается к чему-то, смотрит в окно, испускает неслышный крик, роняет нож.
Смазанные в движении кадры, звук разбитого стекла.
Затем сразу другая сцена, крупным планом. Она сидит в кресле в луче света, по-прежнему в голубом халате. Кровь льется у нее из носа, под глазом черный синяк, ссадина над бровью. Халат свалился с плеч почти до груди, открывая жестокие порезы на коже.
Она разрывается между неповиновением и гневом, пристально смотрит в камеру.
– Мой бог, – пробормотал Карстен Плоуг и придвинул стул.
Бук подошел ближе. В это время камера отъехала, и в кадре появилась веревка, которой женщину привязали к стулу. В левой руке она держит лист бумаги. Ее окровавленное, испуганное лицо склоняется к листу, и прерывающимся, ломким голосом она начинает читать:
– Я обвиняю лицемерное датское правительство и неверный датский народ в преступлениях против человечности.
Бумага дрожит в ее руке. Она поднимает глаза к объективу, ища жалости, ответа, но тщетно.
– Настало время мести Аллаха. Мусульманская лига отомстит за страдания, которые Дания причинила… в Палестине, Ираке и Афганистане.
Влажные волосы рассыпались по обнаженным плечам, голова трясется, бегут слезы, прочерчивая дорожки в кровавых слюнях вокруг рта. Она шепчет сквозь плач:
– Я признаю себя виновной. Моя кровь прольется, и многие последуют за мной на смерть.
Камера делает наезд. Ужас на ее лице.
– Я ничего не сделала… У меня маленькая дочь… Ради бога…
Камера еще ближе, еще. Рот в крови, зубы в крови, крик, и кадр застывает. Тишина – на экране. В комнате.
Карина встала, извинилась и быстро выбежала из кабинета. Томас Бук тяжело опустился на стул рядом с ее столом. Это была та самая женщина, которую он видел на фотографии в папках Фроде Монберга. Анна Драгсхольм. Бук уже освоил один из основных приемов политиков – научился запоминать имена. Это имя он забудет не скоро.
Клуб ветеранов располагался в районе Христианхаун, недалеко от бывшего военного района, который превратился в свободный город Христиания. Машину вел Странге, всю дорогу сохраняя угрюмое выражение лица.
– В чем дело? – спросила Лунд, когда они проехали мимо все еще освещенного острова Слотсхольмен к мосту Книппельсбро.
– В вас.
Да, он совсем не был похож на Майера: никаких шуток, никакой веселости. Он казался приличным, тихим, ответственным человеком. Ей это нравилось – в определенной степени.
– Мне жаль, если работа мешает вашей бурной личной жизни.
Он хмуро взглянул на нее. Неужели у него совсем нет чувства юмора?
– Это была шутка, Странге.
– Полиция – это не вся моя жизнь. У меня есть и другие дела. А у вас разве нет?
Она не ответила.
– Я вот о чем, – продолжил он. – Вы приехали в Копенгаген, чтобы увидеться с матерью. А сами вздумали заняться расследованием убийства.
– Меня попросил Брикс.
– Он попросил материалы почитать.
– Я почитала.
– А что мы сейчас делаем? Едем опрашивать свидетелей?
У него было необычное лицо: очень подвижное, молодое и в то же время – лицо зрелого человека, знавшего много горя.
– У вас нет никаких полномочий, Лунд.
– Брикс просил меня…
– Когда мы приедем на место, вы останетесь в машине, пока я не позову вас.
– Это же смешно.
Ее слова не понравились Странге. Он поглядел на дорогу, притормозил, остановился у обочины и выключил зажигание.
– Вы останетесь в машине, пока я вас не позову, – повторил он. – Соглашайтесь, а иначе выходите из машины и добирайтесь домой как хотите. Кстати, именно там вы и должны сейчас быть. А не здесь, со мной, под этим сволочным дождем!
Он сложил руки на груди и ждал ее ответа.
– Вы точно придете за мной? – спросила она.
– Если буду уверен, что там безопасно.
– Я не ребенок, Странге! У меня было такое же звание, как у вас.
– Было. – Он смотрел прямо ей в глаза. – И что случилось потом?
Он ждал. Но она не собиралась реагировать на вызов – ни в беседе с этим малознакомым полицейским, ни с кем-то еще.
– Ладно, – произнес Странге неожиданно мягко. – Люди всякое про вас говорят, вы же сами понимаете.
– Вы не знаете и половины.
– Хотите рассказать?
Она молчала.
– Вот и отлично, потому что я не хочу знать. – Он завел машину. – Здесь коп я, а не вы.
Не дожидаясь ответа, Странге вновь влился в поток вечернего оживленного движения.
Дождь лил как из ведра, когда он въехал на пустую парковку позади заброшенного здания рядом с одной из пешеходных улочек, ведущих в Христианию.
– Я проверял этот клуб. В нем состоит десять-одиннадцать тысяч человек по всей Дании. Секретаря зовут Аллан Мюг Поульсен. Он снимает комнату рядом с офисом. Дом номер двадцать шесть.
– Он все еще служит в армии?
– Я не знаю.
– Бывал в Афганистане?
Странге не ответил.
– Драгсхольм давала этим людям деньги. Каждый месяц, – подчеркнула Лунд. – Вы должны узнать почему.
– Я спрошу. – Странге заглушил двигатель, сунул ключи в карман, открыл дверцу. – Ждите меня здесь. – Он повернулся и посмотрел на нее. – Мы договорились?
Лунд отсалютовала с самым серьезным видом, какой только могла состроить. Странге вышел и направился вдоль ряда дверей, отыскал нужный подъезд и вошел внутрь здания. Она пробормотала себе под нос что-то едкое и глубоко несправедливое. Конечно, он не имеет права вовлекать в следствие посторонних гражданских лиц. Может, он боялся выговора. Или просто хотел настоять на своем. Вот и Ян Майер постоянно чувствовал необходимость доказывать что-то в ее присутствии, и она никогда не могла понять почему. Он был хорошим копом, обладал умом и воображением. И учился быстро. По большей части – у нее.
Она увидела, как в доме зажегся свет.
Странге совсем не такой. Прежде всего, он куда более уверен в себе. Она хотела послушать, как он разговаривает со свидетелями, какие вопросы задает.
Но больше всего ей хотелось делать это самой. В расследовании убийства был свой особый запах, ощущение, вкус. В глуши Гедсера, выискивая жалких нелегалов, которые пытаются найти лазейку в Данию, она и забыла, каково это – охотиться на убийцу. А теперь снова почувствовала этот запах. Он ей нравился.
– Я нужна тебе, Брикс, – прошептала она, сидя на пассажирском сиденье черного полицейского автомобиля без опознавательных знаков. – Я умею смотреть, умею видеть…
По торцу дома на уровне второго этажа тянулся металлический мостик. Взгляд Лунд пробежал вдоль черных перил, наткнулся на сорванный массивный замок на цепи.
В этот момент из здания на мостик вышел человек, одетый в черное, с низко надвинутым на лицо капюшоном. Держа руки в карманах и опустив голову, он быстро двигался к лестнице в дальнем конце мостика.
Человек торопился и ежился, он словно пытался спрятаться внутрь черной зимней куртки.
Лунд опустила окно и крикнула:
– Эй!
Этого короткого слова хватило, чтобы человек на мостике припустил бегом.
Лунд выскочила из машины, ни о чем не думая.
Был только один путь на улицу – через крытую автомобильную парковку. Лунд побежала вслед за незнакомцем в черном, не переставая окликать его.
На улице, где стены здания больше не давали укрытия, в лицо ей ударил сильный ледяной ветер. Человек направлялся в сторону ворот Христиании, расписанных аляповатыми изображениями косяков с марихуаной, знаков мира и символов хиппи.
Внутри свободного города машин не было, лишь пешеходы в лабиринте строений перемещались куда-то в темноте. Здесь никто никуда не спешил. Только она и человек, которого она преследовала.
Лунд бежала изо всех сил, протискиваясь сквозь толпы ленивых, ворчащих людей, окутанных дымом наркотиков, мимо передвижных уличных кафешек, откуда доносилась громкая музыка и отупелый смех.
Вот и Пушер-стрит – главная улица, заполненная любопытными туристами и местными жителями, бродящими среди прилавков, заваленных подносами с марихуаной. Лунд лавировала между ними под обстрелом подозрительных взглядов – уж очень характерно, высоко подняв руку, держит она фонарик, так делают только полицейские.
Впереди снова на мгновение промелькнула фигура в черном. И окончательно исчезла. Лунд искала, пока сама не заблудилась в аллеях и тупиках Христиании. Ей пришлось достать телефон, свериться с картой, чтобы понять, где она находится. Затем она пошла обратно к зданию, где располагался клуб ветеранов, с облегчением увидела вокруг себя нормальные улицы с машинами и пешеходами с пакетами продуктов в руках, а не с косяками.
Примерно на полпути с боковой улочки к ней кто-то выскочил, схватил за руку.
– Господи, – выдохнула она, разглядев обеспокоенное, озадаченное лицо Странге.
– Вы хорошо понимаете по-датски? Я же просил вас оставаться в машине!
– Из здания выбежал какой-то человек. Я окликнула его, но он припустил со всех ног. Что-то здесь не так.
Он стоял под струями дождя возле мокрой стены из серого кирпича.
– Вы что-нибудь выяснили? – спросила она.
– Когда? Я только вошел внутрь, как вы подняли крик. Пришлось бежать за вами.
– Мюга Поульсена нашли?
Он покачал головой.
– Вы что, решили стать копом-одиночкой и своими криками напугать банду наркодилеров?
– Я не коп, – ответила Лунд. – Вы сами сказали.
Она быстро пошла к зданию, где располагался клуб ветеранов, и оказалась внутри прежде, чем он догнал ее.
Дверь в комнату Поульсена была открыта. Казалось, там никого нет.
– Я успел добраться только до входа, когда вы устроили переполох, – сказал подошедший Странге. – Может, следует сообщить дежурному…
– О чем именно?
Она вошла в комнату. Перевернутый стул говорил о том, что тут была борьба. Больше ничего интересного. Лунд вышла, прошла по коридору к двери, на которой краской было написано: «Клуб ветеранов».
Внутри стулья, стол для пинг-понга, дешевый компьютер. Чайник, несколько кружек и газовая плитка.
– Да, не усложняли себе жизнь люди, – заметил Странге. – Поищу их отчетность. Может, там удастся найти, куда шли деньги Драгсхольм.
Он достал фонарик, стал выдвигать ящики. Лунд нашла выключатели на стене. На потолке зажглись мощные флуоресцентные лампы. Помещение оказалось захламленным, пыльным и убогим.
В глубине комнаты непрозрачным полиэтиленом был выгорожен угол – то ли для покраски, то ли для других строительных работ.
Лунд подошла ближе. Рядом с полотнищем на полу растекалось красное пятно. Она не стала дожидаться Странге, который все еще осматривал содержимое тумбочек, отодвинула полиэтилен, заглянула внутрь.
Мужчина, вверх ногами, подвешен на веревке, перекинутой через балку под потолком.
Кровь капала из его перерезанного горла, образуя темную липкую лужу на бетонном полу.
Лунд достала фонарик, чтобы разглядеть все в подробностях. Подошел Странге, вполголоса бормоча проклятия.
У нее еще оставались медицинские перчатки, которыми она пользовалась в доме Анны Драгсхольм. Лунд вынула их из кармана, натянула, присела на корточки, оказавшись нос к носу с телом, медленно покачивающимся перед ней, словно жуткий маятник. С помощью ручки подцепила предмет, который заметила на шее мертвого мужчины.
Серебряная цепочка в пятнах крови. И на ней кусочек металла, разрезанный пополам.
Армейский жетон. На остром, грубом крае мельчайшие кусочки ткани, пропитанной кровью.
Стоя рядом с телом Мюга Поульсена, из которого на холодный пол медленно капала кровь, Странге позвонил Бриксу. Лунд слушала. Разговор показался ей затянутым.
– Что он сказал? – спросила она, когда Странге сунул телефон в карман куртки.
– Выезжает. С командой криминалистов.
– А что еще?
Он посмотрел на нее недоуменно, даже с интересом, как ей показалось.
– Уровень террористической опасности повысился с желтого на красный. Правительство получило что-то вроде угрозы. Там говорится, что та женщина, Драгсхольм, была первой. – Он поднял глаза на висящее перед ним тело. – Всего лишь первой.
Лунд стояла на месте и поворачивалась на триста шестьдесят градусов, оглядывая неуютную комнату. Многого тут не найти, думала она, во всяком случае без помощи экспертов. Должно быть, тот человек, которого она преследовала, ушел по черной лестнице. Надо было поймать его. Правда, оружия у нее не было. Ничего у нее не было.
– Вы сразу поняли, что это не муж? – спросил Странге.
– А вы разве нет? – спросила она вместо ответа.
Это ошибка – думать, будто преступления по природе своей сложны. Их порождают самые простые чувства: страх, зависть, ненависть, жадность, страсть. Работа полиции – ее работа, пока ей позволено, – состояла в том, чтобы удалить наслоения внешних обстоятельств, снять покрывало лжи, которое прятало эту простую истину.
– По статистике, прежде всего преступника следует искать среди близких, – сказал Странге.
Лунд думала о жетоне, висевшем на статуэтке среди книг, и о куске металла на шее Мюга Поульсена. И тот и другой были подделками, она не сомневалась в этом, потому что вместо цифр на них были выбиты лишь крестики – грубо, на любительском оборудовании.
– Прежде всего надо открыть глаза, – сказала она.
Через десять минут за дверью послышался шум – прибыл Брикс, а вместе с ним полицейские с суровыми лицами, готовые работать столько часов, сколько потребуется, мужчины и женщины в белых костюмах, в бахилах и пластиковых шапочках. Лунд и не думала, что снова будет присутствовать при осмотре места убийства. Расследование продолжалось.
3
Понедельник, 14 ноября 18:52
Брикс отвел их на улицу и в свете голубых вспышек полицейских автомобилей сообщил последние новости. После того как в Министерстве юстиции открылась ссылка из анонимного сообщения, на одном из исламистских сайтов выложили видеозапись, сделанную в доме Анны Драгсхольм. В ролике окровавленная женщина под принуждением читала текст, в котором обещались новые атаки на «неверных» датчан.
Эта новость относилась к разряду секретных, но подробности уже проникли в средства массовой информации. Служба безопасности занялась той стороной дела, которая касалась терроризма. Расследование же убийств пока оставлено в ведении полицейских. В любой момент следовало ожидать объявления о том, что в стране высочайший уровень террористической опасности.
Затем они вернулись в помещение клуба, и теперь заговорил Странге:
– Убитого звали Аллан Мюг Поульсен. Тридцать шесть лет, не женат. Профессиональный военный. Десять лет был приписан к воинской части Рювангена. Два года назад ушел из армии, занялся делами ветеранского клуба. В прошлом месяце снова записался в вооруженные силы. Обычно проводил время здесь, в части бывал только во время дежурств.
На стене висели плакаты с призывами вступать в армию, с фотографиями солдат, служащих в далеких, пыльных точках планеты.
На разложенной у стены газете стояли поношенные армейские ботинки Поульсена, рядом щетка и баночка с ваксой. Тут же неровная стопка листовок с изображением арабского воина, размахивающего окровавленным мечом.
– Мы объявили в розыск человека, который выбежал из дома, – продолжал Странге. – Лунд не сумела разглядеть его.
– Было темно, – вставила она. – Он хорошо бегает. Направился прямо на Пушер-стрит. Молодой и крепкий. – Она взглянула на Странге. – Примерно такого же роста и строения, как он.
– Его кто-нибудь видел? Свидетели? – спросил Брикс.
– Похоже, дверь черного хода взломана. Возможно, убийца дожидался Поульсена внутри.
Лунд смотрела на грязные ботинки и ваксу. Брикс наблюдал за ней.
– Не думаю, что хороший солдат начнет новое дело, не закончив предыдущее, – проговорила она задумчиво. – Я бы взяла за основу версию, что Поульсен уже был здесь, когда кто-то пришел через черный ход.
– Признаков борьбы нет, – добавил Странге.
Лунд вернулась к телу. Двое мужчин следовали за ней.
– Его пытали, – сказал Странге. – Все эти раны…
Раны очень напоминали те, чтобы были обнаружены на теле Анны Драгсхольм: методичные порезы.
– Вероятно, он знал, что здание нежилое. Явно никуда не торопился.
– А орудие убийства? – спросил Брикс.
– Сначала ему наносили раны армейским жетоном, – ответила Лунд. В груди виднелась более широкая, более глубокая рана. – В конце убийца использовал нож. Нужно послать людей обыскать все в округе. В том числе в Христиании. Он отлично там ориентировался. Надо еще проверить, как он попал сюда. Это не так просто. Возможно, он был не один. Только…
– Что? – спросил Странге.
Она нагнулась и рассматривала темную лужу под трупом Поульсена.
– На мой взгляд, дело было час или два назад, – сказала она.
– Нам нужно поговорить. – Брикс глянул на Странге. – Наедине.
У ворот собиралась толпа. Местные жители, фотографы, репортеры с диктофонами. Дождь не прекращался.
– Я видела только одного, но могли быть и другие, – говорила Лунд Бриксу. – Служба безопасности что-нибудь выяснила?
Сунув руки в карманы, уныло вытянув и без того длинное лицо, Брикс вел ее на угол здания.
– Значит, пока ничего, – ответила она сама себе, так как он молчал. – Придется все делать самим и с самого начала. Листовки из помещения клуба ветеранов нужно срочно отдать на перевод. Еще я бы хотела как можно скорее увидеть тот ролик…
Какая-то мысль не давала ей покоя.
– Солдат мертв уже некоторое время. Зачем же вернулся тот человек? Он что-то искал. Давайте проверим все бумаги, компьютер…
– Лунд, – произнес он с долгим вздохом. – Вы не ведете это дело. Я попросил вас ознакомиться с материалами. И всё.
Эта новость относилась к разряду секретных, но подробности уже проникли в средства массовой информации. Служба безопасности занялась той стороной дела, которая касалась терроризма. Расследование же убийств пока оставлено в ведении полицейских. В любой момент следовало ожидать объявления о том, что в стране высочайший уровень террористической опасности.
Затем они вернулись в помещение клуба, и теперь заговорил Странге:
– Убитого звали Аллан Мюг Поульсен. Тридцать шесть лет, не женат. Профессиональный военный. Десять лет был приписан к воинской части Рювангена. Два года назад ушел из армии, занялся делами ветеранского клуба. В прошлом месяце снова записался в вооруженные силы. Обычно проводил время здесь, в части бывал только во время дежурств.
На стене висели плакаты с призывами вступать в армию, с фотографиями солдат, служащих в далеких, пыльных точках планеты.
На разложенной у стены газете стояли поношенные армейские ботинки Поульсена, рядом щетка и баночка с ваксой. Тут же неровная стопка листовок с изображением арабского воина, размахивающего окровавленным мечом.
– Мы объявили в розыск человека, который выбежал из дома, – продолжал Странге. – Лунд не сумела разглядеть его.
– Было темно, – вставила она. – Он хорошо бегает. Направился прямо на Пушер-стрит. Молодой и крепкий. – Она взглянула на Странге. – Примерно такого же роста и строения, как он.
– Его кто-нибудь видел? Свидетели? – спросил Брикс.
– Похоже, дверь черного хода взломана. Возможно, убийца дожидался Поульсена внутри.
Лунд смотрела на грязные ботинки и ваксу. Брикс наблюдал за ней.
– Не думаю, что хороший солдат начнет новое дело, не закончив предыдущее, – проговорила она задумчиво. – Я бы взяла за основу версию, что Поульсен уже был здесь, когда кто-то пришел через черный ход.
– Признаков борьбы нет, – добавил Странге.
Лунд вернулась к телу. Двое мужчин следовали за ней.
– Его пытали, – сказал Странге. – Все эти раны…
Раны очень напоминали те, чтобы были обнаружены на теле Анны Драгсхольм: методичные порезы.
– Вероятно, он знал, что здание нежилое. Явно никуда не торопился.
– А орудие убийства? – спросил Брикс.
– Сначала ему наносили раны армейским жетоном, – ответила Лунд. В груди виднелась более широкая, более глубокая рана. – В конце убийца использовал нож. Нужно послать людей обыскать все в округе. В том числе в Христиании. Он отлично там ориентировался. Надо еще проверить, как он попал сюда. Это не так просто. Возможно, он был не один. Только…
– Что? – спросил Странге.
Она нагнулась и рассматривала темную лужу под трупом Поульсена.
– На мой взгляд, дело было час или два назад, – сказала она.
– Нам нужно поговорить. – Брикс глянул на Странге. – Наедине.
У ворот собиралась толпа. Местные жители, фотографы, репортеры с диктофонами. Дождь не прекращался.
– Я видела только одного, но могли быть и другие, – говорила Лунд Бриксу. – Служба безопасности что-нибудь выяснила?
Сунув руки в карманы, уныло вытянув и без того длинное лицо, Брикс вел ее на угол здания.
– Значит, пока ничего, – ответила она сама себе, так как он молчал. – Придется все делать самим и с самого начала. Листовки из помещения клуба ветеранов нужно срочно отдать на перевод. Еще я бы хотела как можно скорее увидеть тот ролик…
Какая-то мысль не давала ей покоя.
– Солдат мертв уже некоторое время. Зачем же вернулся тот человек? Он что-то искал. Давайте проверим все бумаги, компьютер…
– Лунд, – произнес он с долгим вздохом. – Вы не ведете это дело. Я попросил вас ознакомиться с материалами. И всё.